Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 53 страниц)
Кроме того, придя однажды на репетицию, она поставила обоих в известность о том, что в ближайшее время им предстоит принять участие в благотворительном вечере. Ромуальд будет представлять компанию «Эган Медиа-групп», а Илайе следует засветиться ради привлечения внимания к своей персоне.
– Отец не может пойти вместо меня? – поинтересовался Ромуальд раздражённо.
– Нет.
– Почему?
– Он занят.
– Я тоже постоянно занят и после этих репетиций ненавижу всё и вся. Я не хочу принимать участие в этой выставке-продаже ненужного хлама. Я бы просто пожертвовал нужную сумму и не устраивал показательные выступления. Кстати…
– Что?
– Почему бы тебе не посетить данное мероприятие? Ты умеешь находить общий язык с людьми. Прекрасно с ними ладишь и не испытываешь желания посылать их куда подальше.
– Ты тоже этого не сделаешь. И купишь что-нибудь из этого, как ты изволил выразиться, ненужного хлама.
– Гильотину с пятнами крови Марии-Антуанетты.
– Если пожелаешь, – отозвалась Челси. – И не забудь нож Шарлотты Корде прихватить. Правда, сомневаюсь, что у тебя получится приобрести данные товары. Их на вечере продавать не будут. Вполне возможно, что обойдутся именно сбором пожертвований, ничего не предлагая купить, потому не стоит заранее спускать собак на организаторов мероприятия.
– Не понимаю, почему это должен делать именно я. В конечном итоге, представителей нашей компании там будет тьма.
– Артисты сами по себе. А ты в качестве официального лица.
– Отлично.
– Не будь ребёнком, Ромуальд, – произнесла Челси, нахмурившись. – Кроме того, ты будешь не единственным артистом мюзикла, приглашённым на это вечер. Найдёшь, с кем поговорить, в одиночестве не заскучаешь.
– Кто из них решил выгулять вечернее платье, новые туфли и бриллианты? – спросил Ромуальд, будучи уверен в том, что его обязательно отправят на благотворительный вечер в компании одной из актрис, заставив рекламировать проект и подогревать интерес к нему слухами о возможном романе.
Не самая лучшая тактика, но после того, как Ариадна пристала с вопросом о природе отношений с Джулианом, на практике было доказано: людям интересны тайны чужих постелей. Кто, с кем, когда и в каких позах. То ли проявление вуайеризма, то ли желание представить себя на месте второго участника процесса и наслаждаться этими иллюзиями в полной мере.
– Сомневаюсь, что это Аркетту к лицу, но мало ли…
– Илайя?
Ромуальд недоверчиво покосился в сторону сестры, она лишь развела руками и не стала моментально опровергать недавнее заявление. На секунду показалось, что губы, подкрашенные её неизменной красной помадой, изогнулись в улыбке. Но когда Ромуальд слегка нахмурился, сестра перестала улыбаться и вновь стала серьёзной. Сложно было расшифровать это невербальное послание, а трактовка его, на самом деле, могла оказаться абсолютно любой.
Либо она продолжала думать, что брат обеими руками против такого партнёра по сцене и готов принять кого угодно, но только не её протеже, либо она всё знала. Вот всё, абсолютно. Ромуальд предпочитал не распространяться о своих новых чувствах и отношениях с приставкой «недо», но это не осталось незамеченным для Челси. Она уже всё поняла и, кажется, даже не возражала. Вполне возможно, выбирая актёра на роль второго героя, она изначально ориентировалась на его внешний вид. Делала ставку на этот аспект, надеясь, что мальчик справится с поставленной задачей и привлечёт к себе внимание Ромуальда. Она не знала, какой типаж больше всего нравится брату, но вытянула счастливый билет. В многомиллионном городе умудрилась отыскать человека, заставившего Ромуальда впервые всерьёз задуматься об измене Джулиану, казавшейся ранее едва ли не кощунством. И это во время одной мимолётной встречи. Что говорить о постоянном пребывании на одной территории?
– Именно, – подтвердила Челси. – Ты против?
– Почему он? – Ромуальд предпочёл увести тему немного в сторону, чтобы не отвечать на последний вопрос.
Ответь он согласием, сестра вновь стала бы напоминать ему об ответственности и необходимости считаться с мнением окружающих людей, прекратить ребячество и вообще повзрослеть. Начни он опровергать, ему бы задали вопрос, аналогичный тому, что задал он. Почему? Неужели уже смирился и даже рад такому повороту? Увлёкся не на шутку, правда, братик?
Хорошо, что Челси и другие члены семьи ничего не знали о совместном отдыхе и о сексе по телефону.
– Вы отлично справились с нападками журналистов на пресс-конференции именно в таком составе, и я подумала, что логично вновь отправить вас на мероприятие, важное для нашей компании в плане создания репутации, вместе. Конечно, там всё будет приличнее и журналисты вряд ли станут бросаться к каждому, желая получить ответ на вопрос или пару вопросов, но… В любом случае, это не смертельно. Ты сумеешь пережить его общество. Всего-то несколько часов вместе. На репетициях чаще сталкиваетесь.
Челси дёрнула плечами и опустила голову. Но немного помедлила с этим. Ромуальд готов был побиться об заклад, что Челси снова ухмыльнулась, смеясь над ним. Или над сложившейся ситуацией, в принципе.
– Будешь должна мне за этот поход, – хмыкнул Ромуальд.
– Цена вопроса?
За что Ромуальд действительно ценил сестру, так это за умение моментально собираться, как только речь заходила о вопросах купли-продажи, включать в себе профессионала, а не пересмешницу. Деловой подход. То, что ему требовалось в данный момент. А ещё он отчаянно нуждался в чувстве прекрасного, коим обладала Челси. Несколько лет увлечения живописью в частности и искусством в целом давали о себе знать. Челси прекрасно ориентировалась в том, что принято именовать стилем и вполне могла оказать услугу. Ромуальд не сомневался, что она ухватит наживку, заброшенную одним единственным предложением. Его надежды оправдались.
– Весьма интимная вещь.
– Купить тебе презервативы?
– Нет, с этим я и сам прекрасно справлюсь, – сдержанно ответил Ромуальд, проигнорировав смешок родственницы. – Мне нужна деталь гардероба. Умопомрачительная, необыкновенная, абсолютно ни на что не похожая, чтобы в ней без труда прочитывалась индивидуальность. Широкая полоска чёрных кружев. Строго, изысканно, но не в стиле скучного офиса, а… сексуально.
– А именно?
– Повязка на глаза.
– О… – Челси сделала вид, что удивилась. – В этом случае я даже не могу посоветовать тебе начать взрослеть. Ты, оказывается, уже совсем взрослый, и у тебя есть фетиши.
– Можно не комментировать просьбу, а просто взять и исполнить её?
Он процедил это сквозь зубы и хмуро посмотрел на сестру.
– Скажешь, для какого типажа?
– Это важно?
– Я же художник. Я должна примерно представлять, как на этом человеке будет выглядеть моя находка, и останешься ли ты доволен проделанной работой.
– Просто найди для меня самую красивую повязку. Больше от тебя ничего не требуется.
– Хорошо.
Челси потрепала его по щеке и удалилась. Но уже через пару дней постучала в дверь гостевого домика и положила на стол повязку, на поиски которой Ромуальд бездарно потратил несколько недель.
Разумеется, эти недели не проходили в молчании. Ромуальд с Илайей разговаривали, время от времени продолжая развлекаться написанием писем провокационного характера. Но он на уровне подсознания решил, что потащит партнёра по сцене в постель только в тот момент, когда станет хозяином повязки. Исполнение этого обещания было не обязательным, скорее негласным условием, которое один установил, а второй принял.
– Восхитительно, – произнёс Ромуальд, взяв идеальную, на его взгляд, вещь в руки. – Спасибо.
– Обращайся.
– Можно один вопрос?
– Давай.
– Где ты её нашла?
– Сшила.
– Даже знание типажа не понадобилось, чтобы сделать всё потрясающе.
– Я просто подумала, что длинноволосым блондинам к лицу абсолютно всё, – ответила Челси и удалилась прежде, чем Ромуальд успел сказать что-то, опровергая это заявление.
Он не ошибся. Челси давно обо всём догадалась.
========== 31. ==========
Soundtrack: Nightwish – My Walden; Delain – Don’t let go
С некоторых пор это вошло у него в привычку: не только принимать участие в репетициях, но и периодически становиться созерцателем. Это приносило Ромуальду ни с чем несравнимое удовольствие, и он мог длительное время стоять за кулисами, наблюдая за действиями Илайи, его движениями и попытками идеально воспроизвести все действия, накануне продемонстрированные хореографом, придумавшим номер.
Одна из этих постановок особенно привлекала внимание Ромуальда. Что примечательно, ему вовсе не надоедало. Он мог смотреть на этот номер постоянно, каждый раз испытывая невероятный восторг от того, что разворачивалось на сцене.
Снова летящая волна светлых волос, снова этот блеск серых глаз, улыбка, не имеющая определённого адресата. Кажется, что Илайя улыбается одновременно всей толпе, но вместе с тем – каждому персонально.
Он скользил по сцене в костюме официанта, удерживая на согнутой в локте руке поднос со стаканами. Сначала стаканы были пластмассовые, после их заменили стеклянными. Теперь Илайя учился управляться с подобным реквизитом, оттачивая свои действия и жесты так, чтобы они были плавными и чарующими, а не рублеными и отрывистыми, как слова приказа. Ему следовало добиться совершенства, научившись перемещаться от одного края сцены к другому, при этом останавливаясь перед каждым из трёх столиков, наклоняясь и постепенно освобождая поднос от стаканов. За двумя столиками сидели девушки-актрисы, за третий предписывалось сесть Ромуальду. Пока что Илайя отрабатывал только собственную партию и с другими актёрами не взаимодействовал.
Чтобы справиться с этой частью, Илайе приходилось тренироваться не только на репетициях, но и дома. Несколько наборов стаканов в ходе проведённых экспериментов разбились и отправились на помойку. Илайя не отчаивался, только раздражался сильнее и проникался мыслью о необходимости добиться успеха. Это стало делом принципа – справиться с поставленной задачей, сделать обязательно, ни на что не оглядываясь и не опуская руки. Да уж, точно. Руки ему опускать не следовало однозначно, потому что в противном случае все стаканы моментально оказались бы на полу в виде стеклянной крошки, перемежаемой крупными осколками, а он не мог себе позволить позорную ошибку в виде разбитого реквизита.
У нежелания позориться имелась ещё одна причина. Илайя чувствовал на себе пристальные взгляды Ромуальда, и это его немного сбивало. Мешало сосредоточиться и, откровенно говоря, расслабляло. Он вспоминал письма, которыми они обменивались, оказываясь за пределами сцены, телефонные разговоры не самого цензурного содержания и просто поддавался напору, что без труда во взглядах прочитывался. Он не мог собраться, когда на него так смотрели. Тот самый случай, когда молчание оказывалось красноречивее любой проникновенной речи.
Напряжение между ними нарастало так, как никогда прежде, только теперь это было уже не противостояние личностей, выраженное в стремлении всенепременно уничтожить соперника, а сексуальное желание, отчаянно искавшее выхода. Напряжение, сродни пружине, что постепенно сжимается. Совсем легко в начале, но чем сильнее сжимаешь, тем сложнее становится поставленная задача. Рано или поздно это стремление сжать сильнее дойдёт до грани невозможности, и пружина вновь раскроется полностью, отбросив в стороны те рамки, что старались сдержать её.
Он вспоминал горячее дыхание, собственную выходку в норвежском кафе, шоколадно-спиртовой привкус во рту, тёплую кожу, по которой проводил языком и многие другие моменты совместной поездки. Он закрывал глаза, и вновь оказывался в водовороте событий, а потом выныривал за порцией воздуха, оборачивался и понимал, что на него смотрят, прячась за кулисами. Ему казалось, что будь у Ромуальда такая возможность, он бы прямо сейчас выбрался из своего временного укрытия, вновь, привычным жестом провёл пальцами вдоль линии пуговиц, расстегивая их. Недолго думая, уложил бы напарника по сцене на один из столов, нависая сверху, и на время всё остальное потеряло бы значение. Но Ромуальд держался, Илайя подхватывал его начинание. Им нравилась эта игра, неторопливая, нарочито медленная, только усиливающая напряжение, превращавшая мечты о совместной ночи в навязчивую идею, но до сих пор не нашедшая выхода и полномасштабной реализации.
Илайя ждал условного знака, того самого подарка с подтекстом, что прочитывался моментально и означал не только любовь Ромуальда к подобным вещам. Он мог бы стать символом доверия со стороны Илайи. Конечно, если он примет подношение, а не отшвырнёт его в сторону, презрительно скривившись и моментально уничтожив чужие фантазии замечанием об отвращении к подобным играм.
Он много раз представлял, как это может выглядеть в реальности, но пока случая, чтобы проверить на практике, не подворачивалось. Это тоже нагнетало обстановку, заставляя нити натягиваться сильнее, чем прежде, чтобы впоследствии они лопнули все разом.
Идея с повязкой на глаза Илайю захватила, он постоянно думал об этом, он практически ощущал её на своём лице, представлял, как Ромуальд осторожно стягивает концы повязки, соединяя их между собой и скрепляя. Проводит ладонью по волосам, возможно, сжимает, оттягивая назад, заставляя запрокинуть голову, прижаться затылком к его плечу. Илайя практически чувствовал ласкающие прикосновения и прерывистое дыхание.
Его вело от перспектив. Неудачный опыт постепенно затирался, становясь достоянием прошлого. Ему хотелось повторения, но уже с иным финалом, без боли, крови, ненависти и показного отвращения, а так, как могло быть в кабинете Эйдена, если бы они не прервались. Или в номере отеля, если бы они не сдерживали себя намеренно, не позволяя переходить определённую черту.
Сейчас был как раз один из тех случаев, когда Ромуальд вновь занял наблюдательный пост и не сводил с Илайи взгляда. Оступиться под таким пристальным взором было проще простого, потому приходилось прикладывать усилий больше обычного, дабы не совершить ошибку. Илайя чувствовал ладонью холодное дно жестяного подноса и пытался убедить себя, что ещё немного, и он сам станет таким же холодным. Однако осознавал, что от взгляда способен, напротив, воспламениться. Ему не хватало воздуха, ладонь сама собой тянулась к галстуку-бабочке, чтобы хоть немного его ослабить и почувствовать прикосновение прохлады.
Отвернись, пожалуйста, думал он, вновь мысленно натягивая поводок самоконтроля.
Ладонь становилась влажной и пальцы немного подрагивали. Ещё немного столь пристального внимания, и он уронит поднос. Ещё немного, и…
Музыка стихла, Илайя замер на месте, балансируя на цыпочках, прикрыл глаза и шумно сглотнул. Потом посмотрел в сторону кулис.
Ромуальда там не было. Он явно отправился в гримёрную комнату, чтобы переодеться и выйти на совместную репетицию номера. Теперь им предстояло отыграть одну из ключевых сцен, не отдельными фрагментами, а целиком. Взаимодействовать на одной сцене, петь вместе. Илайе предписывалось танцевать уже не под наблюдением исподтишка, а под вполне себе прямым взглядом, поскольку в процессе номера они с Ромуальдом неоднократно пели одни и те же строчки дуэтом, изображая заговорщиков. Ему предстояло наклониться близко-близко к Ромуальду и делать вид, будто шепчет ему что-то на ухо.
Друзья, занятые разработкой хитрого плана, о котором никому, кроме них, знать не нужно.
После этого момента они замолкали, и петь начинали уже девушки.
Они уже репетировали песни вместе. Номера целиком, включая музыкальную и хореографическую составляющую. Они пели и, что примечательно, голоса обоих действительно органично переплетались, создавая объёмную симфонию, наполненную эмоциями, чувствами и жаждой жизни, стремлением вперёд, о котором они повествовали. Очередная история, в которой герои рвутся к лучшему будущему, стараясь выбраться из серой повседневности. Знакомство, заставившее посмотреть иначе на своё прошлое и задуматься о будущем.
Илайе в процессе работы над мюзиклом практически не приходилось играть, многое он черпал из личного опыта, потому вживался в предложенную роль отменно. Голос его звучал искренне, во время исполнения музыкальных партий не возникало диссонанса, будто бы он тщетно пытается вжиться в этот образ, но слабо представляет, чего от него хотят. Он знал, что делает. Роль оказалась для него максимально близкой.
Ромуальд со своими обязанностями тоже справлялся, к его работе режиссёр придирался редко. Иногда Илайя даже ловил себя на мысли, что к девушкам претензий возникает больше. Не только у режиссёра, кстати. Челси тоже хмурилась и несколько раз говорила, что исполнительницы старательно запарывают номера, словно вбили себе в голову один шаблон и ломаются, когда их просят немного изменить тактику поведения.
Сцена в кафе относилась к первому действию и фактически являлась завязкой для дальнейшего развития сюжета.
Кафе, в которое постоянно заходит после работы один герой, садится за столик, делает стандартный заказ и проводит время в размышлениях о своей испорченной жизни, растраченной на мелкие ценности, оказавшиеся впоследствии не столь уж необходимыми.
Кафе, в котором работает официант, желающий добиться высот, но не представляющий, куда податься и что делать в жизни. Ему хочется чего-то грандиозного и масштабного, но за окном всегда один и тот же пейзаж, рядом одни и те же люди, скучная работа.
Столкновение, переходящее в странную дружбу, подталкивающую к переменам.
История двух авантюристов, решивших изменить мир. Конечно, они не отказались бы сделать это в действительно глобальном масштабе, но в итоге выходит, что меняют только свои судьбы. И тогда, почувствовав свободу от многих рамок и условностей скучной офисно-прилизанной жизни, чувствуют себя, по-настоящему, счастливыми.
История спонтанной, но неожиданно крепкой дружбы.
Любовная линия там тоже мелькала, но, естественно, шла в традиционном направлении. Изобразить терзания влюблённой души предписывалось Ромуальду. Роль Илайи ограничивалась чувствами дружескими, но именно он выступал в качестве инициатора перемен в жизни обоих. Он не затмевал роль Ромуальда, но в их тандеме явно выглядел рисковым и предприимчивым.
Пока всё ограничивалось исключительно чтением сценария, в качестве исполнителя этой роли можно было представить кого угодно. Когда пьеса из плоской картинки стала перерастать в объёмное произведение, Ромуальд окончательно убедился, что роль идеально подходит нынешнему исполнителю, но стала бы чуждой для Джулиана, куда более аморфного, сдержанного и не обладающего должным количеством наглости. Он смотрелся бы нелепо в роли пробивного парня, фонтанирующего идеями и способного изменить собственную жизнь за пару минут, необходимых для принятия решения. Никаких сомнений. Просто осознать, что жизнь требует кардинальных перемен, ухмыльнуться и отправиться навстречу приключениям.
Ещё несколько месяцев назад Ромуальд мечтал оказаться на одной сцене с Джулианом и готов был с пеной у рта доказывать, что есть лишь один кандидат достойный этой роли, чем, собственно, занимался длительное время. Ромуальд не отказывался от своих слов о таланте Джулиана, продолжал считать его достойным исполнителем, но в мюзикле Джулиан не сумел бы продержаться.
Его постоянные боли, временные нарушения координации… Что могло быть, затрясись у него руки в самом начале представления? Разбитые стаканы, поднос, с грохотом выпадающий из рук и истерика относительно собственной беспомощности и никчёмности. Окончательный срыв премьеры, разгромные рецензии вперемешку с насмешливыми статейками.
«Я хочу, чтобы мои деньги работали, а не улетали в сортир».
Челси изначально расставила приоритеты и отстаивала их. Она разбиралась во многом лучше Ромуальда.
Сейчас он это признавал.
Надев необходимый костюм, вновь появился на сцене.
Когда Ромуальд показался за кулисами, Илайя уже стоял на исходной позиции, откуда следовало начинать своё передвижение. Заметив напарника, он взял с подноса один из стаканов и отсалютовал им. Ромуальд усмехнулся, но в ответ ничего не сказал, потому что к нему подошла одна из актрис, крайне неприлично повисла на руке и что-то спросила. Вряд ли она заметила, какого эффекта добилась своими действиями, а Илайя поспешил отвернуться, чтобы не видеть эту, не слишком приятную ему картину. В конце концов, леди стоит пропускать вперёд. В пределах мюзикла она имеет куда большую значимость для Ромуальда. Она ведь играет роль его невесты. Приходится мириться с таким положением вещей.
Видимо, Ромуальду это повышенное внимание не особо льстило. Уже через пару минут общения он что-то резко сказал, отчего девушка скривилась и отошла на приличное расстояние. Илайя усмехнулся, а потом закашлялся, поняв, что в его сторону устремлён пристальный взгляд. Ромуальд хмыкнул, отметив такую реакцию на свои действия, и тоже отвернулся, понимая, что длительная игра в переглядывание способна основательно затормозить репетицию. Вместо того чтобы исполнять свои прямые обязанности, они будут стоять на месте и очнутся лишь в тот момент, когда раздастся недовольный голос режиссёра.
Им не следовало привлекать к себе излишнее внимание, ставя окружающих в известность об игре, рассчитанной на двоих.
Репетиция продвигалась неспешно, размеренно. Для закрепления эффекта было решено сделать несколько прогонов одного номера. Того самого, со столами. Даже если это Илайе не нравилось, а по лицу его было видно, что танец со стаканами в компании подноса его основательно достал, вида он не подал и согласно кивнул.
Сегодня удача была к нему благосклонной, он ничего не путал, не спотыкался, а когда Ромуальд находился рядом и смотрел открыто, всё получалось лучше. Свою роль играл тот факт, что, находясь на публике, он умело скрывал свои истинные чувства, оставляя исключительно профессиональное восприятие. Сомнения Илайи испарялись, он концентрировался и делал всё уверенно, не ощущая на себе взглядов, способных вогнать в краску, заставив позабыть обо всём остальном, сосредоточившись на горячей волне, растекающейся вдоль позвоночника, облизывающей кожу и превращающей её в моток оголённых нервов. Достаточно прикоснуться, чтобы он окончательно потерял голову и позабыл о своих обязанностях и профессиональных навыках. И голос пропадёт, вместо него останутся только тихие выдохи и хрипы. Зрителям это ни к чему, они жаждут увидеть другое представление. Хотя…
Он в сотый, казалось, раз повторял заученные движения, легко перемещаясь между столиков, танцевал, расставляя стаканы перед массовкой, изображавшей посетителей кафе, попутно умудряясь исполнять свои партии. Ромуальд должен был составить ему компанию сразу после того, как Илайя наклонялся к его уху и тихо что-то шептал. Пока напарник по сцене молчал, Ромуальд пел несколько строк, будто озвучивая чужое предложение.
Давай же! Попробуй жизнь на вкус, не стой на месте, прорвись сквозь темноту. Давай же! Лети к облакам, стремись к совершенству, не позволяй трудностям уничтожить твой шанс на счастье. Давай же!
В отличие от Илайи, которому достаточно было стоять и молчать, лишь время от времени шевеля губами в стремлении создать видимость разговора, Ромуальду приходилось петь. Это давалось ему с трудом. Партнёр по сцене стоял слишком близко, настолько придвинувшись, что нереально было не почувствовать аромат его одеколона. Ещё сложнее оказалась задача – подавить желание прикоснуться к Илайе, наплевав на то, что в сценарии подобных сцен прописано не было, да и, в принципе, гомосексуальных порывов героев не проскальзывало. Один играл любителя женщин, второй будто подчёркивал собственную асексуальность, заявленную во время пресс-конференции.
Ромуальд думал о том, что ещё парочка прогонов в таком стиле, ещё несколько минут, когда губы что-то шепчут у его уха, и он вряд ли сумеет скрыть эрекцию. Сложно поверить, что возбудился он непосредственно от песен и присутствия на сцене. Его это как раз не возбуждало, чего нельзя сказать о присутствии поблизости Илайи.
Ромуальд с трудом удержался от того, чтобы не выдохнуть с облегчением, осознав, что облако чужого аромата больше не занимает его личное пространство, а Илайя направился в сторону других столиков, раздавая остальные напитки. В конце номера ему предписывалось остаться с пустым подносом в руках, поклониться и удалиться. Компанию Ромуальду составляли девушки, а таинственный официант, примеривший на себя роль змея-искусителя, исчезал, будто растворялся в воздухе. Он призывал героя Ромуальда изменить собственную жизнь, начать всё заново и не бояться трудностей, он старался подтолкнуть его к решительным поступкам.
В противном случае будешь прозябать в этой серой жизни, говорил он.
Пара минут в этой компании подталкивала героя к размышлениям, которые он отметал прежде, боясь перемен и отчаянно хватаясь за прошлое, лишённое каких-то ярких событий. Рутина, усталость и единственное развлечение в жизни – стакан виски в тихом кафе. Созерцание, мысли о собственной ничтожности и стремление поскорее покончить с этим днём без надежды на то, что новый будет лучше. Хуже он тоже не будет, всё ровно и однозначно. Жизнь, от которой хочется выть и лезть на стенку.
История человека, потерявшего мечту под влиянием повседневных проблем, полностью ушедшего в себя и совершенно ни к чему не стремящемуся уже сейчас, в столь юном возрасте. История человека, который найдя поддержку и единомышленника, вспомнил о детских желаниях, позволил себе окунуться в эти мечты и рискнул, поддался переменам. Не проиграл уж точно. В финале его ждало счастье. Исполнение задуманного, удовлетворение от жизни, любимая девушка и верный друг, общение с которым началось спонтанно, но сыграло ключевую роль.
Ромуальд с нетерпением ждал каждой совместной репетиции, испытывая при этом смешанные чувства. Ему нравилось взаимодействовать на сцене с Илайей, но вместе с тем соблазн притронуться к нему не так, как было прописано в сценарии, оказывался велик. Непомерно.
Получая желаемое соседство, Ромуальд тотчас же начинал мечтать о прекращении пытки. Ну, или о появлении возможности прикоснуться. Сам себя осаживал, сам себя мучил. Он закрывал глаза, втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, считал до десяти. Помогало на некоторое время, но эти методы были столь ненадёжны, как хрупкий картон, покрытый краской, исполняющий роль декораций на школьном утреннике.
Ромуальд продолжал сидеть за столом, наблюдая за действиями Илайи. Тот вновь собирал стаканы на поднос. Планировалась последняя на сегодня репетиция данного номера, следовало оттанцевать на ура, спеть так же, чтобы режиссёр не придрался ни к чему. Не давать ему ни малейшего повода для этого.
Илайе казалось, что у него ноги в узел свяжутся, а спина скоро откажется разгибаться, язык же прилипнет к нёбу и откажется произносить даже пару простейших слов. Об исполнении песен можно было даже не заикаться, потому что он просто так говорить не мог. Какое уж тут пение? Однако руки занимались привычной работой, тщательно выставляя стаканы на плоскую поверхность, распределяя их определённым образом, чтобы при движении они не подпрыгивали и не съезжали на один бок. Вообще-то мысль, призывавшая вылить содержимое пары стаканчиков на платье «соперницы» иногда казалась ему не столь уж нелепой, но Илайя быстро от этого плана отказывался. Смотрелось мелочно, размаха не имело. Позор, одним словом. К тому же, Ромуальд вполне определённо её отшил и надежд на счастливое совместное будущее не давал. Это несколько обнадёживало.
Вновь расходясь на исходные позиции, Илайя воспользовался тем, что его никто не видит, облизал пересохшие губы. Окажись поблизости Ромуальд, это смотрелось бы вызывающе и с долей провокации, чего Илайя совершенно не хотел. Не сейчас, во всяком случае.
Не стоило переводить мысли партнёра по сцене в направление, самому номеру не соответствующее. Илайя испытывал волнение, когда стоял рядом с Ромуальдом и шептал ему нужные слова, способные натолкнуть на мысли о необходимости перемен. Он не сомневался, что и Ромуальд не остался равнодушным к этому моменту репетируемой сцены. В какой-то момент он думал, что напарник не удержится и проведёт ладонью по его ноге там, где её скрывала скатерть. Режиссёр остался бы в счастливом неведении относительно происходящего, а актёры получили возможность частично удовлетворить потребность в тактильных ощущениях.
Последний прогон, подбадривал себя Илайя и вздыхал.
Всего-то пять минут выдержать. Не так много, особенно, если сравнивать со временем, уже проведённым на сцене.
Илайя улыбнулся, нацепил на лицо приветливую улыбку и сделал шаг вперёд.
Репетиция шла уверенно, без каких-либо технических накладок и грубых ошибок со стороны актёров. Можно было мысленно наградить всех участников события аплодисментами и отправиться по домам. Номер уже подходил к логическому завершению. Илайя исполнил свою коронную сцену, сбил скучающего главного героя с толку, поселив в душе сомнения относительно закономерности подобного образа жизни, расписал в красках перспективы перемен и изящно удалился к следующему столику. Ромуальд потянулся к своему стакану. Как только начинали петь девушки, ему следовало сделать вид, будто он отпивает глоток от предложенного напитка. Для этого он поднимался на ноги, оглядывался по сторонам, ища поддержки у окружающих…
Он собирался последовать сценарию, но в этот момент услышал грохот, в котором смешался звон подноса и битых стёкол, услышал крик Илайи. Он не успел сообразить, что происходит. Вопрос задать тоже не успел, а его уже сбили с ног. Вместе с Илайей они откатились в сторону, оказавшись непосредственно за кулисами. И тут грохот повторился, только на сей раз он был куда громче. Вновь что-то разбилось, а ещё треснуло. Кажется, это была одна из частей реквизита. Стол. Илайя прижался к Ромуальду, закрывая собой. Его ладонь упиралась в пол, дыхание было лихорадочным и безумно горячим.
Ромуальд не помнил, когда именно выпустил из рук стакан. Наверное, именно в тот момент, когда почувствовал, как летит, сбитый напарником. Сначала он хотел заорать и спросить, что за тупые шутки, но теперь понимал, что ему фактически спасли жизнь. Не обернись Илайя в неподходящее время, не пожертвуй стаканами, не сбей его с ног, всё могло окончиться далеко не так прекрасно.
Поскольку стакан Ромуальд от себя отшвырнул, руки у него теперь были свободны. И первое, что он сделал, как только вернулся к осознанию действительности, нервно провёл ладонями по спине, обтянутой скользким материалом жилета, а потом прижал Илайю к себе, продолжая слушать напряжённое дыхание, как после преодоления марафона. Волосы растрепались и лезли ему в рот, но Ромуальд не обращал внимания на подобные мелочи.
