Текст книги "Дневник библиотекаря Хильдегарт"

Автор книги: hildegart

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 93 страниц)

2007/02/27 Невавилонская библиотека

В полутёмном храме, под замороженными витражами, тихо и самоуглублённо переминается с ноги на ногу очередь в исповедальню. Сзади кто-то прерывисто вздыхает и шелестит страницами молитвенника. Впереди две бледные остролицые девушки, похожие друг на друга, как сёстры, нервно дёргают себя зубами за варежки и перешёптываются.

– Ты знаешь, чего я больше всего боюсь?

– Чего? Что он тебя заставит каждый день в пять утра вставать и до семи утра читать Розарий? Меня в прошлый рааз заставил, ага. Он спрашивает: ты что больше всего любишь? Я говорю сдуру: поспать подольше... часов до двух, когда лекций нет. А он и говорит: отлично. Вот от этого и будем отказываться на время поста... И закатал мне на всё это время такую эпитимью. Ужас.

– Нет, я не об этом. У меня каждый раз дурацкий страх такой... Что я начну исповедоваться, а он возьмёт и скажет: что ты всё какую-то ерунду городишь? Разве это грехи? Это не грехи, это фигня какая-то. Иди отсюда, и пока нормально чего-нибудь не согрешишь, не приходи – нечего у людей время отнимать. Нет, я знаю, конечно, что он так не скажет, но всё равно боюсь почему-то...

Она права. Мы боимся выглядеть мелко и незначительно даже в своих прегрешениях. По этому поводу есть забавный рассказ Уэллса.

Видение Судного дня

Тра-а-ра-а!

Я прислушивался, ничего не понимая.

Та-ра-ра-ра!

– Боже мой! – пробормотал я спросонья. – Что за дьявольский тарарам!

– Ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра! Та-ра-рра-ра!

– Этого вполне достаточно, – сказал я, – чтобы разбудить человека... -

И внезапно замолк. – Где же это я?

– Та-рра-рара! – Все громче и громче.

– Это, верно, какое-нибудь новое изобретение или...

Снова оглушительное турра-турра-турра!

– Нет, – сказал я погромче, чтобы расслышать свой собственный голос. -

Это трубный глас в день Страшного суда.

– Тууу-рра!

Последний звук вытащил меня из могилы, как вытаскивают на крючке

пескаря.

Я увидел свой надгробный памятник (довольно-таки заурядная штука; хотел

бы я знать, кто это его соорудил?). Затем старый вяз и расстилавшееся

вдали море исчезли, как облако пара, и вокруг меня оказалось великое

множество людей (ни один смертный не мог бы их сосчитать): представители

всех народов, всех языков и всех стран, дети разного возраста – и все это

толпилось в необъятном, как небо, амфитеатре. А высоко над нами, на

ослепительно белом облаке, служившем ему престолом, восседал Господь Бог и

весь сонм его Ангелов. Я сразу узнал Азраила по его темному одеянию,

Михаила – по мечу, а величавый Ангел, издававший трубный глас, все еще

стоял с трубою в воздетой руке.

– Ничего не скажешь, быстро орудуют, – проговорил невысокий человечек,

стоявший рядом со мной. – Удивительно быстро! Видите вон того Ангела с

книгой?! – И, чтобы получше рассмотреть, он то приседал, то вытягивал шею,

глядя сквозь множество окружавших нас душ.

– Все здесь, – сказал он. – Решительно все. Теперь-то уж мы узнаем!..

– Вот Дарвин, – прибавил он, внезапно отклоняясь от темы. – Ему здорово

попадет! А видите вон того высокого, представительного мужчину – он ловит

взгляд Господа Бога – это сам герцог... Но здесь пропасть незнакомых

людей!

– А-а! Вот и Пригглз, издатель. Чудной народ эти печатники! Пригглз был

умный малый... Но мы узнаем и о нем всю подноготную! Уж я буду слушать во

все уши. Я еще успею потешиться. Ведь моя фамилия на букву "С".

Он со свистом втянул воздух.

– А вот и исторические личности! Видите? Вон Генрих Восьмой. Ему-то

многое припомнится. Черт побери! Ведь он Тюдор! – Он понизил голос. -

Обратите внимание на этого парня, прямо перед нами, он с ног до головы

оброс волосами. Это, видите ли, человек каменного века. А там опять.

Но я уже не слушал его болтовни, потому что уставился на Господа Бога.

– Это все? – спросил Господь Бог.

Ангел с книгой в руках (перед ним лежало бесчисленное множество таких

книг, совсем как в читальне Британского музея) бросил на нас взгляд и,

казалось, в одно мгновение всех пересчитал.

– Все, – отвечал он и добавил: – О Господь, это была очень маленькая

планета.

Бог внимательно оглядел всех нас.

– Итак, начнем, – промолвил он.

Ангел раскрыл книгу и произнес какое-то имя. Там несколько раз

повторялся звук "а", и эхо раздалось со всех сторон, из глубины

необозримого пространства. Я не расслышал имени, потому что человечек,

стоявший рядом со мной, отрывисто выкрикнул: "Что такое?!" Мне показалось,

что имя прозвучало как "Ахав", но это же не мог быть тот Ахав, о котором

упоминается в Ветхом завете.

В тот же миг небольшая черная фигура вознеслась на пушистом облаке к

стопам Господа Бога. Это был осанистый мужчина в богатом чужеземном

одеянии, с короной на голове; он сложил руки на груди и мрачно опустил

голову.

– Итак? – промолвил Бог, глядя на него сверху вниз.

Мы могли ясно расслышать ответ, ибо здесь акустика была поистине

замечательной.

– Я признаю себя виновным, – сказал человечек.

– Поведай им о своих деяниях, – молвил Господь Бог.

– Я был королем, – начал человечек, – великим королем. Я был похотлив,

горд и жесток. Я воевал, опустошая чужие страны; я воздвигал дворцы, но

построены они на человеческой крови. Выслушай, о Господь, всех этих

свидетелей, взывающих к тебе о возмездии. Сотни и тысячи свидетелей. – Он

указал на них рукой. – Мало того! Я велел схватить пророка – одного из

твоих пророков.

– Одного из моих пророков, – повторил Господь Бог.

– Он не желал склониться передо мной, и я пытал его четыре дня и четыре

ночи, до последнего его издыхания... Более того, о Господь! Я

богохульствовал. Я присвоил себе все твои преимущества.

– Присвоил себе мои преимущества, – повторил Господь Бог.

– Я заставил воздавать себе божественные почести. Нет такого греха,

которого бы я не совершил! Нет такого злодеяния, которым я не осквернил бы

свою душу! И вот наконец ты, Господь, покарал меня!

Бог слегка повел бровями.

– Я был убит в сражении. И вот я стою перед тобою, достойный самой

жестокой кары в твоем аду. Я не дерзаю лгать, не дерзаю оправдываться

перед лицом твоего величия и возвещаю о своих беззакониях в присутствии

всего рода человеческого.

Он умолк. Я хорошо разглядел его лицо. Оно показалось мне бледным и

грозным, гордым и странно величавым. Я невольно вспомнил Сатану Мильтона.

– Большая часть сказанного взята с надписи на его обелиске, – молвил

Ангел, который следил по книге, водя перстом по странице.

– В самом деле? – не без удивления вымолвил тиран.

Тут Бог внезапно наклонился, взял этого человека и посадил его себе на

ладонь, словно для того, чтобы получше рассмотреть. Человечек казался лишь

темным штрихом на середине его длани.

– Он действительно совершил все это? – спросил Господь Бог.

Ангел провел десницей по книге и молвил как-то небрежно:

– До известной степени это так.

Взглянув опять на человечка, я обнаружил, что его лицо странным образом

изменилось. Он смотрел на Ангела глазами, полными ужаса, прикрывая одной

рукой рот, другой схватившись за голову. Куда девалось его царственное

величие и дерзкий вызов?.

– Читай, – промолвил Господь Бог.

И Ангел читал, раскрывая перед нами во всех подробностях злодеяния

этого изверга. Слушая его, мы испытывали чисто интеллектуальное

наслаждение. В его отчете встречались, на мой взгляд, несколько

"рискованные" места. Но небеса, конечно, имеют на это право...

Все смеялись. Даже у пророка Всевышнего, которого подвергал пыткам этот

тиран, появилась на устах улыбка. Великий злодей на поверку оказался

смешным, ничтожным человеком!

– И как-то раз, – продолжал Ангел с улыбкой, возбудившей наше

любопытство, – он переел и пришел в скверное настроение, и вот...

– О, только не это! – завопил изверг. – Никто на свете об этом не

знает. Этого никогда не было! – визжал он. – Да, я был скверный человек,

можно сказать, злодей. Я совершил немало преступлений, но я не способен на

такую глупость, на такую чудовищную глупость...

Ангел продолжал читать.

– О Господь! – взмолился злодей. – Они не должны об этом знать! Я готов

покаяться! Просить прощения...

И злодей начал неистово прыгать на длани Господней, горько плача.

Внезапно им овладел стыд. Он кинулся в сторону, собираясь спрыгнуть с

Господнего мизинца. Но, быстро повернув свое запястье, Господь остановил

его; тогда он бросился к отверстию между большим и указательным пальцами,

но большой палец прижал его к ладони. А между тем Ангел все читал и читал,

а злодей метался взад и вперед по ладони, потом вдруг повернулся к нам

спиной и юркнул в рукав Господень.

Я ждал, что Господь выгонит его оттуда, но милость Божья беспредельна.

Ангел остановился.

– Все, – сказал он.

– Следующий, – ответил Бог, и, прежде чем Ангел успел назвать имя, на

ладони уже стояло обросшее волосами существо в грязных лохмотьях.

– Как! Разве ад в рукаве у Бога? – спросил мой сосед.

– А существует ли вообще ад? – спросил я, в свою очередь.

– Я все глаза, признаться, проглядел, – сказал он, стараясь рассмотреть

в просветах между ногами Ангелов, – но что-то нигде не вижу небесного

града.

– Ш-ш-ш, – прошептала, сердито нахмурившись, маленькая женщина,

стоявшая возле нас. – Послушайте, что поведает нам сей великий святой!

– Он был владыкой земли, а я был пророком Бога небесного, – вскричал

святой, – и, узрев меня, дивились смертные! Ибо я, Господи, познал всю

славу твоей райской обители. Мне наносили удары ножом, загоняли под ногти

лучины, сдирали полосами мясо со спины, но все муки, все терзания я с

радостью переносил во славу твою!

Бог улыбнулся.

– И под конец я пошел еле прикрытый лохмотьями, весь в язвах, и смрад

исходил от меня, но я объят был святым рвением.

У Гавриила вырвался смешок.

– И я лег у ворот тирана, – продолжал святой, – как некое знамение, как

живое чудо...

– Как некая мерзость, – промолвил Ангел и начал читать про святого, не

обращая внимания, что тот все твердил о жесточайших мучениях во славу

божью, которым он себя подвергал, чтобы обрести блаженство рая.

И представьте, все, что было написано в книге об этом святом, также

оказалось откровением и чудом.

Мне кажется, не прошло и десяти секунд, как святой, в свою очередь,

заметался на великой длани Господней. Не прошло и десяти секунд! И вот он

тоже завопил, слушая беспощадные разоблачения, и, подобно злодею, спасся

бегством под защиту рукава Господня. И нам дозволено было туда заглянуть.

Там, под сенью божьего милосердия, бок о бок, как братья, сидели эти два

существа, утратившие все свои иллюзии.

Туда же спасся бегством и я, когда пришел мой черед.

– А теперь, – промолвил Бог, вытряхивая нас из своего рукава на

планету, где нам суждено было жить, на планету, быстро вращавшуюся вокруг

своего солнца, сиявшего зелеными огнями Сириуса.

– Теперь, когда вы стали немного лучше понимать и меня, и друг друга...

попробуйте-ка снова.

Затем он и окружавшие его Ангелы повернулись и внезапно исчезли.

Исчез и престол.

Вокруг меня простиралась прекрасная страна, какая мне и во сне не

снилась: пустынная, суровая и чудесная. И меня окружали просветленные души

людей в новых, преображенных телах.

2007/03/03 Вавилонская библиотека

Рассказывают библиотечные бабушки

***

– .. Сидим в подсобке, карточки разбираем на новые поступления, и вдруг дверь распахивается настежь и врывается большой такой, знаете, мужчина. Как сейчас его помню: в галифе, в косоворотке, плечи из этой косоворотки так и прут, волосы торчком, лицо красное такое… очень характерное лицо. Врывается и начинает молча потрясать кулаками перед нашими лицами. Тут одна из сотрудниц вскакивает, всплёскивает руками и начинает извиняться. Говорит: «Да-да, простите, пожалуйста, что вы такое хотели взять? «Котрант д’ю?» А он посмотрел на неё так печально, да как грохнет кулаком по столу: «КОНТРЫ! УБЬЮ!»

***

– Всякие, конечно, попадались личности. Философов много приходило. Вот – один раз было. Приходит человек за книгой, а книги нет – все экземпляры на руках. Я ему: так и так, всё выдано, ничем не могу помочь. О-о-о… он так разъярился, покраснел, прямо до слёз… И кричит на меня: да вы что?! Да как вы смеете?! Да вы, вообще, знаете, кто я? Я ему: нет, говорю, не знаю. А он вдруг так сник, съёжился и говорит: и я тоже не знаю. Повернулся и пошёл к дверям. А мне так его жалко стало – не передать. Догоняю его и говорю: ну, раз такое дело, я сейчас сама съезжу в Столешников, в дальнее хранилище, там есть ещё один экземпляр. Я уж вам привезу. А он только рукой махнул и вышел.

***

– Я у неё спрашиваю: и что же, у вас, значит, нет ни мужа, ни детей? А она задумалась и отвечает: по-моему, нет. Вот она, интеллигенция-то – ни в чём не уверена, абсолютно…

***

– Самые ревностные библиотекари – это те, кто не любит читать. Есть такие, которые вообще не читают, принципиально... говорят, что это мешает работе. Они, как евнухи, такие библиотекари: чем больше ненавидят тех, кого охраняет, тем ревностнее охраняют. И наоборот – чем ревностнее охраняют, тем больше ненавидят. Но у нас таких мало было. Можно сказать, что и не было.

***

– А в Бога я так и не верю. Так за всю жизнь и не собралась. Сперва работа – а в то время мы считались идеологическим фронтом, у нас с этим очень строго было. А потом уж как-то поздно было начинать. Мне правнуки говорят: да ты что – это же никогда не поздно. А я думаю: нет, уж не буду. И чего это я сейчас в церковь попрусь? Если Бога нет, то бесполезная трата времени. А если есть, то что ж получается: пока молодая была, здоровая, сильная, так не ходила, а как к старости припёрло, да дымком из пекла потянула, так и прибежала? Нет уж… будь что будет, а там посмотрим. Да у нас, в обслуживании, никто и не верил. Говорю – у нас считалось, что это идеологическая работа, воспитательная. Вот в хранении, там много верующих было. Там темно, безлюдно… требования невесть откуда приходят, книжки тоже куда-то в никуда отсылаешь… конечно, тут поневоле уверуешь.

2007/03/04

Есть один фильм, в котором библиотекарша

после рабочего дня превращается в волчицу

и ходит из угла в угол по подвалу

из которого очень боится вырваться и сожрать читателя в подворотне

И я бы тоже превращалась в волчицу

но не умею

поэтому после рабочего дня

я от усталости превращаюсь в привидение

дикое и ничуть не симпатичное

и лечу над автострадами сквозь рычащие пробки и мокрые огни скрипучих фонарей

сквозь озябшие рекламные щиты

и стены встречных девятиэтажек

и плачу вместе с мартовским ветром

и вою с котами на помойках

и клюю раскисший позавчерашний батон

ругаясь с полузнакомыми воробьями

и скребусь в витрины табачных киосков

пытаясь украсть оттуда шоколадку

и нюхаю талый затоптанный снег и знаю, что он пахнет арбузом

и что внутри, под весенней грязью

он всё ещё сладкий, как сахар

лежащий подтаявшей горкой

в чашке холодного чая

А дома я снимаю через голову простыню

и потихоньку превращаюсь обратно

и простыня превращается в старое пальто

полное сырости и ветра

и я выжимаю пальто над тазом

а крылья кладу на батарею

а потом забираюсь на стол

и лакаю чуть тёплые сливки

и листаю хвостом «Илиаду»

и думаю о том, что все мы – охейцы

и слушаю, как храпит на подушке собака

а по углам шуршат молодые мыши

и как будильник, играющий в напольные часы,

фальшиво вызванивает «Баркаролу»

и, не кончив, стыдливо замолкает

2007/03/06 Ужасы нашего городка

Мой друг продолжает меня радовать фрагментами из различных сценариев. На этот раз это сценарии юридических шоу. Конечно, с приключениями Венечки-шоумена они и в сравнение не идут, но всё же....

___________

На полу лежало распространённое тело сантехника

В кресле сидела мёртвая девушка без признаков какой-либо смерти. В данный момент её платье, грим и украшения стоили целое состояние.

Ничего не понимающие гости бились до приезда милиции. Одной из приглашённых дам в драке порвали дорогостоящий пеньюар.

Он (перевозчик трупов) нёс тело на одном плече и без одежды. Идущая вниз по дороге к нему бабушка с верхнего этажа упала в обморок и спустилась с лестницы.

Хозяин дачи ночью поймал у себя вора и до утра пытал его электрическим током в присутствии его жены и дочери.

Васильев купил на базаре на первый взгляд ничего не подозревающее мясо. Принеся его домой и сварив из него суп, он по вкусу понял, что это человечина.

Каждый день Алексея Карпенко, как обычно, заканчивался либо на больничной койке, либо на скамье подсудимых.

Из толпы вышел странного рода человек с замысловатыми глазами и объявил, что сейчас он будет мстить за всё.

Вернувшись домой, муж, естественно, стал жену избивать. Алексей в трусах и с букетом акаций бегал от него из комнаты в комнату и пытался её защитить.

Эксперт входит в зал уверенной походкой в очках и твёрдо останавливает глаза на судье.

При сопротивлении он сломал мёртвому телу ключицу и левое запястье, после чего скрылся в троллейбусе и исчез из поля свидетелей.

Заметив на скамейке откинувшийся труп, Горелов решил не связывать с ним свою судьбу и не звонить в милицию.

Узнав, что в прошлой жизни Серафима была мужчиной, чему даже имеются фотографии, жених ударил её ногой в лицо, но не тут-то было.

От негодования и ужаса подобного зрелища свекровь впала в амнезию, из которой её с трудом удалось вывести с помощью нашатыря.

2007/03/07 Вавилонская библиотека

Разговоры по библиотечному телефону (в пролётах между лестницами)

– Фашисты? Это они-то – фашисты? Да брось ты, честное слово! Разве теперь найдёшь где-нибудь нормальных фашистов?

***

– А в конце он застреливается. Да! Не закалывается кинжалом, это тебе не «Театральный роман». Именно застреливается – это очень важный момент, ключевой, смыслообразующий… Как это – не из чего? Что значит – где он в электричке возьмёт пистолет? Да, боже мой, где угодно! Там же ходят люди, торгуют… ну, разными вещами, там, для хозяйства… Ну, как это – нет в реквизите пистолета? А что у вас вообще есть, в таком случае?.. Ладно. Хорошо. Пусть пока стреляется из чего-нибудь другого, что окажется под рукой. А я завтра приеду и сам во всём разберусь.

***

– Представляешь, я ей говорю: «Вы мне не дали “Историю римского права”» А она мне: «Как – не дала? Да вот же она, у вас в руках. Вы же подошли, чтобы мне её вернуть». Я говорю: «Да. Я хочу её вернуть. Но это же ничего не меняет. Вы же мне её не дали». Тогда она, прикинь, забирает у меня книжку, потом опять протягивает и говорит: «Возьмите, пожалуйста». Издевается, понимаешь? Наглые такие все… Я говорю: «Мне не нужна эта книга. Я её уже сдаю. Просто я хочу понять, почему я её не получил?» А она, прикинь, улыбается и молчит. Наглая такая, вообще... Я в следующий раз жалобу напишу. Вот не пожалею времени и напишу. А то совсем обнаглели!

***

– В первый раз вижу словарь, который наоборот издавался. Что? Ага, я сам обалдел. Представляешь, первый том издан в 1914 году, второй – в 1856, а третий – вообще в 1799! Почему они с конца начали, интересно?

***

– Хорошо тебе! Гуляешь себе там по Булонскому лесу, по Елисейским полям… Рогалики кушаешь с шоколадом. А я тут, как дура, в Иностранке торчу, уже четвёртый час. Всё, не могу больше! Сейчас все книги сдам и где-то минут через сорок буду у тебя! Только в парикмахерскую по дороге заскочу, и всё...

2007/03/11 всякая ерунда

На синей от неба мостовой, под утренней ледяной корочкой, размокал чей-то пятёрочный дневник. Во дворах нежно и головокружительно пахло талым снегом, искусственными мимозами, дымом, апельсинами и кошачьей мочой. И очень не хотелось думать о мокрых ботинках. Что, собственно, о них думать? – мыслью же их не высушишь и не согреешь. Лучше думать о том, что пора, наконец, что-то серьёзно и круто изменить в собственной жизни.

Например, завести дегу. У дегу хвост с кисточкой – ещё длиннее, чем мой собственный. Люди, у кого-нибудь из вас есть дегу? И кто-нибудь знает, чем его кормить и где в нём правильно делать ударение?

2007/03/13 дети

Денис

На новогоднем утреннике

Воспитательница (безрадостно-бодрым голосом):

И вот она, нарядная,

На праздник к нам пришла…

Денис (громко, с большим энтузиазмом):

И нанесла удар свой

Ножом из-за угла!!!

***

Гуляем возле Донского монастыря. Денис смотрит на кирпичи, открошившиеся от стены.

– Как ты думаешь, – (Вздыхает, трогает кирпичную пыль ладонью и осторожно пробует на вкус кончиком языка), – как ты думаешь, этот камушек добровольно отколупнулся или его кто-нибудь оторвал от стенки?

***

– А я вчера был деревом целый день.

– Каким деревом?

– Таким. Ну, маленьким. Берёзкой.

– И как тебе было… деревом?

– Пло-охо. Стоишь целый день, как будто в угол поставили. И мокро ещё. Я же по пояс был в талой луже. И птички на ветках очень щекотно сидят.

Поневоле поверишь, что этот малолетний Талиесин и вправду был целый день берёзкой!

***

Сидит с ногами в кресле, держит перед собой толстый том «Великие мыслители XIX – XX столетий» и сосредоточенно отвешивает щелчки портрету Ницше.

– За что ты его так?

– (Сумрачно) Уж знаю, за что.

– Да ты хотя бы знаешь, кто это такой?

– Знаю. (Задумывается). Фридрих один.

– Ну, допустим, Фридрих. А дальше как?

– А дальше я на его книжку чёрную компот пролил… Нечаянно.

– Ничего себе! Ты же на него компот пролил, а не он на тебя. За что же ему щелбаны? По идее, тебе же надо надавать, а не ему.

– А мне уже надавали.