Текст книги "Осознание (СИ)"
Автор книги: thelordofthedark
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 64 страниц)
– Привет! Ты новенький? Проходи! Почти весь лагерь о тебе говорит. А правда, что ты только вчера приехал? Я тебя вчера только в столовой видела, но и то мельком, народа было очень много. В столовой, кстати, вчера очень вкусно кормили, хотя я больше люблю рыбу, но и это тоже ничего… Ты проходи, тут немного тесно, много инструментов. Я почти на всех играю. Хотя, конечно, лучше всего на гитаре, – девушка говорила практически без умолку, не останавливаясь даже, чтобы сделать очередной вдох. И не получалось даже слова вставить, настолько быстрым был речевой поток и скачки с темы на тему, абсолютно друг с другом не связанные, но, видимо, имевшие какие-то логические переходы для нее самой. Эдвард только беспомощно посмотрел на Ульяну, но та лишь беззаботно улыбнулась, словно не видела ничего нового.
– Прости, пожалуйста, – все-таки удалось ему вклиниться в этот непрерывный речевой поток, когда девушка отвлеклась и посмотрела в сторону рояля, на котором лежала наполовину заполненная нотная тетрадь, – Я действительно здесь новенький, отправили с обходным листом. Эдвард, очень рад знакомству, – он чуть поклонился в знак приветствия, наконец-то действуя так, как привык, правила придворного этикета нельзя было выбить из головы даже годами длительных походов, где нравы и правила просты до предела.
– А я Мику, – девочка, тряхнув головой, от чего ее длинные косы тут же пошли волнами, протянула ему руку для рукопожатия. Наверное, так здесь и было принято, и Эдвард осторожно пожал маленькую ладошку с тонкими пальчиками, – Мне тоже очень приятно. У тебя имя такое странное, почти как у меня. У меня имя японское, поскольку мама из Японии, а вот папа русский. Мне не все верят, но это на самом деле так. Он настоящий инженер, правда-правда. И познакомился с мамой в Японии, когда там какую-то плотину строили… Или электростанцию… Или завод… В общем, что-то очень большое строили! И очень-очень важное! А сейчас здесь что-то строят. Правда-правда… Папа сюда приехал и меня с собой привез, говорил, что я должна увидеть его Родину. А сейчас вот в пионерлагерь приехала! – поток информации, вывалившийся на голову Эдварда, был подобен водопаду, прорвавшему плотину, снося все остальное и выметая из головы напрочь любые другие мысли, не давая даже сосредоточиться на чем-то еще. Мику даже не находка для шпиона, выдавая все, что знает первому встречному, таких расстреливать надо, безопасности ради, чтобы случайно не выболтала и важную информацию. Эдвард несколько раз уже пытался открыть рот, вставить хотя бы слово, но девушка не давала даже этого, говоря без остановки.
– Мика!!! – голос Ульяны прервал этот неостановимый речевой поток самым грубым образом, но, возможно, только так и получается хоть что-то отвечать этой странной девушке из Японии, – Мы тут с обходным листом пришли! – Ульяна уже говорила, повернувшись к ним спиной и явно собираясь пролезть к барабанной установке, стоявшей в углу. Для нее это явно самый подходящий инструмент, большой и громкий, как раз для того, чтобы окончательно испортить нервы остальным обитателям лагеря.
– С обходным?! Ой, отлично, я расписаться должна, – девушка выхватила у Эдварда листок и заметалась по сторонам в поисках ручки, – Да, тут музыкальный клуб есть, я сейчас поставлю роспись. Я тут в клубе одна, больше никто не записывался. А ты не хочешь записаться? Может умеешь играть на инструментах каких-нибудь? А если нет, я тебя научу, это совсем несложно, правда-правда. Даже на губной гармошке могу… Ой! – она внезапно остановилась и почему-то с грустными глазами посмотрела на Эдварда, – Я ведь ее как раз пыталась достать из-под рояля, она туда закатилась, а достать не получается…
– Вот эта? – Ульяна уже сменила позицию, услышав о губной гармошке, и пользуясь преимуществом маленького роста, скрылась под роялем, через несколько секунд появившись уже с небольшим металлическим инструментом в руках. Прежде, чем кто-либо успел ей что-то сказать, поднесла гармошку к губам и с силой дунула, издав звук, напоминающий рев раненного мастодонта, – Круто!
– Действительно, – Эдвард сделал жест рукой, словно прочищает заложенные уши, – Я бы предпочел что-нибудь более пологое… – Мику рассмеялась, забавно прикрыв рот сложенными ладошками, – Мику… это твое полное имя?
– Хацунэ Мику, – расплылась она в улыбке, но прежде, чем успела продолжить фразу, Эдвард поторопился закончить собственную мысль.
– Вот и познакомились, мое полное имя несколько больше, но ты можешь называть меня просто Эдвард, этого вполне достаточно. И насчет записи в клуб действительно подумаю, я здесь еще не все видел…
– Записывайся! – обрадованно сказала Мику, уже расписавшись в его обходном и протягивая листок обратно, – Будет очень здорово! Я на всем умею играть, и на барабане, и на гитаре, и на флейте и даже на духовых немного, но у меня не очень хорошо получается. Папа говорит из-за того, что у меня легкие не такие большие, но я ему не очень верю, потому что пою очень хорошо. Хочешь, могу и для тебя спеть как-нибудь. Многим мои песни нравятся, в Японии я даже концерты давала…
– Эд!!! – снова вцепилась Ульяна, дунув в гармошку, издав очередной невероятный звук, но прервав единственного члена музыкального клуба, – А ты на чем-нибудь играешь? Мику у нас сама может концерт организовать, я вот на гармошке! – и белоснежно улыбнулась, весьма довольная собой, – А ты умеешь?
– Немного, – Эдвард пожал плечами, оглядываясь по сторонам. Инструменты выглядели знакомыми, хотя никогда особенно серьезно музыкой не увлекался, просто не находя для нее свободного времени. Его предел состоял в камерных аранжировках оркестров на балах, где приходилось запоминать последовательность движений танца в такт музыке, и простые, но суровые солдатские песни, к которым привык еще со службы в королевских войсках, где какой-нибудь талант тихо напевал под аккомпанемент старой гитары на бивуаке в диких землях, либо под сводами кают-кампании мерно летящего к точке назначения корабля. Некоторые он помнил, некоторые нет, от каких-то в памяти остались только припевы или запавшие в память мотивы, но ничего достаточно серьезного, чтобы продемонстрировать сейчас девушкам. Играть на каких-то инструментах он не умел, так что бальные мелодии можно смело оставить в стороне, из рояля вряд ли сможет выдавить что-то большее, чем те же звуки, что Ульяна выдавала из губной гармошки, а вот гитара… Что ж, один из самых простых, но универсальных инструментов, какие некоторые умельцы клепали на линии фронта из того, что попадалось под руку. Его друг, капитан корсаров, как-то пытался научить его выводить несложные мелодии на этом инструменте, но получалось не то, чтобы плохо, но и далеко от идеала.
– Вот здорово! – Мику сложила ладошки и приложила их к щеке, чуть склонив голову набок, словно умиляясь скромным талантам Эдварда, – А на каком инструменте ты играешь? Здесь почти все есть, я настроила то, что было, как умею. Давай я тебе достану, и покажешь, что умеешь. Ну пожалуйста… Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – Эдвард уже отрицательно покачал головой, но Мику, скроив самую просительную мордашку, на какую только была способна, запрыгала на месте, и против воли он улыбнулся, наблюдая за этой почти что детской наивностью и непосредственностью. Женщинам нельзя отказывать, особенно когда они так просят.
– Гитара есть? – не без труда избавившись от улыбки, спросил Эдвард, – Я многого не обещаю, но попробую показать, что еще помню, хотя не гарантирую, что вам такое может понравиться…
– Здорово! Сейчас Эд играть будет! – Ульяна с ногами забралась на стоявший перед роялем стул и восхищенными глазами смотрела за Мику, исчезнувшей за большим и уже мятым тромбоном, стоявшим на какой-то чисто символической подставке, и спустя пару секунд появилась оттуда с простой акустической гитарой, несколько затертой, но выглядевшей во вполне рабочем состоянии.
– Вот, я на ней вчера струны новые натянула, так что нормально звучать будет, – сказала Мику и протянула инструмент Эдварду, осторожно взявшему его в руки. Пальцы не сразу правильно легли на струны, приходилось вытаскивать из старых воспоминаний нужные навыки, какие и сохранились только частично, и больше для пробы он взял несколько аккордов, присев на деревянный стул, стоявший рядом. Мику, тоже горя от любопытства и не спуская с него глаз, забралась на крышку рояля, забавно махая ножками в высоких черных чулках.
– Так что сыграть? – больше сам для себя спросил Эдвард, но все равно посмотрев на девушек, явно ожидающих от него нечто удивительного. Не хотелось их расстраивать, но на ум ничего хорошего не приходило, – Я помню пару песен, только боюсь, вам они странными покажутся…
– Сыграй, что помнишь, – улыбнулась Мику, по-птичьи склонив голову и рассматривая его под таким углом, – Я тебя потом и другим песням научу, я их очень много знаю. Можно русским, можно японским, что тебе больше понравится. Мне самой японские больше нравятся на самом деле, хотя на английском языке тоже очень ничего, много групп поют песни на английском, и я тоже пробовала… – Эдвард резко ударил по струнам, издав громкий звук и призывая к тишине. В голове у него вертелась всего лишь одна песня, которую слышал довольно часто, особенно на флоте, и с простой мелодией, какую хватит сил повторить даже сейчас, хотя текст у нее был несколько не подходящий к этому лагерю и тому контингенту, что уже успел здесь увидеть. Слова были далеко не про любовь и не про радость, но… с другой стороны, пусть девушки послушают.
– Не перебиваем, а то еще собьюсь ненароком, – Эдвард постарался успокоиться, и правильно уложить пальцы на струны. Знакомое, но уже забытое ощущение туго натянутой нити под подушечкой пальца. Когда он в последний раз вообще держал гитару? Давно. Очень давно, когда был еще простым бароном, и с того времени утекло слишком много воды, чтобы вспоминать те дни без улыбки. Хотя, и песню эту надо петь тоже без улыбки. Пальцы осторожно заскользили по струнам, выводя спокойную и грустную мелодию, что когда-то запомнилась ему в ходе одного из перелетов. Солдат десантной группы тогда пел ее, аккомпанируя сам себе, и Эдвард, проходивший мимо, тогда остановился, прислушиваясь к словам, потратив несколько минут времени, прежде чем певец закончил под овации своих сослуживцев.
Мы живем всего лишь миг
Что длится наш прыжок
Прежде жизнь лишь крик
Что исчезнет в этот миг
Эдвард постепенно успокаивался, и мелодия шла уже сама, вырываясь из воспоминаний вместе с целым рядом образов, цеплявшихся за эту песню, казавшихся давно забытыми и заброшенными. Пальцы осторожно перебирали струны, но Эдвард больше не боялся ошибиться, слова ему казались гораздо важнее, чем тоскливая мелодия, издаваемая инструментом.
Всего лишь солдат в вечной войне
Всего лишь душа в проклятом огне
Мы не ставили выбор такой судьбе
Мы выбирали лишь как умирать
Кажется, песня зацепила и его слушателей, утративших свой первоначальный бодрый настрой. С лица Мику пропала ее милая улыбка, а глаза уставились куда-то вдаль, сквозь Эдварда и стены музыкального клуба. А Ульянка села ровно, по привычке разглядывая двигающиеся пальцы, словно стараясь запомнить последовательность движений.
Мы солдаты армии небесного огня
Мы были рождены воевать
И наши души острее клинка
Ведь мы десант боевого корабля
Всего лишь солдат в вечной войне
Всего лишь душа в проклятом огне
Мы не умеем прощать и страдать
Мы умеем и будем лишь убивать…
Очень странно и не к месту звучала эта песня в этом месте, под ярким голубым небом и на свете солнца, чьи лучи падали сквозь широкие окна музыкального клуба, словно вырванная из контекста, дикая и чужая. Ей не место здесь, в этом чудном мире, где девушки в легкой форме и коротких юбках приветливо машут незнакомцу, стоящему у ворот, где можно просто так выйти за периметр лагеря без опасения, что сейчас забьется фильтр респиратора и начнешь медленно задыхаться. Ее место в закопченных десантных отсеках боевых кораблей в черных небесах, под аккомпанемент артиллерийской канонады…
Горло напряглось, с трудом пропуская слова, и Эдвард понял, что не хочет продолжать эту песню, что напоминает о том мире, из которого он пришел. Абордажные группы боевых кораблей всегда считались самыми жестокими и опытными бойцами, привыкшими к кровавым рукопашным схваткам в узких корабельных переходах, где никто не просит пощады, и никто ее не дарит врагу, а каждый момент может стать последним. И тот скупой фольклор, что от них остается, обычно посвящен таким вот моментам спокойствия, когда они готовятся к очередной схватке, либо когда провожают павших товарищей в последний путь. В этих словах нет ничего, к чему привыкли эти девочки, лишь пустота, что остается в человеке, когда в нем умирает жалость и надежда на будущее.
– Такие вот песни поются там, откуда я родом, – прервавшись, Эдвард хлопнул по деревянному корпусу гитары. Конкретно у него настроение испортилось, та легкая и добрая атмосфера, что только несколько закрепилась в его сознании при знакомстве с этим лагерем, разлетелась на мелкие осколки, снова коснувшись старого мира, того, откуда он сюда прибыл и куда должен вернуться.
– Тяжелая песня, – кивнула Мику, – И очень-очень грустная. Я такие не очень люблю, музыка должна дарить радость, а не напоминать людям о плохом. Наверное, вам бывает очень-очень тяжело, раз вы поете такие песни, – она снова заулыбалась, болтая ножками в нескольких сантиметрах над полом, – А веселых песен ты никаких не помнишь? Чтобы не такие грустные, как эта? У вас же должны быть хорошие песни! Так не бывает, что у людей не бывает хороших песен. Они обязательно должны быть! Песни ведь отражают нас самих, мне мама всегда так говорила. Наверное, потому я всегда пою, когда мне хорошо. Ведь это так здорово! Сыграй что-нибудь хорошее! – она снова тряхнула головой, поправляя свои длинные косы, а сидевшая рядом Ульянка только кивнула, о чем-то задумавшаяся, но ничего еще вслух не сказавшая.
– Веселые песни? – усмехнулся Эдвард и еще раз провел рукой по струнам, – Это ты точно не по адресу. Хотя… давай до следующего раза отложим, – он отставил гитару в сторону, и после секундного раздумья, оглядываясь по сторонам, добавил, – Запиши меня в клуб, пожалуйста, – даже позволил себе улыбнуться, глядя на ту говорливую девочку со странными волосами. Из всех перечисленных в списке мест, музыкальный клуб казался одним из тех немногих мест, куда он еще раз пожелал бы заглянуть, если только Мику больше не будет терзать его просьбами исполнить что-то из старого репертуара. Хотя сама она, кажется, знает огромное количество песен, как вроде упоминала в разговоре, если с ней пообщаться подольше, быть может, действительно научит чему-нибудь стоящему. Это тоже знание, и так просто отказываться не стоит, тем более, она очень милая девушка, производящее не менее приятное впечатление, чем и другие встреченные им персонажи. Он выдавил из себя улыбку и добавил, – Тогда будет повод еще раз сюда зайти. Ты же не будешь против?
– Нисколечки! – обрадовалась Мику, и, спрыгнув с рояля, дошла до стоявшего рядом шкафа с нотными тетрадями, книжками по музыке и биографиями знаменитых композиторов, вытащив оттуда тетрадь в твердом переплете, сразу открыв ее на первой странице, – Вот здесь только распишись, и можешь считать себя в музыкальном клубе! – Сунув ему в руку ручку, отошла в сторонку, открывая перед ним почти чистый тетрадный лист всего лишь с одной записью самой Мику. Эдвард написал свое первое и родовое имена на следующей строчке, следом поставив размашистую роспись. Мику выглядела при этом такой счастливой, словно только что вытащила призовой лотерейный билет.
– Скажи только, к тебе Алиса сегодня не заходила? – отложив ручку в сторону, спросил Эдвард, оглянувшись на странные звуки явно нечеловеческого происхождения, но вместо этого обнаружив Ульяну, уже забравшуюся на его место и теперь насиловавшую гитару, издававшую какие угодно звуки, но только не музыкальные. Мику рассмеялась, снова прикрыв лицо ладошкой, и сам Эдвард в ответ тоже не смог сдержаться от улыбки.
– А должна была? – удивилась Мику, возвращаясь к заданному вопросу. – Она мне гитару приносила, чтобы я ее поправила, там струны перетянуть надо было. Она у нее хорошая, хоть и не новая, я все переделала, ждала только, когда заберет ее. А, ну да! Должна была зайти, гитару забрать! Только еще сегодня не приходила! И еще усилитель просила. Наверное, к гитаре подключить. Без усилителя ведь ее почти не будет слышно, тут есть такой, но он старый. Хотя должен быть еще рабочий. Здоровый такой и очень тяжелый. Я его поднять даже не могу. А ты поднимешь, ты же мальчик, значит, сильнее… – из вновь обрушившегося на него потока информации Эдвард успел вычленить только то, что Алиса действительно должна сюда зайти, но когда точно, неизвестно.
– Мику, я только за гитарой, – дверь без стука отворилась, и внутрь зашла, словно специально поджидавшая этот момент, Алиса, явно не ожидавшая, что здесь будет кто-то еще, и замерла, удивленная, обнаружив здесь Эдварда с обходным листом, к тому же еще и о чем-то разговаривавшем с японкой. Вроде как снова появившееся на ее лице довольное жизнью выражение лица моментально исчезло, и девушка вцепилась суровым взглядом в Эдварда, – А ты что здесь делаешь?
– Обходной лист, – показал ей в ответ бумажку, – заодно и тебя ищу. Данные обещания надо выполнять все же, а ты убежала слишком быстро.
– Алиска! – Ульянка оставила гитару и подскочила к своей подружке, – Эд тоже играть умеет, сейчас нам песню сыграл… – только на нее девушка обратила внимания гораздо меньше, чем на Эдварда, медленно краснея, то ли от смущения, то ли от злости и желания сейчас снова влезть с ним в драку. Мику чуть отступила в сторону, быстрее Ульяны сообразив, что сейчас являются свидетелями сцены, способной разразится самым невероятным образом, от Алисы с ее славой первого бунтаря в лагере, такое вполне ожидаемо, и потому сама не желая влезать в этот разговор.
– Заполнил? – проигнорировав последнюю фразу, спросила Алиса, в упор глядя на Эдварда и явно собираясь просверлить в нем взглядом дыру.
– Заполнил, – кивнул он, не зная, как сейчас пробиться через эту неизвестно откуда взявшуюся стену отчуждения, появившуюся между ними и теперь упорно выставляемую Алисой в ответ на каждую его фразу.
– Тогда вали отсюда, – процедила Алиса, явно пытаясь раздуть возникающий здесь конфликт и только расширить появившуюся между ними трещину. Можно было действительно уйти, оставив ситуацию так, как она есть, забыв об Алисе и ее причудах, а можно было поддаться тому тонкому голоску, что сейчас уже начинал пищать в его душе, требуя исправить допущенный промах, пока еще не слишком поздно, пока еще можно вернуть расположение этого человека. Этот лагерь будто продолжал упорно подталкивать его на опрометчивые поступки, напоминая, каково это – жить не одним лишь разумом.
Комментарий к Осознание. Глава 6. получилось несколько сумбурно, попытался описать эмоциональные метания ГГ, надеюсь, получилось хотя бы немного. И да, со стихами вопрос, в них я тоже не очень силен, но без них глава никак не складывалась
====== Осознание. Глава 7. ======
Глава 7.
Выбор есть всегда. В любой сложившейся ситуации, чтобы ни происходило, насколько ни были бы узки рамки, выбор есть все равно, так уж построена вселенная, в которой приходится существовать. Порой его очень сложно увидеть, но он все равно есть, хотя порой бывает даже слишком жесток. Большинство следует по более легкому и доступному пути, оправдываясь тем, что у них не было этого самого выбора, но они даже сами себе не признаются, что в действительно испугались выбрать второй, более страшный и тяжелый вариант из тех, что был им предложен.
Выбирать приходится даже тогда, когда этого не хочешь, когда ситуация складывается так, что сама ставит тебя на эту развилку, где пути расходятся в противоположные стороны, и встав на один из них, уже не сможешь ничего изменить и вернуться обратно, чтобы попробовать заново. Тогда и приходится решать, что же важнее, что больше значит для тебя самого, поскольку встаешь перед необратимым выбором, и принятое решение изменит твою собственную жизнь, может быть, совсем незаметно, но первый шажок в другом направлении может в итоге привести к совершенно другим результатам.
Эдварду уже приходилось и раньше стоять на таком перепутье, но каждый раз поворачивал на нужную ему дорогу без каких-либо сомнений и колебаний, твердо зная, куда и ради чего он движется. И любые жертвы в таком случае были оправданы, достаточно лишь твердо верить в необходимость таких поступков, но именно сейчас столь нужной ему уверенности не было, в душе копились лишь сомнения. Проклятая атмосфера «Совенка» уверенно подтачивала его внутренние барьеры, о какие раньше разбивались уговоры и шепот самых искушенных во лжи и обмане людей и демонов. Он действительно не понимал себя, не представляя, что же сейчас ему важнее, та твердость и принципиальность, что прежде вела его, не давая упасть, поднимаясь снова и снова, либо же та возможность стать чуть ближе к этой умильной непосредственности и радости, каким в этом пионерлагере буквально дышал каждый кустик и листок. Вдруг все это всего лишь одна большая ловушка, специально расставленная для него, где нужно сделать всего лишь один необдуманный шаг, чтобы угодить в нее. С другой же стороны, он видел во сне собственную смерть, и тогда этот мир превращается в нечто совершенно другое… Для вечных мук он слишком красив, для его представлений о рае слишком сложен. Может быть, стоит хотя бы один раз просто рискнуть, понадеявшись на лучшее?
– А что будет, если я не уйду? – спросил Эдвард, решив, что слишком затянул паузу и надо как-то развивать диалог, прежде чем девочки решат, будто перед ними аутист. К демонам в Бездну все сомнения о ловушках «Совенка», если они здесь действительно существуют, то все равно найдет их, а сейчас ему лишь хочется увидеть, как эта девушка снова улыбается.
– Тогда… – Алиса напряглась, а глаза забегали из стороны в сторону, когда судорожно собиралась с мыслями, пытаясь сообразить, как лучше всего ответить на такое заявление, но в голову, кажется, не приходило ничего достаточно толкового, чтобы ответить. Самым простым в таком случае будет устроить драку, но разносить половину музыкального клуба из одного только желания сломать Эдварду нос даже этой девушке казалось слишком радикальным решением, к тому же он уже пару раз демонстрировал, что может отбиться без особых усилий, если, конечно, вообще решится ударить девушку.
– Мику, мы вас покинем ненадолго? – прервал Алису Эдвард, оглянувшись на японку, впервые за время их знакомства не уверенную в том, что следует что-то говорить. Она только кивнула, держа ручки в кулачке на груди, а вот Ульяна прямо вся сияла, ожидая чего-то грандиозного.
Прежде чем Алиса успела возмутиться, Эдвард взял ее за руку и вытащил наружу, на широкое крыльцо музыкального клуба, закрыв дверь за своей спиной. Не слишком надежная защита от любопытных ушей, но здесь хотя бы не было никаких зрителей, да и оставалось только надеяться, что Мику, у которой, кажется, чувство такта развито гораздо больше, чем можно подумать с первого взгляда, удержит Ульяну от подслушивания.
– Ты совсем, что ли? – только и успела пискнуть Алиса, оказавшись снаружи. Такой резкий маневр сбил ее с толку, и на какой-то момент под напускным задором и бунтарством на секунду показалась совсем другая девушка, слабая и запуганная, глубоко и надежно запрятанная под напускным бунтарством, как фасад здания под маскировочными сетями. Эдвард уже успел как-то заметить эту двойственность поведения, напоминая чем-то его самого, привыкшего играть ту роль, какую хотят видеть остальные, может быть, именно поэтому эта девушка казалась ему ближе других. Всего лишь секундное понимание, но этого оказалось достаточно, чтобы прочесть во взгляде Алисы глубоко забитый страх перед людьми, словно каждую секунду ждала от них подлости и разочарования.
– Что с тобой не так? – Эдвард отступил назад, освободив ее из захвата, больше запутавшийся теперь в собственных мыслях, чем в общении с этой рыжеволосой бунтаркой. Двойная шкатулка, так, это, кажется, называют, когда секрет прячут под маской секрета, чтобы враг никогда не смог его найти, пока ему прямо не укажут пальцем. Разгадав первую загадку, он слишком радуется и гордится собой, не зная, что под этим вскрытым слоем есть еще один, куда более важный. Алиса словно загадка «Совенка» вставшая на его пути для того, чтобы отвлечь внимание от самой важной и главной. Только специально ли ее поставили перед ним, либо же это всего лишь случайный набор ситуаций, каждое решение которых и приводит к такому результату?
– Со мной все нормально, – Алиса быстро пришла в себя, потирая запястье, которое он, кажется, слишком сильно схватил, – Это ты словно с ума сошел! Бросаешься, будто маньяк какой-то!
– Если с тобой все нормально, тогда к чему такое поведение? – поинтересовался Эдвард, – Сначала пытаешься меня утопить, потом ведешь себя так, словно ничего этого не было, теперь же разговариваешь со мной так, будто я чем-то тебя оскорбил. И что самое интересно, все это происходит без всякого вмешательства с моей стороны! – он развел руками, пытаясь показать масштабность своего отрыва от всей ситуации.
– Дурак! – бросила Алиса, – Появился здесь, с первого же дня начинаешь тут командовать, выпендриваться. Славя от тебя не отлипает, Ульянка только о тебе и говорит, теперь еще Ленка! Зачем ты вообще сюда приехал?! – у нее на глазах даже слезы навернулись.
– Я об этом и не просил, – сказал Эдвард, – Только получилось так, что я здесь и сейчас, и ничего с этим поделать не могу… хватит! – он не мог смотреть, как Алиса готова была вот-вот расплакаться. Подчиняясь секундному порыву, он подошел к девушке и обнял прежде, чем успела его оттолкнуть, – Хватит! Я видеть не могу, как ты плачешь! Так что будь любезна избавить меня от сего зрелища! – девушка вдруг размякла и уткнулась ему в плечо, даже не пытаясь вырваться. Странно было вот так стоять и прижимать к себе человека, которого знал всего лишь второй день, но и отпустить ее теперь не мог, слушая, как она сопит ему в плечо, пытаясь справиться с собой и не заплакать, – Если ты еще раз скажешь, что я тут к кому-нибудь… – Эдвард замолчал, пытаясь вспомнить то, слово, каким его Алиса уже обвиняла, – Клеюсь… Клянусь честью, я сделаю что-нибудь очень плохое!
– И что же? – прогудела Алиса, не отрываясь от него. Было несколько щекотно от того, что дышала ему прямо в плечо, сквозь тонкую ткань рубашки, но девушка, кажется, уже начинала приходить в себя, пережив самый тяжелый момент, – Скажешь, я не права? – она снова напряглась, и Эдвард только тяжело вздохнул. В этом месте Алиса, кажется, была непробиваемой в своих убеждениях, самостоятельно решая за всех остальных, вне зависимости от того, насколько все соответствовало действительности.
– Скажи, пожалуйста, как мне еще объяснить тебе, что я и не собирался, и не буду заниматься ничем подобным? – он отцепил ее от себя, внимательно посмотрев в ее глаза. Алиса даже покраснела вся и никак не могла с собой справиться, чтобы успокоиться, – Не за этим я сюда приехал… понимаешь?
– А зачем ты тогда сюда приехал? – спросила Алиса, шмыгнув носом и снова попытавшись взять себя в руки, – Все в этом лагере сюда зачем-то приехали… И все что-то делают…
– Не знаю сам, зачем я здесь, – пожал плечами Эдвард, – Собираюсь узнать, но если ты и дальше будешь обвинять меня во всех смертных грехах, то, боюсь, буду слишком занят постоянными оправданиями, вместо того, чтобы искать ответы на вопросы, – он улыбнулся, глядя на эту упорную девушку, не отступавшую от своего даже несмотря на то, что сама понимала, как глупо выглядит, – И закроем эту тему, – Алиса уже успела рот открыть, чтобы снова вернуться к теме полигамии Эдварда, но больше разъясняться с ней по этому поводу не собирался, вместо этого снова прижал к себе, не давая закончить начатое, – Уже все тебе сказал. Так что ты сейчас либо поверишь мне, либо я сейчас же разворачиваюсь, и мы больше друг другу не мешаемся до конца смены, – конечно, он сомневался, что останется здесь так долго, но посвящать в свои сомнения еще и Алису не хотел, девушка и так слишком много себе придумала, чтобы еще получить известие о том, что Эдвард собирается отсюда бежать каким-то нечеловеческими путями, какими же сюда и попал.
– Я… Я верю, – пискнула Алиса, крепче к нему прижавшись. Перешагнуть через себя не каждый раз получается, особенно когда делать это приходится, встав перед четко размеченным другим человеком выбором. И эти слова показались Эдварду сейчас самыми важными из всего, что слышал в этом лагере, как и тихий перестук сердечка девушки, что чувствовал сейчас под тканью рубашки, ее дыхание и сопение в плечо.
– Вот и хорошо, – Эдвард погладил ее по голове, – Знаешь, что мне говорил отец каждый раз, когда я начинал сомневаться и бояться, что мой следующий шаг окажется неправильным? Что можно ошибиться, когда ждут от тебя совсем другого?
– Что? – Алиса чуть отступила назад, посмотрев на Эдварда и чуть улыбнувшись, – Сейчас ведь скажешь какую-нибудь глупость…
– Как знать, – он тоже улыбнулся в ответ, – Он тоже вот так ставил меня, как ты сейчас передо мной стоишь, и говорил, чтобы внимательно его слушал, поскольку видел я его вообще редко, а если и видел, то значит, опять что-то натворил… – Эдвард не смог сдержать еще одной улыбки, – Он говорил мне, что весь мир одна большая игра. В ней все играют против всех, нет ни правых, ни виноватых, поскольку все лишь игроки, и каждый плетет свою игру. И когда все вокруг тебя лишь паутина других игроков, не стоит даже пытаться найти в ней путь, его нет и вокруг лишь ложь. Когда вокруг тебя лишь паутина лжи, правдой становится лишь то, что делаешь и во что веришь ты сам. Ведь ты тоже игрок, и сам создаешь свою игру. Ты не пешка на чужом столе, пешками станут они, став частью уже твоей паутины, – Алиса, кажется, вслушалась в эти слова, смотря на Эдварда совершенно другим взглядом, когда объяснял ей самые простые истины политической игры, к которой привык настолько, что не помнил уже, когда так просто, в открытую и без тайных мотивов, говорил с другим человеком, – А теперь повтори, что только что сказала мне минуту назад.
– Сказала… что верю тебе, – кивнула Алиса, улыбнувшись, сообразив, что от нее хотят, – Это получается, моя игра?
