Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 53 страниц)
Но, конечно, Челси не из таких.
Она никого не удерживает и не пытается отговорить. Только делает что-то, а потом смотрит, что из этого получится.
Несколько экспериментов.
Как было с Джулианом.
Как было с самим Ромуальдом.
Как было с Илайей.
Вряд ли она боялась, что Илайя наплюёт на приличия и прибегнет к применению силы. Вряд ли она думала, что он обязательно ударит её, однако… Кажется, следовало это сделать. Хотя бы раз в жизни. У Ромуальда много раз чесались руки, но он постоянно осаживал себя, напоминая, что девчонок бить нельзя, а это, к тому же, не какая-то левая девчонка, а его сестра. По мнению родителей – плевать, что он младше – именно ему предписывалось стать защитником сестры.
Наверное, тогда он впервые разочаровал представителей старшего поколения, не сумев найти общего языка с их яркой звездочкой, надеждой и опорой.
Он был плохим сыном, плохим братом.
Он был просто плохим.
И иногда ему действительно хотелось продемонстрировать тёмные черты характера, чтобы окружающие люди, бросающиеся обвинениями, не были голословными. Но он умел брать себя в руки.
Наверное, напрасно.
Никто подобного подхода не ценил и не воспринимал, как проявление отличного воспитания. Ромуальда предпочитали методично доводить, наблюдая за тем, как он из отстранённого молодого человека, сосредоточившегося на своих мыслях, превращается в агрессивное животное, неспособное более сидеть на поводке. Тогда появлялась реальная возможность обвинить его в излишней агрессивности и неумении выдерживать дистанцию.
Неудивительно, что он ненавидел род человеческий, в большинстве его.
Мало кому удавалось найти с Ромуальдом общий язык, но, видимо, именно это были наиболее ценные люди в его обширной коллекции знакомств.
Как камни бывают драгоценными или полудрагоценными, так и люди делились на категории.
Подразделений обнаруживалось гораздо больше, чем с камнями, в которых Ромуальд практически не разбирался, разве что пару раз слышал историю о сапфирах, преподнесённых Эйденом Симоне, когда она подарила ему сына. Может, мать продолжала пополнять коллекцию, может, уже давно позабыла о наличии ювелирных магазинов. Его это мало волновало, поскольку сам он проходил мимо витрин с отсутствующим взглядом. Только пару раз заглядывал, когда планировал устроить свадьбу с Джулианом, но так и не решился на покупку колец.
Находясь наедине со своими мыслями при полном отсутствии настоящего собеседника, Ромуальд готов был думать о ком угодно и о чём угодно, лишь бы не сосредотачиваться на тех картинах, что подбрасывало ему взбудораженное подсознание. В его голове рождалось множество вариантов, куда могло занести Илайю, преисполненного ненавистью к себе и отвращением к происходящему. Ромуальд пытался поставить себя на место любовника, прикидывал, в каком направлении мог отправиться, получив гневную отповедь и узнав, что в шкале ценностей своей наставницы занимал самую нижнюю планку.
Вроде купили за большие деньги, но считали мусором.
Расходным материалом.
Решение напрашивалось само собой. Он бы отправился в бар и напивался там до посинения. Вот только подобное озарение нисколько задачи не облегчало. В огромном городе тьма баров, начиная роскошными, в которые ходят только избранные, заканчивая теми полуподвальными помещениями, в пределах которых находят себе пристанище маргиналы разной степени опущенности.
Те, у кого ещё есть надежда на спасение.
Те, кто уже давно утопил свою жизнь в стакане и никогда из него не выплывет.
Вряд ли Илайя отправился в такое заведение, конечно. Но баров для людей среднего класса не меньше, чем тех притонов. И именно в их стенах, скорее всего, накачивался алкоголем Илайя, стараясь залить душевные раны, нанесённые доброй госпожой продюсером, подобравшей наиболее колкие формулировки, а не сглаживавшей намеренно углы. Челси применяла чувство такта в разговорах только тогда, когда считала это нужным. Здесь? Шансы почти нулевые. Потому неудивительно, что Илайя видел всё гротескно, воспринимая всё не так, как… Впрочем, разве реально трактовать слова «я купила тебя» по-разному?
Единая формулировка, единое понимание.
Где же ты?
Ромуальд неизменно задавался этим вопросом, словно надеялся, что ответ сам собой возникнет из воздуха. Ещё немного, и в свете его фар появится знакомый силуэт. Будет стоять на дороге, зажмурится, приложит ладонь к глазам. Но Илайи в пределах досягаемости, ожидаемо, не наблюдалось. Он не умел появляться из воздуха и не обладал навыками общения на расстоянии. Ромуальд тоже не мог таким умением похвастать, потому единственное, что ему оставалось – это покусывать губы и надеяться, что рано или поздно Илайю отпустит, он придёт домой и поделится своими переживаниями. Пусть только вернётся, а не останется в какой-нибудь подворотне.
Челси сумела добиться поставленной цели. Слова послания, гласившего о смерти, которой заслуживала шлюха, засели в мозгах Ромуальда. Отбрасывали его на несколько месяцев назад, заставляя вспомнить собственные поступки, отторжение, испытываемое к потенциальному – тогда – напарнику по сцене, стремление избавиться от него. Сначала тоже были только слова, потом в ход пошли действия.
Примроуз открыто давала понять, что готова на всё, без исключения. Если решит, что нужно убить Илайю, она это сделает. Не своими руками, разумеется. Девушка не блещет умом, но и клинической идиоткой тоже не является. Она пойдёт по проверенному сценарию и не остановится на середине дороги, продолжая уверенное продвижение к поставленной цели. Естественно, она поняла, что Челси не планирует выбрасывать из основного состава одну из звёзд. Пусть они там хоть все передерутся, до тех пор, пока деньги идут в карман работников «Эган Медиа-групп» все артисты, связанные с ними контрактом, обязаны мириться с поставленными условиями. Если что-то не нравится, могут отправляться на все четыре стороны, предварительно выплатив астрономическую неустойку. Есть, конечно, вариант, самостоятельно добиться увольнения, тогда даже получится что-то сэкономить. Казнить и миловать, принимать на работу и увольнять господа продюсеры будут только в соответствии со своими желаниями, не обращая внимания на капризных актрис, мучающихся от обострившегося ПМС.
Ромуальд понимал, что это тоже без внимания не оставит. Он терпел, испытав попутно всю гамму чувств от ледяного равнодушия до удушающей ненависти. Но подобные письма рассылать – это уже предел, черта, за которую переступать Прим не стоило.
И плевать, что Илайя будет протестовать, напирая на собственную независимость и стремление без посторонней помощи разрешать возникающие проблемы.
Только бы с ним самим ничего не случилось.
Только бы…
«Я без тебя не умру».
– А вот я без тебя долго не протяну, – произнёс Ромуальд, обращаясь к зловещей пустоте ночной трассы.
В этот момент он ненавидел себя за легкомыслие. Не стоило отпускать Илайю в одиночестве, когда речь шла о разговоре с родственниками. Не столь важно, чьими именно.
Что родные люди Илайи, что Эганы умели одинаково виртуозно портить настроение и раскатывать самооценку по асфальту.
Равномерным, тонким слоем, будто немного сливочного масла или арахисовой пасты на поджаренный тост.
Окажись Ромуальд рядом, сумел бы удержать Илайю. Перехватить его в коридоре, на выходе, пережить скандал, вынести меткий удар, нанесённый не вдруг, а вполне закономерно, прокушенную губу и оскорбления. Он бы вынес всё, но не отпустил Илайю в одиночестве, особенно после такого послания, предвещавшего крупные неприятности.
Догадка накрыла его стремительно.
Вспыхнула в мозгах и не погасла, а только сильнее разгоралась, заливая всё ярким светом. Он должен был догадаться об этом раньше.
Чем ближе к ресторану, тем выше шанс оказаться правым, а не ткнуть пальцем в небо…
Илайе всегда казалось, что такое бывает только в фильмах не самого высокого качества. Преимущественно в боевиках, герой которых крут настолько, что укладывает огромное количество людей одной левой, умеет управлять самолётом, вертолётом, катером, обязательно владеет целой тьмой боевых искусств, стреляет с двух рук и спасает мир от апокалипсиса.
В перерывах, отдыхая душой, он методично имеет роскошную блондинку, попивает коктейли и, несомненно, активно занимается самолюбованием. Такие кадры не могут не любить себя.
Это их машины тормозят с диким визгом, дверцы распахиваются, потенциальная жертва оказывается схвачена за руку и втянута внутрь салона. Это они появляются так зрелищно и перетягивают всё внимание на себя. Они, а не сыновья известных продюсеров, которым по закону жанра предписывается прожигать жизнь на вечеринках, а не таскаться по подворотням, вылавливая неудачливых любовников, купленных им сёстрами. Так и хочется добавить ядовитым тоном слово «милосердными», но Челси этим качеством характера была обделена, потому к ней оно приклеиваться не желало никоим образом.
Илайя был уверен, что этот день станет последним в его жизни.
Илайя был уверен, что сегодня бесславно закончит дни своего существования рядом с баром, когда увидел летящую на него машину, но всё оказалось совсем не так, как представилось изначально.
Поддельное удостоверение делало своё дело, алкоголь ему продавали без разговоров, спиртное лилось в глотку, только вот легче не становилось. Тугой ком в горле как был, так и остался, никуда с места не сдвинувшись. В голове пустота не возникала, слова Челси с каждым глотком всё глубже входили в мозг, обустраиваясь там на постоянное место жительства. Отвращение к своей персоне становилось сильнее, хотелось пожалеть себя, а потом пойти домой, проспаться, принять таблетку от головной боли и больше никогда не вспоминать о семейке Ромуальда. И о нём тоже не вспоминать, потому что, глядя этому человеку в глаза, каждый раз будешь окунаться в чувство вины, уподобляясь котёнку, которого тыкают носом в лужицу, соверши он оплошность и пописай мимо лотка. Кричать и брыкаться, чувствуя, как твёрдая рука сжимает шкурку, а в нос ударяет стойкий запах аммиака.
Тут-то и накрывало осознанием, что дома у него теперь нет. От квартиры он опрометчиво отказался, не оставив себе запасного аэродрома.
Отели, правда, никто не отменял. Но сама мысль, что он не имеет постоянного места жительства, заставляла горестно усмехаться и закрывать глаза, вспоминая события жизни, связанные с личностью Ромуальда. Едва ли не наяву чувствовать присутствие, сжимать в пальцах стакан с недопитым виски, понимая, что вновь хочется прижаться к Ромуальду, оказавшись в его объятиях. И, ощутив это желание, зарыдать от отвращения к себе, к своей жизни, к своим поступкам. Раньше он это отрицал, теперь приходил к выводу, что доля правды в замечании Ромуальда была.
Джулиан погиб не без участия Илайи.
Пусть он сам ничего не предпринимал, не пытался привлечь внимание Ромуальда, напротив, убеждал себя, что ничего хорошего не выйдет, лучше держаться на расстоянии – не обнимать в ответ, не позволять себе хоть как-то выразить заинтересованность в человеке, давно и прочно занятом. Пусть он старался действовать согласно своему плану. Пусть он не вешался на Ромуальда столь откровенно, как это делала Примроуз, общей картины это не меняло.
Он просто существовал, и никому эта жизнь не приносила радости.
Чертополох, растущий на окраине дороги.
Сорняк, который стоило выдрать на ранней стадии.
Лучше бы Рут сделала аборт и не рожала такое ничтожество.
Он ничего не совершал целенаправленно, но это от него и не требовалось. Всё, что можно было сделать, он уже сделал. Ответил согласием на предложение Челси, решил поиграть в войну, почувствовал себя победителем и бесславно продул.
Маленькая блондинистая сучка.
Да, именно.
Тупая сучка, которая, сама того не зная, рушила чужую жизнь. Илайе было чертовски стыдно за свои поступки перед Джулианом. Он ненавидел себя за это краденое счастье, вырванное из рук человека, отчаянно нуждавшегося в понимании, заботе и нежности, а получившего предательство и осознание, что больше нет никого, кто в нём заинтересован. Нет никого, кто смог бы отстаивать его интересы. Есть только враждебно настроенные родственники, какой-то полудурок, считавший себя везучим и насмехавшийся периодически над соперником, которого никогда прежде не видел, но почему-то считал моральным уродом. И любимый человек, который стремительно отдаляется.
– Прости меня, – шептал Илайя, сомневаясь, что кто-то его услышит.
Зная, что тот, кому адресованы эти слова, не услышит никогда. Тем не менее, с губ раз за разом срывался этот тихий шёпот. Возможно, Илайя даже проговаривал свои слова беззвучно.
Прости меня. Прости меня. Прости… Пожалуйста, прости. Если бы я знал. Если бы я только знал.
Ему казалось, что от спиртного мысли не путаются, а становятся только чище и яснее. Теперь ему жалеть себя не хотелось. Теперь он жаждал отмотать время обратно, вернуться в день, когда девушка в красном пиджаке предложила ему роль и все блага жизни. Он бы не взял карточку, предложенную ею, а оставил на столе, подарив шанс кому-нибудь другому.
Он поступил бы, как и планировал ранее, в колледж, получил профессию и отправился работать в скучный офис. И никогда-никогда-никогда не полез бы туда, где был лишним. Традиционно.
Всю жизнь, как лист, оторванный от ветки. Ничтожество, урод, потенциальный уголовник, тварь, которой нужно показать жизнь во всём её неприглядном виде. Лучше бы тогда не вышел из переулка и не добрался до больницы, предложив докторам залатать пострадавшее плечо. Лучше бы Ромуальд довёл задуманное до конца и проехался по нему пару раз, добивая и расчищая дорогу для Джулиана. Лучше бы им вообще никогда не встречаться. А мальчику из провинции не проникаться мыслями о том, что он чего-то достоин в этой жизни.
Ничего он не достоин.
Жалкое подобие человека, отыгравшее свою роль так, как того хотелось Челси. Смех, шутки, заявления о родстве душ, желание настроить его против Джулиана. И ведь получилось. К себе его Челси расположила, а к родственнику и его пассии вызвала чувства на грани отвращения. Если бы только не наблюдательность, не разговоры, к которым Илайя прислушивался, не стремление посмотреть на соперников с иной стороны, непредвзято, сыгравшие с ним злую шутку. Если бы не дурацкая симпатия к Ромуальду, сначала на уровне «приятный человек», а потом и на уровне «он мне нравится, и я хотел бы…».
Мало ли, чего ты хотел? Шавка. Безродная и беспородная.
От сигаретного дыма Илайя задыхался, а накурили в баре порядочно. Расплатившись, он вышел на улицу. Возвращаться не планировал, понимая, что идея с опьянением надежд, на неё возложенных, оправдать не сумела. Ромуальд не выветрился из головы, не превратился в воспоминания. Их история с Джулианом только сильнее доказывала, что третий участник событий был лишним. Несложно догадаться, кто именно.
«Это ты должен был сдохнуть, а он – выжить».
Да, наверное, подобный поворот стал бы оптимальным для всех.
– Сядешь в машину или нет? – спросил Ромуальд, выбираясь из салона.
– Это бессмысленно, – произнёс Илайя.
– Не знаю, что тебе наговорила Челси, но я вижу смысл во всём происходящем, а особенно в том, чтобы усадить тебя в машину и отвезти домой. Нам многое предстоит обсудить.
– Например, как меня под тебя подложили, да?
– Нет. Не только это.
– А что ещё?
– Спам-рассылку. Скандал с Челси. Причины, по которым ты напиваешься в баре вместо того, чтобы вернуться домой…
– Я не могу.
– Почему?
– Мне сложно говорить с тобой. Смотреть на тебя. Находиться рядом с тобой.
– Вопрос тот же.
– Я виноват в том, что случилось с Джулианом. Ты был прав, обвиняя. Косвенно, но виноват. Если бы я знал с самого начала, что стоит за предложением твоей сестры, какова цена её дружбе… Но я не знал. Прости. – Он провёл по лицу ладонью, захватывая пряди и отбрасывая их назад. – Я не смогу заменить его, как бы ни старался. Прости и за это.
– Сядь в машину, – произнёс Ромуальд, больше не предоставляя выбора, а выдвигая только один вариант. – Пожалуйста. Нам действительно нужно поговорить о многом. И поговорить основательно, а не стоя на улице и привлекая внимание.
– Возненавидь меня.
– Зачем?
– Так будет правильнее и честнее по отношению к Джулиану.
– Может, ты подумаешь о себе? Вряд ли Джулиана сейчас волнуют чувства других людей, направленные в его сторону.
– Меня ненавидят всю жизнь. Я привык к отсутствию любви. Никто – вот моё заслуженное имя. Ты был прав. Это мне следовало умереть, потому что лишним в противостоянии был именно я.
– Илайя.
– Просто оставь меня в покое.
– Ты готов отказаться от меня только потому, что теперь знаешь, какие цели преследовала Челси? Заметь, Челси, а не ты.
– Мне от этого не легче.
Желая получить необходимый ответ, Ромуальд осознанно шёл на эту маленькую хитрость, понимая, что иными методами ничего не добьётся.
– Иди ко мне, – произнёс, протягивая руку. – Прошу тебя. Просто иди и не забивай голову мыслями о других людях, если… Если ты со мной действительно по собственному желанию, а не из-за грёбанного мюзикла.
– Шантажист, – прошептал Илайя, но губы его тронула лёгкая улыбка, что несколько обнадёживало.
– Ты не оставил мне выбора.
========== 45. ==========
Soundtrack: Within Temptation – The last dance
Иногда, для того, чтобы добиться расположения со стороны определённого человека или хотя бы минимальной симпатии, приходится приложить огромное количество усилий. Посвятить поставленной задаче всю жизнь, если это действительно кажется очень и очень важным пунктом.
Для того чтобы спровоцировать ненависть, нужно – удивительное дело – сделать в разы меньше. Порой оказывается достаточно пары неосторожно брошенных в порыве злости слов, или признания в один из самых неподходящих моментов.
Челси, конечно, идеально подобрала время, чтобы поведать о своих планах. Умница-девочка. Аплодисменты в студию, эта леди их, несомненно, заслужила.
Мысли примерно такого плана крутились в голове Ромуальда всё то время, что они ехали вместе с Илайей, храня скорбное молчание и не решаясь подать голос, будто оба одновременно стали немыми.
Раскрываешь рот, а оттуда – ни звука.
При иных обстоятельствах ночная вылазка могла показаться романтичной. Ночная трасса, полная свобода, крик в полную мощность лёгких и ощущение крыльев за спиной. Особенно привлекательно такая картина смотрелась бы при условии, что Ромуальд внезапно пересел в кабриолет, и ветер действительно бьёт в лицо, а не в лобовое стекло. Но сейчас о какой-то романтике речи не заходило, над ними висела гнетущая тишина.
Изредка в темноте мелькали вспышки света. Илайя проводил пальцем по экрану чужого сенсора, перелистывал список композиций, останавливая выбор на чём-то новом, если прошлое надоело или не подходило под настроение. Естественно, разговор на такой ноте начаться не мог. Их разделяли наушники, а ещё – неразрешимые противоречия. Мучения внутренние, комплексы, которым следовало отжить своё и больше никогда не пробуждаться, но вместо этого они набирали новую силу.
Ромуальд понимал, что так просто с этими мыслями расстаться не получится. Если сейчас они сделают вид, будто ничего не было, а потом повторят знакомый сценарий несколько раз, решив, что это оптимальный вариант, со временем от отношений ничего не останется, только воспоминания, что они вообще когда-то были.
Машина мягко затормозила и остановилась. Ромуальд потянулся, чтобы вытащить наушник из уха потенциального собеседника, стараясь действовать нежнее, нежели в тот раз, когда они разговаривали на лестнице. Илайя его опередил, вновь разбавив темноту салона бледным пятном света, исходившим от экрана, ухватил провода, избавляясь от голосов, способствовавших отвлечению. На самом деле, ничуть они не способствовали, но ему хотелось думать, что всё происходит именно так, однако… Их слова оставались где-то на периферии, не долетая до сознания. Музыка была разной, исполнители и, разумеется, голоса – тоже, но никто из них до Илайи достучаться не мог. Всё казалось очень далёким, незначительным и незаметным.
Ему хотелось думать, что движение не прекратится ещё длительное время. Ромуальд так и будет вести машину, до тех пор, пока не закончится бензин. Тогда придётся вынужденно идти на контакт и вновь обсуждать обстоятельства, способствующие всплеску – или взрыву? – эмоций. Но Ромуальд остановился, дав понять, что они достигли конечного пункта, далее никуда с места не сдвинутся, даже если стремительно начнётся ураган, и их машину закрутит в этой воронке, как девочку Элли и её четвероногого друга.
– Куда мы приехали? – спросил Илайя.
– Туда, где днём огромное количество людей и припарковаться нереально. Зато сейчас мы вряд ли окажемся частью большого скопления народа.
– А конкретнее?
– Пляж, – отозвался Ромуальд, забирая из рук Илайи телефон вместе с наушниками. – Пойдём?
– Почему именно пляж?
– Просто так.
– А я думал, что шум воды будет призван подарить мне успокоение, все дела.
– Если так, то я буду только рад.
– Прости.
– За что теперь?
– Бывают дерьмовые дни, когда даже самые сдержанные люди срываются и на время съезжают с катушек. Со мной произошло нечто подобное. Мне неловко об этом думать, да и говорить особо не хочется.
– Но придётся.
– Заставишь?
– Попрошу. Идём?
– Да, – Илайя кивнул. – Идём.
Он не стал нарочно тянуть время в попытке получить ещё большее количество уговоров, ползаний перед ним на коленях и унижений. Не планировал превращаться здесь и сейчас в королеву драмы, которая жаждет зрелищности и переизбытка эмоций. Он просто выбрался на улицу, радуясь свежему ветерку, гуляющему по побережью. Ромуальд не обманул и действительно привёз его на пляж. Хорошо, что так произошло. Природа вдохновляла, шум воды – пусть Илайя и относился к словам психологов с пренебрежением – успокаивал немного. Плюс ко всему, вновь вспоминалось их правило, зародившееся ещё до момента переезда в общее жильё. Не тащить проблемы в дом, решая их за пределами.
Ромуальд, выбравшись из машины, на секунду зажмурился, наслаждаясь воздухом, летящим с прибрежных зон. Захлопнул дверь и поставил машину на сигнализацию. Разговор, вроде бы легко начавшийся, вновь оказался в тупике. Илайя тонул в той самой неловкости, о которой упоминал. Ромуальд просто не представлял, что нужно говорить в таких случаях, поскольку сталкиваться с подобной расстановкой сил ему не приходилось. В его практике любовных отношений это происходило впервые, а потому больше походило на неизвестный ранее вирус, если проводить аналогию с медициной.
– Если что-то происходит, значит, так нужно, – произнёс через некоторое время, понимая, что данные слова немного не то, чего от него ожидают.
Да и ожидают ли?
– Хочешь сказать, что…
Илайя остановился, обернулся, встав вполоборота, чтобы иметь возможность смотреть на Ромуальда, а не только затылок ему демонстрировать.
Ромуальд оставался верен своим традициям, предпочитая изначально выговориться, а потом предоставить слово своему оппоненту. Ладонь коснулась рта, призывая к молчанию. Илайя подчинился без лишних вопросов. Собственные вопли виделись ныне проявлением несусветной глупости, незрелости и демонстрации возраста, едва-едва отошедшего от подросткового. Если судить по поступкам, то этого не сделавшего, поскольку именно подросткам свойственны настолько импульсивные выходки. Но… Остаться с Челси он просто не мог, понимая, что это отвратительно – глотать слёзы, сидя напротив человека, спустившего тебя с небес на землю, заставившего осознать всю ничтожность своей личности.
– Твои слова о Джулиане и невозможности заменить его, став подобием. Неужели ты, правда, думаешь, что я пытаюсь играть в человеческие шахматы, активно используя рокировку? – спросил Ромуальд, не ожидая ответа. – Неужели считаешь, что всё построено исключительно на жалости и желании ухватиться за кого угодно, только бы не находиться в гордом одиночестве? Это очень странные мысли. Мне никогда их не понять.
– Я чувствую себя ничтожеством, разрушившим чужую жизнь.
– А Челси об этом даже не задумывается. И не задумается никогда. Хотя следовало бы.
– Ромуальд.
– Да?
– Как ты умудряешься сохранять спокойствие и рассудительность, узнав такие новости? – Илайя перебросил пиджак через плечо и чуть ослабил галстук.
Ему хотелось снять ботинки и пройтись пешком по пляжу, ощущая под ступнями тёплый песок. Раскинуть руки в разные стороны, вспоминая метод изготовления снежных ангелов, только опробовать это не на снегу, а не песке. Выбросить из головы этот вечер, разговор с Челси и прочие нелепости. На время позабыть об условностях, окружающих его и погрузиться в опьяняющие эмоции. Почувствовать себя влюблённым, счастливым и абсолютно свободным. Но как только он думал о влюблённости, его моментально придавливало сверху монолитом, на котором огромными буквами было написано, что его любовь, преданность и прочие чувства, направленные на Ромуальда, куплены. Пусть не напрямую, а завуалировано, тем не менее. Его симпатия и благосклонность имеют определённую цену и сейчас лежат на банковском счёте, дожидаясь момента, когда владелец их обналичит. Сколько это будет в банкнотах? Внушительно? Или так, что разговор об этом заводить стыдно?
Как перебарывают отвращение к себе реальные проститутки?
Неужели они совсем не ощущают грязи, в которую окунулись? Конечно, есть те, кто в сфере оказания сексуальных услуг ощущает себя, как рыба в воде, наслаждается и получает от происходящего удовольствие. Но это скорее исключение из правил, нежели закономерность. И от характера зависит. Есть ведь те, кто действительно обожает сам процесс, независимо от того, с кем, как и почему.
Себя Илайя к этой категории причислить не мог, вот и недоумевал.
Встать бы под душ и отмыться от грязи, в которой оказался после признания госпожи продюсера. Да только есть подозрения, что эта процедура не поможет. Всё в мозгах, а не на теле. Всё очень и очень плохо.
Отчим со своими насмешливыми вопросами не сумел задеть его настолько. У отчима-то и доказательств не было, только подозрения, умноженные на извечную непробиваемость и уверенность в собственной неотразимости.
У Челси на руках имелись неопровержимые доказательства. Вряд ли она стала бы лгать. Ложь была в самом начале, теперь наступило время откровенных признаний, щедро сдобренных подробностями, с помощью которых оппонента можно уничтожить за одно мгновение, если знаешь его слабые места. Неизвестно, насколько осведомлённой в этом вопросе была Челси, но ударила прицельно, как заправский снайпер.
Теперь многое прояснялось.
Илайю всегда занимал вопрос, почему наставница столь благосклонно восприняла его отношения с Ромуальдом? Почему она не подняла скандал вокруг происшествия с полуизнасилованием, а ограничилась парой возмущённых фраз. Разумеется, это всё было списано им на родственные чувства. Челси не могла допустить, чтобы Ромуальд засветился в скандалах сексуальной направленности. Теперь накрывало осознанием: дело в другом.
Она с первого дня знакомства делала ставку на эти отношения, а потом уже не высказывала претензий, понимая, что с её стороны это будет скотством в двойном формате.
Но как же убедительно она играла скорбь, сожаление, разочарование и удивление. Как же она старалась!
– Привычка, – сказал Ромуальд, потянув замок на своём худи.
В отличие от любовника, бродившего по пляжу при полном параде, так, что хоть сейчас на обложку очередного глянцевого издания или же на красную ковровую дорожку, чтобы премию получать или официально представлять своё творение, он даже не подумал переодеваться, выбираясь из дома. Оборвав разговор с Челси, он моментально кинулся в прихожую, ухватил ключи от машины и отправился на поиски. Какое счастье, что интуиция не подвела, а Илайя обнаружился в одном из баров, живой и невредимый, не попав по неприятной традиции в очередной переплёт.
– Откуда бы ей взяться?
– Не забывай, кто мои родители и рядом с кем я провёл свои детские годы. Иногда кажется, что меня уже ничто не сумеет удивить. Достаточно только вспомнить фамилию родственников, да и свою тоже, как моментально позабудешь, что являет собой удивление, потому что удивляться реально нечему. Мы, помнится, говорили с тобой о родителях. И неоднократно, но…
– Что?
– Знаешь, наверное, тебе следует порадоваться, что твоим воспитанием занималась не мать, а тётка. Она, несомненно, родной человек. Но мама и тётя никогда не станут синонимичными понятиями. Мои тётушки – те ещё суки, вцепившееся в наследство бабушки, как оголодавшие после диеты вгрызаются в пирог. Если бы меня воспитывала одна из них, я бы полез в петлю. Но иногда я вспоминаю о методах воспитания Симоны. Тогда же прихожу к выводу, что тётка могла на фоне матери выглядеть намного выигрышнее. С матерью ты тоже не особо ладишь, тем не менее, продолжаешь искренне верить, что Агата куда хуже Рут. У меня нет таких отговорок, приходится мириться с реальным положением вещей.
– А Челси?
– Достойный преемник четы Эган. Их гордость, их надежда, их свет в окне. Не то, что потерянное младшее поколение.
– Почему ты не удивлён её поступком?
– Ответ тот же.
– Привычка?
– Она самая. У нас нереальные отношения. Мы можем жить в мире и согласии, но чаще скандалим и ненавидим друг друга. Она становится незаменимым союзником в моменты, когда у меня проблемы, но когда я счастлив, нам лучше держать нейтральную позицию в отношениях. Челси, конечно, умеет быть милой, но только до тех пор, пока чувствует потенциальную выгоду в таком распределении сил. И ты на своём примере убедился, насколько она умелый тактик, стратег и профессиональная сволочь.
Песок тихо шуршал под подошвами ботинок. Воздух был ещё тёплым и как будто немного густым. Илайя старался не думать о сегодняшнем происшествии, отодвинуться от него на приличное расстояние, постаравшись переключиться на нечто более приятное и красочное. Взрастить в себе романтичное настроение, посмотреть на небо, загадать пару желаний на падающую звезду…
На самом деле, пляж не мог это самое настроение не пробудить. Он идеально подходил для прогулки. Неторопливые шаги, тихий разговор, стремление отвлечься от повседневности, послушать шум воды, проникнуться происходящим, почувствовав себя максимально счастливым, свободным от проблем любого рода.
В мечтах Илайи разгорались костры, был горячий песок, мороженое в сахарных рожках, разговоры о далёких странах, которые можно посетить… И никаких проблем. Вообще. Ни единой, даже фрагментарно.
В реальности же у него были только проблемы, рефлексия и желание заиметь машину времени, чтобы вернуть всё на стартовые позиции.
