Текст книги "Bittersweet (СИ)"

Автор книги: Dita von Lanz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 53 страниц)

Из аксессуаров оставили только тонкую цепочку на шее и нечто вроде цветочного браслета на руку. Он был подобран в той же цветовой гамме, что и платье – перемежающиеся компоненты из приглушённого розового и алого.

Она преображение принимала, как само собой разумеющееся явление, гримёров не поблагодарила, покрутилась перед зеркалом, оценивая получившийся образ. После чего моментально направилась к креслу, в котором расположился Ромуальд. Он сначала переоделся, только потом сел в кресло к гримёру, несколько нарушив порядок. Впрочем, действовали ассистенты фотографа умело и вряд ли допустили бы появление капель тонального крема на дорогой ткани.

Илайя постарался задушить в себе ревность, вернуться мысленно к событиям этого утра, пробуждая воспоминания в мельчайших деталях, сосредотачиваясь на них, а не на очередной попытке коллеги закрутить громкий пиар-роман.

Не сказать, что он плохо относился к Примроуз… Вообще-то, да. Относился. Плохо. Она ему искренне не нравилась, но вовсе не потому, что была девушкой. И не потому, что он боялся конкуренции с её стороны. Блажь, присущая вечеру дня рождения, отступила под натиском реальных действий и событий, последовавших за его кратковременным отчаянием. Ромуальд искренне признавался в любви и не давал повода усомниться в своих поступках. Скорее, имело место быть отторжение, спровоцированное мотивами, которые Илайя умудрился углядеть в поведении актрисы.

Она хотела быть стервой. Ему это слово категорически не нравилось, вызывая нечто, близкое к неприятному зуду, тем не менее, иной формулировки подобрать не получалось. Да, она была стервой. Но девушки, попадавшие в эту категорию, не все на одно лицо. Одна другой рознь. И если Челси он воспринимал достаточно тепло, с определённой симпатией, то Примроуз не мог перевести в категорию потенциальных приятелей, не говоря уже о дружбе.

Представить себя, приглашающим её на какой-нибудь концерт не в качестве свидания, а просто потому, что вкусы совпадают и хочется отрываться не в одиночестве, а в компании? Нет. Его богатое воображение отказывалось транслировать подобный бред, как и всё остальное, что он пытался спроецировать на себя.

Илайю раздражали слащавые улыбки, попытки выставить себя в более выгодном свете, а ещё – жалкая назойливость, перетекающая в откровенное заёбывающее преследование.

Он вспоминал время репетиций и то, как отчаянно Примроуз старалась привлечь внимание Ромуальда уже тогда. Как Ромео огрызался в ответ. На определённый период времени помогало, потом всё начиналось сначала, будто не было грубых ответов и не то, что намёков, а откровенных заявлений, что он просто не видит смысла в этом общении. Приходит на работу, чтобы исполнить свои партии в постановке, а не крутить роман, тем самым подстёгивая интерес к своему творчеству, как делают некоторые актёры. Пока их общее детище на слуху, они активно изображают любовь, стоит творению уйти на покой, как пара моментально расстаётся и больше о высоких чувствах не заикается.

Впрочем, находясь в студии, следовало сосредоточиться на работе перед камерой, а не на выяснении собственного отношения к коллегам. Илайя прикрыл глаза, чуть прикусил губу, потянув кожу, как всегда делал в моменты нервозности. Досчитал до десяти и вышел в зал, где им всем предписывалось позировать.

В целом, съёмочный процесс оказался не таким уж сложным и утруждающим. Не было криков, диких капризов, огромного количества испорченных кадров. Работа проходила гладко и на редкость быстро. Их не заставляли принимать картинные позы, не просили застыть на час в одном положении, чтобы снять один несчастный кадр. Они были предоставлены самим себе. Фотографу хотелось запечатлеть на своих снимках именно некий дух бунтарства, присущий героям, их лёгкое отношение к жизни и умение рисковать.

Прения возникли только один раз, когда было принято решение о концепции обложки и содержание фотографий, в которых отражалась любовная линия мюзикла. Ромуальд, до этого момента чувствовавший себя свободно и раскрепощено, внезапно посерьёзнел.

– Вы, правда, думаете, что нам необходимо отснять этот кадр? – спросил, сложив руки на груди.

– Вы играете влюблённую пару. Естественно, что за пределами сцены хочется увидеть продолжение данной линии.

– Ромуальд, – вмешалась Прим, обращая на себя внимание.

– Что? – недовольно спросил тот.

– Ты пытаешься меня оскорбить?

– Нет. Совсем нет.

– Тогда почему делаешь такое лицо, как будто тебе предлагают выпить тухлое яйцо?

– Может, всё дело в том, что мы играем влюблённых только на сцене? – спросил Ромуальд, усмехнувшись.

– Ты…

В уголках глаз блеснули слёзы. Не настоящие. Условный рефлекс, неоднократно отрепетированная перед зеркалом эмоция. Рыдать ей хотелось так же сильно, как Ромуальду прижиматься к её губам в поцелуе.

– Не порть макияж, – бросил равнодушно. – А то придётся тратить время, чтобы его поправить или переносить съёмку вовсе, если глаза покраснеют.

– Ты очень мил, – ядовито прошипела Прим.

– Это же не я к тебе цепляюсь.

Ромуальд пожал плечами и отправился к столу, чтобы сделать несколько глотков минеральной воды. Выглядел при этом раздражённым.

Голос фотографа заставил Илайю отвлечься от наблюдения, бросить пластиковый стаканчик в мусорное ведро и отправиться на исходную позицию. Следовало уже отснять эту обложку и позабыть о ней, как о страшном сне. Вряд ли для обложки требовался именно кадр с поцелуем, это выглядело не то, чтобы провокационно, скорее, несколько безвкусно. На первый план неизменно выходили фотографии более строгие и сдержанные, при этом в сцене задействованными оказывались все трое. Было бы странно наблюдать картину, в которой двое целуются, а третий стоит и наблюдает за их действиями, будто вуайерист, желающий урвать себе кусочек чужой жизни.

Композиция выстраивалась престранная. Во всяком случае, Илайе она показалась таковой в момент, когда фотограф начал раздавать указания.

Если Примроуз данная расстановка сил разочаровала или заставила негодовать, то вида она не подала, вновь вернув себе улыбку и попрощавшись с амплуа человека, пребывающего в состоянии неизменного персонального декаданса. Отвратительное настроение испарилось в неизвестном направлении, стоило только начать съёмки. Она не стала протестовать и возмущаться, заявляя, что это глупая затея, когда фотограф попросил Илайю положить ладонь на талию коллеги.

Честно говоря, Илайя не понимал, с какой целью это делается. Его линия с линией Примроуз на сцене практически не пересекались. Несомненно, двое героев-приятелей разговаривали не только о стремлении изменить жизнь и добиться высот. О любви они тоже разговаривали, но прямого контакта между этими исполнителями не было, если только в финале, когда на сцену поднимались все без исключения актёры. Песня исполнялась не сольным номером и не дуэтом, а именно всем составом. Но это нельзя было считать чем-то таким, однозначно способствующим зарождению слухов об интересе второго героя к героине, разбавившей их дружбу и принесшей первому потенциальное семейное счастье.

Илайя старался абстрагироваться от происходящего, делая вид, что не принимает правил чужой игры. Ладони его скользнула по ткани, останавливаясь на талии. Он стоял вполоборота. Так, чтобы не закрывать обзор и не перетягивать всё внимание на себя. Внешний вид героев к этому моменту слегка изменили, теперь их показывали уже не студентами, склонными к авантюрам и неким безумным поступкам, а людьми из высшего света с соответствующими манерами и предпочтениями. В самом мюзикле ничего такого не было, однозначно. Но фотограф шёл дальше, продумывая свою версию развития событий. Как они раскручивались после того, как опустился занавес…

Когда это становилось возможным, Ромуальд смотрел на Илайю. Иногда улыбался ему, иногда, напротив, оставался предельно серьёзным. Сейчас ему явно было не по себе от перспективы совершения определённых действий. Он не хотел целовать Примроуз по ряду причин. И вообще, и потому, что приходилось делать это на глазах у любовника, недавно так откровенно признавшегося в наличии ревности.

Возможности поговорить по душам у них в присутствии посторонних не было, потому приходилось ограничиваться полунамёками, взглядами и жестами. Вот и теперь Ромуальд пристально смотрел на Илайю, надеясь получить ответную реакцию. И на то, что камера не продемонстрирует его истинные чувства, отраженные на лице максимально открыто.

Стоило только присмотреться внимательнее, чтобы понять, кого Ромуальд хотел видеть на месте Прим, и кого целовал бы с удовольствием, а не пересиливая себя.

Он убеждал себя, что это всё исключительно ради работы, но чувствовал себя паршиво, понимая, что скорее снялся бы обнажённым, чем сумел задавить в себе чувство стыда за совершённое, пусть и по просьбе фотографа, предательство в отношении Илайи.

Воспользовавшись тем, что Прим отвлеклась и посмотрела в сторону, Илайя не удержался и подмигнул Ромуальду. Тот усмехнулся, воспринимая этот жест, как руководство к действию и заявление, что ничего страшного не происходит.

Стоило заручиться поддержкой, как само собой пришло облегчение, и совесть перестала терзать столь активно. Более того, Ромуальд решил переиграть всё и обставить сцену в ином ключе. Он не собирался целовать Примроуз, только изобразить поцелуй.

Немного притворства, имитации, которую плёнка отразит, как вполне себе законченное действие.

Услышав голос фотографа, они начали активно работать на камеру. Примроуз запрокинула голову, прижимаясь затылком к плечу Ромуальда. Одна его рука лежала на плече Прим, второй он осторожно отвёл волосы от шеи и склонился максимально близко, имитируя поцелуй, при этом даже не прикасаясь к коже. Ладонь скользнула по плечу, проводя по оборкам, перемещаясь на талию, туда, где покоилась рука Илайи.

Прим ничего не произносила, хотя планировала возмутиться нарушением заранее продуманного сценария, но она окончательно потеряла дар речи, когда поняла, что именно делает Ромуальд. Он не стремился обнять партнёршу за талию, вместо этого прикоснулся к Илайе, накрывая его ладонь своей. Всё-таки Прим в своих открытиях не ошиблась. Герой Ромуальда, согласно сценарию, выбирал девушку, в то время как сам Ромуальд останавливался на парне. Его же сейчас хотел сжимать в объятиях и целовать. Наверное, это выглядело бы куда эротичнее, нежели их совместные провальные попытки изобразить страсть на публике.

Илайя, удивлённый таким поворотом, широко распахнул глаза и едва не приоткрыл рот. Всё-таки сдержался. Но для него не стало загадкой, почему Ромуальд поступил именно так. Вероятно, его уже достала необходимость скрывать свои отношения за маской благопристойности, продолжая говорить в интервью, что не желает делиться подробностями личной жизни, но вообще-то он одинок. Ему хотелось признаться в том, с кем у него отношения в реальности и перестать играть в любовь с Прим, которая его порядком бесила. Это была не ненависть в чистом виде. Это было раздражение от досадного недоразумения, несовпадения взглядов и прочего-прочего-прочего.

– Готово, – донёсся до них голос фотографа.

Ромуальд выдохнул, убрал ладонь с плеча Прим и произнёс так, словно только что избавился от дикого груза, под которым сгибался:

– Отлично.

Примроуз никак это заявление не прокомментировала, но в глазах её блеснул злой огонёк.

– Думаю, она могла догадаться, – заметил Илайя.

Ромуальд посмотрел на него, улыбнулся и произнёс:

– Честно? Мне плевать, что она обо мне подумает. Пусть догадывается. Нам от этого хуже не станет.

– Думаешь?

– Уверен.

Съёмка закончилась, и это, определённо, радовало.

Направляясь к выходу из здания, Ромуальд не удержался, воспользовался темнотой и тишиной коридора, по которому они проходили. Оттолкнул Илайю к стене, уперся ладонью в прохладную вертикальную поверхность, второй рукой стащил солнцезащитные очки, за которыми Илайя прятал глаза. Потянул дужку в рот на мгновение, а потом, отставив эту ладонь в сторону, наклонился и поцеловал Илайю. Не вымученным поцелуем, что был прежде, во время фотосессии, когда приходилось прикасаться к партнёрше, а вполне страстно и вдохновенно. Именно так, как хотелось ему тогда, во время этого постановочного мероприятия, не ограничиваясь одним сдержанным прикосновением, а ловя чужое дыхание, слыша тихие, намеренно приглушённые, чтобы не привлекать повышенного внимания, стоны. И с тем, с кем хотелось.

– Не самое подходящее место, как думаешь? – спросил, отстраняясь и пытаясь восстановить сбитое дыхание.

– Да, поехали домой, – отозвался Илайя, продолжая цепляться ладонью в воротник его джинсовой куртки.

– А как насчёт стандартной романтики?

– То есть?

– Свечи, ужин, вино… Какое, кстати, предпочитаешь?

– Я ещё не согласился, а ты уже решаешь, что мы будем пить?

– Но ты согласишься, правда?

– Правда.

– Так какое? Белое, розовое, красное?

– Красное. А сорт – на твой выбор.

– Отлично, – на губах вновь отпечатался кратковременный поцелуй, после чего Ромуальд оттолкнулся от стены и направился к выходу, предлагая Илайе последовать за ним.

Первое письмо пришло в тот момент, когда Илайя, стоя в прихожей, пытался стащить с себя кеды. Варварскому методу они поддаваться отказывались, потому пришлось наклоняться и развязывать шнурки. Телефон выскользнул из кармана и приземлился прямо на пол, благо, что там был мягкий ковёр, и ещё одно достижение технического прогресса не отправилось на свалку. Словно по заказу раздался характерный звук. Телефон оповестил о новом сообщении в электронной почте. Илайя подхватил сенсор в руку, чтобы ознакомиться с посланием. Ящик, с которого отправили послание, в его книгу контактов занесён не был, но догадаться, кому он принадлежит, труда не составило. Здесь даже метод дедукции применять не приходилось.

От кого: [email protected].

Кому: мне.

Как давно ты лижешь его член в попытке добиться высокого положения в обществе, грязная шлюшка?

Илайя несколько раз перечитал сообщение, хотя запомнил и мог слово в слово воспроизвести его ещё после первого ознакомления. Некоторое время он размышлял над тем, как поступить с посланием и стоит ли о нём вообще говорить. Определился с планом дальнейших действий и отправил пасквиль в корзину.

– Что там? – спросил Ромуальд, слышавший оповещение о новом письме.

– Спам-рассылка, – ответил Илайя, стараясь не думать о послании от Прим. – Просто спам-рассылка.

========== 43. ==========

Soundtrack: Blutengel – Not me (leave in silence); Blutengel – Bow down

Временами Илайю посещала мысль о цикличности собственной жизни. И это подозрение не было результатом разыгравшейся фантазии. Подобные выводы делались на основании реально существующих проблем.

Он старался всеми силами избегать длительных и несказанно утомительных размышлений об испытаниях, выпавших на его долю, о своеобразном катарсисе, через который приходилось проходить ради достижения конечных целей, но нет-нет, да и проскальзывало что-то подобное. Чаще всего – в моменты, когда телефон вновь привлекал внимание, оповещая о приёме нового сообщения, а в строке отправителя стоял определённый электронный адрес.

«Чёрная роза» жаждала восстановить справедливость, попутно выливая собственные негодования на голову более удачливого конкурента. В выражениях она не стеснялась, была в этом вопросе куда откровеннее предшественника и, хотя прямым текстом этого не говорила, но зарождалось подозрение, что она жаждет освобождения места в актёрском составе.

Плевать, кто займёт его место, главное, чтобы самого Илайи там больше не было. Он должен исчезнуть не только из театра, но и из жизни Ромуальда. Пожалуй, именно в этом и заключалась вся суть.

Примроуз хотела провернуть рокировку, занять место рядом с Ромуальдом, вновь светиться вместе с ним на обложках, но… Только с ним, без третьего лишнего. Принимать, как данность, что в этом трио – когда речь заходит не об игровом элементе, а о реалиях повседневной жизни – лишней является именно она, Прим отказывалась, продолжая обитать в мире собственной фантазии. А там всё, судя по письмам, было очень сложно. Илайя за время одностороннего общения успел свыкнуться с мыслью, что у коллеги в голове своя атмосфера, и она вряд ли сумеет посмотреть на происходящее с точки зрения реалиста, а не любителя утопий, в которых возможно абсолютно всё.

У Илайи не возникало сомнений в правдивости слов Ромуальда относительно его предпочтений. Он допускал мысль, что однажды Ромуальд способен увлечься девушкой, но на эту роль мог подобрать какую угодно кандидатуру, кроме уже знакомой ему Прим. Приступ собственной ревности, спровоцированный стараниями коллеги, казался далёким и во многом неоправданным.

Впрочем, ревность редко бывает разумной, намного чаще происходят случаи, во время которых она затмевает способность здраво размышлять, выдвигая на первый план эмоциональные переживания. И в этих переживаниях зачастую места логике не находится. Илайя почему-то был раньше уверен, что ему подобное поведение несвойственно, теперь получил возможность убедиться в правдивости обратного утверждения. Когда находится человек, к которому действительно испытываешь определённые чувства, равнодушным и сдержанным оставаться не получается. Однажды проснётся ревность, она даст о себе знать и не уснёт до тех пор, пока отношения не прикажут долго жить, превратившись из полыхающего пламени в тлеющие угольки.

Быть может, это было глупым желание, но Илайе хотелось, чтобы ревность продолжала жить внутри него, никуда не исчезая. Ему хотелось упиваться коктейлем из многогранных чувств, постоянно ловя себя на мысли, что он от своих отношений не устанет никогда. Ему хотелось чувств, включённых на максимум, чтобы они подхватывали вихрем и не позволяли вновь твёрдо стоять на земле, анализируя и превращаясь в равнодушного циника, которому наплевать на всё, что происходит в совместной жизни. Пока у него не появлялось поводов для сожаления о принятом решении. Он наслаждался переменами в личной жизни.

Но наслаждение могло быть куда сильнее, если бы не пасквильные письма, коими его постоянно закидывала Примроуз. Она именовала Илайю поочерёдно сучкой, шлюхой, блядью и подстилкой. Кажется, умудрялась получать от этого извращённое удовольствие, а при встречах улыбалась ядовито, всем своим видом показывая, насколько ненавидит того, с кем делит по необходимости сцену. Всё чаще Илайя ловил себя на мысли, что она жаждет какого-нибудь несчастного случая во время представления. Вроде того, что уже имел место быть на репетиции. Только финал она мечтала увидеть иной. Не пронзительный крик, разбитые стаканы и спасение, последовавшее за первыми двумя пунктами, а действительно трагедия, о которой напишут газеты, и верные поклонники будут скорбеть, принося корзины цветов на могилу невезучему актёру, не сумевшему вовремя отойти в сторону.

Они не разговаривали. Вообще. Теперь даже приветствиями не обменивались, но этого и не требовалось. Илайе с лихвой хватало электронных посланий, которыми леди забрасывала его. Пару раз он даже ответил ей, посоветовав пойти к чёрту и оттуда не возвращаться. Примроуз ничего не написала. Наверное, последовала примеру коллеги и отправила эти письма в корзину, чтобы через некоторое время вернуться к своему развлечению и вновь выставлять противника в неприглядном свете. Будто он должен был проникнуться собственной ничтожностью, а потом, напившись с горя, наложить на себя руки.

Ромуальду он ничего не говорил. Да, они теперь жили в одной квартире, проводили вместе немало времени, к тому же, Ромуальд сам говорил, что проблемы не следует носить в себе, можно разрешать их общими усилиями, тем не менее, Илайя не торопился посвящать его в свои переживания. О письмах актрисы он предпочитал умалчивать и старательно чистил историю каждый раз после продуктивного общения. Он не воспринимал идиотизм коллеги в качестве реальной угрозы, хотя, признаться откровенно, нередко испытывал желание спустить тупую суку с лестницы.

Отторжение, родившееся прежде, продолжало прогрессировать с каждым мгновением, с каждым сыгранным спектаклем, во время которого она прижималась к Ромуальду всё сильнее, всё откровеннее, даже бесстыднее. А потом тайком, с превосходством посматривала в сторону Илайи, будто старалась без слов произнести, что недолго ему осталось наслаждаться обществом Ромуальда, пройдёт немного времени, и она отберёт то, что ей причитается. На каком основании сделала эти выводы, оставалось для Илайи загадкой.

Стоя на лестнице, он говорил Ромуальду, что не станет бороться, но теперь понимал, что эти слова не имеют силы. К тому же, он говорил, что не будет ничего предпринимать при определённом стечении обстоятельств, если Ромуальд сам придёт к нему и скажет: отношения себя исчерпали, нет смысла сражаться за то, что угнетает обоих.

Здесь расклад представлялся иным. Отсутствие поводов для подозрений в неверности и чёткое понимание, что местная красавица, засветившаяся в паре представлений, но уже подхватившая вирус звёздной болезни, играет нечестно. Таких, как она, следовало осаживать по максимуму, не позволяя им идти по головам.

Она отзывалась о негласном сопернике, как о шлюхе, отказываясь посмотреть правде в глаза. Достаточно пару раз повернуться лицом к зеркалу, чтобы увидеть того, кто реально подходит под эту характеристику.

Её попытки откровенно навязаться и запрыгнуть на Ромуальда видели все, даже те, кого, казалось, ситуация совершенно не касается. Илайя не принимал участия в таких разговорах, но свидетелем их периодически становился. Стоя в курилке, девушки из массовки размышляли о том, насколько хватит терпения у Ромуальда, когда он сорвётся и не просто процедит сквозь зубы раздражённое «отъебись от меня», а распустит руки, прибегнув к насильственному методу.

Илайе тоже было любопытно это узнать, но он подозревал, что к рукоприкладству окажется склонен он, а не Ромуальд, потому что бесконечные письма с угрозами его больше не развлекали. Они бесили.

Прим не понимала откровенных намёков, не слышала чужих слов. Она решила получить Ромео в своё распоряжение, теперь вешалась на него при каждом удобном и неудобном случае, заслуживая от коллег прозвище жалкой тряпки, не имеющей понятия о самоуважении. Они во многом были правы.

Кроме жалости она не могла вызвать никаких чувств. Разве что отвращение.

При этом…

В глазах окружающих она выглядела дурой.

Илайя пытался поставить себя на место человека с подобным складом характера и понимал, что ощущения тупее никогда не испытывал. Он сам к себе проникался жалостью, смешанной с чувством гадливости, которое зашкаливало и заставляло кривиться от омерзения. Здесь все достоинства отходили на второй план. Актёрский талант, голос, красота? Они не имели значения, поскольку стирались и становились неразличимыми за тем блевотно-приторным отношением, которое пробуждалось в душе, стоило только увидеть ещё одну проваленную попытку.

Примроуз отказывалась принимать к сведению очевидное.

Она строила планы, мечтая о появлении цикличности в жизни не только Илайи, но и Ромуальда.

Трагедия с мистером Ормонтом.

Трагедия с мистером Аркеттом.

Только теперь в качестве утешителя выступит именно она, а не кто-то посторонний. Притом, что все окружающие понимали: на Прим Ромуальд посмотрит только в случае, если все остальные люди на земле вымрут окончательно и бесповоротно. Да и то – не факт, что посмотрит.

Вполне возможно, что при таком раскладе он не будет опасаться уголовного наказания и утопит её в море. Ну, или утопится сам, не желая соседствовать со столь неприятной ему личностью, не говоря уже о том, чтобы делить с ней постель и каким-то чудом получать наслаждение.

По сути, ей следовало вынести благодарность Илайе за то, что он продолжает хранить молчание и не показывает послания Ромуальду. Когда Илайя думал о подобных перспективах, ему вспоминался эпизод в прошлой квартире и свой сомнительный старт в сфере секса. Ромуальд, прилетевший к нему домой, злой и готовый разметать всё вокруг. Почему-то итог с Прим представлялся ему примерно таким же, с той лишь разницей, что секса между своим любовником и коллегой он не воображал. Понимал, что Ромуальд будет в ярости, но только выливаться она будет иными способами, не изнасилованием, но насилием.

И плевать ему будет на пол противника.

Хоть мужчина, хоть женщина.

Лучше не переходить ему дорогу и не стремиться отобрать то, чем и кем Ромуальд реально дорожил, потому что придётся заплатить за своеволие высокую цену.

Мюзикл продолжал привлекать к себе внимание. Уходя на перерыв, можно было не опасаться за дальнейшую судьбу постановки. Она обещала вернуться в следующем сезоне, стабильно пользуясь спросом.

Успехи на профессиональном поприще близко соседствовали с трагедиями личного характера. Напряжение, возникшее между актёрами, сначала не столь бросалось в глаза, маскируясь под лёгкие разногласия, но постепенно всё чаще стали прорываться на поверхность неаппетитные подробности.

И только Илайя продолжал хранить молчание, всё ещё надеясь на благоразумие со стороны Примроуз.

Она не собиралась останавливаться на достигнутом, она превратилась в одержимую фанатичку, вроде тех, что готовы раствориться в другом человеке, окончательно потерять себя, стать частью его. И самое отвратное было в том, что это даже любовью не оправдывалось, потому что особой любви там не было. Её там не было вообще. Только стремление пробиться наверх, привязав к себе Ромуальда любым из возможных способов. Шантаж, обещания наложить на себя руки, если он не ответит взаимностью, попытка хоть как-то уложить его в одну с собой кровать, а потом продемонстрировать тест на беременность с двумя полосками и заявить, что он обязан жениться.

Она не замечала, как Ромуальд над ней смеялся. Она зажимала уши, когда он называл её жалкой дурой. Она вновь и вновь к нему лезла, будто не видела, насколько обреченной оказалась её идея завоевания мира. Или что она там собиралась завоевывать и ставить на колени?

Вместо того чтобы успокоиться и по-настоящему влюбиться в человека, способного ответить взаимностью, она продолжала строить планы на Ромуальда и ненавидеть Илайю, желая ему смерти. Причём это не было громкими словами, брошенными в пустоту для красочности и эмоциональности. Это был текст одного из её посланий, который, собственно, и способствовал стремительному развитию событий.

Всё закрутилось так стремительно, что голова шла кругом.

Им с Ромуальдом до сих вполне удавалось скрывать отношения от широкой общественности, не привлекая к себе повышенного внимания. Признаться, они и не стремились нести это знание в массы, всем и каждому демонстрируя то, что связывало их вместе. Они не лизались, останавливаясь на каждом углу, не запирались надолго в гримёрной комнате, не стремились обниматься, стоя за кулисами. Единственное, что они могли себе позволить – кратковременный поцелуй удачи перед каждым новым спектаклем, когда губы соприкасались на мгновение, будто каждый из них прихватывал верхушку мороженого. Мимолётно, чтобы не увлечься и не выйти на сцену с припухшими губами, вызывая определённые подозрения у наиболее наблюдательных людей, независимо от того, коллеги это будут или же зрители, сидящие не слишком далеко от сцены, потому имеющие возможность увидеть многое. Слишком многое.

История этих отношений не выливалась на страницы газет и журналов, не облетала интернет и не вызывала волну скандалов. Пожалуй, единственной посторонней, посвящённой в тайну, оставалась Примроуз. Да и то, обо всём она узнала случайно, обратив внимание на действия Ромуальда во время фотосессии, когда он предпочёл держать за руку Илайю, а не обнимать девичью талию.

Смертельное оскорбление, требующее отмщения, едва ли не кровной мести.

Наверное, именно так воспринимала и оценивала происходящее сама мисс Флеминг.

Из родственников Ромуальда в тайну его новых отношений была посвящена только Челси. Родители то ли не проявляли интереса, то ли реально ничего не замечали. Челси не знала ответа на этот вопрос, просто приходила к определённому выводу: отец и мать не в курсе, что у их сына новая любовь, совместный быт и прочие радости отношений. Она не торопилась открывать им глаза на происходящее, напоминая о своём ученике, умудрившемся перетянуть внимание Ромео на себя, и не просто перетянуть, а крепко-накрепко привязать.

Он не пытался, само получилось.

Однако стоило признать, что рациональное зерно в этом было. А ещё то, что она изначально предполагала нечто подобное. Не хотела сознаваться, но периодически ловила себя на мысли, что Ромуальд может обратить внимание на своего напарника по сцене и вообще…

Признаваться в обдумывании и реализации таких планов было сложнее, нежели в том, что она рассчитывала исключительно на личностное противостояние.

Она не протестовала, поняв, что Ромуальд вновь с головой погрузился в отношения, не кривилась и не пыталась наставить брата на путь истинный. Она предпочитала, в принципе, в отношения его не лезть, оставаясь в стороне, занимаясь своими собственными проблемами. Преимущественно, конечно, в деловой сфере. На мужа и сына она не жаловалась, хотя, как и в любой семье, периодически у них возникали трения. Но они не переходили в категорию «критично», оставаясь где-то на уровне «со всеми бывает, разрешается почти моментально».

Илайе не хотелось превращаться в сплетника и рассказывать о своих неприятностях Челси. Отношения, исторически сложившиеся между ними, тоже не особо располагали к откровенности, они держались преимущественно на рабочих вопросах. Илайя не стремился превращаться в «подружку» для сестры своего бой-френда, Челси от него ничего подобного не ждала, понимая, что со стороны всё будет выглядеть довольно странно.

Они общались, этого было достаточно.

Тем не менее, один из рабочих визитов она решила перевести на иной уровень и пригласила Илайю на ужин, без Ромуальда.

Он удивился, но вида не подал, попутно прикидывая, что может вообще способствовать такому повороту. Предложение принял.

С первых секунд стало понятно, что это никак не дружеская вылазка и уж тем более не свидание, а нечто такое… Он не представлял, как лучше описать происходящее, разрываясь между деловыми отношениями и родственной заботой. Странное сочетание, но иначе охарактеризовать сложившуюся ситуацию не получалось. Илайя терялся в догадках, Челси предпочитала помалкивать до определённого момента. Ровно до тех пор, пока не опустилась на стул, не сделала несколько глотков красного вина и не посмотрела пристально, с интересом, будто душу наизнанку вывернуть собиралась.