Текст книги "Bittersweet (СИ)"

Автор книги: Dita von Lanz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 53 страниц)

Проходя по коридору, он увидел Ромуальда в компании напарницы и поспешил проскочить мимо них, стараясь не привлекать к себе внимание.

Это ничего не значило и ничего не стоило.

Он принял ключ из рук Ромуальда, но понимал, что если его попросят удалиться, выполнит эту просьбу без промедления, стараясь сделать вид, будто о случившемся не сожалеет, и их совместное времяпрепровождение ничего не значило. Да, ему будет больно и сложно смириться с этим, но ползать под квартирой Ромуальда, он не станет. Если ему укажут на дверь, он готов убраться. Возможно, он даже не станет туда переезжать. После возвращения хозяев квартиры, в которой обитает пока, снимет себе новое жильё и будет счастлив там, вновь подружившись с прежними мыслями об асексуальности. При умелом подходе это не составит труда. Нужно только правильно формулировать свои желания, а не утопать в романтических настроениях.

Чем меньше любишь, тем меньше риск остаться с разбитым сердцем и выжженными нервами.

Чем меньше любишь, тем легче отпускать.

Жаль только, что у него – случай запущенный с некоторыми отголосками синдрома, приписанного географически к славному городу Стокгольму. Не будь в его восприятии чего-то подобного, вряд ли бы он посмотрел в сторону Ромуальда после тех поступков, что связывали их на первом этапе знакомства. Когда обращение «блондинистая сучка» было в ходу, а разговоры проходили исключительно на повышенных тонах и содержали в себе угрозы или намёки не хуже тех, которыми сыпали мать и отчим. Не будь он подвержен чему-то такому, он продолжал бы ненавидеть, причём откровенно ненавидеть, до ощущения перманентной тошноты, рождающейся подсознательно, как условный рефлекс на появление в зоне досягаемости Ромуальда.

Проходя мимо коллег, беседовавших в коридоре, Илайя сделал вид, что занят музыкальными темами своего плеера и даже не притормозил ни на секунду, стоило Ромуальду обратиться к нему по имени. Вместо этого он ускорил шаг и, как только исчез из поля зрения обоих, бросился к лестнице.

День рождения оправдывал надежды, на него возложенные. Не бывало в его жизни такого праздника, который не испортила бы хоть одна сволочь. Вот и сегодня… Он понимал, что ещё немного размышлений в этом направлении, и он проигнорирует предложение, озвученное перед спектаклем, швырнёт ключ под ноги Прим, посоветовав ей не отказываться. И пусть ей достанутся ленточки, рубашка, шампанское и прочие элементы костюмированного представления, которыми предписывалось соблазнять её предшественника. Она согласится моментально, ухватит ключ в зубы и ринется за Ромуальдом куда угодно, хоть на край света, хоть за край. Она с удовольствием подставит спину под стек или плётку. Причём позволит провернуть всё от начала и до конца, без поблажек, обещанных Илайе.

Ей с Ромуальдом понравится играть в служанку и господина. Несомненно.

Илайя собирался сбежать вниз ещё на один пролёт, но понял, что в его руку вцепились мёртвой хваткой и не желают отпускать. Не стоило разбрасываться вариантами, пытаясь понять, кого именно заинтересовала его персона. Это было само собой разумеющееся явление, это было логическое развитие ситуации. Осознав, что на его оклик не отозвались, Ромуальд погнался за ним, чтобы узнать причину игнора.

Догнал.

Музыка, игравшая в наушниках, не позволяла расслышать всё, что он говорил.

Илайя повернулся и теперь смотрел на любовника, сопоставляя музыкальный ряд с тем, что произносил Ромуальд. А он явно говорил, поскольку губы его двигались, озвучивая что-то, чего Илайя не слышал и слышать не хотел, представляя примерное содержание. Упрёки, скорее всего, и стремление узнать причину, по которой он не притормозил.

На его собственных губах появилась ухмылка. Наверняка болезненная и изломанная. Исполнители песни в наушниках задавались наивными вопросами, хочет ли он быть с кем-то до самой смерти. Он не знал, как ответить на это. Нет, он, конечно, хотел, но подозревал, что картина эта чрезмерно идиллическая. Если его посещают периодически столь сентиментальные мысли, никто не даст гарантии, что найдётся человек, способный предложить ему подобное или просто поддержать начинание.

Ромуальд понял, что его слова до чужого сознания не добираются, заметил тонкие белые провода и дёрнул за один из них, вырывая наушник из уха. Илайя поморщился, будто глотнул уксуса и посмотрел прямо на Ромуальда, глаза в глаза, а не так, как прежде. Вроде бы смотрит в лицо, но старается взглядами не встречаться.

– Отдать тебе ключ? – спросил Илайя.

– Зачем?

Этот вопрос Ромуальда поставил в тупик за считанные секунды, поскольку он изначально ни на что подобное не рассчитывал. Он сам обращался к Илайе, пытаясь привлечь внимание, но в формулировках, им озвученных, не было ничего, хотя бы отдалённо походившего на требование с возвращением ключа. Он просто хотел удостовериться, что Илайя не передумал и точно приедет к нему. Не важно, какой предлог для этого выберет: празднование дня рождения или первый день совместного проживания в одной квартире. Предлоги Ромуальда не волновали совершенно, а вот согласие Илайи – очень.

Несмотря на то, что они проводили вместе немалое количество времени и вроде даже в любви друг другу признались однажды, периодически зарождались закономерные сомнения. Илайя вполне мог взять на себя роль любящего человека, а потом старательно изображать данное чувство, чтобы в один из наиболее подходящих для этого моментов нанести ответный удар, припоминая одновременно и их «роскошный» первый секс, и историю появления шрамов, и угрозы в свой адрес. Услышав после этого «люблю», срывавшееся с губ Ромуальда, вполне реально было усомниться в их правдивости. Ромуальд неоднократно ловил себя на этой мысли и чувствовал себя ничтожеством, наверное, им же и являлся в реальности. Он, правда, так думал, когда погружался в воспоминания и анализировал всю жизнь и бессмысленное противостояние, в которое ввязался однажды, желая продвинуть в состав мюзикла Джулиана, не понимая, что его задумка изначально обречена на провал. Джулиан – не тот человек, которому следовало давать обещание. Любовь любовью, конечно, но она редко толкает на обдуманные поступки, чаще заставляет совершать безумства. Иногда это не просто громкое слово, а реально тупые поступки, которые способен совершить только сумасшедший.

Не поря горячку, он мог придумать тогда сотни разнообразных вариаций куда более миролюбивых. Принять кандидатуру напарника без лишних вопросов, построить свою карьеру, и уже тогда, заручившись поддержкой миллионов почитателей, сделать Джулиана частью своего проекта. Он мог…

Нет, он не мог.

Хотя бы потому, что от личности напарника его неслабо вело, и после многочисленных размышлений он так и не сумел представить, как будет существовать, разрываясь между истинными желаниями и обязанностями. Он совершал противоречащие его мечтам поступки, за них же себя ненавидел. В душе его царил невероятный разлад. И теперь он, как никогда прежде, понимал, что многие поступки были чрезмерно, предельно глупыми. Особенно в период «любви» с Джулианом, которая теперь уже и не казалась такой уж сильной. Вынужденное чувство, взращенное на комплексе вины и стремлении обелить каждое действие, не принимая во внимание многие факторы, демонстрирующие их истинную подоплёку.

– Передашь его Прим. Обмотаешь даму ленточками, набросишь на плечи свою рубашку. Ей она будет к лицу, – произносил Илайя с минимумом эмоций в голосе.

Как и всегда, когда понимал, что стоит только дать волю чувствам, и от его непробиваемого спокойствия ничего не останется.

В такие моменты он старался себя максимально контролировать.

– С чего ты…

Илайя приложил палец к губам Ромуальда, приказывая замолчать и позволить высказаться собеседнику.

– Просто справка. На будущее. Если однажды тебя посетит мысль о том, что отношения себя исчерпали, обрыдли и не приносят ничего, кроме мучений, лучше не затягивай с признанием и скажи обо всём откровенно. Не знаю, насколько тебя зацепят мои слова, но… Я не буду бороться, если ты действительно захочешь порвать со мной. Если эта мысль приходит в голову и укореняется там, она никуда не уйдёт до тех пор, пока не будет реализована. Конечно, так происходит лишь в случае истинного желания, а не проверки, когда вроде бы уходишь, но при этом ловишь себя на мысли, что жаждешь криков в спину с призывом остановиться.

Более того, я даже постараюсь сохранить с тобой дружеские отношения, не навязываясь откровенно, но проявляя интерес к жизни, поздравляя с праздниками и всеми годовщинами. Если захочешь разойтись, просто скажи. Я не умру без тебя. А если умру, тогда постараюсь сделать так, чтобы ты об этом никогда не узнал и продолжал думать, что не только ты можешь быть счастлив в новых отношениях. В любом случае…

Он потянулся к рюкзаку, куда, как помнил Ромуальд, до спектакля был положен ключ. Пальцы коснулись замка, собираясь его расстегнуть. Ромуальд не удержался, перехватил ладонь, мешая провернуть задуманное. На мгновение его прошибло осознанием, что Илайя мог действительно выбросить этот ключ в мусорное ведро, а потом отключить телефон и остаться в своей квартире. Хотя… Нет, он бы этого как раз не сделал. Он умел вести переговоры, даже если ему было плохо физически от необходимости обсуждать неаппетитные подробности. Однако иногда и он хранил свои мысли в секрете, не позволяя подобраться к ним максимально близко. В результате возникали такие неприятные ситуации, как сегодня.

– Мне не нужна Прим, – произнёс Ромуальд. – Мне нужен ты. Не только сегодня. Всегда. И я действительно хочу, чтобы ты переехал ко мне. Это не было мимолётным решением. Действительно. Хочу, – повторил, поняв, что ничего более умного сформулировать не получится.

Ему совершенно не хотелось делиться своими мыслями относительно назойливой дамы, но, видимо, следовало окончательно избавиться от личных секретов и поделиться наблюдениями с тем, кто носил статус его постоянного спутника, а не был мимолётным увлечением.

Ромуальд сжимал замочек на рюкзаке. Резной, с чуть заострёнными ромбообразными кончиками он впивался в руку, и Ромуальду казалось, что с минуты на минуту острый край прорежет кожу до крови. Он боялся, что Илайя в ответ лишь хмыкнет, дёрнет рюкзак, вырывая его из чужих рук, и продолжит спуск вниз.

– Но у вас было премилое общение. Нет?

– Нет.

– Тогда…

– Кажется, планы изменились.

– То есть?

– Мы поедем домой вместе, и по дороге я тебе кое-что объясню, – произнёс Ромуальд, наконец, выпуская замочек из рук.

После чего потянулся к Илайе, чтобы обнять его. Просто обнять, не совершая лишних телодвижений или поступков. Илайя не стал изображать оскорблённую невинность, потому на это прикосновение отреагировал, обняв Ромуальда в ответ, пропустив руки под его руками и позволив прижаться ближе, чем подразумевали отношения типа «дружба».

– Ты всё-таки ревнуешь, – констатировал Ромуальд, понимая, что настолько тихий голос никто кроме Илайи не услышит.

– Да, – ответили ему, не устраивая показательные выступления с воплями и попытками отвертеться от того, в чём только что был уличён.

Не то чтобы Ромуальду хотелось теперь, в попытке удостовериться в правдивости сказанного, повторять проверки раз за разом, но от ответа на душе потеплело. Ему отчаянно хотелось чувствовать себя нужным и важным в жизни другого человека, и, услышав слова о ревности, он получил желаемое. Всё-таки он был уверен, что без этого чувства любовь невозможна, сколько бы его не пытались убедить в правильности обратного утверждения.

========== 41. ==========

Soundtrack: Eisbrecher – Schwarze Witwe

Глупо размахивать перед носом посторонних людей грязным бельём, если не хочешь, чтобы семейные проблемы оказались вынесены доброхотами на всеобщее рассмотрение. Глупо затаскивать ворох этого самого белья в квартиру, начиная период совместного проживания с невысказанных обид, недосказанности и прочего бреда, нереально отравляющего жизнь.

Каждую минуту её, а то и секунду.

День рождения оправдал ожидания, возложенные на него. В определённом смысле, даже переплюнул установленную планку, потому что с самого начала всё пошло не так и не совсем туда, куда следовало.

Вместо вечера, наполненного романтически-эротическими элементами, получилась трагикомедия с вкраплениями личной драмы, в постановке которой приняли участие три человека.

Примроуз вряд ли понимала, какую роль сыграла в этом мини-спектакле, а, узнав, вряд ли бы начала мучиться угрызениями совести. Напротив, ей импонировало подобное стечение обстоятельств. И хотя о сути отношений между своими коллегами она ничего точно не знала, подозрения явно имели место быть. Ромуальд видел это в её глазах, когда она произносила имя Илайи, с неким отторжением и в то же время с презрением, замечая, как он прошёл мимо них и даже не соизволил попрощаться. Ей не нравилось подобное отношение к своей персоне.

Ей хотелось поклонения не только со стороны зрителей, нашедших её героиню очаровательной, но и со стороны других участников актёрского состава. Мужчин, разумеется. Это было приятнее женского поклонения.

Но мужчины на неё практически не смотрели, хотя она за не слишком большой промежуток времени успела применить немалое количество уловок, ей известных.

Они себя не оправдали.

Ромуальд, как никто другой понимал, что тащить в дом недомолвки и ложиться в одну постель, делая вид, что всё нормально и игнорируя доводы разума, с его стороны будет достаточно нелепо.

Такими методами он не опровергнет, а лишь подтвердит теорию, согласно которой не испытывает особых чувств, только пользуется доступным телом, периодически практикуясь на нём, пока не найдёт подходящее и более желанное.

Ему не хотелось, чтобы Илайя строил в мыслях такую теорию. Не хотелось, чтобы их отношения со стороны выглядели поверхностными, не несущими в себе вообще ничего, не имеющими иной основы, кроме желания, ставшего в своё время чем-то вроде катализатора, методично разрушившего хрупкий карточный домик, в стенах коего Ромуальд прятался на протяжении длительного времени. Чтобы обозначить приоритеты и расставить все точки над соответствующими буквами, следовало потратить не один час из жизни, выбрав для переговоров нейтральную территорию.

Они договорились, что не переступят порог квартиры до тех пор, пока не придут к пониманию, что все недомолвки остались в прошлом, а над отношениями не довлеет призрак прошлых неприглядных поступков, что со стороны одного, что со стороны другого. Быть может, они позабыли об этом временно, но теперь следовало пробудить в себе все неприятные воспоминания, разобраться с ними и оставить в прошлом. Если получится это сделать.

Илайя по привычке думал о дне рождения, и о том, что ему традиционным сценарием предписывалось веселиться, ну, или хотя бы улыбнуться. Но праздничного настроения не было, собственная реакция на разговор Ромуальда с коллегой заставляла чувствовать себя крайне неловко. Однако ему действительно осточертела Прим со своими попытками добиться внимания со стороны Ромуальда. Илайя помнил отлично, что в самом начале знакомства, когда актёров знакомили между собой, а о графике репетиций разговоров не заходило, он вполне мило общался с Примроуз. Она пару раз ему улыбнулась, вполне очевидно флиртовала. Очевидно, но ненавязчиво. Теперь же она именно навязывалась, а не мягко привлекала к себе внимание. Или он начал иначе воспринимать и характеризовать поведение окружающих людей, видя иные стороны, скрытые от взгляда прежде.

Не имея заинтересованности в личности Ромуальда, он и сейчас выпускал бы их общение из вида. Но ловя на себе взгляды партнёра по сцене, вспоминая всё время, проведённое вместе, он с грустью понимал, что это не так уж мало в его жизни. И на первых порах отказаться от сложившегося порядка будет сложно. А работать в проекте, глядя на зарождение новых отношений между коллегами, одного из которых любишь – практически нереально. Мазохизм в чистом виде.

Вот чего Илайя не хотел, так это становиться одним из тех истеричных типов, что, прячась за кулисами, глотают украдкой слёзы, а потом оправдывают красные глаза нежданно нагрянувшей аллергией на пыльцу, если сезон подходящий, или на пыль, если других аллергенов в пределах досягаемости нет.

Они сидели за самым дальним столиком, скрытым от посторонних глаз. Перед каждым стояло по чашке кофе. К напитку никто не прикасался. Ромуальд крутил в пальцах упаковку с сахаром, Илайя – ложечку. Тем и ограничивались.

– Наверное, мы начали не с того, – произнёс Ромуальд, понимая, что они, в принципе, могут здесь просидеть до самого утра, ничего толком не решив.

– Например?

– Например, когда разговаривали в парке. Знаешь, я часто об этом думал и продолжаю думать. О наших отношениях, о том, как они начинались и во что перешли. Мне не нравится многое из моих поступков, хотя, наверное, сложно догадаться, что это так. Мне не хочется вспоминать о том, что я делал тогда. По сути, всё было не так давно, но кажется, будто в прошлой жизни. Старательное лоббирование собственных интересов, отказ прислушиваться к чужому мнению и невероятное сожаление о своей несчастной судьбе. Не знаю, могу ли сейчас утверждать, что значительно повзрослел, но, кажется, что за последние полгода я сумел приблизиться к исполнению мечты Челси.

– А своей? – поинтересовался Илайя, усмехнувшись.

Одного жеста оказалось достаточно, чтобы понять, в каком настроении он сейчас находится, какими мыслями занят и готов ли к диалогу.

По всему выходило, что Илайя не планирует разыгрывать трагедию в лицах, заламывать руки и начинать бросаться упрёками, обвиняя и возвращая Ромуальда на исходную позицию, не наседая на него с воплями: «Ты виновен. Свою вину тебе никогда не искупить».

Ничего подобного не наблюдалось.

Илайя с готовностью откликался на предложение поговорить и не планировал уходить в глухую несознанку, обязывая собеседника искать подход, задавать наводящие вопросы и носиться вокруг в попытке по вздоху понять, где именно совершил промах.

– И своей тоже. Но мы ведь не об этом говорим, правда?

– Правда.

– Знаешь, это достаточно… удобно. Да, пожалуй, именно удобно – самое подходящее слово, способное охарактеризовать моё поведение. Изображать на лице вселенскую скорбь и невозможные страдания, отчаянно пестовать жалость к себе, осуждая посторонних людей за непонимание и нежелание гладить меня по голове, утешая. В любом случае, стоило понять, что мне никто ничего не должен. Они не обязаны стелиться передо мной, выполняя сиюминутные прихоти. Да и не только сиюминутные. Это сложно признавать, но я…

– Идиот? – подсказал Илайя, всё-таки делая небольшой глоток.

– И это тоже.

– Ошибки всегда труднее признавать, нежели совершать. А исправлять – сложнее всего. И Джулиан…

– Что такое? – Илайю это упоминание озадачило.

Честно говоря, они не особо часто разговаривали о личности этого человека, хотя в былое время Ромуальд, конечно, откровенничал понемногу. Но это была малая толика его познаний. Капля в море.

– О покойниках принято говорить только хорошее, ну, или хранить молчание. Мне не хочется поливать его грязью, стараясь принизить и окончательно сравнять с землёй. Всё-таки у меня были к нему определённые чувства…

– Чувства? Не любовь?

Очередная формулировка вновь заставила Илайю вмешаться в признательную речь, превращая монолог в полноценный диалог.

– Не знаю, – ответил Ромуальд, выдержав небольшую паузу. – Не могу сказать точно.

– Если это из-за меня, точнее, из-за моей реакции, то не нужно принижать свои чувства к Джулиану. Просто говори всё, как есть, не обеляя, но и не очерняя.

Илайя улыбнулся, давая понять, что действительно всё это понимает и принимает, как один из важных элементов прошлого.

– Это было достаточно сложное чувство, о котором я могу рассуждать часами, но ничего толком не разъясню, лишь запутаю сильнее.

– Может, попытаешься?

– Может, – Ромуальд улыбнулся и поднёс кружку к губам. – Иногда желания затуманивают мозги и не позволяют мыслить логически. Иногда хочется почувствовать себя тем, кто имеет в руках реальную власть и применить её на практике, а не ограничиваться словами. Иногда такие действия перетекают в ошибки. Это были первые серьёзные отношения в моей жизни, и я старательно убеждал себя, что любовь обязана вписываться в определённые рамки. Их же устанавливал, ориентируясь, в основном, на Джулиана и его личностные характеристики. Предвзятое отношение к происходящему, никакой объективности. У меня не получалось осаживать его, вовремя нажимая на все кнопки, которые только имелись под рукой. Когда речь заходила о нём, логика мне отказывала. Так или иначе, но Джулиан был мне дорог. Было время, когда я оказался максимально близок к тому, чтобы всерьёз полюбить его, а потом остались лишь воспоминания, но я отчаянно за них цеплялся, лелея былое. Мне хотелось восстанавливать справедливость, не думая о том, есть ли хоть какой-то толк в этих поступках. Отсюда и стремление отыграться на человеке, который, вроде как виновен во всех бедах. Не обязательно на тебе, ты же знаешь. Это мог быть любой другой кандидат, выбранный Челси для этого сомнительной ценности противостояния. Она пыталась найти совершенное оружие и, наверное, впервые в жизни не ошиблась с выбором, сделав лучшую из возможных ставок. Это всё равно, что прийти в казино с последними центами в кармане, кое-как наскрести денег на одну фишку, сделать ставку и сорвать многомиллионный выигрыш. Челси это удалось.

– Ещё немного, и я почувствую гордость за звание, пожалованное мне.

– Которое?

– Совершенное оружие.

– Не могу сказать, что переигрываю с такой характеристикой.

– Неужели?

– Ты понравился мне ещё в первую встречу, когда продемонстрировал полное отсутствие манер и нежелание продолжать общение. И мне отчаянно хотелось догнать тебя в толпе, однако ограничения, наложенные отношениями, уже имевшимися, заставили отказаться от идеи и больше к ней не возвращаться. Два месяца относительного спокойствия, а потом моментом – ворох проблем. Джулиан, которому пророчили улучшение, внезапно хватается за наркотики и заявляет, что они помогают ему избавиться от боли. Сестра говорит, что нашла кандидата на роль. Я приезжаю, чтобы познакомиться с ним, а встречаю…

– Меня.

– Правильно, тебя. И мои ощущения в тот момент сложно передать однозначно. Наверное, эти слова будут походить на какое-то шаблонное описание, но иначе мне собственное состояние не передать. В тот момент накрыло осознанием, что моя жизнь не будет прежней. Я или найду выход из сложившейся ситуации, или запутаюсь окончательно и свихнусь, заплутав в коридорах своего сознания, – Ромуальд усмехнулся. – Примерно представляю, что ты можешь сказать мне в ответ. Это будет закономерно, понимаю. Хреновый из меня гид и искатель выходов, раз своими действиями я всё только усложнил, а не сумел расставить по своим местам. С другим актёром мне было бы намного проще, поскольку в ситуации с ним не наблюдалось отягчающего обстоятельства в виде влюблённости на грани одержимости, появившейся и не желавшей уходить в неизвестном направлении. С каждым днём она только укрепляла позиции.

– Ромео…

– Я уже говорил об этом, но всё равно не могу не повторить. Я сожалею о случившемся. О том неудачном опыте, который был в наших отношениях. Не имею возможности вернуться в прошлое и изменить ход событий, но я постараюсь сделать так, чтобы в дальнейшем ты чувствовал себя счастливым, а страдания обходили тебя стороной. Знаю, что несколько раз произносил эти слова и, возможно, они успели достать тебя, но сейчас просто обязан повторить это.

– Это? – спросил Илайя, вернув чашку обратно на блюдце.

– Переезжай ко мне. Я хочу, чтобы мы жили вместе. И надеюсь, что наши желания хотя бы минимально пересекаются.

– А…

На этот раз Ромуальд Илайю опередил, приложил палец к его губам, призывая к молчанию.

– Наша коллега с давних пор проявляет ко мне внимание, и я неоднократно говорил ей, что не хочу никаких отношений с ней. Она отказывается принимать это знание, как данность. Но её желания с моими мечтами не совпадают. По правде сказать, в своё время ты тоже заставил меня понервничать, когда рядом с тобой отирался наш композитор.

– Энтони?

– Именно.

– Какое он имеет отношение к происходящему?

– Не знаю, – ответил Ромуальд, пожав плечами. – Я не искал логики в своих мыслях, просто наблюдал за тем, как вы общаетесь, обсуждая материал, и понимал, что мне от этого становится неуютно. Когда речь заходит о ревности, перед ней пасует любая логика, самое нереальное видится в перспективе и треплет нервы основательно. Но речь сейчас не об этом.

– А о чём?

– О твоём выборе. Решение и следующий ход за тобой.

– Занятные перспективы, – произнёс Илайя, потянувшись к своему рюкзаку и расстёгивая карман, в котором хранился ключ от новой квартиры, куда ему предлагали зайти не на правах гостя на пару часов, а в качестве полноправного хозяина.

Новый, немного пугающий опыт.

Он ничего не произносил, предпочитая ограничиться действиями. Достал из кармана ключ, сжал его в руке, потянулся к руке Ромуальда, словно собирался вернуть ему вещь со словами, что они основательно торопятся с этим решением, не стоит подстёгивать события.

Ему требуется время, чтобы взвесить все «за» и «против», на основании полученного результата сделать определённые выводы, а потом без дополнительных рисков либо соглашаться, либо отказываться. Но потом засмеялся тихо, резко убрал руку и положил ключ в нагрудный карман своей куртки.

– Я привезу свои вещи через пару дней. Пока нужно озаботиться передачей ключей хозяевам моей прошлой квартиры, собрать чемоданы, а потом уже перебазироваться на новое место жительства.

Ромуальд улыбнулся и выдохнул на грани слышимости:

– Спасибо.

Конечно, можно было рискнуть и устроить местную сенсацию, поцеловавшись прямо здесь, на глазах у других посетителей, но Ромуальду не хотелось превращать собственные чувства в рейтинговое шоу, потому пришлось ограничиться небольшим тактильным контактом. Вместо того чтобы перегнуться через стол и поцеловать Илайю, он провёл кончиками пальцев по его ладони, а потом прикусил губу, почувствовав ответное прикосновение. Пара секунд, и ладони окончательно соприкоснулись, пальцы переплелись между собой.

Остывший кофе, несколько минут назад казавшийся отвратительным на вкус с ярко пробивавшимися нотами горечи, внезапно приобрёл какое-то особое очарование, даже показался вполне приемлемым. Или Ромуальд просто перестал обращать внимание на его вкусовые качества, сосредоточившись на внутренних ощущениях и переживаниях. Он потянул кожу зубами и отпустил её, понимая, что в противном случае искусает себе все губы, но сказать что-то, помимо благодарности за согласие, у него не получалось. Он невероятно хотел услышать положительный ответ и не менее сильно опасался отказа. Теперь внутренняя дрожь отпускала, уступая иным чувствам и ощущениям, постепенно приходило осознание, что всё происходит в реальности. Он не спит и не репетирует мысленно предложение, озвученное сегодня не в первый раз, но впервые получившее такой ответ.

Чашки с недопитым кофе так и остались стоять на столе…

Занимаясь организацией того или иного торжественного мероприятия, люди всенепременно озадачиваются такой вещью, как сценарий, а временами прибегают к посторонней помощи, опасаясь, что своими силами не справятся с поставленной задачей. В том мероприятии, которое планировалось у Ромуальда, особого сценария изначально не было, всё строилось на чистой импровизации, но почему-то не оставляло ощущение, что они несколько выбиваются из графика. Но эти мысли стремительно угасали, стоило только ощутить очередной поцелуй на губах и позволить ладоням скользнуть под полы лёгкой куртки, поглаживая через ткань, цепляя её и вытаскивая из брюк.

Лифт стремительно летел вверх.

Но Ромуальду казалось, что лифт тащится в нужном направлении целую вечность, будто нарочно замедляя ход, чтобы заставить его выйти из состояния равновесия, наплевать на приличия и законы, прижать Илайю к стене, упереться в неё ладонью и далее…

Всё по той же импровизационной системе, не дожидаясь, пока лифт донесёт их до нужного этажа.

Он сминал губы поцелуем, иногда отстраняясь и лишь слегка прихватывая их, оставляя невесомые следы от своих прикосновений, скользил кончиком языка, наслаждаясь взглядом из-под полуопущенных ресниц. Он чувствовал хватку на плече, рывок, когда Илайя ухватился за воротник его куртки и потянул её вниз, снимая. Илайя стоял, прислонившись спиной к зеркалу, ощущал лопатками гладкую поверхность. Он чуть расставил ноги, запустил палец в одну из шлёвок на джинсах Ромуальда, подтягивая его ближе к себе, прижимаясь и позволяя в полной мере прочувствовать собственное возбуждение. Чуть приоткрытые губы, мимолётное выражение лица, напоминающее не полную покорность, а хищный оскал.

Илайя не удержался, щёлкнул зубами, заставив Ромуальда усмехнуться и прижаться к его рту уже решительно и страстно, принудив застонать от этого прикосновения. Ромуальд уже не задумывался о правилах приличия, о том, что створки лифта могут разъехаться в любой момент, и они предстанут в не самом приглядном виде перед соседями. Его мыслями завладевали иные размышления, иные желания. Ладони соскользнули с талии, обнажившейся, когда рубашка, успешно вытащенная из брюк, немного задралась.

В этом жесте было что-то нарочито-показное, но по непонятным причинам не отталкивало вовсе. Ромуальд запустил ладони в задние карманы на джинсах Илайи, поцеловал в шею, провёл по ней кончиком языка.

– Я свяжу тебя, – пообещал.

Это прозвучало вовсе не как угроза, а как обещание чего-то достаточно привлекательного. За счёт прошлых рассказов, когда можно было вдоволь насладиться подробностями эротических фантазий младшего представителя семьи Эган, за счёт неизвестности и неопределённости. Разумеется, в этом обещании проскальзывали и пугающие нотки, поскольку сложно было предположить, как далеко зайдёт в своих играх Ромуальд, однако опыт с повязкой на глаза однажды уже продемонстрировал, что они не настолько пугающие, как может показаться на первый взгляд.

– Связывай, – выдохнул Илайя, продолжая притягивать к себе Ромуальда.

– Стек?

– Спрашиваешь или ставишь в известность?

– Даю последний шанс, чтобы подумать и принять решение.

– Считай, что заручился моим согласием.

– И ты не боишься?

– Я рискую в надежде на то, что меня потом угостят обещанным шампанским.

– Вполне возможно, что тебе ничего не достанется.

– То есть?

– Вдруг мне в голову придёт определённая идея – облить тебя этим напитком, а потом старательно облизать?