Текст книги "Осознание (СИ)"
Автор книги: thelordofthedark
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 64 страниц)
– Тогда я тебе помогу, – у Мику даже глаза загорелись, настолько ей понравилась идея поиска пропавшего человека, – Ведь вдвоем все равно легче искать будет! А можно еще Славе рассказать…
– Пока обойдемся собственными силами, – не согласился Эдвард, уже представляя себе озабоченную толпу пионеров, носящуюся по лагерю в разные стороны в поисках пропавшей бандитки. А с уникальным умением Ольги Дмитриевны превратить даже самую простую проблему в настоящую катастрофу своим талантливым руководством, обязательно выйдет что-нибудь подобное, вожатая наверняка решит возглавить поиски пропавшего члена отряда, – И потом, может быть, она сейчас нас в клубе дожидается.
Закончив с обедом, Эдвард, отправив Мику дожидаться его на крыльце, отнес оба подноса обратно к раздаче, а потом еще, после пары минут разговоров и лишних расспросов уговорил стоявшего на приеме грязной посуды повара выдать несколько булок и упаковку кефира, какие здесь словно в аварийном запасе хранили, для одной не пришедшей на обед девочки. Наверное, повара на кухне оказались более отзывчивыми, потому что Эдварду принесли целый пакет всякой снеди, где кроме булок еще оказалось несколько бутербродов с сыром и колбасой, три упаковки плавленого сыра и даже яблоко. Во всяком случае, в учебнике географии в разделе про местную флору было дерево с подобными плодами, так называвшимися, как тут же услужливо подсказала память имплантата.
– Если мы найдем Алису, она наверняка будет голодная, – парой секунд позже он объяснял наличие пакета Мику, вприпрыжку направившуюся к музыкальному клубу, что-то себе под нос напевая. Слова Эдварду оказались совершенно незнакомы и даже непонятны, чему сначала удивился, поскольку до этого речь местных понимал без проблем, но потом додумался, что это японский, ее второй язык, который ему в сознание создатели этого места вложить не додумались.
День сейчас был в самом расцвете, а солнце достигло своего зенита, поэтому было очень жарко, плитка дорожек раскалилась, теперь буквально источая жар, ветер и тот куда-то исчез, не в силах передвигать горячие массы воздуха. Деревья замерли с повисшими ветками, где бессильно болтались увядающие от прямых солнечных лучей листочки, трава прижималась к земле, а многочисленные полевые цветы увяли и опустились, начиная терять сморщенные лепестки. Не было прохлады даже в тени, горячий воздух не позволял нормально дышать, создавая ощущение, будто заглатываешь раскаленный металл. За тот небольшой отрезок, что они прошли от столовой до музыкального клуба, Эдвард успел вспотеть, а на небе, словно специально, не было видно ни облачка, словно сегодня солнце единоличный властелин голубого неба. Мику же жара будто не касалась, все так же беззаботно болтая обо всем подряд, прерываясь лишь для того, чтобы выслушать короткую реплику своего спутника, а потом опять застрочить словами без всякой передышки.
К превеликому облегчению Эдварда, Алиса оказалась на веранде музыкального клуба, сидя на перилах и от скуки болтая ногами, внимательно рассматривая собственные движения. Завидев приближающуюся парочку, приветливо помахала рукой, но с перил слезать не стала. Зато стала объектом пристального внимания Мику, тут же обрадованно захлопавшей в ладоши.
– Эдвард! Алиса нашлась! Вот хорошо как! Значит, сейчас мы с вами сыграем! Алиса ведь на гитаре играть умеет, и ты тоже умеешь. Я помню, ты нам показывал! Давайте тогда сейчас все внутрь, там гораздо прохладнее, – пока Эдвард прожигал Алису изучающим взглядом, девочка-мультиинструменталист открыла дверь в музыкальный клуб и пригласила всех внутрь, где действительно было гораздо лучше, а большие, во всю стену, окна закрывал легкий тюль, не пропускавший прямые солнечные лучи, от чего воздух сильно не нагревался, но оставляя достаточно света, чтобы внутри было так же светло, как и на улице.
– И где же ты была? – Эдвард немного задержался на веранде, оглядывая свою подругу, смотревшую на него даже с неким вызовом.
– Купалась, – девушка действительно даже просохнуть толком не успела, надев форму прямо на мокрое тело, а маленькие косички на голове еще оставались тяжелыми и малоподвижными, свисая с заколок, – Тебе разница, что ли есть какая?
– Есть, – кивнул Эдвард спокойно, – Меня совершенно не устраивает, когда ты пропадаешь неизвестно куда. Ульяна половину лагеря перевернула в твоих поисках, заставив и меня понервничать. И на пляже тебя искали, только не нашли…
– А я не на пляж ходила, – Алиса усмехнулась, – Чтобы меня там вожатка сцапала, разбежались… Тут есть и еще места, где можно поплавать. А чего это ты за меня беспокоился? – в своей уже привычной манере задорно улыбаться, она поинтересовалась у Эдварда, уперев руки в бедра.
– То есть, ты хочешь сказать, что мне должно быть все равно, что мой друг пропал, неизвестно где проводя свое время, и неизвестно что еще с ним могло приключиться, – ответил Эдвард вопросом на вопрос, вернув Алисе ее ухмылку, – А потом его еще ищи по всей округе, чтобы только убедится, что с ним все в порядке? Такие у вас тут, что ли нравы?
– А какая тебе вообще разница?! – неожиданно обиженно произнесла Алиса. Мику, видимо, услышав не совсем спокойные нотки в голосе рыжеволосой, ойкнула и тут же ретировалась в соседнюю комнату, разумно решив, что в данном споре будет только лишней. А возможно, не желая попадать под горячую руку местной хулиганки, сейчас сосредоточившейся на Эдварде, но неизвестно, что могло произойти в следующую секунду, – То бросаешь без всяких объяснений, то потом вдруг искать начинаешь? Скучно тебе, что ли стало, вот решил меня найти? Авось, еще развеселит!
– Не говори так больше, – он моментально стал серьезным, разом оборвав ухмылки, а в голосе зазвучала металлическая нотка, холодная и острая, как лезвие кинжала, – Мне очень большая разница, что с тобой происходит, и если я тебя искал, то единственная причина, почему это делал, беспокойство за тебя. И сейчас очень неприятно выслушивать от тебя такие упреки… – холодный и спокойный тон, с каким сейчас говорил, несколько успокоил Алису, сразу притихшую, – Ты даже на обеде не была, наверняка проголодалась, так что сейчас держи, – он протянул ей пакет со снедью, что до сих пор держал в руках, – И ешь.
– Я не голодна, – покачала головой Алиса, отступившей от своих первоначальных нападок, но все же удивленная тем, что о ней так позаботились.
– Воздухом питаешься? – саркастически заметил Эдвард, поставив пакет на фортепьяно и оглядываясь по сторонам в поисках любого покрывала, что можно положить на черную крышку этого музыкального инструмента, – ты с утра ничего не ела, а плавание довольно сильно утомляет, по себе знаю, так что никуда тебя не отпущу, пока не поешь. И это не предложение, можешь считать это приказом…
– А с чего ты взял, что можешь мне приказывать? – Алиса сдаваться окончательно не собиралась, но вот ее желудок был совсем другого мнения, если верить тому, как все-таки поглядывала на бутерброды.
– Обсудим это, пока ты будешь есть, – повторил он, постучавшись в дверь соседней комнаты. Оттуда же моментально вынырнула Мику с барабанными палочками в руках, – Хозяюшка, кажется, вы говорили, что у вас здесь кипятильник есть? – обрадованная тем, что спор между ее друзьями закончился, так и не успев толком начаться, японка кивнула головой, но в этот раз Эдвард успел опередить ее словесный поток, – Можно попросить тебя принести его? Чай сделаем… ты нам еще церемонию показать обещала…
– Конечно, сейчас принесу! Чайная церемония это на самом деле очень интересно, я вам все сейчас покажу, – она снова закивала и скрылась за дверью, какую Эдвард поспешно прикрыл, но из-за дверей еще продолжали некоторое время доноситься звуки ее звонкой речи, не сразу заметившей, что в комнате на самом деле одна и слушать здесь банально некому.
– Ешь давай, – он еще раз повторил Алисе, так и не прикоснувшейся к пакету, – Зря я, что ли, все это у поваров выпрашивал. До вечера с ужином еще далеко… – третий раз повторять не пришлось, и девушка все-таки выудила из пакета первую попавшуюся под руку булку и одинокий треугольник кефира, затерявшийся на фоне всего остального. Плаванье, холодная вода и жаркое солнце сделали свое дело, не на шутку пробудив ее аппетит, и теперь с удовольствием чавкала булкой, свободной рукой силясь открыть верхушку кефирного пакетика. Эдвард забрал его и, быстро вскрыв, вернул обратно, сам сев с другой стороны и подставив под подбородок локоть, наблюдая, как Алиса ест.
– И чего ты смотришь? – она даже не сразу заметила его взгляд, но смутилась, увидев на лице Эдварда легкую улыбку. Проглотив последний кусок, остановилась, не понимая, можно ли продолжать или от нее чего-то ждут.
– На тебя смотрю, – честно признался Эдвард, смущающаяся Алиса выглядела совсем иначе, чем та хулиганка, что в первый день пыталась облить его водой, и, честно признавая, такой она нравилась ему гораздо больше, милая и наивная, без этой напускной колкости и заносчивости, – я уже говорил…
– А вот и я, – в комнату с громким сообщением о своем появлении ворвалась Мику с кипятильником в руке, представлявшим собой примитивный нагревательный элемент, напрямую подключаемый к электрической сети, – сейчас чая сделаем! Ой, приятного аппетита, Алиса! Ты, конечно, проголодалась! Ну да, обед пропустила, а он был очень вкусный. Да, Эдвард? И там был борщ… Я настоящий борщ в первый раз попробовала… – воду кипятить предстояло в небольшом металлическом чайнике, стоявшим, как ни удивительно, под большим медным духовым инструментом, чуть не придавившим девушку, когда попыталась отодвинуть его в сторону, но за водой пришлось идти к умывальникам. Прежде, чем Эдвард успел предложить свои услуги, глава клуба схватила жалобно задребезжавший чайник и исчезла за дверью, хорошо хоть, оставила кипятильник отключенным.
– Ешь давай, – еще раз подтолкнул Эдвард Алису, еще смотревшую на дверь, где секунду назад пролетела Мику, оставив в памяти лишь мелькнувшие ультрамариновые волосы и длинную словесную очередь, – Не думаю, что на японской чайной церемонии должны быть булки с бутербродами, поэтому избавь нашу хозяйку от необходимости импровизировать.
– Тогда не смотри на меня! – велела Алиса, продолжая краснеть, – Я не могу есть, когда за мной так наблюдают… Да и не надо было все это тащить на самом деле…
– Давай я буду решать, что надо, а что не надо, – поправил Эдвард, – И если говорю, что тебе надо поесть, значит, тебе надо поесть, – он подвинул пакет с едой ближе к ней, – У пионеров здесь трехразовое питание, так что не выбивайся из графика, – Алиса, допив пакет кефира, взяла бутерброд с колбасой, чуть не развалившийся у нее в руках, от чего снова смутилась, пытаясь удержать вместе мягкий хлеб и толстые, от души нарезанные поваром, куски переработанного мяса. И, надо отметить, она очень мило жует, одно удовольствие за ней наблюдать.
– Хватит уже на меня смотреть! – Алиса кинула в него кусочком хлеба, – Я сейчас подавлюсь из-за тебя! – Эдвард увернулся от съедобного снаряда и рассмеялся.
– Ладно, больше не смотрю, – отвернувшись, отошел к музыкальным инструментам, расставленным вдоль стен. Большинство узнавал сразу, но некоторые оказались весьма оригинальными, ничего подобного прежде не видел, наверное, из местного национального колорита. Сняв с гвоздика висевшую на стенке простую акустическую гитару, уже порядком потертую, но с совсем новыми струнами, он взял несколько пробных аккордов, проверяя, настроен ли инструмент или нет. Несколько мягче, чем привык, но это легко исправимо. Под любопытным взглядом Алисы, продолжавшей жевать, присел на ближайший стул, вертя в руках инструмент, не желая его вешать обратно, но и не чувствуя особого настроения что-нибудь сыграть. Прежде у него почти не было свободного времени, чтобы заниматься простыми вещами, вроде игры на музыкальных инструментах, даже во время длительных перелетов в прыжковом режиме, когда большая часть корабельной команды шатается без дела, умирая от скуки и только снимая показатели датчиков и приборов, все время находил себе заботы. В основном, в штабе командования или на капитанском мостике, где планировались будущие операции, подсчитывались примерные потери и возможные результаты, подготавливались тактические планы и обсуждались варианты развития ситуации. Либо же отрабатывая навыки боя в тренировочных залах, на спаррингах или компьютерных симуляторах. А здесь просто сиди в свое свободное время, наблюдая за красивой девушкой, а если хочешь, можешь взять гитару и что-нибудь сыграть, зная, что через несколько минут в дверь не влетит твой адъютант, сообщая, что только что получены сведения с аванпостов, что противник переходит в наступление, обрабатывая передний край обороны артиллерией и ракетными ударами с тактическими ядерными зарядами.
– Эд, а ты где играть то научился? – спросила Алиса, дожевав бутерброд. Мику еще не вернулась, наверное, чайник с водой несколько тормозив эту легкую на подъем девушку, перевешивая ее веселую и подвижную натуру.
– Друг учил, когда свободное время было, – уклончиво ответил ей, продолжая перебирать пальцами струны. Ничего серьезного, просто какая-то мелодия, крутившаяся в голове, где-то прежде услышанная, но где именно и к чему относящаяся, так и не мог вспомнить, – И все время говорил, что гитара это не мое, мне бы что-нибудь потяжелее… – точнее, он имел в виду артиллерийские системы, выжигавшие целые гектары площади беглым огнем, командование подобными батареями давалось Эдварду действительно легче, чем попытки запомнить, как именно надо держать инструмент и в каком порядке переставлять пальцы.
В дверь постучались, и Алиса первой добралась до ручки, обнаружив с другой стороны Мику, двумя руками державшую чайник, наполненный ледяной водой. Поставив его на подоконник, японка, ни слова ни говоря, умчалась во вторую комнату, вскоре вернувшись оттуда с целым коробом каких– то чашечек, циновок, чайничков и блюдец, от вида которых брови Эдварда против воли поползли вверх. Конечно, он и прежде видел весьма сложные и даже слишком наигранные церемонии, где порой одно лишь приветствие занимало больше часа времени, но вот никак не думал, что Мику устроит что-то подобное, тем более, с таким количеством столовых приборов.
– Может, тебе помочь? – поинтересовалась Алиса, жуя булку и наблюдая, как девушка раскладывает на полу циновки и приборы на троих человек.
– Нет, – покачала головой Мику, неожиданно посерьезнев и став не столь многословной. Наоборот, от сосредоточенности даже губу прикусила, что-то вспоминая, – хозяин сам должен все расставить… а вы пока разуйтесь, – у нее самой босоножек уже не было, по полу шлепала ножками, одетыми только в темные чулочки, – это тоже часть традиции…
– Удивительные вещи творятся в этом мире, – покачал головой Эдвард, откладывая гитару в сторону и снимая обувь, – Я уже заинтригован…
Мику решила провести все в строгом соответствии с теми церемониями, что приняты у нее на родине, во всяком случае, насколько это возможно в данных условиях, что видно по сосредоточенному выражению ее лица, когда все-таки жестом пригласила их садиться на колени, как сама сейчас сидела. Как только они сели напротив, сама вскочила, и поставила кипятиться воду, а потом протянула им еще небольшую коробочку с совсем маленькими разноцветными пирожными.
– Конечно, не совсем так, как надо, – она словно извиняясь, села с другой стороны, – только я не думаю, что здесь найду металлический котелок, какой можно над открытым огнем повесить… да и не думаю, что здесь стоит вообще огонь разводить… – оказывается, у японских чайных церемоний очень сложна последовательность действий, где все строго расчерчено и предписано, а сам чай является далеко не самой важной частью церемонии, и Мику на самом деле было очень интересно слушать. Те, пирожные, какие она раздала, обозвав странным словом «кайсэки», предназначены даже не для того, чтобы вкусно накормить гостя, а чтобы затушить чувство голода, больше не отвлекая от самого процесса церемонии, действительно привезены из Японии, странно даже представить, из чего их делали, если до сих пор оставались свежими. Так же, как и зеленый чай в большом пакетике, что, недолго думая, высыпала в небольшую глиняную чашку, специально для этого предназначенную, следом залив все кипятком и помешивая специальной бамбуковой палочкой. Гостям же в это время надлежало молчать, равно как и самому хозяину, но Мику, даже сосредоточившись, не могла оставаться молчаливой. Наверное, если перестанет говорить хотя бы на несколько минут, ее просто разорвет изнутри скопившейся массой слов и предложений, так что почти каждое свое действие она поясняла, но сейчас Эдвард был даже рад этому, поскольку процесс церемонии оказался глубоко философским и чрезвычайно любопытным, потому старался уловить каждое слово.
Надо было залить сначала совсем немного, до густой и пенной массы, после чего уже постепенно доливать кипяток, доводя до уже привычного чайного состояния. А вот последующие действия Эдварду уже были знакомы, подобные ритуалы единения всех собравшихся за столом довольно часто встречаются и в различных культурах его родного мира, когда общая чаша передается из рук в руки, и каждый должен сделать глоток, приобщаясь к объединяющему их столу. Чаша оказалась тяжелой и горячей, Алиса чуть было ее не выронила, но все равно улыбалась, видимо, ей тоже нравился весь этот налет японской культуры и традиций.
И только после всего этого наконец-то чай разливали по отдельным чашкам каждому гостю, когда уже можно приступать к распитию этого необычайно ароматного и вкусного напитка, разительно отличавшегося от той коричневой и сладкой жижи, что давали в столовой. Ничего подобного Эдвард не пил прежде, даже в родном мире, по достоинству оценив щедрость Мику, угостившей их подобным образом. Не желая торопиться, он пил горячий чай маленькими глоточками, пока их хозяйка продолжала что-то рассказывать про особенности чайной церемонии в ее родной стране. Если когда-нибудь сможет вернуться к себе домой, то надо тоже попытаться устроить что-нибудь подобное, вполне может быть, что такие традиции придутся по нраву многим знатным дворянам его родного мира, а если нет, то всегда можно устроить такую чайную церемонию и в тесном кругу, со своими генералами, например.
Во время чайной церемонии не принято говорить о серьезных делах или о чем-нибудь грустном, если слушаться Мику, главной темой должно быть какое-нибудь философское высказывание либо, если гостям хочется простого отдыха, что-то простое и легкое. Алиса наотрез отказалась от философии, хотя Эдвард был бы не против немного расспросить Мику об особенностях культуры ее второй родины, там наверняка есть множество столь же интересных вещей, но никакую другую тему подобрать не смогла. И Эдвард, позволив себе пожадничать и попросить у Мику вторую чашку такого чудесного напитка, принялся расспрашивать о Японии, поскольку почти ничего о ней не знал. За исключением тех мелочей, что выцарапал из учебника по истории, у СССР или, как ее прежде называли, России, было несколько конфликтов с этим островным государством, но о столь странной и особенной культуре не было ни единого слова.
На эту тему Мику могла говорить очень долго и очень подробно, и если свыкнуться с ее манерой речи, то рассказ даже становился интересным, вместе с Эдвардом даже Алиса заслушалась, никогда прежде, видимо, не расспрашивая девочку столь подробно. Ему интересно было буквально все, от истории до особенностей современного транспорта, хотя больше всего симпатии вызывали так называемые «самураи», от которых к настоящему времени, к сожалению, почти ничего и не осталось, кроме памяти. Гордые и храбрые воины, со строжайшим кодексом чести, готовые умереть ради своего сюзерена, что напоминали ему рыцарей его родного мира. Только про кодекс «бусидо», по которому самураи определяли свой жизненный путь, девушка почти ничего не знала, удалось вытащить из нее только несколько общих фраз.
Наверное, они бы могли так просидеть до самой поздней ночи, японская девочка обеспечивала их темами для разговоров вполне успешно, но чай подходил к концу, а церемонию не принято продолжать, заливая новую порцию кипятка. Зато Эдвард выучил новое слово «оригато», на японском обозначавшее «спасибо», вместе с еще парочкой японских выражений, которым хозяйка со смехом обучала своих гостей. Сначала Алиса с Эдвардом произносили их не с самым правильным произношением и интонацией, коверкая слова, но тем самым веселя ультрамариновую девочку еще больше.
– Давайте сыграем что-нибудь, – предложила Мику, когда закончили со сборкой всех принадлежностей для церемонии, снова освободив пол помещения, – у нас все-таки музыкальный клуб, а играть здесь, как я знаю, все умеют… Эдвард! Ты мне обещал песню исполнить, чтобы не такая грустная была! Помнишь?
– Может быть, в другой раз? – попытался отказаться он, все еще находясь в сладостной неге, прогоняя через себя послевкусие чайного напитка, – У меня сейчас ни настроения, ни желания мучать вас своей игрой на гитаре… скорее даже, на ваших нервах, – потянулся и выглянул в окно, где солнце уже начинало свой путь к горизонту, окрашивая небо в нежные розовые тона. Действительно, долго они здесь сидели, день пролетел совершенно незаметно, но почему-то не жалел, что все именно так и прошло, будь возможность, повторил бы все еще раз, только уже без местной истории, не вызвавшей у него ничего, кроме дурных ассоциаций с родным миром. В чем собственно, разница между сверхтехнологичными армиями, сходящимися в бою под покровом вечной ночи, и примитивными войсками с легким пороховым вооружением, что упорно режут друг друга на небольшой планетке? В сущности, ни в чем, все те же самые причины, жадность, власть и ресурсы, что есть, были и будут причинами для того, чтобы тысячи людей продолжали сгорать во взаимной ненависти, чаще всего навязанной им друг к другу.
– Бака, – уверенно заявила Мику, что, как уже успел узнать, обозначало что-то вроде «дурак» или «плохой», но только в мягкой форме, так что ответил ей лишь сдержанной улыбкой, зато следом повернулась к Алисе с тем же самым вопросом.
– А тащи гитару, – рыжая задорно подмигнула Эдварду, и он даже присел поудобнее, ожидая от своей спутницы чего угодно, в том числе даже какой-нибудь не очень доброй шутки, но когда девушка добралась до гитары, то сразу же забралась на фортепьяно, только ноги свесила, и примерно три минуты настраивала струны, прислушиваясь к звучанию, прежде чем зазвучала музыка.
«Взвейтесь кострами синие ночи…», далеко не самое плохое, что довелось услышать, но вот воспоминания навевало не самые приятные, со звуками песни Алисы на него накатывали и старые образы, почти забытые и стертые из памяти…
– Прицел! Залп! – офицерская сабля опускается вниз, и воздух тут же оглушает стрельба расстрельной команды. Боевые дроиды не знают жалости и сомнений, у них нет эмоций и мук совести, они просто выполняют полученные приказы, и потому лучше всего подходят для исполнения столь грязной работы. Скорострельные автоматы прорезают задымленный воздух двора какого-то жилого дома, наполовину разрушенного проходившими здесь еще совсем недавно боями, очередями трассирующих патронов, рвущих тела стоявших в десяти метрах от них пленных с завязанными руками и глазами. Всего пара секунд стрельбы, и тела валятся на землю, мужчины, женщины и старики, все подряд, активисты партии «Возрождение», что и начала восстание, теперь жестоко подавленное. Они все еще живы, а значит, опасны, ведь с ними жива и их идея, что снова может найти отклик в сердцах простых граждан, и тогда вся эта кровавая бойня повторится, чего нельзя допускать ни в коем случае. Решение только одно – физическое уничтожение членов партии «Возрождение», вне зависимости от их возраста и пола, и чем быстрее, тем лучше.
Дроиды, отталкивая в стороны трупы только что расстрелянных, уже ведут новую партию пленников, грубо выстраивая их вдоль стены. Смертники слышали выстрелы, слышали предсмертные крики тех, что увели перед ними, чувствовали под собой трупы, все равно попадающиеся под ноги. Да и сложно не догадаться, что с тобой собираются делать, если завязывают глаза, а потом строят вдоль стены, уже изрешеченной пулями.
У многих не выдерживают нервы, выливаясь в мольбы о пощаде, крики и стоны, падения на колени и плач. Особенно слабы в этом отношении женщины, их буквально разрывает от рыданий и каких-то слезливых просьб о маленьких детях и престарелых родителях. Дроиды, не понимая, что происходит с этими людьми, пытаются снова их поставить на ноги, но пленные даже не пытаются стоять, снова падая на колени, продолжая голосить. Мерзкое и противное зрелище человеческой слабости, когда приходит неожиданное осознание того, что все-таки они проиграли, поставив на кон все, что у них было. О подобном надо было думать раньше, тогда, когда поднимали восстание, топя в крови богатые торговые кварталы, а сейчас время расплачиваться за уже содеянное. Эдвард уже успел усвоить, что бунтовщикам второго шанса нельзя давать, рано или поздно они все равно вернутся к тому, что начали, но им помешали закончить, и такую заразу необходимо выжигать, чтобы она не уничтожила весь остальной организм.
Новый залп, и пули с одинаковой легкостью косят и тех, у кого хватило духу встретить смерть стоя, и тех, что бились в истерике, валяясь на коленях и вымаливая пощаду. Кому-то не повезло особенно сильно, и пули, разорвав грудную клетку и торс, не убили окончательно, и теперь стонут, умирая от жуткой боли. Офицеру приходится добивать таких выстрелами из пистолета, пока расстрельная команда перезаряжает оружие.
Офицер не успел отойти, как дроиды выводят уже новую партию смертников, пытаясь выстроить всех вдоль стенки, и вместе с ними новые крики, мольбы, даже банальное облегчение кишечника от продирающего все тело страха, но один из них почему-то врезается в память больше всего. В нем нет страха, только ненависть к победителям, что сейчас жестоко сводят счеты с теми, кто посмел выступить против действующего режима, упираясь и отбрыкиваясь от металлических манипуляторов боевых дроидов, он кричит что-то, похожее на песню: «Взвейтесь огнями в вечной ночи! Мы гордо головы держим, мы не рабы! Близится день, и пройдет время невзгод! Взвейтесь огнями в вечной ночи! Красное знамя над нашими рядами! Путь проложим своими клинками! Победа великая будет за нами!...» он продолжает кричать слова песни, буквально выплевывая их в металлические лица дроидов, глядящих на него безразличными окулярами многоканальных визоров, даже тогда, когда уже слышались команды офицера.
Такие люди действительно опасны, из них рождаются мученики, что даже своей смертью могут создать идею, за которой пойдут миллионы, но сейчас ему уже поздно петь, никто из тех, кто слышит эти слова, никогда не сможет их передать другому. Пули рвут его тело наравне с остальными, отбрасывая к стене, по которой медленно сползает вниз, оставляя на ней вытянутый кровавый след. Последние слова просто застревают в простреленном горле…
Какова вероятность, что один и тот же мотив может повториться в совершенно разных мирах? Однако слушая песню Алисы, Эдвард буквально видел перед собой расстрелянных активистов восстания, что когда-то подавлял, а вместе с ними и того несчастного фанатика с запудренными мозгами, что истинно верил в то, что делал. Может быть, это всего лишь его паранойя, но казалось, что действительно почти тот же мотив, что слышал перед звуками залпа, заткнувшими ту песню, но сейчас здесь совсем другой мир, а перед ним не обезумевший фанатик-революционер, не способный отличить правду от вымысла, а Алиса. Пусть немного непослушная и неуправляемая, но вполне мирная и невинная девушка, исполняющая понравившуюся ей песню. Чтобы он сделал бы с ней, встреться они совсем в другой ситуации? Например, на тех же руинах, в какие превратил городские кварталы, где заняли последнюю отчаянную оборону уже почти разбитые бунтовщики, знавшие, что пощады им все равно не будет. Ее бы ведь тоже связали и приставили к стене, одной этой песни было бы более чем достаточно, чтобы вынести смертный приговор. Сколько таких он отправил под расстрел, уничтожил орбитальными бомбардировками или спалил артиллерийскими обстрелами, штурмуя города и целые анклавы? Прежде об этом никогда не задумывался, заталкивая все в короткую фразу «сопутствующие потери», но сейчас эта мысль как гвоздь застряла в его сознании, никак не желая вылезать обратно.
– Эдвард, ты опять какой-то грустный сидишь, – к нему подсела Мику, когда Алиса взялась за вторую песню, задорно на него поглядывая и уже с ногами забравшись на фортепьяно, жалобно скрипнувшее, но этот мотив он точно никогда прежде не слышал.
– Мику… – он не знал, что говорить о тех эмоциях и воспоминаниях, что разбудила в нем песня Алисы. – У меня иногда бывают такие моменты, когда вспоминаешь прошлое…
– Плохое? – японка кивнула своей головой, от чего ее ультрамариновые хвосты опять заходили волнами, – Может, расскажешь? Тогда полегче станет, нельзя же все вечно в себе одном держать, – она мило улыбнулась и положила голову ему на плечо. В этот момент Эдвард успел перехватить гневный взгляд Алисы, но прерываться из-за этого рыжая не стала, решив отыграть песню до конца, а потом уже устраивать новый скандал.
– Не стоит тебе такое слушать, – отрицательно покачал головой Эдвард, погладив Мику по ультрамариновым волосам, мягким и послушным, – Есть и такие вещи, какие человек никому не должен рассказывать.
– Бака ты! – повторилась Мику, стукнув его кулачком, – Бака-бака-бака! – и на его плечо снова посыпались удары маленьких кулачков, почти незаметные и уж точно безболезненные, но он все равно попытался прикрыться от новых ударов.
– Чего у вас происходит? – Алиса оторвалась от гитары, все же не выдержав, глядя, как Эдвард разговаривает с Мику, пока та спокойно лежит у него на плече, – И чего она тебя лупит, мне интересно? Может и мне бы стоило приложить пару раз? – она усмехнулась своей задорной улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.
– Он все время такой грустный? – почти обвинительным тоном спросила Мику, обращаясь, скорее, к Алисе, – Я хочу его развеселить, а он не поддается… – она неожиданно ткнула Эдварда пальцами в ребра, на что сразу же отреагировал, инстинктивно одернувшись в сторону. Рефлексы срабатывали сами по себе, и на любое неожиданное прикосновение, тем более в столь уязвимое место, реагировал как на возможное нападение, но девочки, кажется, подумали совсем о другом.
