Текст книги "Дневник библиотекаря Хильдегарт"

Автор книги: hildegart

сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 93 страниц)

21 январь 2009 г. Из непридуманного

Мои соседки с нижнего этажа. Сёстры Мирра и Кира. День рождения у них в один день – девятнадцатого января. Они отнюдь не близнецы, просто так совпало. А разница в возрасте у них приличная – чуть ли не в двадцать лет. Они стройны, кокетливы и очень хороши собой. Обе с носами, как у Анны Ахматовой, с тонкими подвижными бровями и не с чёрными даже, а с тёмно-синими, в черноту, глазами, громадными и блестящими, как мокрые сливы. Обе занимаются историей народно-демократического и рабочего движения в странах Восточной Европы. Носят изумительные блузки собственного пошива: из ткани в мелкий цветочек или в горошек, с высоким, под подбородок, сборчатыми воротничком, мелкими рюшами вдоль пуговец и приподнятыми, сильно присборенными плечами. Мы вместе придумали название для этих блузок – перовки. Ну, как у Льва Толстого – это толстовки, а как у Софьи Перовской – перовки. В прежние времена, когда они меня приглашали на свой день рожденья, то обязательно пели дуэтом под гитару старые революционные и тюремные песни. В их исполнении они звучали нежно и ностальгически.

Вот мчится троечка лихая,

Урядник скачет на коне,

А чьяй-то чьяй-то дорогая

Стоит и плачет в стороне.

А в прошлом году Кира, младшая, вышла замуж и переехала в Химки. А Мирра осталась. Она не унывает, бодро переносит одиночество, по-прежнему поёт под гитару про дело измены и совесть тирана, только немножко сгорбилась и стала прихрамывать.

– Кирочка мне редко звонит. Но это же понятно – ей сейчас немножко не до того. И потом – она дурочка такая! Вы не представляете, какая она глупышка! Представляете, Танечка, она вздумала ревновать ко мне своего Семёна Марковича! И воображает себе, что я тоже его ревную и страдаю! Я, конечно, выжила из ума, но не настолько, чтобы в свои семьдесят два иметь виды на молодого, шестидесятилетнего мужчину!

Бог мой! Да на что он мне сдался, этот Семён Маркович? Нет, он, конечно, милейший человек, интеллигент, умница, черепахами увлекается. Это ведь чрезвычайно трудно в наших условиях – держать черепах! Знаете, как для них важно правильное питание и температурный режим? У большинства людей, кто покупает черепах, они не живут, а медленно умирают.. не из-за жестокости хозяев, а из-за их невежества. Да. Но же я не об этом… Я о том, что Семён Маркович – милейший человек, но мы с ним были просто приятелями… А что он в Кирочку влюбился, так это понятно – она молодая, красивая, умница у меня такая. А она… Вы не представляете, Танечка, какая она дурочка! Вздумала его ревновать! И теперь не едет ко мне и не едет. И по телефону тоже.. я чувствую, знаете, какую-то скованность в её тоне.. ну, принуждённость, что ли, какую-то… И я прямо не знаю, как ей намекнуть, что это же совершенно беспочвенные домыслы с её стороны! Впрямую сказать неудобно. А как это поделикатнее сделать – просто ума не приложу!

– Эти новые молодёжные движения – очень интересная тема, знаете ли. Вот тут недавно на улице… Я сижу на лавочке. Подходят ко мне скинхеды. Правильно я сказала – скинхеды, да? Знаете, я испугалась. Я много слышала о том, что они бьют евреев и бомжей. А я, конечно, хоть и не бомж, но сами же видите, в чём я хожу… Вы же знаете, Танечка, это не от бедности, у меня в шкафу висит шуба из обезьяны.. Но не могу же я носить шубу – из обезьяны! Это почти то же самое, что носить шубу из собаки – каннибализм какой-то.. И потом, её всё равно нельзя носить, она уже вся расползлась по кусочкам… Так вот. Да. Подходят ко мне скинхеды. А я испугалась, но не очень. Думаю – уж лучше такой конец, чем.. Нет, ну, глупость, конечно. Это я просто старая дура, Танечка, вы не обращайте внимания…. А они подходят и спрашивают: бабушка, ты чего плачешь? Водки хочешь? И протягивают мне бутылку. Я поблагодарила и выпила немножко, прямо из горлышка. Ничего, не обожгло, очень так даже хорошо пошло. А они мне ещё дали хачапури. Это, вы знаете, конечно, такая булка с сыром, очень приятная. Я всё это съела. Не потому, что была голодная, а чтобы их не сердить. Я боялась, что они сперва покуражатся, а потом бить меня начнут. А они – нет, знаете ли, не стали. Мне, в общем-то, повезло. Я с ними потом поговорила, и оказалось, что это не скунхеды, а нацболы. Я правильно сказала? Да, правильно. Нацболы. Я с ними поговорила, да. И знаете, я думала, что у них сплошная каша в головах, а у них очень даже последовательная идеология. Я решила, что как историк я обязана этим заняться. Один из них у меня вчера был. Я ему кое-какие свои архивы показала – он очень заинтересовался.

– А одиночество, Танечка, это ерунда. Потому что все мы, по сути дела, одиноки. Каждый человек – один, пусть у него хоть сотня любящих друзей и родственников. Помните, как у Маркеса в этой его книжке – там же уйма народу, там же не протолкнуться и не продохнуть от лука и чесночищи, все чего-то ссорятся, мирятся, женятся, расходятся, детей рожают. А называется вся эта толкотня – сто лет одиночества. Да какие там сто лет? Тысячи, тысячи лет! С того дня, как человек появился на земле, и пошли эти тысячи, миллионы лет одиночества. И это нормально. Или вот у Анатолия Кима есть такой роман «Отец-Лес», очень неприятный. Там один герой стоит голый в очереди в газовую камеру, а вокруг него толпа таких же голых, несчастных людей, а над ними – ночь и звёзды, и он думает только об одном: Я – ОДИНОЧЕСТВО. Он это понял. И я это поняла. Давно ещё и, слава богу, без всяких газовых камер. Это нормальное состояние человека. А все наши страдания – оттого, что мы думаем, будто бы можем быть НЕ одинокими. А мы не можем, нет. По большому счёту всё равно мы одни. И это нормально. Не хорошо, не плохо, а просто – нормально

– Вы знаете, Танечка, я же атеистка, с этим ничего не поделаешь. Но чем старше становишься, тем чаще задумываешься над тем: ну, вот, придёт время – и что я Ему скажу?

– А вы Ему для начала спойте, Мирра Борисовна.

– Да? Вы думаете? «Слезами залит мир безбрежный, вся наша жизнь – тяжёлый труд..»

– Ага. А он вас обнимет и скажет: да знаю я, Мирра Борисовна! Мне ли не знать?

– Да, вы правы, Танечка. Зачем Его лишний раз огорчать? Это даже неделикатно… И потом, там же дальше: «но он настанет, неизбежный, неумолимый, грозный суд». Он ещё как намёк воспримет, пожалуй… Нет. Нехорошо. Неделикатно. А что ж Ему спеть? Может, эту:

«Часовой?» – «Что, барин, надо?» –

«Притворись, что ты заснул.

Миг бы я, и за ограду

Тенью быстрой прошмыгнул.

Край родной увидеть нужно

Да жену поцеловать

И пойти под шелест дружный

В лес зелёный…»

– Танцевать!

– Да, Танечка, вы правы, это даже лучше рифмуется. Вот – поговоришь с вами, и кажется, что это всё не аллегории, а так оно и будет на самом деле. Я Ему пою под гитару, а Он рукой так подпёрся и слушает… Но это ведь, судя по всему, с вашей, с верующей точки зрения какие-то кощунственные представления? Панибратство какое-то? Да. Как-то нехорошо получается. Надо всё-таки держать себя в руках и соблюдать дистанцию. Ах, как жалко, что на самом деле этого не будет!

– Откуда вы знаете, Мирра Борисовна?

– Не знаю. Вы правы. Но ведь не может же быть, чтобы так! Я же атеистка. А это всё-таки достаточно определённое мировоззрение.

Семён Маркович подарил ей одну из своих черепах, подробно объяснив, как её правильно содержать и кормить.

– У неё ужасное имя, Танечка.

– Какое, Мирра Борисовна?

– Десерт.

– Вот это да.

– Я и говорю. Каннибализм какой-то. Но я не виновата. Это всё внучатый племянник Семёна Марковича. Он ещё маленький и ему нравятся всякие слова, значения которых он не знает. Взял и назвал так черепаху. Слово понравилось. А я не стала переименовывать – Десертик же привык уже, что он Десертик. Знаете, он периодически куда-то исчезает. Как сквозь землю проваливается! А потом опять появляется из ниоткуда, как по волшебству… Это с ними часто такое бывает, с черепахами. Я ему говорю: Десертик, если ты меня покинешь, то всё – тогда я уж совсем одна остаюсь, окончательно… Но он понимает, что это я не всерьёз. Просто старикам полагается ныть и жаловаться – зачем же я буду нарушать традицию?

Вечером я гуляю с Собакой по тёмному скверу, ёжусь от того, что снег попал в голенища, и молча скулю сквозь зубы: что ж такое, ну, что же это такое, Ты же Сам понимаешь, что если и Ты нас покинешь, то вот тогда уж точно всё, тогда мы точно одни останемся, окончательно. И, не дождавшись ответа, увожу Собаку домой, не слушая её протестующего бормотания.

А на следующий день мне звонит Мирра Борисовна.

– Вы знаете, Танечка, всё-таки что-то в этом есть. Я, как вы советовали, села вчера вечерком на диванчик, взяла гитару и спела. Вот эту – помните:

Что ж, братцы, затянем-ка песню,

Забудем лихую беду,

Уж видно, такая невзгода

Написана нам на роду…

– Просто так спела, ни к кому, конечно, не обращаясь. Просто подумала: загадаю так, для себя. Вдруг Кирочка приедет. Ну, как игра такая… понятно же, что не всерёз. А утром – раз – и Кирочка приехала! Вместе с Семёном Марковичем, конечно. Как будто нарочно, по моей молитве. Совпадение, разумеется, но всё равно – так забавно получилось… Взяли и приехали. Вообразите себе – они из деликатности так долго не приезжали! Боялись, что травмируют меня своим появлением. И очень страдали, потому что думали, что я такое великодушие проявила, а теперь сама страдаю… Вот скажите – нормальные люди или нет? Мне семьдесят три года! Какие страдания? Вы приходите завтра к нам на день рожденья, обязательно… Мы с Кирочкой вам что-нибудь споём.

20 январь 2009 г. Моя подруга на новом месте работы

– Ну, как тебе первый день на новом месте?

– Знаешь – потрясающе! Изумительное такое место, я просто не ожидала даже. Сейчас расскажу. В общем, я пришла в офис, со всеми перезнакомилась – такой народ симпатичный, просто даже удивительно.. А потом собралась идти у шефу. Только я встала со стула, как мне одна девочка там, Эльвира, говорит: «Возьми вот это». И даёт мне такую не хилую палку, представь себе – фактически дубину троглодита или что-то типа того. Я говорю: «Вообще-то я к шефу иду». А она говорит: «А, раз к шефу, тогда не надо. А когда соберёшься в туалет, то обязательно возьми это с собой». Я как-то так удивилась ещё… Думаю: вот это да. И пошла к шефу. А шеф у нас такой хороший, маленький такой, лысый, просто даже удивительно. Аркадий Ильич. Прелесть что за шеф. И сидит в таком малюсеньком, малюсеньком, просто крохотулечном кабинетике. Такой кабинетик, ну просто как чуланчик, даже меньше. Как, знаешь, в старых гимназиях для нарушителей дисциплины были такие… Там стол умещается только по диагонали. И в углу ещё тумбочка такая и столик с папками. И всё. Больше туда ничего не втиснешь. И он сидит, такой бедненький, весь по диагонали, хотя ему-то это всё не так чувствуется, он же маленький совсем… В общем, он со мной поздоровался так приветливо и усадил меня за этот самый крохотульный столик с папками, чтобы я документы изучала. А там ужас, сколько инструкций, и все надо прочитать и подписать, что ты, типа, ознакомилась. И вот, я сижу, ознакомливаюсь, а к шефу периодически заходят всякие люди. И так они как-то так.. очень странно заходят. Кто-то с мусорным мешком, в котором мусора под завязку, кто-то со сковородками какими-то, а одна зашла с подносом, а поднос весь просто уставлен грязной посудой. И все заходят без спроса, без доклада. Чуть ли не ногой дверь открывают и со всем этим к шефу впираются. Потом так тормозят, говорят «здравствуйте, Аркадий Ильич» и тут же со всем этим хозяйством убираются обратно. Я сижу, не понимаю: что за фигня такая? А он спокойный такой, шеф… всем отвечает «здравствуйте» – даже тем, кто к нему по два, по три раза впирается, и каждый раз – с разным реквизитом. А я не пойму: что за манера тут у всех такая странная с начальством здороваться? И зачем он всё эту дрянь с собой берут? – сковородки какие-то грязные, кипятильники… Непонятно как-то. И вот я сижу, сижу, тут дверь распахивается в очередной раз, и появляется чья-то рука с кружкой.. А шеф как закричит: «Нет!» – и буквально в полёте эту кружку перехватывает. Ну, то есть, не совсем в полёте, а в процессе переворачивания. И говорит так строго: «Анна Ивановна, я вас сколько раз предупреждал: не выливайте заварку в раковину, она засоряется!» А я смотрю, ничего не понимаю. Какая раковина? При чём тут раковина, когда эта Анна Ивановна буквально ему на голову пыталась заварку выплеснуть? А Анна Ивановна эта попятилась, извинилась и исчезла. А шеф – совершенно спокойный, как будто так и надо. Потом через какое-то время ведро с грязной водой в дверь просовывается, шеф опять кричит: «Нет!» – и успевает это ведро перехватить. Тут уж я не выдержала и встала. А шеф говорит: «Вы меня простите за такой неделикатный вопрос, но вы не в дамскую комнату собрались? Я потому спрашиваю, что если туда, то возьмите, пожалуйста, у девочек палку и только потом идите. Я думаю: вот это да! Может, у них крокодил там, в унитазе, живёт? Был, вроде бы, такой ужастик, ты сама мне говорила. Очень интересная контора, ничего не скажешь.

– И вот я пошла в эту самую дамскую комнату. С палкой, разумеется, – я же себе не враг. Раз люди говорят: надо с палкой, я и пошла с палкой. Захожу: мама моя! Ты не представляешь! Дворец! Эрмитаж! Грановитая палата! Всё в изразцах и лепнине, просто глаз не отвести! А размеры этой дамской комнаты такие, что там можно устраивать великосветские балы – танцуй, не хочу. Зеркала кругом, кафель сияет, узоры на плитке, как в термах Каракаллы… Одним словом, рай, а не туалет. А посреди этого благолепия стоят – ты мне не поверишь – восемь унитазов! Стоят в ряд на таком ещё небольшом возвышении, как троны. Рядком, понимаешь? – в одну линеечку, впритык друг к другу. И ничем абсолютно друг от друга не отгорожены! И вот так вот стоят себе и сияют, как спортивные кубки, и хрустальны люстры в них отражаются мириадами золотых огней. Дух захватывает от такой красоты! И тут я начинаю понимать, зачем тут нужна палка. На основной-то входной двери нет никакой защёлки! А других дверей там вообще в помине нет, потому что нет кабинок. Просто нет – и всё. Одни унитазы стоят и светятся небесной красотой. Я палку взяла, в дверную ручку просунула, закрепила её, как следует, чтобы дверь не открывалась, и тогда только смогла воспользоваться всей этой красотой по назначению. А как иначе? Иначе там никак. Я ещё потом спросила у девчонок: «Зачем вы эту палку каждый раз с собой таскаете? Проще же её прямо там и оставлять!» А они говорят: «Мы пробовали, а уборщица её каждый раз находит и выбрасывает. И уговорить её этого не делать невозможно».

– Ну, в общем, там потом всё разъяснилось, конечно. Оказывается, у них неделю назад только закончился ремонт. А их главный.. в смысле, не наш шеф, а самый главный, директор… он почему-то такой странный ремонт сделал: на место бывшей подсобки, где была мойка, он сделал кабинет Аркадия Ильича. А вместо нормальных туалетов сделал вот этот вот Версаль без кабинок и задвижек. К туалету народ уже кое-как привык, а вот привыкнуть к тому, что на месте мойки теперь кабинет шефа, они как-то ещё не успели. Вот и тащат к нему по привычке разную дрянь.. посуду грязную, сковородки… А он ничего, не обижается. Понимает. Хороший такой.

– А ещё они там периодически, в перерывах между работой, скребутся в стену. Кто-нибудь подойдёт к стене, сядет на корточки, поскребёт немного – и опять за компьютер. Я спрашиваю: «Зачем это?» А они говорят, что это такая традиция. У них в здании живёт кот. Аркадий Ильич его любит и не хочет выгонять. А по идее, это же не положено, чтобы был кот в официальном учреждении… И вот они.. ну, в смысле, сотрудники… периодически там скребутся, изображают мышей. Типа, чтобы в коридоре было слышно, что у нас тут мыши, и если проверка какая по коридору идёт, то чтобы этой проверке было понятно, зачем у нас тут кот. Хотя все уже знают давно, что никаких мышей в здании нет… и проверкам этим глубоко начхать и на мышей, и на кота, и вообще на всё на свете. Но всё равно все два-три раза в день по очереди скребутся на всякий случай, чтобы успокоить Аркадия Ильича. И он тоже идёт по коридору и думает: вот – раз есть мыши, значит, присутствие кота необходимо. Хотя он тоже знает, что никаких мышей нет. И кот, конечно, знает. Но всё равно. Традиция.

22 февраль 2009 г. Про Золотую Рыбку

В былые времена сына моей подруги однажды выгнали из класса за то, что он забыл принести блины и иконку на празднование Масленицы, да ещё и сказал учительнице, что существование Бога научно не доказано. Так и сказал. И его выставили. За попытку срыва мероприятия и неуважение к народным традициям. Эту запись в дневнике он потом долго с гордостью показывал всем гостям и знакомым. Потом дневник куда-то затерялся.

Теперь иные времена. Туськину маму недавно вызвали в школу из-за Золотой Рыбки. После беседы с учительницей мама вернулась встрёпанная и недоумевающая.

– Она им объясняла, оказывается, что Золотая Рыбка – это деньги. То есть, не какие-то там конкретные деньги, а Деньги вообще, как феномен, как концепт…

– Это она при первоклассниках такими словами ругалась? «Феномен» и «концепт»?

– Вероятно. Хотя – я не знаю, может, так и надо? Пусть они с малых лет учатся не сюсюкать, не адаптировать, а применять настоящие литературоведческие термины. Ничего плохого, я считаю. И дело вообще не в этом. Дело в Рыбке этой самой. Понимаешь, она им объясняла: Рыбка – это Деньги. Золото. Поэтому она и золотая. Она нарочно попалась Старику, чтобы его искушать. И его, и Старуху – обоих. Его – в его покорности, а её – в её жадности. И они оба поддались искушению. Старик оказался безвольным подкаблучником, а Старуха – жадной мегерой. Но они не так уж виноваты, потому что такова природа человека. Человек – раб золота, особенно если до того, как оно попало к нему в руки, он был беден. Бедному бесполезно давать деньги, он тут же начнёт их тратить, как одержимый, чтобы компенсировать свою прежнюю бедность, и всё опять кончится разбитым корытом. Деньги могут дать человеку всё, но они не вечны и не бесконечны, они, если их так бездумно тратить и хотеть всё больше и больше… тогда они исчезают, и человек разоряется. От этого происходят экономические кризисы. Сказка Пушкина – про экономический кризис.

– Ни фига себе! Она всё это детям объясняла?

– Ну, да. Не знаю, правда, в каких словах… А потом стала их опрашивать по очереди, как они усвоили материал. И тут Туська встаёт и выдаёт: а по-моему, говорит, Рыбка – это Бог. Так и сказала! Признайся, это твоя мысль, да? Это ты её научила?

– Честное благородное, нет. Мы вообще с ней этот сюжет никогда не обсуждали.

– Значит, это бабушка… Господи, я ей сто раз уже говорила, чтобы она перестала впаривать детям про Бога! Не нужно им засорять мозги! Вырастут – сами разберутся. А то получается Бог знает, что – всюду один Бог, и больше ничего… Этак что угодно можно трактовать, любой сюжет. Хоть «Колобка». Колобок пытался убежать от рокового предназначения, но сколько верёвочке ни виться, а от судьбы не уйдёшь…

– Это уже янсенизм какой-то.

– Ну, вот, ты тоже ругаешься.

– Я же не при Туське!

– И на том спасибо. Нет, я серьёзно. «Курочку-Рябу» тоже запросто можно истолковать в религиозном духе…

– «Курочка-Ряба» – это как раз-таки сатирическая антиклерикальная сказка. Знаешь её полный вариант?

– Я тебя умоляю! Как-нибудь в другой раз. Наверняка что-нибудь неприличное… Нет, ты пойми: меня это очень беспокоит в Туське. Я её спрашиваю: почему Рыбка – Бог? При чём тут Бог? А она молчит. Она вообще как-то стала в последнее время стесняться и замыкаться, раньше с ней такого не было… Может, ты с ней поговоришь? Как-нибудь аккуратненько? Или лучше оставить её в покое, как ты думаешь? А то сперва эта ду… Лидия Васильевна к ней привязалась со своим кризисом идиотским.. нет, надо же такое придумать, да? А потом ещё мы привяжемся – с Богом. Наверное, лучше не надо, да? Как ты думаешь?

Конечно, лучше не надо, ответила я в рассеянности, потому что уже по уши, как в тёплое стариково море, погрузилась в эту притчу.

Праведник каждое утро встаёт до света, идёт на берег и, стоя под звёздами, ветром и солёными брызгами, говорит с Богом.

Очень трудно говорить с тем, кто тебе не отвечает. Но праведник тем и отличается от всех нас, что он терпелив. Он не понимает, что такое «всё и сразу, здесь и сейчас».

И однажды Бог ему ответит. Приплывёт и выпрыгнет из воды прямо к нему на руки живой золотой рыбкой с тёплой, чуть шершавой чешуёй, – кстати, ничуть не напоминающей на ощупь золотые монеты. И спросит, как положено: чего тебе надобно, старче?

А праведнику ничего не надобно, кроме Бога. Только видеть Его и говорить с Ним. И он, кряхтя и держась за поясницу, наклоняется и выпускает рыбку обратно в море. В надежде, что она когда-нибудь приплывёт опять. А он будет глядеть, как она резвится в волнах, и счастью его не будет ни дна, ни предела.

А потом этот праведник приходит к нам и простодушно рассказывает о том, что видел и слышал. И тогда мы завистливо ахаем и начинаем рыдать, клясть судьбу и показывать ему своё разбитое корыто. И он тоже плачет над нашим корытом, и идёт к Богу и просит Его, чтобы Он дал нам другое, получше и поновее. И Бог ради него даёт нам то, что он для нас просит. А мы, вцепившись в новое корыто, начинаем орать, что нас неправильно поняли, и нам нужно совсем не это, а другое – совсем, совсем другое. И праведник идёт к Богу и просит для нас Совсем Другое. И Бог даёт нам ради него наше Совсем Другое. Но выясняется, что это тоже не то, что нам нужно. Нам нужно нечто большее во всех отношениях. Чтобы было нас достойно и лучше соответствовало нашим творческим потребностям. И праведник идёт к Богу и просит для нас Нечто Большее. И Бог даёт нам Нечто Большее. Зачастую даже больше, чем мы заказывали.

И наступает момент, когда мы начинаем принимать всё это как должное и само собой разумеющееся. И понимать, что Бог – это такое специальное приспособление для удовлетворения наших нужд и потребностей. Духовных, творческих и материальных. А раз это такое приспособление, то нужно просто понять механизм его работы, овладеть парой-тройкой приёмов.. ну, что там, в этом арсенале? – чудотворные иконы (заряженные особой энергетикой), чудодейственные молитвы (главное – не перепутать порядок слов, иначе заклинание не подействует), пара-тройка обрядовых действ (лучше, конечно, что-нибудь пооккультнее, оно и эстетичней, и надёжней) – и дело в шляпе, а рыбка – в аквариуме. А как всё это постичь – не проблема: есть же специальные книги, и тренинги, и духовные практики. Всё в нашем распоряжении. Немного усилий – и Он никуда от нас не денется. Он будет у нас на посылках.

Мы засыпаем с этой радостной мыслью, а просыпаемся от того, что жёстко лежать, и щепки от разбитого дна впиваются нам в бок, и вообще как-то трясёт и болтает, и вода сочится из всех щелей нашей гнилой посудины, которая радостно прыгает по волнам и куда-то нас тащит. А на берегу стоит праведник, этот безвольный, бесхребетный подкаблучник, молитвами которого мы столько лет жили, и радовались, и имели всё, что хотели, и даже в голову не брали, кому мы всем этим обязаны. И если волна всё-таки сжалится и, внемля его мольбе, не утопит нас, а выкинет на берег рядом с ним, мы отряхнёмся, выжмем одежду, горько обругаем и его, и его Господина, и пойдём к своей землянке, волоча за собою разбитое корыто. Потому что не такое уж оно и разбитое – если починить, то ещё не один год прослужит.

... Вечером мы с Туськой и Юлькой смотрим «Приключения раввина Якова» с Луи Де Фюнесом.

– Ребе, мой хозяин уволил меня с работы и не выплатил жалованья! – жалуется шофёр мнимому раввину. – Как мне быть в этой ситуации?

– Попроси Бога о том, чтобы хозяин вновь взял тебя на работу, и Бог скажет – «да»! – отвечает ему мнимый раввин, а на самом деле его бывший хозяин, переодетый раввином, бывший ксенофоб и антисемит, скрывающийся от убийц в еврейском квартале.

– А если я попрошу хозяина удвоить мне жалование? Что скажет на это Бог? – не унимается шофёр.

– (Воодушевлённо) Он скажет – «да»!

– А если попрошу утроить?

– (Ещё более воодушевлённо, почти экстатически) Он скажет – «да»!

– Ну, а если попрошу дать мне вчетверо больше, чем раньше?

– (Сварливо)Он скажет – «нет»! Хватит с тебя.

Туська подпрыгивает на стуле и хохочет. И Юлька, глядя на неё, тоже подпрыгивает и хохочет, хотя вряд ли понимает, о чём речь. Ей просто нравится смеяться вместе со всеми. Разумеется, при условии, что смеются не над ней.