Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 53 страниц)
Сомнительное удовольствие – пороться в задницу, думал он, сильнее сжимая ладонь на поручне и криво усмехаясь.
Он наблюдал без особого интереса, как сменяются станции, иногда закрывал глаза и радовался, что додумался перед выходом из дома нацепить на нос тёмные очки. Да, на улице холодно, осень окончательно вошла в свои права, готовясь плавно перетечь в зиму с первым снегом, но очки актуальны всегда. Кто хочет с этим поспорить, могут пройти далеко-далеко, потому что он будет поступать, как задумал, не прислушиваясь к общественному мнению.
Илайя поправил шарф, убеждаясь, что рана всё-таки скрыта от посторонних глаз. В наушниках грохотала музыка, но она не позволяла ему отвлечься, окончательно вытравив из мыслей события прошедшего вечера и поступок Ромуальда. Его бешенство, злость, сомнительную тёмную страсть, не нашедшую отклика, а натолкнувшуюся на стену ледяного восприятия, замешанного на отторжении. Финальным аккордом – невысказанная и никак не выраженная нежность, которую чужая холодность заморозила. Илайя ощущал желание Ромуальда прикоснуться к нему, а потом обречённый выдох, и рука соприкоснулась с полом, так и не забравшись под ткань толстовки. Вполне возможно, в тот момент ему хотелось самому напороться ладонью на стекло, но он не устраивал сеанс показательного самобичевания с кровавыми спецэффектами. Он пытался завести разговор, но Илайя посмотрел на него и произнёс одними губами:
– Вон отсюда.
Ромуальд послушался и ушёл. Илайя сидел на полу, чувствуя, как расползается под отчаянно саднящей задницей лужица из спермы и крови. Последней, к счастью, было не так уж много. Не смертельно, жить можно. В конечном итоге, сам решил сделать ставку на подобное развитие событий, внёс определённое предложение, в ответ получил согласие. Он рассеянно провёл ладонью по полу, посмотрел на розоватую жидкость и не придумал ничего лучше, чем коротко хохотнуть. Отлично, просто восхитительно.
Разглядывая отражение в зеркале, он рассеянно прикоснулся к тёмному пятнышку на животе. Он чувствовал прикосновение к коже губ, но не думал, что после этого на ней останутся следы. Лучше бы догадки подтвердились, а не получили опровержение. Оно никуда не делось. Илайя несколько раз провёл по нему мочалкой, но казалось, что с каждым разом только сильнее его обозначает, акцентируя особое внимание на столь незначительной мелочи.
Утром он вытащил из почтового ящика газету, в которой действительно упоминалось о смерти Джулиана Ормонта. Прочитал статью несколько раз, после чего швырнул издание в мусорный бак, понимая, что домой этот кусок бумаги не принесёт. Лишний раз напоминать о случившемся и бесить.
Он сожалел, немного соболезновал, но особой жалости не испытывал, больше базируя своё отношение к обоим, на эмоциях от общения с Ромуальдом. А там процветало нежелание взаимодействовать в принципе.
Находясь в вагоне метро, он чувствовал себя персонажем чёрно-белой ленты, всё вокруг представлялось в подобных тонах, изредка разбавляемых серым во всём его многообразии. Музыка соответствовала моменту, тягучая, плавная, но при этом совершенно точно грубоватая, будто сырой звук, голос, как после кратковременной простуды. Под неё можно было фантазировать, воображая себя героем малобюджетного кино, и этот трюк удавался Илайе в совершенстве.
Выпадать обратно в реальность не хотелось, но он вынужден был это сделать, поскольку вновь торопился на встречу с Челси.
Заметит раны на руке или нет? Кажется, ещё немного, и она перестанет удивляться злоключениям подопечного.
По привычке он достал водительское удостоверение, но оно, что удивительно, не потребовалось. Охрана пропустила его без дополнительных вопросов. Илайя покосился в их сторону с подозрением. Конечно, они ничего знать не могли, потому вряд ли испытали прилив острой жалости, посмотрев на него. Он же сегодня намеренно постарался нарядиться лучше обычного. Понимал, что это довольно абсурдное действие. Всем плевать на его состояние, о котором никто не догадается, если он сам не будет бегать по зданию центра, постоянно рассказывая о перипетиях своей жизни, но моментами проскальзывали столь странные мысли.
С появлением Челси чёрно-белый мир разбавили яркие краски. Неизменная красная помада, такие же ногти и пиджак. Вязаное платье из концепции не выбивалось. Чёрное, с воротником, представлявшим собой нагромождение вытянутых петель.
– Присаживайся, – милостиво разрешила она.
– Пожалуй, откажусь.
– В смысле?
Челси удивлённо моргнула, не представляя, почему её ученик выглядит сегодня настолько потрёпанным, плюс ко всему, скрывает глаза за стёклами солнцезащитных очков. Она, конечно, не стала лезть в лицо, срывая аксессуар, втайне надеясь, что под ними окажется внушительного вида синяк, но вместе с тем, она не могла представить, какие события способны натолкнуть Илайю на создание подобного образа. Раньше он не особо жаловал очки. Или она ошиблась?
Будто прочитав её мысли, Илайя снял очки, переместив их на голову, словно они были ободком.
– Иногда в жизни случаются такие вещи, после которых лучше постоять. В противном случае, боюсь, что хм… Немного протеку и изгажу кресло кровью.
– То есть…
Челси не решилась довести мысль до конца, потому что звучало это несколько странно и достаточно пошло для того, чтобы обсуждать с подчинённым. Между ними сложились приятельские отношения, но этого явно не доставало для откровений такого плана.
– У меня началось половое созревание и, как следствие, гормональная перестройка организма. Буду первым в мире мужиком, способным забеременеть и родить, – хмыкнул Илайя, опираясь ладонями на спинку кресла, в которое ему предписывалось приземлиться, но он отверг предложение. – А если серьёзно, то, правда, чувствую себя девчонкой с внезапно нагрянувшими месячными, у которой в сумке полный голяк, ни тампонов, ни прокладок, потому что из меня кровь хлещет, и я не представляю, как долго это будет продолжаться. Ладно, немного преувеличиваю. Не хлещет, но приятного в этом мало. Вообще нет.
– Ромуальд? – спросила Челси, почему-то практически на сто процентов веря в правильность догадки.
– Можешь передать ему привет.
– Действительно он?
– Да.
– Но… Послушай, тебе не кажется, что это уже переходит все границы? Ладно, если избиение ты ему спустил с рук, а я не сомневаюсь, что личность человека, организовавшего нападение, в тайне для тебя не осталась, то изнасилование – это уже нечто более серьёзное. И так просто…
– Предлагаешь отправить твоего брата за решётку?
– Я не знаю. Разумеется, такая перспектива мне не нравится, но и закрывать глаза на происходящее тоже нельзя. Что будет в следующий раз? Убийство?
– Подожди.
– Чего мне ждать?
– Это не было изнасилованием.
– Выходит, я что-то не так поняла?
– Я рассказал не так много, чтобы из этих слов можно было вывести общую картину сложившейся ситуации.
– Так, может, внесёшь ясность?
– Это была плата.
– За что?
– За то, что он больше никогда ко мне не подойдёт. Всё произошло нелепо, достаточно больно и грубо, но с моего согласия, потому на изнасилование не похоже, да и не является им, по сути.
– Я никогда об этом не спрашивала, но теперь не могу промолчать. Ты гей?
Илайя запустил ладонь в волосы, откидывая их назад, потёр переносицу. Он не торопился особо с ответом, поскольку сам не знал, как на него ответить. Да и не был уверен, что Челси признаёт факт существования подобных людей. Вполне возможно, она могла относиться к той группе, что считает такое явление несусветной глупостью.
– Процентов на пять, – ответил он, спустя несколько секунд. – Ещё на пять, вероятно, испытываю тягу к женщинам.
– А на девяносто?
– Асексуален. Но я не могу назвать себя этим словом, поскольку иногда мне нравятся определённые люди, и в сочетании с их образами возникают определённые мысли. Другое дело, что секс не является основой моей жизни, и я свободно обхожусь без него.
– Ясно, – протянула Челси.
– Давай сменим тему. Ради чего ты меня позвала?
– Хотела поговорить относительно пресс-конференции, но теперь, кажется, об этом не стоит и заикаться.
– Почему?
– Я планировала попросить тебя об одной услуге, но после внесения некоторых коррективов не уверена, что ответишь согласием на моё предложение. Более того, не стану осуждать, если подтвердишь подозрения и скажешь ровно то, что напрашивается само собой. Я бы ответила отказом, честно.
– Это связано с Ромуальдом?
– Напрямую.
– Что ж… Можешь сказать, я не стану сразу же отказывать. Подумаю, что можно сделать, если от меня действительно что-то зависит.
– Не могу точно сказать, понадобится ли это, но лучше перестраховаться, – произнесла Челси, остановившись у шкафа и сложив руки на груди. – Наверное, ты уже слышал, что произошло. Джулиан попал в аварию.
– Я читал, – сдержанно ответил Илайя, не вдаваясь в подробности.
– Список вопросов для пресс-конференции был утверждён заранее. Не сами формулировки, разумеется, а темы, на которые можно разговаривать с артистами. На личную жизнь вето никто не накладывал. Сейчас о Джулиане будут писать много и часто, а Ромуальд нередко фигурировал в статьях о нём. Как друг, если издание позиционировало себя, как солидное и не привлекало читателей за счёт подробностей интимной жизни известных людей. Об их возможной любовной связи тоже неоднократно писали. Доказательств, правда, не нашли, потому это осталось на уровне слухов и подозрений. Как я уже говорила, уверенности на сто процентов у меня нет, но журналисты вполне могут спросить Ромуальда о Джулиане, о природе их отношений. Не обойдут стороной чувства, которые мой брат питал к нему. Разумеется, это может обернуться скандалом. Ромуальд и без того на пределе. В ближайшее время ему предстоит заниматься организацией похорон… В общем, ты понимаешь. Скандал никому не нужен. И если бы ты помог ему, оказав психологическую поддержку… Это было бы замечательно, но я не думаю, что в ответ услышу согласие.
– Я подумаю над этим, – повторил свою недавнюю реплику Илайя. – Ничего не обещаю, но вряд ли стану топить его на пару с журналистами, хотя, как думаю, догадываешься, особых симпатий к твоему брату не питаю. Мне не доводилось оказываться прежде в таких ситуациях, но она и в перспективе кажется не слишком приятной, а я не настолько мудак, чтобы смеяться над чужими проблемами.
– Спасибо, – Челси улыбнулась сдержанно.
– Пока не за что, – ответил Илайя. – Можно идти?
– Да.
Челси кивнула, и он улыбнулся ей в ответ. Развернулся и вышел из кабинета. В планах у него значилось посещение ещё одного заведения, и этот визит относился к категории достаточно важных событий жизни. Пренебрегать им не планировалось.
Илайя поправил шарф, а точнее, заново обмотал его вокруг шеи, потянулся к наушникам, посмотрел в противоположный конец коридора, почувствовав пристальный взгляд. К кабинету Челси направлялся Ромуальд, в этом сомневаться не приходилось. После вчерашнего он точно ни с кем данного человека не спутал бы. Пусть он практически не смотрел на Ромуальда, постоянно закрывая лицо руками, но и тех нескольких минут, что их взгляды пересекались, оказалось достаточно, чтобы образ отпечатался на сетчатке и навсегда остался там.
Илайя всё же вернулся к первоначальному плану и заткнул уши наушниками. Однако музыку включать не торопился. Ему хотелось проверить, сдержит ли Ромуальд своё обещание. Согласно плану ему предписывалось пройти мимо, сделав вид, что никого не видит. Пустой коридор, и два человека-невидимки в его пределах. Он не замечает Ромуальда, а тот отвечает ему взаимностью.
Ромуальд, видимо, тоже пришёл к определённым выводам и постарался настроить себя на то, что разговор не состоится. Он чуть мотнул головой, отбрасывая волосы от лица, изобразил тотальное равнодушие на лице и продолжил путь к кабинету сестры. Он ничего не говорил Илайе, проходя мимо.
На секунду стало обидно. Хоть каких-то слов извинения Илайя ожидал, и молчание окончательно утвердило его во мнении, что Ромуальд – самовлюблённый козёл, зацикленный исключительно на собственных потребностях. Оттого желание сделать напарнику по сцене какую-нибудь гадость не испарилось, а усилилось. Илайя усмехнулся. Да. Пожалуй, розыгрыш не будет лишним. Тем более что в сравнении с действиями Ромуальда он сойдёт за детскую шутку. Не страшно. Пусть немного взбодрится и почувствует себя ничтожеством. Хотя… Может, он только обрадуется такому повороту событий? Конечно, если это вообще будет розыгрышем. Вдруг там и играть ничего не придётся?
Он не удержался. Подойдя к лестнице, завёл руку за спину и вновь продемонстрировал неприличный жест, ознаменовавший некогда момент их знакомства. Обернулся и понял, что Ромуальд это видел. Ему хотелось засмеяться, но почему-то веселья, как такового, не было. Только осознание, что всё идёт неправильно. Не так, как должно быть.
Несомненно.
Всё идёт через задницу.
Бросив ещё один взгляд в сторону Ромуальда, продолжавшего стоять у двери, не переступая через порог, Илайя отвернулся окончательно и сбежал вниз по лестнице. Ему не хотелось откладывать запланированные дела в долгий ящик, да и ради собственного спокойствия стоило это сделать, чтобы лишний раз не переживать.
После офиса его вновь ожидало метро и знакомое ощущение, будто вокруг не реальность, а чёрно-белые декорации немого кино. Внешний мир отрезан от него, или он от мира; они существуют как будто в разных плоскостях. Илайе хотелось закрыть глаза, прислониться щекой к нагретому ладонями поручню и больше не думать о собственных опрометчивых решениях, нелепых высказываниях и неразумных действиях. О всепоглощающей ненависти, которой он подпитывал себя вчера ночью, соскребая с кожи чужие прикосновения, которых там практически не осталось. Ему казалось, что они сродни ожогу второй, а то третьей степени. Однако это было лишь горячее, чуть сорванное дыхание на щеке, на ладони. Не отвратительное сопение и пыхтение, а именно выдохи, чуть влажные, немного отдающие жидкостью для полоскания рта или зубной пастой, небольшое пятнышко от которой осталось на коже. Это было скольжение волос по его ладони, чуть прикрытые глаза и капля пота на кончике носа, сорвавшаяся на пол. Абсолютно бесшумно, но Илайе в тот момент всё виделось в гипертрофированном виде, а он старательно накручивал себя, добавляя событиям больше негативной окраски, больше ненависти. Нарочно отворачиваясь, кривясь и закрывая лицо руками, цедя сквозь зубы злобные высказывания.
Моментами действительно ненавидел за порывистость и стремление удовлетворить собственные желания, а вместе с тем радовался, что Ромуальд не сумел настоять на своём. Его поцелуи и попытки приласкать остались в планах, не получив истинной реализации. Только одно прикосновение губ к низу живота, от которого Илайя вздрогнул и возненавидел себя, посчитав, что есть доля правды в словах напарника по сцене. Тех, что с упоминанием шлюх.
Если бы это продолжалось дольше – все эти поглаживания, облизывания и, возможно, покусывания, события вечера могли завершиться в ином ключе. Он бы возбудился, он бы тоже нуждался в разрядке и ненавидел себя за это.
Ему не хотелось признавать необоснованную тягу к Ромуальду.
Она не имела права на жизнь, как любое чувство, в котором не прописан каждый пункт, и напрочь отсутствует логика. Ненавидеть того, кто сделал больно – просто. Ненавидеть того, с кем испытывал несколько минут удовольствия – сложно, зато после этого проникаешься отторжением к себе и своим блядским принципам. Блядским не потому, что они раздражают, а слово само напрашивается первым в ассоциативном ряду. Блядским в силу своего характера. Непостоянные и шаткие. Сегодня – одно, завтра – другое, но каждый раз – истина. Сиюминутная.
Он не любил само понятие принципов, поскольку они напоминали ему те самые правила поведения, о которых неоднократно говорила Агата. Теперь же, противореча себе, хватался за данную формулировку, утверждая, что живёт, руководствуясь теми или иными принципами. Ему было важно – не отступать от них. Он жмурился, старался погрузиться в мир музыки, чтобы не слышать посторонние голоса, но через грохот панка или металла до него дорывался тонкий, приглушённый голос истины.
Он что-то испытывал к Ромуальду, и тянулось это с давних пор. Начало датировалось примерно моментом разговора с Энтони и его замечанием о болоте под названием «Эган Медиа-групп». Другое дело, что признаваться в этом было бессмысленно, нелепо даже. Всё равно изначально даже на дружбу рассчитывать не приходилось. Максимум – на замечание о том, насколько прекрасен Джулиан. Тонны любви и обожания в его сторону. Столько же отвращения и отторжения, направленных на вынужденного конкурента и навязанного строптивой сестрой партнёра по сцене.
Вчерашний вечер считался апофеозом абсурдности. По сути, им и являлся. Скандал, драка, пострадавшая рука. Вспышка гнева, угасающая буквально на глазах, а вслед за этим совершенно внезапная развязка. И секс, самый «прекрасный» из всех, что только можно представить. Будь такое развитие событий закономерностью, число пар, желающих проводить время в постели, сократилось бы в тысячи раз. Насладиться подобным раскладом мог только законченный мазохист. Легче было закрыть лицо руками и отвернуться. Легче было не думать, что это сомнительного свойства терапия и дрочка его телом, с попутным представлением на месте любовника другого человека. Того самого, который достоин. Человека, которому следовало выжить, но так получилось, что его не стало.
Эти слова, пожалуй, сыграли основную роль в формировании такого отношения Илайи ко всему происходящему и к желаниям Ромуальда, в том числе.
Будь Илайя режиссёром, он, несомненно, создал бы подходящий под своё настроение антураж. Выйдя из метро, щёлкнул бы пальцами, и с неба полилась вода. Сначала отдельными каплями, потом всё чаще, пока не превратится в сплошной поток, почти, как кровь из раны. Небольшой надрез, и из-под повреждённых кожных покровов появляется несколько капель, стоит только надавить. Рассекаешь сильнее, и вот она уже заливает лезвие, одежду, ванну, раковину или пол, в зависимости от того, где и при каких условиях проводить эксперимент.
Но Илайя режиссёром не был и никогда не соприкасался с данным видом творческой деятельности. Искусственного дождя ему на выходе из метро не организовали. Навыков управления погодой он тоже не имел, оттого день его встретил серый, достаточно холодный, однако дождя в программе не намечалось.
Ближе ко второй половине дня ощущения, связанные с личными загонами, отступили. Он шёл вполне уверенно, бодро, стараясь не акцентировать внимание на противных отголосках боли, периодически напоминавших о себе. Голым себя в чужих глазах тоже перестал представлять. То ли окончательно смирился, то ли голова теперь была занята предстоящими перспективами и результатом. Тревожность его покинула, зато появилась нервозность и боязнь, что всего один незащищённый половой акт мог обернуться катастрофой. До вчерашнего дня Илайя мог с уверенностью заявить, что здоров. Сегодня уверенности стало на порядок меньше. Имея возможность поручиться за себя, он не нёс ответственности за Ромуальда и не представлял, насколько велик риск – подцепить от него какую-нибудь гадость. Желание подтвердить статус здорового человека привело Илайю в медицинский центр.
Процесс занимал немного времени, но Илайе каждая минута казалась невероятно длинной. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и вновь рисовал в воображении монохромное кино, построенное на сюрреалистическом сюжете, обрывках событий вчерашнего вечера, плавно перетекшего в ночь с остервенелым натиранием кожи грубой мочалкой. С осторожными прикосновениями пальцев к тёмному пятнышку на животе. С порцией виски, выпитого прямо из горла, в попытке частично унять внутреннюю дрожь. Он знал, что полностью этого сделать не получится, потому не рассчитывал на такой шикарный подарок, как полное спокойствие на грани с умиротворением.
Скрежет ногтей по паркету, разлитый кофе. Попытка поцеловать его в губы – резко отвернуться, чтобы поцелуй пришёлся в область скулы.
Сука, когда ты уже кончишь?
Казалось, что никогда. Вечность наедине с горячим дыханием, белоснежным свитером, который Ромуальд не стягивал с себя. Он вообще не раздевался, лишь приспустил брюки. Его пальцы гладили бёдра, внутреннюю поверхность их, под злобное шипение, напоминавшее по эмоциональной окраске приказ.
Не трогай, не прикасайся, ненавижу. Ты отвратительный, ты грязь. И от того, что сделаешь грязью меня, сам чище не станешь.
На фоне вчерашних слов и пожеланий предложение Челси казалось нелепым. Эмоциональная и психологическая поддержка, в случае, если журналисты захотят получить свою долю интересных фактов о жизни младшего сына известного продюсера. Профессиональная солидарность.
Интересно, как он должен это делать, если ещё вчера сам старался задеть за живое и смеялся, понимая, что с поставленной задачей справляется на «отлично»?
Бить себя кулаком в грудь, крича о дружбе и нападая на журналистов, решивших сунуть нос, куда их не просят. Перетягивать внимание на себя? Поведать о собственном труде на ниве сексуальной помощи населению, чтобы работники пера ухватились за это сообщение и потом посмеивались? Размышляли на страницах о том, что в шоу-бизнес попадают не только через постель, но и через секс-шопы?
Идея отдавала бредом. Кажется, именно им и была, но ничего стоящего на ум пока не приходило.
К тому же не стоило заморачиваться на данной проблеме. Челси сама сказала, что тема личной жизни просто внесена в список допустимых вопросов. Не обязательно журналисты ухватятся за неё и будут задавать вопросы исключительно подобного плана. Всё-таки пресс-конференция подразумевает обсуждение разнообразных событий. Это не чат с поклонниками, которые, в большинстве, интересуются исключительно личной жизнью кумиров. Особенно, если медийные персоны мужского пола, а армия поклонников состоит преимущественно из девушек. Вот тогда можно заранее предсказать тактику поведения заинтересованной стороны. Когда за дело берутся профессионалы, всё может развиваться в самых неожиданных направлениях и сочетаниях обстоятельств.
Желание помочь имело все шансы отправиться в бездну и потому, что об эмоциональной поддержке просила Челси, а не сам Ромуальд. Вряд ли ему в голову приходила мысль об откровенном разговоре и выстраивании общей стратегии поведения. Раньше – да, но теперь пропасть между ними увеличилась в размерах, недовольство друг другом выросло в разы. Новое открытие определяло многое. Илайя вообще не был уверен, что Ромуальд захочет проводить совместную пресс-конференцию.
Не ради ли этого он приехал к Челси?
Илайя не отрицал такого развития событий. Пока он думает, как подступиться к просьбе непосредственного начальства, партнёр по сцене просит поспособствовать разрешению ситуации и отмене совместного выступления. Генеральная репетиция перед тем, как они действительно откроют сезон многочисленных отыгрышей на сцене. Сначала огромное количество репетиций, вслед за ними – не меньшее – самих представлений. Однажды – смена актёров, объявление первого состава золотым, почести и всенародная любовь. Может быть. При удачном стечении обстоятельств.
– Илайя Аркетт, – прозвучал в коридоре звонкий обманчиво молодой голос.
Пришлось вынырнуть из мира чёрно-белого кино и многочисленных размышлений о возможном развитии событий, связанных с судьбой грядущего мюзикла и отправиться к открытой двери. Илайя чувствовал, отмечая с неудовольствием, как мелко подрагивают руки при мысли, что он может услышать сейчас нечто, способное кардинально изменить его жизнь. Одна ладонь сжала телефон, вторая вцепилась в подкладку куртки. Илайя прикусил щёку изнутри, основательно и достаточно болезненно для того, чтобы это его встряхнуло.
Наверное, хорошо жить тем, кто не трясётся над своим здоровьем и свободно занимается сексом, не задумываясь о печальных последствиях.
– Проходи, – медсестра, позвавшая Илайю в кабинет, выглядела достаточно приятным человеком.
Ухоженная, средних лет, с симпатичной стрижкой каре на тёмно-каштановых волосах. Строгая, серьёзная, но не окончательно погрязшая в одной эмоции. Улыбаться она тоже умела.
Здесь Илайя отказываться от предложения сесть не стал, хотя всё равно старался как можно меньше отираться о горизонтальные поверхности. Это не походило на панический страх, да и кровь, откровенно говоря, не хлестала из него фонтаном, чтобы действительно постоянно себе напоминать о неприятностях физиологического плана. Илайя просто желал оградиться от неловких ситуаций, которые вполне неплохо прорисовывались в перспективе, если так случится, что кровь проступит на ткани или, того хуже, просочится на сидение стула или кресла. Он понимал, что это нечто на грани фантастики в его случае, но предпочитал перестраховаться.
– Твои результаты, – произнесла она, взяв в руки несколько бланков.
– Что-то не так? – Илайя насторожился.
– Нет-нет, – медсестра вновь улыбнулась. – Всё отлично. Венерических заболеваний у тебя не обнаружено, и проба на ВИЧ тоже оказалась отрицательной. Единственное дополнение: если половой акт без защиты проходил недавно, стоит провести повторную проверку через три месяца или полгода. Инкубационный период, так называемые окна, свойственные данному заболеванию, занимает именно такое количество времени. Но вообще приятно видеть тех, кто заботится о своём здоровье. Просто я подумала о том, что редко можно встретить столь сознательных молодых людей.
– Да уж, – он хохотнул.
Получилось само собой, сбив с основной мысли воспоминаниями о твёрдом горячем члене, с трудом протискивавшемся в его тело.
То ли Ромуальду действительно было наплевать на презервативы, и это случилось больше по привычке, нежели от безголовости, то ли он от потрясений многочисленных позабыл о необходимости подобной защиты, то ли жаждал заняться сексом именно без резинки. Но последний вариант смотрелся нелепо и даже, в какой-то мере, неоправданно. Конечно, ему то ли повезло, то ли не повезло наткнуться на девственника, но, окажись на месте Илайи кто-то более развращённый, раскрепощённый и склонный к частому спонтанному сексу, всё могло закончиться плачевно. Хотя, говорят, многим везёт. Ну, или они просто не знают об истинном состоянии своего здоровья.
– Не сказала бы, что ты выглядишь радостным, – произнесла женщина с плохо скрываемым удивлением.
– Послушайте…
– Да?
– Вы не могли бы выдать мне другой бланк?
– То есть?
– Приписать что-нибудь из того, что у меня в реальности не обнаружено, – пояснил Илайя, продолжая смотреть прямо на медсестру.
– Это такая шутка? – решила уточнить она.
– Нет. Мне действительно нужен бланк с иными результатам. Конечно, не стоит приписывать самое страшное, но какую-нибудь дрянь, сопровождающуюся сыпью или…
– Ты странный, мальчик.
– Вовсе нет.
– Обычно люди счастливы, узнав, что они ничем не болеют. Иногда бывает, просят подделать результаты анализов, но это касается обратной ситуации. Больные хотят выставить себя здоровыми. И, разумеется, я не выдаю им поддельные справки, потому что это нарушение всех возможных правил и норм. Я не имею права, потому…
– Но мне очень нужно.
– Не говори глупостей. Такое не нужно никому.
– Я…
Медсестра хотела что-то ответить, но в это время у неё зазвонил мобильный телефон, лежавший, судя по всему, в соседнем помещении. Она бросила в сторону Илайи недовольный взгляд и поспешила туда, оставив его наедине с ворохом бланков. Покосившись в сторону соседнего кабинета, Илайя ухватил собственные результаты, попутно взяв и результат кого-то постороннего. Тот, кому принадлежал бланк, оказался менее удачливым, и в его медицинской карте значилось довольно противное венерическое заболевание. Илайя достал сенсор и сделал пару фотографий, поскольку на свою память не особо рассчитывал. После чего спрятал телефон в карман, вернул чужую карту на место, словно так и было, а он ничего не трогал.
Когда медсестра вернулась, он сидел на прежнем месте и с повышенным интересом разглядывал собственные результаты.
– Результаты вас, по-прежнему, не устраивают, мистер Аркетт? – спросила, больше не улыбаясь, а отыгрывая амплуа себя строгой.
– Нет-нет, всё отлично, – заверил Илайя, поднимаясь со стула и посматривая, не осталось ли на сидении кровавых пятен.
Не осталось, можно было вздохнуть с облегчением.
– Тогда не занимайте моё время. Сами видели, что в коридоре очередь.
– Спасибо вам, – Илайя улыбнулся счастливо, заметив, как некогда милую медсестру от его лицедейства перекосило, и выскочил в коридор.
Он уже знал, чем будет заниматься этим вечером, и желал двойную порцию счастья людям, разработавшим фотошоп.
========== 23. ==========
Soundtrack: The Birthday Massacre – Shallow grave; The Birthday Massacre – Pins & Needles
Несмотря на многочисленные разногласия, кое в чём мнение представителей младшего поколения семьи Эган совпадало. Прискорбно, что поразительное единодушие они высказывали в сторону процесса не радостного, а предельно трагичного. И Челси, и Ромуальд одинаково отрицательно относились к церемонии похорон, точнее, к отдельным аспектам.
Наверное, определённый отпечаток наложили детские воспоминания, которые не получалось назвать примером для подражания. Скорее, наоборот. Никто из членов этой семьи не хотел повторения того представления, что разыгрывалось перед ними однажды, на похоронах одной из бабушек. Ромуальду тогда исполнилось восемь, Челси – десять. Она стояла в чёрном платье, таких же туфельках и с лентой в волосах. Ромуальда нарядили в чёрный костюм, а ленту повязали на запястье и попросили сказать несколько слов о бабушке. Он сказал, и это выступление определило дальнейшее развитие событий, потому что моментально нашлись родственники, посчитавшие себя обделёнными вниманием со стороны покойницы.
Церемония прощания и скорби превратилась в процесс раздела имущественного пирога, мужчины порывались подраться, одна из дам надсадно выла, вторая, худая и высокая, похожая на жердь, имени которой Ромуальд уже за давностью лет не помнил, прикладывала платок к абсолютно сухим глазам и старалась утешить непрофессиональную плакальщицу. Та, в противовес утешителю, была низкорослой, и волосы её вились мелкими кудряшками, похожими на овечью шерсть. Кажется, он так и назвал её «женщина-барашек», за что удостоился ненавидящего взгляда и заявления, что данная ветвь семьи Эган всегда отличалась полным отсутствием воспитания и отвратительными манерами.
После этого один из сыновей той самой женщины-барашка продемонстрировал собственные манеры и поставил Ромуальду подножку. Падение получилось фееричным, и Ромуальд неплохо приложился об асфальт, умудрившись вывихнуть мизинец на одной – он уже не помнил точно, на какой именно – руке и счесав кожу на подбородке. Сочувствия не последовало, только тихие смешки кузенов. Или не кузенов? Кем ему приходились те мальчишки, он тоже вспоминал с трудом, по большей части, и не старался ломать голову над подобными задачами.
