Текст книги "Войку, сын Тудора"

Автор книги: Анатолий Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 68 страниц)

8

Служба шла, князь Александр все не звал к себе Чербула. И Войку был ему за это благодарен, ибо не знал, как глянет в глаза своему господину-братоубийце. Старые десятники заботились о воинах, дела отряда не отнимали у сотников слишком много времени. И долгие прогулки, с товарищами или в одиночестве, все больше открывали перед Чербулом тайны города-крепости, в который он попал.

А город был прекрасен – с грозным поясом стен над высокими обрывами, с величественной базиликой Константина и Елены и большим дворцом, с шумными улицами, базарами и малыми уютными площадками, похожими на внутренние дворики домов в Четатя Албэ, с журчанием тихих струй в водоемах, питаемых прохладными и чистыми источниками, пробивавшимися из-под мангупских скал, с роскошной зеленью маслин и дубов, смоковниц и елей. Чербул во все глаза глядел вокруг, любуясь новыми для себя местами и людьми. И особенно – женщинами, приветливыми, как везде, к чужестранцам, бросавшими на сотника и его товарищей взгляды, в которых были и любопытство, и вызов.

Особенно уютным казался этот город в поздние вечера, когда весна уступала крымские степи лету. Приветливо встречали в нем прохожего старые деревья. Тихая темная улочка заводила вдруг в тупик, где чуть слышно шелестел листвой седой от лунного света могучий вяз. За решетками низких окон открывались освещенные подвалы.

Войку и его товарищи спускались по крутым ступенькам в таверну, спрашивали вина и жаренной на угольях баранины. И слушали общий громкий разговор. Гости и хозяева, не стесняясь молодых чужеземцев, обменивались новостями, беззлобно судачили, рассказывали волшебные небылицы.

Но еще сильнее были чары, которыми приманивал белгородского юношу второй Мангуп – подземный.

Это диво вырастало в очень древнюю старину. Строили в Мангупе дом, вырубали под ним в мягкой скале погреб. Затем расширяли подполье – делали еще одно помещение, потом – другие. Дом, не меняясь в своей наземной части, в подземной ширился, врастал в скалу. Пещерные помещения, вырубленные в пористом известняке, были сухи, прохладны летом и теплы зимой; феодориты из поколения в поколение передавали искусство сооружения простой и надежной системы вентиляционных отверстий, по которым в самые глубокие погреба всегда поступал свежий воздух. И город постепенно множил свои нижние этажи.

Войку совершал частые вылазки в тот невидимый мир. Встречаешь камень в три человеческих роста, лежащий у дороги, словно брошенный в неведомого врага разгневанным титаном. Обходишь его по тропинке среди трав и видишь три ступеньки, взбегающие к прорубленной в нем небольшой двери. На неструганных досках – грубый, приколоченный деревянными гвоздями крест. Войдешь – и не можешь сдержать невольного трепета: с темных стен на тебя глядят десятки глаз – пристально, вопрошающе, сурово. В позолоченных пышных ризах, с золотым нимбом вокруг головы со стен взирают десятки строгих мужей и жен с горестными, изможденными ликами. Длиннобородые старцы, скорбные девы, юные и тоже скорбные воины со щитами и копьями.

Юноша движется дальше, по, галерее, прорубленной в стене обрыва. Камень здесь напоен солнцем; кажется, что даже в темных нишах, в уходящих во тьму боковых ходах с улыбкой затаился яркий свет. Но вдруг очарование кончается: раздается скрежет железа, звон ржавых цепей. И прямо на пути Войку различает нечто движущееся, мерзкое. Хватают землю покрытые грязью ногти, шевелятся невообразимые лохмотья, горит торжествующий злобой пристальный мрачный взгляд. Чудовищный, опутанный цепями паук, выползший на весенний солнцепек, чтобы погреться? Нет, человек; в галереях и залах священного лабиринта подземных храмов сотника долго еще преследует визгливый хохот.

– Не бойся, чужеземец, не бойся! – продолжая цепь чудес, юношу останавливает насмешливый девичий голосок. – Это бабушка Евлалия, наша святая! Она совсем не злая, только притворяется.

Войку видит большие черные глаза под волной волос цвета ночи, накрытых простым белым чепцом. И узнает смуглую девицу, взятую им под защиту в кровавую ночь вторжения в Мангуп.

9

Роксану, родную племянницу Исаака и Александра Палеологов и их сестры, молдавской княгини Марии, Войку не видел с той минуты, когда отнес ее на руках, полумертвую от ужаса и горя, в уцелевшие от погрома покои дворца, и оставил на попечении женщин многочисленного владетельного семейства. Исследуя катакомбы, он чувствовал на себе иногда чей-то внимательный взгляд, слышал легкие шаги. Чербулу и в голову не могло прийти, что это, одетая в платье простолюдинки, за ним следит маленькая хозяйка здешних подземелий, высокородная мангупская княжна.

Теперь молодой воин смотрел на высокий лоб, ровный овал загорелого лица, крылато выгнутые, чуть не сходящиеся друг с другом на переносице темные брови красавицы. Творя лицо юной феодоритки, природа, казалось, взяла вначале за образец один из строгих женских ликов, смотревших со стен покинутых подземных церквей удивительного крымского города. Но в приливе жизнелюбия не выдержала, отступила от сурового византийского канона. И вместо иссохшего, заостренного носа сделала изящный, чуть-чуть вздернутый, вместо высохших, тонких, с осуждением поджатых монашеских губ вылепила прихотливо очерченные, чуть припухшие губы. И тронула алым дыханием щеки, оживила весенним трепетом строгие черты юной феодорийской базилиссы.

– Не бойся, – повторила княжна, своим обращением показывая сотнику, что помнит его и не питает к нему неприязни. – Но как ты сюда попал?

Войку кивнул в сторону тоннеля, по которому пробрался в эту пещеру.

– Я вижу тебя тут не в первый раз, – чуть усмехнулась Роксана. – Тебе нравится этот нижний город? Может быть, базилей Александр послал тебя завоевать эти переходы и палаты, как вы захватывали для него верхние, ты и твои буйные земляки?

– К чему их завоевывать? – искренне удивился Чербул. – Разве они кому-нибудь принадлежат?

– Они – мои! – заявила девушка, и византийская бронза чуть слышно, но внятно прозвенела в ее глубоком, низком голосе. – Князь Александр и его люди взяли обманом только верхний Мангуп. Нижний остается моим.

– Внезапное нападение – не обман, – возразил Войку, стараясь не выдать своей обиды. – Воевода и князь должен был бдительно охранять свою столицу.

– От кого? От родного брата? – с презрительной гримасой бросила Роксана.

– От целого света, – ответил молодой воин, – ибо кто ныне знает, где объявится вдруг его враг. Что поделаешь, – добавил он, – таков этот мир.

– В ту ночь я молила господа испепелить его дотла. И лишь потом поняла, какой совершила грех, – с неожиданной силой молвила смуглая хозяйка подземного города.

– Невинной крови немало льется каждый день, – невесело усмехнулся Войку. – И проливающие ее не всегда делают это своею волей. Разве ты не знаешь об этом, живя под землей?

– Я живу и наверху, в палатах, у коих ты не раз стоял на страже, – чуть заметно улыбнулась Роксана. – Но эти горницы, коридоры и залы люблю больше: в них я – одна.

– А не изгонишь из них бедного чужеземца, если он еще раз попадется тебе на глаза?

– Гуляй, смотри. – В глазах девушки опять мелькнул насмешливый огонек. – Ведь ты меня спас в ту страшную ночь, – добавила она, краснея, но не опуская смелого взора. – Где найдешь ты еще в новых странствиях чудо, подобное моему городу в сердце скалы? Пойдем, я тебе его покажу…

С царственным видом владетельной государыни Роксана повела Войку по своей каменной вотчине. Сумрачные гроты сменялись закрытыми залами, в которые непонятно откуда проникал слабый свет. Временами они попадали в круглые комнаты, из которых дальше вели три или четыре новых тоннеля. Княжна уверенно выбирала один из них и продолжала путь.

Вскоре открылся еще один грот, выходивший широкой амбразурой на волю. Далеко внизу по камням бежала речка; за ней вилась узкая дорога, по которой ползли неторопливые возы. Роксана устроилась на единственном камне, на котором здесь можно было сидеть. Скрестив руки, княжна обняла себя за плечи. «Будто сложила крылья», – подумал Чербул, усаживаясь перед нею на земле. В простой серой юбке и маленьких кожаных опинках, в льняной блузке с алыми тесемками на груди младшая из Палеологов держала себя с достоинством римской августы.

– Ты – рыцарь? – спросила она, с подозрением взглянув на Чербула.

– Нет, – отвечал тот.

– А видел, наверно, рыцарей?

– У меня есть среди них боевые товарищи, – ответил Войку. – Старшие товарищи, – поправился он.

– Не люблю рыцарей, – сурово заявила княжна. – Они – лицемеры. И разбойники, и убийцы, как их собратья, которые разорили двести лет назад Константинополь.

– Те воины только звали себя таким именем, – пожал плечами Войку, вспомнив Жеймиса, Бучацкого, Фанци. – Настоящие рыцари – благородные храбрецы. Да и дядя твоей милости, княжна, базилей Александр, в бою был истинным рыцарем, – сказал он неожиданно для самого себя.

– Он мне не дядя, – отвечала Роксана. – Убив базилея Исаака, он стал для всей нашей семьи ненавистным чужаком.

– Люди говорили мне не раз, каким справедливым и добрым государем был покойный князь Исаак, – заметил Войку. – Все любили его в вашей земле. Но он хотел покориться султану, впустить турок в столицу своих предков. Разве это не измена?

– Дядя Исаак хотел мира, – отвечала Роксана уже без прежней уверенности.

– Желание мира любой ценой редко спасает города, особенно от осман, – возразил сотник. – Базилей Александр знает их лучше чем его несчастливый брат; он встречался с ними в бою.

– Верю, – крикнула Роксана. – Ведь ты, я знаю, сражался в том же бою. Сколько же ты, наверное, убил людей!

– Только одного, – закусил губу Войку. – В битве, твоя милость, не убивают, – пояснил он, увидев в ее глазах удивление, – в битве рубятся. Не достанешь в сече врага саблей – попадешь сам на его клинок. Вот если ты мог оставить противника в живых, да не оставил, – тогда ты, считай, убил. В бою такого не случается, только в поединке, – глухо добавил он, помолчав.

– Значит, в тот раз ты бился в поединке и одолел? – спросила Роксана.

– Дозволь, твоя милость, о том не вспоминать. – В глазах Чербула мелькнула застарелая боль.

Роксана поднялась.

– Не говори мне «твоя милость», Войко, – улыбнулась она, – зови Роксаной, как бабушка Евлалия, как все. А теперь мне пора. Завтра я снова буду в том месте, где ты меня встретил. И, если ты свободен от службы…

– Свободен, – торопливо ответил Войку.

Они прошли уже немало по темному коридору, когда рядом, с пугающей неожиданностью, опять послышалось лязганье ржавых оков.

– Сана, Сана! – прокаркала святая Евлалия из мрачной ниши в стене, – допляшешься ты с этим молодцом, догуляешься! – Но, странное дело, злобы в этом скрипящем карканье уже не слышалось.

В круглом зале, в котором они в тот день уже побывали, княжна остановилась. Столб света, падая сверху, вновь одел сиянием ее черные кудри и тонкий стан, превратив на мгновение в серебряную статую.

– Тебе сюда, – Роксана показала на одну из галерей. – А теперь закрой глаза!

Войку повиновался. Когда юноша поднял опущенные веки, он был один.

После этой неожиданной встречи княжна не стала, однако, спешить домой. Свернув в известный только ей открытый грот, откуда были видны далекие вершины Тавра,[11]11
  Тавр – главный хребет Крымских гор.


[Закрыть] княжна присела на камень и задумалась.

Роксана давно слышала рассказы бывалых путешественников о Земле Молдавской, куда в свое время была выдана замуж тетка Мария, где служил в войске и сражался дядя Александр. Глядящим на нее с Великого острова Молдова казалась страной великанов, непобедимых в боях, и уж истинно сказочным богатырем представлялся властитель воевода Штефан. Все виделось там приезжим из Крыма непривычным и огромным: дремучие леса, вековые деревья на них, полноводные реки. Победа над страшными турками вознесла еще выше славу той земли в Мангупе. О ее храбрых сынах феодориты неустанно говорили почти пять месяцев, прошедших после сражения.

Чербула княжна не могла забыть с того мгновения, когда он, словно посланный богом, явился, чтобы защитить ее от надругательства. Служанки княжны, догадываясь о том, по собственному почину постарались разузнать все, что можно было, о красивом и статном молодом сотнике и не замедлили поведать обо всем госпоже. Вести оказались необыкновенными: рассказывали, что молдавский витязь – сын прославленного воина, что он сам, в земле своей и соседних пределах, снискал великую славу, ибо один, движимый доблестью, отвлек на себя чуть ли не половину громадного вражеского войска и одолел всех своих противников, обеспечив христианам победу. Этот воин, конечно, не был великаном, и прибывшие с ним молдаване тоже оказались обыкновенными людьми, такими же, как и феодориты. Но бился он поистине с беспримерным искусством и храбростью, победив двух бывалых наемников на глазах у Роксаны. В этом сотнике была видна сила духа, твердость воли, какую нельзя было заметить у его мангупских сверстников. Или то – от великого сражения, в котором он дрался и добывал своему государю победу?

Падала ночь. Роксана в раздумье добралась до своей светелки в базилеевом дворце. Но долго еще после этого не могла уснуть. Непривычные и тревожные мысли теснились в голове мангупской базилиссы. Этот юноша был хорош собой, учтив, разговаривать с ним было приятно и легко. Но не только добрая слава шла о людях, населявших его родную землю; говорили еще, что они необузданы и дики, жестоки в битвах и буйны во хмелю. Этот юноша спас ее от участи, которая горше смерти; но он же пришел в ее город, чтобы помочь базилею Александру убить доброго дядю Исаака; его же товарищи, ворвавшись во дворец, разгромили его и совершили насилие над многими женщинами. Своим подвигом в битве с неверными этот молдавский сотник встал в один ряд с самыми отважными защитниками истинной христовой, православной веры; но в церкви его встречали редко, да и без того было видно: благочестием он не отмечен.

Может быть, размышляла княжна, она вела себя с этим Войко недостойно девичьей скромности, а теперь грешит перед богородицей, неотступно думая о нем? Может быть, напрасно назначила ему новую встречу, и идти на нее будет еще большим грехом? Нет, она все-таки пойдет: ей непременно нужно о многом еще расспросить этого юношу, несмотря на молодость, столько повидавшего и испытавшего. А потом она никогда более не будет видеться с этим сотником, как и подобает девице ее сана.

10

Назавтра Чербул не попал на свидание, которое и пугало, и манило его. В полдень сотника вызвали во дворец, велели приготовиться в дорогу. Накинув походный плащ и надев новый шлем, Чербул поспешил на зов.

Войку быстрым шагом прошел по двору, вдоль дворцовой стены, украшенной каменными гербами, взбежал по широкой парадной лестнице. Он был уже почти наверху, когда его внимание привлек странный шум, доносившийся со двора.

Внизу, перед черной дырой наподобие большого кошачьего лаза, проделанной под основанием дворцовой башни, большими шагами расхаживал князь Александр Палеолог. А из подполья доносились резкие вопли и звон железа: домовая святая мангупских базилеев, потрясая цепями, проклинала своего властелина. Немногие свидетели этой сцены испуганно жались по углам двора.

– Каин! – кричала блаженная. – Нашлет святой Федор за грех твой немыслимую кару! Прожарят в преисподней диаволы каждую твою жилочку, истолкут каждую твою косточку!

С губ побелевшего от гнева князя срывался яростный шепот: «Удавлю проклятую! Утоплю!»

– Не удавишь, Сатанаил! – с издевкой отвечала святая. – Не убьешь меня, Ирод! Кротчайшего брата, равноапостольного мученика базилея Исаака убил, а меня не посмеешь! Поразит тебя за меня пламенем молний святой Илия! Ступай, Каин, ступай! Не будет у господа Иисуса, простившего татей, милосердия для тебя, убийца!

Князь Александр овладел собой; гордо выпрямившись, он отошел от башни; теперь на лице его блуждала чуть смущенная улыбка.

– Коней! – приказал он. И вскочил в седло подведенного ему вороного.

Вскоре Александр во главе сотни всадников скакал по дороге, протянувшейся к синевшему вдали морскому заливу. Войку, по молчаливому знаку базилея, занял место по его правую руку. Иосиф с небольшим дозором ехал впереди, зорко осматривая окрестности.

– Я говорил тебе, сынок, – повернулся князь к молодому сотнику с прежней, слегка растерянной улыбкой. – За все надо платить. Часто – дорогой ценой.

Дорога то ныряла в долину, то взбиралась на возвышенность, открывавшую взору большую часть полуострова. Крым тонул в синеве охватывающего его моря, в голубизне южного неба, в сиреневой дымке ущелий и гор. На склонах, обступивших древний шлях, крестьяне рыхлили землю, обновляли крепиды – низкие каменные стены, уходящие вверх ступенями террас. Над террасами виднелись крестьянские усадьбы: вся долина, в сущности, была одним непрерывно тянущимся селом с разбросанными по склонам каменными домами, перемежавшимися полями и садами. И молодого белгородца удивило, как бережно был возделан каждый клочок этой древней, щедрой земли. Но если каждый клочок земли Феодоро был расчищен под сад или пашню, каждая вершина была здесь приспособлена для обороны. На каждой вырисовывались зубчатые стены и башни небольших замков и крепостей.

Навстречу попадались охраняемые воинами купеческие караваны. Встретилась высокая арба, сопровождаемая хмурыми витязями в кольчугах, при копьях и мечах. Верх двухколесного воза был затянут шелковыми занавесками, из-за них доносился звон лютни.

– Невесту повезли к жениху, – князь Александр неожиданно подмигнул Чербулу. – Хочешь, заберем ее себе? Прикажем отряду двигаться дальше, а сами с Иосифом вернемся и отгоним этих псов. Разве мы не справимся с ними втроем?

Войку ошеломленно взглянул на князя.

– Разве здесь не твоя государева дорога, базилей? Не под твоей защитой на ней путник?

На румяных губах красавца князя промелькнула уже знакомая сотнику странная усмешка.

– А мы не скажем им, кто мы есть, – заметил он. – Строгий ты, однако, не дашь своему господину порезвиться. Разве я только базилей?

Войку молчал, вскинув голову, устремив на князя прямой взгляд, за который и получил на Молдове прозвище Оленя. Глаза юного воина не могли солгать.

– Я пошутил, пошутил, – сказал Палеолог, невольно отводя глаза. – Ведь ты у меня рыцарь и девичий заступник, какие давно уже не водятся на земле.

Из-за ближней скалы показалось море. Еще несколько минут езды, и перед ними открылась Каламита.

Городок располагался на берегу бухты, в том месте, где в нее впадает Черная речка. Люди жили здесь, как и в Мангупе, тысячи лет; но только за полтора века до описываемых событий, когда владения Феодоро вышли к морю, прадед Александра и Исаака князь Алексей Старший построил тут крепость. Только половина ее окружности была охвачена стенами, перед которыми тянулся высеченный в скале глубокий ров. Со стороны моря Каламите просто не нужны были стены. Отвесный обрыв делал ее здесь неприступной.

Князь приказал отряду располагаться на отдых, и воины сгрудились у пропасти. Там, за синем морем, если выплыть из бухты и свернуть к северу, синел невидимый за далями родной лиман и белели стены Монте-Кастро. Что там, дома? Может быть, пока они здесь в безделье, друзья и братья снова бьются с грозным, неотступным супостатом? Может быть, они нужнее дома, чем в прекрасном, но чужом Крыму?

Через полчаса в каламитскую гавань вошла большая галера. Князь Александр вышел ее встречать. Палуба судна была пуста, лишь несколько матросов убирали паруса. Вскоре к берегу подошла шлюпка. В лодке, кроме гребцов, были только генуэзец-патрон и витязь в гуджумане, при тяжелой сабле, в котором Чербул с бьющимся сердцем признал земляка.

Базилей всматривался в новоприбывших, и лицо его все более мрачнело.

Наконец гости высадились и, подойдя, преклонили колена. Князь с нетерпением вскрыл поднесенный ему витязем продолговатый футляр, вынул из него свернутую грамоту и впился в нее глазами. Лицо базилея окаменело. Он дочитал и уже равнодушно передал лист Иосифу.

– Пан капитан и вы, мессер Гвидо, – сказал он учтиво, – добро пожаловать в Каламиту.

Вскоре пан Галич, капитан куртян из Сучавы, сидел в самой большой таверне города в окружении соотечественников. Все знали уже, с чем прибыл гонец господаря Молдавской земли. Капитан не привез обещанных Штефаном базилею пяти сотен воинов; огромная армия турок опять стояла на Дунае под командованием Сулеймана Гадымба. Ждали только падишаха, и Штефан-воевода со своим небольшим войском в готовности ожидал врага у Облучицы. Вдоль Днестра пошаливали татары; говорили, что хан Крымского улуса, изменив старой дружбе, готовится ударить Молдове в спину. Штефан-воевода не мог прислать ни одного бойца; но из любви к брату Александру и ради их общих замыслов приказал трем сотням своих витязей служить Палеологу и далее, до нового повеления.