Текст книги "Телешоу «Научи меня любить» (СИ)"

Автор книги: Mr Abomination

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 71 страниц)

Лишь раз волк ощутил полное удовлетворение. В одно прохладное утро, ничем не отличимое от тех, что наступали до того и собирались наступить после, зверь приблизился к пленительному созданию, раздумывая, чего ему хочется от него больше: ласки или плоти.

Но ты ведь можешь получить и то и другое.

Одновременно.

Подумал волк и сам поразился пришедшей в голову мысли, настолько она оказалась дикой и осмысленной одновременно. И волк поддался животным инстинктам, напал на желанное создание, прижал его к камню, но не вгрызся в шею, как делал это обычно, а начал жадно облизывать светлую, покрытую веснушками и шрамами кожу. Человек не двигался с места, не сопротивлялся, не выражал ни единой эмоции по поводу происходящего, и волка это неимоверно взбесило. Тогда животное все же вцепилось в плечо своей жертвы, рывком перевернуло парня на живот и вжалось в него, содрогаясь от переполняющего возбуждения. Никогда волк не был настолько близок к своей цели. Лишь в это мгновение, вжимаясь в чужое горячее тело, ощущая его неповторимый запах, истекая соком внизу живота, что сочился наружу и вязкими каплями падал рыжему на поясницу, зверь понял, чего же он хочет. В тот день волк, возжелавший человека, обладал им всем без остатка, проникал в горячую, но тугую плоть, утоляя годами нараставший голод. Но позже, угомонив разъедающую изнутри похоть, придя в себя от жуткого дурмана и осознав, что он наделал, зверь, поджав хвост, убежал в самую глубь леса, и затем еще долго заунывный вой оглашал все вокруг, пропитывая воздух волчьей болью и сожалением.

Далеко не сразу волк позволил себе вновь показаться на глаза изнасилованному им созданию. Он пришел к нему с одной лишь целью – разорвать на куски рыжего парня, тем самым Освободившись от одержимости им. Но зверь так и не решился исполнить задуманное. Мысль о том, что он останется в этом безграничном лесу абсолютно один, пугала животное. А потому зверь приблизился к пленительному созданию и привычно лег ему на ноги, в надежде получить прощение или же расстаться с жизнью. Мягкое поглаживание между ушей огласило вердикт обнаженного парня. Волк был прощен.

Лес, ставший пристанищем для холодного камня, печального создания и дикого волка, то окрашивался в рыжие цвета и скидывал листья, то покрывался хрустящим инеем, то наполнялся свежестью талого снега. Времена года сменяли друг друга, будто разноцветные карточки. Года утекали, перерастая в десятилетия. Молодые деревца вытягивались в вековые гиганты, растения превращались в перегной, животные плодились и овладевали новыми территориями. Лишь Они не менялись. Волк. Рыжий парень. И Гребаный Камень.

Не одна ночь размышлений потребовалась зверю, чтобы окончательно понять, почему он постоянно злился на рыжее создание и то и дело пытался цапнуть человека. Всё потому, что парень принадлежал не волку. Что бы зверь ни делал, какую бы боль ему ни причинял, как бы ни вгрызался в его оковы и ни зализывал раны парня после, тот все равно оставался на камне. А холодная глыба смеялась над бесплотными волчьими потугами, лишь сильнее прижимая к себе желанного человека новым кольцом из невидимых цепей. Да, камень тоже не принадлежал окружающему миру, не зря же он оставался столь же неизменен, как и волк с человеком. И он так же желал обладать рыжим созданием, как и волк. В слепом холодном противоборстве они раздирали бесценного человека на части, рвали его душу, калечили тело и неуемно соперничали друг с другом, кто же сделает ему хуже и, тем самым, запечатлеется в воспоминаниях парня ярче. Такое вот бездумное, дикое противостояние.

Странно, что при всем при этом человек, как бы его не мучили, оставался спокоен. Он мирно сносил все с ним происходящее, словно воспринимая подобные пытки в качестве наказания за что-то. Да, этот человек умудрялся наказывать себя через ненависть, образовавшуюся между камнем и волком. Он добровольно стал их отдушиной. Но волка это не устраивало.

И год за годом зверь продолжал наблюдать за человеком и размышлять о том, как поступить, как вырвать любимое существо из плена чертова камня. Лес вокруг, тем временем, исчезал. Без видимых причин и при отсутствии людей, деревья сами собой падали наземь, складывались сперва в небольшие избушки, затем в куда более крупные дворцы. Когда же деревьев не осталось, их сменил камень, из которого к небу потянулись огромные небоскребы. Их верхушки вспыхивали оранжевым огнем на рассвете раньше, чем солнце показывалось из-за горизонта, и потухали задолго после того, как светило скрывалось в ночи. Наблюдать за подобным можно было вечно, если бы, конечно, вечность существовала. Но в этом месте претерпевало изменениям все, кроме человека, его камня и волка. Огромный, абсолютно пустой, мертвый мегаполис за какие-то пару сотен лет превратился в руины, зарос настолько, что начал походить на лес, с которого все и началось. Новый виток повторяющихся событий грозил вступить в законные владения, в таком случае трио из иного мира застряло бы в этом месте еще на очень длительное время. Волк чувствовал, что следует спешить. И сейчас, на закате витка, следовало брать ситуацию в свои когтистые лапы. Вот только что же делать? И как справиться с невидимым противником, притворяющимся камнем.

Притворяющимся.

Рыжий парень обыденно сидел на холодной глыбе в окружении теперь уже не гигантских деревьев, но жуткого вида небоскребов, что взирали на человека своими черными прогалами пустых окон. Услышав шорох, рыжий привычно поднял глаза, ожидая увидеть рядом с собой знакомого волка. Он даже обрадовался возможности вновь ощутить его мягкую шерсть или же острые клыки. Но глазам обнаженного существа предстал некто иной. Темноволосый парень стоял напротив рыжего и взирал на создание тяжелым знакомым волчьим взглядом.

– Кто ты? – тихо спросил парень.

– Ты знаешь, кто я. Тот, кто освободит тебя.

– От чего?

– От него, – кивнул шатен на камень.

– Боюсь, это невозможно, – покачал рыжий головой. – Он – часть меня. Моя расплата. Моё покаяние.

– Покаяние в чем?

– В том, что я никогда уже исправить не смогу.

– Какой смысл страдать по неизменному? Если былого не вернуть, не лучше ли двигаться дальше?

– Я бы и рад, – кивнул парень. – Но не могу. Как видишь, мой камень не хочет меня отпускать.

– Твоим покаянием могу стать и я. А от него мы избавимся, – уверенно заявил человек, хватая рыжего за руку и заставляя его подняться с камня. Лязг натянувшейся цепи, что шла от лопаток создания прямо в глыбу, знаменовал скоротечное окончание их совместного путешествия.

– Так вот оно что, – волк впервые увидел цепь, хотя всегда знал о ее существовании.

– Я же говорю, – вздохнул Рыжий. – Он – часть меня.

Но темноволосый парень не собирался мириться с этим. Подойдя к цепи, он вцепился в нее зубами. Противный лязг заполнил собой все вокруг, отразился от развалин и зазвенел в давно опустевших коридорах мертвых руин. Вот только человеческие зубы никогда бы не смогли раскусить такую цепь.

– Это обличие… – вздохнул волк, невольно кусая губы. – Из-за него мне пришлось многим пожертвовать, – пробормотал он, имея в виду свои острые клыки.

– Тебя не узнать, – признался рыжий, и на его губах впервые появилась тень улыбки. Волк лишь продолжал хмуриться, обдумывая дальнейшие действия.

– Что ж, – наконец выговорил он. – Раз вы неразделимы, возьмем его с собой.

– Возьмем куда? – удивился рыжий.

– Обратно. Мы и так здесь уже слишком долго, – пробормотал парень, вставая за камнем и начиная его толкать прямо на рыжее создание.

– Обратно? Я… Не понимаю.

– И я не понимаю, – согласился волк. – Но инстинкты говорят мне о необходимости уходить, – огромный валун неохотно сдвинулся с места и под силовым напором со стороны волка пополз вперед.

– Но куда?

– К вратам.

Волк говорил о тех самых вратах, что возвышались вдалеке все те сотни и тысячи лет, пока зверь и человек находились здесь. Они светились серебром в темное время суток и блестели золотом – в светлое. Не хуже божества они будто наблюдали за зверем и обнажённым юношей все эти годы. Наблюдали за тем, как они теряют остатки себя, утопая в истинной сущности зверя и живущего прошлым человека. И пусть волк давно позабыл свое имя, свою прошлую жизнь и даже истинный облик, каким-то чудом он не потерял ощущение собственной отрешенности от окружающего мира.

– Здесь нам места нет, – пропыхтел он, толкая и толкая камень рыжего парня. – Нам надо туда. Нам обоим. Я чувствую.

– Бесполезно. Их уже не спасти. Фиксируйте, время смерти – восемь часов тридцать две...

– А ну стоять! – женский голос заставил подпрыгнуть врачей, что пытались спасти двух участников Телешоу. На нечеловеческой скорости к ним приближалась девушка в кожаной куртке, тяжелых ботинках и драных джинсах. Выглядела она более чем угрожающе. Утонченный мужчина в белом халате и чуть придурковатом виде на ее фоне выглядел особенно комично, а последний член трио – девушка в пиджаке, узкой юбке и на высоких каблуках – завершал абсурдную картину.

– Есть еще шанс! – провозгласила представительница панк-направления.

– Массаж сердца не помогает, времени прошло слишком много, мозг уже… – взялась было объяснять одна из медсестер, видимо решившая, что девушка – убитая горем знакомая одного из погибших. Но та и слушать ничего не стала.

– Босс, они мне мешают! – сообщила она, кивая в сторону врачей. Не успели те всполошиться, как Нил Хоуни собственной персоной буквально смел людей с дороги, пропуская Геру вперед к остывающим телам.

– Вы ничего не сможете сделать! Это невозможно! – продолжала уже верещать медсестра, возмущенная подобным поведением ворвавшихся в студию незнакомцев.

– Это мы еще посмотрим! – ухмыльнулась Гера, потирая ладони, между которыми уже полыхало фиолетовое пламя.

Шут не был бы Шутом, если бы не находился в гуще событий, при этом оставаясь никем незамеченным. Он с самого начала шоу сидел на арматуре над сценой, наблюдая, как жуткая трагедия разворачивается на глазах у всего мира. Нарастающая суматоха заставляла его неустанно улыбаться. Все получилось даже лучше, чем он предполагал. Паника, истерия и всеобщий восторг, скрытый за наигранным сожалением: человеческая природа во всей своей красе.

Одно лишь Шута чуть-чуть нервировало – Король, который посмел уйти из этого мира на столь длительное время.

– Давайте же, Ваше Величество, – шептал Шут себе под нос, свешиваясь с арматуры и будто стараясь коснуться Найтарусса Макка, распластанного в десятках метрах под ним. – Не верю, что вы не способны справиться с этим. Разве что… – Шута осенила жутковатая мысль, от которой он на мгновение потерял равновесие и чуть не упал с арматуры. – Нет… – тихо запротестовал он, сжимая один из свисающих с капюшона помпонов. – Нет, вы не посмеете! Ради такого, как он?! Все из-за него?! Цельность мира променять на жизнь одного-единственного человека?! Это не по-королевски! Бросьте его! Немедленно бросьте его и вернитесь ко мне! Вернитесь к миру, пока еще не стало слишком поздно!

Вот только Шута никто не слышал и не слушал. Король свой выбор уже сделал.

– Ты уверена? – только и успел воскликнуть Нил.

– А черт их знает! – лишь отмахнулась Гера, с силой ударяя охваченными пламенем ладонями по грудным клеткам обоих скончавшихся. Фиолетовые искры пронзили холодные тела, в мгновение потекли по их венам, проникая во внутренние органы, в сухожилия и мышцы, жировые прослойки и кости.

– Я читала об экспериментах с фиолетовым пламенем. Знаете, что оно делает? Полностью обновляет организм, заставляя клетки делиться с такой бешеной скоростью, что живое существо попросту не выдерживает напряжения, – прошептала она в заметной тишине, которая настала в момент, когда окружающие люди заметили опасное фиолетовое пламя в руках наглой девицы. Медсестра, что до того пыталась было возмущаться, тут же замолкла, один из врачей хлопнулся в обморок, а мимо бежавшая сотрудница Телешоу взвизгнула, но к себе этим ничьего внимания не привлекла.

– Когда пламя добирается до мозга, оно выжигает его и обновляет. Но из-за присутствующей и без него деятельности мозг, не способный справиться с нахлынувшим количеством информации, спекается в буквальном смысле слова. Но что, если он уже отключен? Такие эксперименты запретили до того, как интересующиеся ученые взялись за практическое изучение материала. Посчитали их антигуманными. Что ж, у нас есть шанс стать первооткрывателями, – проговорила девушка, пятясь от двух то и дело сверкающих фиолетовым тел.

– Но что, если дело не в физическом состоянии? – решив оставить вопросы по поводу пламени и причастности Геры ко всему этому на потом, осторожно спросила Ксин.

– Тогда пламя станет для них маяком, ведь оно работает не только на физическом уровне. Ведь это, если честно, и не пламя вовсе.

Волк уже и не помнил, как долго толкал камень хрупкого парня. Быть может, пару лет или целую жизнь. Бывало, он даже забывал о цели, с которой делал всё это.

Зачем?

Задавался волк вопросом.

К чему все это приведет?

Недоумевал он.

Почему бы просто не остановиться и не оставить всё как есть?

Вопрос, которым задавался почти каждый, кто сталкивался с непреодолимым.

И наконец:

Почему я все еще рядом с этим человеком, когда давно мог уйти? Один?

Вопрос, не лишенный истины, ведь волк действительно мог уйти из зацикленной реальности еще тысячу лет назад! Побороть в себе звериные инстинкты, подавить вылезающие наружу страхи и избавиться от фальшивых оков искусственной вселенной. Если бы не Он. Не это рыжее создание, покрытое веснушками с головы и до самых пят. В некоторой степени уродливое и в той же мере притягательное и необходимое зверю, будто воздух.

За рыжим парнем волк и ринулся, его и хотел спасти, а в результате потерял себя, забыл собственную суть, поддался диким инстинктам. Самостоятельно вернуться зверь бы уже не смог. И тогда пришел он – фиолетовый свет, который начали излучать врата. Он пробудил в волке память о человеческом обличье, побудил зверя вспомнить.

Свет манил его к вратам и теперь. Всё сильнее и настойчивее. Но как бы волку ни хотелось кинуться к зовущим вспышкам света, он продолжал толкать и толкать валун рыжего создания, потому что одно он понимал, как ничто другое – без пленительного создания волк уходить не собирался. И решение было окончательным.

– Давай же… Давай же – давай же – давай же! – шептал Шут, не мигая взирая на Найта. – Давай же, возвращайся, иначе все мои усилия к чертям собачьим! Немедленно приди в себя! Брось его! Он слабак! Он не справился! Снова не справился, черт бы его подрал! Брось его и иди же скорее ко мне, мой король! Умоляю… Иначе всем нам конец.

– Неужели мы все же добрались? – еле слышно выговорил худой парень, удивленно взирая на огромные врата, вершина которых пряталась за облаками. – Мы так долго шли, что я уже не помню, с чего всё началось, – слабо улыбнулся он.

– Главное, что я не забыл, – вздохнул Волк, разминая спину. – Этот камень… Он кошмарен, ты в курсе?

– Более чем, – кивнул рыжий парень. – Ты еще не знаешь, что таится внутри.

– Так расскажи, – уже не в первый раз попросил волк.

– Нет, – привычно отказался парень. – Пока не время. Сейчас нам нужно преодолеть врата, не так ли? Ведь фиолетовые вспышки, о которых ты мне рассказывал, за годы нашего странствования почти исчезли. Или сейчас, или никогда?

Волк кивнул, так же взирая на огромные врата, а затем перевел взгляд на небольшую табличку, что возвышалась прямо перед ними на тонком деревянном основании:

«Осторожно, реальность!» – гласила надпись.

– Мне тревожно, – признался рыжий парень, поежившись. – И почему-то все меньше хочется идти туда.

– Мне тоже, – согласился волк, так же ощущая все нарастающее давление.

– Мы могли бы остаться… – с надеждой проговорил рыжий.

– Могли бы. Но не останемся, – возразил волк, подходя к табличке и проводя когтями по надписи. – Зачем нам вечность в неведенье?

– Эту вечность мы могли бы провести Вместе, – возразил рыжий.

– Нет, – нахмурился волк, – пока мы здесь, ты никогда не станешь моим, – вздохнул он, а затем подошел к уже привычному камню и начал толкать его к вратам.

– Что ж… – не стал спорить рыжий парень, в последний раз окидывая взглядом бесконечные просторы места, давно ставшего ему домом. Прощай, бесконечный Тэхонит.

– Мы же вам говорим – все бесполезно! – вырвавшись из хватки Нила Хоуни, зазвенела медсестра. – Они мертвы! Прекратите вандализм над телами!

– Единственное здесь Тело – это вы, – прорычала в ответ Ксин, схватив Дэя за руку и впервые в жизни начав молиться ТехноБогам. Девушка никогда не отличалась особой верой в высшие силы, но знала пару-тройку молитв от матери, которая не просто верила, жила религиозными ритуалами. И теперь, зажмурив глаза, она повторяла и повторяла ТехноМолитву, надеясь на лучшее. Кто знает, быть может, ТехноБоги действительно услышали ее просьбу, или фиолетовое пламя Геры все же возымело результат, вот только с губ обоих игроков сперва сорвались тяжелые хрипы, а затем оба парня одновременно резко подскочили на игровых креслах. Выглядели они ошарашенными и явно не понимающими, где они и что происходит. Пару мгновений они тяжело дышали, пытаясь прийти в себя, пока не столкнулись взглядами друг с другом.

– Я вспомнил, – тихо выговорил Найт, обращаясь к Дэю.

– Я тоже. Увы.

====== Глава 40. Терпение и слезы ======

Уже неделю свинцовые тучи, отливающие перламутром, стягивали небосвод, не позволяя и лучику солнца проникнуть сквозь плотную пелену к изголодавшейся по теплу поверхности. Влажные и вздутые облака казались переполненными водой воздушными шарами, что грозили вот-вот, не выдержав напора, лопнуть, обрушившись на город масштабным ливнем. Но тучи не торопились разрождаться, будто бы желая довести себя до предела возможностей. И даже яркие, больше походящие на небесные спазмы боли, то и дело сверкающие в облаках молнии пронизывали рыхлый небосвод, терзая и мучая его перламутровую поверхность.

Тяжелые, прожорливые тучи не скрывали, а словно поглощали верхние этажи, превращая их в мутные силуэты, окруженные электрическими разрядами. Дороги в виде лент Мёбиуса от сильнейшего непрекращающегося ветра дрожали и ходили волнами, словно сделанные из тонкого куска ткани. И ни один смельчак не решился бы заехать на дорогу, казавшуюся настолько хрупкой.

Пока облака скрывали верхние этажи, внизу царил густой молочный туман, что гулял по узким улочкам и широким проспектам, обволакивая собой все, до чего добирался. Потому фонари и лавочки расплывались в плотной дымке, дома исчезали прямо на глазах. Туман, словно ластик, стирал куски реальности, предметы и даже людей, что, обогнав вас, могли скрыться впереди и раствориться в молочной стене.

Лишь редкая холодная смесь дождя и града порой капала на серый асфальт, образовывая белоснежную пленку, быстро исчезающую под многочисленными грязными следами. И каждый житель Майбурга, что выбегал на улицу за продуктами, решался прогуляться по городским улочкам даже в столь мрачную погоду или спешил на работу, невольно воздевал глаза к пугающим небесам и с возбуждающим ужасом и восхищением взирал на то, что творилось у него над головой. Воистину будоражащая неуемную, изголодавшуюся по острым ощущениям фантазию масштабная картина открывалась его взору, невольно пробуждая в зрителе страх перед природной стихией.

– Который день жители нашего великолепного города наблюдают страшную, но захватывающую дух невидаль – серые дождевые тучи, что опустились на город, начали по странной, необъяснимой причине закручиваться в воронку, образовывая над центром Майбурга черную рыхлую дыру, – заговорил Анжело Кьяре с экранов многочисленных плексотелевизоров, что украшали почти каждую улицу. Яркие искусственные вспышки и насыщенные краски освещали даже самые узкие переулки, создавая имитацию вечного праздника. Безудержный энтузиазм, который рвался из журналиста, заставил даже ленивых бродяг вынырнуть из пьяной дремы, обратить внимание на репортаж и вслушаться в слова располагающего к себе юркого парнишки. – Но даже это ничто в сравнении с трагедией, от которой город вибрирует который день. Пэйрис Макк, одну из красивейших женщин города и мать всеми любимой звезды Телешоу «Научи меня Любить» Найтарусса Макка сегодня предали огню. Кремация произошла в двенадцать дня в крематории АйлондТрит, после чего прах тут же поместили в погребальную шкатулку! Прямо сейчас гробовщик наносит похоронную гравировку, – вслед за этими словами на экране появилась статная фигура в черном костюме, что в одиночестве наблюдала за манипуляциями худенького, изможденного старика. Руки гробовщика, тем не менее, ловко орудовали необходимыми инструментами, на гладкой поверхности мраморной шкатулки создавая воистину прекрасную гравировку, состоящую из изображения погибшей, а также стандартных надписей: имени и дат рождения и смерти. Процедура длилась не первый час, а потому фигура в костюме успела промокнуть до нитки даже под еле заметным дождем. Волосы парня слиплись и пристали к лицу, белоснежная рубашка превратилась в полупрозрачную, прилипнув к ключицам брюнета и эффектно их подчеркнув. Как ни странно, но, несмотря на подобные неприятные факторы, фигура не выглядела несчастной, опечаленной, погруженной в тяжелые думы. Парень в костюме, напротив, производил впечатление человека расслабленного и не особенно беспокоящегося по поводу всего происходящего. Более того, он больше походил на мимо проходившего зеваку или профессионального «гостя» похорон – это люди, которых нанимали на данные мероприятия в качестве массовки, чтобы со стороны не складывалось впечатление, что умерший никому не нужен. Найту подобные индивиды за день до похорон шагу ступить не давали, но парень от их услуг предпочел отказаться.

– Только гляньте, какая бессердечная дрянь! Выродок третьего поколения, – зашипела старуха на костылях, потрясая скрючившимся пальцем в сторону экрана. – В наше время люди были добрее, душевнее, сердечнее. А посмотрите на Этого! Его мать в погребальной шкатулке, а он, наблюдая за похоронами, кажется, вот-вот заснет от скуки! – воскликнула она, вмиг привлекая к красивому бесстрастному лицу телезвезды излишнее внимание окружающих. Макк действительно со стороны походил на фарфоровую куклу в человеческий рост, которых не лишенные средств люди заказывали для удовлетворения вполне предугадываемых потребностей. Найт, бледный словно мел, спрятав руки в карманы брюк, стойко игнорировал копошащихся в паре метров от него репортеров и камеры, что кружили вокруг него, словно комары.

– А кто виноват в таком отношении, м? – в разговор влез пьяный бомж. – Что растили, то и получили. Хотели идеальных детей, а получили бездушных монстров, неспособных проявлять эмоции вроде скорби и жалости. И немудрено. Кто их этому научит? Общество, с открытым ртом смотрящее шоу, в котором человеческими чувствами играют, словно кошка мотком ниток? Любовь – возможно, единственное оставшееся искреннее чувство – и то поставили на конвейер, превратили в извлечение выгоды, исковеркали смысл и назначение!

– Пьяные бредни! – больше прежнего завелась бабушка. – При чем здесь шоу?!

– Вот именно, – начали раздаваться голоса со всех сторон от бомжа. – Не трогай телешоу! Дело не в нем! Они сами!

Они сами…

«Я ничего не делала, компьютер Сам сломался»

«Я ничего не трогал, оно Само рассыпалось»

«Я ничего не предпринимал, дом рухнул Сам и только по Своей вине!»

Как часто люди используют подобную отговорку, не желая признавать свою вину. Оно само нажалось. Оно само сломалось. Оно само выросло бессердечной дрянью, посмотрите-ка на него, да как он посмел.

Найтарусс Макк продолжал прятать взгляд от назойливых камер. На саму территорию кладбища репортеров не пускали сотрудники ГОР, что после произошедшего не отходили от телезвезды ни на шаг. Но небольшие радиоуправляемые камеры без проблем проникали сквозь толстые прутья мощных кладбищенских ворот и юрко облетали огромные стеллажи мертвецов, добираясь до необходимой цели. Единственный, кому такое было не по силам, – Мартин Бэйн, которому ничего не оставалось, кроме как взобраться на одно из высоких деревьев и снимать Макка издалека, из-за чего качество видео оставляло желать лучшего. С другой стороны зернистая блеклая, лишенная цветов картинка лишь подчеркивала траурную мрачность происходящего. Только даже в таком положении брюнет все равно казался слишком безучастным.

– Присмотритесь! – в буквальном смысле завопил Анжело, сам расположившийся на соседней от Мартина ветке и вооружившийся биноклем. – Гравировка, наконец, завершена! Теперь шкатулку отдают Макку, чтобы он самостоятельно поставил ее на надгробную полку!

Всё это Найтарусс также проделал, не выказывая ни единой эмоции.

– Бессердечный, – продолжала причитать старая телезрительница.

– Неблагодарный! – промелькнуло в голове многих телезрителей.

«Терпи», – сжимая зубы до боли в челюсти, мысленно приказал себе Найт.

– Извините, но тут к вашему сыну… посетитель, – пробормотал высокий санитар, заглянув в коридор и вяло улыбнувшись уставшей пухлой женщине, что уже неделю почти жила в психиатрической больнице. Растрепанная, не выспавшаяся, в несвежей одежде, замученная, похудевшая и постаревшая лет на десять, она лишь кивнула, даже не представляя, кто захочет повидаться с ее обезумевшим сыном. Человека, что появился перед ней через секунду, она ожидала увидеть меньше всего.

– Стэм, – еле выдавила Стефани Йот из себя, протянув в сторону парня дрожащую руку. Блондин поймал легкую ладошку, осторожно наклонился и поцеловал шершавую поверхность.

– Вечер добрый, – улыбнулся он как всегда очаровательно, выглядя чуть бледнее обычного.

– Боже, мальчик мой, что ты здесь делаешь?!

– Да вот решил посетить нашего оболтуса, – хмыкнул полицейский, осторожно усаживаясь рядом с матерью Эгона.

– Но как же твоя рана?

– А что рана… Пулю вытащили, жизненно важные органы не задеты. Жить буду. Ходить, конечно, пока не желательно, швы якобы могут разойтись. Но если учесть, что штопал меня наш патологоанатом – даже не спрашивайте почему, – боюсь, вместо раны у меня теперь броня, – рассмеялся было Тараби, правда, тут же поморщился, невольно касаясь живота.

– Ох… Ты проделал такой путь… Поверь мне, я очень тебе благодарна. А если учесть, что натворил Эгон, я вообще…

– А что он натворил? – как ни в чем не бывало, поинтересовался Стэм.

– Как что? – женщина закусила нижнюю губу. – Неужели ты не знаешь?

– Я знаю лишь то, что ваш сын испугался за меня настолько, что вышел из себя и пережил легкий нервный срыв. Что он ради меня был готов порвать всех вокруг на тряпки. А что знаете вы?

– Я… – женщина всхлипнула. Еще пару мгновений она старалась держать себя в руках, но эмоции рвались наружу, и контролировать она их больше не могла. Недельное напряжение дошло до своего пика, и мать Эгона разрыдалась в голос. – Стэм! – воскликнула она, преклоняя перед блондином голову. – Я… Я благодарна тебе за эти слова! Спасибо тебе!

– Разве я сказал что-то особенное? – удивился парень, приобнимая женщину за плечи и начиная гладить ее по голове. – Поплачьте, вам станет легче. И никого не слушайте. Кто-то скажет, что Эгон убил трех полицейских, а еще восемь отправил в больницу с многочисленными переломами. Кто-то скажет, что он спятил и позабыл обо мне, из-за чего я чуть не погиб от потери крови. Но вы им не верьте. Ведь никого из них там не было. А я был и видел все произошедшее. Ваш сын, как и любой представитель третьего поколения, действительно съехал с катушек и натворил дел. Но все это произошло не по его, а по моей вине. Это я позволил себя подстрелить. Я напугал Эгона настолько, что он перестал контролировать себя. Я же виноват в его теперешнем состоянии и хочу исправить это, – проговорил парень, смахивая слезы женщины с ее щек.

– Не надо, Стэм. Прошу, не надо брать на себя ответственность за все произошедшее.

– Но если не я, то кто? Вот увидите, я заставлю Эгона прийти в себя.

– Он заперт. К нему никого не пускают. Даже меня. Единственное, что я могу, это следить за ним в маленькое окошко в двери, – проговорила женщина, явно смущенная внезапным срывом.

– Об этом можете не беспокоиться, – широко улыбнулся Стэм, касаясь небольшого микрофона, что был вставлен ему в ухо. – Мик, что там с камерами? – обратился он к незримому собеседнику.

«Всё отлично, я зациклил видео, так что можешь спокойно заходить. Никто ничего не прознает, если только не захочет заглянуть в окошко в двери…»

– Отлично, – кивнул Стэм и вновь взял женщину за руки. – У меня будет к Вам просьба. Что бы ни случилось, не смотрите в окно. Хорошо?

– Да, я поняла, – кивнула женщина, и не думая мучать Тараби лишними расспросами.

– И если кто-то пойдет мимо, пожалуйста, постарайтесь сделать все возможное, чтобы не позволить взглянуть в окно и ему. Мы договорились?

– Да, я сделаю всё возможное, – согласилась женщина. – Но Стэм, ты уверен, что это для тебя не опасно? Эгон… Он ведь… Неуправляем… – женщина вновь сорвалась и заплакала. – Он ведь сейчас не в себе и может тебя покалечить!

– Не может, – улыбнулся блондин, вытаскивая из кармана отмычку и приближаясь к неприступной двери палаты.

– Репортаж неплох, – вздохнул Анжело, не выглядя человеком, который доволен проделанной работой. – Но в нем чего-то не хватает.

«Не хватает?» – Мартин недоуменно воззрился на журналиста.

– Да, когда я смотрю на Макка, я чувствую подсознательную неприязнь, но не могу понять, почему, – признался тот, все еще всматриваясь в бинокль.

«Все потому, что Найтарусс не ведет себя на публике так, как делает большинство звезд. Он не показывает своих эмоций, скрывая их за наигранным равнодушием…»

– Быть может, все из-за прически? Согласись, выбритые виски не очень-то подходят к строгому костюму.

«Толпа желает слез, эмоций, вспышек гнева. А он остается непоколебим…»

– Но выглядит он все равно эффектно. Поражаюсь этим его умением преподнести себя во всей красе, если ты понимаешь, о чем я!

«Он не из тех людей, что демонстрируют свои слабости кому попало. Могу лишь надеяться, что в его жизни еще остался человек, которому он может довериться и показать свои слезы…»

– Марти, ты вообще меня слушаешь? – возмутился Анжело, хватая оператора за плечо и начиная его тормошить.

«Я-то тебя слушаю, а вот ты меня – не очень…»

– Что еще за обвинительный взгляд? Ммм? Думаешь, я бессердечный? Думаешь, так же, как и остальные, желаю хлеба и зрелищ и потому возмущен спокойствием Макка? Правильно думаешь! – фыркнул Анжело, убирая бинокль в рюкзак. – Я же журналист. И мне необходим достойный общества материал со слезами, соплями и вселенской скорбью. Никому не понравится гордец, демонстрирующий терпение и сдержанность. Посмотри на него, Марти. Он убит горем. Он потерял самого дорогого человека на всем белом свете. И он стоит там, держит в руках останки матери и не теряет лица. Страшно подумать, сколько сил ему на это требуется. Слишком достойно для жителя этого города. Невольно кажется, будто бы он сильнее тебя. Уверенней тебя. Выше тебя. И это бесит. Бесит, в первую очередь, телезрителей. Вот о чем я говорю, Марти. А что думаешь ты?