Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 53 страниц)
Новинки и продолжение читайте на сайте библиотеки https://www.litmir.club/
========== 1. ==========
Soundtrack: Blutengel – City lights
Людской поток казался ему бесконечным.
Кто бы мог подумать, что здесь, в этом мелком городишке, расположенном в таком месте, что и на карте с трудом обнаружишь, даже если будешь долго и старательно разыскивать, столько обитателей? Впрочем, в их пребывании на вокзале ничего удивительного не было. Большинство из присутствующих здесь считалось, в какой-то степени, единомышленниками Илайи. Искателями приключений и любви, если думать в романтичном направлении. А ещё денег и признания, если спуститься с небес на землю и размышлять исключительно так, как это делают меркантильные обыватели. Кому-то подобная характеристика могла показаться оскорбительной, но Илайя с завидным постоянством примерял её к себе и результатом был удовлетворён. Его не интересовали приключения, новые впечатления и количество флажков на карте, обозначающих очередной населённый пункт, в котором он побывал. Его волновали, прежде всего, признание и деньги. Признание не столько всемирное, сколько со стороны самого себя.
Такой пункт в его системе ценностей тоже существовал и занимал, что, наверное, не слишком удивительно, довольно высокое положение.
Илайя мечтал однажды, оглянувшись назад, отозваться о себе, как о счастливом человеке.
Рамки маленького города казались невыносимыми, воздух отравленным, а люди, находившиеся поблизости, вызывали смесь отвращения и тошноты. С их вечными сплетнями, осуждением, бесконечными вопросами и попытками оказать влияние на мировоззрение.
Не надевай это, не слушай то, не смотри вот туда.
Пока он ходил в школу, приходилось играть по чужим правилам, принимая навязанные устои, подстраиваясь под окружающих, никак не проявляя индивидуальность.
Быть может, тогда масштаб его желаний был не таким, как теперь. Быть может, раньше он смотрел на мир оптимистичнее и верил, что однажды сумеет реализовать себя здесь, не выбираясь за пределы родного города.
Чем старше он становился, тем меньше оставалось от уверенности. К выпускному классу Илайя уже знал, что уедет. Не задержится здесь ни дня. Как только появится возможность, он купит билет, сядет на поезд и отправится в путешествие. Нужно только добраться до ближайшего города, в котором есть аэропорт, а оттуда уже отправляться в город-мечту.
Вообще-то, услышав такую формулировку, Илайя криво усмехался, а то и позволял себе посмеяться над чужими грёзами. Многие из его одноклассниц называли Нью-Йорк именно городом-мечтой. Парни летали ниже, ничем особо не грезили и жизнь в провинции считали стабильно-удовлетворительной. Найти работу здесь было не так уж и сложно, однако никуда не получалось уйти от обыденности и серости.
Пока одноклассницы грезили построением карьеры модели, известной исполнительницы или голливудской актрисы, Илайя просто думал о том, что там ему будет легче реализовать свои амбиции. То, о чём мечтали девушки, веселило, заставляя хохотать в голос и откровенно насмехаться над их задумками. Шоу-бизнес всегда казался Илайе болотом, в которое никто добровольно не сунется, и – уж точно – там с распростёртыми объятиями никого не ждут.
Конечно, в последнее время возможностей стало намного больше. Достаточно наладить небольшой контакт с достижениями техники, записать пару видео с самодеятельностью, и если она на более или менее приличном уровне, есть шанс, что ролик окажет неизгладимое впечатление на крутого продюсера.
После этого судьбоносного момента можно с уверенностью паковать чемодан и отправляться в город мечты, дабы покорить его и положить к своим ногам.
Илайя не отрицал, что вероятность счастливой случайности имеется, но себя для подобных развлечений считал излишне старым, пусть даже ему исполнилось всего ничего. Каких-то восемнадцать лет – не возраст, если говорить откровенно.
Для многих жизнь только начинается.
Есть, конечно, отдельные личности, что засветились и застолбили себе место на музыкальном Олимпе задолго до наступления данного возраста. Клуб Микки Мауса и прочая дребедень, из которой, как тараканы, ползут многочисленные старлетки, со слезами на глазах благодарят мамочек за то, что однажды позволили вылезти из своего живота и сделать первый глоток воздуха, огласив весь госпиталь воплем.
Так начинаются истории всех звёзд. Они громко кричат, и доктора глубокомысленно замечают, что новорожденные станут певицами. Такая мощь лёгких, такие вокальные данные. Потом эти старлетки вырастают и светятся на страницах газет в обнимку со своими родителями, соловьями разливаясь на тему прекрасных отношений со старшим поколением.
Илайя пытался поставить себя на место одной из них и снова смеялся, поскольку его история на чудный семейный портрет не тянула, разве что на карикатуру или на изображение в стиле мультфильмов Тима Бёртона. Его воспитанием занималась тётка, мать о существовании сына вспоминала от случая к случаю. Периодически наведывалась домой, одаривала скупым поцелуем в щеку, что-то говорила сестре и так же стремительно исчезала.
С тёткой у Илайи особого взаимопонимания не было. Агата не упускала возможности назвать «любимого» племянника дармоедом и хлестнуть полотенцем, если он попадался ей на кухне. Классическая история, в которой родные дети любимы, а те, забота о которых свалилась на плечи по воле судьбы или нерадивой старшей сестры, вызывают исключительно отторжение, будь они хоть трижды ангелами во плоти.
Неудивительно, что из этого душного дома хотелось вырваться поскорее, позволив себе увидеть иную жизнь. Не обязательно пропитанную приторным сиропом и присыпанную блёстками гламура, украшенную отталкивающими притворными улыбками и историями успеха. Просто… Просто другую.
Поскольку оплачивать ему учёбу в колледже или университете никто не торопился, то о дальнейшем образовании и речи не шло. Недоучка, которому дорога в профессии не самого высокого пошиба. Когда тётка насмехалась над мечтами Илайи и говорила, что он приползёт обратно, он лишь закатывал глаза. Знал, что обратно не вернётся никогда и ни за что. Сюда его никто не заманит, даже если будет сильно стараться. А работа… Ему плевать, если честно, на этот пункт. Собственно, здесь у него тоже немного перспектив. И выбирая между тем, где разносить пиццу: в провинции или в крупном городе, он выберет второй вариант.
Да, он безнадёжный мечтатель.
Да, он идиот.
Да, он весь в свою глупую мамашу, которая вечно находится в поисках счастья и бросила ребёнка ради нового мужа, поставившего условие.
Да, да, да.
Он сотни раз слышал эти упрёки, столько же прикусывал язык, чтобы не сболтнуть нечто о перманентной зависти, в состоянии которой обитала тётушка. Он мог бы ткнуть её носом в тот факт, что она своим домочадцам ума дать не может, потому пусть заткнётся и не лезет в чужую жизнь, но потом сам себя обрывал. По сути, его тётка была глубоко несчастным человеком. Она это знала, вот и пыталась переложить собственные комплексы и неудачи на плечи другого человека. С кандидатурой, правда, ошиблась основательно.
Она называла племянника мечтателем, не подозревая, насколько мимо бьёт. Не мишень, а сплошное молоко. Со стороны могло показаться, что он действительно витает в облаках, но на деле всё обстояло иначе. О пребывании в мире грёз Илайя позабыл уже давно, заменив розово-блестящий мир иной картиной. Не полностью чёрное полотно, но нечто к нему близкое.
Он слышал, что в подростковом возрасте всё предстаёт перед глазами исключительно в чёрно-белом колере, никаких полутонов и промежуточных оттенков не существует, в принципе. В какой-то степени, это утверждение виделось ему закономерным, а вот кое с чем он готов был поспорить. Его мир не был только чёрным или только белым, здесь были полутона и оттенки. Другое дело, что большинство из них окрашивалось в пределах серого цвета. Темнее, светлее. Насыщенный или размытый… Они варьировались в зависимости от ситуации, но радикальных перемен не происходило.
Разумеется, такая позиция накладывала отпечаток на мировосприятие, формировала конкретные взгляды и к тому времени, когда Илайе исполнилось восемнадцать, вылилась в определённую форму. Безупречно отточила его собственные установки, окончательно сгладила душевные метания и породила циника. Быть может, в этом равнодушии к миру и некой чёрствости примешивалось ещё что-то от героя сентиментального романа, но оно тщательно маскировалось.
Так было проще жить.
Поставить на первое место не нечто возвышенное, а полностью погрузиться в меркантильные интересы, поставить перед собой цель об успехе и шаг за шагом продвигаться вперёд. Он привык к одиночеству в семье, потому мысли о душевном родстве и каких-то нелепых семейных ценностях вычёркивал раз и навсегда. Так, словно они были выписаны на лист, а у самого Илайи в руках находился маркер, которым он проводил по бумаге, скрывая карандашную надпись и не давая шанса тем буквам пробиться сквозь слой чёрной краски.
В детстве он поддавался общему настроению, неизменно восторгался идиллическими картинами, что лились отовсюду: с журнальных страниц, с экранов телевизоров и рекламных проспектов, особенно, в преддверии рождественских и новогодних праздников. С годами восторг поблёк, лидирующую позицию себе вновь отхватила та самая серая гамма, и Илайя понял, что такие семьи, если и существуют, то явно не относятся к подавляющему большинству. Реклама играет на мечтах людей, но подарить им настоящую сказку не в силах.
Его рождественские праздники обычно были ознаменованы скандалами, попытками кузины вырваться из дома, криками тётки, её же слезами. Агрессия женщины, неудовлетворённой жизнью, выливалась на него, и он снова выслушивал много «приятного» в свой адрес. После таких гневных отповедей от хорошего настроения ничего не оставалось, лишь разочарование, и огоньки на рождественской ёлке казались маяками, влекущими куда-то далеко, только б не оставаться здесь. Они не были символом праздника, они были немыми свидетелями жизни, что стремительно и бездарно утекала сквозь пальцы.
Подобные события лишь убедили Илайю в правильности прошлого умозаключения. Чтобы почувствовать себя счастливым, ему не нужны объятия близких людей, нежные слова напутственных речей. Ему вообще никто не нужен. И в одиночестве он отлично справится со своими проблемами, переборет уныние, скинет с себя усталость, смоет грязь неприятных разговоров и преодолеет период безденежья.
Он сможет сделать всё задуманное реальностью. Тот факт, что триумф разделить с кем-то не удастся – это вовсе не угнетающее знание. Это плюс в сложившейся ситуации.
Большинство знакомых считало своих родственников и друзей поддержкой и опорой. Илайя склонялся к иному варианту характеристики.
Для него родственники и знакомые, с которыми он проводил время, были, в большей степени, отжившим своё атавизмом, балластом, от которого он жаждал избавиться в ближайшее время. У тётки мнение сложилось аналогичное. Она не плакала, заламывая руки и прося подумать ещё несколько раз. Она давала ментального пинка, старательно вбивая в голову Илайи мысли о его никчёмности. Тем только сильнее убеждала его в необходимости сделать всё по заранее продуманному плану. Не согласиться с мнением умудрённой опытом и затраханной жизнью дамы, а рискнуть и получить…
Здесь были варианты. С одной стороны, он мог получить ещё один пинок, теперь уже не от родственницы, а от самой судьбы. С другой – сорвать джек-пот и проснуться королём жизни.
В конце концов, за стабильность хватаются только те, кому есть, что терять.
Измени свою жизнь.
Так говорят многие, к этому призывает реклама. В мозгах многих давно сформировались идеалы, к которым хочется стремиться, которых хочется достичь. Воображение рисует картины, внутренний зуд не позволяет усидеть на месте. Пока ты молод, у тебя есть шанс изменить сложившийся порядок, повернуть ситуацию так, чтобы оказаться победителем, а не проигравшим. Так почему не воспользоваться шансом?
Именно стабильность зачастую и заставляет пересмотреть принципы, оставаясь на месте и довольствуясь малым. Не так уж много найдётся на свете людей, что, выбрав из предложенного «всё или ничего» первый вариант, действительно осуществляют свои мечты. Когда терять нечего, то и решиться на перемены просто.
Другое дело, что перемены эти могут быть разными. Кто-то окончательно потеряет веру в себя и отправится прямиком на дно, а кто-то решит сыграть на сложившихся обстоятельствах, прыгнуть в пропасть, с удивлением осознавая позднее, что за спиной появился парашют, и он не просто провисел мёртвым грузом, а открылся в самый подходящий момент.
Судя по тому, сколько человек сейчас стояло на вокзале, ожидая поезда, желающих сделать что-либо со своей жизнью набралось приличное количество. И сегодня Илайя не был простым наблюдателем, как случалось прежде. Сегодня он был одним из тех, кто собирался воспользоваться шансом, ощипав синюю птицу счастья. Он хотел найти своё место в жизни.
Сколько он себя помнил, столько его манила железнодорожная станция. Он частенько приходил сюда по вечерам, устраивался на скамейке и провожал составы. Помнил, как с приятелями бродил по путям, собирая уголь, выпадавший из вагонов. Найти несколько кусочков, измазаться с ног до головы и почувствовать себя бесконечно счастливым. Со временем, конечно, эти забавы перестали прельщать, но вот приходить на вокзал, кататься туда-сюда на пригородных поездах, убегать от контролёров… Это они с приятелями умели и любили.
Агата, глядя на забавы племянника, нередко говорила, что он однажды допрыгается. Настанет день, когда тюрьма перестанет за ним плакать, и примет в свои объятия. Илайя хмыкал, но тёткины высказывания предпочитал оставить без комментариев. Он давно привык к её бурчанию и патологическому неприятию, потому теперь только и делал, что закрывал глаза и затыкал уши во время очередного наставления на путь истинный. Быть может, его знакомые и не отвечали запросам тётки – по правде сказать, именно так всё и обстояло – но менять их компанию на тихих, спокойных и бесконечно правильных мальчиков, которыми Агата любовалась, он не собирался. Если бы он действительно нуждался в чём-то подобном, он бы давно сменил круг общения.
Его устраивало нынешнее положение вещей.
Друзей Илайи нельзя было назвать примером для подражания. Они были весьма наглыми, большинство – не из самых благополучных семей. Здесь не принято было чураться сигарет или выпивки. Тем не менее, Илайя с его довольно скептическим отношением к спиртным напиткам и полным равнодушием к табаку внезапно вписался, пусть на первых порах это казалось странным, удивительным и, моментами, даже нелепым.
Момент их знакомства сложно было назвать идеальной основой для зарождения дружбы. Кровавые сопли и разбитый нос не способствовали появлению симпатий, однако именно эти последствия столкновения пробудили в Илайе живой интерес. Он умудрялся любую ситуацию выворачивать наизнанку. Там, где другие впадали в панику и старались обходить очаг проблемы за версту, Илайя бросался в самое пекло.
Агату его лицо привело в ужас, сам Илайя пришёл к выводу, что этот урок может оказаться впоследствии вполне нужным и важным, а кулаки зачешутся у него самого неоднократно. Тёткино воспитание не могло превратить его в настоящего мужчину, а вот улица… Конечно, здешнее окружение не приравнивалось к курсу молодого бойца, не вложило в голову Илайи основы того, каким должен быть истинный представитель сильного пола, но какие-то задатки появились. Во всяком случае, драться он научился и мог постоять за себя, отвечая обидчикам, а не закрывая лицо руками и обливаясь слезами, пока окружающие пинали его, превращая в кусок сине-бордового мяса с кровью. В былое время такая перспектива вполне могла обернуться реальностью, и угнетала, несомненно. Илайе не хотелось чувствовать себя беззащитным и уязвимым. Им владела жажда уверенности, что, даже оставшись в одиночестве, он не пропадёт. Хотя…
Сложно сказать, когда он вообще чувствовал себя частью той или иной компании. Общаясь с приятелями, друзьями или одноклассниками, он смеялся, улыбался или просто молчал, стоя с задумчивым видом, однако никогда не ощущал того единения, о котором принято рассуждать. Не было на свете человека, рядом с которым Илайя почувствовал бы себя по-настоящему счастливым. Не было никого, чьи слова заставили бы пересмотреть нынешние принципы и убеждения, попутно обратить взор в сторону решений и отменить их, оставшись в пределах родного города. Он вообще везде чувствовал себя лишним, потому и билет покупал с опаской, понимая, что это ощущение его не покидает. Да, он планирует бросить здесь всё и окунуться в другой мир, но никто не даст гарантии, что однажды он сможет назвать Нью-Йорк тем самым городом, где сумел найти цель. Где нашёл самого себя и смысл жизни.
Пытаясь сравнить себя с цветком, Илайя неоднократно приходил к выводу, что его единственное кредо – быть чертополохом, растущим на обочине. Цветок, который никто не замечает, а, сталкиваясь, начинают раздражаться, напоровшись на иголки цветоложа. Или перекати-полем, которое ветер гоняет от одного края к другому. Он чувствовал себя лишним человеком, и именно после таких невесёлых мыслей окончательно убеждался в правдивости заявления, что ему нечего терять.
Родись он в иной семье, воспитывайся в другой атмосфере, дружи с другими людьми…
Но всё сложилось так, как сложилось. Его воспитывала Агата, мучимая вечным недовольством от жизни, круг общения составляли потенциальные маргиналы, которые становились такими, независимо от происхождения. Смешно сказать, но в их группировке юных отщепенцев бразды правления находились в руках парня, происходившего из достаточно обеспеченной семьи. По местным меркам, так вообще едва ли не первый парень в городе. Не самой приятной наружности, не самого большого ума, но зато при средствах. Деньги к деньгам, как говорится. Вот он и придумывал постоянно способы заработка, которые граничили где-то между допустимыми и запрещёнными законом действиями и зачастую состояли в том, чтобы облапошить наивных школьников. Он тоже учился в старшей школе и стены её покинул одновременно с Илайей, но неизменно подчёркивал свою значимость. Он был главным, и его старшинство следовало признавать.
Пожалуй, именно это требование и являлось для Илайи самым трудным. Он не любил подчиняться, но голос разума подсказывал, что знакомствами с нужными людьми разбрасываться не стоит, а вот немного поспорить со своими принципами ради выгодных знакомств – законом не запрещено. В школьные годы ему нужна была эта компания местных оболтусов, обитающих в глуши, но почему-то мнивших себя птицами высокого полёта. За ними весело было наблюдать. Ещё веселее – посмеиваться, оставаясь в одиночестве.
Илайя наблюдал за людьми, подмечал их особенности, странности и приспосабливался к ним, желая получить определённый опыт. Здесь его научили умению постоять за себя. Не так уж много, но и немало. Для провинциального города это было практически идеальное познание, и Илайя время от времени проникался благодарностью, прокручивая в мыслях некоторые эпизоды общения, которое уже сегодня превращалось в воспоминания.
Он допускал мысль, что однажды может пересечься с кем-то из старых знакомых, но не слишком верил в реальность такой перспективы. Те, кто составлял круг его общения, мечтами о переезде не грезили, да и вообще особо о будущем не задумывались. Их потребностям отвечали и возможности местного уровня.
Это было понятно с давних пор. Ясно, что рано или поздно пути компании и Илайи разойдутся. Он большую часть свободного времени проводил рядом с ними, но даже тогда становилось понятно, что он – не её часть. Он преследует свои цели. Тренирует силу, выносливость, хватается за шансы немного заработать, но вечность за общение держаться не станет.
Однажды он их покинет, и место мозгового центра займёт кто-то другой. Так уж получилось, что, фонтанируя идеями, Тим особой прозорливостью не отличался, да и помощники его – тоже. Здесь-то в игру и вступал Илайя. Не озвучивая свои подозрения вслух, про себя он неизменно резюмировал, что держалось всё именно на его стараниях. Он просчитывал все риски, продумывал каверзы и находил обходные пути, чтобы не попасть в яму, если первоначальный план сорвётся и что-то пойдёт не так.
Говорят, что внешность обманчива, и с этим утверждением, когда речь заходила об Илайе, сложно было поспорить. Здесь как раз наблюдалась яркая иллюстрация к такому явлению, как диссонанс внутреннего и внешнего.
В доме тётушки Агаты большинство книжных полок было заставлено не классикой, а любовными романами. Зря считают, что подобные вещи издают исключительно в розовых обложках со слащавыми картинками, отпечатанными на них. Иногда встречаются и довольно странные сочетания – сахарно-сиропное наполнение и строгая обложка. Пару раз Илайе довелось дорваться до этих «сокровищ», разочароваться в некоторых видах литературы и навсегда о них позабыть.
Открыв пару-тройку, Илайя уже наперёд предсказывал, какие образы ему продемонстрируют на страницах издания. Героиня обязательно окажется трепетной ланью, а вот соблазнитель её, что неудивительно, ослепительным искусителем, с первой же, обязательной характеристикой – умопомрачительно красив.
Где эти умопомрачительные красавцы сконцентрировались, оставалось только догадываться, потому что в реальной жизни окружали люди самые обыкновенные, ничем не примечательные. Естественно, они отличались друг от друга, не были близнецами все, как на подбор, но вместе с тем… У них была приятная внешность, не более того. Видимо, умопомрачительные красавцы переселились исключительно на страницы романов, да так там и прижились, насильно обременённые семьёй и многочисленными детьми, мечты о которых авторы романов перекладывали с себя на них.
Себя Илайя тоже красивым не считал, особого внимания внешности не придавал. И всё же… Иногда, когда Агату пробивало на нежность, а сентиментальность накрывала волной, она говорила, что племянник очарователен. Случалось это, правда, много лет назад, когда они виделись изредка, а не обитали под одной крышей. Тогда Агата не упускала возможность потрогать Илайю за щёчку, погладить по волосам и с нежностью заметить, что мальчик – чудо.
Он улыбался в ответ на это заявление.
С годами он изменился. Не мог не измениться, ведь пребывание в константе людям не свойственно.
К восемнадцати годам он вырос и довольно сильно. Среди членов своей семьи, где женщины редко вытягивались выше ста семидесяти сантиметров, а мужчин, как таковых, ему вообще не довелось увидеть – если не брать в расчёт отчима – он выглядел едва ли не каланчой. Сто восемьдесят сантиметров роста являлись поводом для гордости и очередной усмешки, когда, слушая гневную речь тётки, можно было смотреть на родственницу сверху вниз. Щечки, которые в детстве наводили на мысли о хомяках, остались в прошлом, пухлость их ушла. Волосы из светлых, почти льняных, едва-едва окрашенных пигментом, превратились в обычные русые. Веснушки, к счастью, наоборот, побледнели и стали практически незаметными. С цветом глаз никаких трансформаций не происходило. Как были серыми, так и остались. Но их цвет и без того Илайе нравился.
Он находил свою внешность не идеальной, не красивой, самой обычной, в чём-то даже примитивной, но вот окружающие умудрялись очаровываться. Кто-то додумался приставить к описанию внешности Илайи слово «смазливая». Это не было правдой, потому веселило вдвойне. Илайе вполне хватало привлекательности внешних данных, чтобы считать себя симпатичным, но совершенно недоставало для получения определения «красивый».
Славно, что при всём отрицательном отношении к нему, никто не дошёл до глупого обращения – «принцесса».
Чего Илайя не хотел делать, так это – стричь волосы. В его родном городе это не особо приветствовалось. Не сказать, что ловили и били за несоблюдение дресс-кода, но и особо не одобряли, продолжая придерживаться дремучих убеждений о том, что отращивать волосы могут только педики.
Ещё один пункт, отмеченный галочкой в пользу переезда.
Если здесь все и каждый жаждали влезть в чужую жизнь и дать пару указаний относительно внешнего вида, то в большом городе такие условности никого не волновали, и Илайя знал, что к его одежде и волосам никто не прицепится, не начнёт рассказывать, как должен выглядеть мужчина, а как не должен.
Хорошо, что этот город и его обитатели остаются в прошлом.
Хорошо, что совсем скоро начнётся другая жизнь.
Поезд задерживался, и это порядочно нервировало. Окажись на месте Илайи кто-то суеверный, уже умудрился бы усмотреть в этом происшествии знак и приказ остаться дома. Илайя только вздохнул тяжело и, отойдя от перрона, приземлился на лавочку.
Гомон на вокзале не утихал. Людская масса напоминала театральную массовку, которая не могла определиться с общим направлением своей пьесы, потому одновременно разыгрывала комедию, трагедию и драму в лицах.
Кто-то проходил мимо, демонстрируя довольно симпатичные ножки, торчавшие из-под юбки летнего платья, поедал сахарную вату и смеялся чему-то своему. Кто-то набирал сообщения: смс, в скайпе или в любом другом мессенджере, при этом улыбаясь экрану. Кто-то мерил перрон шагами, заламывая руки, и истерично поджимал губы, стараясь не демонстрировать свои эмоции, но вместо этого только тем и занимался. Кто-то рыдал в голос, провожая родственников.
У Илайи провожающих не было. Он на вокзал пришёл в гордом одиночестве, с небольшой дорожной сумкой в руках. За восемнадцать лет жизни у него набралось не так уж много личных вещей, да и то, большинство ценностей относилось к годам детства, когда мать ещё жила вместе с ним, а не со своим новым мужиком. Вообще-то стоило поблагодарить её хотя бы за то, что не сдала в приют, кроме того, ещё и денег давала, приезжая. Однако… Мысли о матери подобрались в неподходящий момент, и Илайя поспешил отогнать их подальше.
Перепуганный муравейник находился в постоянном движении. И, когда объявили прибытие поезда, люди бросились туда, едва ли не сбивая друг друга с ног. Илайя никуда не спешил, он поднялся с места, подхватил свою сумку и неспешно направился к перрону. Как и следовало ожидать, от этой размеренности только выиграл.
Добравшись до своего места, он устроился на сидении и достал телефон, чтобы засвидетельствовать последний момент пребывания здесь. Отражение в стекле было слабым и едва различимым, но Илайя и не себя собирался фотографировать. Когда поезд тронулся, Илайя выбрал подходящий момент и сделал первый снимок своего пути к новой жизни.
«Нью-Йорк, я не люблю тебя, но еду к тебе», – написал, больше делясь своими эмоциями и мыслями, нежели планируя блеснуть остроумием.
После чего поставил сенсор на блок и сунул его в рюкзак. Прижался затылком к сидению, слегка запрокинув голову. Мимо пролетали пейзажи, которые то ли следовало запомнить, то ли позабыть навсегда. С отношением к прошлому, которое пока ещё было настоящим, Илайя не определился, потому пребывал в состоянии задумчивости.
Одну руку он спрятал в карман толстовки, вторая лежала на колене.
Илайя не особо задумывался над тем, что делал. Возможно, даже не замечал, что в данный момент потрошит один из разрезов, сделанный собственноручно на скучных джинсах классического кроя.
Поймав своё отражение в стекле, Илайя улыбнулся ему очаровательно, как умел улыбаться лишь в момент, когда чувствовал себя счастливым и уверенным в правильности того или иного поступка, нацепил на глаза тёмные очки.
В плеере выпала весьма мотивирующая песня. Современная классика.
«New York, New York».
На секунду Илайе показалось, что он увидел самого себя со стороны, гуляющим по одной из заснеженных улиц города чужой мечты и его необходимости уже не в драных джинсах и толстовке, а в стильном пальто и шарфе. Не видение. Скорее невысказанное желание, которое воплотилось в картинке, нарисованной воображением.
«Удачи мне», – подумал Илайя.
Иного пока не желал, зная, что удача будет для него основой всего. Без многого он сумеет обойтись, но без неё – нет.
========== 2. ==========
Soundtrack: Emilie Autumn – Take the pill
Таблетки. Целая горсть таблеток.
При желании из них реально выстроить целую пирамиду на прикроватном столике, а затем взять клюшку для гольфа и разметать к чёртовой матери. Можно только таблетки, можно вместе со столом, чтобы смотреть, как бьётся хрупкое стекло, превращаясь в крупные и не очень осколки. А под этим стеклом покоится лекарство. Или яд? Если раньше он верил в правдивость первого утверждения, то со временем всё чаще склонялся в пользу второго варианта. Прямых доказательств не было, но он чувствовал, что эти таблетки не спасают, они превращают его в овощ. Однако без них становилось ещё хуже, просто невыносимо. Приходилось снова открывать заветную коробку, доставать лекарство, вкладывать его практически негнущимися пальцами в рот, зажмуриваться и пить, ощущая, как рассасывается постепенно сладкая оболочка, чтобы сразу после этого по ротовой полости разлилась невыносимая горечь.
Таблетки лежали на поверхности стола в полном беспорядке.
В виде капсул, в виде плоских кружков, иногда среди них встречались разноцветные шарики, подкрашенные обманчиво приятными красителями. Некоторые виды легко было спутать со сладостями, но если в детстве Джулиан мог наглотаться аскорбиновой кислоты, подумав, что перед ним лежит монпансье, то теперь его от таблеток тошнило и выкручивало. Он больше не мог их видеть, но каждый день, в одно и то же время снова наливал себе полный стакан воды, доставал необходимое количество таблеток и одну за другой заглатывал их.
Иногда он ловил себя на мысли о том, что хочет заменить лекарства снотворным, выпить несколько его таблеток разом и больше не просыпаться никогда, однако… Он не мог этого сделать, поскольку понимал, что своим суицидом ничего не исправит, только усугубит положение и добавит проблем человеку, который носится с ним, как с маленьким, окружает заботой и мечтает вернуть вкус к жизни. Вряд ли, конечно, достигнет успеха в своём нелёгком деле, но он хотя бы пытается. Совершает реальные поступки, а не раскидывается обещаниями, о которых на следующий день позабудет, как делали все остальные, с кем доводилось прежде сводить знакомство.
А ведь ещё несколько лет назад жизнь его была совсем другой, и вряд ли кто-то мог тогда предречь столь неутешительный финал для изначальной красивой истории. Умопомрачительной. О, да. Именно такой.
