Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 53 страниц)
Он устроился на кровати и согнул пострадавшую ногу в колене. Одна штанина была в нормальном состоянии, вторая так и оставалась задранной, открывая ногу от щиколотки, где заканчивался край носка, до колена, где были намотаны бинты.
Отложив книгу в сторону, Ромуальд перебрался ближе, чтобы рассмотреть «производственную травму» партнёра по сцене. Некоторое время не решался прикоснуться, потом всё же протянул руку и потянул узел их хвостов бинта, развязывая.
– Зачем? – спросил Илайя.
Он прятал ладони в рукавах свитера, теперь уже не чёрного, памятного и вызывающего определённые ассоциации, а жизнерадостного зелёного. Яркого и привлекающего к себе внимание. Будь у Илайи зелёные глаза, смотрелось бы ещё красивее, но и при стандартном раскладе всё было прекрасно.
– Неправильно наложено, – произнёс Ромуальд. – Слишком туго. Не думаю, что тебе необходима такая повязка, можно было ограничиться мазью, нанесённой на небольшой кусочек бинта, и пластырем.
– Там не только рана.
– Что ещё?
– Синяк, – хмыкнул Илайя. – Он смотрится отвратительно. И болит больше тех мест, где выступила кровь.
Ромуальд усмехнулся и продолжил разматывать бинты, постепенно обнажая пострадавший участок кожи. Синяк действительно выглядел внушительно. Рана оказалась нестрашной, такая затянется довольно быстро, а если не заниматься мазохизмом, сдирая постоянно корочку, даже шрама не останется. Ромуальд прикоснулся к коже, радовавшей глаз густо-фиолетовым цветом, вырвав возмущённый вопль.
– У тебя в роду садисты были, что ли? – проворчал Илайя.
– Целое поколение. С одной из них ты даже неплохо общаешься.
– Вряд ли бы Челси обрадовалась такой характеристике.
– Она об этом не узнает. Правда?
– А вдруг?
– Хочешь сказать, что обязательно ей расскажешь о случившемся?
– Нет, – ответил Илайя. – Я не люблю ябед.
– Кто их любит?
– Старшее поколение. В их представлении подобные детишки являются кристально-чистыми. Только нимба над головой не хватает для полного сходства с ангелами.
– Не без этого, – согласился Ромуальд, внимательно рассматривая пострадавшее колено.
Вновь проводя по нему пальцами, только теперь не надавливая, как прежде, а легко и практически невесомо. Он резко вскинул голову и посмотрел на Илайю. Тот сложил руки на груди, чуть склонил голову, длинная прядь волос упала на один глаз, закрывая его, как некогда ладонь. Снова эта половина губ, половина носа… Только теперь уголки рта не опущены вниз и выражение лица не презрительное с огромной долей отторжения. Ровная бледно-розовая полоска. Ромуальд пытался понять, какие перемены последуют за его действиями, но Илайя не торопился демонстрировать собственные чувства, преобладающие в данный момент. Оставалось гадать: улыбнётся он или скривится? Оставалось лишь надеяться, что он не испытывает тяги к излишней театральности жестов. Не столкнёт Ромуальда с кровати, презрительно выдав, что его место там, на коврике.
То, что они вместе отправились на отдых – ничего не значит. Просто свободное время, отсутствие большого количества знакомств и неумение прибиваться к тем или иным компаниям. Это был не шаг на пути к сближению, а способ скоротать время.
Или же нет?
Ромуальд чувствовал себя довольно глупо с бинтами в руках, будто неумелый интерн, попавший в больницу и теперь отчаянно пасующий перед практикующим доктором. Ему предлагают продемонстрировать собственные навыки, а он не представляет, что нужно делать, чтобы не опозориться. Ему казалось, что в данный момент он выглядит достаточно глупо. Взялся поучать, размотал повязку и застопорился, не представляя, какими талантами может похвастать в дальнейшем, кроме навыка в развязывании узлов. Его внимание отчаянно притягивала к себе щиколотка в сочетании с носком, не стандартным чёрным, грубой, плотной вязки, а белоснежный, будто его только что из стирки вытащили в рекламе, отчаянно пиарящей то или иное моющее средство.
Ромуальд знал, что напарник по сцене вовсе не пай-мальчик, если можно так сказать. Не образец для подражания и вряд ли в школьные годы был отличником в учёбе и тихоней в плане поведения. Его нереально было представить в очках, каком-нибудь кардигане и с волосами, собранными в хвост, а то и заплетёнными в косу. Ему это не шло, это противоречило его образу.
Ромуальд ловил себя на мысли, что ему это нравится. Его это цепляет.
Именно это противоречие, диссонанс, возникающий на стыке внешнего и внутреннего. Когда кажется, что противник обворожителен и крайне мил, а при ближайшем знакомстве выясняется одна пикантная деталь. У него острые зубки, он умеет не только покорно ласкаться о чужую руку, но и укусить способен. Не поддаётся дрессировке, не приручается, предпочитая отношения равного уровня, а не вечные уступки и бесконечное подчинение.
Джулиан являл собой пример гармонии. Прежде. До того, как оказался в сетях своего разума и не сумел выбраться, запутываясь всё сильнее.
Он всегда был добрым, мягким и понимающим. Он не умел играть в противостояние, не говоря уже о реальном столкновении. Он не умел враждовать и бороться. Ему, несомненно, требовался человек, способный стать персональным телохранителем, герой, ограждающий от внешних невзгод.
Илайя предпочитал разбираться с проблемами в одиночестве. Он понимал всё и просчитывал действия противника на пару шагов вперёд, если что-то происходило, он не впадал в отчаяние, а старался найти выгоду для себя, перевернув всё с ног на голову. Ромуальд без особого труда представлял его в школьные годы, и видел перед собой не паиньку, вполне задиристого подростка с вечно сбитыми костяшками и хищным взглядом.
Ладонь его всё же скользнула по щиколотке, задевая выступающую косточку, поднимаясь выше, к пострадавшему колену.
Илайя прикусил губу и едва заметно вздрогнул. Вряд ли это было результатом зародившегося испуга.
– Надеюсь, тебя не возбуждают раны, – произнёс Илайя, добираясь до штанины и закрывая ногу слоем ткани. – Потому что это, как минимум странно. Такое повышенное внимание к моим травмам и столь заинтересованный взгляд. Или это была просто попытка поиграть в ролевые игры? Доктор и пациент. Хм… Занимательно.
Он подтянул ногу ближе к себе, при этом болезненно поморщился.
– Ты не асексуален, – Ромуальд проигнорировал его вопрос и позволил себе улыбнуться.
– С чего такие выводы?
– Не асексуален, – повторил Ромуальд увереннее, нежели прежде.
Илайя потянулся к телефону, валявшемуся на кровати, принялся распутывать наушники, стараясь сосредоточиться исключительно на них и не думать об этой нелепой дрожи, выдавшей его с головой. Заткнул одно ухо, второй наушник покрутил в руке, вновь поднял взгляд на собеседника.
– Может быть, – ответил сдержанно.
И только после этого вернул Ромуальду улыбку.
========== 30. ==========
Soundtrack: Blutengel – Tranenherz(Prologue + Outro); Delain – Virtue and vice
После окончания рождественских каникул началась пора активного труда.
Бесконечные примерки подошли к логическому завершению, о костюмах можно было не беспокоиться. Равно, как и о музыкальной составляющей мюзикла. Мистер Уэбб с ролью, ему отведённой, справился отлично. Основа мюзикла, созданная им, пришлась по душе обоим продюсерам, они не вносили коррективы и не морщились презрительно, приказывая переделать то и это. Они пришли к единому мнению, что всё просто замечательно.
Вечером распивали шампанское в кругу семьи, и Ромуальду тоже пришлось принять участие в данном мероприятии, несмотря на то, что он не горел желанием выбираться из гостевого домика и вливать в себя то, что не слишком жаловал. Его мысли витали где-то далеко, оставшись в Норвегии. В разговорах, нарушающих тишину гостиничных номеров. В музыкальных паузах между этими разговорами. В разделённых на двоих наушниках с мелодиями «плачущего сердца», заключёнными в шуме дождя и мягком переливчатом звуке клавиш, перемежаемым колокольным звоном. Под такую музыку хорошо было мечтать, отрешаясь от реальности.
Несколько дней Илайя провёл, как и обещал, в четырёх стенах. Колено его заживало, ранки затягивались, а синяк из ярко-фиолетового превращался в размыто сине-жёлтый.
За эти несколько дней Ромуальд успел многое узнать о собеседнике, равно как и Илайя о нём. Они говорили о родителях, внезапно находя больше общего, чем виделось с самого начала. Наверное, доверие играло свою роль. Они вполне могли поделиться переживаниями, оставшимися в прошлом, друг с другом, при этом чувствовать себя свободно, не отводя глаз после откровенных признаний.
«Я рад, что мы будем играть вместе».
Ромуальд произнёс это и поймал себя на мысли, что слова дались без труда. Он не сомневался в их правдивости. Кандидатура партнёра по сцене его полностью устраивала, и он вполне мог представить процесс взаимодействия на сцене. Он не знал, на что списать уверенность в правильности принятого Челси решения. То ли на отдых, позволивший им сблизиться. То ли на собственную симпатию, переходившую из одного только сексуального желания в нечто большее. То ли на гениальное чутьё сестры, знавшей, с кем он сумеет сработаться. Хотя… Вряд ли она изначально делала ставку именно на это, а не на умение противостоять, отбивая нападки.
Временами он порывался поблагодарить Челси, но это желание стремительно меркло. Ромуальд предрекал повышенный интерес к причинам перемен в его личности, попыток допросить и влезть в его отношения. Ему вновь не хотелось ничего афишировать, теперь уже и перед родственниками. До тех пор, пока он не будет уверен на сто процентов, что его отношения не станут им костью в глотке, ничего не скажет. Да, в общем-то, не о чем говорить. Отношения, как таковые, у них не сформировались. Если были, то, по большей части, платонические. Или как там принято называть взаимодействие, выраженное в родстве душ, но не подкреплённое сексуальными контактами? Кажется, именно платоническая любовь и есть.
После разговора в номере, напрямую затрагивавшего асексуальность Илайи или отсутствия оной, к теме возвращаться не доводилось. И единственное, что Ромуальду оставалось – это вновь унизительные забавы в душевой комнате с бесконечными картинками-сублимациями.
Жесты, взгляды, вздохи.
Тёплые губы, прикрытые глаза и смех немного поддразнивающий, как и протяжное, слегка приглушённое: «Ромео».
Он не отказался бы услышать подобное в исполнении напарника по сцене.
Пить шампанское в компании родственников после этого совсем не хотелось, и Ромуальд, сославшись на некую усталость, отправился к себе. Челси заметила, что он изменился после поездки, пыталась расспросить, но истинных причин не узнала. Ромуальд просидел больше часа перед ноутбуком, открыв поле нового письма в электронной почте, но так и не придумал, что можно написать Илайе.
Телефон молчал. Илайя не звонил и не присылал сообщений. То ли отходил после перелёта и вновь пытался акклиматизироваться. То ли пока не представлял, в каком ключе продолжать общение. Там их разговоры вышли на иной уровень, здесь пока определённости не наблюдалось.
Пальцы скользили по клавишам, набирая и стирая текст. Он не представлял, какие картины нарисует чужое воображение, но сам уже неоднократно успел насладиться зрелищем в перспективе. Он несколько раз просмотрел послание, придуманное в порыве вдохновения, прислонился спиной к стене, покусал губу, прикидывая, сразу ли его назовут конченым извращенцем. Или оставят оскорбления до лучших времён.
В целом, письмо выглядело безобидно, если бы не последняя строчка.
P.S. Хочу увидеть чёрное кружево на тебе.
Пробежавшись глазами по этому посланию, Ромуальд удовлетворённо хмыкнул и нажал «отправить». Он не знал, когда именно Илайя сможет прочитать письмо, разделив эротические фантазии своего партнёра по сцене.
Ответ пришёл через несколько минут и содержал всего одну строку.
Ромео, ты явно ошибся адресатом. Обратись к какой-нибудь девушке, ей пойдёт больше.
Ромуальд приложил к следующему посланию арт, найденный на просторах сети, изображавший человека, стоявшего за стеклом. У этого человека были длинные светлые волосы. Он прижимался ладонями к прозрачной перегородке. Глаза его скрывала плотная повязка. Правда, в комплекте к ней шли ошейник и стек, который держал в руках второй персонаж этого рисунка.
Такое кружево. Хочу завязать тебе глаза.
Переписка набирала обороты, и Ромуальд на секунду пожалел, что не может просто выйти в какой-нибудь мессенджер, обмениваясь посланиями там. Чтобы проверить наличие ответа приходилось на постоянной основе проверять почту, обновляя страницу. Если через рассчитанное количество времени он не находил рядом со словом «входящие» знака о новом послании, становилось немного не по себе.
А ты, оказывается, по BDSM тащишься? Интересное открытие. Кажется, я достиг нового уровня и разблокировал доступ к секретным материалам.
Ромуальд без труда представил саркастическую улыбку и смешинки в глазах. Закрыл браузер и потянулся к телефону, выбирая из списка набранных номеров необходимый. Ему хотелось услышать голос, попутно отмечая все интонации, а не только смотреть на безликие буквы, отражённые на мониторе его ноутбука.
– Так что, тащишься? – спросил Илайя вместо приветствия.
– Если только от некоторых его элементов. Например, ту же повязку на глаза никак не могу выбросить из головы. Тебе подойдёт.
– Себе ты планируешь приобрести фуражку и плётку, не так ли?
– Тебе это понравится?
– Вряд ли. Я вообще не очень понимаю, почему на меня внезапно посыпались подобные откровения. Не боишься, что я возьму и по доброте душевной всё это выложу в интернет? Или продам журналистам? Они ведь давно хотят сенсации.
– Выкладывай. Продавай, – усмехнулся Ромуальд. – От этого мои желания вряд ли изменятся.
– Уверен в этом?
– Вполне.
– Интересно, – выдохнул Илайя. – И прежние мысли тебя не покинули?
– Например?
– Допустим, та, о которой ты говорил в момент нашего официального знакомства. Мой рот, твой член… Что-то в этом роде. Я не запомнил в точности. Сейчас тебе бы это понравилось?
– Да, – Ромуальд ответил быстро.
Время на раздумья он не тратил, поскольку был уверен в правдивости данного заявления.
Он закрыл ноутбук и отложил его в сторону, понимая, что разговор вряд ли закончится прямо сейчас. А самопровозглашённый асексуал с удовольствием откликался на предложения и обсуждал сексуальные фантазии на пределе максимальной откровенности вполне оживлённо. Его это тоже заводило, ему нравилось. Возможно, чуть меньше, чем Ромуальду, но отторжения и внутреннего протеста не вызывало однозначно. В противном случае Илайя давно оборвал бы разговор и выключил телефон. Как вариант, сбросив, ограничился бы отключённым звуком и игнорировал настойчивые попытки вновь завладеть его вниманием.
Он слушал внимательно, продолжая опровергать теорию о своей асексуальности и равнодушии к подобным темам.
– Чтобы позволить постороннему человеку завязать мне глаза, я должен доверять ему безоговорочно. Как думаешь, у нас получится осуществить твою мечту или нет?
– Да.
– Не сомневаешься в этом?
– Ни секунды.
– Восхитительная самонадеянность.
– Признайся, что тебя идея тоже захватила.
– Чисто с эстетической точки зрения. И только одна повязка. Плётки и прочий хлам мне не нравятся. Наелся ими досыта.
– Когда только успел?
– Когда ими торговал, – произнёс Илайя и засмеялся. – Неожиданно. Правда? Челси не говорила тебе, где я работал до попадания в основной состав мюзикла? Это был секс-шоп со всеми его хитами продаж, на которые страшно смотреть, потому что в жизни таких размеров просто не бывает, озабоченными женоподобными гомиками, дамами, недотраханными мужем, но выдранными во всех позах жизнью, и любителями всякого рода извращений. Однако платили там неплохо. У меня весьма насыщенное и бурное прошлое. В какой-то мере.
Он замолчал. Ромуальд, ожидавший продолжения рассказа, всё сильнее проникался деталями своей идеи. Она ему нравилась, и он пребывал в твёрдой уверенности, что рано или поздно обязательно претворит её в реальность. Завяжет партнёру по сцене глаза кружевной повязкой, при этом оставив руки свободными. Не ограничивая движения, не используя наручники или ошейники. Он не ошибался в своих характеристиках. Илайя отлично подходил на роль того, кто нуждается в минимальной дрессировке и приручении, но только делать это следовало осторожно, по максимуму используя хитрость, а не грубую силу. Из Илайи не вышло бы саба, Ромуальд не смог бы взять на себя обязанности дома, поскольку продолжал тащиться от того самого равноправия, которого ему недоставало прежде.
Приложить больше усилий, чем требуется, для ускорения, так сказать, эффекта, и всё. Можно попрощаться с доверием окончательно.
Ромуальд рассчитывал на развитие событий в ином ключе.
– Ничего не скажешь мне в ответ? – поинтересовался Илайя.
– Этот рассказ должен был изменить моё отношение к тебе?
– Бывает всякое. Мало ли.
– Тогда всё в силе.
– Ты меня хочешь.
– Очень.
– М… – Илайя протянул задумчиво, словно мучительно о чём-то размышлял, но не представлял, как подобраться к сути вопроса. – Хочешь, поиграем сейчас? Немного. Чисто символически. Просто так.
Судя по голосу, его процесс «игры» забавлял и подстёгивал не меньше, чем Ромуальда.
Асексуален, да. Как же.
– Да, – тихо выдохнул Ромуальд, не представляя, что последует за его согласием, но автоматически подписываясь на всё.
Он не мог отказаться и упустить возможность. У него был только один вариант.
Игра, рассчитанная на двоих, постепенно набирала обороты и из обмена безобидными репликами стремительно переходила в откровенное порно, правда, использование разного рода клише оба участника разговора старались обходить стороной, чтобы вместо эротичной фразы не выдать нечто откровенно смешное. После произнесения этой фразы единственное, что получится, так только хохотать в голос, и уже не будет прежнего накала. Не будет вызывающих картинок под сомкнутыми веками, спровоцированных и подкреплённых голосом. Всего этого не будет.
Ромуальд не представлял, где Илайя успел нахвататься подобных оборотов речи, но чувствовал, что ему становится не по себе от всего сказанного, в приятном значении этой фразы. Он старался отвечать более или менее сдержанным тоном, но голос периодически срывался, а дыхание становилось тяжёлым, приходилось сглатывать вязкую слюну и облизывать пересыхающие губы. Он радовался, что за спиной находится стена. Прижимался к ней, не боясь упасть, хотя чувствовал в теле слабость. Отчётливо представлял каждое действие, обрисованное Илайей на словах.
Ромуальд жадно ловил интонации в голосе собеседника, стараясь определить, что в данный момент происходит с Илайей. Хотелось увидеть его рядом с собой, вновь упереться ладонью на пол рядом с его головой, медленно стянуть с глаз кружевную повязку, поцеловать, провести ладонью по коже, поддразнивающе касаясь бёдер, ощущая под пальцами тёплую кожу. Слышать его дыхание, тяжёлое, сбитое, смотреть в потемневшие глаза, не разрывая взгляда ни на секунду.
Но пока он залипал только на голос, занимаясь уже привычным самоудовлетворением и гадая, составляет ему компанию Илайя или просто произносит свои реплики, прижав телефон к плечу, и вместе с тем крошит овощи в салат, ну, или сметает пыль с полок.
– Кончай, Ромео, – произнёс тот тихо.
Но прозвучало это почти как приказ, а не просьба.
Кончай, детка. Кончай, детка… Давай же… Кончай, детка!
Вот это уже было похоже на фразу если не из порнографической ленты, то из дамского романа в розовой обложке. В любое другое время Ромуальд, наверное, нашёл бы в себе силы посмеяться над произнесёнными словами, однако сейчас они производили противоположный эффект. Ровно тот, на который рассчитывал Илайя, произнося всё вслух.
Прижав телефон к плечу, Ромуальд зажал себе рот рукой, чувствуя, что во второй ладони становится мокро и горячо.
О том, что телефон вполне может выскользнуть и упасть на пол между кроватью и стеной, поплатившись экраном за беспечность хозяина, он не думал. В мыслях всё перемешивалось, он представлял красные ленты на запястьях Илайи, но уже не столь отчётливо, как в остальных мыслях-предшественниках, а обрывочно, в попытках собрать мозги, отказывавшиеся соображать, в единое целое.
– Ты восхитительный, – выдохнул, вновь перехватывая телефон рукой и осматриваясь по сторонам в поисках салфетки.
– Ты тоже… ничего, – отозвался Илайя, но прозвучало не насмешливо, а несколько смазано, словно он не знал, что сказать.
То есть знал, но вслух решил произнести другое, потому старательно подбирал слово на замену, и это единственное, до чего додумался.
– Я обязательно подарю тебе эту повязку, – пообещал Ромуальд.
– Всё-таки рассчитываешь на повторение неудачного опыта?
– Нет.
– А как тогда?
– Я рассчитываю превратить его в удачный.
– Было бы забавно посмотреть.
– Как насчёт участия?
– Пока не узнаю сценарий полностью, контракт подписывать не буду, – заметил Илайя.
– Он тебе понравится.
– Посмотрим.
Он не ответил однозначным отказом, что само по себе вселяло уверенность в правильности выбранной тактики. И в том, что Илайя, несмотря на внешнюю непробиваемость, постепенно меняет гнев на милость, принимая чужое внимание, а не отгораживаясь от него. Было бы странно думать в ином ключе, зная, чем только что занимался в компании напарника по сцене.
Ромуальд бросил телефон на кровать и направился в ванную комнату.
Подставив ладонь под воду, он некоторое время наблюдал за тем, как вода уносится в сток, затем поднял глаза и посмотрел на своё отражение. Губы изогнулись в усмешке. Теперь Ромуальд точно знал, на что будет тратить свободное время. На повестке дня стояла всего одна задача – поиск достойного оформления для одной из самых желанных картин. Тёплое мерцание свечей в темноте. Широкая полоска кружева, непременно чёрного, чтобы вновь играть на контрасте с волосами и кожей. Полное, безграничное доверие, как сказал Илайя.
Казалось, что подобную фетиш-вещь вполне реально достать в кратчайшие сроки, но Ромуальда поиски поставили в тупик. Он пылал энтузиазмом первые несколько дней. Потом понемногу начал терять терпение. Ему хотелось чего-то особенного, практически недоступного, невозможного, удивительного, поражающего с первого взгляда и не отпускающего от себя. Ему хотелось найти такой аксессуар, чтобы он полностью соответствовал характеру своего будущего владельца. Воспоминания о первой встречи первыми приходили на ум, когда Ромуальд размышлял о том, какую вещь планирует купить. Лёгкая, воздушная, но с индивидуальностью, с характером. Такая, чтобы на других не смотрелась вообще, вызывая не прилив возбуждения, а холодно отстранённую реакцию.
Перед глазами вновь появлялись те моменты, как кадры. Фотографии, отобранные придирчивым мастером. Поворот головы, светлые волосы, взметнувшиеся, подобно волне. Пристальный взгляд и длительное наблюдение, во время которого он отчаянно мысленно умолял подойти ближе, но Илайя не собирался выполнять просьбу и моментально отправляться навстречу судьбе. Или кем там Ромуальд был в его представлении?
Задуманная операция увенчалась успехом лишь на исходе четвёртой недели, когда Ромуальд успел неоднократно пожалеть о задуманном и о данном обещании. Никто не тянул его за язык, но Ромуальду отчаянно хотелось посмотреть на Илайю, когда он получит подобный подарок. Из рук в руки.
Процесс этот представлялся ему нереально забавным и не менее напряжённым, чем разговор по телефону, о котором они во время репетиций предпочитали не вспоминать. Во всяком случае, ни словом, ни делом не дали друг другу понять, насколько их обоих зацепил такой примитивный, но до сих пор действенный процесс, как секс по телефону. К тому же, на репетициях, в присутствии посторонних, разговор на эту темы было не с руки заводить. Рядом постоянно кто-то крутился и мешал. Актрисы, одна из которых, несмотря на общеизвестный факт о бисексуальности Ромуальда с большим уклоном в гомосексуальность, старательно строила ему глазки, режиссёры, Челси или отец, желавшие пронаблюдать процесс создания их детища, мистер Уэбб. От присутствия которого у Ромуальда перед глазами появлялась красная пелена ненависти, а ревность била все рекорды, стоило только композитору заговорить с Илайей, внося некоторые коррективы в его манеру исполнения и долго что-то объясняя. Ромуальд стоял на сцене или за кулисами, наблюдая, как эти двое сидят в первом ряду, пялятся в лист с текстом, и Энтони тычет туда карандашом.
Ромуальд в такие моменты не видел своего лица, но без труда мог сказать, как именно выглядит. Наверняка перекошенная от злости рожа, на которой не осталось ни капли очарования, только отторжение и пожелание провалиться, направленное в сторону Энтони. Глядя на Ромуальда в подобное время, мало кто сумел бы найти его привлекательным или сколько-нибудь очаровательным.
Большинство, наверное, шарахнулось бы в сторону, сложив пальцы крестиком, потому как сходство с представителем потустороннего мира становилось нереально сильным. Во всяком случае, тёмная аура Ромуальда окружала и следовала за ним по пятам неотрывно.
Он ловил себя на мысли, что это почти ненормально, но подходить и вырывать из рук композитора лист не рисковал, потому что прав на подобные действия не имел. Несмотря на оттепель в отношениях, совместный отдых и совместную же дрочку во время общения по телефону, он оставался для Илайи только напарником на сцене. Напарником, готовым в любой момент протянуть ему руку и предложить пойти за собой. Однако Ромуальд не торопил события. Ему не хотелось быть настойчивым, вновь обращаясь к шаблонному ухаживанию, к бесконечным признаниям в любви, засыпанию объекта симпатии цветами и приглашениями на ужин. Ему не нравилась медлительность, но и искусственно ускорять события он не торопился.
Композитор раздражал своим присутствием, но, по сути, это тоже входило в его обязанности – следить за тем, как сродняются с его музыкой исполнители и не хромают ли их навыки на обе ноги. Ромуальд старался выкладываться в полную силу, Илайя не уступал ему, тоже рвался в лидеры и для этого использовал любые методы. Он охотно прислушивался к советам, в то время как Ромуальд считал собственное мнение превыше всего и одним взглядом дал понять Энтони, что не будет выполнять его наказы.
Ему иногда хотелось ухватить композитора за ворот куртки, прижать к стене и прошипеть, чтобы тот убирался на все четыре стороны. Всё, что от него требовалось, он сделал. Свободен, пора выметаться.
Иногда Ромуальд замечал в помещении присутствие постороннего, не имеющего никакого отношения к мюзиклу. Он стоял в самом конце зала, прислонившись спиной к стене, сложив руки на груди и посматривая в сторону сидящих на первом ряду людей. Со своей позиции Ромуальд не мог в мельчайших деталях различить какие же эмоции отражены на лице этого человека. Мешал идиотский козырёк фуражки, которую рыжий, пренебрегая общепринятыми правилами приличия и поведения в обществе, в помещении не снимал.
Однажды Ромуальду довелось пересечься взглядом с этим мужчиной, и он вновь вздрогнул.
Определённо, и он, и его персональный композитор оставались теми личностями, с которыми Ромуальд не желал иметь никаких дел и при необходимости постарался держаться на расстоянии. Как минимум – вытянутой руки, как максимум – бесконечности. Второе – предпочтительнее.
Мужчина тоже смотрел на него, не отводя взгляда.
Ромуальду отчаянно хотелось подойти к нему и задать вопрос, стараясь при этом выглядеть уверенным, запихнув сомнения и страхи куда подальше.
«Неужели ты совсем не ревнуешь своего… мистера Уэбба?».
Но он ни о чём не спрашивал, потому что понимал: взгляда не выдержит, голос сохранить в нужной тональности не сумеет и предпочтёт пройти мимо, сделав вид, что вообще не разговор планировал, а к выходу направлялся. Рыжее пугало казалось ему воплощением вселенского зла, с удовольствием жрущим на завтрак котят и младенцев. И таких людей к Илайе подпускать не хотелось, пусть даже напрямую эти двое не общались, а были знакомы друг с другом лишь в качестве двух звеньев в правиле шести рукопожатий, соединённых с помощью Энтони.
Так или иначе, но Ромуальду приходилось мириться с присутствием композитора поблизости. Тони иногда поднимал голову и смотрел в сторону кулис. Ромуальд не удивился бы, узнав, что тот ощущает на себе силу уничтожающего взгляда. Иногда Энтони поворачивался в сторону выхода и смотрел на своего рыжего придурка. Ромуальд так и не удосужился узнать его имя, потому именовал исключительно такими нелестными формулировками.
Энтони о чём-то болтал с режиссёром, приветливо улыбался Челси… В такие моменты Ромуальду было наплевать на него. Злости не было и в помине, только лёгкое отторжение, сродни слабому зуду, который вполне можно перетерпеть. Когда же Энтони приближался к Илайе, всё перетекало в крайнюю степень аллергии. Стоило признать, что Ромуальд примерял на себя ипостась другого шекспировского героя.
Настоящий Отелло, а не Ромео.
Он нереально ревновал, испытывая отторжение к самой мысли, что композитор может что-то там себе придумывать, общаясь на деловые темы и делая вид, будто поглощён исключительно манерой исполнения своих виршей.
К счастью, визиты мистера Уэбба со временем становились всё реже, и вскоре из привычного круга сторонних наблюдателей Ромуальд мог лицезреть в зале только родственников или Мелиссу, бывшего менеджера Энтони. Иногда ему в голову закрадывалась странная идея, будто Энтони вместе с муженьком – или кто он там? – без особых затруднений прочли его мысли, коллективно посмеялись, оказавшись за пределами зала, и решили оставить несчастного ревнивца в состоянии покоя, не заставляя своими визитами полыхать от гнева.
Узнай он, что это действительно так, не стал бы благодарить. Однако не сомневался, что его взгляд, направленный в сторону Энтони, не остался незамеченным для рыжего, вот они и самоустранились, посчитав, что актёрам нужно создавать благоприятные условия для работы, а не раздражать их на постоянной основе.
Ромуальд вздохнул с облегчением.
Свалили? Вот и славно.
Присутствие сестры он переносил без труда, хотя, стоит признать, периодически тоже косился в её сторону, вспоминая, кто именно привёл Илайю в основной состав, а в дальнейшем занимался его превращением из любителя в профессионала. Или полупрофессионала, раз уж теперь Энтони находил к чему придираться и советовал там изменить интонацию, там постараться вытянуть выше, здесь, напротив, немного ниже спеть.
Челси не позволяла себе особых вольностей, не садилась рядом с Илайей и не грузила его советами на постоянной основе. Она вообще не склонна была к сидению на одном месте. Чтобы чувствовать себя счастливой, Челси требовалось находиться в движении, чем она и занималась.
