Текст книги "Исправляя ошибки (СИ)"

Автор книги: Раэлана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 62 страниц)

Место назначения оказалось не так далеко. И по счастью, верхние уровни охранялись не так тщательно, как те, что расположены ниже и где содержатся действительно опасные преступники. Единственный, кто повстречался Люку на пути, был низкорослый дроид из обслуживающего персонала, очевидно, исполнявший обязанности уборщика или разносчика пищи. Джедай предпочел избежать встречи с механическим существом, вовремя завернув за угол. Конечно, эта железяка едва ли могла навредить ему, но к чему лишний раз рисковать, выдавая свое присутствие?

Отыскав нужный проход, Скайуокер торопливо поднялся по ступеням, в конце которых его ожидала плотно запертая дверь и тяжелая металлическая решетка. Здесь он затаился в тенистом углу между стеной и выходом, рассчитывая, что его не заметят, во всяком случае, сразу.

Сбоку располагался еще один выход, который вел в боковую часть двора. Именно этим путем Люк намеревался уйти в случае удачи.

Вновь и вновь он повторял в уме алгоритм предстоящих действий, и каждый раз с сожалением понимал, насколько зыбкой была их задумка, сколько она содержала условностей и пробелов. Но лучшего плана придумать было невозможно, поскольку удача, увы, так и не предоставила лучших условий.

Наконец, в коридоре раздались звуки тяжелой военной поступи – так, словно шел целый отряд. Люк приготовился к ответственной минуте.

Это действительно был конвой, сопровождавший заключенного.

Скайуокер растерялся, заподозрив нечто настораживающее, еще до того, как увидел пленника, идущего в окружении охраны. За годы, прожитые с ним бок о бок, он научился безошибочно распознавать ауру племянника, его индивидуальный след в Силе; это было так же верно, как собственный запах человека, отличный от любого другого. Сейчас он не чувствовал Бена; готов был даже поклясться, что того нет поблизости и в помине.

Люк поторопился прислушаться к Силе получше. И вновь не уловил ничего.

Потом он бегло увидел фигуру пленника. Лица было не разглядеть, но даже одной фигуры достало, чтобы подтвердить внезапные подозрения джедая. Этот парень, кем бы он ни был, не обладал таким же высоким ростом, как Бен, и, кажется, не имел, в отличие от него, привычки сутулиться. Эти сумрачные детали, эти незначительные подробности, неуловимые обычному взору, наметанный глаз близкого человека увидел тотчас.

На лбу у Скайуокера выступил пот. Случившееся застало его врасплох.

Чтобы убедиться, что перед ним не Бен, Люк пригляделся вновь. В конце концов, минувшие годы порядком притупили его память, да и сам племянник мог, даже должен был измениться. Определенным изменениям под влиянием Темной стороны наверняка подвергалась и душа – и, стало быть, его аура…

Однако в глубине сердца Люк сознавал, что лишь обманывает себя. Он был почти уверен, что среди небольшой толпы, шествующей мимо, нет ни одного человека, чувствительного к Силе.

Понимание случившегося приходило постепенно, но когда все, наконец, встало на свои места, то показалось настолько очевидным, что Люк даже подивился, отчего не предвидел подобного поворота с самого начала. Этот обман едва не сбил с толку его – прославленного джедая. Чего уж говорить о толпе, большинство присутствующих в которой прежде в глаза не видели Кайло Рена?

Растерянный, Люк позволил процессии пройти мимо него и беспрепятственно двинуться дальше.

Вновь оставшись один, Скайуокер облокотился о стену и закрыл ладонью глаза. В таком положении он стоял неподвижно некоторое время. Недоброе предчувствие коснулось его души. Где же сейчас настоящий Бен? Жив ли он еще? Есть ли смысл искать его здесь, в бункере, или, быть может, его давно отсюда забрали?

Люк с ужасом понимал, что ему даже не на что опереться в дальнейших поисках. А на промедление и раздумье не было времени; любая заминка могла повлечь за собой неприятности для каждого из участников сговора, но главное – для Леи.

Вновь и вновь Люк судорожно обращался к Силе, однако Сила молчала. Магистр был не способен уловить присутствие племянника. Причиной тому могли послужить пресловутые исаламири, о которых его предупреждала сестра. А может быть, Бен сам отгородился от других, крепко заперев свое сознание на замок; Лея недавно упоминала об этой его склонности. Но может статься и так, что юноша находился без сознания. Или был мертв.

«Прости, Лея, – мысленно сказал Люк сестре, понимая, что непоправимо остался в дураках. – Похоже, я снова тебя подвел…»

***

Кругом и вправду собралась небольшая толпа. Представители высокого сословья – военные и гражданские лица, доверенные сенаторов, члены военного совета и лично канцлер стояли за решетчатой оградой, обособившей место, предназначенное для казни преступника, от прочего пространства площадки, вперемежку с представителями прессы.

У Леи дрожали руки. Лицо ее было бледно – бледность эта, впрочем, играла сейчас на руку, добавляя правдоподобия ее вынужденной роли. Опершись на руку Калуана, генерал Органа мертвецки крепко вцепилась ему в локоть, стараясь удержать волнение. Каждую секунду она ожидала, что в ее мозгу заговорит голос брата, сообщая, что все получилось и что Бен теперь в безопасности, но пока этого не случилось, Лея закономерно не могла заставить себя успокоиться.

Повстречавшись взглядами с Викраммом, Органа холодно раскланялась с ним и показательно отошла в сторону. Она не намерена была скрывать, что предпочитает отныне держаться подальше от этого человека. Довольно и того, что он увидел ее сегодня, хотя должен был отлично понимать, чего ей стоило здесь появиться.

Внезапно, подчиняясь общему порыву, собравшиеся разом вскинули головы. Каждый старался получше рассмотреть колонну людей и дроидов, появившуюся из входа в бункер. Генерал до крови закусила внутреннюю сторону щеки. Ее душу охватило пламя.

Лея видела на лицах окружающих выражение одинаковой, глухой злобы, которая передавалась в толпе, как зараза, от одного к другому, тем самым как бы копируя самое себя. Все эти люди ненавидели того, ради кого собрались здесь, чтобы видеть, как он умрет. Но ненавидели не по отдельности, а все разом, поскольку чувство это было коллективным, стадным чувством.

– Что-то не так, – шепнул Иматт на ухо Лее.

Если бы все шло, как задумано, Скайуокер уже успел бы похитить пленника.

Генерал инстинктивно сделала вид, что не услышала этих слов. Она и сама понимала, что происходит что-то, чего их план не предусматривал. Однако надеялась, надеялась до последнего, что ничего еще не потеряно.

Мысленно Лея, не переставая, взывала к брату и ожидала его ответа с тем необычайным трепетом, который известен лишь любящему, готовому к жертвенности сердцу.

Наконец, она услыхала:

«Прости, Лея. Похоже, я снова тебя подвел…»

Еще не догадавшись об истинном значении происходящего, Органа поняла одно – что Люк по каким-то причинам потерпел неудачу.

Большего ей знать не требовалось. Лицо пожилой женщины исказилось рыданием. Дыхание сперло, действительность вдруг стала пугающе расплываться перед глазами, словно краски на полотне, угодившем в воду.

С самого рождения Лея Органа привыкла к борьбе, и даже в мирное время, казалось, продолжала сражаться с неведомым противником. За целую жизнь судьба нанесла ей достаточно ударов, стремясь поразить отчаянную гордость этой несгибаемой маленькой женщины, и ее склонный к самоупоению идеализм. Так что, если за нею еще сохранились какие-то грехи, то Лея, во всяком случае, верила, что уже расплатилась вперед. Однако происходившее сейчас выходило далеко за пределы искупления; это был настоящий удар. Впервые в жизни не находя в себе мужества снести потрясения, генерал готова была сломаться под напором невероятной жестокости обстоятельств.

На долю секунды Калуан испугался – ему показалось, будто генерал готова лишиться чувств. Однако Лея усилием воли сумела побороть слабость.

Прикрыв себе рот рукой, чтобы удержать рвущееся наружу отчаяние, она сделала небольшой шаг к решетке, вглядываясь в фигуру заключенного, почти невидимую среди солдат, с поражающей алчностью – на такой взгляд способна лишь материнская любовь, которая, переступая определенную черту, приобретает почти демонические свойства. Подсознательная уверенность генерала Органы состояла в том, что сердце ее не выдержит, и что ей с минуты на минуту тоже суждено упасть замертво – тотчас следом за Беном.

Охрана расступилась, оставив скованного пленника у стены в одиночестве. Наступила тишина.

Лея в последний раз взглянула на сына. Почти половину лица молодого человек закрывала толстая повязка, мешая разглядеть его.

Наконец, сомнения закрались и в ее душу. В одночасье подавив рыдания в груди, генерал замерла – в ее неподвижности было что-то неожиданно враждебное, хищное. Так настороженно замирает зверь, почуявший добычу.

Лея стояла, не шелохнувшись, когда на ее сына обрушился шквал выстрелов, и тот сразу же упал, доведя тем самым устрашающее действо до логического завершения. И когда кто-то из расстрельной команды, отложив оружие, подбежал к нему, чтобы засвидетельствовать смерть, факт которой и без того уже ни у кого не вызывал сомнений. И даже когда тело казненного унесли с площадки, и стрелки удалились следом, и зрители вокруг, смущенно и как-то стыдливо переглядываясь (потому что вид чужой смерти всегда влечет смятение и стыд, по крайней мере, в первый мгновения), тоже начали расходиться, генерал, застыв на месте, бледная, словно призрак, продолжала глядеть в одну точку, как будто случившееся нисколько ее не тронуло. Ее спутнику впору было заподозрить, будто пожилая женщина, неровен час, повредилась умом. Ее руки мелко дрожали, а взгляд выражал такой сверхъестественный ужас, словно перед взором генерала Органы, незримая для всех остальных, распростерлась сама Бездна.

Только когда Иматт, не на шутку перепуганный таким окаменевшим воплощением безысходности, принялся торопливо и расторопно трясти Лею за плечи и громко звать ее по имени, наплевав на звания и прочие воинские условности, та, переведя на него все еще мистически завороженный взгляд, прошептала то, что Калуан едва сумел расслышать. Но когда расслышал, то справедливо принял за еще одно свидетельство надвигающегося безумия.

– Это не он… – произнесла Лея, пораженная и до крайности напуганная. И повторила, по большей части, чтобы заставить саму себя поверить в реальность того, что только что видели ее глаза: – Это не Бен…

***

… Кайло, подрагивая, отвернулся от экрана. Во взгляде бархатных его глаз читалась смесь ужаса, непонимания и презрения – к обману, который заставил умереть его имя, но не его самого.

– Теперь вы все видели, – бесстрастно констатировал Диггон. – Вас больше нет, Рен. Вы мертвы – стало быть, над вами больше не властны никакие законы.

Он дал пленнику время – пару секунд – чтобы тот мог полноценно осознать смысл сказанного. Затем продолжил:

– Закон отныне не способен навредить Кайло Рену. Однако он и не защищает вас.

Кайло молчал, однако в глубине его странно покрасневших глаз ясно читалось: «Будьте вы прокляты».

– Обратите внимание, Соло, у вас есть шанс. Уникальный шанс, умерев, сохранить свою жизнь и даже свободу. Навек распрощаться с Кайло Реном. Жить отныне так, как вам хочется. А что до Кайло Рена, он сделался мучеником, как вы того и хотели. Никто и никогда не обвинит его в предательстве – мертвецы не могут раскрыть никаких тайн.

Юноша по-прежнему не говорил ни слова. У него кружилась голова.

Наконец, Диггон перешел к заключительному этапу своих настойчивых увещеваний.

– Как видите, все преграды устранены, – сказал он. – Остальное зависит только от вас. Дайте Республике то, что она желает получить – и она достойно отплатит вам. Если же вы откажетесь… что ж, мне придется прибегнуть к иным методам убеждений, которых закон не предусматривает. И учтите, никто – ни ваша мать, ни ваши приятели-рыцари, ни агенты Первого Ордена, – не станет искать вас, потому что для всех вы только что были казнены. В моей власти подарить вам как жизнь, так и смерть (но смерть отнюдь не столь быструю и легкую, какую принял ваш двойник). Все зависит только от вашего слова.

Кайло хранил тишину еще несколько мгновений, в течение которых он не пошевелился. Его руки тряслись; юноша выглядел ошеломленным – зрелище собственной казни, как ни крути, возымело свой эффект – однако вовсе не сломленным. Даже сейчас он был поразительно похож на мать. В эти же самые мгновения там, наверху Лея глядела с таким же потрясенным видом на площадку для расстрела, откуда всего минуту назад унесли тело неизвестного молодого человека, которого все посчитали ее сыном, и судорожно гадала, где же теперь истинный Бен Соло.

Затем пленник вдруг рассмеялся. Неужели враги решили купить его, пойдя на такую пошлую уловку? Или рассчитывали устрашить демонстрацией убийства ложного Рена? А теперь вот еще и пытаются смутить его угрозами, глупцы!

– Никогда…

Он выдавил лишь одно слово, однако попытался произнести его так, чтобы у Диггона не возникло сомнений, что отказ пленника окончателен. Что тот не пойдет ни на какие сделки, тем более со лжецами, вроде него, или самого Верховного канцлера (ведь майор наверняка не решился бы на такого рода обман, не заручившись поддержкой своего влиятельного друга).

– Подумайте… – Диггон вновь принялся было за свое.

– Никогда, – повторил Бен так же тихо и уверенно.

Разведчик поглядел ему в глаза – и, увидав полный твердости взгляд, все окончательно понял.

– Жаль, – только и оборонил он.

Рыхлые пальцы Диггона собрались в кулак, который внезапно обрушился на лицо пленника. Не ожидавший удара – такой изумительной и грубой подлости – молодой человек едва не упал со стула.

Вскинув голову, майор с усмешкой наблюдал, что теперь станет делать его подопечный.

– Вы и ваша дражайшая матушка напрасно надеялись провести меня, – отвратительно спокойно произнес он. – Было в высшей степени наивно полагать, что я не догадаюсь о вашем секрете. Темный джедай, который идет на смерть, даже не пытаясь применить Силу, чтобы обрести свободу… полагаю, это весьма унизительно, внезапно лишиться своих способностей, не так ли? Несостоявшийся темный владыка. Жалкое зрелище. Вы…

Договорить он не успел.

Боль от унижения пересилила боль от пощечины. Унижение разрывало изнутри, ввергая в исступление. Только теперь Кайло полноценно осознал нынешнее свое положение – куда худшее, чем положение приговоренного к смерти: бесправный мертвец, полностью отданный в руки врагов, на произвол воли майора, как выяснилось, имевшего склонность к неординарным выдумкам. Ясно, что больше тот не намерен с ним церемониться.

Позабыв обо всем, пленник дернулся вперед – и Диггон, лишившись опоры под ногами, полетел навзничь. Кайло с удовлетворением заметил пару капель крови на каменном полу.

Впрочем, и его маленькое торжество не продлилось долго. Сработал закрепленный на шее механизм. Пленник ощутил небольшой жалящий укол, и тело его сковало неподвижностью.

Майор поднялся и, утерев ладонью кровь с лица, отдал распоряжение охране.

Еще один удар, на сей раз в затылок – последнее, что Кайло довелось почувствовать.

Комментарий к XXXIV (II)

Ну вот, разделалась-таки с одной из самых напряженных и затяжных глав. Честно говоря, порядком выдохлась, и чувствую, что после такого долго буду трястись, как осиновый лист.

Думаю, некоторые поймут, при каких обстоятельствах родилась идея с подменным Реном.) Благодарю Diegas за подачу мотива. И дражайшего супруга – за ценные подсказки с организацией спасательной миссии.

========== XXXV ==========

– Где он?!

Лея уперлась ладонями в широкую грудь какого-то крепыша из личной охраны Верховного канцлера и принялась с силой барабанить по солдатской броне. Крылья ее носа яростно раздувались. Бархатные карие глаза отчаянно горели.

Она не желала слышать никаких разумных доводов. Даже вмешательство майора Иматта, который все еще держался за спиной у генерала Органы, и то не могло ее остановить. Ужас, пережитый ею несколькими минутами ранее, смешался в ее рассудке с недоумением – по какой причине Викрамм решился так грубо надругаться над ее материнским страхом и над ее скорбью? неужели он мог всерьез подумать, что мать, даже если бы она не обладала чувствительностью к Силе, не способна отличить свое дитя от постороннего человека?

Эти вопросы не давали Лее покоя; они снова и снова будоражили в ней чувство справедливости, безобразно попранное его превосходительством, и порождали возмущение, гнев, неистовство – истинную бурю в душе. Но главное, что она хотела узнать: где сейчас Бен, если тот убитый вовсе не был им? Генерал собиралась выяснить это во что бы то ни стало – теперь же, не сходя с места.

Викрамму опять-таки повезло, что в это время большая часть чиновников, исполнив свой, признаться, не самый приятный долг, поспешила разойтись. А главное, что журналисты, чья профессия не допускала и минуты промедления, успели убраться. Иначе Верховному канцлеру пришлось бы претерпеть немалый стыд.

Сам глава Республики тоже направлялся к посадочной платформе, когда Лея дерзко преступила ему дорогу.

Лайам перекинулся беглым, исполненным снисходительности взглядом со своим помощником-неймодианцем – единственным из приближенных канцлера, сопровождавшим его на Центакс-I. «Бедная сенатор Органа, похоже, перепутала что-то, а то и вовсе лишилась разума», – вот какой намек содержался в этом его взгляде.

Еще никогда прежде Лея не жалела так, как сейчас, что с нею рядом нет Хана. Уж кому-кому, а ему-то хватило бы наглости и безрассудства стереть с лица этого поддонка его жалостливую полуулыбку, не поглядев на его наряд из ткани веда с бархатным рисунком восходящего солнца*.

Однако вместе с этим отвратительным намеком глаза Лайама таили смятение, которое его помощник не заметил (или, что вероятнее, лишь сделал вид, будто не заметил) из одной только уважительности: «Что, если она все знает? Что, если она и вправду разгадала нашу хитрость?»

Стоит только восхититься умением Викрамма держать себя в руках даже в такую минуту, поскольку смятение его не ограничивалось одним только мимолетным испугом; это был настоящий ужас, от которого у Викрамма разом похолодело в желудке. «Нет, нет, – уговаривал он себя. – Не может быть, чтобы она узнала…» Ведь они с Клаусом условились не сообщать ни единой живой душе о своей задумке. Даже те люди, которые должны были сопровождать майора Диггона в предстоящей поездке и впоследствии оказывать помощь в его работе, – даже они до последнего оставались в неведении. Тот убитый юнец был похож, в самом деле похож на Рена, словно родной брат. С закрытым лицом, в толпе солдат, к тому же, издали… как можно было отличить?

Он успокаивал себя, не желая знать, однако в отдаленном уголке разума все же зная, что проиграл. Генерал Органа, без сомнения, махом раскусила обман, такой изощренный на первый взгляд, – об этом говорили ее глаза, исходящие каплями гнева и одновременно надежды; искрящиеся, подобно драгоценным камням. Этот взгляд, эти слезы невозможно было истолковать никак иначе. И те слова, которыми он, Лайам, себя успокаивал, являлись не более чем обычным суесловием, идущим от слепоты и малодушия.

Такой поворот наверняка означал бы для самого Викрамма позорное окончание политической карьеры – в том случае, если Лея пожелает предать огласке свою догадку. Потому он не мог просто проигнорировать выпад главы Сопротивления, как бы отчаянно не хотел этого, хотя именно так и собирался, вероятно, поступить поначалу.

Быстро угадав, что от него требуется (будучи, очевидно, весьма расторопным и исполнительным слугой) неймодианец подошел к генералу Органе.

– Сьенатор, прошу вас следовать за нами.

Звучание неймодианского произношения заставило Лею поморщиться. Она была далека от ксенофобии, присущей поборникам Империи. И все же, некоторые расы – в частности, коренные обитатели Неймодии – вызывали у нее подсознательное отторжение. Вероятно, по причине наследственной памяти, поскольку кровные ее родители в свое время достаточно натерпелись от возглавляемой неймодианцами Торговой Федерации.

С мгновение Лея колебалась. Инстинктивно она опасалась доверять Викрамму после того, что видели ее глаза несколько минут тому назад. Да и Калуан, судя по его виду, был вовсе не рад такой затее.

Однако страх за сына и естественная злоба на омерзительный обман быстро взяли свое. Лея, как могла, совладала с собой. Она кивнула своему спутнику, давая понять, чтобы Иматт не беспокоился о ней, после чего удалилась вслед за Викраммом и его свитой в ту сторону, где стояла личная яхта Верховного канцлера. Это был корабль класса «Вершина» производства корпорации «Веккер», один в один похожий на печально известную «Хевурион Грейс».

Когда они с Викраммом остались вдвоем, Органа выговорила, зло чеканя каждое слово:

– Что вы сделали с моим сыном? Не пытайтесь меня обмануть, Лайам. Если вас не страшит Высший суд, то побойтесь хотя бы собственной совести. Кого вы расстреляли вместо него?

Другого преступника, осужденного законом на смерть? Или просто первого попавшегося под руку, арестованного за незначительную провинность мальчишку с нижних уровней столицы, который имел хоть какое-то внешнее сходство с Беном?

Викрамм молчал. Что он мог сказать? Генерал Органа наверняка и сама прекрасно понимала, что вся эта затея идет не иначе как от Диггона.

А этот тип – как известно из жизненного опыта, – готов на все; готов даже пролить невинную кровь, лишь бы доказать свою состоятельность. Не зря, ох не зря она с самого начала опасалась подпускать его к Бену!

– Если вы немедленно не скажете мне, что стало с моим сыном, я сообщу о вашем обмане всем – сенату, военному совету, прессе, наконец, вашим избирателям, – выдавила Лея с угрозой.

Увиденное, конечно, повергло ее в шок. Казнить одного юношу вместо другого – это невозможно уложить в голове! Однако случившееся, по крайней мере, позволяло надеяться, что настоящий Бен все еще жив.

Понимая, что генерал Органа со своими угрозами опасно приблизилась к тому, чтобы загнать его в угол, Викрамм внезапно перешел в наступление.

– Ваш мальчик жив, – перво-наперво подтвердил он.

Трудно сказать, ослабила или усилила эта новость волнение в душе у Леи – однако на сей раз волнение было радостным, почти счастливым. «Жив…» – беззвучно прошептали через облегченный выдох тонкие, побледневшие ее губы. Ее сыну не успели причинить вреда – это было самым главным.

– Где он? – почти прорычала Лея с долей исступления в голосе.

– В надежном месте. И если вы желаете, чтобы он и дальше находился в безопасности, вам, генерал, следует умерить свой пыл и помалкивать о том, что произошло.

Этот внезапный подлый удар заставил Лею содрогнуться. Она не думала, что Викрамм решится так откровенно шантажировать ее.

– Как вы смеете? – спросила она шепотом.

Она положила на алтарь служения Республике всю свою жизнь, отдала все силы, поступилась счастьем и благополучием своей семьи – и вот как Республика отплатила ей за верность. Сперва позор, учиненный в сенате шесть лет назад, а теперь и эта история. Неужели все те годы, что она, не переставая, варилась в густой политической каше, не позволили ей добиться должного авторитета, чтобы заставить оппозицию считаться с ее мнением?

Будто прочтя ее мысли, канцлер проговорил, надменно приподняв голову (отчего рыхлость его подбородка стала гораздо заметнее):

– Смею, дорогая сенатор Органа. Не забывайте, что судьба Республики лежит на моих, а вовсе не на ваших плечах. Я и так сделал для вас достаточно: я согласился закрыть глаза на то, что вы больше месяца скрывали государственного преступника, хотя это обстоятельство давало повод обвинить в измене и вас, и Сопротивление в целом…

– Только не говорите, будто пошли на эту милость из уважения ко мне, – Лея чувствовала, что ее язык приобретает все большую резкость. – Вы не желали предавать огласке эту историю, потому что опасались конфликта с Сопротивлением, понимая, что наши бойцы нужны вам, пока флот Республики не восстановит свои прежние ресурсы.

– Я и сейчас не хотел бы, чтобы между правительством и командованием Сопротивления встали какие-то разногласия. Для того вы и ваш заместитель вошли в состав военного совета.

– Не стоит повторять эти прописные истины, Лайам. Я и так знаю их. Вы преследовали лишь собственные цели, замалчивая и события на Эспирионе, и настоящее имя преступника Рена, и обстоятельства гибели генерала Соло, и…

– Довольно! – оборвал ее Викрамм. – Я исходил из интересов вверенного мне судьбой государства.

– Уж не этими ли интересами вы руководствовались, когда позволили Диггону пытать моего сына?

Воспоминание о том, что довелось недавно пережить Бену – а вместе с ним и его матери, – заставило гнев, уже было отпустивший ее душу, вновь собраться в горле болезненным комом.

И тут страшное осознание, наконец, настигло ее: пытки. Служащие Разведывательного бюро по инициативе Диггона мучили Бена, чтобы заставить его выдать стратегически важную информацию. Теперь мнимая казнь Кайло Рена окончательно развязала им руки.

Потрясения этого дня уже достаточно подточили ее восприятие, благодаря чему Лее казалось, что ее, наверное, уже ничто сегодня не удивит. Иначе она и вправду могла бы не сдержаться. Генерал чувствовала, что готова растерзать на месте того, кто допустил подобное; кто отдал жертву, отныне беззащитную с точки зрения закона, на растерзание палачам.

Ей пришлось умолкнуть ненадолго, чтобы совладать с неровным, возбужденным дыханием. Вновь и вновь она повторяла в уме, что не ожидала таких вероломства и жестокости.

– Лея… – Викрамм поглядел ей в глаза – и встретил в них только холод. Однако он продолжил, надеясь, что его речь сумеет если не смягчить, то хотя бы образумить эту дерзкую женщину: – Такова действительность. В отношении вашего сына я готов был пойти на многое, вы не можете отрицать этого. Однако юноша сознательно добивался для себя самого сурового приговора. Вы ведь слышали, он сознался во всем, нисколько не колеблясь…

– И это дало вам повод выдать его разведке?

Теперь его превосходительство окончательно убедился, что генерал Органа разгадала их с Диггоном уловку. Впрочем, разве ее догадки что-то меняли? Дело уже сделано; смерть этого безымянного мальчишки, ложного Рена – сколь бы незначителен тот ни был сам по себе, – отрезала путь назад. Оставалось доиграть партию до конца.

– Выбирая между интересами единственного человека, военного преступника и врага Республики, и интересами своих сограждан, чему, по-вашему, я должен был отдать предпочтение?

– Закону. Справедливости, гуманности. Основополагающим принципам государства, чьи интересы, по вашему же заявлению, вы отстаиваете. Только подумайте, Лайам. Как вы можете говорить о верности Республике и демократии, грубо пренебрегая тем, что составляет их ядро, их главную часть?

Нельзя построить здание, не заложив фундамента; не бывает хорошего фрукта с гнилой сердцевиной. Уважение к закону, превосходство закона над всем, включая высочайшую власть, равноправие, гуманность – вот то, на чем построена Республика и за что она, генерал Органа, сражалась большую часть жизни. Без самого главного Республика не может существовать. Лея пыталась донести это до сознания Викрамма.

Однако тот упрямо не слышал ее, продолжая утверждать свое. А потом и вовсе заявил, что ничего другого, кроме наивной идеологической чепухи, он и не рассчитывал услышать от женщины, страдающей, судя по всему, затяжной формой поствоенного синдрома (последствием которого можно по праву считать создание Сопротивления). Вновь в душе Лайама Викрамма взяло верх давнее предубеждение.

Лея ответила обжигающим взглядом.

– Вы правы, Лайам, мне известно, что такое война. А также, в отличие от вас, я узнала на своей шкуре, что такое пытки. Это ужасная, недопустимая мера, которая лишает человечности обе стороны – и палача, и жертву. Оттого Мон и хотела запретить подобное раз и навсегда. Ни одна цель этого не стоит. Пожалуйста… – Ее голос вдруг переменился, став теплее и мягче. Теперь она говорила с ним так же открыто и пронзительного, как в тот раз, когда едва успела прибыть в столицу. – Пожалуйста, Лайам. Если не ради меня, не ради Бена, то ради Республики, за которую вы в ответе, ради вашего народа и собственной души откажитесь от этой затеи.

На мгновение в глазах канцлера действительно появилось нечто, внушающее надежду: какая-то чистота и ясность; какая-то особая глубина. Казалось, он готов, в самом деле готов прислушаться.

Однако вскоре эта иллюзия бесповоротно погибла. Викрамм вдруг издал странный, короткий вскрик, который, однако, прозвучал слишком высоко и надрывно для обыкновенной насмешки. А затем поглядел на Лею так, словно она и вправду была законченной сумасшедшей.

Разве может человек – политик, военный, действительно желающий блага Республике и народам принадлежащих ей миров, – будучи в здравом уме, говорить такое? Просить отказаться от единственной удачи, которую им удалось снискать? Воистину, идеализм на грани помешательства – это семейная черта Скайуокеров. Вместе с ограниченностью, глупостью и спесью.

– Едва ли мы с вами поймем друг друга, – со вздохом констатировал Лайам. – Вы живете среди призраков, Лея. Вы мыслите нереальными понятиями, не представляя, что такое ответственность за целое государство, тем более, в военное время. Я обязан поступить с вашим сыном так, как поступил бы с любым ценным военнопленным, если бы он вел себя аналогичным образом.

– Так с пленниками поступает только Первый Орден, – заметила Лея.

– Первый Орден сейчас побеждает нас, – парировал Викрамм.

– Но не их жестокость тому причиной.

– Не жестокость, а превосходство сил и тактическое преимущество. Они располагают большей информацией о нас, чем мы о них.

Лея на миг отвернулась, досадливо скривившись. Возможно, Лайам прав, и то государство, за которое она сражалась еще со времен своей юности – это царство равноправия, свободы и огромных возможностей существует и всегда существовало только в ее воображении? Если так – а Лея готова была признать, что это так – вся жизнь ее, выходит, прожита впустую. И их так и несостоявшаяся семья с Ханом – их так и не сыгранная свадьба, их ребенок, выросший без родителей, – все это было ненужной жертвой.

Впрочем, сейчас точно не время углубляться в такого рода рассуждения.

Она вновь подняла глаза на мужчину, в котором все отчетливее видела пустую куклу. Пустота вместо находчивости, мудрости и доброты – тех качеств, что необходимы каждому правителю.

– В таком случае, ваше превосходительство, я счастлива лично сообщить вам новость, которая, очевидно, вас обрадует. Вчера я официально сложила с себя обязанности главы Сопротивления. Приказ о моем увольнении будет готов в течение суток. Тогда я сделаю заявление, чтобы поставить в известность общественность.