Текст книги "Исправляя ошибки (СИ)"

Автор книги: Раэлана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 62 страниц)

Данные сканирования подтверждали худшие опасения: яд практически полностью парализовал центральную нервную систему. Сердце едва справлялись с нагрузкой. Дыхание было слабым, почти неуловимым. Бен находился в подобии летаргического сна – состояния, в которое естественно впадает живой организм в таких случаях, чтобы сохранить жизненные силы и протянуть как можно дольше.

Кроме того, сейчас, когда первое потрясение от увиденного миновало, Скайуокер отчетливее видел и другие следы плена – менее тревожные, но все же мучительные: глубокие кровоточащие ссадины от побоев на животе в районе ребер, перелом ключицы, бесконечные синяки, оставленные медицинскими иглами. И оттого, что созерцали его глаза, Люк едва мог удержать себя, чтобы не впасть в совершенную ярость, что в свою очередь создавало дополнительные проблемы, мешая концентрации. Даже его выдержки, выработанной годами, еле-еле хватало для поддержания самообладания. Республика вновь предала его родню – на сей раз так вероломно и жестоко, что прежде, еще каких-нибудь десять лет назад, магистр и представить себе не смог бы ничего в таком духе.

Существовала единственная возможность помочь Бену, и Люк использовал ее, несмотря на видимую тщетность своих стараний. Исцеление Силой, которым с древнейших времен пользовались адепты Светлой стороны. Поделиться собственной энергией с умирающим, чтобы поддерживать в нем жизнь, пока это возможно. О полном излечении, конечно, не могло быть и речи, пока в крови Бена оставался яд, но можно было попытаться таким образом помочь ему дотянуть до Антара. У медиков Сопротивления наверняка имелось необходимое противоядие; а даже если нет, у них были приборы для очистки крови, которых никогда не водилось на борту «Сабли».

Но и эта слабая надежда была, по зрелому размышлению, ложной. Яд уже успел сделать свое дело. Даже если раненый продержится до окончания пути (в конце концов, если Бен оставался жив до сих пор, сохранялась вероятность, что ему будет по силам дождаться помощи врачей); даже если ему дадут антидот, и жизнь его будет спасена, лучшее, на что приходилось рассчитывать – это убогое существование инвалида, прикованного к репульсорному креслу, не способного даже к простейшему самообслуживанию; гордость Бена никогда не согласилась бы на подобное. И Сила не могла уготовать ему такую унизительную, горькую участь.

Нет, чем больше Люк размышлял о роли проведения во всей этой истории, тем больше убеждался в том, что они с Рей оказались на Мустафаре не затем, чтобы спасти Бену жизнь – на это у них с самого начала не было никаких шансов, – и сам Бен звал девушку вовсе не для того. Он лишь желал проститься. Подвести необходимую черту, которую, так или иначе, следовало подвести.

Все, чего жаждала душа юноши – это еще раз встретиться с Люком Скайуокером. И с девушкой. Пожалуй, что теперь с ними обоими в равной степени (вероятно, именно поэтому Бен воззвал в своей муке именно к Рей, ведь он должен был знать, чувствовать, что та ментально связана и с его былым наставником). Это всепоглощающее стремление он пронес через ужас последних недель, и в решающий момент Сила откликнулась, позволив осуществиться последнему желанию обреченного.

Люк не хотел верить подобному объяснению, хотя его чутье подсказывало, что все было именно так. И безжалостная эта убежденность, увы, только укрепилась, когда Бен неожиданно пришел в сознание.

Любой другой на его месте посчитал бы это, вероятно, добрым знаком; однако Люк Скайуокер повидал на своем веку довольно смертей, и знал, что на самой границе вечности предсмертие иногда играет со своей добычей дурную шутку, даруя обманчивую бодрость. Уходящая душа собирает последние силы как бы для того, чтобы попрощаться с этим миром, завершить то, что еще необходимо завершить – сколько раз Люк наблюдал это противоречивое явление, и вынужден был наблюдать вновь, видя, как его племянник слабо пошевелился и открыл остававшиеся мутными темные глаза.

Юноша не пытался расспрашивать, где он находится, очевидно, все еще не отличая реальность от тяжкого сна. И когда он увидал Скайуокера, то не удивился ни на мгновение.

– Магистр… дядя… – почти беззвучно выдохнул он.

Так ли ему представлялась эта встреча? Нет, прежде темный рыцарь полагал, что непременно будет во всеоружии; окруженный своею славой потомка Дарта Вейдера и могуществом Темной стороны, готовый сполна спросить с главы ордена джедаев за давние обман и предательство; за убийство Избранного и за крах Империи – словом, за все, за что должен был. Но так ли, в самом деле, важны эти кажущиеся теперь смешными фантазии? Реальность не оставляла выбора. Им обоим.

– Магистр, я… я долго ждал… – разученные загодя слова вырывались вместе с тяжелыми хрипами.

– Я знаю, – глухо отозвался Люк. И прибавил: – Соберись с силами, потерпи еще немного. Ты ведь знаешь, что тебе нужно особое лекарство. В Сопротивлении тебе помогут. Надо только дождаться окончания гиперпространственного прыжка…

Все остальное потом: прощение или ненависть; предсказанная смертельная дуэль или примирение вопреки всякой вероятности. Что бы ни ожидало их в будущем, сейчас это не имело никакого значения.

Бен прозрачно улыбнулся – и эта улыбка была ничем иным, как благодарностью за милосердную ложь. Он знал, что не дотянет. Знал и безоговорочно смирился с этим. Впервые в своей жизни он не ощущал в себе волю к борьбе, а чувствовал лишь покой и безмерную усталость.

Люк наклонился еще немного; теперь седобородое его лицо нависало прямо над лицом Бена – и то, что он увидел, заставило магистра ощутить внезапный прилив жара. Он вглядывался в это лицо, озаренное преддверием вечности, и не мог поверить собственным глазам. Это лицо… оно было тем же, что и шесть лет назад. Люк не чувствовал присутствия чудовища, магистра ордена Рен, убийцы джедаев и Палача Первого Ордена. Это Бен, Бен Соло, только он был рядом в эту минуту! Все тот же одинокий, озлобленный мальчишка, который прежде постоянно находился у него под боком; тот, кто делил с ним невзгоды и опасности долгого пути, когда Люк Скайуокер путешествовал по мирам Внешнего кольца. Названный сын, которого магистр так и не сумел отстоять у Тьмы.

Это открытие воочию показало Скайуокеру все пустоту и нелепость былых его страхов. «Неужели… – растерянно подумал он. – Неужели Бену каким-то образом удалось преодолеть свою двойственность?» После стольких лет безнадежной борьбы эта победа казалась настолько невероятной, что даже Люк долго не мог заставить себя поверить в нее. Однако глаза не обманывали: потерянный ученик смотрел на него, и в этом взгляде магистр не видел ни ненависти, ни вызова – только слабую радость, перекрываемую болью и усталостью.

Бен по-прежнему улыбался.

С тех пор, как они с матерью покинули Эспирион, угроза смерти сопровождала его постоянно. Смерть люто играла с ним, испытывая на твердость; то приближаясь, то ускользая. А теперь, когда перед ним впервые забрезжил луч спасения, Бен Соло должен был уйти навсегда. Возможно, что в этом-то и состоял замысел Силы на его счет: сейчас он точно знал, что сумел выстоять в борьбе. Ему удалось сделать то, что он давно должен был сделать. В агонии, продолжавшейся больше месяца, он наконец избавился от главного своего бремени – и теперь мог, по крайней мере, не бояться наступающего сумрака. Значит, история его – во всяком случае, по эту сторону реальности – отныне завершена. И его улыбка, хоть и была исполнена боли, и боль до сих пронзала все его существо; но все же, улыбка эта была улыбкой победителя.

– Я… я видел его…

– Его? – Люк угадал, о ком идет речь, и голос его наполнился нескрываемым волнением.

Бен попытался кивнуть.

– Да. Видел его жизнь и смерть. Я ошибался, магистр… – добавил он с сожалением. – Как же я ошибся… Это… не путь Избранного.

– Тебе нужно поберечь силы, – напомнил джедай, обеспокоенно глядя на показатели состояния пациента, транслируемые на монитор.

Сердцебиение опасно падало; казалось, Бен говорит на последнем издыхании.

– Мы еще успеем поговорить, – пообещал Люк. – Ты мне все расскажешь, когда будешь чувствовать себя лучше.

Бена, однако, трудно было обмануть. Он точно знал, что другого случая у них не будет. Он вытребовал, вырвал у судьбы эту встречу – и не должен был терять времени.

– В страдании нет ничего высокого. Его жертва никогда не была великой…

– Бен, прошу тебя… – тон Скайуокера сделался более требовательным.

Юноша смежил веки, которые казались ему налитыми свинцовой тяжестью.

– Скажи маме, что она была права… насчет Кайло и Бена. Права от начала и до конца…

Повинуясь горькому наитию, Люк ухватил руку племянника, как будто надеялся, что сумеет таким образом удержать душу в его теле.

Знал ли сам Бен, что повторил практически точь-в-точь предсмертные слова своего деда? И мог ли представить, насколько все происходящее в целом отражает самую сокровенную и тяжелую картину из прошлого Люка Скайуокера?

– Ты не умрешь, – сурово проговорил Люк.

Это, конечно, было заблуждение. Пожалуй, никогда прежде магистр не ощущал так отчетливо, что надвигается ночь, и что ее приближение неотвратимо. Но согласиться с судьбой было выше его сил.

Бен не слушал его заверений – то ли он вновь погрузился в себя; то ли попросту счел слова дяди пустой попыткой успокоения. Сейчас юноша был уже не в себе настолько, что почти перестал быть собой. Смерть уверенно овладевала его сознанием; это она говорила его устами.

Он умолк. Затем произнес, не открывая глаз:

– Пусть меня похоронят на Мустафаре. Тут берут начало все несчастья нашей семьи, так пусть с моей смертью они завершатся.

Люк не успел ответить. Внутри у него все сжималось. Второй раз за свою жизнь он не мог спасти дорогого человека. И второй раз вынужден был, вырвав добычу из лап Тьмы, отдать ее смерти.

Бен продолжал говорить:

– Я был наследником Вейдера. Я один принял этот жребий. Со временем моя судьба послужит другим уроком: жизненный путь Избранного не дано пройти никому… – Он должен был сказать это, хотя для полноценной исповеди и проникновенной речи раскаяния у него уже не было ни сил, ни времени. – Та девочка… скажи ей, пусть она иногда вспоминает «монстра в маске», которого ей удалось одолеть.

Эти слова оказались последними его словами. В груди у Бена что-то захрипело, по телу прошла легкая судорога, и смерть окончательно погасила пламя его души. Дыхание оборвалось, а удары сердца, отображаемые на мониторе, утихли, превратившись в ровную полосу.

… Несколько мгновений Люк без всякого выражения глядел на монитор, никак не осознавая, что произошло. Жестокое прозрение не сразу достигло его души; но достигнув, поразило ее в одночасье – безжалостным, смертельным ударом. Магистр, пьяно покачиваясь, добрел до ближайшего стула. Присев, он спрятал лицо и глухо, безотчетно зарыдал. Спазмы вновь и вновь сводили ему горло, а глаза покраснели от влаги.

– Что за блажь… – говорил Скайуокер сам с собой, стараясь не глядеть на мертвое тело и на показания сканера. – Что за дурацкое мальчишечье тщеславие… Подумать только, ты ведь и раньше всегда и всюду лез впереди меня, Бенни. Даже когда тебя предупреждали об опасности, ты никого не слушал, не так ли, парень? Вот и сейчас ты все решаешь сам, не позволяя мне сделать выбор. А ведь это мое право! Мое, а не твое, юный ученик! Кто я такой? Старик, для которого оставить свою плоть – это ничтожный пустяк. Моя жизнь и без тебя уже клонится к закату. А вот тебе куда спешить? Но нет же, нет! Ты торопишься с самого рождения, пытаясь что-то кому-то доказать… и тебе не совестно уходить вот так, зная, что твоя история, в отличие от моей, еще не окончена? Не стыдно оставлять меня ни с чем? Вот что я тебе скажу: как ты был неблагодарным олухом, так им и остался, Бен Соло…

Однако отчаяние его продлилось недолго. Пару минут спустя в сердце гранд-мастера взяло верх совсем другое чувство – это было упрямство его юности, теперь почти позабытое. То самое врожденное свойство Скайуокеров, благодаря которому и сам Люк, и вся его родня раз за разом находили в себе силы противостоять любым, даже самым суровым обстоятельствам; это свойство внезапно поднялось в нем, воспрянув из небытия, и подстегнуло его к немедленным, решительным действиям.

Магистр твердо сказал себе: «Он столько вытерпел, выйдя победителем из поединка с болью, с унижением, со страхом; с собственным, наконец, безжалостным прошлым – и все ради чего? Ради бесславной и убогой смерти на борту звездолета всего в часе пути от спасения? Этому не бывать!» Бен не заслужил этого; не заслужила и Лея, которая не выдержит, если ее несмелая, трепетная надежда вновь будет обманута.

Сейчас Люк как никогда прежде чувствовал в себе способность бороться с неизбежным – способность, о которой, признаться, не подозревал вплоть до этого самого отчаянного момента. Когда-то он позволил смерти забрать отца. Позволил, потому что был тогда измучен и растерян, едва пережив пытку Молниями Силы; к тому же, он был еще слишком юн и не ведал того, что ведает теперь. Ныне в его руках имелось куда больше скрытых инструментов, чтобы направить течение Силы желаемым для себя образом. И Бена – своего ученика, своего племянника, своего названного сына – он не собирался отпускать в смерть, чего бы это ему ни стоило.

========== XXXXI ==========

Итак, решение было принято. Но в чем заключалась его суть?

Бен скончался – этот факт был, увы, неоспорим. Хотя, поскольку прошло еще очень мало времени, оставалась вероятность, что сознание юноши, или, говоря иначе, энергия его души не успела до конца раствориться в потоке Силы – и это шанс, пусть и слабый. Но шанс, требующий незамедлительных действий, ведь с каждым мгновением Бен отдалялся к иным берегам реальности, откуда возврата уже точно быть не может.

Умерший так и не сделался полноценным джедаем, и конечно, он не ведал о техниках сохранения сознания, позволяющих даже после расставания с телом собирать и направлять свою энергию таким образом, чтобы получилось почти материальное воплощение – то, что называют Призраком Силы. Мастера старого ордена десятилетиями постигали эту возможность; сам Люк сумел до конца изучить ее лишь несколько лет назад. Если бы племянник мог воспользоваться подобным умением, это существенно помогло бы Скайуокеру в его задумке.

Но Бен – всего-навсего мальчишка, к тому же, недавно вовсе лишившийся возможности управлять Силой, разве он мог сопротивляться течению вселенского потока?

Впрочем, сложность ритуала, который задумал Люк – ритуала, так кстати пришедшего ему на ум в минуту отчаянной решимости, – состояла не только в спешке. Пытаться вернуть тому, что уже преобразилось, его былую форму, означало вступить в спор с самой Силой, восстать против ее замысла. Джедаи никогда не поступали так. Философия Света целиком заключалась в постижении высшей воли и следованию ей вопреки собственным чувствам. Проповедники идей баланса и гармонии в Силе не должны были идти ей наперекор.

Это ситхи, адепты Тьмы, это они проявляют упрямство, искажая Силу лишь для того, чтобы добиться желаемого. Подчинить вселенскую энергию собственным сиюминутным страстям. Именно ситхам принадлежит сама идея возвращения из смерти и вечной жизни. Некоторые из них были настолько одержимы этой мыслью, что шли против всех мыслимых законов мироздания, а один-единственный, Дарт Плэгас, приблизился к бессмертию настолько, что его эксперименты с мидихлорианами могли подорвать само движение великого потока.

Техника, о которой внезапно вспомнил мастер Скайуокер, не имела ничего общего с изысканиями Плэгаса. Однако ее начало тоже было темным; эта техника происходила от стремления повелевать жизнью и смертью*.

Вот каково было искушение Люка. Судьба устроила все таким образом, что теперь повернуть события вспять было практически невозможно, и наиболее естественный вариант – довериться будущему. Просто подчиниться – и тогда он, магистр, будет свободен от своих страхов, от тяжкого выбора и от сурового предсказания, уже некоторое время нависавшего над его головой…

Да, этот путь казался соблазнительно легким. Легче, чем когда-либо. Однако чувства гранд-мастера отвергали подобное малодушие. Отвергали так резко и бескомпромиссно, что один раз Люк даже озвучил собственные мысли, сказав вслух:

– Я не отпущу его.

Трудно судить, к кому он обращался с этим высказыванием. Скорее всего, к самому себе.

Конечно, Люк помнил, что именно такое упрямое желание избежать неизбежного когда-то погубило его отца. Но быть может как раз сейчас, когда он сам оказался перед аналогичным выбором, магистр увидел то, о чем не подозревал прежде – скрытую мудрость отцовского порыва, который, как теперь думалось Люку, все же выходил за рамки обыкновенного юношеского максимализма. Кто, в конце концов, осмелится спорить, что отдать собственную душу ради спасения ближнего – поступок более благородный и искренний, чем обычная готовность отдать свою жизнь? Видимая жизнь дается человеку на время, но душа – навсегда. А предать себя, пойти наперекор своим страхам куда труднее, чем сделаться мучеником. Так где больше жертвенности и меньше скрытой надменности?

Вооружившись этой мыслью, Люк снова подступил к телу Бена. Тот и вправду все еще был, словно живой, с неплотно закрытыми глазами и застывшей печально-победоносной улыбкой на губах. Любой подумал бы, что юноша спит и видит приятный сон.

Скайуокер вновь положил ладонь ему на грудь и сконцентрировался, стараясь ощутить хотя бы легкое, призрачное биение жизни.

«Вернись», – приказал от отчетливо, сухо. Даже жестко.

Он не просил, как подобало джедаю; он приказывал. Проникая в глубинные сферы Силы, он пытался «ухватить» сознание Бена и вытащить на поверхность.

Наконец, ему удалось ощутить тот самый огонек, теплящийся где-то на самом дне. Так он и знал! Жизнь не покинула его племянника окончательно, еще нет. И сейчас, ухватив этот огонек, Люк уже не собирался его отпускать, направляя все усилия, чтобы раздуть его до полноценного пламени. Такого же жаркого, непримиримого, как прежде.

Механическая ладонь нашарила в сумке на поясе крохотный складной нож. Скайуокер осторожно взял руку юноши, худую, словно птичья лапа, и сделал небольшой надрез чуть выше запястья. То же самое он проделал со второй рукой; затем оставил несколько кровавых отметин на шее, особое внимание уделяя тому месту, где находился след от укуса.

То, что он делал, еще полчаса, еще десять минут назад показалось бы магистру сумасшествием. Но сейчас им владело какое-то сверхъестественное прозрение; именно оно руководило всеми его действиями, не оставляя времени для сомнений.

Яд убивал его племянника. Необходимо было изгнать яд из крови, иначе спасти Бену жизнь не получится. Воздействие телекинезом на сами молекулы, отделяя одно вещество от другого – прежде Люк никогда не слышал о таком. Но почему бы не попробовать?

Магистру стоило серьезных усилий применить телекинез, одновременно не отпуская слабо трепетавшую в его руке искру. Но когда из ран на теле Бена показалось полупрозрачное, со слабым молочным оттенком вещество, Люк убедился, что его странный и сумбурный план успешно предваряется в жизнь.

За напряженной работой мелькали минуты. Смерть отпускала свою добычу с глубочайшей неохотой. Бен возвращался неспешно, но все же, жизнь в его теле мало-помалу разгоралась вновь. Сканер, встроенный в медкапсулу, фиксировал удары сердца – еще слабые и сбивчивые, но уже вполне уловимые.

Собственные силы Люка Скайуокера были на исходе; однако магистр знал, что нельзя останавливаться. Иначе столь долгий и кропотливый труд окажется напрасным.

В какой-то момент Люк отчетливо понял: если он немедленно не разорвет связи с Беном – связи темной и опасной, которая, в отличие от обыкновенного Исцеления, могла привести к нежелательным последствиям, – то сам окажется на грани. Однако он не собирался спасать собственную жизнь такой ценой. Он вложил в свое занятие слишком много себя, своей собственной энергии – это правда. Но силы его не пропали впустую, они как бы перешли к Бену – тому, кто нуждался в них гораздо больше.

Наконец, в его мыслях появилась догадка, заставившая джедая горько рассмеяться. Не в этом ли заключалась воля Силы с самого начала? Тот выбор, которого Люк старался избежать всеми средствами, он в конце концов и сделал – сделал не вполне сознательно, но может, так в конечном счете и должно было произойти?

«Это будет смертельная дуэль, в которой лишь один из вас останется жив».

Воистину, у предсказания слишком образный язык. Это чудесный ребус, который подчас даже самое искушенное воображение не способно разгадать. Но теперь-то Люку все казалось очевидным. Чтобы пропасть пощадила что-то одно, необходимо накормить ее другим – вот и все. Так просто и так логично, что право удивительно, как он не догадался раньше.

Скайуокер опустил голову и, лихорадочно улыбаясь, произнес:

– Все оказалось не так, Бен. Сражение с магистром рыцарей Рен мой ученик выиграл самостоятельно. А мне достался другой противник. Невидимый, но не менее агрессивный и вероломный…

Прошла еще доля секунды, и Люку почудилось, будто Сила сама коснулась его сознания, лаская и успокаивая. У Силы имелось лицо. Знакомое лицо пожилого человека в длинных одеждах монаха-отшельника – именно так Скайуокер и представлял себе это лицо в более молодые годы.

Люк чувствовал, что поток мидихлориан проходит теперь как бы сквозь него, не задерживаясь. Как будто его тело сейчас столь же нематериально, невесомо, как луч света. По коже заструилось слабое, приятное тепло.

«Я сделал то, чего Сила хотела от меня?»

«Да, Люк, – Оби-Ван смотрел на него, сверкая улыбкой. – Пришло и твое время. Пора тебе узнать, что, отказавшись от жизни, можно обрести большее могущество».

«Выходит, моя история и впрямь завершена?»

«Если так, то это счастливая история. Ты не находишь?»

Магистра пробила дрожь. Все еще не отрывая руки от груди племянника, он встал к капсуле вполоборота, чтобы видеть Призрака Силы – его лицо, его глаза – как можно лучше. Нет, Люк не боялся уходить. Но вид неведомого доселе пути, простершегося перед ним в эти мгновения, вызывал у него естественную робость.

– Не покидай меня, Бен, – вслух попросил он. То был жалобный и растерянный голос мальчишки. – Не оставляй меня одного

Точно также Рей просила его самого не бросать ее, направить, помочь выбрать путь.

На Оби-Вана с испугом и благоговением взирали ясные серые глаза, принадлежащие вовсе не почтенному мастеру-джедаю, а простому юноше с влагодобывающей фермы – ученику, изо всех сил держащегося за своего учителя, опасаясь, что, отпустив его, потеряется впотьмах и уже не сможет отыскать единственно верной дороги.

Призрак спокойно покачал головой.

«Никогда. Обещаю, больше я тебя не покину».

***

Полосы звезд монотонно проносились мимо. Их вид как бы гипнотизировал уставшую девушку, так что взгляд Рей против ее воли мутнел, а веки снова и снова навязчиво слипались. Лишь ее сердце продолжало неспокойно биться в ожидании, и осознание ответственности за этот корабль и всех, кто находится на его борту, мешало ей окончательно погрузиться в омут сна. Она по-прежнему была одна в пилотской рубке; магистр Скайуокер не выходил и не вызывал свою ученицу по внутренней связи. Тревожная тишина отзывалась в сердце бывшей мусорщицы с Джакку саднящим чувством одиночества.

Рей то и дело обеспокоенно поглядывала в направлении медицинского отсека. Единственное, что сдерживало ее, не позволяя зайти внутрь, это память об особой суровости во взгляде мастера Люка. Детям еще неизвестно, что таится за подобным выражением глаз взрослых людей – выражением, которое лучше не видеть вовсе. Это страх. Невольный, обреченный страх перед обстоятельствами, на которые даже самый сильный и умудренный человек не способен повлиять. Такое лицо бывает у людей, столкнувшихся лоб в лоб с неизбежностью.

Дети еще не умеют так тяжело смотреть. Они прячут лица на коленях у взрослых и просят поддержки. Но самим взрослым не к кому обратиться за содействием, некому задавать вопросы, на которые они не знают ответов. Хотя как раз они-то, взрослые, оказываются в безвыходном положении гораздо чаще, и нередко бывают столь же растеряны и беспомощны, как маленькие.

Но Рей даже в детстве не у кого было просить помощи. Поэтому, должно быть, она угадала чувства магистра. Подобную безысходность она видела сотни раз в глазах жителей Джакку: стариков, детей, умирающих от жажды или задыхающихся от чахоточного кашля.

Девушка давно почувствовала, что Бен умирает. Она сразу сказала об этом учителю – как только покинула Малакор. Но то, что юношу удалось отыскать живым, внушило им обоим надежду, с которой Рей – да и Люк, очевидно, тоже, – не желали теперь расставаться.

Рей шумно выпустила воздух, стараясь справиться с гнетущим ощущением ловушки, из которой нет выхода. А если и есть, каким-то подсознательным чутьем понимала она, то такой, что лучше о нем не знать.

Наконец, таинственная связь между нею и Беном, которой (Рей готова была признать это) ей почти не хватало все это время, – эта связь была теперь восстановлена. И девушка могла видеть сквозь его память все последние недели.

Сознание начинает возвращаться к нему еще в дороге, где-то на подступах к замку. Голова разрывается от знакомой боли, свидетельствующей о том, что недавно ему опять давали наркотики. Резкий запах вулканической серы бьет по обонянию, и Бен сухо кашляет.

Сквозь успевшую ослабеть пелену беспамятства он впервые видит новое место своего заточения. Мутный взор бегло скользит по отлогим шпилям приближающихся черных башен. Пленник скалится в улыбке.

Чуть позже, уже в крепости, окончательно придя в себя, Кайло нахально замечает стоящему перед ним низкорослому человеку в военной форме:

– Похоже, теперь не я у вас, а вы у меня в гостях.

Он и не собирается скрывать, что хорошо представляет себе, где очутился. Тот факт, что по окончании Гражданской войны Новая Республика присвоила себе достояние его деда, не отменяет истины – даже связанный, запертый в подземелье замка, наследник Вейдера сейчас находится в доме своего славного предка; у себя дома.

Но несмотря на внешнее торжество, его сердце уже сейчас заходится тревогой. Кайло ощущает Тьму – ненависть, бессилие, ярость и нескончаемую боль, застывшие во времени, скопившиеся здесь так плотно, что кажется, будто сама Сила в этом месте горька и ядовита.

– Вы затеяли опасную игру, Диггон. Даже Люк Скайуокер не решался появляться в этом месте, – его слова можно счесть как предупреждением, так и вызовом.

– Значит, я могу не опасаться, что сюда нагрянет кто-то из ваших доброжелателей, – отвечает майор со спокойной улыбкой.

Рей хорошо видит: что бы ни произошло в дальнейшем, это действо будет носить характер не столько допроса ради информации, сколько поединка – борьбы равносильных соперников, для которых ставки в этой игре одинаково высоки.

Хотя нижние отделения Святилища располагают немалым количеством особых средств для развязывания языков (большинство из которых отнюдь не потеряли актуальности за минувшие годы), первое время главным орудием палачей остаются только легкие наркотики, позволяющие избежать излишнего сопротивления со стороны узника, и кулаки. Кайло давится нездоровым смехом всякий раз, когда его, подвесив за руки, методично, вдумчиво час за часом избивают. Он одновременно взбешен и раздосадован такой примитивной и пошлой мерой.

Диггон появляется на допросах далеко не всегда. Это обстоятельство отставляет надежду на то, что майор не верит в скорое признание пленника – а значит, не склонен его недооценивать.

– Ваши методы, майор, создают впечатление, будто вы учились искусству ведения допросов у хаттского племени, – усмехается при встрече молодой человек. Растянутый на цепях, дрожащий, почти голый, и в то же время странно оживленный. – Даже в Первом Ордене давно используют то, что гораздо изящнее и эффективнее.

– Например, способности одаренных? – Диггон глядит на него исподлобья. – К несчастью, ваша матушка отказалась облегчить вашу участь и самолично покопаться у вас в мозгах. Впрочем, выявленная у вас слабость в Силе внушает мне оптимизм. Полагаю, у меня есть повод надеяться, что моя команда сумеет справиться, не прибегая к джедайскому колдовству.

Бен опускает взгляд – и ничего не говорит. Одно только слово бегло проносится в его мыслях, которые Рей слышит, словно свои собственные: «Отказалась…»

Последующие дни разочаровывают однообразием. Кайло пытается отказаться от воды и пищи, однако Диггон, не моргнув и глазом, приказывает кормить и поить его насильно или, на худой конец, вводить питательные вещества внутривенно, если заключенный станет проявлять слишком большое упрямство. Во время допросов его практически ни о чем не спрашивают, очевидно, полагая, что спешка не приведет ни к чему хорошему; палачи просто делают свою работу, и пленник старается молчать, хотя раз от разу с его губ срывается что-нибудь в высшей степени язвительное.

Кайло не желает признаваться самому себе, что начинает вести себя точь-в-точь как в свое время коммандер Дэмерон; теперь он, подвешенный на дыбе или прикованный наручниками к стене в своей камере, все чаще также показательно дерзит палачам, как это делал По. Таким нелепым способом он пытается утаить, насколько в действительности близок к отчаянию. Чтобы никто не догадался о его страхе и неуверенности; о том, что его душа смущена происходящим и ожидает, что будет дальше, с мучительным трепетом.

Наконец, наступает день, когда его выволакивают из камеры и, протащив через узкий коридор, приводят в совсем другую комнату для допросов: чистое, хорошо освещенное помещение с холодно-белыми стенами напоминает операционную.

Его заставляют лечь на стол лицом вверх и крепко привязывают за запястья и щиколотки. Жесткие ремни раздирают кожу до крови. Свет с потолка теперь бьет прямо в глаза, превращая лица людей в затемненные пятна. Кайло вынужденно щурится.

Однако рыхлую фигуру Диггона юноша способен отличить даже сейчас.

– Не сомневаюсь, вы знакомы с пыткой ядом таозина, – говорит майор, склонившись над ним. – Но формализм требует от меня коротко разъяснить правила игры. Периодически вам будет вводиться малая доза этого вещества, медленно парализующего мышцы и нервную систему, вызывающего судороги, боли в животе, головокружение и галлюцинации. Эффект будет носить нарастающий характер. Иначе говоря, с каждым днем, с каждой неделей боль будет становиться сильнее – и так, пока не наступит летальный исход. Но не волнуйтесь, умереть вам никто не позволит. В определенный срок вам также будет вводиться антидот, который принесет временное облегчение. Как часто вы будете получать противоядие, зависит только от вас. Окончательно прекратить пытку возможно только при одном условии – если вы покоритесь и расскажете все, что знаете.