355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Раэлана » Исправляя ошибки (СИ) » Текст книги (страница 46)
Исправляя ошибки (СИ)
  • Текст добавлен: 29 марта 2017, 16:00

Текст книги "Исправляя ошибки (СИ)"


Автор книги: Раэлана



сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 62 страниц)

«Что ж, пусть», – рассуждила бывшая мусорщица. Ее привели сюда собственные цели, которые едва ли касаются непосредственно дел и забот ордена.

– Мое имя Мейлил Рен, – произнес рыцарь спокойным тоном. – А как зовут тебя, дитя?

– Рей с Джакку, – ответила девушка, уже не зная, и даже не рискуя гадать, скажет ли что-нибудь это имя новому ее знакомому.

Она улыбнулась с выражением умиротворения и одновременно некоего нежного и горделивого лукавства, пока рыцарь не начал хмуриться, явно решив, что эта девчонка очень странная; что она глядит так, словно ей доступна некая ценная тайна. Такого впечатления Рей и добивалась.

Пока она решила не сообщать никому из рыцарей о своем происхождении, положив себе сперва выяснить, как в свое время отнеслась братия к известию о семье Д’ашора и к его казни.

– Ты – ученица джедая, Рей?

– Я – ученица Люка Скайуокера.

С губ Мейлила скатился приглушенный вздох. Упоминание о легендарном последнем джедае явно вызвало у него целую волну неприятных чувств.

– Что привело тебя в храм Тьмы?

– То же, что и тебя, воин Единой Силы, – парировала Рей. – Я хочу познать скрытые здесь тайны и учиться у вашего ордена тому, что он может мне предложить.

– Но почему ты решила, что братья Рен согласятся учить тебя?

– Я победила вашего магистра в прямом столкновении. И, согласно вашему кодексу, имею право требовать его место для себя.

Мейлил хмуро поглядел на Тея. Тот отвернулся, скрывая довольную улыбку.

Рей продолжала:

– В конце концов, разве рыцари Рен мыслят себя врагами Света?

– Нет, но мы – враги джедаям. Этот орден отличается высокомерной нетерпимостью к другим религиям.

– Если бы это в самом деле было так, разве я пришла бы сюда? – улыбка девушки стала немного шире и увереннее. – Считай мое появление в этом месте знаком мира. Вы, как и джедаи, веруете в могущество Силы, так к чему нам враждовать? И почему один человек не может постигать одновременно мудрость джедаев и мудрость воинов Рен?

Признаться, Рей сама не верила тому, что говорит. Ее язык в этот момент как будто жил отдельной жизнью, и какая-то абсолютно посторонняя сила вещала через нее, побуждая девушку повторять то, что по здравому размышлению она, быть может, произнести постеснялась бы. Однако Рей не боялась, смутно ощущая необъяснимую правильность происходящего. Всегда, когда возникает необходимость попросту ляпнуть что-нибудь, придумав на ходу, человек в тайне верует, что его импровизация окажется состоятельной, и если так и случается, наше суеверие чаще всего склонно благодарить некое проведение, некую высшую волю – просто потому что кого еще благодарить?

Мейлил, похоже, был склонен принять ее бред за чистую монету. Он принялся раздумывать, продолжая глядеть то на неожиданную гостью, то на своего брата в ордене, то почему-то на собственные руки, пальцы на которых поочередно сжимаются и разжимаются.

Наконец, понимая, что другого не остается, он сообщил:

– Что ж, будь нашей гостьей, Рей с Джакку. Что бы ни привело тебя к нам, надеюсь, ты обретешь то, что ищешь.

Кажется, он хотел получше присмотреться к ней. Понять, чего стоит эта неизвестно откуда взявшаяся девица, победившая прямого потомка Избранного и вызвавшая, как утверждает Тей, бурю Пробуждения в Силе. Явившаяся не то с доброй волей, не то с ультиматумом – но разве у ордена Рен есть выбор?

Быть может, брат Тей не ошибся, и девушка – это в самом деле какой-то неведомый артефакт Силы? Артефакт, который станет их оберегом и, возможно, сумеет послужить интересам ордена куда лучше, чем в свое время Кайло Рен.

Видно, что рыцарю хотелось верить, что в тяжелые времена ему и его товарищам улыбнулась долгожданная удача.

Впрочем, время все расставит по своим местам. Оно одно способно раскрыть истину.

Движением руки Мейлил подозвал к себе Рей и, сняв с себя плащ, накрыл им хрупкие девичьи плечи. В его заботливом движении не было ничего удивительного, а тем более двусмысленного. На Малакоре часто дуют суровые ветра, особенно в ночную пору. В одной тонкой рубахе, наброшенной поверх разве что такой же тонкой майки, Рей и сама не заметила, как отчаянно она дрожит от холода. Однако простой жест вежливости со стороны рыцаря произвел на нее впечатление тайного ритуала и заставил напрячься на мгновение.

Губы девушки машинально выговорили нехитрые слова благодарности. Между делом Тей положил руку ей на предплечье, одновременно выражая радость и подбадривая.

Не оглядываясь назад, окруженная двумя крепкими темными фигурами, Рей прошла, увлекаемая судьбой, ко входу в храм.

Комментарий к XXXIII

Если кого-то интересует небольшой провал во времени, спешу пояснить: Рей с Теем сбежали с Бисса примерно в то время, как мандалорские наемники совершили покушение на Лею. Как было сказано в предыдущей главе, они добирались до Кореллианского сектора около трех месяцев (плюс несколько недель на работу с двигателями). Кайло провел в больнице (сперва на Эспирионе, затем на Корусанте) в общей сложности около месяца. Выходит, между событиями этой и XXXI-й главы прошло где-то месяца полтора-два.

========== XXXIV (I) ==========

Вечером того дня, когда Бена перевели в тюрьму, Лея окончательно помирилась с братом.

Нет, она вовсе не позабыла Люку того, что он сделал – да и как можно забыть такое? – но злиться на него, бросать ненавидящие взгляды и короткие, в приказном тоне, фразы, от которых, признаться, и у нее самой сводило зубы, больше не могла. Не могла отчасти потому, что видела, с какой обреченностью, с какой тоской во взгляде своих глубоких серых глаз брат сносит все ее нападки – молча, без ропота. За минувшие годы он и сам так и не сумел простить себе единственной, роковой ошибки.

Его спокойствие и кротость постепенно размывали обиду, вставшую между близнецами. Так ветер, сколько бы он ни бился, не способен повергнуть камень. Лея не смирилась с правдой, открытой Люком так неожиданно и жестоко. И потому ее боль и ее гнев были направлены не столько против брата, сколько против этой самой правды; ненавистной для нее правды.

Постепенно, однако, она пришла к мысли, что и сама порядком виновата не только перед Беном, но и перед Люком тоже. Ее брат не сумел противостоять угрозе, каковую являл Галлиус Рэкс для ее сына; Люк и вправду подтолкнул Бена к пропасти, но сделал это в попытке помочь мальчишке, удержать его веру и сохранить его душу – пусть даже посреди Тьмы. Сама же Лея не сделала для спасения единственного дитя ровно ничего. Она просто переложила на брата и свою ответственность и свои родительские обязанности.

Да, это предложил он сам; и как ни крути, это Люк настаивал на том, чтобы сестра общалась с племянником только по голосвязи (хотя и этот единственный способ их взаимодействия не очень-то приветствовал). Но разве она, Лея, противилась его решению? Разве она хотя бы раз предприняла попытку отстоять единство своей семьи и право матери? Нет, она безропотно согласилась со всем. Согласилась довольно быстро, потому что так было удобно ей самой. Ребенок, тем более, такой неспокойный и чувствительный, как Бен, связывал ей руки. Она говорила себе, что действует, исходя из интересов сына, но на самом деле преследовала, прежде всего, собственные интересы. И в глубине души, на самом дне, она с самого начала понимала это – понимала задолго до того, как открыто призналась Калуану Иматту, что оказалась дурной матерью. Там, на дне души, навек сохранился образ восьмилетнего мальчика, с болью вырванного из привычной обстановки и из семейного круга. И этот образ тревожил в ней чувство вины – день за днем, год за годом; и с каждым разом все сильнее.

Выходит, они с Люком стоят друг друга. Они оба оказались предателями, и потери последних лет – потеря Бена, потеря Хана – это их общая, закономерная расплата.

Именно это слово – «предатели» – Лея Органа прошептала, усмехаясь и кривясь, когда лежала на груди брата, оплакивая свое горе.

Еще она сказала, глядя Люку в глаза, что, похоже, является проклятой. Что она обречена терять любимых, едва обретя их. Так было прежде с Ханом; так произошло и сейчас.

Ведь хватило бы простых слов, которые обязан говорить своему ребенку каждый родитель. Если бы она сподобилась произнести их не в минуту горькой разлуки, а гораздо раньше, еще на Эспирионе – тогда, кто знает, возможно, Бен был бы спасен.

Люк молча гладил великолепные шелковые волосы сестры.

Теперь у него не было выбора. Последнюю возможность, позволяющую им с племянником избежать встречи и последующего столкновения; последнюю возможность, позволяющую им обоим уцелеть, Бен отверг, отказавшись от помощи Сопротивления. Оставалось только одно: похитить Бена из тюрьмы, даже если придется сделать это без его согласия (это не обсуждается; глупыш желает геройствовать, вероятно, не понимая, что его расстреляют на полном серьезе); затем спрятать где-нибудь, попытаться понять, в чем истинная причина его утраты контроля над Силой. И биться с ним насмерть, если мальчишка-Соло ждет именно этого.

И вот тут таилась главная ловушка. Если Бен так и не сумеет излечиться от своей слабости, это вряд ли остановит его стремление раз и навсегда свести счеты с бывшим наставником – такова уж его натура; огонь будет полыхать, пока не выжжет все без остатка. Кайло Рен успокоится, только уничтожив последнего джедая, или погибнув сам. Стало быть, в этом случае исход поединка будет зависеть целиком от решения Люка. Ему и прежде не составляло труда одолеть ученика, тем более, эта задача не составит труда теперь, когда Бен не может пользоваться своими способностями и умениями в полную силу.

Скайуокер предчувствовал: вот оно! К этому и ведет самая яркая и очевидная нить судьбы. Юный несмышленыш Дэмерон, говоря о своих подозрениях относительно «калеки», и представить себе не мог, что это означает и для самого Кайло, и для Люка. Только от решения последнего джедая будет зависеть, кто уцелеет в грядущей их схватке с племянником. Он сможет раз и навсегда разделаться с врагом, однако ценой предательства семьи и слез Леи; или позволить Бену убить себя, а Галлиусу Рэксу – окончательно восторжествовать, раз и навсегда похоронив в забвенье наследие ордена джедаев.

Это – тот самый выбор, который пришлось делать юному Люку тридцать лет назад. Вероятно, такова прихоть Силы. Ему вновь требуется пройти то же испытание, то же мучительное искушение, столкнувшись с Темной стороной, влияния которой магистр все эти годы избегал с суеверным страхом.

Впрочем, он сам привел себя в эту ловушку, пытаясь направить замысел Силы в то русло, что нужно ему самому. Играя и подражая прошлому.

Обо всем об этом Лея не задумывалась. Охваченное беспокойством о спасении Бена ее сердце не желало знать ничего о том, что может произойти после. Она не представляла себе, насколько глубока и зла обида ее сына; ей было не до того. Возвратив ей блудное ее дитя, судьба обманчиво приманила ее сладкой надеждой на искупление; и сейчас Лея намеревалась сделать все возможное, чтобы не позволить этой надежде ускользнуть. Ее рвение можно понять. Люк понимал. Он не осуждал упоение сестры собственным материнским чувством и готовностью к борьбе. Но сам не мог не раздумывать о последствиях.

В тот же вечер они с Леей начали обсуждать и гадать, как им лучше всего выкрасть Бена.

Пока ни одна живая душа, кроме разве что По Дэмерона, не знала о возвращении Скайуокера; пока тот продолжал жить на Центакс-III, окруженный неизвестностью, так что Лея иной раз грустно шутила, что «сперва была вынуждена укрывать сына, а теперь укрывает брата», – в таких условиях Люк еще сохранял за собой кое-какую свободу действий.

Используя Обман разума, он мог проникнуть в тюремный комплекс на Центакс-I. Мог оглушить Силой Бена (как и любого, кто встанет на пути) и забрать юношу с собой, пока тот не пришел в сознание.

Однако, не все так просто. Увы, ни один одаренный, даже гранд-мастер джедаев, не может предвидеть всех трудностей, с которыми ему придется столкнуться. Люк не знал, например, устройства той тюрьмы. А если даже Лее удастся раздобыть схему расположения всех коридоров и помещений, неизвестно, где именно скрывают Бена. Да и Обман разума действует далеко на не всех. Кроме того, не так давно до Леи дошли слухи, что Диггон использует исаламири, чтобы пленник вообще не мог обращаться к Силе. Хотя сама она не видела ящериц с Миркра на борту того транспортника, который перевозил Бена на Центакс, если эта смутная молва окажется правдивой, Люк, сунувшись туда в одиночестве, уповая только на способности Силы, подвергнется огромному риску.

Учитывая все оговорки, Лея сама призывала брата не спешить. Ей нужно было, чтобы оба любимых ее мужчины спаслись – а не погибли вдвоем.

Как ни горько было признавать это, придется им на какое-то время смириться с заключением Бена и дождаться более подходящих условий, чтобы его похитить. Например, если обвиняемого обяжут лично присутствовать на судебных слушаниях, в толпе, в суматохе Люку будет гораздо проще осуществить задуманное.

Однако в свете их последних разговоров с канцлером, Органа все больше сомневалась, что Викрамм решится пойти на такой риск. И в этом присутствовал положительный момент – Бену не придется столкнуться лоб в лоб с ненавидящей толпой, что может стать для него худшим из всех испытаний. Хотя их с Люком задачу это обстоятельство, безусловно, только усложняло.

***

В последующие дни Лея старалась держать руку на пульсе всех событий, связанных с заключенным Кайло Реном.

Судебная тяжба заняла не так много времени, как она рассчитывала. Канцлер торопился. Его народ желал отмщения, и должен был получить желаемое, чем скорее, тем лучше – только при этом условии Лайам Викрамм имел шанс сохранить свои позиции, завоеванные на политическом поприще. Он и без того потратил слишком много времени, дожидаясь, пока преступник не оправится от ранения – дело, в сущности, пустое, однако необходимое с нравственной и идеологической точек зрения. Жители Республики должны видеть, что их власти соблюдают закон – даже в отношении врага.

Первое заседание суда оказалось не более чем прелюдией, аперитивом, затравкой для общественности и прессы. Различные лица, выступавшие со стороны обвинения, пытались каждый по-своему растолковать суть предстоящего процесса, все его нюансы и сложности. Лея, которая присутствовала в зале, несколько раз слышала, как то один человек, то другой в своей речи призывает суд к объективности и беспристрастности: «Нужно руководствоваться только фактами. В этом заключается основное преимущество демократической судебной системы над любой другой».

Генерал Сопротивления не в первый уже раз поразилась лицемерию этих людей, их жалким попыткам обмануть себя самих. О Сила… да о какой беспристрастности может идти речь, если его превосходительство затеял весь этот балаган с одной целью – предоставить народу требуемый объект для ненависти и возмездия? Не имея сил победить врага в прямом столкновении, власти Республики прикладывали все силы, чтобы нанести ответный удар хотя бы таким, честно говоря, мерзким способом – картинно уничтожить знамя Первого Ордена, человека, провозгласившего себя потомком и последователем Дарта Вейдера. И уничтожить не иначе, как во имя свободы и торжества справедливости.

Со стороны защиты выступил только Клаус Диггон – и то лишь номинально, в качестве посредника. Едва получив слово, майор первым же делом объявил суду, что Рен отказался от услуг адвоката, хотя был предупрежден, что в этом случае представлять его интересы будет некому. Слушания планировались заочными, без присутствия обвиняемого, что допускалось правилами в исключительных случаях – таких, как нынешний. Стало быть, суду в процессе принятия решения придется опираться лишь на предоставленные материалы: документы, показания свидетелей и протоколы допросов.

Запись на голопроекторе – вот единственный способ связи с внешним миром, в котором власти не отказывали заключенному. Лея, услыхав об этом, не удержалась от легкого стона. Эти люди в своей вежливой, масляной жестокости не оставляли ее сыну шансов сохранить свою жизнь. Осторожно, шаг за шагом, они сами выводили судебное действо за рамки правового поля и сметали все возможности для вынесения оправдательного приговора, хотя эти возможности и так-то были ничтожно малыми.

Впрочем, Бен и сам уверенно загонял себя в угол – своей паршивой гордостью, своим стойким нежеланием пойти даже на малейшую уступку.

В последующие дни Лея убедилась в том, что ее сын отказался от защитника, скорее всего, и вправду добровольно. Хотя это и не имело особого значения; никто в Республике не взялся бы представлять интересы Кайло Рена на трибунале, Бен наверняка понимал это – однако матери было бы легче, знай она, что юноша проявил хоть какую-то готовность принять правила игры.

Насколько Лея могла судить, к пленнику пока не применяли пыток. Хотя она понимала, что это – лишь вопрос времени.

На каждом заседании суда Диггон демонстрировал записи, сделанные в ходе бесед с пленным рыцарем – изображения не было, только голоса. Раз за разом Бен оставался непреклонен, давая понять во время допросов, что не намерен признавать главенство неприятельских законов и не собирается раскаиваться ни в чем. Вероятно, если бы речь не шла так или иначе о пособнике Первого Ордена, генерал Органа восхитилась бы его стойкостью.

– Вам известно, где находится основная база Первого Ордена?

– Известно.

– Там же расположена и резиденция Сноука?

– Верно.

Лея почти уверена, что в этот момент Кайло улыбается.

– Расскажите, где это.

– Могу сказать только одно: это точно не Илум.

Негодный мальчишка шутит с огнем! Он знает, что войска Республики давно перерыли всю систему Илум в тщетных попытках обнаружить следы пребывания неприятеля – знает и намеренно напоминает разведке об ошибках, вызывая на себя гнев Диггона.

– Кто такие рыцари Рен?

– Мои братья. Они, как и я, разделяют веру в Единую Силу…

– И в Дарта Вейдера, как в какого-то мессию, который должен… как же это вы говорили?.. «Привести великую Силу к равновесию»?

– Да. И он сделал бы это, если бы ему не помешал случай.

– И что же это?

– Сострадание. Любовь. Это самое большое из возможных искушений Света, величайший обман. Я не повторю его ошибки.

– Значит ли это, что вы способны убить, скажем, своего родного сына, если бы таковой у вас имелся, ради власти?

– Не ради власти, а для исполнения высшей цели. Я убью любого, кто встанет у меня на пути.

При этих словах Лею на миг охватывает ужас. Она понимает, что это говорит Кайло Рен – отцеубийца, фанатик, чей неистовый дух до сих пор витает над личностью Бена Соло.

Еще ей очевидно, что представители обвиняющей стороны обратят внимание на эти слова, которые им только на руку. Впрочем, по какому вообще принципу отбираются материалы для представления в суде?

– Где можно найти ваших рыцарей?

– Они сами отыщут вас, если им будет нужно.

Допрашиваемый коротко смеется – и судьи это слышат.

– Ни один человек в здравом уме не станет добровольно искать встречи с рыцарями Рен.

Помимо записей Диггон предоставил заключение судебно-медицинской экспертизы, задачей которой являлось определить психоневрологическое состояние преступника Рена. От большинства процедур тот опять-таки отказался. Однако те, которые все же удалось провести, свидетельствуют о вменяемости молодого человека в целом – невзирая на легкое психологическое расстройство, которое упомянула в своих наблюдениях майор Хартер Калония, главный врач в составе Сопротивления, изначально наблюдавшая раненного пленника. Это расстройство, судя по всему, носило временный характер, и в данный момент ни один из медиков его не зафиксировал.

Саму Хартер на слушание не вызвали, невзирая на ходатайство представителей Сопротивления. Обвинение сослалось на то, что майору Калонии, как и лейтенанту Тэслину Брансу, решением военного совета запрещено покидать Эспирион вплоть до особого приказа. О причинах такого решения военный совет имел право не распространятся.

Вот так власти перекрыли последнюю лазейку, которую Сопротивление могло бы использовать, добиваясь если не оправдания – об оправдании речи уже не шло, – то хотя бы смягчения приговора.

Суд, а тем более чрезвычайный военный суд обязан опираться всецело на букву закона, не зависящую ни от каких обстоятельств, которые не предусмотрены Конституцией Новой Республики и другими правоохранительными документами. Поэтому генерал Органа и ее товарищи формально не имели возможности оперировать к стратегической ценности пленника, которая являлась основным аргументом Леи в приватных разговорах с канцлером.

Когда ей предоставили возможность говорить, Лея за неимением ничего лучшего взялась рассуждать о нравственности и гуманности. Решив рискнуть, она намеренно припомнила происшествие в Тиде, чтобы сообщить жителям Республики, что им не следует уподобляться убийцам и мерзавцам из Первого Ордена, готовым идти по головам для достижения целей. «Неприкосновенность каждой жизни – вот что отличает нас от наших врагов», – сообщила генерал в завершение своей тирады.

Конечно, ее речь ничего не изменит. Вероятнее всего, Лея лишь дала своим политическим противникам повод лишний раз усмехаться и рассуждать о неисправимом идеализме главы Сопротивления.

Однажды по окончании заседания Лея попросила Верховного канцлера о короткой беседе с глазу на глаз.

– Скажите откровенно, Лайам, – промолвила она, глядя на него с жаркой мольбой, – чего вы добиваетесь? Вам интересна правда? Или вас устроит одно только показательное выступление на потребу толпе?

Он, тяжело покачав головой, сказал лишь одну фразу, которую Лея накрепко запомнила:

– Полагаю, вы сами знаете ответ на этот вопрос, генерал. Кайло Рен должен умереть.

Беседы с заключенным все продолжались. Короткие, ничего не значащие вопросы чередовались с такими же ничего не значащими ответами. Каждый допрос проходил в форме словесной дуэли, в которой чаще всего так и не намечалось ни победителя, ни проигравшего.

По крайней мере, на записях голос Кайло звучал уверенно и вполне осознанно. Так что ни один человек в самом деле не заподозрил бы у его владельца какое-либо психологическое заболевание.

– Почему вы перешли на сторону Первого Ордена?

– Я уже отвечал вам, Диггон.

– Да, но тогда мы с вами беседовали с глазу на глаз. А сейчас каждое ваше слово станет известно суду.

– Я сражаюсь за Первый Орден, потому что в рядах его бойцов нет лицемерия. Эти люди не лгут. Они привыкли стрелять в лицо, а не в спину.

– Вы полагаете, выстрел «Старкиллера» по системе Хосниан не был «ударом в спину» в отношении Республики? Или захват Тида не являлся таковым?

– Что вы имеете в виду, Диггон – ограбление и убийство мирных жителей, расстрел военнопленных, или экономическое потрясение, которое претерпела Республика в результате этих событий?

– В первую очередь мне было бы интересно, разумеется, поговорить о мирных жителях.

Пленник тоскливо вздыхает.

– В таком случае, наш разговор будет коротким. На войне нет мирных жителей, майор. На захваченной территории каждый человек, даже ребенок – это враг, потенциальный убийца, способный пристрелить исподтишка. Только не говорите мне, что не слышали о партизанских отрядах, об их саботирующих действиях. О террористах, которые подрывают множество гражданских лиц ради уничтожения одного-единственного военного объекта.

Кайло делает паузу.

– Уж я-то наслышан об этом. С детства.

Иронию в его словах способны были понять немногие – только Диггон, его превосходительство Верховный канцлер Лайам Викрамм и сама Лея. Эти три человека оставались единственными присутствующими на слушаниях лицами, которым была известна правда о происхождении Кайло Рена.

Очевидно, Викрамм по-прежнему считал невыгодным обнародовать настоящее имя преступника. Возможно, он опасался, что известие о родителях Кайло Рена может пробудить у общественности ненужное сочувствие. А может, не желал нового скандала, подобного тому, что разгорелся в сенате шесть лет назад.

В глазах подавляющего большинства подсудимый по-прежнему был только «Кайло». Хотя каждому было понятно, что это псевдоним, никто не пытался пролить свет на истинное имя преступника, какового у того вообще могло не быть. Его посчитали одним из одаренных нищих детей, которых некогда приютили имперские агенты, чтобы воспитать из них цепных псов. Беспризорник без семьи и без имени, который присвоил себе имя темного лорда Дарта Вейдера, назвавшись его внуком (что, разумеется, никак не может быть правдой) с целью возвыситься. Такова была официальная позиция, которую никто не оспаривал и не подвергал сомнению.

Впрочем, Лее уже было все равно. Если бы сейчас какой-нибудь особо прыткий инсайдер, каковым в прошлом выступила Синдиана, открыл всей Республике, что Кайло Рен – ее сын, генерал Органа подтвердила бы эту информацию, не задумываясь – без тени смущения или горечи. Хотя бы потому, что именно сейчас, в ходе этой судебной канители, она получила возможность полноценно убедиться в справедливости своих давних ощущений. В том, что ее прекрасная гордость на заре материнства не обманула. Ее сын в самом деле наделен потрясающе крепким духом и сильной волей. Он был рожден, чтобы стать бойцом.

Она не собиралась отрекаться от него, какие бы трудности это ни сулило. Однако и открывать правду самостоятельно не спешила, опасаясь неприятностей.

– Поэтому вы приказали расстрелять поселенцев на Джакку?

– Пустынную шваль. Еретиков и бродяг.

– А на Ованисе?

– То же самое. Разве что вместо пустыни – каменный каньон, откуда выползали эти отродья.

– А на Такодане?

– Воры, пираты, контрабандисты. Каждого второго из них власти Республики сами были бы не прочь приговорить к расстрелу.

Диггон хохочет.

– Магистр Рен, вы неподражаемы!

Убийство мирного населения – вот ключевой момент обвинения. И тут советники Викрамма постарались на славу, приказав каждому воинскому подразделению выбрать их архивов все, что может послужить доказательством вины Кайло. А поскольку тот и сам не таил своей причастности к карательным операциям, очень скоро этот факт вовсе перестал вызывать у суда какие-либо сомнения.

Однако если в отношении судебных показаний заключенный вел себя с присущей ему дерзостью, играя и дразня допросчиков, день за днем не сбавляя позиций и не собираясь, кажется, даже пытаться вывернуться, то во всем, что касалось информации о Первом Ордене (а на допросах Диггон нередко спрашивал об этом) Кайло все так же сохранял бдительность и не сообщал ничего важного.

Когда в конце первой недели Диггон обратился к генералу Органе с новой «личной просьбой», в которой – он изначально предвидел это – она, скорее всего ему откажет, Лея, выслушав майора, поняла, что шутки окончились.

Естественно, прошло то время, когда допросчики рассчитывали разговорить свою жертву обыкновенными, самыми невинными способами – должно же у Диггона когда-нибудь закончиться терпение. Следующий этап – попытки воздействовать на пленника через близких ему людей. Это опять-таки совершенно естественно.

Диггон имел собственный список лиц, которые могут быть полезны в этом вопросе. Однако таковых оказалось до обидного мало: генерал Органа, мать заключенного; давно пропавший без вести Люк Скайуокер и некая Кира, о которой так и не удалось ничего узнать.

Разведывательному бюро было известно, что Лея Органа является чувствительной к Силе, да она и сама, кажется, не намерена это скрывать. Если бы она согласилась воздействовать на разум пленника телепатически, чтобы вытащить из него информацию, которую тот отказывается сообщить ни при каких уговорах или угрозах, тем самым она бы сослужила добрую службу не только Республике и Сопротивлению, но и самому своему сыну.

Иначе у властей не останется выбора, кроме как применить допрос с пристрастием. Этого Диггон не говорил; подобного рода обстоятельства и не требуют отдельного упоминания. Лея все поняла сама.

Всего мгновение она колебалась, думая о том, что предстоит пережить Бену, если она откажется. Однако воспоминание о произошедшем на Эспирионе; понимание, что она сейчас опасно приблизилась к тому, чтобы повторить одну из самых скверных своих ошибок, возвратило Лею к реальности.

Она ответила решительным отказом.

Майор быстро капитулировал, не став ни спорить с нею, ни уговаривать. По всему было видно, что он предполагал именно такой исход этого дела. Вежливым тоном Диггон пожелал генералу «всего хорошего» и незамедлительно удалился.

***

Уже было сказано, что система проведения допросов военнопленных в Республике разительно отличалась от аналогичной в Первом Ордене – отличалась ровно в той же мере, что и сами принципы ведения войны. К человеку, подвергаемому допросу, в зависимости от нужды могли быть применены «официальные» и «неофициальные» методы – в отличие от Первого Ордена, где любые способы считались допустимыми и не подвергались осуждению, здесь доминировало правило негласности. Иначе говоря, начиная с определенного момента власти попросту закрывали глаза, категорически не желая знать, каким путем их подручным удалось раздобыть необходимые сведения, лишь бы они, эти сведения, в конечном счете были получены.

«Официальные» методы ограничивались использованием разного рода наркотических и психотропных веществ, вызывающих мучительные мышечные спазмы и галлюцинации. Подобные манипуляции, проводимые впервые еще при павшем режиме Палпатина, Альянс, а позже и Республика переняли с глубокой внешней неохотой, всем своим видом подчеркивая прискорбную необходимость этих крайних мер в военное время. В оправдание этой их позиции можно сказать, что за всю историю борьбы с Империей допросу с пристрастием подверглось удивительно малое количество пленников, и каждый подобного рода допрос проводился под строгим контролем медицинских работников, которые следили за состоянием допрашиваемого при помощи сканеров и дроидов-медиков, и, исходя из личного профессионального опыта, подсказывали, какие вещества и в каком количестве еще допустимо ввести, чтобы не нанести существенного вреда здоровью пленника, а также, по возможности, максимально продвинуть дело.

С «неофициальными» методами дело обстояло несколько сложнее. Применяли их лишь в чрезвычайных случаях, когда пленник располагал информацией, от которой зависело слишком многое. Однако если подобное решение все-таки было принято, власти, как уже говорилось, закрывали себе глаза рукой, допуская если не все, то многое из того, чего при других обстоятельствах ни за что не допустили бы. Физическое насилие, кровопускание и самые низкие угрозы – это то, что обычно происходило при допросах подобного рода, а что еще – это зависело сугубо от ситуации.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю