Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 53 страниц)
– Ты думаешь о том, как выглядишь со стороны? Вроде не замечал этого за тобой. Кроме того, скажу страшную вещь, но люди всегда находят, к чему придраться. Ты можешь быть образцом для подражания во всём, объектом их поклонения и исследования. Наблюдая за тобой, восхищаясь, они будут одновременно ненавидеть, ища червоточины, а, обнаружив, моментально восторжествуют, почувствовав себя победителями. Понимаешь, людям, по большей части, плевать, кого исследовать и осуждать, разбирая его жизнь по косточкам. Главное – просто осуждать. Так что не стоит думать об этой херне, просто забудь и не обращай внимания. Или для тебя реально так важно чужое мнение?
– Нет, но…
– Но? – эхом повторил Ромуальд.
– Я думаю о том, как это будет трактоваться тобой.
– А как оно будет трактоваться?
– Как попытка зацепиться за выгодную партию и продвинуться вперёд за чужой счёт?
– Золушка, ты так часто вдыхала сажу, что она запудрила твои мозги и перекрыла путь мудрым мыслям. Если тебя это действительно так беспокоит, что ты готов отказаться от роли, то могу тебя успокоить. Нечто подобное мне в голову не приходило никогда. В конечном итоге, через меня особо никуда не продвинешься. Вот если бы ты внезапно начал окружать вниманием мою сестру, тогда…
– Ромуальд.
– Что?
– Я серьёзно.
– Я тоже. Ты же знаешь, что я получил эту роль не благодаря таланту. Ты проходил прослушивание и честно его выиграл. Я просто родился в семье Эган, а поскольку до сих пор не определился с дальнейшей жизнью, выбор сделали за меня. Должен признать, что это довольно увлекательно, но не совсем моё. После того, как мы отыграем положенное количество времени, я не планирую продлевать контракт, а отправлюсь в самостоятельное плаванье. Ты волен поступить точно так же.
– Относительно Золушки…
– Это была шутка, – пояснил Ромуальд, улыбнувшись мягко. – Всё-таки я уверен, что прогулка нам сейчас не помешает. Атмосфера этого дома на многих действует угнетающе. На меня, в первую очередь. А раз уж мы на одной волне, то это перекидывается и на тебя. Уверен, что как только выберемся за его пределы, ты сразу позабудешь о нелепых страхах. Тем более, средство для шоковой терапии отличное.
Он развернулся и ушёл, оставив Илайю в одиночестве.
Кратковременный разговор, как ни странно, сумел успокоить разбушевавшуюся мнительность, вновь вернув вечеру очарование с каплей непредсказуемости.
Если часть первая, с ужином, была чем-то вроде расслабления, то часть вторая проходила под знаком адреналинового опьянения, когда в голове не остаётся никаких сторонних мыслей, только наслаждение происходящим. Илайя поражался, разглядывая книги Ромуальда, ещё сильнее изумился, когда тайна таковой быть перестала, и он узнал о том, какой сюрприз ему обещали. Ромуальд, правда, заверил, что если такая перспектива Илайе не нравится, он может отказаться, никто настаивать и принуждать не станет.
По горящим глазам понял, что ни о каком отказе речи не идёт. Илайя идеей заразился моментально, она проникла в каждую клеточку его тела и теперь не отпускала от себя ни на шаг.
– Тебя от этого тоже ведёт, – подвёл итог.
– Очень, – прозвучало заворожено.
Ромуальд улыбнулся довольно, подмечая очередное сходство, обнаружившееся между ними.
Скорость всегда сводила Илайю с ума, но поскольку особых навыков вождения у него не имелось, то и рассчитывать на подобный подарок от тётки не было смысла. Она могла вручить ему открытку, испечь торт, втыкая каждый год одну и ту же свечку, но никогда не стала бы преподносить то, о чём племянник грезил в реальности. Снова начиналась песня о полном отсутствии мозгов, беспечности и неоправданном риске. О том, что он просто не знает, как поскорее с жизнью расстаться и множество подобных доводов, от которых быстро начинала болеть голова, а желание обсуждать что-то, надеясь на понимание со стороны родственницы, благополучно уходило в тёмный угол, не встретив ответной инициативы.
Но Ромуальд не был тёткой Илайи, и он полностью разделял его страсть. Книжную, спортивную и ту, что напрямую была связана с риском. Илайя заворожено смотрел на мотоцикл, представший перед его взором. Чёрно-серебристый, блестящий.
К нему хотелось прикоснуться, чтобы проверить, насколько он реален. Как показала практика, на все сто процентов, не меньше.
Ромуальд перед этой прогулкой переоделся, потому на нём сейчас была чёрная куртка, застёгивающаяся у самого горла. Он стоял немного позади, наблюдая за реакцией напарника и радуясь, что задумка нашла отклик, а не пошла прахом. Он не был до конца уверен, что Илайя согласится, даже сомневался некоторое время, стоит ли рисковать. Решился и не прогадал.
Всё строилось на чистой импровизации. У них не было заранее расписанного и продуманного в мелочах маршрута, потому они никуда особо не стремились, просто несясь по трассам ночного города с той скоростью, которая была максимально разрешённой, наслаждаясь встречными порывами ветра и тем, как проносятся мимо, сменяя друг друга пейзажи, строения, прохожие, задержавшиеся на улице. Илайя обнимал Ромуальда за талию, не мучая себя мыслями относительно того, насколько правильно он поступает, связываясь с этим человеком, вопреки доводам, приводимым Челси во время знакомства. Она говорила, что от её брата нужно держаться на расстоянии, а как только он предложит дружбу, не пожать протянутую руку, а максимально ощутимо по ней ударить. Илайя честно пытался делать это на первых порах, тогда ему даже стараться особо не требовалось, потому что всё само собой получалось, теперь жизнь сделала крутой поворот, уничтожив вражду, возникшую между ними, заменив её иным чувством. Куда более приятным, если говорить откровенно.
Ветер забирался под полы расстёгнутой куртки, но Илайя, кажется, даже мимолётно этого холода не ощутил. В его крови бурлил адреналин, смешанный с возбуждением и восхищением.
В былое время удовлетворить жажду к мотоциклам ему не удалось. Он никогда прежде на них не садился, разве что в интернете рассматривал, на несколько часов выпадая из жизни, когда видел фотографии наиболее привлекательных моделей.
Его приятели из родного города подобными транспортными средствами не увлекались, считая их достаточно опасными. Кроме того, никто из них не стал бы катать другого парня, придерживаясь мнения, что такой чести достойны только девчонки. Именно в подобном сочетании смотреться всё будет сексуально. Ездить же вместе с другим мужиком? Тупость какая-то. И рвотные позывы.
Ромуальд подобными стереотипными представлениями голову не забивал. Он наслаждался поездкой, забывая обо всём на свете. Манера вождения у него была не хаотичная, неуверенная, наводящая на мысли о дилетантах, а достаточно уверенная. Он не боялся скорости, он наслаждался ею.
Илайе на ум приходила мысль о том, что эта поездка вызывает у него странные ассоциации, и происходит это вовсе не потому, что он прижимается к Ромуальду, не потому, что вновь оказался в облаке аромата его одеколона. Они на минимальном расстоянии друг от друга, и это добавляет ощущениям яркости, но сейчас на первый план выходило возбуждение не сексуального плана. Чистый восторг от самой езды, от этого ощущения стремительного полёта, от практически профессиональных движений Ромуальда, чувствовавшего себя уверенно.
Его уверенность передавалась Илайе. В его душе не было смятения, не боролись между собой желание продолжать поездку и поскорее вновь встать на землю. Ему не потребовалось повторного предложения, да и первого, если честно, тоже. Он без излишнего смущения и сомнений устроился на сидении и обнял Ромуальда, стараясь держаться так, чтобы не создавать неудобств. Однако нет-нет, да пробивало на мысль о том, чтобы запустить ладонь под полы кожаной куртки, застёгнутой только под горлом на пару кнопок. Просто, чтобы проверить, какая реакция последует в ответ на этот жест.
Ромуальд знал, какими способами следует отвлекать излишне мнительных людей, а, может, прав был относительно атмосферы дома, действовавшей угнетающе на многих. Стоило вновь оказаться за воротами и отъехать на небольшое расстояние, как собственные размышления относительно меркантильности и прочих глупостей, остались в прошлом и более не возвращались. Сейчас ничто не имело значения.
Илайя не мог точно сказать, сколько времени они провели в пути. Ему вообще не хотелось, чтобы это спонтанное путешествие заканчивалось, но Ромуальд припарковался, остановившись у какого-то довольно милого на вид заведения.
– Будешь кофе? – поинтересовался у Илайи.
Тот сначала собирался ответить, что нет, но только теперь, когда они не находились в движении, оставаясь на одном месте, понял, насколько пронизывающий ветер царит на улице.
– Буду, – отозвался решительно.
В кармане джинсов у него лежало несколько десяток, вполне могло хватить на стакан-другой.
Устроившись за одним из столиков, Илайя поставил перед собой стаканчик. Нестерпимо хотелось влить в себя немного согревающей жидкости, но такими темпами он рисковал обжечь нёбо, что было не слишком-то привлекательной перспективой. Пришлось ждать, пока напиток немного остынет.
– Как поездка? – спросил Ромуальд, размешивая свою порцию маленькой пластиковой ложкой, глядя за пенкой на поверхности напитка и наслаждаясь чуть острым ароматом жареного миндаля, исходившего от напитка. – Надеюсь, сюрприз оправдал надежды, на него возложенные, и не разочаровал тебя.
– Вовсе нет. Это… восхитительно. И в чём-то похоже на оглушительный оргазм, – заметил Илайя, заглушая смешок внутреннего голоса, слышный только ему.
– Самое время – начать ревновать к мотоциклу? – Ромуальд усмехнулся, коснувшись пальцами застёжки и расстегнув обе кнопки.
– Он красавец, так что вполне возможно, – усмехнулся Илайя. – Но вообще-то всё немного не так. Ревновать стоит не к мотоциклу, а к совокупности факторов. Сама поездка – это нечто потрясающее, как бесконечная игра с жизнью и смертью. Когда ездишь на машине, это не ощущается столь остро. Хотя… О чём я? Оно вообще не ощущается. Здесь иной случай, и мне это невероятно нравится.
– Мне тоже.
– Мы поедем куда-то ещё?
– Я думал, что уже достаточно поздно, и собирался доставить тебя домой, но, если хочешь, можем сделать ещё пару кругов, а возвращение отложим на потом.
– Хочу, – ответил Илайя.
У Ромуальда и не было сомнений относительно реакции на этот вопрос. Уже задавая, он знал, что скажут, поскольку сам обожал ощущения полёта и свободы, появляющиеся, когда он выбирался из машины и пересаживался на мотоцикл. Если, сидя в салоне автомобиля, он чувствовал себя взрослым и ответственным, то здесь всё имело иную эмоциональную окраску. Никаких ограничений, никаких сомнений, никаких правил, навязанных извне.
Он вполне мог назвать себя счастливым.
И счастливым вдвойне от осознания, что его страсть разделили, а не посчитали незрелостью и глупостью, свойственной подростковому возрасту.
В гонке по ночному городу время пролетало незаметно. Это Илайя отметил в тот момент, когда они вместе с Ромуальдом оказались у дверей дома, в котором находилась его квартира.
После кафе они не сразу поехали сюда, а, как и обещал Ромуальд, проехали ещё несколько десятков километров. Всё это время Илайя ловил себя на мысли, что всё так же сильно хочет прикоснуться к Ромуальду. Вместо этого пальцы стискивали полы его куртки, чтобы не совершить ошибок, не сделать того, что могло стоить жизни, если действия поставят Ромуальда в тупик своей спонтанностью. На трассе следовало оставаться максимально внимательным, тем более, если она оживлённая. Отсутствием машин дороги похвастать, несмотря на поздний час, не могли.
– Нужно как-нибудь повторить эту вылазку.
– Обязательно, – отозвался Илайя, стоя напротив Ромуальда и пристально на него глядя.
Вечер получился для них обоих несказанно насыщенным событиями. Сначала эта репетиция, осветительный прибор, сорвавшийся с высоты, разломанный стол. Встреча с Челси, ужин, неожиданные сомнения относительно целесообразности отношений, как таковых, предложение о жизни под одной крышей. Большинство вышеперечисленных событий накладывало определённую ответственность, напрягая. Прогулка по ночному городу расслабляла и позволяла иначе на всё взглянуть. Она будто стирала все условности, выстроившиеся ранее в ряд и наступавшие одновременно, погребая под своим грузом.
– Спокойной ночи.
– И тебе тоже. Позвони, когда доберёшься. Или хотя бы сообщение отправь. Хорошо?
– Хорошо, – отозвался Ромуальд, продолжая стоять на месте.
Илайя тоже не торопился скрываться за дверью и подниматься на свой этаж, чтобы потом стоять у окна и наблюдать за уезжающим Ромуальдом.
В конце концов, он и не выдержал первым. Оба прекрасно понимали, почему не спешат расходиться в разные стороны, продолжая стоять на пронизывающем ветру. Ромуальд, однако, не торопился делать первый шаг, вспоминая, что большинство из них и так осталось на его совести. В кабинете отца, на горнолыжном курорте, сегодня, в гримёрке. Инициатором всегда оставался он, теперь стремился к тому, чтобы ответственность за происходящее взял на себя Илайя. Хотя бы ради доказательства борьбы со своими страхами и сомнениями, озвученными несколько часов назад.
Продолжит держаться на расстоянии, чтобы не вызывать подозрение относительно пробивания себе продвижения наверх такими способами? Или же плюнет на условности, сделает выбор в пользу реальных чувств и…
Да. Да! Тысячу раз да!
Ромуальд едва не выпалил это восторженно, когда Илайя потянулся, обнял его одной рукой за шею, прижался к губам, не тратя времени на слова. Сделал это немного неуверенно – хотя после вечернего происшествия вряд ли мог чего-то стесняться – но Ромуальда подстёгивал сам факт. Не развернулся, не ушёл, а всё-таки поцеловал. И этот жест не мог остаться без ответа. Ромуальд прижал Илайю к себе, забираясь ладонями ему под куртку, проводя неспешно по ткани лёгкого шерстяного жилета, надетого поверх рубашки, скользя по бокам, по спине, вдоль позвоночника.
На губах ещё сохранился привкус сладковато-горькой кофейной пенки, и эта мелочь почему-то казалась Ромуальду потрясающе милой.
Илайя, последовав его примеру, тоже исполнил давнее желание, отводя в сторону полу куртки, запуская под неё ладонь, сжимая в пальцах лёгкое вязаное полотно.
Горячий язык скользил у Илайи во рту, руки притискивали ближе. Он подчинялся без возмущения и попыток отстраниться с последующими воплями о том, что кто-то может увидеть, и вообще это безумие. Прощаясь, нужно было следовать задуманному плану. Идти уже в разные стороны, не устраивая эротическое шоу на потеху публике.
Но Илайя не мог оттолкнуть. Не хотел.
А Ромуальду не хотелось отпускать.
– Мне остаться? – выдохнул он, затаив дыхание в ожидании ответа и будто бы получив огромную дозу живительного кислорода, когда вместо отрицательного ответа услышал немного сбитое:
– Да.
========== 34. ==========
Soundtrack: Lindsey Stirling – Stars align
Если и значилось в планах Ромуальда на ближайшее время неприятное событие, то это однозначно был благотворительный вечер.
Нет, ничего такого.
Ромуальд не считал благотворительность бесконечной глупостью. Она-то как раз в его понимании являлась делом полезным и нужным, да только, когда он знал, что деньги действительно попадут на счёт нуждающихся организаций. Когда был уверен, что сама акция не превратится в показательные выступления звёзд разного калибра, решивших покрасоваться друг перед другом, выкладывая кругленькие суммы не по велению души, а чтобы заткнуть за пояс коллег.
Он говорил об этом Челси и готов был повторить неоднократно, что с большим энтузиазмом переведёт деньги на счёт благотворительных фондов без дополнительного появления на людях. Всё равно ничего для себя интересного там не обнаружит, только впустую потратит время. Челси и отец настаивали на своём, продолжая заверять Ромуальда, что это дело жизненно-важное для репутации компании, и он не то что должен, а просто обязан не опозорить честное имя семьи Эган. Ромуальду хотелось в такие моменты убивать, поскольку вновь подключалось воображение, и он без труда представлял себе моменты, проведённые на этом вечере, навязчивых собеседников, аляповатые поделки, выдаваемые за современные произведения искусства, которые необходимо купить. А потом… Потом что-то с ними сделать. Определённого плана так и не получилось. По опыту прошлых лет Ромуальд знал, что достойных экспонатов там практически не встречается.
Знание, что мучиться придётся не в одиночестве, немного успокаивало. Мысль о присутствии поблизости Илайи его подбадривала. Во всяком случае, хотя бы один адекватный собеседник у него уже имелся. Это обнадёживало. В былое время приходилось коротать вечер в компании восторженных идиоток, считавших барахло, представленное на аукционе, произведениями искусства.
Они закатывали глаза, некоторые и вовсе силились упасть в обморок от переизбытка чувств, что им довелось прикоснуться к великому. Ромуальд иногда тоже повторял их трюк с закатыванием глаз, но не потому, что действительно восторгался. Напротив. Он чувствовал, что с каждой минутой общения его мозг скукоживается, превращаясь в нечто неполноценное, забитое чужими неоправданными восторгами и просто бредовыми заявлениями, от которых вяли уши.
Его родственники в мероприятиях подобного толка умудрялись находить определённое очарование. Челси приветливо улыбалась, её муж моментально вливался в разговоры. Эйден и Симона тоже не оставались стоять в стороне. Мать блистала в обществе, отец общался со своими подопечными.
Один Ромуальд не представлял, чем можно себя занять. Если только напиться до критической отметки, выйти к микрофону и толкнуть ядовитую речь относительно того, где он видел эти светские разговоры и прочие «развлечения». На таких вечерах мизантропия его расцветала буйным цветом. Стандартная нелюбовь к людям достигала предела, и Ромуальд с огромным трудом контролировал собственные порывы, то и дело прикусывая язык.
Худшей кандидатуры на роль представителя компании было не придумать, но родственники в своём выборе оказались единодушны. Ромуальду приходилось отдуваться, попутно прикидывая, что можно прикупить во время аукциона, чтобы не травмировать собственную психику, а потом по-быстрому избавиться от приобретения.
Продавать там планировалось произведения современного искусства. Оптимизма данная строчка на пригласительном билете не внушала. Образчики современного искусства вызывали у Ромуальда оторопь и мысли о том, что он, возможно, в этом совсем не разбирается и разбираться не хочет; психическое здоровье ему ещё дорого. Когда он начнёт восхвалять подобные шедевры, появится реальный повод подумать на досуге о многом.
С такими невесёлыми мыслями он собирался на благотворительный вечер, стоя перед зеркалом.
После прибытия на место проведения мероприятия настроение его нисколько не улучшилось. От обилия людей, как на улице, так и в помещении, в глазах рябило, а голова шла кругом. Ромуальд осматривался в поисках знакомых лиц, отмечая присутствие своего вечного раздражителя в компании рыжего пугала, впервые одетого в строгий костюм, а не в яркие вырвиглазного оттенка шмотки, Авы Хёрд, вновь вернувшей себе имидж прежних лет. Вероятно, хотелось казаться элегантной и утончённой. Где-то в пределах досягаемости вращалась Мелисса, попадались на глаза другие менеджеры. Другие артисты, с которыми работала компания. Ни к кому из них Ромуальд подходить не торопился, понимая, что ничего вразумительного сказать не сумеет, более того, может с самого начала испортить окружающим вечер.
Казалось, что его засасывает в водоворот бесконечно противной музыки, не менее отвратительных ароматов духов, смешавшихся в едином потоке, запаха шампанского, разлитого по бокалам и закусок, расположенных на столах, стоявших в отдалении. Шампанское сумело пробиться на передний план благодаря тому, что мимо Ромуальда прошмыгнул официант, державший в руках поднос с многочисленными бокалами. Ромуальд от подношения отказался, не проходя в глубину зала и не бросаясь с приветствиями на каждого более или менее знакомого человека.
Нет, определённо, в «Эган Медиа-групп» знали, кого стоит отправлять на такие сборища народа. Он, несомненно, обрастёт в момент нужными знакомствами, соберёт вокруг себя огромное количество заинтересованных лиц, начнёт сыпать искромётными шутками и всего за один вечер превратится в светского льва.
Да-да, где-нибудь в параллельной реальности. Здесь он способен только на очередной скандал, заявление о том, чтобы все от него отстали и прошествовали в сторону мужских гениталий, да так там и остались, а к нему не цеплялись. Он готов был прямо сейчас выписать чек на любую сумму, в пределах разумного, естественно, сделать вклад в общую копилку, развернуться и отправиться домой. Позвонить Илайе, предложить ему встретиться и провести время куда продуктивнее, наслаждаясь приятным обществом, а не общением, навязанным обстоятельствами.
Проторчав ещё некоторое время недалеко от входа, Ромуальд потянулся к телефону, набирая знакомый номер. Хотелось надеяться, что обстоятельства задержали Илайю ненадолго, и он с минуты на минуту появится здесь. Тогда вечер сразу заиграет иными красками, перспектива общаться с малоприятными людьми покажется ему не столь отвратительной, и он даже аукцион сможет высидеть до конца, не отпуская едкие комментарии в адрес каждого нового лота, выставленного на продажу.
После происшествия с упавшим осветительным прибором репетиции действительно на время приостановили. Челси добивалась того, чтобы в зале проверили каждое крепление, каждую доску и, в случае необходимости, уделили пристальное внимание ремонту. Артисты не должны рисковать своим здоровьем, в конечном итоге, они не нанимались каскадёрами, выполняющими опасные трюки.
Весь процесс обещал растянуться не менее чем на неделю. Челси, конечно, кривилась недовольно, но согласилась на такой срок, поскольку жизнями актёров рисковать не хотела.
О столкновении с Илайей перед гостевым домом она благополучно умалчивала, не закидывая брата вопросами, не стремясь вытащить из него все подробности произошедшего, с дальнейшими попытками вызнать, почему, уехав ночью, он вернулся только около полудня. И вряд ли всё это время провёл на трассе.
Ромуальд, собственно, своё появление и не скрывал. Челси видела, как он проходит по саду в сторону своего дома, подбрасывая в ладони ключи. Потом он так до вечера и не показывался. Вероятно, отсыпался. К счастью, когда Ромуальд шёл по тропинке, Челси на кухне находилась в одиночестве, намазывала на тосты черничное варенье, попутно готовя чай для себя, кофе для мужа и какао для Флинта.
Собственно, Ромуальд сестру тоже видел, но не стал заходить в основное здание, сразу же скрывшись в своём доме, поднявшись на второй этаж и рухнув на кровать лицом вниз. Уткнулся носом в подушку и блаженно улыбнулся, вспоминая события ночи и утра. Он был доволен и счастлив.
В этот мир безграничного счастья пускать посторонних не хотелось, а в данную категорию попадали абсолютно все, даже близкие родственники. Особенно – они, раз уж после единичного разочарования Ромуальд перестал им доверять, понимая, что любое его движение, действие, выбор одежды, развлечений, пищевые пристрастия подвергаются тщательному анализу и редко получают одобрение. Если они старались влиять на его решения в таких мелочах, что говорить об отношениях? Ещё раз убеждаться в полном несовпадении взглядов и тратить время на споры было глупо, вот Ромуальд и избегал откровенных разговоров. Опять же не считал нужным тратить время на объяснения, где провёл ночь и почти половину дня, будучи молодым человеком двадцати четырёх лет от роду. Возраст, когда самостоятельность уже должна быть развита и прокачана до определённого уровня, а если до максимума, то вообще прекрасно.
В определённой мере, этот вечер и ночь, за ним последовавшая, стали окончательным переломным моментом в отношениях между Ромуальдом и Илайей. Хотя бы потому, что теперь всё было в той же самой квартире, что и в первый, не самый удачный раз. Они обошлись пока без повязки на глаза, отложив претворение в жизнь эротической фантазии для особого случая.
Теперь секс точно не был актом демонстрации отвращения.
Без насмешливо-злых слов, мерзких гримас, отчаянного стремления ударить больнее и стремительных, поспешных действий, приводящих к сомнительной ценности последствиям.
После поцелуя на улице Ромуальду казалось, что его ничто не заставит развернуться и уйти, даже если Илайя внезапно засмеётся и переведёт согласие в шутку. Но всё было серьёзнее некуда, и это понимали оба.
Люблю, шептал Ромуальд, не сомневаясь в правдивости своих слов.
Илайя отвечал ему, единым порывом выдыхая аналогичное слово, звучавшее так, что пробирало капитально. Сложно было не поверить в его искренность и хотя бы на секунду в ней усомниться.
То, что сейчас Илайя не отвечал на звонок, заставляло Ромуальда хмуриться, вспоминая аналогичную ситуацию, когда его стремление поговорить плачевно закончилось. Звонки без ответа, а после сообщение о трагическом финале.
Поймав себя на подобных мыслях, Ромуальд едва не швырнул телефон об стену, но в последний момент удержался от истеричного жеста.
Появись же, просил он мысленно, нервно покусывая нижнюю губу.
Чтобы не свихнуться окончательно, ему требовалось поговорить хотя бы пару минут. Придумывая ответные реплики, он бы не столь сильно концентрировал внимание на столь отвратительных перспективах, что лезли в голову, фактически заставляя Ромуальда примерить на себя роль местного «синего бороды».
«Глупость это, – думал он. – Ничего не случилось. Мало ли, что там могло произойти. Забыл телефон, просто не услышал… Надо было всё-таки заехать за ним».
Ромуальд посмотрел по сторонам, в надежде обнаружить в пределах досягаемости хотя бы одного официанта. Они все словно сквозь землю провалились. Видимо, устроили себе временный перекур, ну, или обслуживали дамочек, жадных до алкогольной шипучки, не уделяя должного внимания остальным гостям.
Взгляд вновь наткнулся на композитора в компании его мужика. Ромуальд подумал, что окончательно свихнулся, поскольку, пребывая в трезвом уме и при твёрдой памяти, просто не мог подойти к этим двоим. Учитывая его подсознательные страхи и нежелание сводить близкое знакомство с человеком примечательной внешности, но пока неизвестного имени, это был ещё более рискованный поступок. Но Ромуальд уже не задумывался о том, насколько шагов наперёд просчитаны его решения, он просто шёл в сторону колонны, у которой стояли эти двое. На мгновение посетила сумасшедшая мысль, что в чём-то между ними обоими и им самим проскальзывает некоторое сходство.
Они не улыбались, демонстрируя чудесную работу стоматологов, не горели особым энтузиазмом при мысли о возможности приобрести чуда современного искусства. У Энтони на лице вообще застыло мученическое выражение, какое бывает обычно у человека, долгое время прохаживающегося в тесных туфлях, натирающих мозоли. Его сопровождающий выглядел радушнее, но не намного.
– Мистер Уэбб, – произнёс Ромуальд показным тоном. – Позвольте засвидетельствовать своё почтение вашему таланту и признаться в пламенной любви к вашему творчеству.
Он с трудом удержался от того, чтобы не изобразить картинный поклон. Нервозность иногда находила странные способы для выхода. Сейчас был как раз один из таких случаев, когда ему хотелось говорить ерунду и делать глупости, чтобы немного замаскировать переживания относительно отсутствия человека, способного превратить унылый вечер в более или менее приятное событие.
– Мистер Эган? – удивленно спросил Энтони, повернувшись к нему.
– А если серьёзно? – раздался голос, который Ромуальду прежде слышать не доводилось.
Он, конечно, периодически представлял, как может разговаривать этот человек, но ни один из придуманных вариантов реальности не соответствовал. Голос оказался не отвратительным комариным писком или же басом, от которого поджилки начинают трястись. Ромуальду прежде казалось, что человек такого типа должен обладать голосом запоминающимся, независимо от того, какие именно оттенки придают ему индивидуальность. Голос оказался достаточно низким, никак не тенор, нечто среднее между баритоном и басом, со смещением в сторону первого. А ещё речь оказалась несколько отрывистой, будто бы мужчина большую часть своей жизни разговаривал на языке ином, не английском. Нет, у него не пробивался ужасающий акцент, но плавности немного не хватало.
Ромуальд вспомнил, что эти двое, по большей части, живут в Швеции, сравнил с родственным норвежским говором, коего наслушался во время пребывания в Лиллехаммере, пришёл к выводу, что это тоже – не совсем то. Больше подходила Германия, Австрия… Страны, в которых разговаривают на немецком. Обычно в такой манере говорили их уроженцы. Вероятно, одна из них была родной для этого человека.
– Серьёзно в каком плане? – спросил Ромуальд, окончательно справившись с анализом тембра своего собеседника.
Тот усмехнулся.
– Ирония относительно пламенной любви к творчеству и поклонения таланту вышла довольно убедительной. Но было бы интересно узнать истинную причину вашего появления в нашем скромном обществе, – пояснил он. – Насколько мне известно, уж кто-кто, а вы не являетесь поклонником тех вещей, которые создаёт Энтони.
– Вас сложно обмануть, – хмыкнул Ромуальд, удивляясь, как господин композитор сдерживается.
Он бы уже на стадии той самой иронии не удержался и послал неугодного собеседника на все четыре стороны.
– Не такая уж это загадка, – заверил его Энтони, поднося бокал к губам. – Вы никогда не были поклонником моего творчества, мистер Эган.
– Не был.
– Тогда почему подошли к нам?
– Потому что только в этой компании я могу не растягивать рот в притворной улыбке и говорить, какая восхитительная организация вечера, сколько здесь прекрасных людей собралось, и как я жажду начала аукциона, чтобы прихватить себе парочку-другую бесценных экспонатов, – усмехнулся Ромуальд. – Вы мне кажетесь честнее остальных, и в данный момент я отчаянно нуждаюсь в собеседнике, потому из всех зол выбираю меньшее.
– Отличная характеристика, да? – поинтересовался Энтони, обратившись к своему спутнику.
– Очень… точная, – подтвердил тот, усмехнувшись.
– Насколько мне известно, вы не должны были томиться здесь в одиночестве. Где же ваш напарник?
– Ещё не приехал, – признался Ромуальд. – Именно поэтому я нуждаюсь в компании. А вообще-то… – его взгляд заскользил по центру зала, где танцевали многочисленные пары. – Не согласитесь ли потанцевать со мной, мистер Уэбб? Конечно, если ваш спутник не возражает.
