Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 53 страниц)
– Нежелание застревать в одном состоянии. Для одной глупой маленькой интриганки игра в основном составе – это предел мечтаний. Она обещала, что отомстит мне, и я вылечу из актёрского состава со скоростью света, но вряд ли допускала мысль, что найдутся люди, которые такому повороту событий только обрадуются. И это не злопыхатели и ненавистники, а я сам. Скажем так, лицедейство было интересным опытом, но с меня хватит. Буду искать место в жизни, но не на сцене. В идеале – подальше от неё.
– Давай пока воздержимся от громких заявлений? – предложила Челси, для которой такое откровение стало полной неожиданностью.
Она и представить не могла, что брат в мыслях попрощался с постановкой и при первом же удобном случае планирует оставить театральные подмостки, променяв их на что-то иное. Что именно? Пока это оставалось загадкой, и Челси смутно, в общих чертах, не представляла, куда заведут Ромуальда мечты о свободе и полном отсутствии ограничений, и навязанных желаний со стороны членов семьи.
– Давай, – Ромуальд пожал плечами. – Не принципиально. На повестке дня у нас скандалы вокруг моего имени, обличительная речь Прим и общение с журналистами. Остальное – второстепенно. Об этом можно подумать в любое другое время.
– Я позвоню тебе вечером, – пообещала Челси.
– Договорились. Газеты я заберу. Не возражаешь?
– Нет, – Челси покачала головой. – Думаю, тебе стоит поговорить обо всём со своим…
Она запнулась, будто никогда прежде не произносила слово «любовник», отчаянно его стеснялась и могла с минуты на минуту залиться краской, походя на юную девушку, коей не пристало разговаривать об отношениях такого типа.
– Ну же?
– Парнем, – выдала она тише обычного. – Всё-таки он может воспротивиться.
– Обязательно поговорю. Не волнуйся.
– Тогда… До вечера?
– До вечера, – эхом отозвался Ромуальд, собирая стопку газет, представленных его вниманию.
Возможность ознакомиться с материалами, взволновавшими Челси, появилась немного позднее, когда Ромуальд покинул здание центра. Изучать статьи он решил в одиночестве, не привлекая к своему своеобразному исследованию Илайю. Во всяком случае, пока. Сначала следовало понять, до чего в своих попытках избавиться от конкурента дошла Прим, а потом уже пытаться передать информацию своему соратнику, попутно каясь в совершённых преступлениях, которые некоторые люди вполне могли подвести под определение злодеяний, выставив Ромуальда отвратительной личностью, что заслуживает в свой адрес только плевков и отторжения. Отъехав на приличное расстояние от здания, в котором расположились офисы родственников, Ромуальд припарковался, перебрал несколько газет, ненадолго задерживая внимание на каждом из заголовков. Отовсюду на него бросался крупный шрифт и фотографии Прим, прекрасно позировавшей перед камерой и меньше всего походившей на жертву отвратительного маньяка.
Тексты её «откровенных» признаний получились куда более убедительными, нежели фотоматериалы, сопровождающие этот поток грязи, если не сказать грубее. Челси нисколько не утрировала.
Примроуз, осознав, что поставленной цели добиться не сумеет, перестала воспринимать Ромуальда в качестве одного из кандидатов на роль благодетеля, вместо этого записала его в стан злейших врагов и решила утопить столь примитивным способом. Она сделала первый шаг, примерив на себя амплуа жертвы, а кто-то из сотрудников «Эган Медиа-групп» позволил провернуть задуманное, вполне осознавая, к каким результатом это приведёт. Что ж… Чего-то подобного следовало ожидать. Месяц молчания после того, как обещание было озвучено, позволил Ромуальду убедиться: партнёрша по сцене планирует нечто масштабное, способное нанести ощутимый удар. И вот. Получите, распишитесь. Спешите прочесть подробности, развенчайте миф об идеальном мужчине. У вас есть шанс постичь тайны его жизни, узнать о тёмных сторонах.
Только вот умолчала красотка о том, как же именно ей угрожали, что сделали и какими методами старались довести до сознания мысль о её ничтожности. Наверное, стоило упомянуть, что плётку протянула своими руками, а он только воспользовался предложением, ничего не предпринимая, лишь поддержав инициативу?
Впрочем, мысли об этом Ромуальда мало занимали. Гораздо сильнее он озадачился вопросом, как сказать обо всём Илайе. Как донести до его сведения новые знания, не спровоцировав при этом скандал на почве личностных разногласий. Илайя такие методы не одобрит, возмутится, скажет, что стоило думать, прежде чем бросаться в бой. Ромуальд и сам это понимал – не настолько он идиот, чтобы совершенно не представлять, что будет. Однако… Тогда он не сумел остановиться в нужный момент и сейчас, несмотря на нелицеприятные статьи, продолжал придерживаться мнения, гласившего о правильности поступка.
Иными методами поставить Примроуз на место не получилось бы. Она могла сочинять письма ещё долгое время, но однажды устав от эпистолярного жанра, совершила бы переход к решительным действиям, в сравнении с которыми постановочное избиение в подворотне способно показаться райским наслаждением. Во всяком случае, Ромуальду всё виделось в подобном ключе, и он отказывался прислушиваться к окружающим людям, утверждающим, что Прим дальше угроз не продвинется. Он не сомневался, что Прим, да и многие девушки, подобные ей, ради достижения цели готовы на какие угодно жертвы, только желательно, чтобы эти самые жертвы приходилось на долю других людей. Им же предстоит прийти, собрать все сливки и наслаждаться полученным результатом. Никаких сомнений в правильности своих решений, никаких тормозов. Глупость в квадрате, а то и в кубе, некогда присущая ему.
Теперь расстановка сил несколько изменилась, и ему предстояло оказаться по другую сторону баррикады. Не нападая, а защищая. Вряд ли Илайя одобрит и скажет, что поступки оправданы.
Впрочем, не стоит загадывать наперёд. Не строить предположения, а вместо этого собраться с духом, рассказать обо всём и ждать результата. Надеяться на понимание, но готовиться к тому, что, возможно, ничего подобного не будет.
Улыбающееся лицо на дешёвых газетных страницах порядком раздражало. Более того вызывало неконтролируемую ярость. Ромуальд с трудом удержался, чтобы не разорвать хотя бы одно издание на мелкие клочки. Вводить собеседника в курс дела было проще, предоставив ему материалы, а не передавая суть на словах, потому что речь в сознании формировалась исключительно матерного направления.
Ромуальду не хотелось тянуть в их дом стороннюю грязь, но раз так вышло…
Переступив порог квартиры, снял обувь и направился в спальню. Стопка газет аккуратно расположилась на столешнице. Ромуальд знал, что Илайя первым делом потянется к свежей прессе, чтобы ознакомиться с новостями, прочитает пару заголовков, откладывать разговор в долгий ящик не придётся. Они сразу перейдут к обсуждению актуальной темы. Стены давили и, наверное, следовало прислушаться к советам разума, назначив встречу за пределами квартиры. Они неоднократно приходили к выводу, что в пределах своего дома скандалы не устраивают, на повышенных тонах не разговаривают, да и вообще стараются поддерживать здесь максимально комфортную обстановку. Само упоминание имени Примроуз не могло не спровоцировать прилив ярости, особенно, если вспомнить некоторые случаи из практики, связанные с ней. И бешеную ревность, скрываемую за равнодушием, и болезненные воспоминания о признании Челси, перемежаемые угрозами и оскорблениями.
Ромуальд тяжело вздохнул, потянув на себя балконную дверь. Там, на балконе, было немного прохладно и свежо. Ромуальд ухватился ладонями за ограждение, вспоминая собственные слова и поступки, за которые ныне пришлось поплатиться репутацией. Он пытался отыграть всё в ином ключе, но на ум ничего толкового не приходило, лишь крепло убеждение: он последовал бы уже разыгранному сценарию. Он бы вновь применил эту плётку, ну, или пустил в ход тот нож для бумаги, что лежал на столе в гостиной, когда Прим перебирала прессу и письма. Ромуальд знал, что достаточно только приставить его к углу рта, пообещав нарисовать на лице Прим без помощи косметических средств или профессионального грима клоунскую улыбку, как она моментально забьётся в истерике, разрыдается и, скорее всего, пообещает более не проявлять инициативу. Но нож так и остался в планах, вместо него в ход пошла плеть. Хоть один вариант, хоть второй. Они не вписывались в политику пацифизма, а больше походили на сцену из триллера.
– Ты уже вернулся. Так быстро?
Ромуальд не оборачивался, продолжая сжимать пальцы на перекладине, подставляя лицо ветру и размышляя о своих многочисленных ошибках. О том, что склонен во многих случаях к необдуманным поступкам. О том, что по его вине страдают посторонние люди, и эта пресс-конференция, о которой он попросил у Челси – капля в море. Если Илайя возмутится и скажет, что их отношения – это не способ раскрутки и привлечения внимания к постановке, причём сделает это на повышенных тонах, вряд Ромуальд удивится. Негодование – вполне закономерная реакция. Понятно стремление сохранить всё в тайне, не привлекая к своим постельным делам многочисленных наблюдателей. Если он будет возражать, вполне реально отказаться от общения с журналистами, вместо этого правильнее всего будет отправиться к отцу и прямо сейчас озвучить своё нежелание принимать участие в новом сезоне балагана, именуемого мюзиклом. Впрочем… Ромуальд и не за роль бороться планировал. Ему хотелось обнажить истинные мотивы своих поступков, выставив Примроуз лгуньей и распределив акценты так, как им положено по статусу, а не так, как их разбросала одна предприимчивая особа.
Ромуальд слышал шорох газетных страниц. Илайя обратил внимание на свежую прессу, оставленную на журнальном столике. Вопросов более не последовало, в комнате установилась тишина. Илайя знакомился с содержанием статей.
– Челси позвала тебя ради этого? – спросил, появившись на балконе.
Ромуальд открыл глаза и посмотрел в сторону любовника. Илайя стоял, перебросив через руку полотенце. Волосы были влажными. Видимо, он только что выбрался из душа, но не разгуливал по квартире в одном лишь полотенце на бёдрах, а успел одеться. Серая рубашка-поло и джинсовые шорты, чуть ниже колена. Ничего необычного, стандартный наряд на каждый день, но смотрится потрясающе. Общий вид портила разве что газета в руке. Илайя продолжал рассматривать фотографии, сопровождающие материал. Статью он в общих чертах успел изучить, и, стоит отметить, удивился.
– Да.
– Странная статья.
– Почему?
– Мне кажется, что логичнее было топить именно меня. Разве нет? Прим ставила перед собой определённую цель: избавиться от моего присутствия на репетициях, чтобы в дальнейшем окончательно выжить противника из состава. Что заставило теперь перекинуться на тебя?
– Моя глупость, – ответил Ромуальд, перестав гипнотизировать здание напротив, а посмотрев непосредственно в сторону Илайи.
– То есть?
– Долгая история.
– Догадываюсь, но всё же… Или это фамильная черта – скрывать от меня всё самое важное, чтобы потом прикладывать с размаху, когда я не ожидаю подвоха?
Газета спланировала на пол, но Илайя не придал этому значения. Засунул руки в карманы, чуть склонил голову, пристально глядя на Ромуальда. На самом деле, у него в голове рождалось множество самых разнообразных идей, начиная от наиболее безобидных вариантов, заканчивая чем-то нереальным, с криминальными оттенками. Вроде того, что однажды довелось испытать на собственной шкуре. Оно, конечно, более не повторялось, но отложилось в памяти на длительный срок.
– Нет, совсем нет.
– Полагаю, это связано с письмами, которые она мне присылала, а потом… Потом перестала, – Илайя усмехнулся. – Тогда мне казалось, что она просто пересмотрела отношение к жизни, поняла, насколько нелепы все её поступки, вот и прекратила развлекаться подобными методами. Но, видимо, ошибался. Пришлось сделать это с чужой подачи. Правильно?
– В общих чертах – да.
– А в подробностях?
– Мне не слишком хочется рассказывать об этом.
– Но ты расскажешь?
Илайя переступил через порог и всё же выбрался на балкон, бросив выразительный взгляд на руки Ромуальда. Костяшки побелели, настолько сильно он сжимал перекладину. Заметив наблюдение, сразу же ослабил хватку, а Илайе ничего не оставалось, кроме как усмехнуться и сделать вид, будто ничего не заметил.
В отличие от той же Челси, требовавшей моментального отчёта в подробностях, он никого никуда не торопил, придерживаясь мнения: всему своё время. Когда Ромуальд посчитает нужным, тогда обо всём расскажет. Не стоит вытягивать из него признание по репликам, собирая из мизерных частиц информации целую картину случившегося, лучше дождаться прилива вдохновения и полноценного рассказа.
Его надежды оправдались. Ромуальд не стал нарочно затягивать время, надеясь, что Илайя устанет ждать и отложит разговор для лучших времён. Так или иначе, но вечером должна была позвонить Челси. Крайний срок, к которому стоит определиться с дальнейшими действиями. То ли они уходят в тень, подтверждая версию Прим, то ли пытаются опротестовать громкие заявления, перекрывая их своими признаниями. Не обязательно общими, всё можно было раскрутить в ином ключе.
Просто…
Бессмысленно скрывать всё от Илайи, он воспримет это, как ещё один удар в спину со стороны членов семьи Эган и, разумеется, придёт к выводу, что им верить нельзя, независимо от типа отношений, в которых с ними состоит. Челси старательно демонстрировала дружелюбие и старалась расположить его к себе, чтобы затем шокировать признанием об истинных целях. Ромуальд говорил, что любит, но слова поступками не подтверждал, предпочитая откровенным разговорам пестование тайн.
Так могло быть.
Но не случилось, потому что Ромуальд, прислонившись спиной к стене, неторопливо вводил Илайю в курс дела. Он старался говорить достаточно чётко, но при этом тихо, чтобы слышал только Илайя, а не все желающие и нежелающие, проживающие выше или ниже, но так некстати выбравшиеся на балкон. Особо увиливать и не получалось. Илайя чувствовал фальшь в словах Ромуальда, прекрасно разделяя правду и вымысел, потому проще было покаяться в своих деяниях и ждать вынесения приговора.
– Газеты свежие, только сегодня поступили в продажу, тем не менее, всем известно, насколько стремительно разносится информация, попавшая в общий доступ. Челси в панике. Она опасается за судьбу постановки, делает неблагоприятные прогнозы и предрекает моей карьере спад. Собственно, меня это мало занимает, но совершенно не хочется давать в руки Примроуз все карты.
– И? – произнёс Илайя, понимая, что признания не закончились; есть ещё один пунктик, о котором ему поведают.
– Моя пресс-конференция. Не знаю, когда она состоится, но Челси настроена решительно, потому подозреваю – особо затягивать с организацией не будет. В самое ближайшее время мне предстоит вновь выйти к журналистам и поведать им о своих реальных мотивах.
– Можно обратиться в суд и содрать компенсацию за клевету. Разве нет? И с издания за то, что напечатали непроверенные факты. И с Прим за то, что решила пропиариться за счёт более удачливых коллег.
– А если решат проверить на детекторе?
– Ну, с этим сложнее, конечно, – согласился Илайя.
– Кроме того, есть подозрение, что Прим делает это всё не в одиночестве. Диалог с прессой – одна из обязанностей моей сестры. Именно от неё зависит, какие статьи стоит публиковать, а какие – нет. Конечно, есть и такие журналисты, вроде той же Ариадны, которые плевать хотели на запреты, но большинство всё же прислушивается к мнению Челси, считается с ним. Эти статьи написаны не Ариадной, а мелкими подневольными рыбками, которые не высказывают своё мнение. Они выдают чужую точку зрения, надиктованную свыше.
– И кто же?
– Челси не верит, но я склоняюсь к мнению, что отец.
– Или сама Челси?
– Вряд ли.
– Почему?
– Она достаточно прохладно относится к Примроуз и не стала бы потакать прихотям. А Эйден… Я не уверен. У меня нет доказательств, но эта версия кажется мне разумной, ну, или, как минимум, не совсем нелепой.
– Преврати врага в верного союзника.
– То есть?
– Ты собираешься делать заявление в прямом эфире, не так ли? Так почему бы не выбрать для этих целей нашу «обожаемую» Ариадну? Сделаешь ей рейтинг, а если она возьмётся тебя топить, останешься жертвой, и тем самым спровоцируешь у фанатов-защитников прилив желания отстаивать правильность твоего мнения и закономерность поступков. Кроме того, у дамы обширная аудитория. О скандале уже знает немалое количество людей. Зрители Ариадны тоже не десятками исчисляются. Большая аудитория – большое количество человек, узнавших, как всё обстояло в реальности. И тогда, выслушав обе стороны вопроса, они сами решат, за кого болеют. Хотя…
– Да?
– Что уж скрывать? Поступок действительно глупый.
– Я знаю, – Ромуальд вздохнул. – Знаю. Не обязательно мне об этом напоминать.
– Лишь констатирую факт. С одной стороны, не стоит кривить душой. Мне лестно, что у меня появился персональный рыцарь, желающий избавить от проблем и максимально облегчить жизнь. С другой стороны, ему следует помнить, что эмоции – не лучший помощник. Иногда спонтанные решения не являются находкой, а только портят общую картину.
– Это я тоже знаю, но…
– Такая уж натура – экспрессивная, импульсивная, совершающая временами странные поступки, только потом задумывающаяся о последствиях.
– Да.
– В следующий раз, когда решишь восстановить справедливость, не пори горячку, а присядь и задумайся о том, что можно сделать в сложившейся ситуации. Варианты, вроде этого, отметай без сожаления. Если задуматься… Останься на теле Примроуз следы, всё могло завершиться печальнее. Например, судебным разбирательством и тюремным заключением, ну, или общественными работами, штрафом… Признаться, не силён в юриспруденции, тем не менее.
– По большей части, мюзикл и всё, что с ним связано, приносит мне только неприятности. Мне с самого начала не хотелось принимать участие в этом проекте, и, кажется, не следовало.
– Я тоже вхожу в категорию неприятностей?
– Напротив.
Илайя усмехнулся.
– Помнится, кто-то говорил мне, что бороться можно не только в одиночестве, достаточно только сказать о своих проблемах, а не промолчать. Вот, прихвачу себе твои слова и скажу то же самое. Информационная война? Пусть. Мне не слишком хочется откровенничать о сути той истории, но раз ничего больше сделать не получится, поднимемся на эшафот вместе. Нам не привыкать.
– Тебе не обязательно это делать.
– Знаю. Однако… – он вновь пожал плечами и улыбнулся. – Вместе.
Добавил чуть тише, но от этого не менее уверенно.
Вытащил из кармана руку и протянул Ромуальду.
Ответного рукопожатия не последовало. Ромуальд взялся за запястье, не сжимая сильно, до синяков, а лишь слегка обхватывая его пальцами, притягивая Илайю ближе к себе, несколько секунд пристально смотрел ему в глаза, прежде чем прикоснуться к губам, сцеловывая с них мягкую улыбку и тихий смех.
========== 48. ==========
Soundtrack: April Sixth – In memory; Deathstars – Track, crush & prevail
Страшно бывает только в первый раз. Потом это становится чем-то на уровне привычки. Если же первый опыт оказался удачным, то переживаний не остаётся вообще, лишь мысли о триумфе и понимание: сегодня всё будет не хуже, а то и лучше.
Пока акулы бизнеса впадали в панику и били тревогу, Илайя сохранял спокойствие и старался не задумываться об очередном столкновении с ироничной блондинкой. Или как там называли Ариадну? Периодически посещала мысль, что придётся, глядя этому человеку в глаза, признаться в новых приоритетах, сказать, что асексуальность осталась в прошлом, а, возможно, вообще являлась заблуждением. По сути, его это мало заботило. Он сам решает, что говорить – и говорить ли? – перед широкой аудиторией о своих предпочтениях.
Козырной картой в его рукаве оставались несколько писем, отравленных с почтового ящика, принадлежащего Примроуз. Уж их-то подлинность вполне реально определить. А её слова… Сколько они стоят, не имея подтверждения? Через какой период времени девушка решила пооткровенничать с журналистами? Почему бы сразу не побежать к ним?
Ответ прост. Потому что «Эган Медиа-групп» уничтожат на месте, не позволив и рта раскрыть, если слова её – не хвалебная ода в честь одного из членов их семьи. Во всяком случае, так было раньше. До определённого момента.
Пока Челси занималась организацией встречи Ромуальда с журналистами, появились новые подробности дела. И, в общем-то, всё несколько затянулось, потому что на семью Эган свалилось неожиданное открытие. Неприятная новость, ставшая таковой для Челси, Симоны и Барри. Ромуальд не ошибся в своих предположениях.
Бойкая девчушка, потерпев поражение в противостоянии с сыном, решила обратить внимание в сторону отца. И не прогадала.
Челси не знала подробностей случившегося, не имела представления о том, когда и при каких обстоятельствах Прим сумела привлечь Эйдена и проскользнуть в его постель, но задержалась она там порядочно и добилась публикации такой новости. Вообще-то требовала увольнения Ромуальда, но отец воспротивился. Не из родственных чувств, а потому, что, несмотря на ударившие в голову весну-лето-прочие сезоны, оставался верен принципам, и деньги ценил превыше всего. Хотелось этого Прим или нет, но кассу мюзиклу делала не она, а трио мужчин. Господин композитор в лице Энтони Уэбба, сумевшего заинтересовать искушённую публику своей музыкой, и двое актёров, вдохнувших в строки жизнь, заставивших зрителей поверить в историю их дружбы и успеха. Точнее, не их самих, а героев, воплощением которых Илайя и Ромуальд оставались в пределах сцены.
Ромуальд воспринял новость о любовных похождениях отца, как явление вполне закономерное, само собой разумеющееся. Не впал в шок и ступор, не принялся ходить из угла в угол, меряя квартиру шагами, восклицая при этом что-то наивное, вроде: «Да как он мог!». Изначально ведь понимал, что мог, да ещё как. А вот для Челси такое предательство со стороны отца стало серьёзным ударом. Она до последнего надеялась, что Ромуальду придётся принести извинения, признав, что о людях он думает хуже, чем они того заслуживают. Реальность продемонстрировала обратную ситуацию. Всё правильно, никакого преувеличения. Люди, даже самые близкие и с детства любимые, способны на предательство. Когда ничего от них не ожидаешь – жить проще. Когда возлагаешь большие надежды и видишь в них своих союзников, а потом получаешь удар в спину – это практически катастрофа. Ромуальд однажды наблюдал подобный случай с Джулианом и старшим поколением семьи Ормонт, теперь сам оказался в схожей ситуации.
– Не такой уж праведник наш папочка, – произнёс немного насмешливым тоном, глядя в лицо сестре.
И только тогда заметил, что у неё покрасневшие глаза, а губы слегка подрагивают. Суровая бизнес-леди, считавшая, что знает всё про всех и умело манипулирует окружающими людьми, оказалась на перепутье. Она не представляла, в каком направлении теперь действовать, что делать. Челси походила на маленькую девочку, которая вышла к другим детям в новеньком платье, с красивыми заколками в волосах и милой игрушкой в руках, надеясь получить порцию внимания, но дети восприняли всё на свой лад. Потому домой она возвращается в грязном, изодранном наряде, заколки сломаны и втоптаны в грязь, а игрушка теперь где-то в овраге.
Брат с сестрой будто поменялись местами. Челси чувствовала себя потерянной, а Ромуальд уверенно стоял на ногах, чувствуя под подошвами своих ботинок твёрдый асфальт. Кажется, он остался единственным человеком, которого сообщение об этом не подкосило. Впрочем, не сам факт измены волновал членов семьи Эган.
Говоря о былых похождениях Эйдена, Ромуальд не преувеличивал. Было такое, он знал. Челси знала. Да и Симона тоже не закрывала себе глаза. Все они периодически сталкивались с явлением, суть которого укладывалась в три слова. Отец завёл любовницу. Случалось такое прежде, но особого эффекта не производило. Симона не обращала внимания, каждый раз говоря, что мужчинам необходимо разнообразие, они полигамны по натуре своей, потому не способны постоянно думать об одном человеке. Когда Челси плакала, мать обнимала её и говорила, что скоро всё наладится. Это временное явление. Папа обязательно вернётся домой.
Не обманывала.
Возвращался.
И пусть это не вписывалось в понятие счастливой семьи в общепринятом смысле, Симона и Эйден считали свой брак практически образцовым. Гармоничным. Обоих устраивали такие отношения, претензий к супругу ни у кого из них не возникало. Возможно, действительно считали такое взаимодействие идеальным?
Челси не хотела себе такого брака, Ромуальд о браке задумывался только эпизодически, а не на постоянной основе. Дети в этом плане родителей не копировали. Они выросли ревнивыми собственниками, неспособными смотреть на измены сквозь пальцы.
Челси не могла представить себя на месте Симоны, поскольку ощущала некую брезгливость и отторжение, думая о потенциальных изменах с последующим возвращением в супружескую постель. Ромуальд не мог представить себя работающим на два фронта. Да, в ситуации с Джулианом получилось то, что получилось, но период этот сложно было назвать простым и необременительным. Ромуальда изнутри раздирали противоречия. Эйден не задумывался о чувствах окружающих, да и не стремился этого делать. Его волновала лишь собственная жизнь.
Размышляя над сложившейся ситуацией, Ромуальд неизменно приходил к выводу, что лучше не лезть в дебри. В любом случае, он не сумеет понять принципы, коими руководствуется отец, настаивая на разводе. Не обнаружит причин, по которым представитель старшего поколения решил подавать на развод, спустя несчастный месяц отношений. Но в самое огромное недоумение впадёт, пытаясь понять, чем Примроуз сумела привлечь отца, потому что сам Ромуальд в ней ничего интересного не замечал.
Лицо, как лицо, ничего примечательного, кроме глаз, поражающих вовсе не красотой, а злостью и расчетливостью, что в них прочитывалась. Волосы, как волосы. Фигура тоже самая обыкновенная. Правда, неплохой актёрский талант и умение давить на жалость, когда видит в этом необходимость.
Человек, хотя бы базово разбирающийся в психологии, способен раскусить её за пару минут общения, но отец к категории таких людей не относился. Он очарован, околдован, сходит с ума, считает, что его любят, делает гадости сыну. Наверное, анализируя свои поступки, неизменно приходит к выводам, что поступил благородно. Ромуальд должен по гроб жизни его благодарить за такой поворот.
Ромуальд вновь возвращался к состоянию ненависти. Он откровенно презирал теперь не только Прим, но и отца вместе с ней.
Ещё бы!
Они ведь теперь являют собой единое целое. Шлюха, положившая жизнь на поиски спонсора. Богатый спонсор, решивший, что брак длиною в много-много лет ничего не стоит.
Достаточно задрать юбку, присев на краешек его стола, чтобы семейные ценности потеряли значимость, бывшая жена приравнялась к сломанной кофеварке и отправилась на свалку. А дети… О детях думать уже не стоит. Они взрослые. Могут самостоятельно строить свои жизни, отец за них ответственности не несёт.
К счастью.
Так или иначе, но проблемы сами собой разрешаться не желали. Чтобы выступить перед журналистами, ну, или засветиться в прямом эфире, Ромуальду требовалась помощь Челси. Осознание этого заставило старшую из детей четы Эган собраться с силами, перестать плакать, смириться с тем, что отец у неё не такой уж порядочный, как хотелось верить, взять себя в руки и готовить Ромуальду площадку для выступлений.
Поразмыслив основательно, она пришла к выводу, что предложение Илайи не такое уж безумное, как могло показаться в первый момент. Более того, в нём прослеживалась немалая доля здравого смысла. Конечно, Ромуальд в плане общения с журналистами оставался личностью специфической, не имеющей представления о том, как нужно себя вести, чтобы наладить с четвёртой властью хорошие отношения. Здесь следовало передать все карты в руки Илайи. Несмотря на то, что происхождение его не способствовало позированию перед камерами с ранних лет, он ориентировался в медиа-пространстве с лёгкостью. При необходимости умел налаживать отношения, мог и на место поставить собеседника, если это понадобится. Откровенно говоря, ставку Челси делала именно на него, а не на брата. Ромуальд, конечно, прекрасно позирует, мило улыбается, да и на сцене держится великолепно, но изворотливости ему недостаёт. Притворяться, глядя в глаза акулам пера, он до сих пор не научился. Ненависть и отторжение к представителям данной профессии льётся огромным потоком, стоит только перейти тонкую грань.
На содействие со стороны Илайи Челси не особо рассчитывала, вспоминая крайне неприятный инцидент с его участием, к которому сама приложила руку. Естественно, что после таких откровений отношения их не потеплели, а несколько охладели, откатившись назад. Ничего необычного. Теперь из приятелей они превратились исключительно в работодателя и наёмного работника. Илайя не стремился поддерживать общение, не лез с расспросами, да и вообще старался не заговаривать с бывшей наставницей. Когда она появилась на пороге их с Ромуальдом квартиры, сунул в карман сенсор и сказал, что отправится погулять. Ромуальд не спросил, что тому способствовало, но взгляды, которыми они обменялись, объясняли многое.
Через пару дней Челси удалось выловить бывшего ученика и поговорить с ним. Илайя не крыл её матом, но и мир-дружбу в сочетании с жевательной резинкой не предлагал. Просто несколько пространных фраз, нарушающих тишину, повисшую в салоне автомобиля. Просто признание, что откровение со стороны госпожи продюсера стало крайне неприятным. Просто…
– Никуда я от него не денусь. И подаренная роль тут не роялит.
– А что тогда?
Она задавала вопрос, предрекая определённый ответ. Надежды оправдались, когда Челси услышала голос Илайи.
– Я люблю твоего брата. Смешно, да?
– Почему смешно?
– По ряду причин. Я не верю, что любовь способна рождаться на такой основе, как у нас. Точнее, раньше не верил. Как видишь, из любых правил бывают исключения, и моя скептически настроенная натура вынуждена признать, что иногда реально закрыть глаза на многое. Даже если это кажется тебе верхом дикости. Наверное, от человека зависит. Одному не простишь косого взгляда, направленного в твою сторону, зато другому спустишь с рук всё на свете, не задумываясь о том, насколько это неправильно, и вообще-то унижение самого себя. Можешь поздравить меня с новым открытием.
– Каким?
– Я не асексуальная особь мужского пола, а вполне себе сентиментальный гомик.
