Текст книги "Телешоу «Научи меня любить» (СИ)"

Автор книги: Mr Abomination

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 71 страниц)

– Мы же сказали, что нам как можно скорее необходим Найтарусс Макк! – прогремел силуэт, взирая на Шута с экрана.

– Да, Шут помнит…

– Но прошло уже несколько дней, а он на свободе!

– Еще рано, – уверенно заявил Шут.

– У нас нет времени! Приведи его к нам немедленно!

– И Шут даже не сможет поиграть с королем? – возмущенно спросил Шут.

– НЕМЕДЛЕННО!

– Тогда Шут отказывается… – холодно произнесла фигура. – Да, Шут отказывается, потому что вы так с Шутом не договаривались. О мои лжекороли! Сколько бы денег вы ни дали Шуту, он никогда не позволит помыкать собой! Шут многое для вас сделал, он даже называл вас своими королями, а это было так больно и унизительно! Но Шут больше не будет исполнять приказы лжекоролей! А Черный король принадлежит только ему! Если вы что-нибудь сделаете с ним, Шут убьет вас. Вас всех! – пригрозил Шут, сжимая ладони в кулаки. – Вы будете уничтожены, – прошипел он и, словно подтверждая его слова, трупы уток забились в судорогах, задергались, вода вокруг них запенилась и забурлила, а затем взорвалась. Черно-красные, гнойные ошметки разлетелись во все стороны.

– Вы нам больше не нужны, – произнес холодный голос после недолгого молчания. Экран вновь перевоплотился в птицу, и та уже взмыла в воздух, но отпускать ее Шут не собирался. Когда-то этого голубя дал тем людям сам Шут, чтобы с его помощью они могли проникать в его мир коробок и общаться с ним. Но больше разговаривать с ними он не собирался, а значит и в птице надобность отпадала.

– Ваара… – тихо позвал Шут и рядом с ним из ниоткуда возникла невысокая худенькая девушка с копной огненно-красных волос, собранных на затылке в длиннющий, доходящей до сгибов колен, хвост, с желтыми, похожими на кошачьи, глазами и белой кожей, усыпанной небольшими шрамами. Из одежды на девушке были лишь своеобразный красный топ с железными вставками, повторяющими очертание несуществующей груди, и свободные, похожие на мешок, бриджи.

– Шут так рад, что его новый друг решил погостить в его мире, – проговорила фигура, улыбаясь, – и сейчас Шут хочет попросить Ваару о помощи. Будь добра, уничтожь, – ткнул он пальцем в быстро удаляющуюся птицу. Девушка перевела взгляд с Шута на еле различимый силуэт, едва кивнула, присела на корточки и зашипела. За худощавой спиной девушки развернулись большие драконьи крылья. Один взмах и Ваара уже взмыла в воздух, а через мгновение разорвала птицу на тысячи кусков. Ваара никогда раньше не подчинялась людям и никогда им не помогала. Она их ненавидела. Но Шут был совсем иным.

– Шут не может иметь слугу, ведь Шут сам – слуга. Но Шут может завести себе домашнее животное. Правда же? – улыбнулся он подлетающей к нему девушке и поглаживая ее чувствительную кожу под подбородком. Девушка тут же начала ластиться и фыркать, требуя погладить ее еще. Да-да, Шут однозначно ей нравился. Несомненно.

– Он разорвал связь, – оповестил молодого парня один из его секретарей.

– Разорвал? – удивился тот, что все это время вертелся на своем стуле на колесиках, упорно вглядываясь в потолок, – как он это сделал?

– Уничтожил птицу, которую давал нам для того, чтобы мы могли с ним связываться, – пояснил секретарь.

– То есть нашу последнюю просьбу он не исполнит?

– Он отказался…

– Что ж… Его право, – снисходительно пожал парень плечами, – отследите и убейте его, – спокойно выдохнул он, вставая с кресла и подходя к стоящей перед ним огромной прозрачной цистерне. Она была заполнена желтоватой жидкостью. В самом центре цистерны, закованная в стальные кандалы и увитая сотнями трубок и проводов, спала обнаженная девушка. Ее длинные волосы будто бы застыли в химическом растворе.

– Если мы не можем добраться до Найтарусса Макка, перейдем к плану «Б», – спокойно проговорил он и секретарь, кивнув, вышел из огромной лаборатории, оставив парня наедине с цистерной.

– Не беспокойся, – прошептал он, подходя к стеклянному сосуду совсем близко и почти касаясь губами холодной глади. – Мы найдем тебе сердце. Я не позволю тебе погибнуть. Слышишь меня? Ты будешь жить вечно. Я обещаю тебе, моя Май!

====== Глава 23. Тайкрафт и Синдром Д.И. ======

«...После победы над Нэй

Вернулась Май в Сэнтовский сад,

Но вернулась она не одна.

В утробе своей принесла она технобожественный плод,

Что являлся напоминанием о столетнем пленении ТехноБогини.

На одиннадцатые же сутки Луностояния,

На свет появился черноволосый мальчик,

И имя ему было – Тэгион,

Что означало «Рожденный помнить».

И в ту ж ночь Нэй, находясь на пороге смерти после боя с сестрой,

В последний свой вздох перед собственным перерождением

Дала жизнь их второму ребенку,

И имя ему было – Вайдэ,

Что означало «Рожденный забывать».

Они могли стать прекраснейшими из ТехноБогов

Или ужаснейшими из людей,

Но были они не богами и не людьми.

То были монстры,

Само существование которых отравляло ТетоВселенную.

И тогда Май воззвала к сынам своим,

Она привела их в Сэнтовский сад

И показала им тайный вход в золотую гробницу ТэноХаоса.

“Разум есть то, что все порождает и уничтожает!” –

провозгласила Май.

“Это самый сложный и необъяснимый механизм из всех

Существующих в нашем мире.

И поломка этого механизма – человечеству страшная кара.

Безумие – то, что, возникнув у одного,

Чумой вспыхивает у остальных.

Зараза, которая способна поглотить любого,

Будь то человек, животное...

Или Бог.

А источником безумия оставались и остаются смертные.

Вы не Боги, сыны мои.

Вы не животные, сыны мои.

Вы не люди, сыны мои.

Вам нет места ни в одном из этих миров.

Но я, ваша мать, не обреку Вас на скитания по ТэноПустоте!” –

Пообещала Май.

“Так станете Вы теми, кто пленит безумие,

Да превратитесь в ипостаси людские,

Да воззовете Вы к сердцу каждого смертного…”

И с того момента стал Тэгион светлой ипостасью человечества,

Когда как Вайде – темной ипостасью.

...Но даже это не спасло вселенную от надвигающегося сумасшествия…»

Цитата из потерянной МетоБиблии, глава 178: «Дети хаоса», отрывок 06 «Тэгион и Вайдэ»

Дневник Шута…

…Как долго Шут пребывал в поиске?! Так долго, что успел позабыть о своей первоначальной цели. Так долго, что давно перестал искать. Так долго, что смирился с действительностью и окрестил хозяевами тех, кто этого недостоин. Так долго, что мысли его превратились в песок, дыхание истлело, а тело окутал ореол забвения. Так долго, что все это время превратилось в один миг, когда Шут осознал, что поиски его наконец-то подошли к концу, да.

Шут сутками прогуливался по пыльным подворотням забытых городов, по заброшенным кварталам псевдоисторических достопримечательностей, по грязным, пузырящимся под лучами электрического света маслянистым лужам. Шут стоял на крыше высотного здания, словно на пороге мироздания, устремляя взор вниз и наблюдая за суетливо копошащимися, вцепившимися в свои телефоны людишками, что зависимы от компьютеров, машин, энергетиков и погоды. Шут гулял по железным дорогам и мостам, вставал рядом с самоубийцами и, улыбаясь им, заглядывал в их глаза, в надежде увидеть проблески тщедушной смерти, и, не находя ее, помогал сделать несчастным мученикам последний шаг. Многие из них по-настоящему умирать не хотели, оттого помощь им и была столь интересна. Что может быть забавнее, чем слушать мольбы о пощаде от дурака, который еще десять минут назад балансировал на железных перилах в десятке метров над землей, угрожая спрыгнуть вниз. Как странно, что отпиливание конечностей подобных людей привлекало значительно меньше прыжка с высоты, а ведь подобная смерть куда ярче и трагичнее! Шут хотел прославить их, а они вели себя как неблагодарные, эгоистичные твари. Они таковыми и являлись, да!

Актеры! Среди самоубийц их больше, чем даже в театре! Они режут вены, глотают горсти таблеток или прыгают с мостов, прежде собрав вокруг себя толпу зевак, надеясь на то, что их успеют спасти. Спасти и простить за все то, что они умудрились натворить, да!

«Ах, дорогой, мне все равно, что ты спал с моими сестрами! – очнувшись на больничной койке, хотел бы услышать престарелый дон Жуан от своей убитой горем жены. – Только больше не пытайся умереть! Я и подумать не могла, что любовь ко мне подтолкнет тебя на такой страшный поступок! Теперь я не уйду от тебя! Обещаю!» – плакала бы женщина, даже не помышляя о том, что нужна расчетливому ублюдку лишь потому, что жили они на ее и только на ее деньги. Кто-то скажет: «Люди не пытаются свести счеты с жизнью из-за такой ерунды!»

Что за абсурд, леди и джентльмены?! Еще как пытаются, и зачастую, к их сожалению и развлечению Шута, им это удается, да…

«Мы оплатим Ваше лечение и вернем на работу, при условии, что Вы отзовете свой иск с обвинениями в том, что в Вашей попытке самоубийства виновата наша компания», – мечтал получить письмо мелкий служащий, которого уволили за воровство туалетной бумаги. И он бы его получил, будьте уверены. При условии, что он смог бы выжить.

А ради чего с моста бы спрыгнули Вы?

Шут бы пошел на это лишь при одном условии: если бы его прыжок развеселил короля, да.

Шут многое преодолел после своего перерождения, многое увидел… и многих. Он заставлял людей врать, предавать, убивать, умирать, теряя последнюю надежду на спасение, обливаясь кровавыми слезами безнравственности и покаяния, крича от безудержного гнева и отчаянья. Шут сводил с ума, припирал к стенке, не оставляя выбора. Кто сказал, что выбор есть всегда? Не всегда. Не лгите себе, не всегда! Не обольщайтесь, не всегда! Не успокаивайте себя… не всегда! Как у женщины на восьмом месяце беременности нет выбора, рожать ребенка или не рожать, так и у людей зачастую выбора нет, нет.

Вот и у Шута выбора не было, нет.

Все закончилось само собой, да.

Шут знал, что рано или поздно все закончится, и все закончилось, да.

Шут был уверен, что рано или поздно все закончится, но не предполагал, что «поздно» наступит так рано, как удивился бы и тому, если бы «рано» наступило слишком поздно. Именно, Шут был готов к тому, что все наступит раньше или позже, а наступило все как всегда «сейчас». Внезапно! Так внезапно, что Шут даже растерялся, но быстро взял себя в руки и отказался от своей работы так, как хотел отказаться раньше или позже, но как пришлось отказаться «сейчас».

«Сейчас». Это момент, когда все страшно и непонятно. «Сейчас» – время, когда никто ничего делать не хочет. Предпочитают все делать «позже». Но не «сейчас». Ни в коем случае не «сейчас». Нет-нет, только не «сейчас»! «Сейчас» – это запретный плод, проклятое время, кошмарный момент в жизни каждого человека. Когда наступает «сейчас», все остальное меркнет. Все планы начинают отягощать, люди опускают руки и шепчут «потом», «позже». Вот только «позже» никогда не наступит. Как бы ни хотелось обратного, люди всегда будут находиться в состоянии «сейчас», которое будет плавно переходить в «раньше». Но над «раньше» они уже не властны. Это оно нависает над ними вместе со всеми их деяниями и последствиями, неуничтожимое, бессмертное и в какой-то степени пугающе омерзительное. Поэтому человеку никогда не создать машины времени! Это невозможно, ведь как только он ступит в прошлое, «раньше» превратится в «сейчас», возникнет парадокс, и все исчезнут, да!

Или выживут, да…

Какая разница? Шуту не интересно, нет. Шуту плевать, да! И пора закончить этот разговор, да!

Куда важнее, что, несмотря на наступление «сейчас», в этот промежуток времени произошло то, что должно было случиться «рано» или «поздно»! А именно: Шут отказался от своей работы. Он знал, что долго это продолжаться не сможет, но соблазн был так велик. Все получилось само собой. Шут был в поиске. Куда бы он ни уезжал, он всегда возвращался в один и тот же город, улицы которого пропитали кровь, гной и пот, дома пропахли тухлой рыбой и дорогим парфюмом, а новые небоскребы ютились по соседству со старенькими лачугами. Майбург – город, названный в честь ТехноБогини Май, символизирующий собой рождение богини и, видимо, ее падение. Этот город казался Шуту идеальной средой обитания для истинного Короля. В глубине души Шут всегда знал, что найдет его не где-нибудь, а именно здесь. И он ходил и ходил по извилистым улицам, темным подворотням, заглядывал в церкви, магазины, гостиницы, бордели и казино, иногда находил интересных людей, в которых видел кого-то большего, чем просто слуг, и приглашал их к себе. Не все они соглашались на гостеприимство Шута, но все, так или иначе, попадали в темные королевские покои. И Шут испытывал их. Да, тогда Шут был еще слишком юн и многого не понимал. Он кормил их королевскими деликатесами, а затем заставлял запивать все это серной кислотой. Он набирал для них молочные ванны с ароматическими маслами, чтобы затем закачать в них воду с пиявками. Он обмазывал их кожу кремами, а позже прожигал ее насквозь. Дарил им золотые перстни с драгоценными камнями, чтобы затем медленно отпиливать пальцы, на которые они эти перстни надели. Наряжал в потрясающие наряды, а затем снимал с них кожу. Делал великолепные прически, чтобы затем подвесить их за волосы, и натягивал им на ноги чулки, которыми затем же и душил. Да, веселые были деньки! Но опасные! Шут был слишком неосторожным. Тогда-то на него и вышли ЛжеКороли. Они купили имя Шута, сказали, что готовы платить ему за то, чтобы он продолжал поиски своего господина. Они даже обещали указывать Шуту на лучших претендентов на роль его хозяев! Заманчивое предложение, от которого Шут отказаться не смог. Но Шут никогда не доверял ЛжеКоролям. Он начал называть их своими королями, дабы они поверили в его бесконечную верность, он делал то, чего они хотели. Но Шут не так прост, нет.

Все это время он искал истинного короля, да.

Шут не горд, но расчетлив. Он позволяет пользоваться собой лишь в том случае, если может воспользоваться в ответ, да.

Шут был готов продать и тело, и душу за то, чтобы найти своего господина.

И Шут нашел его, да.

Король для Шута – это не тот, кто богат, ибо и обедневшие короли оставались королями.

Это не тот, кто физически силен, ибо короли зачастую были чахлыми и болезненными.

Это тот, кто родился в благородной грязи. Тот, кто с самого детства был окружен развратом, жестокостью, несправедливостью, предательством, интригами и соблазнами. Родственные связи, оргии, море выпивки и пищи, которую сблевывали, когда желудок был полон, чтобы затем продолжить пировать. Есть не ради насыщения, пить не ради утоления жажды, трахаться не ради получения удовольствия, а потому что ты Король, потому что тебе положено жить Так, и никак иначе. Жить, прогибаться, падать на колени, но не ломаться, а подниматься. Жить и выживать.

Снова и снова…

Раз за разом…

Сопротивляясь самому миру…

Пока это не войдет в привычку…

Не станет обыденностью…

Вот тот истинный король, которого так долго искал Шут. Найтарусс Макк.

Прошлое…

Пэйрис часто мучили головные боли, но обычно они носили кратковременный характер. В этот же раз приступ мигрени продолжался уже неделю. Женщина выходила из комнаты разве что в туалет или выпить воды. Есть она не могла – тошнило. И все это время Найт очень беспокоился за свою маму. Он прибегал из школы, тут же заваривал ее любимый чай с ванилью, а затем весь вечер бегал к ней по первому зову, готовый исполнить любое ее желание. Пэйрис то просила включить телевизор, то выключить его, то сделать еще чаю, то принести холодный компресс, то просто посидеть с ней.

– Мне так больно… – иногда шептала она и заливалась слезами от бесконечной жалости к себе. В такие моменты у Пэйрис появлялось жгучее желание обнять своего сына, как это делала любая нормальная мать, погладить его по голове и сказать о том, как она его любит. И она обнимала и говорила, только счастливее от этого Найт не становился. Он-то понимал, что его мать способна на проявление подобных теплых чувств исключительно в болезненном бреду, и от этого становилось лишь обиднее.

– Найтарусс. Мой Найтарусс, – прошептала женщина, из-под одеяла наблюдая за тем, как сын ставит у ее кровати тазик со свежей прохладной водой, обмакивает в него компресс, а затем кладет его на лоб матери, дабы чуточку уменьшить ее боль. Существование мигрени до сих пор оставалось под вопросом. Тогда как одни врачи пытались разработать лекарство от головной боли, другие утверждали, что все это – симуляции и инсинуации. Но с каждым поколением страдающих этими инсинуациями становилось все больше, как и лекарств от них. Вот только каждый новый препарат вызывал скорое привыкание, и больные, стараясь справиться с мигренью, глотали таблетки пачками. Иногда доходило и до летальных исходов.

Пэйрис во время приступов принимала по восемь-десять таблеток, после чего боль уходила. И приходило безумие. Порой женщина часами сидела в своем кресле и смотрела в одну точку или начинала качаться из стороны в сторону и напевать какую-нибудь странную песню на не менее странном языке. Пару раз женщина и вовсе залезала под кровать и кричала Найту, чтобы тот спасался от землетрясения. Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Два с половиной часа тогда потребовалось Найту, дабы вытащить мать из-под кровати, и еще час на то, чтобы убедить ее в том, что стены дома не шатаются и земля не дрожит.

Найт очень боялся, что подобные приступы вновь повторятся, из-за чего в последнее время часть таблеток Пэйрис заменял на обыкновенные витамины. Женщине, в любом случае, легче не становилось, но она хотя бы не бредила. Почти.

– Где мой сын?! – внезапно воскликнула больная, схватив Найта за руку и притянув к себе ближе. – Куда вы дели моего мальчика?!

– Мама, я же здесь! – возразил было Найт, но Пэйрис лишь отрицательно замотала головой.

– Нет-нет-нет! – шептала она, смотря на сына как на чужого, – нет-нет-нет-нет, это не ты. Ты не мой сын! Мой Найт маленький! Ему всего год или два или… я не помню, – нахмурилась Пэйрис, – но это не ты! – уверенно заявила она, отпуская Найта и закутываясь в одеяло, – принесите мне моего сына! Сейчас же! Сейчас же… – бормотала она себе под нос.

– Это все из-за таблеток, – взяв себя в руки и сдерживая слезы, проговорил Найт, забираясь на кровать к матери и обнимая ее за плечи, – сейчас все пройдет, – заверил женщину мальчик, сам не веря не единому своему слову.

– Папа? – внезапно взгляд Пэйрис потеплел, – папа, это ты?! Как же давно я тебя не видела! – повернулась она к Найту и обняла его так крепко, как никогда раньше не обнимала. – Папочка, мне так тяжело! – женщина захныкала, как маленькая, – и так больно. Пусть боль уйдет. Пусть уйдет! Возьми ее, как делал это раньше? – глаза Пэйрис заблестели, и, прежде чем Найт понял, чего от него хотят, женщина навалилась на сына и поцеловала его. Горячие влажные губы матери обожгли Найта. Мальчика затрясло. Он вцепился в ее плечи, пытаясь оттолкнуть женщину от себя, но она для Найта была слишком тяжелой. Он не мог сделать и лишнего движения. Тем временем язык Пэйрис скользнул по ровному ряду зубов сына. Найт забрыкался больше прежнего. Он уже знал, что такое французский поцелуй, но никогда раньше не испытывал его и не особенно хотел отдавать свой первый поцелуй собственной матери. Мальчик, безусловно, любил Пэйрис как никого другого в этом мире, но целоваться с ней казалось неправильным! Найт был еще мал, но уже прекрасно понимал границы, за которые заходить не следовало.

– Отпусти! – процедил сквозь зубы мальчик, уклоняясь от новых попыток матери поцеловать его.

– Папочка, почему ты меня отвергаешь?! Ты же говорил, что я лучше! Лучше, чем мама, так почему?

– Прекрати!!! – в отчаянии выкрикнул мальчик, каким-то чудом выбрался из-под женщины, упал с кровати на пол и уполз в дальний угол, где, наконец, позволил себе отдышаться. Мать за ним не последовала.

– Предатель! – выкрикнула она, начиная реветь в голос. – Как ты мог со мной так поступить! Я же была невинна! А ты, чертов ублюдок, воспользовался мной, как резиновой куклой! Ты обещал, что будешь только моим, но так и продолжал жить с матерью! Ты дурачил нас обеих! – кричала Пэйрис, колотя кулаками по постели. – Я ненавижу тебя! Отдай моего сына! И больше никогда не… – Пэйрис продолжала кричать, но Найту слушать все это было невыносимо, поэтому мальчик, стараясь не обращать внимания на кидаемые ему в спину проклятья, выбежал из комнаты матери, закрыл за собой дверь и, привалившись к ней, тяжело вздохнул.

– Кажется, вы были очень заняты, – внезапно раздавшийся голос заставил Найта вздрогнуть. В полумраке коридора различалась знакомая фигура.

– Лари? Как давно ты…?

– Достаточно, – ухмыльнулся мужчина.

– Но я же сказал, что мама болеет! – нахмурился Найт.

– Болеет ли? Или удерживается практически в полном одиночестве из-за похотливого сына, не желающего делиться столь прекрасным телом с кем-то еще, помимо себя самого?

– Мама – не тело! Мама – это… это мама! – зло выдохнул мальчик. – И она болеет! Она не может встретиться с тобой!

– Позволь ей самой решать, – хмыкнул Лари, отталкивая Найта от двери и заходя в комнату.

– Нет! Не трогай ее! – мальчик набросился на мужчину со спины, буквально повиснув на его шее и тем самым стараясь остановить его.

– Так хочешь поприсутствовать? – Изобразил наигранное удивление Лари. – Как хочешь, – с этими словами он без труда сбросил с себя Найта, протащил его по полу к креслу, что стояло как раз напротив кровати Пэйрис, буквально бросил его на мягкие подушки, а затем направился к женщине. Найт хотел было вновь кинуться на Лари, но мужчина остудил его пыл:

– Если ты пошевелишься, я ударю ее. Пошевелишься еще раз – ударю снова. Убежишь или закроешь глаза – буду избивать до тех пор, пока она не потеряет сознание. Правила несложные, не правда ли?

– Я убью тебя… – тихо прошептал Найт, вцепившись пальцами в мягкую обивку кресла и прожигая мужчину взглядом.

– Попробуй, – равнодушно пожал тот плечами, забираясь на кровать. – Пэйрис, дорогая, как ты? – обратился он к больной.

– Лари? – вздрогнула женщина. – Лари, это ты? Ах, конечно же! Конечно же, это ты! Я так скучала! – воскликнула она, притягивая мужчину к себе и обнимая его не только руками, но и ногами.

– Скучала, говоришь? – улыбнулся блондин, запуская руку под халат женщины. – Это заметно, – хмыкнул он, рассматривая свои пальцы, что стали влажными после проникновения в Пэйрис. – Найтарусс, – внезапно позвал он мальчика, заставив того вздрогнуть, – подойди.

– Зачем?

– Подойди, или я ударю ее.

Найт смиренно поднялся с кресла и сделал шаг к кровати.

– Ближе.

Мальчик судорожно вздохнул и подошел к постели вплотную.

– Открой рот, – продолжал давать распоряжения Лари.

– Зачем? – плаксиво захныкал Найт.

– Открой, я сказал, – нахмурился мужчина. Найт и это исполнил. Два пальца, что до того были в его матери и теперь, влажные, блестели в свете электрических ламп, грубо впихнули ему в рот.

– Облизывай, – мальчик подчинился. Солоноватый привкус ему не понравился, ровно как и насыщенный запах, что исходил от пальцев Лари и затем мерещился Найту в собственном дыхании еще несколько дней кряду. Все тело мальчика забил легкий озноб. На лбу появилась испарина, футболка прилипла к спине. Дышать Найту отчего-то стало тяжело, если не больно, к горлу подкатил рвотный комок, внутри все сжалось и будто бы приготовилось вырваться наружу, вывернув тем самым мальчика наизнанку. В ушах зашумело, перед глазами же все поплыло. Лицо Лари вытянулось и забавно перекосилось, а вместе с ним начали плавиться и изгибаться силуэты всей комнаты.

– Понравилось? – голос Лари вывел Найта из странного состояния.

– Нет, – честно признался он.

– Вот как? Ты еще слишком мал, чтобы понять всю прелесть вкуса женского тела, – фыркнул мужчина разочарованно, – Хотя… одна часть твоего тела явно не прочь продолжить, – гадко ухмыльнулся он. Найт, вздрогнув, посмотрел вниз и заметил бугорок на своих шортах. Волна страха захлестнула мальчика с головой. Опять! Это случилось опять!

– Лари-Лари-Лари, помоги мне, ну же, давай, помоги, вставь его, давай же… – тем временем в полубредовом состоянии извивалась Пэйрис на кровати.

– Слышишь, чего хочет твоя мама? Отнюдь не твоих таблеток и холодных компрессов, – заметил он. – Лечить ее надо иначе. Хочешь, чтобы твоя мать была здорова? Способен ли ты на это?

Последние слова Найт уже не слышал, потому что, позабыв об угрозах Лари, выбежал из комнаты раньше, чем мужчина закончил говорить. Он вернулся в свою комнату, забрался в шкаф и просидел там до утра.

Прошлое…

– Представьтесь, – просипел невысокий мужчина средних лет, страдающий ожирением, но совсем не расстраивающийся по этому поводу. По крайней мере, восемь бутербродов с колбасой и сыром, что образовывали своеобразный цветок на большой неглубокой тарелке, мягко намекали на нелюбовь мужчины к каким-либо диетам.

– Ксин Койнэ, сэр! Двадцать два года, выпускница Майбургской Полицейской Академии, сэр! Лучшая на потоке и...

– Лучшая на потоке? – Прервал девушку мужчина. – Лучшая из женщин, Вы хотели сказать? – Мягко поправил ее толстяк.

– Прошу прощения за фривольность, но нет, сэр, когда я говорила, что была лучшей на потоке, я имела в виду, что была лучшей на потоке среди и женщин, и мужчин, сэр! – Отрапортовала девушка, еле сдерживая дрожь в голосе. Как-никак, перед ней сидел глава аналитического отдела полиции, и именно от него зависела дальнейшая судьба молоденькой сотрудницы.

В ответ на замечание Ксин мужчина брезгливо поморщился, взял со стола документы девушки и повертел их в руках с таким видом, словно держал рулон туалетной бумаги:

– Знаете ли Вы, насколько незначительными являются эти документы? – Приподнял брови толстяк. – Ведь нас не интересуют оценки. Куда важнее навыки и опыт, которыми, как я понимаю, вы пока не обладаете, – одарил он девушку снисходительной улыбкой.

– Да, я понимаю, – тут же потупила взгляд Ксин, поняв, что ляпнула лишнего. Знала же, что Тайкрофт ужасный женоненавистник, и лишний раз демонстрировать свое превосходство над мужчинами не следовало. Но Ксин так гордилась своими достижениями и так хотела ими поделиться с человеком, на которого всегда равнялась! В конце концов, ее не интересовало, что он был пузатым стариком с кошмарным характером! Его признание было для Ксин бесценным, и ради того, чтобы получить его, девушка была готова работать и днем, и ночью! Это при условии, если бы ее взяли на стажировку. Потому как в противном случае девушке грозило не признание, а касса в каком-нибудь супермаркете.

– Это хорошо. Понимание – это всегда хорошо. Тогда попридержите свои бахвальства, юная леди. Я буду к Вам так же строг, как и к остальным сотрудникам, – предупредил он.

– Так же как... Так это означает... Вы берете меня?! – Счастливо взвизгнула Ксин, но тут же взяла себя в руки и нацепила на лицо серьезное выражение лица, из последних сил сдерживая счастливую улыбку. Наконец-то ее мечта сбылась!

Но лучше бы не сбывалась…

Настоящее…

Ксин разлепила глаза и сощурилась от яркой полоски света, что падала прямо на девушку. Недовольно буркнув себе под нос что-то нечленораздельное, девушка, пошатываясь, поднялась с холодного пола и попыталась понять, откуда исходит свет. В первую секунду Ксин показалось, что она все еще спит, из-за чего девушка даже сильно ущипнула себя за щеку. Боль взбодрила ее, но дурмана, что, как она посчитала, мерещился ей, не развеяла. Дверь в ее темницу по-прежнему была распахнута настежь. Мало того, на щиколотках и запястьях чувствовалась непривычная легкость от того, что на них больше не было кандалов.

– Что здесь...

– Происходит? – Закончил за Ксин предложение высокий парень, что стоял неподалеку от двери, облокотившись на влажную стену. Его светло-желтые, почти белые глаза словно полыхали в полумраке камеры, волосы же были настолько черными, что выделялись даже в темноте. Они доходили парню до колен, не смотря на то, что были собраны в высокий хвост на макушке.

– Именно, – тихо выдохнула Ксин, хмурясь, – все-таки довели до нервного истощения, – вздохнула она угрюмо.

– Все-таки довели! – Хихикнул второй парень, выглядывая из-за двери. В отличие от первого незнакомца, у этого волосы были белые, словно снег, и подстрижены очень коротко. Длиной отличалась лишь челка, что закрывала левый глаз блондина. Глаза же его были черные, с пронзительным, безумным взглядом.

– Давно не виделись, – проговорил брюнет, подходя к Ксин ближе и всматриваясь в нее, – на твоем лице появилось несколько новых морщин, – улыбнулся он.

– Сомнительный комплимент, – фыркнула девушка, стараясь взять себя в руки.

“Это лишь галлюцинации! Их нет! Нет и не было! Ксин Койне! Не смей сходить с ума! Возьми себя в руки!” – мысленно подбадривала себя девушка, но незнакомцы не исчезали.

– Ну вот, она опять за свое, – тем временем вздохнул блондин, – остался на этой планете хоть один человек, который все еще верит в наше существование?! – Воскликнул он, возмущенно разводя руками. – Мы тут на них пашем, значит, как негры на техноплантациях, их разумы стабилизировать пытаемся, к гармонии привести, а они нас называют глюками и...

– Вайдэ, будь добр, помолчи, – нарочито медленно растягивая слова, попросил брюнет.

– Но Тэгион! Эти людишки совсем обнаглели! Вчера мне пришлось два часа кряду выслушивать рассуждения какой-то девчонки о том, как ей надоели родители, которые запрещают ей пить и курить, и какой козел парень, что отшил ее, а ведь ей уже двенадцать и пора становиться женщиной!

– Таково наше предназначение, – пожал плечами брюнет.

– Таково наше проклятье! – Воскликнул Вайдэ.

– Любое событие становится для тебя тем, чем ты хочешь его видеть. Ты называешь это проклятьем лишь потому, что уверен, что должен страдать. Тебя что-то гложет, брат мой?

– Ты... ты издеваешься! Это с девчонкой надо говорить, а не со мной! У нее крендельки за пазуху вот-вот завалятся! А не у меня!

– Крендельки? – Удивился Тэгион. – Ну да, твои крендельки давно затесались где-то на просторах псевдовселенной, отчего помочь тебе возможности, увы, нет.

– Не думала, что еще когда-нибудь увижу Вас, – простонала Ксин, закатывая глаза. Она, действительно, надеялась, что до такого не дойдет. Хотя чего еще она могла ожидать после всего, что с ней произошло.

– Мама, я видела двух дядь! Они так прикольно ругаются! – Началось все с этой обыкновенной фразы, сказанной одной маленькой девочкой своей матери. Тогда еще никто и подумать не мог, предвестником чего она оказалась. Девочка стала первым, но далеко не последним ребенком третьего поколения, который рассказывал о двух молодых мужчинах, что якобы разговаривали с ней в самые стрессовые для ребенка ситуации. Психологи ликовали – работы было завались. Но в скором времени и они заподозрили неладное. Совершенно незнакомые друг с другом дети рассказывали об одних и тех же двух мужчинах. И с взрослением видеть эти галлюцинации люди не переставали. В конце концов, так и не объяснив, в чем же причина данного явления, психологи просто окрестили его “Синдромом двух ипостасей”, или сокращенно «Д.И.», утверждая, что в стрессовых ситуациях люди третьего поколения, обладающие крайне шатким психическим состоянием, дабы спасти себя от полного отрыва от реальности, создавали в голове две ипостаси, два образа, один из которых символизировал добро, а другой – зло. Как ангелочек и чертенок, что рисовались сидящими на плечах у мультяшных персонажей или приходили к героям кино, так и здесь – блондин и брюнет, пребывающие в постоянных спорах и являющиеся противоположностями друг друга. То, что ни первый, ни второй не тянули ни на чистое зло, ни, тем более, на чистое добро, никого не волновало. Людям было необходимо объяснение! И не получив его, они его придумали.