Текст книги "Bittersweet (СИ)"

Автор книги: Dita von Lanz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 53 страниц)

Чтобы распознать это послание не требовалось иметь огромных навыков в физиогномике.

Потому-то сейчас Прим довольствовалась компанией «шартреза» и сигареты, а не Ромуальда, как планировалось сначала.

Она обводила зал взглядом в поисках объекта своего исследования, натыкалась на кого угодно, но только не на Ромуальда. По этой причине раздражалась ещё сильнее, чем обычно.

Она отчаянно нуждалась в собеседнике, хоть каком-нибудь. Потому, когда в поле зрения попал букет, состоящий преимущественно из красных роз, с редкими вкраплениями каких-то уродливых рыжих цветочков, Примроуз не удержалась и поднялась со своего места, затушив сигарету, чтобы не бродить с нею по залу, но прихватив с собой бутылку ликёра.

Прим полагалось в этот вечер радоваться и принимать поздравления, но большая часть интереса, как зрительского, так и журналистского, оказалась направлена в сторону Ромуальда и его напарника. Все убедились в том, что Ромуальд не просто так поднялся на сцену, воспользовавшись родительскими связями и возможностями. Голос у него есть, притом потрясающий. Тёплый, ласкающий, завораживающий, способный очаровывать с первых же нот. А их дуэт с Аркеттом журналисты назвали одним из самых ярких номеров представления, заявив, что взаимодействие получается потрясающее, будто один голос на двоих.

Ну да. Разумеется. Несомненно.

Не меньшее количество внимания выпало на долю композитора.

Помня о периоде собственного увлечения творчеством данного исполнителя, Прим отдавала ему должное. Энтони умел писать музыку, но до сегодняшнего момента его творчество ограничивалось эстрадной деятельностью, ныне перешло на иной уровень. Он писал не для себя и не для своей подруги, а для посторонних людей. Фактически, у него в этот вечер тоже состоялся дебют, и пресса не могла упустить такую сенсацию. Отовсюду доносилось обращение «мистер Уэбб», его пытались выхватить из толпы и задать как можно большее количество вопросов.

Получалось, что вечер стал временем триумфа для этого трио. Композитор и двое мужчин, исполнивших главные роли. Пусть журналисты и старались уделить внимание всем-всем, расставленные приоритеты всё равно открыто демонстрировались. И это Примроуз угнетало. Она иначе представляла вечер премьеры, но старалась истинные чувства не демонстрировать, зато обозначить причастность к созданию нового шедевра. Потому-то сейчас шла к Энтони, продолжавшему сжимать в руках букет и о чём-то оживлённо разговаривавшему с девчонкой из массовки. Вероятно, она восхищалась его талантами, а он благосклонно принимал эти знаки внимания. Делал вид, что принимает, на деле мысленно желал собеседнице заткнуться и исчезнуть. Наверное.

Будто подслушав мысли Примроуз, коллега улыбнулась Энтони в последний раз и удалилась в неизвестном направлении.

– Вас, наверное, успели утомить своим вниманием в этот вечер? – произнесла Прим, пристально глядя на собеседника.

– Это моя работа, – сдержанно ответил он. – К тому же, не стану скрывать, мне действительно приятно слышать отзывы о моей музыке.

– Вам польстить?

– Зависит от того, хотите вы этого или нет.

– Мне нравится ваша музыка, – заявила Прим. – И прежняя тоже нравилась. Та, которую вы исполняли.

– Спасибо.

– Ну что вы. Это мне стоит поблагодарить вас за создание потрясающей истории в песнях. С вашим материалом легко работать. Не знаю, задавали вам этот вопрос журналисты или нет, но рискну спросить. Вы сами удовлетворены проделанной работой?

Энтони усмехнулся.

– Нет.

– Правда?

– Само собой.

– Почему?

– Мне кажется, что суть творчества состоит в бесконечной погоне за идеалом. Всегда есть, к чему стремиться. Если очередное творение вызывает желание любоваться им, ничего не меняя, все последующие будут казаться или недостаточно хорошими в сравнении с ним, или, напротив, гениальными, притом, что они посредственны. Мне проще копаться в созданном материале и искать слабые стороны, нежели провозглашать себя новым гением.

– Самокритично, – улыбнулась Прим.

– Более чем. Но иначе у меня не получается.

– А актёры? Как думаете, они справились с поставленной задачей?

– По большей части, да. Во всяком случае, тотального разочарования кастом у меня не возникло. Кто-то понравился больше, кто-то меньше, но все справились с поставленной задачей. Челси умеет подбирать нужные кадры. Мелисса, в общем-то, тоже. В их навыках я не сомневался. Теперь прошу меня простить, но я вынужден откланяться и покинуть мероприятие. Надеюсь, вы найдёте себе приятную компанию.

Произнеся это, Энтони не стал задерживаться надолго. Он не опровергал свои слова, а только подтверждал их действиями, направившись к выходу из зала, в котором проходило торжественное мероприятие.

Прим скривилась. Общение надежд, возложенных на него, не оправдало. В очередной раз. Мужчины от шоу-бизнеса все, как на подбор, вызывали у неё тотальное разочарование, поскольку тонкую и ранимую женскую душу понимать отказывались. Да что там… Судя по предпочтениям в сексе, они сами имели такую же душу.

Во время произнесения речи она ясно давала понять, что жаждет получить комплимент в свой адрес, услышав из уст Энтони похвалу и сообщение, гласящее: она прекрасно справилась со своей ролью. Но он предпочёл отделаться общими словами, никого особо не выделяя. Согласно его объяснениям, Прим могла оказаться как в первой категории, так и во второй. То ли отличная певица и актриса, то ли посредственность, которую можно вытерпеть ради шикарных исполнителей главных ролей. Но чего ещё можно было ожидать от человека, предпочитающего девушкам мужиков? Вряд ли он будет рассыпаться здесь в комплиментах, целовать ей руки и говорить, что никого прекраснее в составе не было, она привнесла свежую струю в унылую игру остальных. Вряд ли он вообще заметил, что она была на сцене.

Все мужчины, связанные с постановкой, игнорировали главную звезду среди женщин.

Энтони в своей речи отметил менеджера и продюсера, но актрису сравнял с плинтусом, будто она зря старалась, пытаясь вытянуть его дрянные песенки на нужный уровень.

Прим хотелось отомстить ему хотя бы частично. Крикнуть вдогонку, что букет в его руках до отвращения уродлив и является демонстрацией полного отсутствия вкуса. Заявить, что, на самом деле, терпеть не может его творчество, потом посмотреть, как испортится у композитора настроение, а улыбка сползёт с лица. Однако она сомневалась, что своими воплями достигнет поставленной цели.

Энтони не производил впечатления человека, способного остро отреагировать на такие мелочи. Вряд ли он моментально нахмурится и устроит скандал. Скорее, пожмёт плечами и скажет: всем нравиться нереально. Всегда найдётся несколько миллионов, а то и миллиардов человек, которые плевать хотели на твоё творчество. Работа идёт, прежде всего, для себя, а не для постороннего. Хорошо, если приносит удовлетворение и деньги.

Она могла бы согласиться с данным заявлением в любое другое время, но только не сегодня, когда настроение оказалось капитально испорчено. Прим не хотелось страдать в одиночестве, она была бы счастлива совершить то же самое с кем-то посторонним. Сказать пару гадостей, а потом посмеяться. Да только подходящих кандидатур в пределах досягаемости не наблюдалось. Те, что были, не представляли интереса. А Ромуальда носило где-то.

Совместного распития спиртных напитков с последующим сближением и пробуждением в одной постели не получилось.

========== 38. ==========

Soundtrack: Pink – Family portrait

На свете было немало вещей, казавшихся уютными отдельным личностям, но вызывающих приступы отторжения у Илайи.

Он не любил показательную демонстрацию, испытывал подсознательное отвращение к картинам навязанных идеалов и лекал, по которым многие люди приучены кроить свою жизнь, потому что до них так делали другие. И после них будет делать не одно поколение, а сотни и тысячи, до тех пор, пока человечество не вымрет окончательно или не уничтожит само себя, к чему периодически возникают предпосылки.

Он не любил глянцевую поверхность идеальных фотографий семейной жизни, что бросались на него со всех сторон с наступлением рождественских каникул, когда он ещё обучался в школе.

Не любил чрезмерное стремление некоторых людей демонстрировать свою исключительность.

Относился с подозрением к тем, кто обладал сладкими голосами и старался создать о себе преимущественно положительное впечатление, игнорируя утверждение, гласившее: в каждом человеке смешаны черты как хорошие, так и плохие.

Идеалов не существует.

Он ненавидел «липких» личностей, похожих на пироги с яблоком и корицей, политые сверху карамелью для блеска. После этих пирогов во рту поселялась перманентная жажда, рука постоянно тянулась к стакану с водой, чтобы уничтожить противную приторность, не заглушать ею рецепторы. После таких людей казалось, что вся кожа покрыта липким слоем, пальцы склеены между собой, поры забиты. Лицо затянуто плёнкой. Больше нечем дышать. Он безмолвно открывает рот, пытаясь поймать небольшое количество живительного кислорода, но чувствует губами только плёнку, блестящую, красивую снаружи, но несказанно плотную и умертвляющую его.

Он вспоминал эти самые пироги и способ их сервировки. Обязательный фиолетовый цветок на тарелочке, шарик ванильного мороженого. Горячее тесто, холодный десерт. Игра на контрасте. В первый миг создаётся впечатление чего-то изысканного, аристократичного, будто побывал на приёме у тех, кто повёрнут на эстетике происходящего. Но стоит немного затянуть по времени, и вот уже на тарелке не произведение кондитерского искусства, а размокший корж и белая лужица, которая не способствует зарождению аппетита.

Успей съесть, пока внешняя привлекательность не исчезла.

Общение с «липкими» людьми напоминало процесс поедания дуэта, состоящего из мороженого и пирога. Оно соответствовало на сто процентов вышеописанной инструкции. Не стоит затягивать с этим, наслаждаясь внешним видом, потому что пройдёт немного времени, и лоск исчезнет. Растечётся по тарелке. Единственное чувство, которое останется на память, принято именовать брезгливостью, когда невольно морщишься и отодвигаешь от себя тарелку подальше, только бы никогда больше не видеть эти подгоревшие крошки, замаскированные при помощи густого слоя сахарной пудры. Только бы больше не было этого вязкого привкуса во рту, не было липкой слюны.

Только бы этих людей больше никогда в твоей жизни не было.

Липкие пальцы, липкая кожа, липкие мысли.

Илайе приятнее искать ассоциации в этом направлении, нежели признавать прямо сейчас, что полили его вовсе не жидкой карамелью, а дерьмом. И делали это с плохо скрываемой радостью, постоянно находя поводы для того, чтобы придолбаться и начать новый виток оскорблений.

Помимо пирогов, фотографий и сказок об уюте, Илайя ненавидел своего отчима. Никогда отсутствие симпатий не скрывал, но и не демонстрировал так откровенно, как это делал Фрэд.

Илайя на дух не переносил каждую черту его внешности, качество характера и личности. Его выносило с деловых костюмов, с классической стрижки, с оправы очков, с тембра голоса, с интонаций, применяемых в высказываниях.

Его начинало колотить изнутри, а руки сами собой сжимались в кулаки. Хотелось нанести удар, но присутствие поблизости матери призывало к порядку. В то же время заставляло внутренне негодовать. Почему она молчит? Он ведь её сын, а не подзаборная шавка, которую можно пинать ногами, а потом проходиться по ней, вытирая подошвы ботинок. Он её родная кровь. Почему же…

Вряд ли ответ на этот вопрос существовал.

Ладно. Окей. Это нормально. Нормально с давних пор, с того момента, когда она впервые обозначила собственные приоритеты, расставив их иначе, не так, как следовало сделать ответственной матери. Сначала дети, потом – мужчины. Она вознесла нового мужа на пьедестал, а материнские качества засунула глубоко… Куда-нибудь. Если вообще обладала ими изначально.

Но, скажите, ради чего она притащилась на премьеру? Ради чего она приволокла за собой Фрэда? Ради чего они приехали сюда?

Они ведь с самого начала знали, что никакой любви к музыкальным постановкам в анамнезе не имеют. Более того, Фрэд считает подобные вещи несерьёзными и уж точно не проникнется уважением. Понимая, что его сын получит за год меньше, чем Илайя за один выход на сцену, он будет старательно подыскивать слова, способные ударить больнее, репетировать уничижительную речь, стоя перед зеркалом или держа на расстоянии вытянутой руки фотографию пасынка, чтобы к моменту встречи лицом к лицу быть во всеоружии.

Моральная мастурбация, постоянное поглаживание собственного эго за счёт попыток унижения других. Словно с каждым словом, выплюнутым в лицо, становится легче. Только… Разве кто-то в этом нуждался? Или это всё-таки мазохизм, проявленный в столь изощрённой форме? Появиться здесь, потратить определённую сумму денег на билеты, отмучиться несколько часов, слушая и глядя на тех, кто неприятен, в попытке заслужить несколько минут триумфа?

Героизм на грани идиотизма.

Он не смотрел на часы и не следил за временем, наслаждаясь внутренним состоянием. Премьера, первое появление на сцене, теперь уже не пробы, а официальная игра. Начало жизни. Всё равно, что сделать первый вдох и выдох, почувствовав резь в лёгких и закричать, оглашая хрупкий хрустальный мир своим воплем.

На него было направлено огромное количество внимания. Их окружали журналисты, им дарили цветы и поздравляли. Им улыбались, и Илайе хотелось ответить улыбкой в ответ, несмотря на то, что незадолго до выхода на сцену настроение одолевало не из коллекции лучших образцов. Он нервничал, потому старался отгородиться от окружающих людей, полностью сосредоточиться, сконцентрироваться на своих ощущениях, погрузиться в них, постепенно отделяя одно от другого. Расщепляя на волокна и начиная двигаться вверх, будто всплывая со дна, хватая ртом воздух, чувствуя прикосновение легкого ветра к волосам. Плеск воды, свобода. Или треск льда, под которым он находился.

Оказавшись в зале, перед публикой, он уже не чувствовал себя неуверенно. Он убедил себя, что зал совершенно пуст, там нет людей, а потому можно делать всё, что приходит на ум. Это помогало. Он отгораживался от энергетики посторонних людей, он хотел переживать на сцене катарсис, а не думать, насколько удачно выглядит в глазах зрителей, сколькие посчитали его правильным выбором, сколькие – разочаровались.

Он принимал поздравления и улыбался, мысленно сам себя хвалил. Осторожно, не перегибая палку, чтобы в дальнейшем не увериться в собственной крутости, перестав самосовершенствоваться. Он был почти счастлив до момента встречи.

Сначала только взглядами.

Илайе всегда казалось, что родители приходят на концерты своих детей с целью поддержать, продемонстрировав неравнодушие. Не столь важно, каков масштаб мероприятия, на котором появятся родственники. Это может быть как школьный междусобойчик по поводу того или иного праздника, это может быть и такой вот дебют на профессиональной сцене.

Рут могла сделать вид, что счастлива достижениям сына, сумевшего отыскать место в жизни, а не остаться где-то там, на дне. Там, где она оставила его несколько лет назад, решив начать жизнь сначала. Она не занималась воспитанием и наверняка понимала, что Агата тоже не особо печётся о развитии творческих задатков Илайи, если таковые имеются. Не стоило идеализировать его, представляя героем в чужих глазах, но и смешивать с грязью тоже не следовало. Она этого не делала, но позволяла постороннему человеку.

Илайя держался до победного конца. Он ничего не говорил в ответ, стараясь контролировать эмоции и гасить порывы, возникавшие в глубине души. Он не демонстрировал разочарование и некое подобие боли, зародившиеся внутри. Стойко сносил обвинения. Создавалось впечатление, что он замер на время, впал в анабиоз и теперь спит с открытыми глазами, окончательно отрешившись от реальности. Как земноводное с предельно холодной кровью.

Илайя с трудом вспоминал, как выпроводил родственников из гримёрки, а потом, недолго думая, внёс номер матери в чёрный список, понимая, что больше никогда ей не позвонит и не напишет. Он удалил её адрес из почты и пометил все письма, как спам. Понимал, что это выглядит достаточно истерично, но ничего не мог с собой поделать. Детская обида впервые за долгое время дала о себе знать. Илайя вечно вёл себя так, чтобы выглядеть в глазах окружающих старше своего возраста. Пытался развить в себе качества, присущие взрослым людям. Уверенность в себе, непоколебимость, умение отстаивать точку зрения в спорах, а не срываться моментально в дикую истерику с последующим швырянием посуды в несчастные стены. Он хотел быть взрослым, но сегодня, после этого «шикарного поздравления» внутри Илайи проснулся обиженный ребёнок, мирно дремавший всё это время. Если бы…

Он периодически порывался открыть глаза прежде.

Впервые эта личность дала знать о себе в момент, когда Рут достала из кладовой сумку, подошла к шкафу и начала перекладывать вещи с полок в это чёрное нутро безразмерного клетчатого уродца, самой известной в мире марки «Made in China», неведомым образом оказавшегося в пределах их маленькой квартирки. Илайя хотел спросить, куда они переезжают, но мать его опередила.

– Ты поживёшь у тёти Агаты.

– Долго?

– Как получится. Не думаю, что это займёт много времени. Я скоро вернусь за тобой. Приеду и…

Но Илайя уже тогда чувствовал подвох в словах матери, он отказывался верить в правдивость сказанного. Он знал, что их дороги разойдутся здесь и сейчас. Она уезжает к своему новому мужу, а он… Он остаётся на попечении тётушки, которая, к тому моменту, перестала находить его похожим на маленького миленького котёночка, которого можно почёсывать за ухом, говорить, насколько он замечательный и жаждать подчинения во всём.

Агата не радовалась такому соседству. Илайя тоже протестовал, но не мог выразить собственные чувства. На него словно немота напала, лишив голоса, уничтожив способность произносить те или иные звуки. Только невнятные хрипы, вперемешку с рваными выдохами, свистящее дыхание, когда воздуха не хватает, а грудную клетку сдавливает.

Ему хотелось плакать. И просить, чтобы она не оставляла его в одиночестве. Ведь они семья, а не соседи по квартире. Неужели у неё нет ни капли родственных чувств?

С тех пор прошло немало лет. Малютка, брошенный матерью под дверью сестриного дома, вновь поднял голову, сбросив с себя оковы сна. Теперь на него не действовали даже самые сильные транквилизаторы, которые раньше применялись неоднократно и производили определённый эффект.

Ныне, видимо, пошла передозировка, организм начал отторгать то, что ему запихивали насильно, и Илайя впервые дал волю истинным чувствам.

Он больше не душил в себе порывы, говоря, что это отвратительно, нельзя позволять себе такие слабости. Он просто тонул в своих проблемах, понимая, что ненавидит этот день сильнее всех самых мерзких дней, что бывали в его жизни прежде. В сравнении с сегодняшним представлением былые трудности – ничто. Их легко позабыть. Просто смахнуть щеточкой, как пыль, собравшуюся на столешнице за пару часов. Но предательство подобного толка его выбило из колеи и подкосило, оно заставило его не зарыдать, привлекая к себе повышенное внимание, но заплакать.

Пока остальные праздновали в основном зале, он сидел в подсобке, подпирая собой стену, натягивая рукава свитера на ладони, сцепил пальцы в замок, запрокинул голову и вообще неосознанно принял страдальческую позу. Но, в отличие от большинства тех, кто играл подобные спектакли перед посторонними, он старался никому на глаза не показываться, чтобы лишний раз не спровоцировать поток тупых вопросов. Не обязательно тупых. Само собой, они могли быть вполне адекватными, но Илайя сейчас всё воспринимал в штыки и любопытство расценивал в качестве вселенского зла. Ему не хотелось превращаться на глазах посторонних людей в драма-квин классическую, что заламывает руки, рвёт волосы на голове и произносит дрожащим голосом одну фразу в хронометраже, равном получасу. Он предпочитал плакать в одиночестве.

Во время нахождения на территории театра он никак не демонстрировал своё внутреннее состояние, продолжал улыбаться и искрить оптимизмом, по мере возможности. Он не хотел, чтобы его в таком виде обнаружил Ромуальд.

Плевать, что подумают остальные, на самом деле. Илайю интересовала лишь реакция Ромуальда, а она могла оказаться самой разнообразной, начиная от попыток поддержать, заканчивая насмешками в стиле «большой мальчик, хватит ныть». Илайя понимал, что не настроен на продуктивное общение. Если к нему сейчас обратиться, реакция будет варьироваться в определённых пределах, но, так или иначе, приведёт к взрыву.

Ненавижу.

На свете было много того, к чему Илайя относился без особой симпатии, но столь жуткую ненависть, как к своим родным, он не испытывал ни к кому. Они были ему противны «от» и «до». Они пробуждали внутри него самые мрачные черты. Они никогда не были его поддержкой и опорой, вместо этого ставили подножки, убеждая в том, что он бездарен, не имеет шансов на счастливое будущее, никогда не сможет заявить о себе. Его удел – подчинение у кого-то, самостоятельно, сам по себе, он ноль без палки.

Существо, даже не человек.

Наверное, мать испытала к нему отторжение, когда он был куском окровавленной плоти в руках акушеров, а потом не смогла полюбить настолько, чтобы свою жизнь посвятить сыну, а не поискам любовника, жениха, мужа. Простого женского счастья, что называется.

Она не смогла найти для него немного любви. Чего ожидать от окружающих? Они вообще ему ничем не обязаны. Потому никто не расстроится, если не увидит рядом унылого парня. Он существо не из их мира, попал сюда случайно. Пройдёт немного времени, и его выбросит из обоймы.

Илайя обхватил голову руками, уткнулся лбом в согнутые колени и вновь шмыгнул носом. Отличное, наверное, умение – стирать себе память. Люди боятся, что однажды начнут забывать свою жизнь, а воспоминания будут появляться отдельными фрагментами. Илайя жаждал избавиться от мыслей о событиях сегодняшнего вечера. Позабыть и больше не возвращаться к ним никогда, потому что подобные заявления, прозвучавшие из уст Фрэда, могли уничтожить кого угодно. Для Илайи они стали болезненными вдвойне по причине того, что он сам ловил себя на подобных мыслях, не мог от них избавиться и долгое время заталкивал туда же, куда мать задевала свои инстинкты, направленные на воспитание чада. Он старался не думать, но всё равно это было чем-то таким… чрезмерно болезненным.

Его таланты не признавали. Его участие в постановке благодаря собственному трудолюбию поставили под сомнение, о чём не преминули сообщить, расписав в красках собственные эмоции от увиденного представления. Илайя понимал, что это делалось нарочно, и Фрэд явно ждал бурной реакции на своё выступление, оттого в дальнейшем, не получив скандала, был разочарован. Но, несмотря на то, увидел он результат проделанной работы или нет, слова достигли своей цели, они попали в десятку и теперь пожирали Илайю, разбирая его на кусочки, такие маленькие, мелкие, окровавленные, неровно оторванные куски плоти, что не желают вновь прирастать к месту.

Наверное, не стоило сдерживаться раньше. Позволь он себе немного больше страданий в былое время, сейчас не было бы этого дрожания поджилок и желания расцарапать себе руки, вырывая жилы, а потом взять и повеситься на них. И слёзы, стекающие по лицу, не похожи на те, что прорываются у ребёнка, которому отказались купить очередную игрушку или сладость. Это не вой по поводу «мама, давай заведём собаку». И даже не «мама, почему ты уезжаешь». Это всё сразу, начиная с самого мелкго и неразличимого, вроде той же сладости, которую не дали, сказав, что лимит исчерпан, больше не будет никаких поблажек. Нужно беречь зубы. И плевать, что он чистит их каждый вечер, а не жуёт украденные шоколадки под одеялом, чтобы потом пускать слюни, подкрашенные какао, на подушку, выдавая своё преступление. Заканчивая самым-самым. Проезжаясь по его поводу для гордости, заставляя поверить: ты неудачник. Плевать, что ты получил роль и начал восхождение на вершину. Плевать, что скоро у тебя появятся поклонники в большом количестве. Плевать, что для достижения цели ты ни к кому не обращался и не ползал в ногах у отчима, пророчившего тебе карьеру поломойки при своём родном сыне. Плевать. Потому что, когда он говорит, опуская тебя ниже плинтуса, мать продолжает хранить молчание, уделяя больше внимания маникюру на своих ногтях или тем цветам, что тебе вручили благодарные зрители.

Чем больше времени проходит, тем сильнее уверенность: Рут не откроет рта. Она уже мысленно согласилась со своим козлом-мужем. Для неё ты такое же пустое место.

И теперь одно идёт за другим, наслаивается, образуя такой пласт, что будь он материальным, можно было бы убить, не прикладывая особых усилий. Просто приложить им пару раз красноречивого оратора, и не останется от него даже мокрого места. Странно, казалось, что обид накопилось меньше, но память услужливо подкидывает море событий. Мама, давай заведём собаку? Собаку, а не отчима. Но собака ей не нужна, в отличие от мужа. Куда она пристроит собаку, когда будет уходить к своему новому супругу? Агата готова принять в свой дом мальчишку, да и то со скрипом. Ни о каких питомцах речи не идёт.

Он сдерживался, как мог. Провёл в зале полчаса, старательно поддерживая необходимую атмосферу, улыбаясь призывно, обмениваясь репликами с другими артистами, журналистами, менеджерами и прочим народом, набившимся в ресторанный зал. Воспользовался тем, что его выпустили из поля зрения и нырнул в коридор. Планировал отправиться в туалет, оккупировать одну из кабинок, забравшись на крышку с ногами, прижаться спиной к стене, закрыть глаза и сидеть так, зная, что никто не отправится на его поиски. Но потом переиграл заранее заготовленный сценарий. Удачно подвернувшееся подсобное помещение, открытая дверь, темнота и осознание, что сюда-то точно никто заглядывать не станет. В туалет может зайти любой, а сюда – только работники. Да и то – вряд ли. Они довольно поверхностно относятся к своим обязанностям. Или просто сбились с ног, желая угодить посетителям, занявшим всё их время, потому никто не озаботился судьбой подсобного помещения.

«Чья ты теперь девочка, Илайя? Кому подставился ради получения роли? Впрочем, вряд ли обошлось одним человеком. Лучше ответь – скольким?».

Илайя не смог ни слова произнести в ответ, хотя вполне реально было отпарировать. Однако в этот вечер он не ожидал такого поступка. Он не сомневался в ненависти со стороны отчима, но почему-то расслабился. Наверное, ошибочно посчитал, что в его персональный праздник ему не станут портить настроение. Думал, что мать разделит триумф и порадуется. Хотя бы обнимет и прошепчет на ухо, что сын – умница. Но она этого не сделала. И позабыла… обо всём.

Илайя шумно выдохнул, поднимая глаза и глядя прямо перед собой.

Полностью окунувшись в меланхолию, умноженную на воспоминания от общения с родственниками, он благополучно пропустил – а здесь больше подходило неблагозвучное, но отражающее суть происходящего слово «проебал» – момент, когда одиночество оказалось разбавлено присутствием постороннего человека. Ему не пришлось долго теряться в догадках относительно личности этого человека. Он знал, что напротив двери стоит Ромуальд. Пройдёт немного времени, и он включит свет, увидит покрасневшие глаза, начнёт цепляться с вопросами относительно случившегося. Придётся отвечать. Молчание Ромуальда не удовлетворит.

Время шло. В его тишину речь не вклинивалась, вопросы не сыпались, как крекеры из разодранного пакета. Ромуальд не придумал ничего лучше, как забрать ключи, всё ещё висевшие в замочной скважине, сунуть их в карман и пройти внутрь помещения, притворив за собой дверь и замкнув её изнутри. Путь он подсвечивал себе телефоном, надеясь не споткнуться и свалиться прямо здесь, поскольку это было чревато неприятными последствиями.

Добравшись до места, где расположился Илайя, он всё так же, продолжая хранить молчание, опустился на пол. Илайю подобное поведение настораживало. Он привык к иным методам воздействия, к иным методам докапываться до сути, здесь ожидал сюрприз. Ромуальд не лез с вопросами, он просто протянул Илайе нечто, оказавшееся при ближайшем рассмотрении бутылкой. Да, пожалуй, это было то, в чём Илайя ныне отчаянно нуждался. Несколько глотков, чтобы заглушить мерзкий голос отчима, чтобы вытравить тишину от молчания матери.

Илайя принял подношение, приложился к горлышку, почувствовал знакомый вкус. Jack Daniels. Виски. Напиток, наиболее почитаемый Ромуальдом. Довольно неплохой, если разобраться. Гораздо лучше водки, воняющей бензином. Более слабые напитки по формату не подходили. Не было романтики совместной ночи для вина обыкновенного или игристого, не было желания философствовать под бокал коньяка или же смотреть футбольный матч, потягивая пиво из банок. Илайе хотелось чего-то крепкого, чтобы вышибло сегодняшние события из головы, но подозревал, что затея провалится.

Он не мог забыть по щелчку пальцев. И крепкий алкоголь не был ему помощником.

Только теперь он вспомнил, что, согласно первоначальному плану, им с Ромуальдом предписывалось исчезнуть с праздника жизни. Ромуальд собирался что-то ему продемонстрировать и, несомненно, насторожился, поняв, что Илайя потерялся. Сложно было поверить, что это результат топографического кретинизма, и он просто запутался в коридорах, потому не сумел найти дорогу обратно в зал.

Ромуальд так и не думал.

Его сложно было провести в этом плане. Он помнил, как Илайя выглядел непосредственно после представления. Помнил, как тот улыбался после общения с журналистами, не демонстрируя откровенно усталость, не играя в звезду, которая совершенно измотана и более никого видеть не желает. Ответив на интересующие вопросы, Илайя направился в гримёрную комнату, пересёкся там с кем-то, после этого настроение его испортилось. Нет, он всё так же улыбался, стараясь не привлекать внимание Ромуальда к своему эмоциональному состоянию, но стоило только отвернуться, как улыбка стекала с лица. Ромуальд видел, как Илайя кусает губы и закрывает глаза. Можно было списать его апатию на усталость и эмоциональное опустошение, но в реальность этого верилось с большим трудом.

Толпа захватила их и разделила. Ромуальд разговаривал с другими людьми, стараясь не терять Илайю из вида, но потом его основательно отвлекли. Илайя исчез из поля зрения, и на поиски его пришлось потратить около двадцати минут, а то и больше, учитывая, что Ромуальда постоянно норовили задержать, поздравляя или задавая вопросы, успевшие достать его уже в первый вечер.