Текст книги "Телешоу «Научи меня любить» (СИ)"

Автор книги: Mr Abomination

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 71 страниц)

“В следующий раз?” – прочиталось в испуганном взгляде Бэйна.

– Ну, всякое бывает, – неопределенно вздохнул журналист, уже разрабатывая у себя в голове сорок пятый способ заставить Бэйна говорить.

“Интрига, дамы и господа. Настоящая интрига вьется вокруг Марти и его немоты! Я уверен, за этим скрывается нечто большее! Некая История! Ею обладает каждый. И скоро я узнаю твою, Таинственный Мартин Бэйн”.

Мерзопакостный мокрый снег и не думает заканчиваться. Сыпет с раннего утра то в одной части города, то в другой, мокрыми шмотками падая на пестрящий лужами асфальт, блестящие от влаги светофоры и фонари и прочерчивая на стеклах машин мокрые дорожки. Понаблюдав за ними, поневоле хочешь плотнее закутаться в теплый плед, заварить горячий чай и включить какое-нибудь комедийное кино. Хорошо, если все это оказывается под рукой. Плохо – если нет.

Ты сидишь за рулем старой машины и кутаешься в не менее старый плащ. Ботинки успели промокнуть насквозь еще утром, но не думают высыхать и теперь. Мерзопакостный снег, будь он неладен, будто бы преследует тебя. Только ты выезжаешь из эпицентра непогоды, только успокаиваешься, располагаешься поудобнее, уверенный, что теперь-то точно сделаешь свое дело на пять с плюсом, как по лобовому стеклу начинают бежать эти чертовы мокрые дорожки этого чертового мокрого снега.

Ты раздражен. Настолько, что хочется разбить стекло, чтобы больше не видеть бесящего талого снега.

Нет, не верно.

Разбить ты желаешь не стекло.

И раздражитель твой вовсе не снег.

Этот мальчишка. Чертов уродец с дурацкими фиолетовыми волосами и в черной кепке. В чертовой клетчатой рубашонке. В чертовых кедах. С чертовой камерой. Вьётся вокруг твоего Ангела, будто стервятник над трупом. Чертов стервятник.

Ты вытаскиваешь очередную сигарету, опускаешь стекло и закуриваешь, все еще искоса поглядывая на парочку, расположившуюся прямо на бордюре. Несмотря на непогоду, они не выглядят раздосадованными снегом или разозленными пронизывающим ветром. Чертовы уроженцы Майбурга, будто бы впитавшие с материнским молоком терпимость к переменчивой погоде города. Ты таким похвастаться не можешь. Ты не отсюда. Лишь один из носителей синдрома Майбы, обреченный переехать в Майбург по состоянию здоровья, но так и не привыкший к нему. Тебе было всего шестнадцать, когда родители решили привести тебя сюда в гости к друзьям. Тогда они еще не подозревали, что по сути сломают тебе этим всю жизнь. По возвращении домой тебе становится настолько плохо, что ты не можешь подняться с постели. Чертовы врачи. Чертов диагноз. Чертов синдром Майбы, обрекший тебя переехать в этот паршивый город, чтобы терпеть эту чертову погоду.

Чертов уродец.

Чертов челкастый уродец.

И что ему только понадобилась от твоего Ангела? От Ангела в этом чертовом мире?

– Чертов, – цедишь сквозь зубы, делая глубокую затяжку и на мгновение закрывая глаза.

– Посмотрите-ка, как мы выросли, – тихий знакомый голос не пугает, но настораживает. Когда приходит Этот, тебе всегда становится не по себе хотя бы потому, что ты не до конца понимаешь, существует ли он на самом деле или является лишь плодом твоей больной фантазии.

– Много времени утекло. Чертового времени, – бормочешь ты, нервно пожевывая фильтр сигареты и все еще не решаясь взглянуть на пассажирское сидение, на котором размещается Этот. Наверняка вновь в своей дурацкой толстовке с раздражающими чертовыми шутовскими хвостами и помпонами. Наверняка с привычным холодным мертвым взглядом.

– И рядом с твоим Ангелом снова вьется всякая шваль, – в голосе Этого ты ощущаешь яд. Яд, который отравляет твою душу.

– Чертова шваль, – шипишь ты, понимая, что Этот тебя провоцирует и добивается очередного приступа безумия. Он подстегивает тебя к активным действиям. И у него выходит.

Чертов Этот.

Нет-нет-нет, ты должен сохранять хладнокровие, как делал это и ранее. Терпение – твое главное оружие.

Ты вдыхаешь в легкие хорошую порцию никотина и, подавив дрожь в руках, все же решаешься посмотреть на нежданного гостя.

– Не стоит ли принять меры? – на губах Этого появляется злая усмешка. Твои попытки оставаться спокойным летят к чертям. Ты нервно выплевываешь недокуренную сигарету в окно и тут же берешь новую. Долго пытаешься прикурить, но пальцы дрожат настолько, что зажигалка не поддается. Эта его чертова ухмылка выбивает тебя из колеи. Никто и никогда на твоей памяти не ухмылялся настолько же зло, как делает это чертов Этот. Ты сталкиваешься с его улыбкой не впервые, и каждый раз чувствуешь себя не в своей тарелке от ее вида. От улыбки и слов Этого. Пронизанных ядом слов.

– Не думаю, что чертов мальчишка опасен, – с неуверенностью произносишь ты, нервно оглядываясь.

– Опасен, даже не сомневайся, – ухмылка Этого становится шире. Ему приятно причинять тебе боль каждым сказанным словом. Он наслаждается видом твоих мук, тем, как эмоции разрывают тебя на части, принося невообразимые страдания. Столько лет ты живешь с этим. Столько лет мучаешься и ни на мгновение не ощутил облегчения. Только безумец смог бы терпеть эту боль так долго. Ты безумен. Гость об этом знает. И хочет, чтобы тебе стало еще хуже.

В доказательство своей жестокости, Этот вытаскивает из кармана фотографию и протягивает ее тебе:

– Посмотри, что я нашел в телефоне одного детектива. Разве их связь не прелестна?

Ты берешь из его рук фотографию, замечая его обгрызенные до мяса ногти с кровавыми подтеками на самых кончиках пальцев. Этот тоже не отличается спокойствием. Лишь делает вид, что ему все равно. Манипулирует ухмылками, словами, холодным взглядом. Но тебя не проведешь. Он тоже уязвим. Его пальцы тому доказательство.

На фото, что ты держишь в руке, твой Ангел плотно прижимается к чертовому челкастому в узком проеме. Кажется, будто они застряли меж двух стен. Но ты-то знаешь, что все не так просто. Нет, ты видишь истину там, где другие не видят ничего. Смущение челкастого. И фривольность Ангела. Его довольную улыбку. Ему все это нравится.

– Нет... – цедишь сквозь зубы, комкая фотографию. – Нет, этого не может быть! – рычишь, внезапно со всей дури ударяя по рулю кулаком. – Я не верю! Не верю, что мой Ангел... – нет, веришь. На самом деле веришь, что твое сокровище вновь увлечено. И вновь не тобой.

– И правильно делаешь, – Этот наклонился к тебе ближе. От него разит гнилью. Смертью. Быть может, он и есть ее воплощение?

– Он ни в чем не повинен, – яда в голосе Этого становится больше. – Только чертов мальчишка, – шепчет он в тон тебе. – Только чертов челкастый, – выдыхает он тебе на самое ухо, и ты ощущаешь, как он едва касается твоей мочки своим холодным влажным языком. – Если бы не он, вы бы давно уже были вместе.

Манипулятор!

Чертов манипулятор!

Он провоцирует! Хочет воспользоваться тобой!

Но…

Ты не способен сопротивляться этому.

– Что... Что мне делать? – выдыхаешь ты, вцепившись в руль руками до боли в мышцах. Чего бы не добивался Этот, одно ты понимаешь четко: ты не позволишь, чтобы все твои усилия пошли прахом. Ты оберегал своего Ангела раньше. Защитишь его и теперь. Желает он того или нет. Потому что единственный, кто достоин его невинной любви – это…

– ...ты, – ровный голос с хрипотцой, который не раз направлял тебя на «путь истинный», пытается проделать это и теперь. И ты уступаешь.

– Ты ведь понимаешь, что я желаю тебе только счастья, – шепчет он.

– Понимаю, – киваешь ты.

– И я всегда буду на твоей стороне, – продолжает он торопливо.

– На моей.

– И тебе нужна моя помощь.

– Помощь? – вздрагиваешь ты. – Никакая чертова помощь мне не нужна! – было приходишь ты в себя от дурмана, что наводит его голос.

– Не недооценивай чертового челкастого, – холодно выговаривает Этот. – Он опаснее, чем тебе кажется. Тебе нужна помощь, – повторяет он. – И Шут ее тебе предоставит. Тээки... – выдыхает он с надрывом. – Будь с ним, – с этими словами Этот касается твоей руки. Тебя будто бы ударяет несильный разряд тока. Рука дрожит сама по себе. Ты невольно отдергиваешь ее от нежданного гостя и взираешь на начинающую жечь ладонь. Внутри нее под кожей будто бы вспыхивает фиолетовое пламя. Оно облизывает твою плоть, проходит сквозь нее и вот уже полыхает у тебя на ладони, не причиняя боли и, тем более, не убивая тебя.

– Но это невозможно, – бормочешь ты, завороженно взирая на пламя в своей руке. Ты желаешь узнать ответы на тут же возникшие в голове вопросы, вот только выпрашивать их не у кого. Рядом с тобой никого нет.

– Чертов Этот.

– О, боже мой! Это что же... Пепелиец?! – чей-то далекий возглас ужаса заставил Анжело встрепенуться, поспешно подняться на ноги и устремиться к источнику звука. Бэйн с выразительным удивлением на лице последовал за ним, жестикулируя вопрос за вопросом.

– Да знаю я, – лишь раздраженно отмахивался Анжело, даже не смотря на Бэйна, а значит, не имея возможности понять оператора. – Знаю, что Он не единственный пепелиец, – парень будто говорил и не с Бэйном вовсе, а с кем-то другим, если не с самим собой. Анжело приблизился к плотной стене из наблюдавших за происходящим людей и попытался разглядеть, что за ними творится, подпрыгивая на месте. Увы, большинство любопытных были минимум на голову выше мелкого журналиста. – Но что-то мне подсказывает... – Анжело не комплексовал из-за своего роста. Не получилось достать информацию посредством планомерных прыжков? Не беда. У блондина всегда имелся запасной план. Размяв плечи и шею, парень юркнул прямиком в толпу зевак и начал проверенным способом протискиваться между человеческих тел, не обращая внимания на их возмущенные возгласы, тычки локтями и попытки выпихнуть его туда, откуда он пришел. Не прошло и пары минут, как Анжело, игнорируя парочку недоброжелателей, что было попытались раздуть скандал из-за его грубого перемещения, уже пробился к полицейскому заграждению и уставился на носилки, на которых несли очередного пострадавшего. Серая покрытая ожогами кожа жертвы не оставляла сомнений – это действительно был пепелиец. Представитель расы, которая, по святой вере большинства жителей Майбурга, не могла находиться на территории маловийского города. Не могла, но находилась.

– Это что же? Теракт?

– Неужели всему виной пепелиец?

– Боже мой, нам объявляют войну!

Толпа зашумела и засуетилась от десятков догадок, но Анжело тревожило совсем не это. Вцепившись пальцами в заграждение, он перегнулся через него, пытаясь разглядеть лицо пострадавшего. Причем усилий журналист приложил столько, что в одно мгновение начал крениться по другую сторону заграждения. А за подобное проникновение на место преступления могли арестовать и закрыть на пятнадцать суток. Кто-то из скандальных зевак, заметив не лучшее положение Анжело, специально подтолкнул его в сторону заграждения, окончательно лишая парня равновесия. Перед глазами Анжело уже пронесся его арест и куча новостей, которые он упустит, пока будет проводить время в каталажке, но с треском вывалиться на место преступления ему-таки не позволили. Бэйн в последний момент ухватил журналиста за ремень и резко дернул парня на себя, прижав спиной к своей груди. Анжело аж воздухом подавился и поспешно отпрянул от оператора, как только осознал, что равновесие его восстановлено:

“Дамы и господа, не поймите превратно, но сейчас у меня нет времени на эмоции, которые пробуждает во мне Марти! Сталкер продолжает следить за мной, и я все еще не знаю, кто это. А пока данная информация не попадет в мои руки, я не могу гарантировать Бэйну безопасность. Если с ним что-то случится, я себе этого не прощу. Надо держать себя в руках и…»

Анжело встрепенулся. Всего на секунду, но он увидел лицо пострадавшего пепелийца отчётливей прежнего. Сердце его будто бы ухнуло. В животе похолодело.

– Уходим, – сухо выговорил он, хватая Бэйна за локоть и утаскивая обратно в человеческое месиво. Мартин, пытаясь понять, что происходит, задавал и задавал вопросы, но Анжело его игнорировал. Лишь выбравшись из толпы зевак, журналист позволил себе выпустить руку Бэйна и перевести дух:

– Там... Тот пепелиец... – проговорил он в ответ на растерянный вид оператора. – Это был Кот.

“И?”

– Я наводил о нем справки. Нет, не так. Я знаю его, как облупленного. Он не ходок в центр Майбурга. Особенно в забитый до отвала людьми торговый центр. Он же пепелиец, в конце концов. Для него это действительно опасно.

“И?” – Бэйн все еще не понимал паники Анжело.

– Получается, что кто-то выманил его сюда. Кто-то очень ему важный. Не обязательно в хорошем смысле.

“Мне не нравится то, на что ты намекаешь…”

– Бэйн... А что, если Ван Хон взорвался, потому что кто-то захотел избавиться от Кота?

«Бред. Это всего лишь совпадение!»

– Я не верю в совпадения, Марти. Все это, – Анжело развел руки в стороны и закружился на месте. – Все, что в последнее время происходит в городе, связано, – выдохнул парень, чуть помедлив.

“Что, Всё?”

– Погода, – ткнул Анжело в небо, – смерть Пэйрис Макк, – продолжил он, – несчастный случай, произошедший с двумя сотрудниками ГОР. А что, если все это действительно имеет связь?

“Извини, но...”

– Звучит как параноидальный бред? – горько усмехнулся Анжело. – Я знаю... Знаю, как это звучит. Поэтому обычно ни с кем не делюсь “нитями” или, если тебе будет удобнее понять, связями, которые ощущаю между событиями, друг на друга непохожими и на первый взгляд ничем не связанными. Можешь считать это моим журналистским чутьем. И сейчас оно говорит мне, что мы приближаемся к апогею. Нам срочно надо ко мне домой. Ты готов?

«Готов к чему?»

– Узнать всё. Абсолютно всё обо мне и этом городе? Поверь мне. Это будет тяжелее, чем тебе кажется.

Чертов снег в чертовом городе. Ты дымишь одну за другой, периодически поглядывая на “пострадавшую” от прикосновения Этого руку, но больше не замечаешь подозрительных фиолетовых мерцаний, пугающе похожих на пламя.

На то, что полыхает на верхних этажах торгового центра.

На то, что полыхает на трупах, которых выносят из здания.

Чертового здания.

Что-то Ангелок разнервничался. Разговорился. Неужто собирается показать челкастому самое сокровенное? Ангел даже берет эту тварь за руку. И куда-то ведет.

Ты хмуришься, чувствуя нарастающее раздражение. А что, если действительно? Возьмет и покажет ему? В таком случае, челкастый станет первым, кто увидит Это, кроме самого Ангела и, естественно, тебя. Плохо. Очень плохо. Чертовски плохо.

Ты заводишь машину и медленно выворачиваешь на дорогу, зная, куда эти двое направляются. Зная, но желая убедиться в своей правоте. Быть может, Ангел еще передумает. Быть может, ему хватит ума оттолкнуть челкастого. А иначе...

Остановившись на светофоре, ты бросаешь взгляд на фотоаппарат и толстую стопку уже распечатанных фотографий на заднем сидении. На них Ангел. Улыбающийся Ангел. Застенчивый Ангел. Разозленный Ангел. В свитере. В куртке. В футболке. С мокрыми волосами после душа. В своей постели. Спящий. Кажется, руку протяни и коснешься его мордашки.

Ты так и делал.

Протягивал. И трогал его, пока он спал.

И фотографировал-фотографировал-фотографировал.

Быть может, ему хватит ума оттолкнуть челкастого.

А иначе... Ты избавишься от него.

И будто повинуясь твоим мыслям, в ладони твоей вновь вспыхивает фиолетовое пламя. Миниатюрный кусочек света.

– Интересно, – хмыкаешь ты. – Что будет, если я затолкаю это в глотку челкастому? Наверняка он умрет. Однозначно умрет.

Тебе нравится эта мысль.

Настолько, что все остальное уходит на второй план. Какая разница, откуда в тебе эта способность. Какая разница, будут ли последствия. Тебе не интересны причины, по которым это пламя тебя не обжигает. Тебе лишь хочется проверить, как на него отреагирует челкастый.

Чертов челкастый.

Он еще пожалеет.

“Что за?..”

Анжело жил в двухкомнатной квартире, но Бэйн узнал об этом далеко не сразу. Долгое время оператор был уверен, что дальняя неприметная дверь ведет в кладовую, потому что журналист никогда ее не открывал и не демонстрировал содержимое. Кроме того, помещение запиралось. Бэйн наткнулся на него совершенно случайно, пару раз спутав дверь в «кладовую» с туалетом.

– Эта комната заперта, – меланхолично сообщил тогда Анжело, зевая. – Нет в ней ничего интересного.

«Комната?» – встрепенулся Бэйн.

«Ничего интересного» звучало слишком интересно, чтобы не захотеть узнать, что же кроется внутри. Заинтригованный всегда запертой комнатой, Бэйн возомнил себя лихим детективом, который поставил перед собой цель: во что бы то ни стало узнать, что же скрывает от посторонних глаз на первый взгляд такой простой и открытый Анжело. Конечно, оператор воспринимал это как шутку. Невинную шутку, при которой Мартин мог почувствовать себя персонажем нуарного детективного сериала, по утрам мучающегося от похмелья и покуривающего сигарету, а вечером распутывающего клубок тайн. Правда, на деле распутывание тайн сводилось к тому, что оператор периодически проверял, не оставил ли случайно Анжело дверь открытой к его очередному приходу. На этом его детективные замашки заканчивались. А если учесть, что комната оставалась запертой, детективные веянья быстро Бэйну наскучили. Но он все равно периодически подходил к будоражащей воображение двери и дергал ее за ручку, ни на что особо не надеясь.

– Опять? – каждый раз заставая неуклюжего разведчика за попыткой вломиться в комнату, недовольно восклицал Анжело. – Ты бывал у меня тысячу раз и все никак не запомнишь, где туалет? Эту дверь трогать нельзя! Она держится на соплях! Комната под завязку забита хламом. Только открой дверь, и все это дерьмо обрушится тебе прямо на голову, Марти! Это опасно! Не трогай, ради ТехноБога, эту дверь! Никогда!

В тот вечер шутливое предостережение Анжело оператора удовлетворило. И без того угасающий интерес к комнате исчез вовсе.

И вот Бэйн стоял на пороге «места преступления», как у себя в голове он называл таинственную комнату, когда играл в детектива. Мог ли оператор тогда даже представить, что все же окажется в ней? Мог ли предположить, что единственный вопрос, который возникнет в его голове после увиденного, будет лаконичное: «Что за?..»

– Знаю, – кивнул журналист, внимательно наблюдая за реакцией оператора. – Выглядит странно. Но только на первый взгляд.

“Странно, не то слово...”

Бэйн стоял посреди просторной комнаты, все стены, потолок и пол которой были заклеены газетными вырезками, фотографиями и страницами, криво вырванными из книг. К каждому документу крепился маленький интелсветодиод, от которого отходил один, два, а то и целый десяток разноцветных лазерных лучей. И все они собирались в одном месте, в самом центре комнаты, где на высоком столе развернулся макет Майбурга.

– Наверняка со стороны это кажется какой-то фанатической херней, – вздохнул Анжело. – Но не делай, пожалуйста, поспешных выводов. Это... – парень прошел в центр комнаты, прерывая сотни разноцветных лучей и вставая напротив макета, – ...вся моя жизнь.

«Жизнь?»

– И не только моя, – улыбнулся блондин. – Понимаешь, Марти, в нашей истории, истории нашего мира, если будет тебе угодно, слишком много дыр. Будто бы написана она пьяным писателем, не особенно заморачивавшимся над обоснуями. Только вдумайся: потерянное столетие, потерянные технологии, таинственная “песнь вечности”, исчезнувшая МетоБиблия и фиолетовое пламя, природу которого до сих пор не определили! Мы будто в футуристической сказке, добротно приправленной Волшебством. Но Марти, никакая это не сказка. А волшебства не бывает. Вокруг нас реальность, наполненная сотнями тайн, ответы на которые от нас скрывают.

“Скрывают? Кто?”

– Правительство, Марти! Самопровозглашенное, – хмыкнул журналист, вытаскивая из кармана пульт и нажимая на одну из кнопок. Все лазерные нити, кроме зеленых, потухли. Зеленая паутина скрепила собой череду старых журнальных и газетных вырезок. – Немало информации я раздобыл по каждому из вопросов: метобиблия, – Анжело включил только синие лазеры, – потерянное столетие, – зажглись красные, – фиолетовое пламя и все несчастные случаи, связанные с ним, – желтые лазеры.

“Но зачем? И как долго ты всем этим занимаешься?” – выразительно воззрился Бэйн на Анжело.

– Все началось еще в детстве, – улыбнулся журналист, протягивая руку к одной из статей – ветхий, пожелтевший кусок газеты – и аккуратно открепляя ее от стены. – Все началось с этого, – он протянул Марти листок, испещренный мелким печатным шрифтом. “Маленький герой” – гласил полупрозрачный заголовок.

“И?”

– Прочитай.

Бэйн, повинуясь просьбе друга, пробежал взглядом по строчкам:

“... маленький герой не только спас кошку, но и взял ее домой...”

“Что за детский лепет? Как это может быть связано с...”

– Бэйн, читай дальше, и ты обязательно все поймешь, – настаивал Анжело.

“... Герой... Маленький герой... Кошка... Назвали Шарлоттой... Бла-бла-бла... Том будет награжден... Том Кастер».

Бэйн встрепенулся и вчитался в текст внимательнее.

“Том Кастер, маленький герой нашей улицы, учит нас неравнодушию к беде ближнего своего! Поэтому...”

“Тот самый?” – Бэйн уставился на Анжело, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.

– Да, Бэйн, тот самый Том Кастер, который стал виновником двенадцати самоубийств. Праотец Телешоу. Тогда он был еще мальчишкой и не слыл монстром. Потому что умел за собой убирать, – холодно произнес Анжело. – Садись. Рассказ будет долгий, – кивнул он на единственное кресло, что стояло в самом дальнем углу комнаты. Бэйн живо представил, как журналист посреди ночи сидит в нем и механически щелкает пультом управления, устраивая своего рода световое шоу. Пугающее шоу.

Бэйн подчинился и разместился в мягком кресле. Анжело, за неимением второго сидячего места, расположился на одном из подлокотников.

– Так вот. Начнем, пожалуй, с главного, – вздохнул он. – С самого детства я обладаю… Как бы выразиться точнее? Силой? Способностью? Чутьем? – проговорил он и, уловив скептический смешок Бэйна, поспешно добавил. – Я говорю серьезно. Еще мальчишкой я видел то, чего не могли узреть остальные. Я замечал связи между событиями, которые на первый взгляд никак друг к другу не относились. Мне казалось очевидным то, чего не могли понять окружающие. Чтобы увидеть подобную связь, полицейским следовало провести долгое и очень скрупулёзное расследование. А мне было достаточно увидеть две статьи, и я сразу все понимал. Быть может, дело в своеобразном складе ума или я действительно обладаю супер-силой. Конечно, не такой крутой, какие обычно проявляются у героев комиксов, но более чем полезной. Я просто всегда Знаю. Знаю, что к чему, и всё тут. Если взять историю парикмахера, победившего в конкурсе, а затем наткнуться на статью про маньяка, что убивает людей, отрезая им языки и наблюдая, как те истекают кровью, нормальный человек ничего не увидит. А я видел в руках маньяка ножницы, которыми утром он стриг волосы, а ночью резал людей. И Бэйн, я сразу попрошу тебя заметить, что я никогда... Никогда, слышишь? Не ошибался.

Бэйн внимательно слушал Анжело, буквально ловил каждое слово, чувствуя себя с одной стороны очень радостным от того, что журналист спустя столько времени все-таки решился ему открыться, а с другой – ощущая, как по спине бегут мурашки.

– Так вот, возвращаясь к самой первой истории, – проговорил блондин, бережно касаясь бумаги, будто она была сделана из хрупкого хрусталя. – Это вырезка из местной газетенки, что выпускал один странноватый старичок. Новости касались лишь пары кварталов. Кто как покосил траву, где что не поделили. Ничего особенного. В те дни в нашем районе начали пропадать дворовые кошки. Взрослым на это было плевать, а мы, дети, подкармливали и ухаживали за ними, а потому сразу заметили пропажу. Сперва пропала одна кошка, затем вторая, затем еще четыре. И вот мне на глаза попалась эта глупая статья про маленького героя, где некий Том Кастер, мальчишка из соседнего двора, всего на год старше меня, спас кошку и забрал ее домой. Тогда я впервые почувствовал Это – ощущение, что всё не то, чем нам кажется. Я решил узнать, как обстоят дела на самом деле. И знаешь, что я нашел? На заднем дворе дома, в котором жил Том, я обнаружил яму, засыпанную свежей землей. Я раскопал ее – благо она была не глубокой – и нашел кошачьи трупы. Но зачем же он спас ту кошку, раз до этого над ними издевался, спросишь ты. А я отвечу: он не спасал. Он забрался на дерево, потому что хотел повесить животное. Всех кошек он вешал. Он сам мне рассказал об этом, застав на своем дворе. Он не был на меня разозлен, не угрожал и не просил, чтобы я никому не рассказывал. Он хвалился. Гордый собой, он объяснил мне, что научился вязать петлю для висельников и захотел проверить ее в деле. Первая кошка – ради интереса, остальные – ради удовольствия. Последнюю кошку он повесить не успел, так как его увидела соседка. Вот и пришлось обыграть все случившееся, как спасение, чтобы родители не начали ругаться. Он рассказал мне это без тени страха или ненависти, буднично, будто вещал о завтраке или о пикнике с милой бабушкой. Вот только он убивал кошек, которых мы все оберегали. Том показал мне, как делать петлю. А потом он предложил мне повесить меня. В шутку. Якобы. Хотя если бы я согласился, он, скорее всего, повесил бы меня по-настоящему и глазом не моргнул. А затем закопал бы меня в яме вместе с кошками. Через месяц я с родителями переехал. С Томом больше не виделся, пока не началась эта шумиха насчет великого и ужасного Тома Кастера, доводящего людей до самоубийства. Любое другое имя из детства я бы и не вспомнил. Но не Тома. Только не этого человека. Помнишь тот день, когда все брали у него интервью? Я был еще такой неопытный. Будь на месте Кастера кто-то другой, и я бы вряд ли смог вести себя так же нагло. Но Том... Я знал его с самого детства. И знаешь, что я ощутил, когда узнал о самоубийствах? Грёбаное чувство вины. Почему тогда я не рассказал про кошек его родителям? Быть может, они бы отвели его к психологу! Быть может, сделали еще что-то! Безумие третьего поколения у него проявилось в столь раннем возрасте, а я ничего не сделал! Если бы только я все рассказал… Все его жертвы, возможно, все еще были бы живы.

“Глупо винить себя в чужом безумии…” – нахмурился Бэйн. Он видел, насколько взволнован Анжело, но не знал, как его успокоить.

– Я знаю, – кивнул журналист, опираясь спиной на плечо оператора, – знаю, но это все равно не дает мне покоя.

“Так все это из-за Тома?” – чуть помедлив, ткнул Бэйн пальцем в статью.

– Я сам не знаю, почему сохранил газетную вырезку про юного спасителя кошек. Но создавать это, – парень развел руками, – я начал много позже. Сперва у меня была вполне простая цель – я хотел найти... Одного человека, – запнувшись, проговорил парень. На лице Бэйна отразился вопрос, но Анжело предпочёл проигнорировать его. – Так вот, окунувшись в одну историю, я столкнулся с тысячами. Слишком много вопросов вьется вокруг нас, ответы на которые в большинстве своем от нас скрывают. Например, такое ли потерянное столетие на самом деле Потерянное? Не поверю, что о нем не осталось ни единого документа, ни единой крупицы информации. Это просто невозможно! Она есть. Я даже знаю, где! – Анжело соскочил с подлокотника и выудил новый листок бумаги из пучины творящегося в комнате хаоса.

– Вот сейф, в котором скрыты все тайны, – на картинке оказалось изображение высокого здания, выстроенного буквой “П”. – Это одно из мировых хранилищ, библиотека, к данным которой обычного смертного не подпускают. Надо иметь определенное положение, высокий статус и к тому же известную фамилию, чтобы пробраться туда. Только подумай, Бэйн, – Анжело вновь плюхнулся на подлокотник, но теперь повернулся к другу лицом, – давай попробуем восстановить историю, чтобы осознать, насколько велика информационная брешь! Сперва человечество жило, не тужило, никого не трогало. Люди прошлого верили и поклонялись ТехноБогам, строили храмы, рисовали иконы. Создавали государства, ссорились и мирились. Воевали. Но не владели чем-то сверхъестественным. А затем происходит Нечто, но что именно, мы не можем даже предположить, потому что вся информация о целом столетии оказывается утерянной, стертой с лица земли, будто его и не было. Сто лет, Бэйн. Сто чертовых лет канули в небытие! Нет ни записей рукописных, ни напечатанных, нет фотографий, картин, книг, видео, нет людей, которые тогда жили. Ты представляешь, сколько Исчезло людей. Просто исчезло. Все старшее поколение. Остались лишь их дети, которые не помнили ни имен, ни лиц. И что самое страшное, они не считали это чем-то неправильным. Забыть родителей и остаться к этому равнодушным. Но при этом обладать навыками, чтобы продолжать жить и развиваться. Забыть людей, которые строили заводы, но помнить, как на них работать. Это настолько жутко, что я не могу подобрать слов, дабы описать это. Я считаю, что в тот момент произошла первая волна.

“Волна?”

– Именно. Тогда человечество утратило память в первый раз. Кто-то избирательно стер ее у всех, живущих на планете. Можешь ли ты представить масштаб...

“Немыслимо!”

– Верно, Бэйн, ты реагируешь, как любой нормальный человек. Тебе кажется, что у меня параноидальный бред. Но иначе потерянное столетие не объяснить. После него, прошу заметить, человечество начинает стремительно развиваться в технологическом плане. Будто бы в головы людей внедрили знания, которыми раньше они не обладали. Возможно, ими заменили пустоту, которая должна была образоваться после повсеместной потери памяти. Люди обнаруживают веердовые прииски, о которых до того никто не знал и не ведал. Возможно ли изрыть всю планету, но проигнорировать один минерал, а затем отыскать его там, где раньше ничего не было? Не думаю. По логике вещей, Веерд появился после “первой волны”. Откуда? Зачем? Как? Ни единого ответа. Чем веерд является на самом деле? Ни единой зацепки. Но на его основе люди создают нечто немыслимое. Они создают потерянные технологии, знания о механизме работы которых человечество теряет при техногенетической войне. Это “вторая волна”, после которой человечество вновь утрачивает память и в куда больших масштабах, чем в первый раз. Только теперь мы теряем знание не о столетии как таковом, а лишь о частичной структуре мира. К примеру, “техногенетическая война” зовется именно Войной, но мы знаем лишь о проснувшемся вечном двигателе. И почему именно “проснувшемся”, почему не сломанном, почему не вышедшем из строя? От чего он проснулся? Между кем была эта война?! И почему город, в котором пробудился двигатель, остался стоять на месте без единой царапины, но лишившись всех своих жителей. Всех до одного? Куда пропали люди? Ни единой косточки, ни единого волоска. Их стерли с лица земли, будто таковых и не было. Но… Зато под городом образовалось пугающее скопление фиолетового пламени. Бэйн, ты понимаешь? Понимаешь, что все это связано. И все ответы лежат где-то на поверхности, просто мы не можем их осознать?!