Текст книги "Телешоу «Научи меня любить» (СИ)"

Автор книги: Mr Abomination

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 71 страниц)

Следовало придумать что-то изощренное. И тогда я вспомнил один интересный метод. Для этого самоубийства потребовалась бы лишь плотная нитка. Мне следовало обвязать ею один из пальцев так, чтобы циркуляция крови в нем прекратилась. Сначала палец бы онемел, а затем последовал некроз тканей. Через несколько дней я бы просто развязал нитку. Омертвевшие клетки попали бы в организм, и я бы умер от заражения крови. Тонко. И со вкусом.

Так вот я сидел в своей камере и выуживал из своего потрепанного матраса нитку потолще, когда зашли охранники и приказали мне следовать за ними. Представляешь, как я удивился, если учесть, что за время пребывания меня в тюрьме ко мне Ни разу никто не пришел? И, естественно, меньше всего я ожидал увидеть твою мать. Признаюсь, всего на секунду я поймал себя на мысли, что рад ей, и почти тут же возненавидел себя за это, а затем в очередной раз возненавидел Ее за то, что она до сих пор вызывала во мне такие чувства. Несмотря ни на что!

Да, ты права, твоя мать восхитительна. Но глупа. Или, как минимум, слишком самоуверенна, раз решилась выпустить меня на свободу после всего, на что вы меня обрекли. Возможно, она надеялась на то, что я, как истинный рыцарь, дарую вам прощение и уйду в тень, постаравшись построить новую жизнь. Вот только ни о какой другой жизни и речи быть не могло. Ведь я и сейчас помню все эти прикосновения и лицо Каждого, кто заходил в мою камеру.

Я презираю себя. И ненавижу вас.

Ты что-то хочешь сказать? Ну же… давай… ах да, кляп, наверное, тебе мешает. Что ж… думаю, твои слова мне ни к чему. Ведь мне не нужны твои жалкие просьбы о прощении или угрозы, я лишь хочу Справедливости. Видишь, это пистолет. И там одна-единственная пуля. Я уверен, что ты сделаешь правильный выбор. Главное, не промахнись.

– Тараби, открывай! Быстро!!! А не то… – дверь распахнулась до того, как Натали, нацелив дуло пистолета на дверной замок, успела нажать на курок. Стэм, взъерошенный и сонный, обескураженно оглядел запыхавшуюся женщину.

– Что ты тво… – договорить он не успел, получив сильнейший удар в левую скулу, который сбил бы с ног и матерого боксера. Парень на ногах удержался, но моментально избавился от признаков сонливости. Прошло два месяца с их последней встречи, но Натали показалась ему совсем другой: похудевшей, изможденной, постаревшей.

– Где она?! – буквально взревела женщина, обезумев от ярости и горя.

– Кто «она»? – искренне удивился Стэм.

– Где моя дочь?! – воскликнула она, нацеливая пистолет на Тараби.

– Постой, я не понимаю…

– ГОВОРИ!

– Эй, можно потише! – заглянул в распахнутую настежь входную дверь явно дотошный сосед. Натали в ответ молча направила пистолет на мужчину, и тот, поспешно прикрыв за собой дверь, быстро ретировался, решив, что лучше послушает крики соседей у себя в квартире, чем в коридоре с пулей во лбу.

– И не смей делать вид, что не понимаешь, о чем я говорю! Где Ёрика?!

– Постой, так Ёрика исчезла?

– Не делай из меня дуру! Клянусь ТехноБогами, я застрелю тебя, как бродячего пса, если ты сейчас же не скажешь мне, где моя девочка!

– Натали… – в ответ на угрозы тихо выдохнул Стэм, – прошу… поверь мне, я понятия не имею…

– Ты лжёшь!

– Нет, я, правда…

– Не ври мне, я знаю, что это ты!

– Так же, как ты Знала, что я виновен в изнасиловании твоей дочери? – тихо, но четко проговорил Стэм, заставив женщину вздрогнуть.

– Но… – уже менее уверенно прошептала она.

– Прошу тебя, расскажи мне, что произошло, и я помогу тебе отыскать Ёрику, – продолжал успокаивать женщину парень, – и опусти уже пистолет, пока не наделала глупостей, – посоветовал он, забирая оружие из рук Натали.

– Но Ёрика… Моя Ёрика… Моя… – по щекам ее покатились крупные слезы.

– Прошу, не плачь, – мягко проговорил Стэм, и, затем, чуть подумав, слегка приобнял женщину. Та в ответ громко всхлипнула и бросилась парню в объятья. Минут десять она просто плакала, а Стэм поглаживал ее по волосам, не зная, что сказать и как себя вести дальше. Зато знала Натали. Сначала она робко поцеловала блондина в шею. Затем потянулась к его скуле.

– Натали, что ты задумала?

– Я так устала… От всего… Мне нужна разрядка, Стэм… прошу тебя, мне надо, – лихорадочно зашептала в ответ женщина, задирая юбку и буквально усаживаясь на парня.

– Но…

– Молчи, Стэм… Просто сделай это.

И Стэм сделал.

– Так Ёрики не было дома уже три дня? – спокойно удостоверился парень, наливая в стакан обжигающий кофе. Натали сидела на диване, поджав ноги и выкуривая третью сигарету подряд. Сейчас она выглядела более спокойной и сосредоточенной, хотя дрожь в руках выдавала ее беспокойство.

– Не просто не было. Никто из друзей не знает, где она. Ни в одном из ее любимых клубов ее так же не видели. Она просто… исчезла.

– Может, новый парень?

– Нет, Ёрика, конечно, безбашенная, но она всегда предупреждала меня, если к кому-то уходила, к тому же, я опросила всех ее друзей и одноклассников. Никто не знает, где она!

– Не беспокойся, мы обязательно найдем ее, – улыбнулся Стэм, ставя стакан кофе на журнальный столик перед женщиной.

– Стэм, ты… – улыбнулась в ответ Натали, протянув к нему руку и погладив щеку парня тыльной стороной ладони, – я никогда не прощу себе то, что сделала с тобой, – прошептала она, нагибаясь и целуя Тараби в губы.

«Я тоже никогда тебя не прощу…»

Поцелуй прервало настойчивое жужжание, которое издал телефон Натали. Она удивленно посмотрела на экран и тихо воскликнула.

– Это сообщение от Ёрики!

«Через сто метров поворот направо», – сообщил навигатор.

– Почти приехали, – вздохнула Натали, крепко сжимая телефон. – И что только Ёрике понадобилось на старых захоронениях, – проворчала она, стараясь отвлечь себя от страшных мыслей. Ведь после того, как она получила сообщение от дочери, она тут же позвонила ей, но трубку так никто и не взял. Мать, желающая найти своего ребенка живым и невредимым, хотела верить в лучшее, но умудренный опытом полицейский нашептывал Натали о том, что они едут прямиком в ловушку. Вот только кто расставил капканы и какова причина? Обычно у Натали всегда в запасе хранилась пара-тройка версий, но не на этот раз.

– Дальше придется идти пешком, – сообщил Стэм, припарковывая машину у перекособоченных проржавевших ворот. Старые кладбища были несхожи с нынешними «библиотеками смерти». Их главной отличительной чертой являлось то, что на них на захоронение одного мертвеца по современным меркам выделялось слишком много территории. Расточительно много! Поэтому большинство кладбищ давно уже уничтожили, построив на их месте жилые дома, детские игровые площадки или супермаркеты. Но захоронения в глубинках все еще оставались нетронутыми просто потому, что земля, которую они занимали, еще не нашла своего покупателя, впрочем, и этому кладбищу оставалось существовать от силы лет пять.

Стэм и Натали, вооружившись фонариками, побрели по главной широкой кладбищенской дороге, от которой отходили десятки дорожек поменьше. Каждая была пронумерована, но привыкшие к маленьким ящичкам в качестве могилы полицейские лишь как малые дети, попавшие в новый парк развлечений, то и дело с любопытством оглядывались по сторонам. Лучи света от фонариков то останавливались на грустных лицах мраморных статуй, изображающих ТехноАнгелов с огромными крыльями за спиной, то вырывали из тьмы покрывшиеся мхом надгробия с выцветшими фотографиями покойных, то освещали старые, уже давно никому не нужные лавочки и столики, за которыми поминали усопших. Сейчас кладбище цвело и пахло в прямом смысле этого слова. Казалось, не осталось ни единого участка земли, на котором бы что-нибудь да не произрастало.

– Жутко, – поежилась Натали, подходя к одному из надгробий, на котором красовался маленький ТехноАнгелочек. Могила оказалась детской.

– Не отвлекайся, мы сюда пришли не ради мертвецов, – напомнил женщине Стэм, уверенно следуя вперед. – Может снова попробуешь ей позвонить?

Натали, кивнув, нажала кнопку вызова и начала сосредоточенно вслушиваться в гудки.

– Давай же… бери трубку, ну…

– Тс! – внезапно поморщился Стэм. – Слышала? – Натали убрала трубку от уха и прислушалась к кладбищенской тишине. Через пару мгновений она действительно уловила тихие скрежетания молодёжной музыки.

– Это там! – Стэм и Натали сорвались с места, без раздумий пробежали прямо по старым захоронениям около ста метров и оказались около свежезакопанной могилы. На самой ее вершине мигал телефон Ёрики, издавая не самые приятные звуки для большей части населения города. А вот мертвецам музыка наверняка пришлась по вкусу.

– Что это… значит… – выдохнула женщина, дрожащими руками поднимая телефон. Экран мигнул, на нем отобразилась неотосланное сообщение «Раскопай меня».

– Боже… – выдохнула женщина, уронив телефон и без сил опускаясь на землю. – Это… конец…

– Постой, – Стэм старался мыслить трезво. – Смотри, здесь есть лопаты. И земля совсем свежая. Быть может, ее закопали совсем недавно.

– Я даже думать об этом не хочу! Нет! Этого просто не может быть! Она где-то еще! Но точно не здесь! Стэм, скажи мне, что она не здесь! – навзрыд воскликнула женщина.

– Успокойся! – прикрикнул на Натали парень. – Ты не дослушала. Возможно она в гробу, тогда у нас есть время. Будем надеяться, что ей хватит воздуха. Так что хватай лопату и начинай копать! – с этими словами Тараби, дабы стать хорошим примером, сам вцепился в орудие труда и взялся за раскопки. Натали, посмотрев на то, как мужчина, жизнь которого была практически полностью разрушена ее руками, с таким рвением раскапывает могилу, так желает спасти Ёрику, поняла, что не имеет права впадать в истерику. Она с силой ударила себя по щекам, а затем схватила лопату и начала помогать Стэму.

Им потребовалось около часа, прежде чем лопата Тараби ударила по деревянной поверхности.

– Давай! Скорее! Открывай!

Парень поддел крышку. Гроб распахнулся. Натали тихо взвизгнула. Внутри действительно лежала Ёрика в ее любимой пестрой футболке с блестками, в новых обтягивающих черных джинсах и драных кедах. В одной руке у девушки покоился пистолет. В виске зияла свежая рана. Ёрика была мертва. И, кажется, она застрелилась.

– С… – Натали уронила лопату, – Стэм… – выдохнула она еле-еле, – ты… видишь это?

– Да, кажется она Все-Таки застрелилась.

– Но… прости, что? – пробормотала Натали, почувствовав сильный толчок в спину. Не успела она вымолвить еще хоть слово, как оказалась рядом с дочерью. Женщина взвизгнула, попробовала подняться, когда крышка гроба резко захлопнулась.

– Стэм? Это какая-то шутка? Выпусти меня сейчас же! – завопила Натали.

– Удивительно, что можно сотворить, настроив удаленный доступ к чужому телефону. Я стоял за твоей спиной и печатал это идиотское сообщение, а ты даже не обернулась! – послышался холодный смешок. – Знаешь, я был уверен, что у нее не хватит духу застрелиться. Рассчитывал на то, что когда откроем крышку гроба, она, испугавшись, застрелит тебя. Тогда бы она оказалась в том положении, в котором находишься теперь ты. Что ж… жаль конечно, но ведь далеко не всегда планы идут так, как хочется.

Натали услышала стук земли, что кидали на крышку гроба.

– Стэм! ЧЕРТОВ УБЛЮДОК! ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ!

– О, Натали… Моя прекрасная Натали. Поверь мне, из тюрьмы я вернулся совсем другим человеком. Теперь я знаю, что могу все. Точнее, смогу все. После того, как распрощаюсь со своим прошлым, если ты понимаешь, о чем я, – голос парня становился все приглушеннее.

– И как ты сможешь после всего этого жить?!

– О, поверь мне, Натали, после этого я наконец-то Начну жить.

– Тебе не сойдет это с рук!

– Сойдет, Натали… вас еще не скоро обнаружат. Быть может, никогда?!

– Нас будут искать!

– Будут, но не найдут. Я же, в конце концов, не продавец газет и прекрасно знаю, как заметать следы, чтобы их никогда и никто не отыскал. Впрочем, и об этом ты тоже знаешь, Натали.

– Ты убийца!

– Нет… Это ты убийца… Ты и твоя тупоголовая дочь…. потому что убили во мне все человеческое из-за какой-то детской прихоти. А я не убийца. Ведь Ёрика была жива, когда я закапывал ее. Я дал ей выбор: ожидать тебя или застрелиться. Конечно, её я об этом не оповестил, но что поделать. С тобой же я тоже поступаю более чем благородно. Даю возможность последние часы своей жизни провести с дочерью.

– МЕРТВОЙ ДОЧЕРЬЮ!

– Не привередничай. Ты и сама скоро встанешь в ряды мертвецов.

– А как же то, что между нами было?!

– Стоя в суде и слушая приговор, я тоже, каждый раз кидая на тебя взгляд, задавался тем же вопросом! Или ты говоришь о сегодняшней случайной близости? Ты лишь заставила меня ненавидеть тебя еще больше. Кстати, если ты заметила, рана на виске Ёрики совсем свежая. Возможно, если бы ты поумерила свою похоть, я бы отослал сообщение о местонахождении маленькой сучки раньше, мы бы успели раскопать твою дочурку живой, и тогда бы сейчас я вел беседу с ней, а не с тобой.

– Ублюдок! Скотина! Тварь! Никчемное ничтожество!

– Да, Натали, ты как всегда права.

– Я никогда не прощу тебя!

– А я в прощении и не нуждаюсь. Готов довольствоваться твоей медленной мучительной смертью.

Настоящее…

– Еще добавки? – поинтересовалась Стефани чисто для вида, уже накладывая в тарелку Стэма новую порцию пюре и поливая его подливой с мясом.

– Угу, – только промычал парень, полностью поглощенный процессом пережёвывания пищи.

– Может хватит жрать! – несильно пихнув Тараби в бок, прошипел Эгон.

– А фы не вавибуй, – равнодушно бросил Стэм.

– Как все это только в тебя влезает?!

– У мефя фри фылутка!

– И четыре печени, как понимаю…

– Фыть мофет!

– Эгон, не приставай к мальчику! Посмотри, как он исхудал! Стэмик, кушай, у меня и добавка для тебя найдется.

– Стэмик? – ехидно протянул Эгон. – Действительно кушай-кушай, наедай задницу, а то костлявый – смотреть страшно.

– Ух ты, жертва анаболиков что-то заговорила о костлявости? Ты, оказывается, знаешь, что в теле человека присутствуют не только мышцы? Удивил! – проглотив кусок мяса, выдохнул Стэм, начиная лучезарно улыбаться.

– А ты! – Эгон задохнулся от обиды. И почему Стэм постоянно называл его жертвой анаболиков? Во-первых, Йот никогда ничего не употреблял, а во-вторых, фигура у него была спортивная, но он скорее походил на профессионального пловца, а не на бодибилдера, которым его постоянно выставлял Тараби. – А ты… – уже без энтузиазма повторил Эгон. – Дурак… – фыркнул он, отворачиваясь к окну. Все-таки надо было сразу же убедить мать в том, что Стэм наврал про их отношения. Тогда бы ему не пришлось наблюдать, как эта наглая харя сжирает месячный запас пищи, противно хихикая, перешептывается со Стефани и периодически крайне слащаво изображает влюбленность в Эгона.

– Сначала Эгон был совсем не конфликтным! – Стефани тем временем получала неописуемое удовольствие от разговора с «милашкой» Тараби.

– Да что вы говорите! Что же все изменило?

– Ох, произошел один случай…

– Мама! – но Стефани и не думала слушать своего сына.

– …и он пошел и отомстил каждому, – закончила она недолгий рассказ с укоризненным вздохом.

– Все правильно сделал, – с внезапной серьезностью ответил Стэм, отодвигая от себя тарелку.

– А мне кажется, безрассудно. Нет смысла мстить. Это не принесет удовлетворения.

– Милая, Стефани, при всем уважении… Мстят не для того, чтобы ощутить удовлетворение. Просто, согласитесь, зачастую, люди не осознают, как гадко то, что они делают. И порой стоит разъяснить им, насколько плохо они поступают.

– Но мы всего лишь люди и не имеем права судить о том, кто прав, а кто виноват, – нахмурилась Стефани.

– А кто же, по-вашему, должен это делать?

– ТехноБоги, естественно!

– А что, если их все-таки нет?

– Думаю, нам пора спать! – поспешно прервал нарастающий спор Эгон. – Так что, Стэм, тебе пора домой.

– Ах, что за глупости, Эгон! – воскликнула Стефани, тут же потеряв интерес к предыдущей теме. – Все мы здесь взрослые люди, так что я совсем не против, нет, я даже настаиваю, чтобы Стэм остался у нас ночевать! – воскликнула она, упирая руки в бока, что говорило о непоколебимости ее решения.

– Но мам… – вяло промямлил Эгон.

– Эгон, молчи!

– Миссис Йот, честно говоря, я тоже…

– А ты, Стэм, тем более молчи! – заткнула обоих парней женщина. – У Эгона большая кровать, места хватит обоим! Пойду, постелю вам чистое белье, – с этими словами женщина буквально упорхнула в комнату сына.

– УБИРАЙСЯ! – взревел Эгон, как только его мать исчезла за дверью.

– Дважды меня просить не надо! – нараспев проговорил Стэм, пробираясь к коридору.

– Только свет не включай, а то заметит! – прошипел Йот.

– Бля, как у вас все сложно! – недовольно буркнул Тараби, в потемках подходя к двери и теперь стараясь нашарить свою обувь.

– Да все у нас просто, это ты любишь повозникать!

– А ты любишь поизображать из себя человека с искорками интеллекта! Да так мастерски делаешь это, что даже у меня порой появляется ощущение, что мозг твой представляет собой не сплошную мышцу!

– Хватит цепляться к моему телу!

– Да кто говорил о теле-то? Ау… Ау!!!! Йптвоюмать, хватит меня толкать!

– Тш-ш-ш! Не ори! И уходи уже!

– Босиком? На улице ночью обещали -10! Я не могу уйти в одних носках!

– Так скорее ищи свои ботинки!

– А я, по-твоему, чем занимаюсь? В жопе ковыряю?!

– Я не знаю, чем но… А-а-а-а-а!!! – внезапно воскликнул Эгон, спотыкаясь, теряя равновесие, натыкаясь на нечто мягкое и продолжая падение уже с преградой перед собой.

– Что за… – послышался голос Стефани. В коридоре вспыхнул свет. Глазам женщины предстала довольно неоднозначная картина. Стэм стоял на коленях, тогда как Эгон практически навалился на него сверху, в процессе падения почему-то решивший, что самой лучшей опорой станет голова Тараби, которую Йот прижал рукой к полу.

– Я… тебя… убью нахуй! – тихо прошипел блондин, в то время как Эгон уже вскочил на ноги и попытался объяснить матери, что она все не так поняла.

– Молодёжь, – лишь отмахнулась женщина, – ах да, Стэм, я помыла твои ботинки, так что утром ты найдешь их на балконе на коврике, – невинным голосом сообщила она.

– С…спасибо, – выдохнул парень, а затем бросил злой взгляд на Эгона.

– Что? Я ж нечаянно, – пробормотал парень.

– От «нечаянно» бьют по яйцам, а затем заставляют жрать собственные гениталии, – фыркнул блондин.

– Впервые слышу…

– Веди меня на супружеское ложе, придурок, – хмыкнул в ответ парень, тут же заставляя Эгона краснеть.

– Даже не думай, что мы будем спать в одной постели!

– Конечно, не будем. На постели спать буду только я, а ты пиздуй на пол, – нагло заявил Тараби.

– Эй, почему это?

– Потому что слово гостя – закон! – хмыкнул Стэм, заходя в комнату парня и оглядывая ее. – Ох ты йопт, тебе двадцать пять, а ты все плакатиками увлекаешься?

– Мне двадцать три! И это не просто плакатики! Это плакат самой культовой онлайн-игры! – возмутился Эгон.

– Господи, ты бы посмотрел на себя со стороны, – хихикнул блондин, без стеснения стягивая с себя футболку.

– Т-ты будешь переодеваться прямо передо мной? – с хрипотцой в голосе удостоверился Эгон.

– Да, йоптэ, я буду переодеваться перед тобой. Потому что мы два мужика, с каких это пор нам понадобились ширмы? – Стэм уже стянул с себя штаны.

– Леопардовые? – не сумел сдержать смеха Йот, разглядывая облегающие боксеры парня, принт на которых изображал леопардовую пятнистую шкуру. – Хотя чего еще от тебя можно было ожидать!

– Эй! Ты надо мной ржёшь, что ли? Дай догадаюсь, какие на тебе! Наверняка с медведями или бантиками, м?

– Что? Нет, конечно! – тут же засмущался Эгон.

– Так докажи. Снимай штаны.

– Я… Я… Ты что, так и собираешься пялиться?

– А в чем дело? Ты внезапно стал таким стеснительным?

– Просто я не люблю, когда за мной наблюдают!

– Тогда, мистер анаболик, тебе надо стать темной стороной луны! Чтобы за тобой никогда и никто не наблюдал. Я сказал, снимай штаны! – Стэм вцепился в ширинку парня и чуть толкнул его на себя.

– Не надо! Я сам! Я са…

– Мальчики, молоко! – нарисовалась откуда ни возьмись Стэфани, что позволило ей пронаблюдать за эти пару минут уже вторую неоднозначную сцену.

– Ма-а-а-а-ам! – уже взвыл Эгон.

– Что? Я всегда приношу тебе перед сном молоко и печенье, – не смутилась дама, – сначала молоко, а потом все ваши шуры-муры, – сказала она и вышла из комнаты.

– Ох ты технобоженьки! – наигранно всплеснул руками Стэм. – Наш малыш Эгон не засыпает без молочка! Какая прелесть!

– Затк-нись, – прошипел Йот, размышляя о том, что убийство – не такой уж и плохой выход из положения.

– Ага! – воспользовавшись тем, что парень отвлекся, Стэм одним махом спустил с него штаны…

– Ракеты? – Тараби глазам своим не поверил.

– Эй! Хватит! Идиот! Ведешь себя, как ребенок!

– Сказал парень, у которого на трусах нарисованы бороздящие просторы космоса ракеты? – рассмеялся Стэм.

– Чем тебе не нравятся ракеты?

– Ты лучше спроси, почему такое восхищение во мне вызывают твои трусы!

– Получше леяпЁрдовых будут!

– Слова истинного девственника, – успокаивающе похлопал блондин парня по плечу.

– Я не девственник!

– Ты уверен?

– Уверен!

– А то у меня сомнения…

– Иди уже спать! – прошипел Эгон, стаскивая с застланной матерью кровати одну из подушек и покрывало, и укладываясь прямо на полу.

– Может, хоть матрас себе какой-нибудь постелешь?

– Нет, мама может что-нибудь заподозрить.

– А утром, войдя в твою комнату, а она просто полюбому в нее войдет, найдя тебя на полу, она ничего не заподозрит? – скептически хмыкнул Стэм.

– Просто встану раньше нее!

– А тебе хоть раз это удавалось? – продолжал издеваться блондин, укладываясь в действительно большую и мягкую постель.

«А здесь не так уж и плохо… – мысленно проговорил он. – Уютно… не то что у меня…»

– Р-р-р-р-р-р!

– Но ракеты…

– Просто СПИ!

====== Глава 30. Тишина и бездушные ======

Я лишь коснулся пламени, и в миг

Узнал, как мир этот прекрасен и велик,

Увидел звуки, ощутил цвета.

Не знаю, так ли важно это для меня.

Был в эйфории. Удовольствием полна

Незыблемо литературная волна.

Я вчитывался в строки, погружался в мир

Фантазий не иначе короля

И думал, что подобные слова

Лишь для меня.

Но первый миг прошел, и что же я?

Вдруг осознал, как одиночеством полна

Та окружающая нас среда.

Я плакал, разрывая книги на куски,

Ломая старые пластинки и мечты.

Я разглядел весь ужас и кошмар,

В который погружались города,

В котором утопали ночи, люди изо льда,

И понял вдруг, что пламя у меня

Потухло. А с ним утрачена была

Моя душа.

Прошлое…

Когда человек наиболее беспомощен и уязвим? В каком случае даже двухметровый амбал кажется ни на что не годным котенком, не способным справиться с неотвратимостью судьбы? Когда и старый умудренный опытом мафиози не опаснее капризного ребенка?

Когда смотришь на этих людей через прицел снайперской винтовки.

Тебе всего десять, но это далеко не первое твое задание. Наверняка, общество, узнай о том, каким тебя воспитывают родители, тут же обвинило бы их во всех смертных грехах. И никто бы не спросил тебя самого о том, что же ты думаешь по поводу использования детского труда. Но если бы все-таки спросили, ты бы ответил честно: «Я люблю свою работу». Ведь ты действительно любил.

Ты лежишь на раскаленной крыше и не двигаешься, внимательно следя за дверью главного банка, из которого в любую секунду может выйти твоя жертва. Мать в это время всего в метре от тебя, расположившись в шезлонге, загорает. Отец чистит винтовку, то и дело прикладываясь к холодному домашнему лимонаду. Ты любишь свою семью и любишь свою работу, и пусть тебе только десять, ты уже знаешь, насколько вы ненормальное семейство. Ненормальное с точки зрения ненормального общества, конечно же. Ведь оно спокойно воспринимает тот факт, что в половине семей родители бьют своих детей, что в четверти из них насилие переходит в изнасилование, что каждого десятого ребенка оставляют в роддоме или бросают в канаву, выгребную яму, мусорный бак. И это норма. Зато любящих родителей, которые читают на ночь сказки и по выходным водят тебя в зоопарк или кино, посчитали бы истинными монстрами просто потому, что они учат тебя убивать. Да, конечно же, ты еще маленький, и тебе следовало взяться за винтовку хотя бы после окончания школы, ведь сейчас ты даже не можешь ее самостоятельно поднять, потому как она с тебя ростом и ужасно тяжёлая. Но отец как-то сказал, что чем раньше ты освоишь их семейную профессию, тем лучше, ибо никто не знает, сколько еще проживет каждый из вас. И ты полностью согласен с его точкой зрения. Кроме того, ваше семейное дело тебе действительно очень нравится. Конечно, существуют свои минусы. К примеру, тебе строго-настрого запрещено приглашать домой друзей, потому что они бы вряд ли поняли, почему в твоем ящике для игрушек лежит столько бутафорского оружия. А если бы кто-то из них еще и узнал, что оно не бутафорское, мог разразиться страшный скандал!

Но в такие моменты, как этот, ты понимал, что нет ничего приятнее семейного времяпрепровождения.

– Марли, будь добра, кинь мне крем от загара, – внезапно проговорил отец, почесывая шею, – кажется, я сгорел, – буркнул он, аккуратно откладывая винтовку.

– Да, конечно, – кивнула крашеная блондинка, тут же извлекая из сумки тюбик с кремом и не глядя бросая его мужу.

– Благодарен, – кивнул мужчина, так же не глядя поймав тюбик.

– Для тебя всё, что угодно, – в ответ кивнула женщина, лучезарно улыбнувшись.

Ты все так же лежишь на крыше, всматриваясь в прицел.

– Сынок, может и тебе крема? А то, как посмотрю, твои уши уже приобрели цвет спелого помидора, – обратился мужчина к тебе. Ты судорожно вздохнул и не ответил, зная, что во время работы отвлекаться нельзя и отец попросту в очередной раз проверяет тебя.

– Тинбер, прекрати! Не отвлекай его. Все-то твои шуточки! Это его первый крупный заказ, мы должны поддерживать сына, а не мешать!

– Ладно-ладно, не кипятись, привычка, – отмахнулся мужчина, выдавливая немного крема на ладони и нанося его себе на шею. – Трудно поверить, что наш сын так быстро стал самостоятельным.

– А кто в этом виноват? – женщина с наигранной обидой надула губки. – Я же говорила, чтобы до тринадцати никаких пистолетов и убийств, только холодное оружие! А ты что? «Марли, он потомственный киллер! Только представь, сколько навыков нам следует в него вложить! Лучше начать раньше, чтобы наверняка!» А теперь он берет заказы под стать нам!

– Так это же хорошо?.. – неуверенно проговорил и мужчина.

– Ага! А по алгебре при этом перебивается с тройки на четверку! – продолжала возмущаться блондинка. – Чтобы сегодня домашнее задание было готово! – более строго проговорила она, явно обращаясь к тебе. Ты хотел было ответить ей, что все сделаешь, несмотря на то, что алгебру терпеть не мог, когда двери банка открылись, и из них вышел твой заказ. Ты набрал в легкие побольше воздуха, выкинул из головы лишние размышления о домашней работе по алгебре, медленно выдохнул и спустил курок.

Настоящее…

Почему некоторые так боятся тишины? Потому что никогда не знаешь, чего от нее ожидать. А всё, неподдающееся маломальскому прогнозу, автоматически заносится в список вещей, которых можно смело опасаться, насколько бы странно это ни звучало.

Шут не боялся тишины, потому что в какой-то мере считал ее частью себя. Он не единожды замечал, что там, где появлялся он, через какое-то время наступала и она. Особенно ощутимой тишина была в королевских покоях, когда, после стонов, криков и мольбы о пощаде, избранные внезапно замолкали навсегда. И Шут, любуясь изувеченным телом, широко распахнутыми остекленевшими глазами жертвы, струйками крови, вытекающими из чуть приоткрытого рта, чувствовал, как в комнату вползает тишина, как она обволакивает собой претендента на трон, как размещается в каждом даже самом темном углу, наслаиваясь сама на себя. Эта была звенящая тревожная тишина, от которой у Шута начинали бегать мурашки по спине, и ему это нравилось, потому что Шут обожал ощущение страха и собственной беспомощности. И тогда он забирался на кровать к своей жертве, обнимал уже остывающее тело, зарываясь носом в волосы мертвеца, вдыхая смерть и наслаждаясь волшебным моментом холодного безумия. Это ощущение было для Шута очень ценным, потому лишь услышав, как тишина скребется в дверь, он тут же готовился проникнуться ею сполна, каждую секунду, каждым ударом сердца, каждым паническим вздохом и дрожью в руках. Тишина порождала столь любимый Шутом страх, а потому Шут не боялся тишины, он боготворил ее.

Найт не боялся тишины, потому что она ассоциировалось у него с мнимым покоем. После пьяных воплей матери, ее возмущений и недовольства сыном наступала та самая тишина, что будто подводила черту под всем сказанным ранее. Она приносила минутный покой, за которым следовала тревога и ненависть к себе, будь то затишье после очередной ссоры или вслед за бурной ночью, проникнутой стонами наслаждения и нервными смешками. Найт будто бы замирал, и тишина поглощала его с головой, подавляя все чувства, чтобы уже через секунду обрушить осознание произошедшего с утроенной силой, заставить переваривать, обдумывать и обмусоливать каждое воспоминание, каждую ошибку. Особенно страшной была тишина, что наступала после просматриваемых Найтом сцен изнасилования его матери людьми в масках, что творили с женщиной такие непотребства, которые ввергли бы в шок и взрослого, что говорить о ребенке. Тишина, скорее всего, и была тем самым чудовищем, что жило в шкафу мальчика, вот только понял он это далеко не сразу. В детстве многие боятся именно ее – тишины и ее насмешек, когда она разрывается скрипом двери или тихим щелчком – она глумится, исчезая всего на секунду, но тут же поглощая прорвавшийся сквозь нее звук. А дети дрожали и называли ее чудовищем или монстром, что жил под кроватью или в шкафу, потому что думать о том, что она присутствует Везде, было слишком страшно. Найт ненавидел тишину, потому что в свое время она не перегрызла ему глотку, как он просил, именно ненавидел, стараясь заглушить ее музыкой, кликами по сенсорной клавиатуре, вскипающим чайником, шумом воды в ванной или часами с кукушкой, что были куплены назло старому богатею, а, по сути, стали еще одним способом спрятаться от тишины. Она заставляла Найта вспоминать о том, что было до нее, переживать это раз за разом, будто старая кинопленка, начало которой склеили с концом, из-за чего ее просмотр превратился в сплошную мучительную бесконечность. Найт не боялся тишины, он ее ненавидел.

А Дэй боялся. Как маленький ребенок или дикий зверь, он боялся тишины, потому что, по его мнению, с ней приходило одиночество. А Бренди не выносил одиночества. Возвращаться домой, смотреть на пустую кровать, покрытый пылью стол, заваленную грязной посудой раковину и в ужасе понимать, что он один. Что не найдется человека, который бы начал возмущаться по поводу незаправленной постели или из-за разбросанных по всей комнате грязных носков или даже за опоздание. Все то, чем обладало большинство людей и что их бесило, Дэя привлекало и вызывало жгучую зависть. Ведь подобные скандалы давали понять, что есть кто-то, кому не все равно, где ты шляешься по ночам, сколько алкоголя выпил накануне и не потерял ли ты кошелек. Есть тот, кто при твоей пропаже оборвет телефоны, обзвонит все больницы и морги, а, увидев тебя, сам может стать виновником твоего переезда на кладбище. Для Дэя все это было значимо именно потому, что у него этого не было. И тишина, что являлась единственным его спутником годами, не просто его пугала, она доводила до истерики, когда детектив запирался в ванной, садился прямо на холодный кафель, облокотившись на стену, врубив воду на полную мощь и обнимаясь с бутылкой бренди. Иногда Дэй мечтал сойти с ума, чтобы ему виделось, будто бутылка разговаривает – тогда наверняка бы стало куда легче. Но причастность Дэя к третьему поколению сделала из него обыкновенного алкаша, а вовсе не шизофреника, видевшего весь мир иначе, и это угнетало Дэя, когда как тишина по-прежнему пугала его, а бутылка, сколько не проси, не становилась разговорчивей.