Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 53 страниц)
Перед глазами Ромуальда стоял раскуроченный стол с упавшим осветительным прибором, который вполне мог приземлиться ему самому на голову. Осознание, что несколько секунд промедления грозили трагедией, приходило по частям, постепенно собираясь в единое полотно. Ромуальд чуть повернул голову, провёл ладонью по волосам Илайи и, воспользовавшись тем, что они оба находятся за кулисами, коснулся губами скулы.
Он не сомневался: после этого полёта и не слишком мягкого приземления у него всё тело будет в синяках. В сравнении с иными перспективами это была мизерная плата за спасение.
– Только хотел спросить, как ты, – произнёс Илайя. – Но, кажется, в полном порядке.
– А ты? – спросил Ромуальд, старательно вглядываясь в его лицо.
– Испортил реквизит. Не страшно.
Илайя поднялся на ноги и протянул руку Ромуальду, помогая подняться. К ним уже спешили режиссёр и другие актёры, желая узнать, как себя чувствуют ведущие актёры состава и не нуждаются ли они в помощи. Илайя от предложений отмахнулся и направился в гримёрную комнату. Всем было понятно, что на сегодня с репетициями покончено. Никто не станет выходить на сцену после того, как на их глазах развернулась подобная картина, и осветительный прибор спланировал с внушительной высоты, разбивая стол в щепки и разлетаясь вдребезги. На сцене полным-полно битого стекла, да и вообще неизвестно, как там дела обстоят с другими декорациями, креплениями и полом. Вдруг какие-то доски отходят? Илайя не сомневался, что после случившегося репетиции на время отложат, и актёрам дадут передышку.
Он стоял перед зеркалом, когда дверь в гримёрную комнату распахнулась стремительно, и на пороге её появился Ромуальд. Вообще-то логично было предположить, что представитель семьи Эган с его замашками и поползновениями на аристократию обязательно будет настаивать на отдельном помещении для себя, но он безропотно воспринял новость об одной на двоих комнате, при этом заметив, что ему будет приятнее именно в такой компании. В помещении, лишённом сладких запахов и бабского барахла, вроде неопрятно свёрнутых чулок, лифчиков с оторванными лямками и прочего дерьма, к которому он не собирался прикасаться, чтобы освободить себе немного личного пространства. В одной комнате с парнем было проще. Тем более что партнёр по сцене ему импонировал, и такое существование на одной территории не доставляло особых неудобств. Плюсов в соседстве Ромуальд видел больше, чем минусов.
Дверь закрылась, Илайя обернулся. Он собирался спросить, как напарник себя чувствует и точно ли не нуждается в медицинской помощи, но его опередили. Не задавали вопросов, а подошли вплотную, вновь положили ладонь на затылок, как бывало уже когда-то прежде. Не тратя время на дополнительные взгляды, охи, ахи и стремительные признания в любви, склонность к которым просыпается сразу после того, как случается нечто серьёзное, Ромуальд притиснул Илайю к себе, прижался губами к его рту. Он не планировал толкать длинные проникновенные речи о том, как страшно стало после конечного осознания, не дрожал и не матерился. Его внимание оказалось направлено в сторону того, что он хотел сделать давно, но откладывал в долгий ящик. Теперь уже не было смысла затягивать с претворением желания в жизнь.
Он целовался неистово, грубо, жадно. Так, что, наверное, кто-то менее подготовленный к подобным нападкам, мог жалобно заскулить, даже запищать относительно повышенного уровня грубости практически при полном отсутствии такого фактора, как нежность. Но Илайя сам находился под воздействием адреналина, бушевавшего в крови, он поймал этот ритм и разделял его. Синхронно, как и пели на сцене, сейчас они целовались, не забывая стягивать одежду друг с друга. На секунду у Илайи в голове промелькнула мысль о том, что это сценические костюмы, с ними стоит обходиться бережнее, но она быстро вылетела и испарилась. Ромуальд снял с него галстук-бабочку и швырнул куда-то в сторону, стремительно разделался с пуговицами на жилете, переходя к рубашке. Илайя запустил ладони ему под пиджак, тоже стаскивая его с плеч, сильнее прикусывая нижнюю губу, облизывая её и толкаясь языком в приоткрытый рот.
На заднем плане вновь что-то загрохотало. Илайя сбил свободной рукой нечто со столика, но его мало интересовало, что же именно. В следующий миг раздался ещё более сильный грохот, поскольку Ромуальд решил вообще с чужими вещами не церемониться, а смахнул мешавшие ему элементы интерьера, притиснул напарника к столу, подсаживая на него, вклиниваясь между бёдер, обтянутых джинсовой тканью – за время пребывания в гримёрке Илайя успел сменить костюмные брюки. Ромуальд появился ровно в тот момент, когда Илайя собирался надеть остальные свои вещи, и теперь со всей ответственностью помогал ему раздеваться.
Они не разговаривали, больше сосредоточившись на поцелуях, практически не прекращающихся, только теперь из грубых и жадных превратившихся в более размеренные, позволяющие насладиться процессом. И действия из лихорадочных стали спокойными, но всё такими же нетерпеливыми.
Ромуальд окончательно разделался с пуговицами на рубашке, чудом умудрившись ни одну из них не оторвать с мясом, только слегка потрепать. Он всё же исполнил своё заветное желание, проведя языком по шее, остро пахнущей всё тем же «вкусным» горьковатым ароматом, пропитавшим собой все мечты, прикусил жилку, обхватил губами мочку уха, не забывая продолжать раздевать Илайю. Ладони скользнули по ремню джинсов, расстёгивая.
Кажется, в дверь сначала тихо постучали, потом повторили этот же жест, вложив в свои действия больше силы.
Ромуальд не придавал значения подобным отвлекающим и раздражающим мелочам. Он знал, что если ответит, то это будет непечатное выражение с указанием чёткого маршрута. Куда идти и насколько стремительно. Его занимало в этот момент совсем другое, и он не планировал отрываться.
Он дёрнул молнию на джинсах, едва её не сломав, не осторожно, а стремительно прошёлся ладонью по ширинке, заставив Илайю податься вперёд, прижавшись к руке, ну, или хотя бы не потеряв этого максимально близкого контакта. Осознав, что его больше никто не трогает, Илайя мстительно прикусил Ромуальду губу, вновь попадая на то же место, что цеплял ранее. Заставил Ромео зашипеть, торжествующе засмеялся, позволил стянуть с себя джинсы, сам скинул ботинки, помогая избавиться от мешающей ткани. Расстегнул брюки Ромуальда, закрыл глаза и запрокинул голову, почувствовав прикосновение ласкающих ладоней, проникающих под рубашку.
Илайя провёл рукой вдоль ряда пуговиц, выталкивая их из петель, касаясь горячей кожи, вновь ощущая, как окутывает ароматом чужого одеколона, ставшего теперь острее и ярче, чем прежде. Расстегнув все пуговицы, он скользнул ладонью ниже, цепляя край нижнего белья, резинку с каким-то чрезмерно модным логотипом, но было бы странно думать, что Ромуальд обожает дешёвку и носит только её из верности принципам.
Илайе уже доводилось не только видеть, но и в себе чувствовать этот член. А вот о том, чтобы трогать речи не шло, и он сомневался, что однажды так получится…
Получилось.
Ему в голову лезла самая разная хрень, больше походившая на цитаты, вырванные из контекста порнографических фильмов. Видимо, сказывался богатый опыт секса по телефону, которым они с Ромуальдом занимались неоднократно. Он мог бы сказать сейчас, а то и томно простонать что-то о большом, твёрдом и горячем, но предпочёл вместо этого вновь прижаться ближе и накрыть припухшие губы поцелуем, облизать их, чувствуя ответное прикосновение языка. Руку в своих волосах, пальцы, оглаживающие шею, приспускающие рубашку.
Он вспоминал собственное откровение относительно отсутствия сильного желания, направленного в сторону кого-либо и громкое заявление об асексуальности. Его нынешнее состояние прекрасно опровергало данную теорию. Ему хотелось получить разрядку, ему хотелось больше поцелуев, прикосновений, даже укусов. Чтобы Ромуальд не отрывался от него ни на секунду.
Озвученные фантазии принимали иной оборот, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Илайя представлял без труда, как Ромуальд опускается перед ним на колени, пробегается пальцами по внутренней стороне бёдер, поглаживая нежно… Ему хотелось чего-нибудь.
Уже. Сейчас. Немедленно.
– Ромео…
Ему казалось, что он сможет многое сказать, но вместо этого получился не слишком-то обращающий на себя внимание стон. Илайя обнял Ромуальда за шею одной рукой, прижался к нему непонятно в каком по счёту поцелуе, провёл языком по подбородку, погладил по скуле подушечкой большого пальца, уткнулся носом в шею, теряя остаток мозгов, дурея от этого запаха. От того, что вообще как-то так получилось, что они сейчас находятся вместе в пределах гримёрки и занимаются подобными вещами.
Илайю подозрительно мало заботила реакция окружающих, если вдруг им доведётся узнать, что происходило в этих стенах. Он ни на что не обращал внимания, потянулся и оцарапал плечо через ткань. Ромуальд прихватил зубами кожу на его плече.
Илайе казалось, что он уже на грани. Всего несколько движений ладонью, и он позорно кончит. Впрочем…
Какая разница?
Он собирался приласкать себя, но в тот же момент застонал протяжно, ощутив прикосновение руки там, где это было нереально, просто жизненно необходимо. И не только руки. Ромуальд ласкал не только его, но и себя тоже. Второй рукой он приподнял лицо Илайи за подбородок, заставив на мгновение посмотреть себе в глаза. Сам же первый моргнул, прикрывая их и приближаясь за очередным поцелуем. У него перед глазами была какая-то тёмная пелена, а атмосфера в гримёрной комнате ощущалась, как густая, вязкая субстанция. Вопреки ожиданиям не раздражающая, а приятная. Он чувствовал, как по виску стекает капля пота, покусывал губы Илайи и уже думал о том, как всё будет, когда он вручит повязку, предлагая выбирать подходящий момент для работы над ошибками прошлого.
Одной только мысли об Илайе с кружевной повязкой на глазах, с такими же, как сейчас, распущенными волосами и приоткрытыми покрасневшими губами, хватило, чтобы он кончил так, как давно уже не кончал. Илайя ненадолго от него отстал. Всего лишь пара движений, очередная крепкая хватка пальцев на плече. И поцелуй в шею, спонтанный, но несказанно приятный.
– Что это было? – спросил Илайя, стараясь говорить обычным, а не сорванным голосом, прерываемым глухим покашливанием в попытке восстановить нормальную тональность, а не сипеть, подобно курильщику со стажем.
– Лучшая дрочка в моей жизни, – отозвался Ромуальд, перемежая слова выдохами.
Его грудная клетка вздымалась, а сердце отбивало только ему известный ритм.
Ромуальд над тем, как звучит сейчас его голос, не задумывался, просто говорил.
Чистой ладонью он потянулся к карману своего пиджака, который так и остался на нём, несмотря на стремление Илайи избавиться от неугодной вещи. Обнаружив необходимый предмет, Ромуальд вложил его в нагрудный карман на рубашке Илайи. Тот покосился подозрительно в сторону подношения и спросил удивлённо:
– Что это?
– Обещанный подарок, – Ромуальд улыбнулся. – Как думаешь, что это значит?
– Что? – эхом повторил Илайя.
– Выбирай место и время, – прошептали ему на ухо, не упустив возможности едва ощутимо прикусить хрящик.
========== 32. ==========
Soundtrack: Dope Stars Inc. – Make a star (after party mix by The Birthday Massacre)
– У тебя есть водительские права? – поинтересовался Ромуальд, когда они вместе с Илайей спускались по лестнице, благополучно игнорируя заинтересованные взгляды, направленные на них обоих со стороны одной из дамских гримёрок.
Ромуальд испытывал непреодолимое желание последовать примеру напарника по сцене и продемонстрировать любопытствующим людям неприличный жест, но вместо этого старательно отыгрывал образ равнодушного к разным форс-мажорам человека.
Из гримёрной комнаты они вышли уже при полном параде. Ничто не напоминало о недавних порывах и безумствах, увенчавшихся вполне определёнными последствиями. Никаких разорванных рубашек и смятых галстуков, торчащих из кармана, демонстративно, с вызовом общественному мнению.
Всё до отвращения прилично, сдержанно, благопристойно. Тому, кто жаждет сенсации, нужно очень постараться, дабы доказать реальность придуманной истории.
Доказательств нет? Прекрасно. Инцидент исчерпан.
Илайя то и дело проводил пальцами по кружевной ленте, но вида не подавал. Он никак не прокомментировал подношение и не стал расписывать в красках эмоции после его получения. И к лицу прикладывать не спешил, хотя в гримёрной комнате имелась реальная возможность посмотреть, как это будет смотреться. Поскольку мысли занимала повязка, обращение застало его врасплох.
– Права? – эхом повторил он.
– Именно, – Ромуальд кивнул. – Водительские. При себе?
– С чего ты взял, что они у меня есть?
– Видел как-то. Они лежали на столе, когда мы впервые виделись в пределах продюсерского центра, – пояснил, перехватив изумлённый взгляд. – Да, я запоминаю даже такие мелочи, если человек, с которым они связаны, мне интересен. Не удивляйся так сильно.
– При себе. А что?
– Значит, ты поведёшь, – заметил Ромуальд, достав из кармана ключи и швырнув их Илайе.
– Куда я должен ехать? Эй! Постой, Ромео!
Ромуальд не остановился, услышав возмущённый вопль, обращённый к нему, только ускорил шаг, вырвался вперёд и вскоре скрылся за дверью. Илайя нахмурился, не представляя, какую культурную программу для него придумали на сегодня, но вариант с исчезновением через чёрный ход и последующим бегством не рассматривал. В руках у него находились ключи от машины Ромуальда, а их владелец дожидался на улице и явно не благодарил напарника за неторопливость, поскольку погодка царила не самая лучшая. Небольшой мороз, который несложно пережить. Если бы не повышенная влажность. Да, именно она портила общую картину, заставляя тепло одеваться, кутаясь в свитера, куртки, шарфы.
– И всё-таки, куда? – спросил, оказавшись на улице и повертев в руках ключи.
Ромуальд стоял рядом со своей любимой деткой, спрятав руки в карманах. Он то и дело косился в сторону центрального входа, надеясь, что Илайя не заставит должно ждать себя.
Не заставил.
Появился и теперь, казалось, без слов заявлял с упрямством мула, что никуда с места не двинется, пока не узнает перспективы, предложенные ему в этот вечер. Ромуальд уже успел нарисовать в мыслях кое-какие детали и отчаянно нуждался в согласии, смешанном с одобрением.
Ему не хотелось расставаться так быстро. По правде сказать, он с удовольствием остался бы в гримёрной комнате на ночь. При условии, что Илайя составит ему компанию, не предпринимая попыток сбежать подальше. Однако технически пребывание там на протяжении всей ночи являлось невозможным, приходилось менять тактику, стараясь удержать напарника рядом.
– Я хочу пригласить тебя на ужин.
– А потом?
– Потом мы могли бы совершить прогулку.
– Далеко?
– Как получится. Всё зависит только от твоего согласия и желания или нежелания составлять мне компанию, – пояснил Ромуальд, немного склонив голову на бок и ухмыльнувшись.
Илайе нравилась его манера высказывать собственные мысли. Без излишне заискивающего тона, зашкаливающей сентиментальности и стремления выглядеть в его глазах чрезмерно романтичным принцем. Голос Ромуальда не превращался в сахарный сироп, от которого внутри всё слипалось, и к горлу подкатывала тошнота. Напротив, его было приятно слушать, да и сопротивляться, говоря откровенно, не хотелось.
А ещё, в свете недавних событий это было достаточно глупо – убегать. Будто Илайя стыдился чего-то и считал совершённый поступок ошибкой. Он не считал. Конечно, не ожидал столь стремительного порыва и спонтанности, но разочарования не последовало. Более того, его это подстёгивало, а осознание, что их в любой момент могут застать, не помогло голосу разума одержать победу в противостоянии. Все мысли тогда сосредоточились на Ромуальде, и Илайя охотно к ним возвращался.
– А ужин?
– У меня дома.
– Вместе со всеми остальными твоими родственниками?
– Нет.
– Тогда…
– Я не живу с ними под одной крышей. Предпочитаю гостевой дом.
– Там уютно?
– Очень. Тебе понравится.
– А если нагрянет кто-то из твоих родственников?
– Думаешь, мне сложно указать им на дверь?
– Легко?
– Проще простого. К тому же я не планирую надолго там задерживаться. Всего лишь планирую накормить тебя ужином.
– О… Только не говори, что мне будут предложены на выбор несколько блюд, к которым приложил руку мой дорогой и обожаемый отчим.
– Вовсе нет. Это было бы, как минимум, неприлично угощать тебя подобным. Возможно ты удивишься, но я неплохо готовлю.
– Возможно ты удивишься, но я тоже.
– Так поедешь? Или мне стоит заглянуть в магазин не за продуктами, а за очередной бутылкой «Джека» и заливать им собственное одиночество?
– Почему бы мне не соглашаться? – отозвался Илайя. – Поделишься дальнейшим планом действий? Ну, относительно того, что последует за ужином? Или это секрет?
– Пока предпочту сохранить интригу.
– Хм, занятно. Но так даже лучше.
Ромуальд ухмыльнулся. По правде сказать, он не особенно надеялся на положительный ответ, и реальность его удивила. Поразила в приятном смысле этого слова, позволила почувствовать себя увереннее, чем прежде, когда он только-только выдвигал предложение на рассмотрение.
Оказавшись в салоне автомобиля, Ромуальд вытащил из кармана телефон и набрал номер сестры, понимая, что рано или поздно нужно поведать о сегодняшнем происшествии.
Она любит заниматься разрешением разного рода технических проблем и накладок. Необходимость разобраться с работой осветителя всенепременно привлечёт внимание Челси и на некоторое время займёт её.
Позвонив, Ромуальд рассчитывал отделаться парой ничего не значащих фраз, но вместо этого его разговор растянулся на несколько томительных минут, в течение которых Челси учинила ему форменный допрос, стараясь узнать максимальное количество подробностей, спрашивала о самочувствии, о том, как Ромуальду удалось избежать незавидной участи. После того, как история была озвучена полностью, Челси понимающе присвистнула. Ромуальд почувствовал необходимость придушить её за нескрываемую усмешку, ничего остроумного в ответ не придумал и остановился на варианте, призывавшем промолчать, дабы выглядеть умнее в глазах общественности. В своих глазах, в общем-то, тоже.
Он не планировал тратить большое количество времени на прогулку между стеллажами, потому, оказавшись в магазине, выбирал всё быстро, словно заранее всё это продумал и спланировал. Илайя отправился вместе с Ромуальдом, хотя после пресс-конференции сомневался в правильности такого поступка. Вспоминал историю Джулиана и количество заинтересованных в этом романе человек. Впрочем, там основное внимание привлекал именно Джулиан, его слава не давала людям покоя. Илайя не мог похвастать такими достижениями и вряд ли представлял интерес для окружающих.
Пока Ромуальд занимался покупками, Илайя просто прогуливался по залу, время от времени останавливаясь, вертя в руках разного рода баночки и коробочки, прикидывая, стоит ли прямо сейчас заниматься покупками для своего дома или воздержаться? Наверное, не стоит. Ромуальд ведь сказал, что надолго они на территории дома семьи Эган не задержатся, потом их ожидает новая авантюра, покрытая мраком неизвестности. Если сейчас накупить всего после прогулки придётся возвращаться обратно, вновь попадать в поле зрения Челси, их с Ромуальдом родителей, её мужа, сына… Илайя не представлял, что скажет им, если вдруг столкнётся нос к носу на дорожке, ведущей к дому. Конечно, они прекрасно знакомы, и его визит в этот дом случится не впервые. Однако прежде предлог для появления был другой. Он занимался делом, брал уроки вокального мастерства, теперь же… Теперь появится просто так, а если Ромуальд разошёлся в гримёрке не на шутку, то засосы на шее скажут больше, чем слова.
Впрочем, какая разница? Он вполне взрослый для того, чтобы принимать такие решения и спать с кем угодно. Для Челси пара тёмных пятен на его шее не станет открытием. Она ведь посвящена в подробности этих отношений. По сути, она была единственной, кто узнал о случившемся, когда протеже появился на пороге её кабинета и неуверенно вышагивал, а потом заявил, что похож на девочку, вступившую в период полового созревания.
Судя по всему, Челси форменный допрос родственнику не учинила. Они не обсуждали друг с другом столь личные аспекты своих жизней, не раздавали указания, с кем спать, а кого лучше обходить десятой дорогой. За невмешательство Илайя был своей наставнице и фее-крёстной в одном лице бесконечно благодарен. Он попросту не мог представить, как выглядел бы со стороны разговор брата и сестры, касавшийся его личности. Когда же пытался напрячь воображение и расписать всё в красках, получался форменный ужас, после которого посещало непреодолимое желание примерить на себя тактику поведения, присущую страусам, спрятать голову в песок и больше никогда её оттуда не вытаскивать.
Иногда Илайя старался проанализировать историю взаимоотношений с Ромуальдом и собственное поразительное внимание, направленное в сторону незначительного эпизода из жизни, ставшего отправной точкой. Ещё тогда он почему-то зацепился за него, не сумел вычеркнуть из памяти, мучился от невозможности извиниться за импульсивный поступок, совершённый под влиянием момента. Ещё тогда находил это смешным. Он был уверен, что никогда не столкнётся лицом к лицу с человеком, которому без слов откровенно нагрубил. Столкнулся и теперь существовал бок о бок, ежедневно пересекаясь на репетициях, играя в сценах после которых вполне реально было заподозрить сценариста в излишней любви к фан-сервису, что так активно ныне культивировался в многочисленных сериалах, выходивших на экраны. Этот же фан-сервис пробивался и на сцену, в музыкальных постановках.
Илайя помнил, как однажды Энтони, присутствовавший на репетиции, заметил, что если бы не знал сценария и оставался в неведении о наличии традиционной любовной линии, подумал бы, что здесь есть какие-то намёки на более близкое общение между главными героями. Он говорил это в своей стандартной манере, достаточно сдержанно, без показного восторга находкой сценариста. Просто делился впечатлениями от просмотра материала. Тексты его песен были написаны совершенно с иным посылом, и он заметил, что они, кажется, несколько диссонируют с поведением героев на сцене. Илайя мысленно согласился.
Они вместе с Ромуальдом пели о стремлении к переменам в жизни, о движении вперёд и погоне за мечтой, но при этом их взаимодействие наводило на мысли о переменах иного толка. И девушка – невеста героя – не слишком вписывалась в концепцию, потому что по жестам, взглядам и поступкам прочитывался больший интерес персонажа Ромуальда к своему другу. Вообще-то сценаристы умело играли на тонкой грани, вроде давая намёки, но оставляя всё в рамках романтически-братской дружбы, не шокируя общественность открытой демонстрацией нетрадиционных отношений.
Илайя нередко замечал, что в моменты, когда он находится рядом с композитором, Ромуальд стоит за кулисами и исподтишка наблюдает за ними. Не оставались для него загадкой и тяжёлые взгляды, направленные в сторону Энтони. Тот, видимо, тоже замечал подобную нелюбовь в свой адрес, но только усмехался. Илайе казалось, что ещё немного, совсем чуть-чуть, и от Энтони останется горстка пепла. Ромуальд уничтожал его взглядом. Они не были дружны прежде, не находили взаимопонимания и сейчас. А ещё Ромуальд почему-то изумился, узнав, что из Норвегии Илайя не планирует привозить подарки. Даже упомянул имя композитора, как одну из возможных кандидатур. Илайя удивился не на шутку.
Нет, несомненно, его общение с Энтони складывалось лучше, чем у того же Энтони с Ромуальдом, но всё держалось исключительно в рамках сдержанного взаимодействия в пределах работы над одним проектом. Они не встречались по вечерам, не напивались вместе, не обсуждали проблемы личного характера. Разговоры крутились непосредственно вокруг работы над мюзиклом, иногда перекидываясь на работников «Эган Медиа-групп», но это были не сплетни, а что-то вроде справки на будущее. Энтони не стремился сводить предельно близкое знакомство, превращаясь в закадычного друга для начинающего актёра, Илайе достаточно было редких обменов репликами. Они могли поговорить друг с другом, но это вовсе не значило, что они нереально нуждаются в этом общении. И если Ромуальд ревновал, а он, кажется, именно так и поступал, то делал это напрасно. Поводов для ревности ему не давали.
Да и проходило всё в определённых рамках. Илайя не чувствовал, что ревность душит его, причиняя определённые неудобства и создавая иллюзию клетки, в которой он оказался. Это не было клеткой. Это были собственнические порывы, нежелание делить человека, к которому испытываешь определённые чувства, с посторонними. А поскольку композитор, в принципе, не пользовался расположением Ромуальда, ситуация несколько обострилась. Но Энтони и не планировал надолго задерживаться здесь. Илайя слышал его разговор по телефону, когда он уточнял что-то о билетах в Швецию. Потом появился неизменный спутник композитора, с этими самыми билетами в руках. Судя по всему, они улетели на время, чтобы вернуться к моменту премьеры или немногим раньше. Своими планами Энтони с Илайей не делился, а тот не проявлял повышенного интереса. Такая тактика казалась оптимальной в общении.
Илайя вообще не любил копаться в подробностях чужих жизней. Исключение составили Ромуальд и Джулиан. Но тут смешались одновременно профессиональный интерес и личный. И если прежде Илайя настаивал на том, что хотел больше узнать о потенциальном сопернике, то теперь признавал, что строки о Ромуальде интересовали его не меньше, а, может, больше. Хотя бы потому, что с Джулианом никогда не было открытого противостояния и, как результат, натянутых отношений с оскорблениями и попытками унизить. Кажется, познакомься они лично, сложно было бы смотреть на Ромуальда и не чувствовать угрызений совести относительно собственного интереса к его личности и жизни.
Но Илайя Джулиана не знал, разве что по рассказам Ромуальда. Вообще-то инициатива исходила от Илайи, это он попросил поделиться мыслями. Ромуальд сначала сомневался в правильности такого поступка, потом заговорил. Илайя не знал, сколько точно времени тогда прошло, но слушал внимательно, принимая к сведению каждую мельчайшую подробность, осознавая, что самостоятельно, опираясь на газетные публикации, выдвинул не совсем правильную теорию, далёкую от реального положения вещей. Он многого не знал, поскольку освещение этих деталей шло поверхностно. Теперь же его картина мира сложилась полностью, и Ромуальд предстал в ином свете, хотя, судя по всему, он не планировал создавать в чужом воображении портрет идеального себя. Просто делился событиями жизни.
В связи с именем Ромуальда Илайя нередко вспоминал слова о правильности первого впечатления. Для него оно оказалось ошибочным. Портрет личности, нарисованный воображением, больше походил на карикатуру, нежели на реальное изображение. Чтобы понять Ромуальда, следовало закрыть глаза на общественное мнение, видевшее в нём только безмозглого мальчика, высасывающего деньги из отцовских запасов. Провести некоторое время рядом с ним, и на основе полученных знаний выводить общее впечатление.
Илайя не мог сказать точно, что же сильнее повлияло на перемены в его мнении, то ли этот единичный рассказ, то ли всё время, проведённое рядом с Ромуальдом, умноженное на собственную симпатию. В любом случае, мнение не осталось в константе, постепенно оно сдвигалось от однозначного минуса в сторону улучшения. Его тяга к напарнику по сцене не была результатом спонтанного «увидел-влюбился-захотел», ну, или иного расклада, отличающегося лишь перестановкой второго и третьего пункта. Сейчас, спустя несколько месяцев общения, он вполне мог сказать, что испытывает к Ромуальду определённые чувства. И если раньше, на начальном этапе он мучился от этого угрызениями совести, то теперь ему не хотелось корить себя за случившееся, постоянно ломать голову в поисках ответов на свои вопросы. Он принимал новые чувства, как данность, с удовольствием отмечая, как они постепенно из чахлого бутончика превращаются в восхитительный цветок. Один за другим распускаются лепестки. Сравнение с цветком нравилось ему куда сильнее нелепой метафоры о бабочках в животе, что давно стала поводом для смеха и тем ещё клише.
Иногда Илайя вспоминал школьные годы и заявления Тима, наиболее близкого из приятелей. Вот уж с кем он действительно мог разговаривать много, часто и на разные темы. Учиться у него основам катания на сноуборде и вождения. Водить Илайю действительно учил Тим, позволяя пользоваться своей машиной. Родственников, способных посадить Илайю за руль, разрешив проехать пару миль, у него не имелось, зато спасал приятель.
В своих разговорах не обходили они стороной и тему любви, причём пытались подобраться к ней с философской точки зрения, рассматривая именно эмоциональные связи, а не физическое влечение к тому или иному человеку. Помнится, тогда они единогласно пришли к заключению, что провести Илайе всю жизнь в одиночестве, ведь он не способен увлечься другим человеком. Тут настолько запущенный случай, что с какой стороны не посмотри, а эффект будет одинаковым. Отсутствие интереса к телу, равнодушие и нежелание познакомится с душевными качествами.
Илайя тогда отвечал, что внимания Тима хватит на всех. Тот замечал, что людям, заинтересованным в Илайе, его внимание не нужно, в принципе. Тут уж единственное, что оставалось, только пожать плечами и перевести разговор в иное русло. Наверное, в родном городе к его выбору отнеслись бы с осуждением и уж точно не встретили аплодисментами. Первой взбеленилась бы Агата, вслед за ней все её подружки, их мужья, дети.
Маленький город, где все друг друга знают.
Очередная новость, всколыхнувшая его скучную жизнь, похожую на гладь застоявшегося болота, покрытого ядовито-зелёными пузырьками и подгнивающей ряской.
Вполне возможно, что уже сейчас они там сходят с ума, вспоминая бывшего соседа и одноклассника.
Илайя улыбнулся своим мыслям и отправился на поиски Ромуальда.
На первых порах он сомневался в целесообразности переезда, теперь окончательно утвердился в правдивости заявления, гласившего: всё делается к лучшему.
К знакомому дому, в котором обитало семейство Эган, они подъезжали, обсуждая, с какой стороны лучше пробраться к гостевой пристройке. То ли невозмутимо пройти по главной дорожке. То ли изначально забраться в сад и пробираться на цыпочках, подобно преступникам, что боятся попасться кому-то на глаза. Второй вариант обоим представлялся достаточно нелепым. Ромуальд заявил, что не собирается скрывать собственные отношения и отнекиваться, если кто-то из его родственников увидит их вместе.
