Текст книги "Исправляя ошибки (СИ)"

Автор книги: Раэлана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 62 страниц)

Люк уверил бывшую свою ученицу, что ни капли не сомневается в ее надежности.

– Мы вынуждены скрывать присутствие Люка, – вставила Лея. – Первый Орден не успокоится, пока не отыщет моего брата.

– Увы, это так, – вздохнула Силгал.

Она готова была спорить, что именно опасения за брата и вынудили генерала оставить свой важный пост.

Вдруг Силгал широко распахнула круглые золотые глаза, как будто о чем-то вспомнила.

– Генерал, я хочу лично показать вам кое-что…

– Обещанный подарок? – переспросила Лея, вспомнив слова Пизи.

– Дань уважения памяти генерала Соло. Новость о его гибели стала для нас настоящим ударом. До меня дошли слухи, что Первый Орден погубил и Чубакку…

Органа лишь кивнула, не найдя в себе сил сказать хоть что-то вразумительное. Отныне «Тысячелетний сокол» вместе с его прославленной командой поглотила вечность.

Силгал поманила близнецов за собой.

Отойдя к стене, она сдернула ткань, скрывающую высокую нишу, и Лея на мгновение задохнулась от нахлынувших на нее чувств – смеси трепета, благодарности и жгучей горечи в душе.

Хан и Чуи глядели на нее с мраморного постамента, словно живые. Молодые, веселые, исполненные дерзости и отваги – такие, какими они запомнились сотням бойцов Альянса. Скульптор, очевидно, хорошо знал Хана, поскольку сумел отразить даже мельчайшие черты его внешности, отпечатки непокорной его натуры, сохранившиеся на лице: и волевой подбородок, и надменная складка в уголках губ, и язвительная улыбка, перешедшая от отца к сыну.

Рядом с монументом пилотам «Тысячелетнего сокола» висела голографическая таблица, отражающая имена бойцов Сопротивления, погибших в последней битве при Набу и во время захвата Тида. Последними в ней значились шестеро пилотов, расстрелянных по приказу Терекса: Тэммин Уэксли, Иоло Зифф, Джессика Пава, Тео Мельтса, Орон Кипп, Мавио Скатта. Эти шесть имен до сих пор были у всех на слуху.

Силгал смущенно говорила что-то – о том, что это была, вообще-то, выдумка капитана Мейца, которую активно поддержали Статура и другие офицеры Сопротивления, – однако Лея как будто не слышала ее слов. Генерал чувствовала легкий гул в ушах.

«Как же мне не хватает вас…» – беззвучно повторяла она, разглядывая мраморные, неподвижные лица своего возлюбленного и его верного товарища.

Люк осторожно обнял сестру за плечи.

– Никто не забудет их, – чуть слышно прошептал он, едва не касаясь ее уха кончиком своего носа.

– Никто… – повторила Лея и поглядела на брата внезапно посвежевшим взглядом.

«Нужно идти вперед, – сказала она себе. – Отыскать в себе силы. Ради их памяти. Хотя бы для того, чтобы эти смерти не оказались напрасными».

Здесь, среди друзей, им с Люком ничего не угрожало; теперь они воистину были дома, пусть и вынужденные находиться на этом корабле неофициально, в положении «зайцев». Нельзя придумать лучшего места, чтобы прийти в себя и, зализав раны, вновь вступить в борьбу.

Комментарий к XXXV

* Как глаголет Вукипедия, мантия из ткани веда является церемониальным нарядом Верховного канцлера. Восходящее солнце и звездная птица в середине – официальная эмблема Новой Республики.

* PZ-4CO – протокольный дроид с женским сознанием, которая в свое время вместе с Калуаном Иматтом записывала автобиографические сведения о Лее Органе.

* Силгал – второстепенный персонаж, нагло дернутый из РВ. Она действительно обучалась в академии джедаев Люка Скайуокера, однако в оригинале все-таки смогла стать мастером-джедаем.

========== XXXVI ==========

Прошла еще неделя – и Лея вдруг обратилась к брату с неожиданной и, учитывая все обстоятельства, весьма странной просьбой.

– Я хочу, чтобы ты продолжил обучать меня, Люк. Как джедая, – выговорила она, кусая губы и, казалось, беззвучно ругая себя.

Генерал сама не знала, что подтолкнуло ее к этой мысли. Надежда на то, что, усовершенствовав свои навыки, она, возможно, сумеет достучаться до сына, как однажды почувствовала его дух еще до родов? Или так проявилась ее смутная уверенность, что учение Силе поможет ей лучше понять жизненную философию Бена, да и Люка тоже? Или всего-навсего обыкновенные ее гордость и упрямство.

Когда-то она отвергла путь джедаев, заявив, что не желает иметь ничего общего с вселенской энергией, которую ей все равно не дано понять до конца. Таинственная общность с великой Силой дорого обошлась их семье, Лея надеялась, что этот проклятый дар минует хотя бы ее, и лишь из соображений самозащиты согласилась выучить некоторые премудрости. Но вышло не так, как она хотела. Через Бена верования джедаев и наследие Вейдера вошли в ее жизнь, неся с собой новое горе.

Оглядываясь назад, Органа видела сплошные неоконченные тропы, узкие извилистые дорожки, уходящие в пустоту: бывшая принцесса Альдераана, так и не ставшая королевой; бывшая сенатор, так и не сумевшая возглавить правительство; бывшая героиня Альянса, отошедшая от дел в самый решающий момент из-за своей влюбленности, а потом – из-за своей беременности; бывшая глава Сопротивления, не успевшая привести своих друзей к победе; наконец, бывшая подруга жизни генерала Хана Соло, так и не сделавшаяся его женой… сколько нереализованных возможностей, сколько времени, потраченного впустую!

Теперь перед ее глазами раскинулся еще один путь, который Лея прежде могла, однако побоялась пройти. Сейчас еще не поздно это исправить и довести дело до конца.

Признаться, Люк не ожидал такого. Внезапность этой просьбы заставила его чуть заметно свести брови, придав своему лицу неуместно суровое выражение, и тщательно прислушаться к чувствам сестры, чтобы убедиться, что та не обманывает себя, и что озвученное ею решение принято не от одной только безнадежности.

Но когда он понял, что движет Леей, взгляд его просветлел.

– Ступай-ка за мной, – сказал он и двинулся в направлении ангара.

Они поднялись на борт «Нефритовой сабли», которая теперь стояла в запустении, и прошли в каюту Скайуокера.

Немного покопавшись среди вещей, магистр извлек то, зачем они с сестрой сюда пожаловали.

Увидав знакомую рукоять сейбера, которую протягивала ей металлическая рука Люка, Лея едва не лишилась чувств. Отцовский меч. Тот самый, что собрал Энакин Скайуокер в период своего ученичества и с которым прошел всю войну; тот, что многократно терялся, но всегда возвращался к своему владельцу. Меч, который был потерял Люком на Беспине вместе с правой кистью, и который нашелся спустя тридцать лет. Та девочка, Рей, забрала этот меч с собой на Ач-То; она провезла его на борту «Тысячелетнего сокола» в последнем полете прославленного судна и успела, выходит, передать реликвию в руки Люку.

Это – тот самый меч, что оставил шрам на лице Бена. И теперь Лея смотрела на фамильное оружие, принесшее ее семье столько славы и столько боли, в глубочайшем замешательстве. Казалось, судьбой этого меча руководят неведомые, мистические силы.

Она чувствовала, как потаенная сущность старого сейбера тянется к ней – а вовсе не к Люку. И осознание этой истины повергло Органу в невероятное смущение.

– Это… – она говорила, едва ворочая языком, который внезапно онемел и почти отказывался слушаться. – Это – твой меч, Люк…

– Это – меч Энакина Скайуокера, – возразил тот. – Мы оба являемся детьми Избранного и его наследниками. Я знаю, что Маз Каната собиралась передать этот сейбер тебе в руки. Возможно, она потому и отдала его тому парнишке, беглому штурмовику. Маз тонко предчувствует будущее. Она знала, что парень встретится с тобой.

Ему достаточно было прикоснуться к мечу, чтобы понять все это. О намерениях былой владелицы – или только хранительницы? – ему поведала едва уловимая теплота, сохраненная металлом. След чужой энергии, такой легкой и такой живой.

Лея все еще растерянно хлопала глазами. До сих пор она упорно избегала жребия Скайуокеров, но сейчас судьба вновь стояла рядом с нею, лицом к лицу. Так близко, только протяни руку и возьми…

– В любом случае, если ты собираешься изучать науки джедаев, тебе понадобится меч, – философски заметил Люк. – Когда-нибудь ты соберешь свой, как я собрал свой. Но пока ты не готова, используй меч отца, как я когда-то.

Лея нерешительно коснулась края металлического, с вкраплениями пластика, цилиндра. Она старалась, как могла, прогнать сомнения, однако испытываемые ею в этот момент чувства все еще были болезненно двойственны. Происходящее сейчас выглядело, будто продолжение недавней молитвы, которая столь неожиданно наполнила ее уста и ее сердце. Возможно ли, что это и означает примирение – то, о чем ее когда-то молил дух отца, и чего ее презрение и страх не сумели тогда ему даровать?

Она и теперь вовсе еще не была уверена, что ее мудрости достаточно, чтобы простить своему отцу жестокость, простить боль, которую ей пришлось вынести по его вине. Прощение – это труд, требующих невероятных усилий. Требующий изменить что-то в себе, а иной раз – изменить очень многое. Пока Лея еще не чувствовала твердой готовности к этой натужной работе над собой. Сделав первый шаг, она робела сделать и второй, потому что вовсе не была уверена, что сумеет достигнуть конечной цели. В ее мозгу искрами метались воспоминания о годах войны, в которых Дарту Вейдеру по-прежнему принадлежала лишь роль убийцы, живого воплощения страха.

Да, боль толкнула ее на мольбу; и в этот момент горького откровения вихрь чувств пробудил в ней что-то новое – что-то, что, возможно, было осознанием собственной неправоты. Ведь разве может ненависть таить в себе правду? Справедливость – может быть, однако справедливость и правда – не всегда одно и то же. Но тогда она все-таки просила не столько за себя, сколько за Бена – а значит, ее слова еще никак не могли означать полноценного согласия с прошлым.

Ее пальцы, однако, крепче сжали рукоять, интуитивно ища кнопку активации.

Наконец, ей удалось выпустить на свободу сверкающий светло-синий луч. Лея осторожно взмахнула вправо и влево.

Глядя на нее, робко совершающей первые шаги по великой стезе, Люк довольно улыбался. Он вспоминал себя самого, впервые взявшего световой меч из рук Бена Кеноби, и эти воспоминания внушали ему уверенность в себе и в Лее. Ведь если сумел он, убеждал себя Скайуокер, то и она должна суметь.

***

Первые их уроки прошли изумительно легко. Лея уверенно вспоминала то, чему Люк успел обучить ее в молодости, и легко впитывала новые знания. Ее успехи особо радовали брата еще и потому, что говорили об искренней готовности учиться, притупляя в нем еще сохранившиеся опасения, что для Леи этот шаг являлся лишь вынужденной мерой, чтобы просто заполнить зияющую рану в душе.

Но постепенно он все больше уверялся, что ошибается – и как радовалась его душа этой ошибке! Во всех действиях его сестры прослеживалась некая цель, быть может, не совсем понятная даже самой Лее, однако именно она внушала каждому ее движению особую настойчивость, становящуюся с каждым новым уроком только заметнее.

Прежде Люк обучался сам – и, как мог, обучал сестру, – при помощи старинных джедайских голокронов, однако теперь утратил большинство сокровищниц знаний, найденных среди остатков древних храмов. Почти все они находились в явинской академии в роковую ночь, и Скайуокер сам не знал, что было для него предпочтительнее – чтобы эти голокроны погибли в пожарище храма, или чтобы они оказались в руках врагов.

Боевая медитация по-прежнему была основной способностью Леи, дарованной ей по воле Силы и, надо сказать, широко используемой, иной раз бессознательно. Совокупность приемов, позволяющих видеть картину боя глазами каждого из сражающихся, проецируя на себя их восприятие и одновременно внушая им дополнительные силы, поднимая боевой дух. Не потому ли, гадал Люк с улыбкой, его сестра снискала такую огромную любовь своих военных товарищей?

Обыкновенная медитация, основополагающие техники самоконтроля давались Лее гораздо хуже – и не трудно понять, почему. То и дело срываясь на тревожные мысли о сыне, Органа далеко не всегда могла достигнуть необходимой концентрации.

Когда она пыталась освободить сознание, соединив его с вселенским потоком, Люк отчетливо слышал ее мысли, и почти все они так или иначе касались Бена: «Где же он?.. Сила, помоги мне его увидеть! Может быть, в этот самый момент его истязают?..»

– Послушай, – говорил магистр сестре, – мысленно ты слишком привязана к Бену, и тем самым мешаешь сама себе увидеть вселенский поток целиком. Если хочешь, чтобы Сила открыла тебе свои тайны, ты должна сама открыться ей. Освободи свой разум ото всякого смятения.

Лея, закусив губу, расстроенная и побледневшая, кивала в знак согласия.

Но ей по-прежнему лишь в редких случаях удавалось превозмочь беспокойство в сердце и отрешиться – или хотя бы убедить саму себя, что она отрешилась, – от всего насущного и суетного.

Сказать по правде, судьба племянника мучила неизвестностью и самого магистра, часто убивая в нем необходимый настрой. Однако долг учителя требовал от него быть непреклонным.

Однажды Лея спросила:

– Если мы с тобой не способны уловить присутствие Бена, то, возможно, Рей может его почувствовать?

Органа помнила слова брата о некой мысленной связи, каким-то образом соединившей сознание ее сына с сознанием этой удивительной девочки с Джакку. Эта связь была не тем же самым, что естественное единение разумов матери и дитя, которое существовало между Беном и нею самой – то самое ощущение общности, которое Лея впервые испытала, когда во время беременности, практикуя медитацию, распознала сознание растущего в ней маленького человека, отличное от ее собственного сознания; и которое, как ей теперь думалось, не исчезало даже в те полные тишины и боли годы, когда ее сын пропал и не подавал о себе вестей.

Связь же между Беном и Рей, по словам Люка, во многом напоминала Узы Силы, однако возникла спонтанно, и начало ее, как не странно, лежало в глубине прошедших лет, когда они оба еще были детьми.

Люк с сомнением протер веки.

– Не думаю, – коротко сказал он, робея признаться, что боится потворствовать этой связи, используя ее возможности. Неизвестно, чем эта самая связь может обернуться. Прежде всего, для Бена, открытого влиянию нового для него неистового чувства, и больше всего подверженного риску.

Возможно, изолированность в Силе даже пойдет ему на пользу, позволит получить передышку от подсознательного паразитирования, благодаря которому энергия мидихлориан все это время перетекала от него к девушке? Оставалась надежда, что вынужденный «кокон», как это не удивительно, окажется для него спасением, и тогда Сила возвратится к Бену хотя бы отчасти.

Люк с сестрой положили себе каждый день минимум по два часа упражняться на световых мечах. Лея, не особо сведущая в искусстве фехтования, предложила было сперва поупражняться на обычных деревянных шестах, однако Скайуокер решительно отверг эту идею, сказав, что такие тренировки не будут эффективными.

– Не забывай, – предупредил он, – что лезвие светового меча – это луч энергии, который нельзя ощутить физически. Если ты привыкнешь к тяжести обычного тренировочного меча, тебе потом будет сложнее отрабатывать те же приемы с боевым сейбером.

Ранее младшие ученики джедаев использовали особые тренировочные мечи с ограничителем мощности излучения, которые не позволяли юнлингам нанести друг другу серьезную рану. Максимум, что они могли получить на тренировках, это незначительные ожоги.

«Иными словами, чтобы научиться плавать, лучше сразу нырнуть с головой в воду», – усмехнулась генерал Органа. Однако она сочла, что такие правила вполне по ней.

Все же ради безопасности они с Люком выкрутили регуляторы мощности на обоих своих сейберах до минимума.

С каждым днем Лея использовала оружие джедаев все увереннее. Сражаясь с братом во время спарринг-дуэлей, она училась не просто владеть отцовским сейбером как одним из необходимых предметов рыцарского бытия, но и чувствовать его собственную энергетику – сделать этот меч своим осознанным союзником. Это было нелегко, учитывая ее недоверчивое отношение; но мало-помалу, кажется, получалось.

Люк оказался прав, меч Энакина Скайуокера тянулся к ней всей своей волей, как будто создавался специально под ее руку. Раз от разу Лея все больше убеждалась в этом. Ей все легче удавалось преодолеть внутреннее напряжение, и день за днем лезвие сейбера в ее руках все увереннее танцевало в воздухе, подобно крохотным, быстрым, мерцающим крыльям жуков-пираний. И только болезненная одышка в конце тренировки заставляла генерала Органу немного умерить свой пыл, напоминая о том, что она – уже не девочка.

***

Наблюдая за сестрой – за ее успехами и промахами, – как-то раз Люк предложил:

– Я могу помочь тебе облегчить твои мысли о сыне.

Лея терзалась чувством вины, полагая, что она была Бену плохой матерью. Если она покажет ему, своему брату, все, как есть – свой путь на материнском поприще с самого начала, тот мог бы помочь ей понять, где именно она допустила ошибку.

Возможно, они потерпят неудачу, но попытаться стоило. В конце концов, пусть это будет ее исповедью, ее раскаянием.

– Но для этого мне придется пробежаться по твоим воспоминаниям. Я готов сделать это, но только с твоего согласия.

Генерал Органа побледнела, судорожно обдумывая предложение. Возможно ли, что пытка сознания, пусть даже максимально легкая и аккуратная, принесет ей какую-то непостижимую пользу? Это было слишком похоже на то, что проделывал Палач Первого Ордена со своими жертвами. На то, что она сама пыталась проделать с Кайло.

Люк коснулся ее щеки.

– Доверься мне.

«Ты всегда доверяла мне. Иногда больше, чем я того заслуживал. Поверь и на сей раз».

Вероятно, он не имел права просить ее о подобном.

Однако, поразмышляв еще мгновение, она решилась. Закрыв глаза, Лея мысленно отдала себя во власть его ментальных чар.

… Ребенок, едва появившийся на свет – весь красный и опухший, со следом крупной синюшной вены у переносицы, такой крохотный, что кажется игрушкой, – надрывно кричит, но Лея едва способна протянуть к нему руки. Измученная после операции, потерявшая много крови, покрытая потом, она бессильно лежит, раскинув руки по сторонам, в родильном кресле и надрывно смеется. Ее смех звучит сквозь равные, изможденные хрипы, рвущиеся из груди вместе с дыханием. Нездоровый, больше напоминающий рыдания. Она счастлива оттого, что тревоги позади, и что ее сын жив, но ее счастье граничит с безумием.

Она слышит плач ребенка и думает, что этот же самый звук – первый крик двух младенцев – был, вероятно, последним звуком, который услыхала в своей жизни их истинная мать – та самая печальная маленькая женщина из ее видений. Эти раздумья наводят ее на мысль об имени, которое следует дать новорожденному. И ей плевать, что Хан думает об этом. «Угодно спорить – роди сам», – упрямо думает она.

Наконец, акушерский дроид осторожно кладет ребенка ей на грудь. Тот, ведомый природой, быстро находит красноватый ободок материнского соска и, припав к нему губами, живо сосет, пока глаза не начинают слипаться, а щеки – раздуваться от сытости. Плач смолкает.

Новоиспеченная мать мелко дрожит, опасаясь нарушить сон малыша неуклюжим движением или даже звуком. Восторг в ее душе достигает непостижимой высоты, которая всегда граничит со страхом.

Дальнейшие воспоминания заставили Лею угрюмо наморщить лоб.

Они с Ханом решают задержаться на Кореллии еще на три месяца, пока ребенок – «маленький Бенни-Джо», как называет сына гордый отец, а по документам: Бен Джонаш Органа Соло Скайуокер – не окрепнет достаточно для межзвездного перелета. Эти дни протекают для Леи так, словно она – обычная домохозяйка и мать молодого, расширенного семейства.

Первый месяц Бен только и делает, что ест и спит. В это время обманчивого затишья его родители готовы верить, что ребенок – это легко и весело. Они строят планы на будущее, фантазируя, чему и когда обучат своего сына, иногда спорят друг с другом.

Вскоре до них доходит известие о подписании мирного соглашения между властями Новой Республики и остатками имперского флота, удалившегося в Неизведанные регионы. Эта новость тревожит Лею, которая решительно против каких-либо договоров теперь, когда победа почти в руках Альянса. Но Мон Мотма считает иначе, и Лея не решается оспаривать вслух мнение своей уважаемой наставницы. Однако в душе она представляет, каким потрясением станет решение канцлера для Люка, вложившего в эту победу больше, чем кто-либо…

К концу месяца у нее начинает пропадать молоко. Верный C-3PO с обычной для него суматошностью буквально сбивается с ног, разыскивая на станицах голонета подходящие рецепты, и постоянно поит ее какой-то горькой медицинской смесью вперемежку с травяными чаями, полезными для лактации. Но все впустую. Хан утверждает, что это из-за повышенной нервозности и уговаривает ее поменьше думать о политике. «Лучше уделяй больше времени сыну», – в его словах впервые звучит упрек. Как она вообще может думать сейчас о чем-либо, кроме Бена?

Малыш все чаще плачет – быть может, потому, что недоедает, а возможно, из-за начавшихся колик. Почти все дети проходят через это, но никто из них не скатывается до истерики, так что успокоить ребенка невозможно ничем. В голове у молодой матери держится мысль, что всему причина – и вправду, ее беспокойное состояние, которое передается Бену. Подсознательная вина перед сыном еще больше выводит ее из колеи. Она злится на себя, на Хана – и наконец, на ни в чем не повинного сынишку. На вершине усталости и гнева, после бессонных ночей, среди постоянного детского крика у нее нет-нет да проскальзывает мысль, что лучше бы ей не рожать вовсе. Ей безумно жаль живой, орущий комочек, лежащий у нее на руках, однако нервы ее на пределе. Подумать только, она, героиня Галактической гражданской войны, не способна справиться с месячным орущим младенцем!

В конечном счете, Бен вовсе перестает спать в кровати. Теперь он засыпает только на руках, и тут же просыпается, если попытаться переложить его на свое место. Сутки напролет Лея лежит с ним в кресле-качалке, тщетно пытаясь накормить грудью, или сажает его в тканевую перевязь.

Обстановка в их семье стремительно накаляется. Счастье уходит от них, как вода из лодки с пробитым днищем.

Хан тоже на взводе. Иной раз он говорит такие вещи, которые при ясном уме не сказал бы ей ни за что: «Какая ты мать, если не можешь успокоить ребенка?» или тем паче: «Ты не хотела его, и Бенни это чувствует». Однажды во время очередного скандала Хан впервые упоминает в сердцах «гены Вейдера». Будто нарочно, он ставит ее в такие условия, чтобы она оправдывалась. Лее это кажется унизительным.

– Только потом я поняла, что всему причиной, возможно, была особая чувствительность к Силе, – тихо сказала генерал Органа, не приоткрывая век и не разрывая мысленной связи с братом.

Маленькому ребенку мир казался слишком ярким, шумным и пугающим из-за его дара. Но тогда она и подумать не могла ни о чем подобном. Чувствительность к Силе, джедайские способности – ей ли, молодой, измученной матери нервного подрастающего карапуза размышлять об этом? Она не желала замечать странностей сына, упорно твердя себе, что ее ребенок такой же, как другие. Однако, видя на улице прочих детей, сладко дремлющих в колясках или внимательно изучающих мир вокруг ясными глазенками, она все же мимолетно думала, не скрывая горечи: «У нас все совсем не так…»

Люк молчаливо обдумывал увиденное и глядел еще.

Маленький Бен настолько привязывается к матери, что не отпускает ее от себя даже на секунду. Стоит Лее выйти из комнаты, как начинается крик. Так продолжается весь первый год жизни мальчика, пока Лея не решает, что Бенни уже достаточно взрослый, чтобы она могла доверить его заборам сиделок и возвратиться в сенат. Хан изначально против этого, считая, что их сын еще мал, и что отлучение от матери станет для него ударом. Но Лея гнет свою линию до конца, старательно продавливая принятое решение. Почему ее гражданский муж считает, что он вправе отлучаться из дома, когда пожелает, а она нет? И так она уже год живет в этом аду. Она устала и жаждет снова находиться среди людей; она имеет на это право, черт побери!

Бен тяжело привыкает к новым условиям. Иной раз он плачет часами напролет и караулит маму у двери задолго до того, как она должна появиться. Его несчастный вид заставляет сердце в груди у Леи жалостно сжиматься. Однако она вновь и вновь напоминает себе, что, как родитель, обязана сохранять твердость, иначе ее сын никогда не научится самостоятельности. И снова, в который уже раз, ее посещают ядовитые сомнения: «С другими детьми не возникает таких проблем. С нашим малышом что-то не так».

Накануне двухлетия сына мысль о даре Силы впервые посещает ее, однако скорее как невероятное предположение, как смехотворная прибаутка. Лея искренне верит, что такого с Беном не может быть. Она хорошо знает, как зыбок и опасен путь одаренного. Она не собирается мириться даже с единственным туманным намеком на то, что ее мальчик может оказаться одним из них.

И все-таки что-то заставляет ее обратиться со своими тревогами к Люку – просто чтобы узнать его мнение.

Скайуокер хорошо помнил какое-то неясное волнение в глазах сестры, когда она впервые спросила его о том, может ли Бен обладать чувствительностью к Силе. Однако тогда рано было делать выводы. Все, что он мог предложить Лее – это тщательно наблюдать за мальчиком. Ведь если ее подозрения оправдаются, необходимо начать его обучение как можно скорее. Чем старше человек – тем трудней ему обуздать свои страсти.

– Может, ты хочешь прекратить? – робко спросил Люк сестру.

– Нет, – Лея уверенно покачала головой.

Теперь она находила странное удовлетворение, заставляя себя переживать мгновения их с Беном прошлого – своего непростого, но, как теперь думалось ей, все-таки счастья.

Проходит время, Бен становится старше. Несмотря на нервозность, на склонность к истерикам, он растет развитым и очень добрым мальчиком. Он любит копаться в различных механизмах и мечтает летать вместе с отцом. Хан учит его пилотировать «Тысячелетний сокол» и часто шутит, что, когда Бенни подрастет, то сможет работать в отцовской компании. Сейчас Лея готова верить, что ее опасения были напрасны, ведь с каждым днем ее сын все больше становится похож на своих ровесников. У него нет друзей в школе? Ну и что, он просто нерешительный и замкнутый, со временем пройдет и это. Одноклассники считают его странным, не от мира сего? Ну и пусть! Для матери ее мальчик все равно самый лучший.

Последние несколько лет перед разлукой с сыном они если и не сумели стать в понимании Леи настоящим счастливым семейством, то, во всяком случае, максимально приблизились к этому статусу. Да, они с Ханом часто оставляют сына одного. Мать сутками пропадает в сенате, отец – в длительных рейсах, или просто с приятелями на гонках. Однако свое длительное отсутствие они оба стараются компенсировать: вниманием, лаской, частыми подарками, исполнением маленьких прихотей. Бен растет, как настоящий принц, имея все, что только пожелает: горы игрушек, любые развлечения, любые сладости, стоит только попросить. Но он по-прежнему одинок.

До сих пор Лея корила себя за то, что упустила время. Вечно занятая, героически отдающая все свои силы на благо молодой Республики, она не заметила момента, когда все началось. Когда ее сын распознал в себе чувствительность к Силе – он сделал это самостоятельно, без участия родителей, или дяди Люка. Когда Сноук впервые вторгся в его разум, чему несведущий, наивный маленький мальчик, истосковавшийся хоть по какому-то обществу, конечно же безумно обрадовался…

Органа решительно открыла глаза.

– Все, довольно!..

Люк безоговорочно отпустил ее сознание. То, что ему случилось только что пережить вместе с нею, оставило тяжелый след в сердце магистра.

– Был ли у нас хоть один шанс стать просто семьей? – тяжело качая головой, спросила Лея то ли брата, а то ли само проведение.

– Вы были семьей, – на губах Люка появилась мягкая, едва уловимая взгляду улыбка. – Вы любили друг друга. В академии Бен часто вспоминал те времена, которые провел дома. Он, конечно, жаловался на то, что вас с Ханом где-то носило, но в целом, его память была наполнена счастливыми минутами.

Лея едва не задохнулась, подумав, как больно, должно быть, приходилось ее сыну – знать, что именно родители, те самые люди, которыми он восхищался и которыми дорожил, предали его. Обрекли расти в монастыре, словно сироту.

– Я всего лишь хотела уберечь его… – прошептала она, оправдываясь сама перед собой.

В который раз она повторяла одно и тоже: «Хотела уберечь. Но вместо этого сделала только хуже».

Между нею и Люком повисла напряженная тишина.

– Не вини себя, – произнес, наконец, Скайуокер. – Дело вовсе не в том, что ты была Бену плохой матерью. Просто ты слишком многое на себя взвалила. Ты не справилась, Лея. Только и всего.

Вероятно, даже оставив сына при себе, она не смогла бы бороться с угрозой Сноука в одиночку, и все равно потеряла бы Бена, однако в этом случае им не удалось бы узнать все те подробности о личности Верховного лидера Первого Ордена, которые удалось выяснить Люку.

– А почему Хан не интересовался жизнью Бена? – внезапно спросил Скайуокер, припомнив, что за те пятнадцать лет, что он опекал племянника, Лея предпринимала хоть какие-то робкие попытки общаться с мальчишкой, тогда как его отец вовсе исчез с горизонта.

– Он интересовался, – уверила Органа. – Всякий раз, возвращаясь домой, он первым делом расспрашивал об успехах Бенни в академии. Но… – она развела руками, – тебе ведь известно отношение Хана ко всему, что связано с Силой. Это – нечто за гранью его понимания. А натура Хана всегда была таковой, что он предпочитал избегать тех вопросов, в которых ничего не смыслит. Со временем Бен стал для него тайной за семью печатями. Скорее всего, Хан просто боялся, что после длительной разлуки не найдет, что сказать повзрослевшему сыну. Их жизненные пути слишком разнились между собой.

Иногда она видела в глазах любимого мужчины обиду и глухую тоску. Ведь это она, как ни крути, разлучила их с сыном, не спросив согласия ни у одного, ни у другого. Однако, судя по рассказам Люка, Бену было хорошо на Явине, учение джедаев и вправду занимало его, он успел многого добиться. Помня об этом, Хан даже не пытался встревать.

Не найдя, что еще сказать, Люк привлек сестру к себе.

Все, что произошло с Беном, было от начала и до конца сплошной чередой трагических ошибок и взаимного недопонимания, приправленного ложью Галлиуса Рэкса. «Но все еще можно исправить, – твердил себе магистр, уже не скрывая, что Лее удалось заразить его своей верой, своей пылкой надеждой на второй шанс. – Только бы нам найти Бена живым…»