Текст книги "Одиссея креативной королевы (СИ)"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 55 страниц)
– Минуту, Лйалл! Кто такой Шоколадный Заяц?
– Пожалуйста, не волнуйтесь, миледи, а я расскажу некоторые детали…
…Следующий час королева слушала «некоторые детали», похожие на роман в стиле «Капитана Блада» Сабатини. Итак, доктор экологии Лйалл Тью еще во время работы старшим научным сотрудником Королевского института подводных исследований на Бермудских островах, познакомился с доминиканским бизнесменом Ломо Кокоро aka Шоколадный Заяц Апокалипсиса. О мистере Ломо ходили нехорошие слухи (кокаин, контрабанда оружия, отмывание денег, разборки со стрельбой), но такие слухи есть о многих деятелях экономики этого региона – ничего особенного. А в смысле общения мистер Ломо был субъектом симпатичным, обязательным, располагающим к дружбе. Кроме того, он спонсировал ряд проектов Института подводных исследований…
На этом пункте королева слегка возмутилась: «Значит ли это, что британское научное учреждение брало деньги, возможно вырученные от наркотиков?». На это Лйалл Тью ответил: «Да, возможно, ну и что? В 2010-х годах множество респектабельных контор (включая аккредитованные при ООН) официально брали деньги у Мексиканца Слима, богатейшего в то время субъекта на планете, хотя эти деньги тоже пахли кокаином».
Боудис кивнула в знак того, что объяснение принято, и Тью продолжил излагать. Его дружеские контакты с Зайцем не прервались и здесь в Океании. Доминиканец часто советовался с доктором экологии и океанологии по научно-техническим проблемам – таким, например, как безопасный дизайн малобюджетных субмарин, или оптимумы маршрутов трансокеанских грузовых парусников (вошедших в моду на новой волне мирового политэкономического супер-кризиса). Помимо шоколадного бизнеса, Заяц владел несколькими яхт-клубами с верфями, и когда сейчас встала задача секретно арендовать трансокеанскую яхту, разумеется, Тью обратился именно к Зайцу…
Тут королева сопоставила в уме несколько фактов недавней серии войн в Океании, и спросила: нет ли у мистера Ломо юной родственницы по имени Амели, обитающей в Меганезии, и входившей по жребию в состав Верховного Жюри этой страны? Ответ оказался утвердительный: Тью сказал, что Амели Ломо – дочка Шоколадного Зайца, толковая девушка, совмещающая бизнес, учебу, и научно-прикладную работу. Такое сообщение моментально рассеяло туман вокруг вопроса: как незийские спецслужбы узнали о тайном плане переброске королевских детей из Британии в Океанию? Так и узнали. «Оригинальность не исключает простоты», как говорил Дени Дидро.
Между тем, Тью продолжал рассказ. Конечно, когда в Сан-Лоренцо нагрянула группа захвата во главе с комиссаром Диасом, туда же прикатил Заяц, чтоб выяснить, почему местная полиция (получающая от него бонусы, превосходящие мизерное жалование), нетактично обращается с его яхтой, и с его клиентами-арендаторами. У полицейского департамента Сан-Лоренцо не было желания ссориться с Зайцем, но они же не могли игнорировать ордер из Тегусигальпы, выданный по «красному запросу» Интерпола. У комиссара Диаса возникла сложная дилемма, но она внезапно разрешилась, благодаря меганезийской Ф-триреме. На фоне 40-метровой атомной летучей штучки, данной (говоря философски) «в непосредственных ощущениях», авторитет Интерпола с его запросами сразу показался неубедительным. Поэтому, «отцы нации» в Тегусигальпе быстро приняли решение: «К чертям это все! Пусть этот Ливингстон, или Стид, и Ко, катятся отсюда вместе со своими друзьями – нези, и чем быстрее – тем лучше». Так экипаж авиа-такси из Фалмута был переправлен на незийскую Ф-трирему, и стартовал на юго-запад. Авиа-такси (позже) было передано представителю владельца – компании «Heaven-Taxicab», конкретно – ее Карибскому филиалу. Вот и все.
После завершения этой эпопеи, Шоколадный Заяц позвонил Лйаллу Тью, и произнес укоризненную речь о том, что Тью должен был не темнить, а рассказать сразу, в чем вопрос, кого куда надо переправить. Тогда мол, не было бы проблем, а так пришлось скандалить, растопыривать пальцы, пугать людей меганезийским мирным атомом…
Упоминание «меганезийского мирного атома» позволило королеве переключить тему разговора на безопасность трансокеанского полета через 12.000 километров (от залива Фонсека до некой точки в западной Океании) на машине с атомным двигателем.
– Лйалл, возможно, я старомодна, но атомный транспорт кажется мне рискованным.
– О! Миледи! – тут Тью улыбнулся и покачал головой, – Ради всего святого, не верьте россказням противоатомных алармистов, живущих на деньги нефтегазового лобби.
– Нет, – строго сказала королева, – я не верю алармистам. Я верю фактам. Вспомните аварии на атомных субмаринах, советскую аварию в Чернобыле, японскую аварию в Фукусиме. Даже у нас в Британии было две серьезные аварии на атомных объектах.
– Миледи, позвольте, я отделю мясо от бульона. Все аварии с реакторами на атомных субмаринах относятся к эпохе Карибского кризиса. Атомные ракетоносцы строились наперегонки с противником, а безопасностью – жертвовали. В этот период случились практически все аварии с реакторами. За последующий период можно назвать только Чернобыльскую аварию, но там были просто безумные действия персонала АЭС.
– Допустим, Лйалл, вы правы. Но я читала, что безопасность реакторов достигнута в цивилизованном мире благодаря МАГАТЭ, а в Меганезии требования МАГАТЭ, как известно, игнорируются. Инспекции МАГАТЭ не допускаются на ядерные объекты.
– МАГАТЭ, – ответил Тью, – уже давно занимается не своим делом, а обслуживанием политики «Большой шестерки», и там работают в основном не эксперты по атомным проблемам, а эксперты по PR. Отсюда отношение к ним здесь. И другое отношение к настоящим атомным экспертам. Их безоговорочно допускают к любому невоенному ядерному объекту. Кстати, здесь канадские стандарты ядерной безопасности. Так уж сложилось, что часть ядерной программы Канады в прошлом году переехала сюда.
Боудис сосредоточенно потерла ладонями затылок.
– Я читала об этом. Февральское заседание Совбеза ООН по ядерному оружию.
– Да, миледи, вы правы. Функционеры ООН обвинили Канаду в передаче Меганезии ядерных технологий и инженеров-атомщиков. Канаду проще всего было представить крайней. Оттуда в прошлом веке ядерное оружие попало в Юго-Восточную Азию.
– Но, – заметила королева, – в Канаде никогда не строили атомных самолетов.
– Да. Лишь три страны пробовали строить атомолеты: США, СССР, и Британия. И в Британии это была атомная летающая лодка. Шел 1958 год – четвертый год атомной энергетики, но наши инженеры решили эту задачу. Проект закрылся по непонятным причинам, а в прошлом году Невилл Кавендиш нашел в архивах всю документацию.
– Невилл Кавендиш? – переспросила королева, – Юноша с орденом райской птицы?
– Да, миледи. И Меганезия – это страна, где старый проект данного класса оказался востребован, и быстро реализован – в модернизированной конфигурации, с новыми элементами дизайна, композиционными материалами, и реактором Руббиа-Кюри.
– Извините, Лйалл, но я слабо разбираюсь в разновидностях ядерных реакторов.
Доктор Тью кивнул и протянул королеве карманный планшетник.
– Здесь открыта страница с кратким популярным описанием реактора Рубиа-Кюри.
– Спасибо, Лйалл. Сейчас меня интересует лишь его надежность и безопасность.
– По мнению экспертов, – ответил Тью, – с этим все превосходно. В марте, после всех полетных тестов, Ф-трирема признана лучшей для субантарктических патрулей, а это многое значит. Представьте: экипаж из десяти человек летает над холодным океаном между Южным тропиком и шельфовыми льдами Антарктиды, по несколько дней без посадки. От дальних точек маршрута 5000 километров до обитаемой земли, а вокруг ничего, кроме воды со льдом. Бывает, что в сезон полярного дня ветер стихает, небо проясняется, и тогда Антарктика головокружительно прекрасна. Но в любой момент погода может измениться. Тогда: серое небо, черная вода, и замораживающий шторм, который с бешеной скоростью катится с антарктического купола. Воздух обжигающе холодный, он наполнен снежинками, острыми, как битое стекло. Если есть в природе девятый ледяной круг ада Данте, то это там, на заполярном берегу моря Росса.
– Брр! – королева передернула плечами, будто ей стало зябко, хотя здесь, на Вануату, температура воздуха была почти +30 по Цельсию.
– Извините, – смутился Тью, – иногда я рассказываю слишком выразительно.
– Не за что извиняться, Лйалл. Вы были там, и вы чувствовали все это, не так ли?
– Да, миледи. Но, я рассказал только, чтобы объяснить: если антарктические летчики готовы довериться машине определенной модели, значит это действительно хорошая машина: понятная, надежная и безопасная.
Королева медленно кивнула головой.
– Кажется, Лйалл, вам удалось вернуть мне уверенность. Но вы еще и возбудили мое любопытство. Какими судьбами вас забросило туда, на берега Антарктиды?
– С этого, – ответил он, – началась моя работа в Океании. Наш отечественный концерн «British Gasoline», предложил моему тогдашнему бермудскому начальству контракт на участие в исследованиях шельфа вокруг мыса Адэр, на западном краю моря Росса. Это примерно 3000 километров к югу от Основной Новой Зеландии. Теоретически, в этом районе расположены огромные нефтегазовые резервуары. В команде геологов, горных инженеров, и нефтехимиков, я был в качестве ученого – гидроакустика. Как водится у нефтяных концернов, при распределении бюджета экспедиции львиную долю сожрала исследовательская аппаратура, а корабль купили по остаточному принципу.
– Почему купили, а не зафрахтовали? – спросила Боудис.
– Я слышал разное, – ответил Тью, – одни говорят, будто при фрахте было невозможно обеспечить коммерческую тайну. Другие – будто дело просто в выгоде. Австралийцы распродавали 40-метровые сторожевики класса «Фремантл» 1980-х годов постройки, списанные с военного флота еще до Великой рецессии. При таких распродажах, если присутствует «своя рука» в Канберре, то можно договориться о безумной рассрочке.
– Понятно, Лйалл. Извините, что я перебила вас.
– Да, миледи. Итак, следовало в ноябре позапрошлого года перегнать этот корабль из Мельбурна в Инверкаргилл, чтобы в декабре, на пике южного полярного дня, уйти в Антарктику. Но, в Океании началась Война за Хартию, все работы затормозились, и экспедиция стартовала только в конце января после мирных договоров с Меганезией: Сайпанский и Честерфилдский пакты, США и Австралия соответственно. Программа экспедиции предусматривала полтора месяца в акватории Антарктики. Мы вроде бы укладывались до мартовского Солнцестояния, когда сезон должен закрыться. Но, на практике все иначе. Дни становились все короче, а ветры все сильнее. И все больше проявлялись проблемы корабля. Четверть века в строю, и 20 лет на стоянке – после списания. Настал день, когда сочетание стоковых ветров и циркумполярного шторма накормило нас ледяной крупой так, что мы лишились хода, и нас схватил в клещи многометровый паковый лед моря Росса. Вот тогда я по-настоящему испугался.
– Мне, – заметила королева, – трудно представить вас по-настоящему испуганным.
– Вы, – ответил он, – преувеличиваете мою смелость. Одно дело быть решительным в знакомой ситуации, в теплом океане, в ста милях от обитаемой земли, но там иное.
– Тем не менее, Лйалл, я уверена, что вы и в Антарктике повели себя достойно.
– Наверное, да, – сказал Тью, – ведь это путь выживания. Если человек в критической ситуации на море теряет чувство достоинства, то он теряет и волю к жизни.
– Интересное наблюдение, – прокомментировала королева, и тут запищал ее сотовый телефон, – еще раз извините, Тью. Кажется, это видео-вызов.
Она нажала кнопку «ответить», и на экране ее телефона возникла довольная жизнью мордашка 12-летней Беатрис Виндзор, сидящей за столом в некой кают-компании.
– Мама! Привет! Я решила позвонить, потому что вдруг ты волнуешься.
– Мама, – встрял 10-летний Дункан, стараясь отпихнуть сестру от web-камеры, – это я придумал, что надо позвонить, как только мы будем над морем Нези. Потому что тут вообще все нам по хрен, как говорит капитан Стефан.
– Дункан, не сквернословь! – встречно встряла Беатрис, решительно отпихивая брата.
– Дети! – строго сказала Боудис, – Ведите себя прилично. По вам судят о Британии. Я полагаю, будет правильно, если вы познакомите меня с капитаном этого гидроплана.
– Конечно, мама, конечно! – и Беатрис энергично закивала, – Вот, это капитан Стефан Хорсмен. Он с наших островов Питкэрн. Или с не совсем наших. Или, я не знаю…
– Капитан Хорсмен – это я, – сообщил загорелый европеоид, скорее всего с некоторой примесью монголоидной крови, по возрасту лет 30, ничем особо не примечательный, только лицо необычное: одновременно мягкое и очень волевое, и взгляд тоже...
– Значит… – с некоторым удивлением произнесла королева, – …Вы тот самый Стефан Хорсмен, меганезийский капитан, виртуозно купивший мини-архипелаг Питкэрн?
– Ваше величество, я уточню. Я купил не сам Питкэрн, а только всю недвижимость на единственном обитаемом острове мини-архипелаге. Там было всего 40 жителей. Я не слишком потратился на эту сделку, хотя дал всем продавцам хорошую цену. Но, мне неудобно перед вами. Все-таки, это исторически единственные тихоокеанские земли Британской короны. Наверное, мне следовало направить вам почтительное письмо.
Королева чуть заметно пожала плечами и улыбнулась с невеселой иронией.
– Какая разница. Это в прошлом. Для меня актуальнее вопрос о вашем перелете, и…
– …О надежности и безопасности? – предположил капитан Хорсмен, – Конечно, Ваше величество, мы расскажем все об Ф-триреме. Удачно, что в экипаже сента Кюри…
– Алло-алло-алло! – перебила некая очень юная полинезийская метиска, – Опять меня представляют соавтором проекта, в котором я была только лаборантом-стажером!
– Ты – Кюри, значит подача твоя, – откликнулся нежно-бархатный женский голос с той стороны стола, которая оставалась вне поля зрения web-камеры.
– Улли, ты бессовестная! – возмутилась метиска, – Ты же мой научный руководитель!
– Несси, ты сама себя задерживаешь, – невозмутимо и добродушно объявил все тот же бархатный голос, – приступай к докладу, а мы приготовимся аплодировать.
– Леди и джентльмены, – вмешалась Боудис, – я буду очень признательна, если вы все представитесь, чтобы я знала, как к кому обращаться.
Кюгю Фирин не требовалось представлять – Тимоти Стид представил ее раньше. Он, вообще-то, мог бы представить и всех остальных, причем детальнее, чем они сами это сделали. Не зря Тимоти работал в спецслужбе столько лет. Он позаботился сохранить запасную дверцу к базам данных, и там было много интересного о присутствующих.
Стефан Хорсмен, настоящее имя – Степан Лошадников, 29 лет, родился в Кенигсберге, закончил там Авиационный колледж, эмигрировал в Панаму, воевал за хунту генерала Каламаро, и получил орден Крылатого Кентавра за мастерство в бою. В дальнейшем за ним закрепилось прозвище Кентавр. Но – хунта проиграла, и пришлось Хорсмену со своим авиа-звеном искать новые земли. Они бежал через океан в Папуа, и провели несколько успешных авиа-налетов на золотые прииски, а в позапрошлом году примкнули к Конвенту и начали воевать за только что провозглашенную Меганезию.
В позапрошлом году звено Хорсмена воевало на островах Французской Полинезии и в Кирибати, позже – на Ниуэ. После пакта с Новой Зеландией, о совместном управлении островами Ниуэ и Токелау, у Хорсмена и его бойцов появилось легальное гражданство Новозеландского союза, что позволило провести тихую аннексию островов Питкэрн – маленькой британской территории на юго-восточном краю Океании.
На борту были еще три пилота из звена капитана Хорсмена – лейтенант Фидо Барбус (гаитянский негр), и двое мичманов: Сатор Арепо и Дзинто Ланти (неясной расы).
Бортовой инженерный состав представляли две девушки 28-летняя англо-канадка Улли Тарер и 17-летняя полинезийская метиска Несси Гийо-Кюри. В файлах спецслужб было немного данных о Несси. Вероятно, она приходилась праправнучкой великим физикам Фредерику и Ирен Жолио-Кюри. И она тоже занималась ядерной физикой (параллельно с учебой). Гораздо цветастее выглядело досье ее научного руководителя – Улли Тарер.
В 25 лет Улли получила известность в Йоркском Университете Торонто, как соавтор в исследовании нейтронного выхода при ультразвуковой кавитации в дейтерированных олигомерах – электретах. В следующем году Улли перешла в группу, финансируемую богатым частным фондом «Гарбинд Челленджер». Учредителем фонда являлся газово-сланцевый магнат Джордж Гарбинд, а делами там занимался его старший сын Ройдейл Гарбинд. Этот субъект устраивал улетные вечеринки. Улли Тарер любила зажигать на таких вечеринках. Они сошлись, поженились, Улли забеременела (причем двойней). И Вскоре она уже сидела дома с пузом, а муж, потеряв к ней интерес, веселился с другими дамами на улетных вечеринках. Улли не была этим поражена (ей нравилась открытая модель семьи). Итак, родив свою двойню и отдохнув немного, она немедленно гульнула – почему нет. Тут и открылась неведомая ранее грань «крутизны» Ройдейла Гарбинда. Он (вульгарно выражаясь) набил жене морду, и объяснил: ее роль теперь классическая: «Kinder, Kuche, Kirche». Если она против – тогда вон из дома, но (существенный штрих) детей он отберет, у него адвокат дороже, так что запросто.
Весь следующий месяц Улли выглядела послушной женой. Ройдейл радовался эффекту старого простого метода установления главенства в семье: удар по морде, и конец всем диспутам об эмансипации! Затем жена вдруг исчезла вместе с близняшками – будто они провалились сквозь черную дыру в другую вселенную. Только еще через месяц (в июне прошлого года) Ройдейл Гарбинд узнал, куда сбежала жена с детьми. Атолл Табуаэран, Кирибати, Меганезия. Она теперь работала в тамошнем филиале канадско-исландской атомно-энергетической фирмы EOFE. Казалось бы, теперь можно просто обратиться к юстиции, но мэтр Джови Койн, семейный адвокат Гарбинда объяснил: в Меганезии не действуют нормальные законы. Вместо них – Хартия, не признающая институт брака, и относящая малолетних детей только к женщине, которая их родила. Придется идти на переговоры с беглой женой. Иначе Ройдейл не получит ни детей при разводе, ни даже самого развода. Канадский суд будет в тупике, а муж застрянет в формальном браке.
И вот, Ройдейл, скрепя сердце, поручил адвокату телефонные переговоры с Улли. Но (наученная детективными фильмами, что любая фраза в таком разговоре может иметь последствия), беглянка отвечала на все одной фразой: «я слышу». Ни одного слова по существу, ни да, ни нет, ни что-либо еще, а только так: «я слышу». Исчерпав ресурсы риторики, мэтр Койн предложил: «Улли, давайте мы с Ройдейлом приедем к вам, и все обсудим, как цивилизованные люди», на что получил ответ «Я слышу». Можно было (с некоторой натяжкой) считать это согласием на переговоры, и было решено лететь. Это далеко, но не ужасно. Торонто – Лос-Анджелес – Гонолулу – Табуаэран, 14 часов, если суммировать перелеты и пересадки. А в пути можно обсудить стратегию переговоров.
Ройдейл Гарбинд и мэтр Койн прилетели на Табуаэран, добрались до секции бунгало-таунхауса, где теперь обитала Улли, вошли на миниатюрный дворик (дюжина шагов по диагонали), и на этом все закончилось. Улли Тарер просто расстреляла обоих гостей из армейского пистолет-пулемета с дюжины шагов, и мирно сдалась полиции...
…Дело вышло запредельно-скандальным, даже не потому, что жена в ходе семейного конфликта убила богатого мужа и его адвоката (это понятное и далеко не уникальное событие), а потому, что меганезийский суд приговорил Улли Тарер к… «одному году каторги за решение личных проблем общеопасным способом». По заключению судей, молодая канадка нарушила правила не тем, что убила двух этих людей, а тем, что при стрельбе во дворе секции таунхауса, пули могли травмировать случайных прохожих.
…
Сейчас Тимоти было любопытно, как сама Улли Тарер представит королеве этот факт биографии (или же попросту умолчит). Тимоти полагал наиболее вероятным вариант умолчания – но ошибся. Молодая канадка в заключение рассказа о себе, объявила:
– Прошлым летом я здорово нарушила правила безопасности обращения с оружием, и получила от суда пенальти: год исправительных работ. Теперь я честно отрабатываю.
– О! – произнесла королева, – Я надеюсь, теперь вы ведете себя осмотрительнее?
– Конечно, Ваше величество. Теперь я сама аккуратность в этом смысле.
– Что ж, это радует, – Боудис на экране кивнула, – а какие исправительные работы вы тут выполняете?
– Ну, я руковожу прохождением экспедиционной научно-технической практики у двух студенток: Несси Гийо-Кюри и Танигути Назуми.
– Э-э… – протянула королева, – …Надо полагать, что мисс Танигути сейчас на ходовом мостике – пилотской кабине, вместе с мистером Барбусом и мистером Арепо?
– Ваше величество, я здесь, – отозвался чуть пищащий голосок с японским акцентом.
Требовалось преодолеть психологический барьер недоверия, чтобы понять: этот голос исходит от находящейся на краю стола большой игрушечной бабочки (с крыльями, по размеру как человеческие ладони, и со смешными глазами на стебельках). У королевы процесс преодоления барьера занял секунд десять, а затем она спросила:
– Мисс Танигути, вы дистанционно управляете этой бабочкой-роботом?
– Да, – подтвердила бабочка, взмахнула крыльями, исполнила тихий круговой полет над столом, села поближе к web-камере, и застенчиво опустила глаза на стебельках, – Ваше величество, я хикикомори, и мне немного страшно выходить из дома. Когда я жила в Токио, страх был парализующий. Сейчас я живу в кампусе на Токелау-Атафу, и почти спокойно выхожу на пляж, если там мало людей. Но приключения в реале я еще не могу выдерживать. Поэтому, я – бабочка. И поверьте, Ваше величество, я восхищаюсь вашей смелостью, и смелостью ваших детей. Если я могу быть полезной вам, только скажите.
Бабочка Танигути Назуми замолчала и коротко качнула глазами на стебельках, будто выполнив безукоризненно-четкий самурайский поклон.
– Благодарю вас, Назуми-сан, – ответила Боудис, – и, я обращусь к вам, если мне будет необходима помощь в той сфере, где вы профессионал. Вы тоже физик, не так ли?
– Да, Ваше величество. И еще я хакер. Всегда к вашим услугам.
– Еще раз благодарю, Назуми-сан. А кто, все же расскажет об этой летающей лодке?
– Несси, давай, твой выход, – подбодрила Улли Тарер другую свою студентку.
Несси Гийо-Кюри негромко вздохнула. Потом энергично потерла руки. И пересела так, чтобы оказаться точно напротив web-камеры.
– Знаете, Ваше величество, если честно, то я пока так, лаборантка. Но я попробую. Вот. Короче, тема стартовала в середине прошлого века, когда кто-то в Британии нарисовал компоновочную схему большой летающей лодки с ядерным реактором. Очень здорово сделано: просто, практично. Паротурбинный контур мы вообще оставили, как было. А реактор, ясно: другой. Субкритическая ториевая машина. Это придумал Карло Руббиа, нобелевский призер 1984 года. Фишка такая: обычный, критический реактор работает только на топливе, дающем в активной зоне самоподдерживающуюся цепную реакцию. Число нейтронов, освобождающихся при делении ядер, должно быть чуть больше, чем число поглощаемых для деления. А в субкритический реактор часть нейтронов, типа, подкачивается снаружи, поэтому в нем можно сжигать более дешевое топливо. Торий, например, или отходы топлива из обычного реактора. Чем эффективнее наш внешний нейтронный насос, тем больше вариантов топлива. Уже выделилась отдельная наука: нейтронная химия. И, как сказал док Зденек Кубек, мы научимся сжигать в реакторе обычный песок, только это уже не реактор деления, а реактор трансмутации.
– Несси, ты сползаешь в сторону, – предупредила Улли Тарер.
Юная полинезийская метиска выпучила глаза и помахала ладонями перед лицом.
– Ну, увлеклась я, и сползла. Такая у меня натура. Вот. Короче, док Руббиа предложил делать подкритический реактор, но внешний нейтронный насос у него был не очень-то эффективный, и структура активной зоны была от старого, обычного реактора. Вот что заметил док Халлур Тросторсон, исландец, он с прошлого года живет в Меганезии, и он гениальный физик, второй Нильс Бор, как люди говорят. Халлур занимался дешевой и простой атомной бомбой, и использовал фокус с нейтронной генерацией в электретной жидкости в ультразвуковом поле. Это то, что изобрела Улли. Она может рассказать.
– Хитрюга! – откликнулась Улли Тарер, – Нет уж, докладчик – ты. Помни: ты – Кюри.
– Хэх… – метиска снова негромко вздохнула, – …Ну, ладно. В общем, Халлур сказал: объединим электретную жидкость с топливом. Типа, жидкое ядерное топливо. И если хорошо рассчитать колбу с такой жидкостью, то в ультразвуковом поле – бум!!!
– Э, юная гениальность, – встрял капитан Стефан Хорсмен, – не надо про «бум!!!». Мы летим на этом, если ты вдруг забыла.
– Да, блин, правда, – согласилась Несси, – я, короче, перехожу к реактору…
Она глянула на экран, и (разумеется) отметила, что после обсуждения «бум!!!», лицо у королевы Боудис стало слишком напряженным.
– …Так вот, Ваше величество, я к тому говорила, что для взрыва субкритической дозы жидкого ядерного топлива, надо хорошо рассчитывать, и специально подбирать очень нетривиальные условия. Иначе такое топливо ни за что не взорвется. А нам-то как раз требуется, чтобы оно реагировало спокойно, без всяких «бум!». Так что все ОК!
– Знаешь, Несси, – мягко и вкрадчиво произнесла Улли Тарер, – пожалуй, ты была права насчет того, что будет лучше, если начиная с этого места, докладывать буду я.
– Но, у меня классно получилось? – на всякий случай, спросила юная Кюри.
– Классно, – подтвердила канадка, – а теперь сделаем так. Назуми, дай, пожалуйста, ту анимацию нашего реакторного процесса, которую ты делала для концерна Фудзивара.
– Тридцать секунд, Улли, – откликнулась игрушечная бабочка, и действительно, через полминуты над столом возникла полупрозрачная подвижная 3D-картинка, похожая на зацикленный ролик к какому-нибудь фильму о загадочном искусстве алхимиков.
– Офигенная фигня! – от избытка чувств, воскликнул 10-летний граф Стаффорд.
– Не нервничай, мама, – добавила 12-летняя герцогиня Камберленд, – сейчас Улли все объяснит, и ты поймешь, что это безопасный реактор, уж точно безопаснее дурацкого газового котла, который загорелся в Букингемском дворце в позапрошлом году.
– Дети! – строго сказала королева, – Не забывайте, что по вам люди судят о Британии.
…
*32. Далекое и сомнительное обаяние Антарктики.
Полдень 23 апреля. Новая Каледония. Островок Коутомо.
Район Новая Каледония – немного южнее Вануату, в полутора тысячах километров к востоку от Австралийского континента, и на таком же расстоянии к северу от Новой Зеландии. Главный остров Новой Каледонии (попросту – Гранд-Терра) размером как половина Тайваня. Он известен огромными залежами никелевой руды. Вокруг лежит множество островов и атоллов, в частности – южный остров Пайнс, к которому почти примыкает островок Коутомо, похожий на надкушенный пятикилометровый бублик. Достоинства Коутомо: его внутренний залив, песчаные пляжи, и сосновый лес – долго оставались в тени более крупного Пайнс, где есть все то же самое, плюс – горы и река. Коутомо, надо сказать, практически плоский, и лишен постоянных пресных водоемов (именно из-за последнего обстоятельства он оставался необитаемым)… Но примерно неделю назад на островке кое-что стало меняться. А сегодня в полдень группа людей, устроившиеся в скороспелом кемпинге на берегу залива увидели морское сражение в пиратском ретро-жанре, достойное пера Рафаэля Сабатини (см. «Капитан Блад»).
Примерно полчаса на нежно-аквамариновой поверхности залива маневрировали два корабля: 50-метровый трехмачтовый 40-пушечный линкор под флагом Бурбонов и, казалось бы, не боевая 15-метровая латинская каравелла с изящными треугольными парусами. Маленькая каравелла старалась не попасть в зону действия пушек, но ей приходилось отступать вглубь залива, от канала, ведущего в открытое море. Логика подсказывала: скоро линкор прижмет ее к берегу и расстреляет всего одним залпом.
Кстати: вот и первый залп – мощный, громкий, с целыми облаками дыма. Правда, с дистанции почти миля – перебор для корабельных пушек начала XVII века. Это, как говориться: «наудачу плюс для испуга». И внезапно каравелла отвечает – у нее тоже, оказывается, есть пушка, правда, всего одна, и стреляет она, будто бы, в небо. Струя сероватого дыма вылетает под углом половина вертикали, и черный снаряд, кажется, лениво и медленно описывает высокую параболу. Его полет длится секунд 10 и, без промаха завершается падением на палубу линкора. Пуф! Откуда-то взявшееся пламя мгновенно охватывает паруса грот-мачты, и линкор оказывается затянут дымом…
«…Wow! Снято! Эпизод готов, дубль не требуется», – прозвучал голос из динамика, размещенного над передвижной режиссерской башней, снабженной платформой на высоте примерно 10 метров, с удобными сидениями и столиком.
«Хвала Ктулху! – сообщил голос из другого, маленького динамика (относящегося к одному из ноутбуков на столе), – А то паруса на складе почти закончились».
Загорелый дядька лет 40 с плюсом, колониально-британской внешности, одетый без претензии на элегантность в брезентовые шорты и в клетчатую рубашку с небрежно закатанными рукавами, обладатель первого (командирского) голоса, бросил на стол микрофон, и фыркнул:
– Декстер, задница, опять недооценил расход натурного реквизита. Видите ли, у него очередной материальный кризис: парусов мало. Ты это слышал, Бокасса?
– Ага, – откликнулся примерно 30-летний карибский негр, одетый в легкий короткий камуфляжный комбинезон, – но, прикинь, Освальд: не бывает, чтоб на войне, даже на киношной, снабженец точно угадал потребности. Всегда или перебор, или дефицит.
Освальд Макмагон (хозяин и президент новозеландской кинокомпании «Nebula», и ключевой совладелец Зюйд-Индской Компании), снова фыркнул, после чего закрыл широкоформатный ноутбук, и вытащил из ведра со льдом на стол две бутылки эля.
– То, что надо! – одобрил капитан Бокасса, взял одну из бутылок, и точным ударом об металлическую окантовку стола сорвал крышку.
– Да, уж эль я могу выбрать! – гордо сказал новозеландский кино-деятель, и произвел мощный глоток из горлышка, – Никаких «Lion-Stain» я не признаю. Любой концерн в пивоварении, это гибель настоящего исконного эля! Другое дело: «Brown Hobbit»…
Тут Освальд поднял бутылку и щелкнул ногтем по этикетке, где был силуэт хоббита, держащего в руке огромную пивную кружку, и продолжил:
