Текст книги "Телешоу «Научи меня любить» (СИ)"

Автор книги: Mr Abomination

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 71 страниц)

– Цербер? Я и без тебя, Макк, знаю, что буду гореть в аду, но это грозит мне только после смерти, а пока… – еще Гарри был без какого-либо чувства юмора. Вообще.

– … я хотел сообщить тебе, что завтра начинается новая игра. Надеюсь, ты достаточно отдохнул и готов к новому сезону!

Найт совсем не отдохнул, но к сезону был готов более чем. Для него Телешоу было не просто игрой. Там он мог забыть свое прошлое. Там он становился абсолютно другим человеком с другими проблемами, предпочтениями и переживаниями. И Найту нравилась та, не похожая на эту, пусть и искусственная, но жизнь.

– Да, я готов, – кивнул брюнет, на этот раз надеясь на то, что игра будет не просто хорошим способом забыться, но и еще отличным поводом позлить Дэя. Сейчас детектив делал вид, что к Найту равнодушен, но хотелось посмотреть, как ему понравится, если брюнет начнет Игру с кем-то другим?

– Ксин исчезла… – не ходя вдоль да около, сообщил Маслоу, привалившись спиной к стене кабинета и держась дрожащей рукой за рубашку в районе груди. – Мы опросили всех соседей, никто ее не видел с позавчерашнего дня. Архивариусы даже не видели, чтобы она уходила из архива. Она исчезла! Просто исчезла!

В кабинете воцарилось мертвое молчание.

– Есть зацепки, куда она могла пойти? – побледнев как мел и еле стоя на ногах, Крис все-таки умудрился выдавить из себя пару слов.

– Есть… Вот только… – Маслоу не договорил, тяжело вздохнул, начал рыться в карманах и через мгновение извлек из одного из них прозрачный целлофановый пакет, в котором лежало нечто ярко-зеленое. Сначала все недоуменно переглядывались, не понимая, что это может быть и какое отношение оно имеет к пропаже Ксин.

– Это нашли в архиве под столом, за которым она сидела. Архивариусы сохранили это, подумав, что Койнэ забыла эту вещь, и хотели вернуть ей ее при встрече. Вот только оставлено это было не Ксин и принадлежит не ей. Более того, оно для нас.

Лишь присмотревшись, все присутствующие дружно выдохнули. В целлофановом пакете лежал ярко-зеленый помпон.

Ксин ела жадно, запихивая в рот куски черствого хлеба и давясь несвежей водой. Она не собиралась объявлять голодовку, более того, оставаться в этой комнате она тоже не собиралась. Девушка для себя четко решила сбежать отсюда, во что бы то ни стало. Но прежде надо было есть. Все, что ей приносил Шут, до последней крошки. Потому что еда означала энергию, которая была так необходима Ксин.

– Нет смысла так торопиться, Шут не отнимает, нет… – хмыкнула фигура, наблюдая эту странную картину. Девушка ему не ответила и темпа не убавила. О нет, возможно, Он не торопился, а вот Койнэ в этой жизни надо было сделать еще очень и очень многое. А времени оставалось все меньше.

Шут не понимал этой молодой женщины, но наблюдая за тем, с каким аппетитом она поедает скромный завтрак, внезапно испугался ее. Да, жажда жизни этой девушки пугала… Пришло время это исправить.

====== Глава 17. Тэхонит и измена ======

«…И ступила Май на отравленную землю.

Посмотрела она направо –

Выросли пред ней холодные стальные скалы, рассекающие воздух;

Посмотрела она налево –

Явились ее взору искусственные вулканы, извергающие клубы ядовитого дыма.

И пришла технобогиня в ужас:

Пред ней развернулся не мир людей, не мир детей ее,

Но мир безумцев.

Их разумы поглотил Хаос,

Их сердца превратились в камни,

По венам их хлынула алчность,

И попутчиками за ними последовали безрассудство и страх.

Смертные перестали задумываться о том, кто они,

И искать смысл собственного существования.

Они перестали спрашивать о том, кто Она:

Технобогиня была предана забвению.

Люди опровергли саму жизнь.

Баланс пошатнулся,

И, чтобы восстановить его,

Прикоснулась Май к холодным машинам

И вдохнула в них то,

Что так и не смогла вдохнуть в людей.

И неживое обрело жизнь,

Как когда-то живое окончательно ее утратило.

Отныне сосудами для бесценных душ стали машины,

И нарекли их Забытыми Технологиями…»

Цитата из потерянной МетоБиблии, глава 163: «Технобоги», отрывок 11 «Май»

Многолетняя зима наконец-то подошла к концу.

Свинцовые пушистые облака, что сковывали небо столь долгий промежуток времени и скрывали за собой солнечный свет, стали тоньше, и сквозь них к лесу пробились первые теплые лучики солнца. Они прошлись по заснеженным опушкам леса, оставив после себя глубокие проталины и разбудив спящую природу. Животные встрепенулись. На ветках деревьев появились первые почки. Весь лес наполнился щебетанием птиц, которое красиво перекликалось с журчанием первых ручьев вешней воды.

Рыжий обнаженный парень все так же сидел на черном камне. Ничего не изменилось с того времени, как это место окутывал холод и безмятежность. Разве что на его шее теперь красовались толстые шрамы, оставленные клыками большого волка. Эти шрамы и знаменовали приход весны, ведь именно с них, а точнее с укуса волка, все и началось. Тогда горячая кровь рыжего хлынула на снег, и ее капли растопили вековую белоснежную гладь.

Парень по-прежнему ждал. Ждал возвращения одинокого волка, который, поняв, что его жертва не сопротивляется, как бы сильно он ни сжимал челюсти, и как бы глубоко ни проникали его клыки в ее плоть, испугался настолько, что расцепив мертвую хватку, убежал в лес и по сей день не возвращался. Впрочем, Рыжий готов был поклясться, что порой чувствовал на себе этот холодный плотоядный волчий взгляд. Но зверь не спешил повторять своей вылазки, когда как парень терпеливо ожидал его инициативы, совсем не страшась новых укусов. Единственное, что он сделать не мог, так это встать с камня и пойти искать волка самостоятельно.

– Может, это и к лучшему? – шептал камень, что все это время незримо приковывал парня к себе. Камень прошлого, который ни за что не хотел отпускать рыжего.

– Зачем тебе эта зверюга? Он обижен на весь мир! Одиночка, который никогда не был в стае. Он не знает иной жизни и никогда не узнает.

– А если я помогу ему? – робко спросил парень, хотя обычно предпочитал слушать камень, но не разговаривать с ним.

– Поможешь? – переспросил камень, а затем рассмеялся. Да-да, как бы комично это не звучало, камень смеялся. И этот холодный смех звенел на весь лес, отражаясь от каждой растаявшей снежинки, от каждого нового ростка, когда как все вокруг покрывалось коркой колючего инея.

– Что за глупости! – чуть успокоившись, продолжил камень, – помочь ему… Да ты не можешь помочь даже себе!

– Это не так! – возмутился было парень, но тут же сник. – Это не так… – неуверенно прошептал он себе под нос.

– Я никогда не отпущу тебя, слышишь? Выброси из головы мысли об этом волке! Ты навсегда останешься только моим!

«Это мы еще посмотрим!» – подумал тем временем волк, что все это время прятался в гуще леса и следил за обнаженным парнем. Волк не знал Зачем и не думал Почему, он просто Хотел, чтобы Рыжий принадлежал ему. Ему, а не этому мертвому камню.

– Дамы и господа! Леди и джентльмены! Месье и мадмуазели! Спешу сообщить Вам, что новый сезон Телешоу «Научи меня любить» начинается… Се-е-е-е-ейча-а-а-ас!!! – с этими словами на сцену выбежал невысокий мужчина в темно-зеленом костюме-тройке, в галстуке со стразами, в темно-зеленом цилиндре с желтыми лилиями, вставленными в белоснежную ленту головного убора, и в желтых лакированных туфлях.

В ответ на его приветствие зрительный зал взорвался аплодисментами и выкриками. Не успев отдохнуть от одного сезона шоу, люди уже жаждали следующего. Еще бы, без игры у них оставалось слишком много свободного времени для обдумывания своей жизни. И выводы, к которым они приходили в процессе этих дум, как правило, не радовали их. Поэтому-то каждый в глубине души стремился поскорее углубиться в чужую жизнь, тем самым прячась на какое-то время от своей собственной.

– Представляю Вашему вниманию десятку сильнейших игроков Телешоу за предыдущий сезон! – продолжал вещать ведущий, бегая по сцене, размахивая руками и улыбаясь так широко, что казалось: еще чуть-чуть и губы его порвутся.

Зрительный зал вновь отозвался восторженными возгласами. И под эту какофонию звуков блестящие кулисы встрепенулись и медленно поползли вверх, давая возможность зрителям и интелтелезрителям увидеть стоящих за нею игроков – шесть девушек и четырех парней, во главе которых был, конечно же, Найт. В черном строгом костюме брюнет чувствовал себя крайне неуютно, но таковы были правила Телешоу. Игроки перед зрителями изначально выставлялись (да-да, именно выставлялись, как лоты на торгах) в совершенно равных друг для друга условиях, облаченные в одинаковую одежду, без грима, косметики или украшений, которые могли бы привлечь лишнее внимание. Единственное, на что делался акцент при выборе новых игроков, – это взгляд. Глаза каждого игрока проецировались на отдельные экраны, что располагались над каждым из них.

«Взгляд – это и есть душа человека!» – никто не знал, откуда пошло это убеждение, возможно, пару сотен лет назад какой-нибудь мудрый, а может и не очень, пьяный, а возможно и трезвый, безумный – однозначно, старик или бабка выдали эту фразу, не подозревая о том, что потомки будут принимать ее за догму. А, быть может, эти слова упоминались в той самой МетоБиблии, существование которой до сих пор находилось под вопросом. По правде говоря, никого не интересовало происхождение фразы – внимание уделялось лишь смыслу, который она несла. По крайней мере, люди были уверены, что все поняли верно, поэтому усиленно вглядывались в глаза собеседников, стараясь поймать тот самый взгляд – душу. Конечно же, большая часть общества считала подобную процедуру идиотизмом, но почему-то подыгрывала этому идиотизму даже куда старательнее, чем те, кто искренне верил в истинность данных слов.

Под каждым экраном, транслирующим глаза участников, размещалась разноцветная шкала, которая указывала, сколько людей проголосовали за тот или иной взгляд. Процедура голосования была очень проста: когда человек становился игроком Телешоу, ему присваивался номер, и он не менялся на протяжении всех игр. Этот номер зрители могли прислать через сеть, телефон или позвонить прямо на программу и продиктовать его диспетчеру.

Пять из десяти игроков – те, что набирали большее количество голосов – были обязаны открывать новый сезон, проводя первую пятерку символических игр с новичками. Эти игры были лишь показательными, направленными на разжигание у публики интереса перед серьезной игрой, а также на раскрытие потенциала новеньких. Только после этой пятерки игр на арену имели право выйти все остальные участники Телешоу – таковых было около тысячи. Вот тогда шоу становилось непрерывным.

Найт, безусловно, попал в пятерку открывающих. После выбора участников следовал выбор игровой локации. Их также было огромное множество: от тех, что не отличались от реального мира, до совсем необычных и психоделичных. Локации делились на три категории: простые, средней сложности и, наконец, сложные. Каждая категория подразумевала не только тяжесть жизни обоих введенных туда персонажей, но и психологическое давление, играть при котором становилась сложнее и, в некотором роде, мучительнее. В Телешоу даже была легендарная локация «Тэхонит» – каждый третий игрок в которой сходил с ума. Те же, кто оказывался психологически сильнее, тем не менее, от дальнейшей игры в этой локации отказывались и рассказывать о том, что там с ними происходило, и при этом не было зафиксировано аппаратурой Телешоу, не стремились. Тэхонит вскоре запретили к использованию в игре, но не уничтожили ее, оставив словно бы для того, чтобы травить душу новичкам. И у них это здорово получалось! Почти каждый новый игрок Телешоу бил руками в грудь, разглагольствуя о том, что когда-нибудь доберется до Тэхонита и выйдет из этой локации победителем! Между новичками даже был создан клуб, в котором они друг друга называли Тэхонитцами и верили, что тот, кто пройдет локацию, обретет бессмертие. Эта глупая уверенность была настолько сильна и заразительна, что в клуб начали вступать через сеть не только игроки-моловийцы – а эта раса считалась самой безрассудной – но и пепелийцы и огнийцы! А это уже попахивало жареным. Расы никогда не стремились соприкасаться друг с другом, если, конечно, эти соприкосновения не были связаны с бизнесом. Нет, письменного запрета на отношения между ними не было, просто они действительно друг друга никаким образом не привлекали, наоборот, казалось, что с рождения в геноме каждой расы была заложена тихая враждебность к двум другим. Это изучалось учеными всех трех рас, но объяснения данного явления найдено так и не было.

Конечно же, показательные игры проводились лишь на легких локациях. Они в свою очередь тоже делились на несколько категорий: повседневный мир – мало отличающийся от того, в котором проживали игроки; сказочный – с удивительными животными и магией; фантастические – далекое-далекое будущее, где корабли человечества вовсю бороздили космические просторы, стимпанк – миры, в которых упор шел на развитие механики и паровых машин, киберпанк – кибернетика в сочетании с общим упадком общества и так далее.

Найт любил повседневность, или миры альтернативного прошлого, как тот, в котором он играл в последний раз. Тот мир был построен на основе старой рукописи, одной из тех, что были найдены вместе с Забытыми Технологиями.

Но зрителям было искренне положить на то, что предпочитал Макк, в начале нового сезона они неотъемлемо жаждали сказки. Поэтому, когда перед Найтом сверкнула карточка «Локация: Фантазм», он не обрадовался этому, но и не удивился.

«Благо в игре я не буду помнить о том, как ненавижу этот глупый мирок…» – хмыкнул он мысленно, морально готовясь к игре.

«Как я ненавижу этот глупый мирок!» – буквально взвыл парнишка, вскакивая со своей постели, хватая с тумбочки яблочный будильник и со всей силы швыряя его в стену напротив себя. Грохот, что до того разносился оттуда, утих, потом послышались перешептывания, а после – скрип и стоны начали потихоньку возвращаться и нарастать.

– Будьте людьми, мне только четырнадцать! – взвыл блондин, сползая с кровати, одним несложным жестом заставляя яблочное пюре, что забрызгало собой всю комнату вновь сложиться в цельное яблоко и вернуться к нему в руку. Это заняло всего пару секунд, после которых Найт – так звали мальчика – размахнулся и бросил яблоко в стену повторно.

«Ненавижу!» – кричало все его естество.

Дэй сидел за стойкой своего любимого бара, цедил качественный бренди и не отрывал взгляда от экрана плексотелевизора.

– Может, хватит устраивать мне здесь землетрясение? – недовольно проворчал Гэб, наблюдая за тем, как вся стойка буквально ходит ходуном. Пусть детектив и выглядел как всегда опьяненно-спокойным, но его выдавала нога, которой он слегка пинал барную стойку. Пинал слегка, но с такой бешеной скоростью, что бармену казалось, будто под его баром ездит с десяток электричек.

– Так беспокоишься за него? – немного подумав, решился предположить мужчина.

– Я? За этого? Да ты что, Гэб, совсем с ума сошел? – слишком бурно среагировал Бренди на слова друга, при этом продолжая гипнотизировать экран плексотелевизора.

– Тот, кто действительно сходит с ума, так это ты… – недовольно проворчал мужчина. – Если он так интересен тебе…

– Он мне не интересен!

– Отнекивайся сколько угодно. Может, перед другими ты виртуозно скрываешь все свои чувства, притворяясь конченым пьяницей, но я знаю тебя далеко не первый год, Дэймон, – нахмурился мужчина. – Кроме того, от такой тряски, которую ты вызываешь посредством использования своей драгоценной кривой ноги, скоро все здание сойдет с фундамента и додрожит до первой попавшейся канализации.

– У меня свело мышцу, – начал вяло оправдываться Дэй.

– Мышцу, говоришь? Ту, что в голове? Ее у тебя свело еще в университете, по-видимому, и все никак не отпустит, верно?

– Гэб, отвали, а? У меня нет настроения терпеть твои придирки.

– Это не придирки, Дэймон, а желание раскрыть тебе глаза.

– Они и так раскрыты!

– Не раскрыты, друг мой, а залиты! Вот этим самым бренди! Ты уже и сам не понимаешь, что чувствуешь!

– Я все понимаю!

– Если все, тогда отодвинь от себя стакан и иди на Телешоу! Хочешь ты его охранять или нет?

– Сегодня не моя смена!

– Я не о такой защите говорил!

– А о какой? Чего ты от меня ждешь, Гэб? Что я проберусь в шоу и, несмотря на запреты, каким-то образом попаду в его игру??... Хм… А это мысль… Я так и сделаю. Спасибо, Гэб! – стакан с бренди впервые за долгое время так и остался недопитым. Детектив убежал из бара, не дав бармену сказать и слова.

– Дети! – фыркнул мужчина и продолжил яростно вытирать прозрачный стакан.

– Ты сам во всем виноват! Теперь и отдувайся!

– Почему это? Что я такого сделал?

– Что сделал? И ты еще спрашиваешь с таким невинным видом, что ты сделал?? Ты сказал моей матери, что мы встречаемся, вот что ты сделал!!

– Ну и что? Ну, сказал… Я не обязан…

– ОБЯЗАН!!! Обязан теперь тащить свою задницу ко мне домой и, мило улыбаясь, попивать мамин чаек!

– Даже не надейся… Скажи своей матери, что мы расстались!

– Ты дурак, да?

– Чего?

– Ты идиотина, даже не представляешь, куда влез! – когда Эгон проговорил это, Стэм лишь рассмеялся ему в лицо, действительно не понимая, как он попал. Осознание этого пришло к нему только на следующий день, когда парень, придя с очередной страстной ночки к себе домой, только раздевшись, приняв душ и собравшись поспать пару часов перед дневным дежурством, внезапно этого сна был лишен. И причиной этого оказался стук в дверь. Сначала Стэм хотел было притвориться, что ничего не слышал. Но настойчивый стук повторялся каждые двадцать секунд, пока парень не вскочил с кровати и не прошел в коридор. Он распахнул дверь, приготовившись вылить на незваного гостя настоящий тазик словесных помоев, но осекся. На пороге его квартиры стояла мать Эгона.

– Здравствуй, мальчик мой, не разбудила? – невинно хлопая глазками, поинтересовалась женщина. Стэм смутился.

– А… Эм… Нет, что вы… – у блондина матери не было, воспитывал его отец, и отношения с ним у него, мягко говоря, не складывались, но все свое детство он мечтал о том, что в один прекрасный день мать, что уехала в другой город, вернется. В конце концов, она была майбургцем, а значит, должна была рано или поздно возвратиться в город. А может, уже возвратилась? Тогда почему она не приехала за Стэмом?

Вопросы, отвечать на которые никто не собирался.

– Я могу зайти? – после недолгого молчания, поинтересовалась Стэфани, и парень, только теперь вспомнив, что стоит перед женщиной в одних трусах, кивнул, а сам побежал одеваться. Странное ощущение. Ведь Стэм обычно спал с женщинами ненамного моложе Стэфани и ни перед одной еще не стеснялся своей наготы. Но эту даму, как свою потенциальную жертву, он воспринимать не мог. Ведь она была Матерью, пусть и не его. И он знал ее ребенка и увидел именно ее материнскую сторону.

– Ох, боже мой, Стэм! – воскликнула пухлая дама, заставив парня подскочить на месте и поспешить к ней.

– Да? Что произошло?! – выдохнул он, готовый спасать гостью из лап убийц или ловить ее при падении.

– Стэм, мальчик мой, это… – женщина стояла посреди кухни, – просто потрясающе! – выдохнула она, разведя руками. – Ты живешь один?

– Д-да… – растерялся Стэм.

– И у тебя так чисто!

– Я не люблю бардак…

– И я не люблю! – всплеснула женщина руками, – а вот Эгон весь в отца! Такая же свинья! Раскидывает свои грязные, вонючие носки по всему дому, представляешь! А иногда и трусы! А как он ест! Ты же видел, как он ест, ни намека на манеры! Господи, как же тебе будет с ним тяжело, но… – женщина вдруг осеклась и погрустнела. – Ах, прости, вы же расстались. Эгон вчера мне рассказал. Я так переживала, так переживала! У меня даже разболелось сердце. Поэтому я решила прийти и узнать, что же между вами произошло, – с этими словами женщина села на высокий стул и вытащила из большой сумки сверток. – Выпьем по чашечке чая? Я сготовила персиковый пирог!

– Ну… Хорошо… – выдохнул Тараби. Пока он делал чай, женщина ничего не говорила, лишь тихо вздыхала.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – задал вопрос парень, когда напиток был готов, а Стэм скромно разместился напротив гостьи.

– О вас с Эгоном! – Стэм чуть чаем не подавился. – Я знаю, что лезть в жизнь своего взрослого ребенка недостойно, но я действительно беспокоюсь, что мой сын останется один! Расскажи мне, что он натворил! Я разберусь!

– Он? А вы не думаете, что виной всему могу быть я? – осторожно поинтересовался Стэм.

– Глупости! – убежденно воскликнула Стэфани. – Я слишком хорошо знаю Эгона, чтобы понимать, что причиной разрыва был он! В конце концов, ты не первый, с кем он встречается.

«Ну, ни фига себе, вы еще скажите, что он не девственник, и мое виденье мира перевернется с ног на голову!» – мысленно воскликнул Стэм, но виду не подал.

– И что же было раньше? – по идее, разговор надо было поскорее заканчивать, но уж очень блондину было интересно, что же за отношения были у Эгона ранее. Стэм и сам не знал, на кой хрен ему эта информация. Возможно для того, чтобы потом был еще один повод поржать над мистером анаболиком?

Удовлетворившись подобным объяснением, Тараби приготовился слушать.

– В школе в последнем классе Эгон начал встречаться с девочкой. Но они быстро разошлись из-за того, что, как сказал Эгон, она хотела от него того, чего он не мог ей дать.

«Ха-ха! Она была его первой, и он лажанулся в постели!» – тут же расшифровал Стэм.

– Что-то мне подсказывает, что девочка имела в виду внимание!

«Ага, причем вагинальное…»

– Еще бы, он же постоянно сидит и играет в эти свои сетевые игрушки! – тем временем искренне негодовала Стэфани. – А уже в университете у него снова появилась девушка. Я с ней даже познакомилась. А потом они рассорились, и я даже нечаянно увидела конец их ссоры, когда девушка рвала с Эгоном. Она обозвала его Эгоистом!

«Кончил раньше нее, точно-точно…»

– Затем была еще одна девочка, очень милая, так мне нравилась! Но когда сын устроился в ГОР, они расстались, видимо, он полностью погрузился в работу.

«Или просто девочка поняла, что Эгон стал полицейским, а значит, золотых гор ей не видать, и просто послала его…»

– Не беспокойтесь, Эгон совсем не виноват в нашем расставании, – Стэм с удовольствием бы обвинил Йота во всем и даже большем, дабы всю оставшуюся жизнь его за это нещадно пилили, но парню стало жаль саму Стэфани. Она-то не была виновата в том, что Стэм и Эгон друг друга на дух не переносили.

– Тогда что же произошло? – женщина действительно беспокоилась.

– Я изменил ему… И вчера признался в этом. Поэтому мы и расстались, – выпалил блондин первое, что пришло ему в голову.

– Изменил? – чашка чая, которую женщина подняла к своим губам, приостановилась.

– Да, я переспал с другим, – наигранно смущаясь, пробормотал Стэм.

– Вот значит как… – Стэфани вздохнула. – Но это же не повод тут же рвать отношения!

От такого заявления блондин побледнел. Он-то считал, что женщины в этом роде куда более принципиальные. Не говоря уже о том, что Эгон был ее единственным, любимым сыном, и обычно такие матери держали свое чадо при себе и полностью устраивали их жизнь.

– То есть как? – прохрипел парень.

– Вот так, – Стэфани одарила блондина спокойным взглядом, – если один изменяет другому, это не означает, что он такой плохой. Это означает, что его партнер в чем-то его не устраивает. Вина от измены всегда лежит не только на том, кто изменил, но и на том, кому изменили!

– Вы так говорите, но…

– Отец Эгона тоже мне изменял, – от внезапного признания Стэм вздрогнул. – Эгону тогда было три годика! Совсем малыш. А я молода и уже восстановившаяся после родов. Да, я была привлекательна, как никогда. И я могла уйти от своего мужа. Были мужчины и женщины, которые бы приняли меня даже с чужим ребенком. Но я осталась. Не от отчаянья и не от страха за то, что Эгон будет расти без отца, потому что без него бы он в любом случае не остался. Нет, просто я любила своего мужа. И знаешь, что я сделала? – Стэм отрицательно покачал головой. – Для начала я узнала, кто его любовница, пришла к ней домой и избила ее торшером…

Стэм подавился пирогом, закашлялся и одновременно с этим рассмеялся, представив, как пухлая женщина бегает с торшером в руках за длинноногой девчонкой.

– Че… Чего? – прохрюкал он.

– Да, ты не ослышался, – спокойно отхлебнув горячего напитка, продолжала женщина, – визг стоял на весь дом, и я колошматила ее до тех пор, пока соседи этой девчонки не вызвали полицию и меня не забрали в отделение. Ты же знаешь, что мой муж работал в полиции? Я помню тот день как сейчас. Я сидела в камере, в которой помимо меня было еще восемнадцать проституток – полицейские накануне совершили облаву на нелицензионный бордель. И знаешь, ни одна из них не посмела ко мне подойти. Это все из-за глаз, из-за взгляда. Они перешептывались, говоря, что моя душа в ярости. Ты же знаешь выражение про взгляд и душу? В тот момент я действительно была в ярости. И хотя я держала себя в руках, мне очень хотелось наброситься на первую попавшуюся жрицу любви и избивать ее, пока тело незнакомки не остынет. Ты удивлен? А есть ли чему? В каждом из нас живет демон, разница лишь в том, что у кого-то он спит очень крепко, а у кого-то вздрагивает от каждого шороха. Все мы люди, мальчик мой, все мы чуточку демоны.

– И что же было дальше? – Стэм и сам не заметил, как его захватила история этой пухленькой дамы.

– А затем пришел мой муж. Он был так удивлен. Он никогда не видел меня в ярости. И тогда он мне сказал: «Боже мой, Стэфани, что ты натворила? Зачем ты это сделала?» А я ему: «Разве ты не понимаешь, любимый? Я уничтожала улики твоего преступления. Больше нет доказательства твоей вины. А если нет доказательства, нет и самого преступления». Да, я делала это не для себя. Моя ярость была неутолима и избиение какой-то дурочки ничего бы для меня не решило. Я делала это для него, потому что знала, что я-то со своим гневом справлюсь, но что же будет с ним? С его чувством вины. Ведь он действительно любил меня, и я знала об этом. Понимаешь? Одно дело, когда тебе изменяет человек, ничего к тебе не испытывающий. Тогда отношения надо рвать раз и навсегда, потому что рано или поздно от них останутся лишь воспоминания. И лучше, если это будет рано. Другое дело, настоящая любовь. Она может быть дарована лишь раз в жизни, и терять ее по глупости – слишком расточительно.

– Я не люблю вашего сына! – тут же схватился за ниточку Стэм, надеясь закончить этот разговор.

– А вот это, мальчик мой, уже вранье! – нахмурилась Стэфани. – Я видела вас вместе всего ничего, но, тем не менее, заметила, что у вас не простые отношения! Поверь моей женской интуиции. Возможно, ты и сам еще не осознаешь этого, как не осознает и Эгон, но… Не спешите терять друг друга, – с этими словами женщина поднялась со стула, – Что ж… Думаю мне пора.

– Нет, постойте! – этот разговор не мог так закончиться. Тараби во что бы то ни стало должен был убедить эту женщину в том, что между ним и Эгоном никогда ничего не будет.

– Да? – обернулась Стэфани уже в коридоре.

– Я провожу вас! – гостья в ответ кивнула в знак согласия. Парень переоделся, забыв о том, что собирался спать, и поспешил за матерью Эгона.

– Буду с вами откровенен, – пробормотал он, когда они вышли на улицу, – Я… я блядь, – подобное признание далось Стэму не просто. Он-то себя предпочитал называть ёборем-террористом, но сейчас бы это прозвучало как насмешка.

– Вот как… – Стэфани была непреклонна, – но, тем не менее, ты начал встречаться с моим сыном. Не провел с ним одну ночь, после которой бы вы разошлись, а пошел дальше!

«Господи, да у этой бабы стальные яйца!» – взвыл Стэм.

– Я сплю со всеми подряд!

– Значит, тебе необходим психотерапевт. Все это не просто так.

– Может быть! Может, я психопат! Неужели вы хотите, чтобы такой, как я, был рядом с Эгоном?!

– Главное, чтобы ты любил моего сына.

– Но я его не люблю!

– Ну, это вопрос спорный…

– Совсем нет!

– Ах, мой автобус! – всплеснула женщина руками. – Все, я побежала! А ты, мой мальчик, подумай над моими словами. Дай Эгону еще один шанс!

– Но… – Стэм и хотел бы возразить, но двери автобуса закрылись, его потенциальная слушательница улыбнулась парню и в следующую секунду уже исчезла из поля его зрения вместе с десятками таких же пассажиров общественного транспорта, как и она сама.

– Бэ-э-эйн! Ну, сколько ты еще намерен со мной не жестикулировать, а? – ныл Анжело, плетясь за крадущимся оператором. Если парень с фиолетовыми волосами, в клетчатой черно-зеленой кепке, такого же типа рубашке, черной футболке, джинсах и серых кедах, держа в одной руке портфель с камерой, крался параллельно стеночке, зная, что каждое его неверное движение может стоить ему миссии, то журналист, выглядя ничуть не менее броско, чем Бэйн – в ужасно-мятой красной футболке и синих бриджах, в драных тапках, как всегда нечесаный и, кажется, даже неумытый – просто плелся по коридору, словно и не помня того факта, что они пробрались в закулисье Телешоу, куда прессе вход был категорически запрещен.

– Бэ-э-эйн! Не будь таким противным! Махни рукой хоть разок, ну? – не прекращал доставать Мартина Кьярэ. Где-то впереди послышались шаги. Оператор тут же метнулся к журналисту, схватил его в охапку, после чего они буквально втиснулись в узкий проем между стеной и каким-то старым хламом. Места было очень мало, поэтому Бэйн даже вздохнуть боялся, остерегаясь того, что прижмет Анжело к стене слишком сильно и тот испустит дух. Хотя куда уж еще прижиматься. Анжело и так дышал оператору в район ключицы, без возможности пошевелить даже пальцем.

– Ты мне спину стеной ободрал, – пробормотал журналист недовольно. При этом оператор почувствовал его дыхание в районе ключицы, и от неожиданности и смущения отпрянул было от парня, в результате чего ударился затылком о доску. Анжело также был не в восторге от такой близости со своим оператором и с радостью бы отошел от Мартина хотя бы на пару миллиметров, вот только…

Шаги тем временем приближались. Парни, тут же позабыв обо всем остальном, задержали дыхание и напряглись, ожидая разоблачения. Но нет, пухлый охранник не торопясь прошел мимо них и не заметил того, что два парня в рискованной друг для друга близости втиснуты в небольшой проем. Когда шаги утихли, Бэйн попробовал выбраться наружу.

– Мы застряли, – спокойно оповестил друга журналист, который понял сей факт еще до появления охранника и мысленно успел уже и поорать, и поныть, и поплакать, и, наконец, смириться.

«То есть, как это застряли?!» – вылупился Бэйн на Анжело.

– О, ты снова кривляешься мне! Все к лучшему! – вдохновенно воскликнул журналист.