Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 53 страниц)
Его ровным счётом не волновало, чем именно он будет заниматься. Хоть книгу писать, хоть картину лентами вышивать, последнее, впрочем, казалось сомнительной перспективой, поскольку для столь кропотливого дела Ромуальду не хватило бы усидчивости. Тем не менее, он чувствовал в себе невероятный подъём душевных сил и хотел, чтобы это ощущение никогда не заканчивалось, продолжая сопровождать его на жизненном пути. Он чувствовал, что просыпается от длительного сна, стряхивает с себя ту невыносимую тяжесть, давившую прежде на плечи, и начинает вновь искать в мире множество положительных черт. Он отыскивает прекрасное в обыденном. Он хочет двигаться вперёд и вряд ли найдётся тот, кто сумеет остановить его на пути познания и саморазвития.
Кисть замерла в паре сантиметров от кожи, ресницы дрогнули, веки приподнялись. А губы тронула улыбка.
– Доброе утро.
– Привет, – улыбнулся Ромуальд, продолжая сжимать кисть в руках.
Не удержался и вновь пощекотал ею шею, проведя по коже волнообразными движениями.
– Что ты делаешь?
– Пишу самую прекрасную из своих картин.
– Так уж и прекрасную, – хмыкнул Илайя, присаживаясь и запуская ладонь в волосы.
Они, как обычно, спадали на лицо, пришлось отбросить прядь назад. После сна на полу в ворохе этого барахла болели, кажется, все кости. На кресле с почётом и комфортом устроился ноутбук Ромуальда, всё остальное пространство напоминало собой одну большую свалку, с той разницей, что вещи все были новыми и утилизации не подлежали, их только предстояло использовать по назначению.
– Да, – коротко ответил Ромуальд, не тратя время на проникновенные речи, относительно внешнего вида всех людей по утрам и собственного восприятия подобного явления.
Он отложил кисточку в сторону и поднялся на ноги.
– Хочешь кофе?
– Кофе? – повторил Илайя мечтательно, словно уже сейчас пробовал напиток на вкус. – Это было бы здорово. Окажись кровать немного мягче, утро получилось бы не просто хорошим, а отличным.
– Из еды в холодильнике ничего нет, – произнёс Ромуальд, подавая Илайе чашку с кофе и вновь присаживаясь на пол. – Если хочешь, можем куда-нибудь пойти и позавтракать там. Тем более, что здесь к готовке обстановка мало располагает.
– Позже. Пока мне хватит кофе.
– И конфеты. Держи.
Ромуальд бросил Илайе белую упаковку.
– Вообще отлично.
Откусывая немного, он зажмурился от удовольствия.
– В детстве они были для меня символом праздника и самым любимым десертом. Не могу сказать, что нереально обожаю сладкое, но они мне всегда нравились.
За то время, что Ромуальд забавлялся с кистью, кофе остыть не успел, потому во вкусовых качествах практически ничего не потерял. Не обжигающе горячий, но и не еле тёплый. В самый раз. О фарфор можно было согревать ладони, попутно наслаждаясь запахом напитка. Пусть даже он целиком состоял из разного рода ароматизаторов, а с настоящим кофе имел мало общего.
Взгляд Ромуальда скользнул по упаковке конфеты. Красная ленточка, изображенная на белом фантике, не давала ему покоя, вновь вернув к несколько отодвинутым на задний план фантазиям о связанных руках. Он, правда, сомневался, что его самого подобное положение вещей удовлетворит. Ему нравилось получать отклик на собственные действия, ощущать прикосновения и объятия. Но красные ленты…
Красные ленты будоражили его сознание не меньше чёрных кружев.
Просто так, в качестве эксперимента.
– Чем спровоцировано столь мечтательное выражение лица? – спросил Илайя, делая несколько маленьких глоточков.
– Красными лентами, – произнёс Ромуальд, решив, что увиливать от ответа достаточно глупо.
Рано или поздно он всё равно расколется и признается, чего хотел. Так пусть это произойдёт прямо сейчас.
– Продолжай, – попросил Илайя, не возмутившись, а, похоже, всерьёз заинтересовавшись.
Он примерно представлял направление мыслей, и оно ему действительно виделось интересным, особенно в контексте происшествия с повязкой. Когда ему по электронной почте передали это послание, он несколько удивился, немного насторожился, но по мере длительного наблюдения всё сильнее проникался, понимая, что разделяет желания Ромуальда. Они вполне безобидны, но…
– Это возбуждает, – произнёс, неосознанно облизнувшись.
А, может, и вполне осознанно.
– На твоих запястьях, – добавил Ромуальд.
– Да?
– Ленты тонкие в сравнении с повязкой, атласные, гладкие. Единственное, что на тебе надето – это ленты на запястьях, соединённых между собой. Но больше тебе ничего не требуется. Правда…
– Да?
– Можно добавить ещё кое-что.
– Да?
– Плётку или стек, – заметил Ромуальд.
– Хочешь меня избить? – спросил Илайя, перестав ограничиваться в выражении эмоций единственным словом.
– Нет. Избивать я никого не планировал.
– Но ведь плеть для того и предназначена? Разве нет? И стек – не такая уж безобидная вещь.
– Зависит от того, в чьи руки попадёт. И как владелец ими распорядится.
– Да? – вновь произнёс Илайя, что прозвучало вполне доходчиво, как предложение продолжать.
– Просто провести ими по обнажённой коже, не размахиваясь и припечатывая со всей силы, не оставляя кровавые полосы. Пожалуй, стек подошёл бы нам лучше плети. Я не представляю, что буду с ней делать, а с ним – вполне. Вдоль позвоночника вверх и вниз, несколько раз, вызывая мурашки на коже, заставляя тебя кусать губы и дышать учащённо, пробуждая всё усиливающееся желание, не позволяя при этом от него избавиться. Ты не сможешь к себе прикоснуться, возненавидишь мерзкие ленточки, которыми связаны запястья, и с губ сорвётся стон, больше похожий на просьбу или на скулёж. Ты вновь прикусишь губу, надеясь, что эта мимолётная слабость осталась незамеченной. Это может продолжаться бесконечно. Во всяком случае, тебе будет казаться, что ты больше никогда так не сделаешь, ни слова, ни звука. Однако…
Илайя посмотрел на него, чуть склонив голову набок, отчего волосы вновь рассыпались по плечам. Несколько тех самых лучей, белых, преломлённых материалом шторы, скользнули по прядям. Ромуальду показалось, что они отливают золотом. Иногда на ум напрашивались сами собой подобные ассоциации.
– У тебя, оказывается, всё наперёд продумано.
– Да, – улыбнулся Ромуальд.
– А как насчёт соображений относительно собственных ощущений?
– Это сложно передать словами.
– Почему?
– Потому что лучше однажды увидеть в реальности, а не довольствоваться рассказами.
– И чего же ты хочешь?
– Честно?
– По возможности.
Ромуальд поставил пустую чашку непосредственно на крышку ноутбука, не тратя время, чтобы подняться и отнести посуду на кухню. Илайя протянул ему свою чашку. В наступившей тишине был слышен звук от соприкосновения одной чашки о другую.
– Чего я хочу? – протянул Ромуальд, повторяя вопрос собеседника. – Хочу, чтобы у тебя при мыслях обо мне темнело в глазах.
– И коленки тряслись? – усмехнулся Илайя.
– Не обязательно.
– Нравится иметь в руках власть?
– Не без этого.
– Над женщинами и над мужчинами? Или только над мужчинами?
– Над тобой.
– Исключительно?
– Да.
– Безграничную? Наденешь на меня ошейник?
– Нет. Не подавление воли и не дрессировка. Вариант с лентами – чистый эксперимент. Озвученное желание относительно темноты в глазах никак не связано с лентами. Двусмысленно звучит, правда? Просто…
– Что?
– Мне было бы приятно знать, что нечто подобное происходит не только со мной.
– А у тебя темнеет в глазах при мыслях обо мне?
– Да, – ответил Ромуальд.
– Да, – выдохнул Илайя, не задавая больше вопросов и не провоцируя продолжение диалога.
Вместо этого подобрался ближе к Ромуальду, упёрся коленями в пол, положил ладонь на щёку. Несколько секунд пристально смотрел Ромуальду в глаза, словно пытался увидеть там обещанную в словах темноту. Губы вновь сложились в улыбку, но не торжествующую, присущую победителям, достигшим цели, но при этом не приложившим особых усилий для получения результата. Она не походила на насмешку и безмолвное заявление в стиле «теперь ты в моей власти, и я обязательно этим воспользуюсь, выпив из тебя все соки».
Его улыбка была искренней, а губы вновь хранили привкус кофейной пенки, которую Ромуальд с них слизывал, стремительно меняя положение. Всего пара секунд на то, чтобы оказаться сверху, упереться ладонью в твёрдую поверхность, второй рукой провести по щеке, продолжая смотреть в глаза напротив.
Илайя потянул замок на своей толстовке, расстёгивая её до конца. Вновь обнял Ромуальда за шею, притягивая к себе. Ладонь провела по шее, спустилась на плечо и прошлась по краю футболки.
О, да.
Ромуальд готов был раз за разом повторять свои слова. Но говорить было не обязательно, потому что на лице эмоции прочитывались моментально, если внимательно присмотреться. Да и если не присматриваться, всё равно ясно и понятно.
Он расстегнул пуговицу на джинсах, цепляя жёсткую ткань, потянул вниз, попутно прихватив край нижнего белья, чтобы снять всё одновременно. Слегка, будто нечаянно, а не намеренно коснулся костяшками пальцев возбуждённого члена, собирая выступившую смазку.
Илайя выгнулся, стараясь продлить этот контакт, не позволить ласкающей руке стремительно исчезнуть. Ромуальд ухмыльнулся, поднося к губам испачканные пальцы, между которыми можно было заметить тонкую нить смазки, и медленно проводя по ним языком, облизывая, но продолжая сохранять спокойное выражение лица.
Никаких насмешек. Только глаза его сейчас были потемневшими, а дыхание – уже не столь ровным, как прежде.
«Тебя хочется развращать», – прозвучал голос Ромуальда из воспоминаний.
«У тебя это отлично получается», – подумал Илайя, обхватывая его за талию длинными ногами, обтянутыми джинсовой тканью, и выдыхая приглушённо, когда прикосновения вернулись и стали иными, уже не столь сдержанными, замаскированными под случайные, а выверенными, точными и выносящими мозг.
«А тебе стоит придумать иное желание, Ромео. Бессмысленно тратить их на то, что имеешь и чего достиг. Ты хочешь, чтобы у меня при мыслях о тебе темнело в глазах. Но у меня… уже темнеет».
Комментарий к 39.
«Шкала Кинси» – попытка измерить сексуальную ориентацию людей по шкале от нуля (исключительно гетеросексуальная ориентация) до 6 (исключительно гомосексуальная ориентация).
========== 40. ==========
Soundtrack: The Birthday Massacre – Happy birthday; Blutengel – Willst Du?
К торжественным мероприятиям Илайя, помня опыт прошлых лет, относился с недоверием и без особого интереса, поскольку детские годы были ознаменованы не лучшими образцами сценариев для проведения праздников.
Пока другим детям устраивали сюрпризы, приглашая в дом друзей, пекли торты и с самого утра начинали петь стандартную песенку, состоящую всего из пары строк, Илайе предлагалось позабыть о дне своего появления на свет.
Значения этому празднику придавали ровно столько же, сколько и дням рождения кошки, собаки, любого другого домашнего питомца, не пользующегося у хозяев особой любовью.
Приятелей приглашать не разрешалось, поскольку тётка продолжала напирать на закономерность своих умозаключений о непременном будущем за колючей проволокой.
– Не хватало только, чтобы они из нашего дома ценные вещи вынесли.
Илайя спросил однажды, получил подобный ответ и больше не рисковал. Знал, что тётка мнения не меняет.
Наверное, стоило порадоваться, что всё так получилось. Его и мать не особо баловала. Когда они жили вместе, особых торжеств никто не практиковал. Для Рут этот день был таким же, как сотни других дней. Она не готовила заранее торт, не вносила его в спальню, предварительно расставив на поверхности праздничного лакомства свечи. Не зажигала их и не предлагала загадать желание. Всем давно известно, что они никогда не сбываются, равно как и те, что люди наивно доверяют падающим звёздам. Тем не менее, это было приятно – представлять, что однажды нечто подобное случится с ним. Слушая вполуха одноклассников и одноклассниц, делившихся подробностями своих личных праздников, Илайя с грустью думал, что его лишили столь важного жизненного аспекта, как вера в чудо в детском возрасте.
Санта-Клаус не приносил ему подарков, истории о рождественских эльфах не звучали в их доме, на день рождения приходилось сидеть в своей комнате и читать книжки, поскольку иных развлечений не предвиделось. Разве что… Стоять у окна и с жадностью ловить отблески чужого праздника. Смотреть, как взмывают вверх фейерверки, звучит музыка, дети бегают по лужайке, добывая себе конфеты.
С одной из соседских девочек его разделяло несколько часов. Они родились в один день, а потому логично, что праздновали тоже одновременно.
Правильнее сказать, что она праздновала, а Илайя чувствовал себя ничтожеством, лишённым детских радостей.
Его раздражала музыка, его бесили зефирно-воздушные платьица, в коих щеголяла именинница, её меткость и умение разбивать пиньяту. А ещё то, что они никогда не общались, а потому приглашений Илайя не получал. Он даже не мог отхватить себе кусочек чужого праздника и посчитать его своим.
Разве что в качестве наблюдателя.
Став более или менее взрослым, он сам уже не придавал значения этой календарной дате. Она ничего не значила. Разве что следующий год должен был привнести небольшое количество изменений в жизнь.
Двадцать один год. Примите поздравления. Вы теперь совершеннолетний.
Надо сказать, что Илайя уже несколько лет как будто жил в этом возрасте, проникнувшись мысленной установкой о самостоятельности и независимости. Потому не видел различий между двадцатым и двадцать первым днём рождения. Он знал, что никому из своих коллег не скажет о грядущем событии, не потащит их за собой в любое из заведений развлекательного толка, не приведёт домой и не станет изображать гостеприимного хозяина, скользящего бесшумно по полу с бутылкой шампанского в руках.
Он не занимался планированием грядущего праздника, да и практически не вспоминал о нём, придерживаясь традиций прошлых лет.
График дел не способствовал проведению торжественных мероприятий. Этот вечер Илайе вновь предстояло провести на сцене, как и всем остальным актёрам мюзикла. Приехав в театр за несколько часов до начала представления, Илайя обосновался в гримёрной комнате, постаравшись убедить себя, что о его дне рождения никто не знает и не помнит. Помнить особо было некому, разве что Ромуальду, спросившему его об этом несколько недель назад. Но Ромео не сбрасывал с утра пораньше романтические сообщения, не заваливал личные сообщения в фейсбуке стикерами с изображением сердечек. Возможно, помнил, в каком ключе Илайя отозвался о своём персональном празднике, добавив, что его единственная традиция, от которой он практически никогда не отступает – это не праздновать в принципе.
Разумеется, он пробовал прежде от неё отступить, но особого удовлетворения это не принесло. Магия, присущая этому моменту в детстве, испарилась, да так и не появилась больше. Всё виделось нелепым. И прогулка по городу с приятелями, и пиво в жестяных банках, купленное и распитое вроде бы по поводу праздника, но не принесшее с собой соответствующего настроения.
При желании можно было представить всё, как спонтанный пикник, закрыв глаза на то, что кроме пива ничего не было, да и то покупалось не собственноручно, а с помощью старших братьев или сестёр.
Атмосфера не располагала.
Пока другие сидели и наслаждались происходящим, ну, или делали вид, что наслаждаются, Илайя продолжал напрягать компанию выражением своего лица. Ни тени улыбки, ни хотя бы радостного блеска в глазах.
Илайя чуть кривился, когда приятели раскуривали сигареты, то тут, то там вспыхивали огоньки зажигалок, а в воздухе повисал дымок, после чего откровенно тащило табаком. Его запахом пропитывались волосы и одежда, что не могло не стать ещё одним поводом для скандала, спровоцированного Агатой.
У Илайи день рождения ассоциировался, в первую очередь, с пивными банками, сплющенными и пинаемыми вместо мячика в попытке организовать игру в европейский футбол, вкусами фруктовой жвачки и всё того же пива на языке, сдобренный сигаретным дымом, оседающим на одежде.
Он не пытался придумывать отговорки, не заявлял с бравадой в голосе, что сидел у костра, потому одежда пахнет дымом. Он честно говорил, что в компании есть люди курящие. Нет, он к ним не относится.
Агата кривилась и не упускала возможности заметить, что племянник её за идиотку держит. Несколько раз устраивала обыски в его комнате, но вряд ли нашла что-то интересное для себя, способное подтвердить подозрения и опровергнуть слова потенциального преступника.
Если ей действительно хотелось найти что-то, следовало слегка изменить траекторию и завернуть в комнату дочери. Там бы она нашла и сигареты, и презервативы, и, возможно, несколько косяков, коими не брезговали ухажёры кузины.
Может, и сама кузина пробовала.
Илайя поручиться на сто процентов не мог, потому обвинениями не бросался. В ситуации с кузиной всё шло в соотношении пятьдесят на пятьдесят. А вот с одним из «посетителей» кузины доводилось сталкиваться в момент, когда он, сидя на кухне со столь гордым видом, будто является здесь полноправным хозяином, а не гостем на пару часов, раскуривал очередную самокрутку.
Почему-то это Агату не напрягало, ну, или она делала вид, что не замечает странноватого запаха на кухне.
В общем и целом, о днях рождения у Илайи сложилось не самое приятное впечатление, потому особого предвкушения не было, список подарков он не составлял и виш-лист на странице в фейсбуке не вывешивал.
Более того, даже дату рождения там не проставлял, чтобы никому о своём маленьком юбилее не напоминать. Достаточно было знать, что теперь он повзрослел на год по документам и на все десять в эмоциональном плане.
С момента премьеры прошло приличное количество времени, за это время Илайя так и не изменил решение, продолжая избегать общения с матерью и тёткой. Он понял свой промах, когда, открыв приложение скайпа, наткнулся на мать в онлайне, и она соизволила ему позвонить. Он не ответил, сбросив звонок в первую же секунду. Она написала сообщение, он в ответ заявил, что не хочет разговаривать. Рут не стала спорить. И не прислала тех слов, которых он втайне ждал. Она не подумала извиниться перед сыном за своё молчание и за обличительную речь со стороны Фрэда. Тем самым, дала понять, что в данном вопросе солидарна с мужем. Считает попадание сына в основной состав – результатом активной работы ртом, но не в том смысле, что поёт он хорошо, а в том, что успел в своё время предложить интимные услуги нужным людям. Они же – какая неожиданность! – согласились, не став разбрасываться ценными кадрами.
Илайя нередко думал об этом. И понимал, что будь всё сказанное правдой, его бы это задело меньше, чем сейчас, когда он знал правду о себе и своих методах прохождения в состав мюзикла. Когда на его плече красовался побледневший шрам, и такая же мерзость имелась на шее. Он вспоминал боль от тех ранений и приходил к выводу, что физические страдания занимали его меньше, чем слова родственников. Потому-то он старался о них не вспоминать и более не поддерживал общение, основательно забив на скайп и предпочитая общаться с нужными и важными в его жизни людьми посредством телефонных звонков.
Впрочем, особенно широким этот круг не был. Постоянно Илайя поддерживал связь разве что с Челси. И, разумеется, с Ромуальдом.
Илайя бросил взгляд в сторону зеркала, отмечая, что слегка покраснел, вспоминая эпопею с ремонтом, фантазии Ромуальда относительно красных лент и стека, которым можно провести по обнажённой коже. И совместное утро, слова о любви к власти, о темноте в глазах, приглушённый шёпот и прикосновения языка, вылизывавшего подставленную шею. И хруст разорванной упаковки, и тонкий, но плотный латекс, и собственные недвусмысленные реакции на происходящее. И пальцы, прикоснувшиеся к губам; Илайя позволил засунуть их себе в рот, чувствуя, как они становятся мокрыми и достают глубоко, но не провоцируя тошноту, а просто позволяя ему попробовать сымитировать своими действиями минет. Слюна текла по подбородку, Илайя закрывал глаза, Ромуальд наблюдал за этим и ловил все оттенки эмоций, отражённых на лице.
Приглушённое «хочу тебя», перетекающее из одного рта в другой, оседающее на губах и запечатанное поцелуем.
Асексуальный и достаточно скромный, несмотря на работу в секс-шопе, парень, коим Илайя считал себя прежде, оказался не совсем верным образом, не той формулировкой, под которую он мог себя подогнать. Он нередко вспоминал интервью, в ходе которого заявил о своей асексуальности. Тогда подобное высказывание спасло его от дополнительных расспросов. Теперь же… Он не сомневался, что рано или поздно появятся статьи, затрагивающие их отношения с Ромуальдом. Возможно, там промелькнут лишь намёки, возможно, будет откровенная попытка поймать актёров на горячем и реальный компромат. Почему-то его это совершенно не пугало и не заставляло отчаянно нервничать, как могло быть несколько недель, а то и месяцев назад.
Напишут? Пусть. Ему нет дела до заметок на страницах газет. Он занят реальностью, а не тем, что рожают от скуки журналисты, желающие получить в распоряжение очередную сенсацию.
Идея с совместным проживанием окончательно захватила его мысли. Рано или поздно это должно было просочиться в прессу. Он ведь не будет возвращаться домой исключительно под покровом ночи, а потом долго бродить под стенами в поисках чёрного хода, чтобы проскочить незамеченным. Он будет ходить через центральный вход. Плевать, что подумают окружающие.
Илайя больше не испытывал страха перед этой перспективой, но пока не знал, кого именно стоит благодарить за перемены в мировоззрении. То ли Ромуальда, методично подталкивающего к такому решению, то ли родственников, не постеснявшихся в выражениях, в попытке сравнять его с плинтусом, окончательно сводя самооценку к нулю. Вместо этого они заставили его иначе посмотреть на многие события жизни и перестать бояться принятия тех или иных решений.
Ремонт временно находился в стадии покоя.
Времени катастрофически не хватало, репетиции вновь отнимали время, к некоторым песням решено было выпустить официальные клипы. Разумеется, сниматься там предписывалось актёрам основного состава, а не их дублёрам. Вообще-то Челси неоднократно подчёркивала в своих речах, что все актёры одинаково важны, но факт оставался фактом. Лицами постановки всё равно оставались Ромуальд, Илайя и Примроуз. Последняя, правда, оставалась в тени мужчин. Повышенный интерес со стороны СМИ оказался направлен в их сторону.
Их приглашали в эфир многочисленные программы, журналисты просили об интервью, но добивались поставленной цели единицы. Плотный график не способствовал постоянному кривлянию перед камерой и рассуждениям о том или ином явлении, предложенном журналистом. Большинство интервью проходило в телеграфном стиле, максимум вопросов за минимум времени, несколько развлекательных программ появление в которых формировало имидж артистов, близких к народу, а не только рассуждающих возвышенным тоном о концептуальности того или иного явления.
Теперь, в отличие от первой пресс-конференции, от Илайи и Ромуальда никто не требовал чёткого соблюдения выбранного имиджа, им разрешили самостоятельно выбирать одежду. Ромуальд отказался от амплуа дерзкого школьника, навязанного извне. Илайя последовал его примеру. Их дуэт, мелькавший то тут, то там, кажется, набирал популярность. В интернете шло некое соревнование и очередные попытки поклонников выяснить, кто же из актёров лучше. Голосования, темы для обсуждения. У Ромуальда появились свои фанаты, признавшие, что он поёт не хуже Джулиана Ормонта, хотя раньше многие считали его бесталанным, способным только на привлечение к себе внимания за счёт приятной внешности, не роковой и сногсшибательной, но с чертовщинкой. Ну, и за счёт происхождения, конечно, тоже. Вопрос о его вокальных данных был снят с повестки дня.
У Илайи тоже появился круг почитателей.
Кровавой битвы между коалициями не произошло. Они оказались на редкость миролюбивыми, если вычеркнуть совсем уж неадекватных пользователей сети, потому признавали наличие таланта у обоих актёров, иногда замечая, что тембр голоса у них чем-то схож. На первых порах реально их перепутать между собой, только вслушавшись, становится ясно, что поют разные люди. Впрочем, во время их коронного номера, того самого, с танцем между столами, это только играло обоим исполнителям на руку, потому что становилось понятно – тандем вышел шикарным. Они не забивают друг друга, перетягивая одеяло на себя, а гармонично сочетаются в этом взаимодействии.
Клипы почти полностью повторяли концепцию своих сценических декораций, только снимать предписывалось непосредственно в городе, а не в театральном помещении. Та же хореография, тот же сценарий, только оформление иное. Идея, пришедшая на ум всё тому же тандему, была вынесена на повестку дня, проще говоря, Ромуальд поделился с сестрой наработками, появившимися у них с Илайей во время обсуждения сценических образов.
Илайя помнил, что они тогда лежали на диване в гостиной и пытались создать свой собственный сценарий. На сюжетные ходы не замахивались, просто экспериментировали с эпохами, стилями и почему-то особо зацепились за фильмы в жанре нуар с их шиком и мрачностью. Отчаянно хотелось вплести в канву сюжета двадцатые годы прошлого столетия, жемчужное ожерелье на шее дамы, шикарный костюм на Ромуальде. Себя Илайя представлял в чёрной шляпе, с пистолетом в одной руке и со стаканом виски в другом. Богемный шик прошлых лет. Действительно шик, а не та чушь, что теперь выбивается на первый план.
Впрочем, такое оформление они создали исключительно для своей песни в дуэте. Ромуальд почему-то был уверен, что Челси скривится и скажет, что они накреативили какую-то ерунду, которую при желании на голову не натянешь. Вопреки ожиданиям, она улыбнулась и произнесла всего одно слово. Круто. После чего решила, что этот клип будет снят именно в таком формате, и слово своё сдерживала. Тандем непрофессиональных сценаристов получил признание со стороны продюсера.
Финал клипа позволял понять, как так получилось, что героев занесло в прошлый век и позволило им окунуться в мир мафиози. В финале камера показывала их обоих, сидящих в баре. Илайя забрасывал ноги на стол, и грыз ручку. Рядом валялись исписанные листы и смятая бумага.
Единственное, что оставалось от придуманной жизни – это стаканы с виски и шляпа, в которой щеголял Илайя. Первоначально хотели от аксессуара отказаться, но Аркетт в ней выглядел очень привлекательно, и Челси пришла к выводу, что чем больше в клипе красивых кадров, тем лучше.
Сниматься в клипах оказалось не так уж сложно. Пожалуй, работа над ними шла даже продуктивнее, нежели в своё время над мюзиклом. Никаких проволочек, никаких трудностей. Всё в установленные сроки, а на выходе – несколько мини-фильмов, способных тягаться с иными представителями кинематографа. На другие Челси просто не соглашалась.
От мыслей о событиях прошедших недель Илайю отвлёк стук двери и появление на пороге гримёрки Ромуальда.
Увидев партнёра по сцене, он улыбнулся. Приблизился и, наклонившись, поцеловал, заменив стандартное приветствие на нечто более приятное. Илайя вцепился в воротник его куртки, сжав пальцы на лёгкой ткани, прихватывая губами губы Ромуальда.
От него пахло нарциссами, немного озоном и чем-то прохладно-льдистым, освежающим. Этот аромат хотелось прочувствовать, ощутив его каждой клеточкой тела, утонуть в нём на время. А, может, навсегда.
– У меня есть для тебя сюрприз, – произнёс Ромуальд.
– Ты всё-таки…
– Я помню, что ты не любишь день своего рождения, но вдруг.
– Что?
– Не откажешься составить мне компанию на праздновании кое-чего?
– Чего именно?
Ромуальд вновь улыбнулся, запустил ладонь в карман, а после продемонстрировал Илайе раскрытую ладонь. Илайя моментально узнал этот ключ и едва не открыл от удивления рот. Он пребывал в твёрдой уверенности, что их с Ромуальдом начинание временно находится в кризисе, раз уж не получается урвать несколько минут, а лучше часов на появление там и доведение ремонта до логического финала. Общими усилиями они сделали большую часть, но тотальная занятость в последующие дни не позволяла сосредоточиться на мелких деталях. Во всяком случае, Илайя думал, что ремонт находится в коме, но по всему выходило, что Ромуальд доделывал всё в одиночестве, старательно охраняя тайну и не позволяя Илайе заподозрить что-то неладное.
Если так, то оставалось только догадываться, когда он спал. И сколько часов на это уходило.
– Ромео…
– Да?
– Ты ставишь меня в неловкое положение. Мне стыдно.
– По поводу?
– Тебе пришлось доделывать всё в одиночестве.
– Признаться, я вообще не планировал втягивать тебя в это мероприятие. Собирался показать уже готовый результат. Надеюсь, комплекс вины, проснувшийся и активно поедающий тебя изнутри, не поспособствует отказу? Мне хочется отпраздновать момент появления у нас совместного жилья. Мне хочется, чтобы мы провели этот вечер вместе. И тысячи других – тоже, но…
– Этот особенный?
– Несомненно.
– Только ни слова о дне моего рождения.
– Ни слова, – заверил Ромуальд, хотя неизменно приходил к мысли, что рано или поздно сумеет изменить мнение Илайи о сути праздника и подход к тому, как этот день следует проводить. – Просто вечеринка на двоих, никого, кроме нас.
– А в программе?
– Красные ленты. Стек. Моя рубашка на тебе. Шампанское, слизанное с твоих губ. Роскошная кровать. Роскошный парень…
– Это ты о себе?
– Вообще-то подразумевал тебя, но засчитаю вопрос в качестве комплимента в свой адрес, – выдохнул Ромуальд, сжимая зубами кончик чуть заалевшего уха. – Обожаю вгонять тебя в краску. Это так мило.
– Если ты продолжишь в том же духе, я отдамся тебе прямо здесь, не дожидаясь вечеринки на двоих, – произнёс Илайя, стараясь говорить столь же тихо, как и собеседник.
– Похоже, тебе тоже нравится ставить меня в тупик своими высказываниями.
– Не без этого.
Илайя сложил руки лодочкой, позволяя ключу соскользнуть в них с ладони Ромуальда, а, получив, желаемое, положил его в карман рюкзака.
Согласно первоначальному плану, после спектакля они не собирались пересекаться, желая сохранить атмосферу неизвестности и непредсказуемости. К тому же, Ромуальда вновь задержал разговор с партнёршей по сцене.
С каждым днём она проявляла всё больше внимания к его персоне. Это порядком раздражало, но Илайя продолжал удерживать эмоции под контролем, хотя бы потому, что ничего не мог возразить в ответ на замечание о том, какие конкретно причины должны останавливать мисс Флеминг в попытках завладеть вниманием Ромуальда. Официально об отношениях никто в прессе не заявлял, потому и о ревности не могло быть речи. К тому же, интуиция подсказывала, что открывшаяся новость нисколько Примроуз не затормозит. Скорее, напротив, подстегнёт и заставит действовать в два раза активнее, нежели прежде. Она обязательно заявит свои права на Ромуальда. И он… Илайя не знал, насколько правдивыми окажутся его подозрения, однако допускал мысль о пиар-романе, способном перерасти в отношения реальные. Хотя бы потому, что Примроуз подходит Ромуальду больше, чем он. Она вполне достойного происхождения, а не дворняжка беспородная, как когда-то выразился Ромуальд. И вроде с тех пор утекло немало воды, а позабыть окончательно у Илайи не получилось.
