Текст книги "Bittersweet (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц)
Внимательнее посмотрев в сторону человека, направившего на него пистолет, он ухмыльнулся и произнёс:
– Нельзя так пугать людей.
После чего потянулся и попытался выхватить игрушку из рук сына Челси. Но мальчишка успел отскочить в сторону.
– Не отдам, – произнёс он, показав язык.
– Отберу и спрашивать не стану, – заверил Илайя, мысленно возмущаясь методами воспитания детей, которым с ранних лет вкладывают в руки оружие.
– Застрели его, Флинт, – посоветовал более или менее знакомый голос.
– Отличный совет, Ромео.
Илайя вновь произнёс это раньше, чем подумал. Во всяком случае, никто не давал ему права обращаться к Ромуальду в подобном тоне. С применением такого сокращения. Но не удержался. К тому же, оно казалось ему не эротичным и не личным, а каким-то… унизительным.
– Нормальный совет, – усмехнулся Ромуальд, пропустив мимо ушей уничижительное обращение. – Будь моя воля, я бы вообще от половины населения планету избавил.
– Себя бы, конечно, оставил.
– Несомненно. Зачем делать мир чище и уходить из него? Надо хотя бы посмотреть, во что выльется мечта, правда? – не дождавшись ответа, он обратился к племяннику. – Флинни, дашь дяде пистолет?
Сын Челси без вопросов протянул ему игрушку.
– Какая прелесть, – заметил Ромуальд. – В моём детстве они были куда топорнее сделаны.
Подошёл вплотную к Илайе, улыбнулся и приставил пистолет к его голове, со скрытым торжеством отмечая, сколько отвращения плескается на дне чужих зрачков.
– Теперь он наш пленник, – произнёс, обратившись к Флинту. – Можешь связать его, а потом вместе подумаем, что с ним сделать.
– Ура! – раздался радостный вопль, и Флинт унёсся куда-то.
За верёвкой, вероятно, чтобы связывать пленника.
В этот момент раздался стук двери о косяк, и в прихожей появилась Челси, озадаченная грохотом в прихожей и радостными воплями сына. Если бы муж был дома, она списала бы это на его совместные игры с ребёнком, но сейчас он находился на работе. Потому-то логично было предположить, что ученик до выхода не добрался.
Картина, которую она застигла в прихожей, заставила в первый момент нервно сглотнуть и вытаращить глаза.
========== 12. ==========
Soundtrack: Within Temptation – I don’t wanna
Первым сориентировался Ромуальд. Улыбнулся, но уже не столь ядовито, как прежде, а вполне радушно, даже мило, прежде чем произнести:
– Мы играем.
Взгляд Челси переместился на пистолет, приставленный к чужой голове. Илайя, наконец, выпал из состояния оцепенения и оттолкнул от себя игрушку. Произошло это почти одновременно с появлением Флинта, вернувшегося с какой-то длинной шёлковой «змеёй», оказавшейся при ближайшем рассмотрении поясом от халата матери. И с тихим щелчком, после которого из дула пистолета вылетел маленький шарик, выполнявший роль пули. Почему-то Илайя не сомневался, что Ромуальд, нажимая на курок, представлял, как реально стреляет ему в голову. После слов о геноциде для половины населения земли, это не казалось таким уж странным явлением.
– Я же говорил, что это игрушка, – выдал, глядя на сестру и закусывая нижнюю губу, но не эротично, а как-то по-детски, с лёгкой попыткой поддразнить строгого родителя.
– Когда ты уже повзрослеешь? – спросила Челси, закатив глаза.
С трудом удержалась от того, чтобы не выдохнуть шумно. В какой-то момент ей действительно показалось, что в руках у Ромуальда находится настоящее оружие, и он собирается выстрелить. Конечно, он не стал бы палить прямо в голову, ограничившись предупредительным выстрелом в сторону, но пойти на такой шаг, используя тактику запугивания… Может, не совсем в его стиле, но он никогда не уставал удивлять родителей своими выходками.
Вырос он, изменился метод воздействия на окружающих людей.
«Ты так любишь брата, что уверена: он мог выстрелить в человека», – с тоской подумала Челси.
Картина вырисовывалась удручающая. Челси питала к Ромуальду родственные чувства, но иногда ловила себя на мысли, что он способен на невероятно идиотские поступки. Окажись пистолет в его руке настоящим, она бы не удивилась.
– Когда-нибудь это обязательно произойдёт, – заверил Ромуальд, подхватив племянника на руки. – Вот так, Флинт, и попадаются благородные разбойники. Госпожа шериф нас арестует, а пленника отпустит. И не даст сладкого, да?
– Не дам, – подтвердила Челси. – А вечером выскажу Барри свои претензии. На мой взгляд, дарить Флинту такие игрушки рано.
– В его возрасте у меня тоже были пистолеты, – пожал плечами Ромуальд. – Ничего, вырос нормальным.
– Ну да, – Челси посмотрела на него, прищурив глаза.
Ромуальд пропустил саркастическую ремарку мимо ушей, стараясь не думать о том, что их стандартное семейное противостояние разворачивается на глазах постороннего.
Челси отмерла, и пока брат что-то заговорщицки шептал её сыну, бросилась к Илайе. Вообще-то он в помощи не нуждался и самостоятельно поднялся на ноги. Лёгкая боль в ушибленном копчике всё равно давала о себе знать, напоминая о неудачном приземлении вкупе с торжествующим взглядом, направленным в сторону противника. Думать о том, как могли развиваться события, окажись оружие самым настоящим, не хотелось, потому что картины, нарисованные воображением, наталкивали на мысли о криминальной хронике, а не о детской забаве. Однако теперь Ромуальд полностью сосредоточился на общении с племянником и выглядел довольным жизнью. Отторжение, читавшееся во взгляде, когда он смотрел на Илайю, испарилось. Осталась лишь доброжелательность, направленная на племянника, с которым они, судя по всему, отлично ладили.
– Прости, пожалуйста, – произнесла Челси. – Это… ребёнок.
Она улыбнулась и развела руками, давая понять, что больше добавить нечего. Да, поступок получился некрасивый, но она не может злиться на собственного ребёнка. Конечно, вечером, когда вернется муж, она поговорит с ним о необходимости ограничивать Флинта в подобных развлечениях, но на сына кричать не станет. Бессмысленно кричать хотя бы потому, что не его застала с пистолетом в руке, а Ромуальд… Какой с него спрос? Взрослый мальчик, сам знает, что делать. Здесь орать бесполезно, он всё равно не прислушается.
– А второй? – спросил Илайя.
– А второй… Второй – Ромуальд.
Она дёрнула плечом, заставив Илайю усмехнуться.
Да уж. Определение из серии «Лучше не придумаешь». Характеристика, способная сказать больше заготовленной речи. Достаточно назвать имя, чтобы представление само собой, как по мановению волшебной палочки, выстроилось в голове и устроило масштабную презентацию в лучших традициях. Всего три встречи, а мнение о личности уже сложилось, и вряд ли изменится со временем.
– Второй – Ромуальд, – повторил задумчиво. – Это многое объясняет.
– Ещё раз прости. Я, правда, сожалею, что так получилось.
– Ничего страшного. Было… весело.
«Оборжаться».
Продемонстрировать истинные эмоции ему не позволяли внутренние убеждения. Когда поблизости маячил только Ромуальд, Илайя чувствовал себя свободнее в выборе методов противостояния и средств осуществления их. Но перед начальницей выставлять себя в невыгодном свете было не с руки, потому он воздерживался от очередной гневной тирады или необдуманного поступка, вроде удара в челюсть или в переносицу, который, несомненно, внёс бы коррективы в чужую внешность. От точёного носа не осталось бы и следа, а потом, глядя на творение рук своих, можно было бы гордиться проделанной работой.
Ромуальд пробуждал в нём кровожадное чудовище, но нисколько этого не боялся. Напротив. Он всё осознавал прекрасно, тем и пользовался. Ему эта ненависть концентрированная приносила удовольствие, он провоцировал нарочно её всплески, а потом наслаждался, впитывая чужое прерывистое дыхание, убийственные взгляды и каждое оскорбительное слово, летевшее в его адрес. Наверное, не появись в прихожей Челси, он продолжал бы насмехаться, провоцируя Илайю. Рано или поздно дождался бы, несомненно. Пистолет полетел бы на пол, а вслед за ним и сам Ромуальд. Драка. Несомненно, драка.
Только драка, пока не польётся кровь…
Илайя покачал головой, стараясь избавиться от муторного наваждения, что захватывало в свои сети и рисовало восхитительную перспективу – врезать противнику по ухмыляющемуся лицу.
Играть друга этого человека. Что может быть сложнее?
– Правда, не обижаешься? – Ромуальд появился в комнате неожиданно, заставив Илайю на мгновение закрыть глаза, чтобы не смотреть на нежеланного собеседника.
– Нет.
– Скройся с глаз моих, – прошипела Челси, понимая, что если брата не осадить, то он превратит общение в цирковое представление, испортит настроение всем присутствующим, порадуется, а потом с широкой улыбкой на лице встретит отца.
Она пока не спрашивала, но готова была биться об заклад, что именно желание встретиться с Эйденом привело блудного сына в родительский дом. Просто так визиты вежливости он не наносил, и то, что Илайя не успел убраться восвояси, ситуацию усугубляло.
– Девчонкам не понять, – Ромуальд произнёс это так, словно сначала планировал пропеть, только потом одумался. – Они привыкли играть в куклы и не представляют, как это прекрасно – держать в руках оружие, пусть даже оно сделано из пластика и начинено не свинцом, а такой же пластмассой. Это дико, но…
– Пошёл вон.
– Заводит.
– Я пойду, – произнёс Илайя, пряча руку в карман, чтобы никто не заметил, как она сжимается в кулак.
– Не хочешь составить нам компанию? – Ромуальд продолжал цеплять его словами. – Тебе не кажется, что мы могли бы проводить больше времени вместе? Притираться друг к другу. Нам ведь предстоит выходить на одну сцену. Большая актёрская семья.
На губах расцвела улыбка, от которой откровенно подташнивало, но Илайя вновь заталкивал истинные эмоции в глотку, не позволяя противнику торжествовать от осознания превосходства.
– У нас будет ещё достаточно времени, чтобы… притереться.
– Не останешься?
– Нет.
– Как знаешь.
– Я пойду, – повторил Илайя.
Он чувствовал на себе пристальный взгляд всё то время, что было потрачено на мучения – а иначе этот процесс назвать не получалось – с обувью, а затем и с курткой. Пальцы то и дело соскальзывали, мешая соединить края воедино, потянуть замок вверх и застегнуть молнию. Обычная повседневная вещь, пара секунд времени. Но тут его словно что-то под руку толкало. Или кто-то. Поняв, что так и будет демонстрировать неуклюжесть, он перестал тратить время и вышел за дверь, предварительно успев поймать напутственный взгляд Ромуальда, дважды продемонстрировавшему ему знак победы. Правда, в их случае, жест имел иное значение. Два – два.
– Удачной дороги, – крикнул Ромуальд.
Ответа на пожелание не получил, но не особо расстроился, поскольку изначально делал ставку на такую реакцию.
– Заткнись, – попросила Челси, не надеясь, что брат прислушается к её просьбе.
– Мы просто играли, – он мотнул головой, отбрасывая волосы от лица, чтобы не лезли в глаза и в рот.
Ромуальд выглядел расслабленным, но глаза… В них можно было увидеть множество деталей, о которых Ромео старался умалчивать. Его планы на будущее, варианты гадостей, которые можно устроить партнёру по сцене, и ни малейшего намёка на раскаяние в связи с недавними действиями. Ромуальд вскинул бровь, желая добиться от сестры хоть какой-то реакции. Челси молчала.
Прихожая погрузилась в тишину, изредка нарушаемую хрустом разгрызаемых фисташек.
– Меня заебали твои игры.
– Отец бы не одобрил такую манеру общения.
– Твоё поведение – тоже.
– Он ничего не видел.
– И не слышал.
– Логично, – хмыкнул Ромуальд, оглядываясь в поисках подходящей для мусора поверхности.
Не придумав ничего лучше, высыпал фисташковую скорлупу в пепельницу и потянулся за второй порцией орехов.
Оба стояли в прихожей, продолжая слушать гнетущую тишину. Ромуальд грыз фисташки, Челси время от времени постукивала каблуком ботильона по паркету. Она ждала объяснений, хотя бы минимальных, но брат оставался верен себе. Ни с кем не откровенничать, большинство секретов держать в себе, попутно прокручивая недавние события и упиваясь триумфом. Челси, успевшая многое подметить в характере брата, примерно представляла, как он характеризует недавнее столкновение и свои реплики, направленные в сторону её ученика.
– Зачем? – спросила через некоторое время.
Ромуальд с ответом на вопрос не торопился. Он с показной медлительностью выбирал очередную фисташку, разглядывая их с таким вниманием, словно в орешках заключался великий смысл, потом долго примерялся к тому, чтобы достать ядрышко. Применял все те методы, которые Челси ненавидела с давних пор, когда они ещё были детьми и вместо того, чтобы действовать сообща, отчаянно враждовали. Мелкие пакости были для них делом обыденным, а выяснения отношений обычно заканчивались именно такими разговорами. Насмешливая ухмылка Ромуальда, тихая злоба Челси.
– Что именно?
– Зачем ты предлагал ему остаться здесь?
– У меня был прилив исключительного человеколюбия, какого не наблюдалось с давних пор. В подтверждение своей теории я даже сделаю исключение и скажу, что ты отлично выглядишь сегодня. Да и вообще всегда. Моя сестра неотразима.
– И я тебе не поверю.
– Как жаль. Мои порывы никто не ценит.
– Ромуальд!
– Что?
– Хватит косить под глупого маленького мальчика.
– Я просто хотел, чтобы он пообедал в нашей компании и при этом чувствовал себя крайне неловко. Не знал, как подступиться к артишоку, давился спаржей, а потом выплюнул тебе на платье пару глотков вина вперемешку с пережёванными овощами, о которых я говорил ранее, поняв, что человек, сидящий рядом, откровенно и с намёком трогает его коленки, торчащие в этих дырах рваных джинсов. Готов поспорить, что он бы не выдержал такого откровенного приставания.
– Думаю, что спустя пару минут после начала твоих активных действий, мне пришлось бы вызывать врача.
– Почему?
– Потому что тебе в ногу вонзили бы нож. Ну, или вилку в руку.
– Такое дикое существо? Где ты его нашла? В заповедном лесу?
– Секрет фирмы.
– Неужели проезжала по трассе, а он предлагал свои услуги, стоя в кожаных штанишках и размахивая в воздухе недавно полученной лицензией?
– Не городи чепухи.
– Тогда я не представляю, что, кроме столь тяжёлого прошлого, способно провоцировать прилив агрессии в ответ на проявленную нежность.
– Нежность?
– Некую заинтересованность в том, что находится под этой одеждой.
– А как же Джулиан?
– С ним никто не сравнится.
– Тогда за каким хреном?
– Просто, чтобы он почувствовал себя идиотом. Он чувствует, и это заметно.
– Великолепная идея.
– Не хуже тех, что приходят в твою голову.
– Я бы поспорила.
– А я предпочту молчание. До тех пор, пока здесь не появится человек, в общении с которым я действительно заинтересован.
– Унизил. Поставил на место. Заставил задуматься, – Челси вновь воздела глаза к небу.
От продолжения разговора её удержал телефонный звонок. Вероятно, отец, до которого дозвониться не получилось, освободился и дал о себе знать. Ромуальд с места не сдвинулся, но и фисташки больше не грыз. Проводив взглядом сестру, он сгрёб скорлупки в подставленную ладонь и вышел на улицу, чтобы выбросить всё в мусорный контейнер. До приезда отца нужно было чем-то себя занять, а вновь пересекаться с сестрой он не желал. По правде сказать, ему вообще не хотелось сюда приезжать, но отец предложил поужинать всем вместе, в семейном кругу, и Ромуальд согласился. Перед тем, как принять решение, он несколько раз взвесил все «за» и «против». Резюмировал, что Эйден будет находиться в хорошем настроении, и очередной виток бесконечных переговоров пройдёт лучше, нежели прежде.
Тема разговора не являлась секретом. Джулиан и его роль в грядущей постановке.
Нанося визит в родительский дом, Ромуальд готов был встретить здесь Челси, но появление её ученика стало своеобразным сюрпризом, не самым приятным из всех возможных, особенно на фоне недавних событий. Не тех, что развернулись в стенах продюсерской компании, а тех, что легко маркировались характеристикой «счастье». И это столкновение несколько пошатнуло уверенность Ромуальда.
Он находился в приподнятом настроении ровно до того момента, пока не переступил порог дома и не увидел потенциального партнёра по сцене, сидящим на полу, а рядом с ним Флинта с пистолетом в руках. Последний штрих пришёлся Ромуальду по вкусу, хотя он изначально понимал, что это всего лишь детская забава, а не реальная угроза жизни. Реакция Илайи на его действия стала приятным бонусом.
Такая незамутнённая, почти ощутимая ненависть, от которой ему становилось ненормально хорошо и здорово.
Тот план, что Ромуальд озвучил в присутствии Челси, отвечая на поставленный вопрос, практически полностью соответствовал действительности, за исключением пары незначительных нюансов. Ему просто хотелось проверить, как отреагирует на более откровенные действия напарник.
Когда Челси расписала в красках возможные перспективы, Ромуальд постарался соотнести одно представление, возникшее в его голове после кратковременного общения, с тем, которое развернула перед ним Челси. Что ж, вполне возможно, что это было правдой. Воткнуть нож в ногу или вилку в ладонь.
Дикарские методы.
Где можно было отыскать такого кандидата на роль?
Он мог попытать счастья и напрямую задать вопрос сестре, но полагал, что она начнёт увиливать, как поступала прежде. Узнавать биографию конкурента придётся самостоятельно.
«И что ты собираешься делать с полученными знаниями? Шантажировать его? Вряд ли в его прошлом скрыт ворох грязных тайн, которых можно опасаться».
«Просто».
Просто.
Да, два раза. Ничего простого там нет.
Ромуальд делал одно, проходило немного времени, и он тут же придумывал иной план действий, будто разочаровывался в былых решениях, а новые находил оптимальными. Ему хотелось провернуть идеальную операцию, чтобы комар носа не подточил, а всё прошло, как по маслу. Отстранить от роли выскочку из ниоткуда, развлечь себя за счёт попыток унизить его и сравнять с землёй, чтобы возвысить Джулиана. Каждому предстоит получить по заслугам. Джулиан после нескольких лет страданий заслужил своё счастье, и никому не позволено отбирать у него это чувство, ощущение… Или чем там является пресловутое счастье, о котором так часто любят трепаться люди? Прибегая к иной формулировке, можно сказать, что Джулиану предписывается вернуть себе былую власть и влияние в музыкальном бизнесе. Доказать мерзким окружающим, что не уставали поливать его грязью: они совершили ошибку, поставив на нём крест. Решив, что болезнь – это приговор, и он превратится теперь в слюнявого кретина, будет сидеть, пялясь в одну точку, принимать таблетки, с трудом их проглатывая, и вся жизнь его пройдёт в чёрно-белых тонах.
Ромуальд категорически отказывался соглашаться с подобной расстановкой сил.
Он ненавидел предательство и каждого отдельного человека, подходившего под это определение. Он считал себя борцом за справедливость, которую жаждал восстановить, потому и не уставал повторять одну и ту же заученную наизусть речь, стоя напротив отца, глядя ему в глаза твёрдо, решительно. Давал понять, что будет просить об этом до последнего момента, пока в нём жива уверенность: что-то реально изменить. Ему было бы гораздо проще жить, стань мюзикл его собственным проектом, а не задумкой отца и сестры. Ему бы легче дышалось, знай он, что сам устанавливает правила, одобряет или бракует сценарии, занимается подбором композиторов и актёрского состава. Но он был человеком-проектом, и решающий голос принадлежал кому-то другому.
Злость, накопившаяся в результате этого мерзкого стечения обстоятельств, выливалась именно на напарника по сцене. По сути, тоже не личность, а человек-проект, только ставку на Илайю делает Челси, а на него – отец.
Ромуальд не мог упустить из вида и этого человека. Обстоятельства встречи, знакомства и развития, которое получала их история. Сейчас, на данном этапе складывался постепенно фундамент, и от того, каким он будет, зависело многое. Ромуальд старался окончательно распрощаться со своими человеческими качествами, опираясь на деловой подход, связанный с решением проблем и устранением конкурентов. Думал в режиме нон-стоп о карьере Джулиана. Как чокнутый исследователь, готовый день и ночь трудиться в попытке добраться до самой сути, увидеть сердцевину, а не только оболочку, он постоянно держал в уме заметки о разговорах, угрозах, попытках влиять на человека, которого толком не узнавал, да и не собирался делать этого в дальнейшем.
Он убеждал себя, что партнёр по сцене его не бесит совершенно. Совсем нет. Но постоянно испытывал прилив раздражения, стоило только пересечься взглядам. Апофеозом всему становилось понимание, насколько остервенело потирает тот участок кожи, куда его умудрились поцеловать. Это не было приятно и больше походило на кислотный ожог, разъедающий ткани. Говорят, что ядовитая слюна бывает у змей. Наверное, Илайя им дальний родственник. Или близкий… Кто его знает?
Впрочем, кого он обманывает?
Анализировать несуществующие отношения можно было до бесконечности, прикидывая, что послужило формированию столь негативного восприятия друг друга. Размышления имели склонность развиваться в самых разных направлениях, но приводили к единому выводу.
Джулиан.
Если бы не желание доказать миру и предателям, его населяющим, что Джулиан способен на великие дела, никакого противостояния не наметилось бы.
Эпизод в клубе… Эпизод, как эпизод.
Временное помешательство, злость, умноженная на несправедливые обвинения. Желание или подраться с кем-то, или потрахаться. Тогда преобладало второе, и Ромуальд ему следовал. Обломался, но теперь, после возвращения Джулиана и секса, который был у них этой ночью, не жалел об упущенном шансе.
Может, совсем чуть-чуть – правда же? – но не так, чтобы лезть на стенку и выть от отчаяния. Он не планировал менять одного на другого, проводя стремительную рокировку, из принципа, потому что в противном случае становился тем, кого отчаянно презирал. Предателем.
Проходя по двору и пряча ладони в рукавах свитера, подобно муфте, Ромуальд думал о том, как всё в его жизни нелепо складывается. В данном случае всю ответственность следовало возложить на упрямство Челси и нежелание уступать. Непреклонная, она постоянно отвергала кандидатуру Джулиана, словно в её жизни некогда был голодный год, и в человеке, отобравшем последний кусок, она узнала давнего знакомого.
Ещё одна предательница.
Пока Джулиан считался топовым артистом, Челси неплохо с ним ладила. Когда стало известно, что он не только один из тех, на ком можно заработать деньги, но и некто больший для её младшего брата, сразу стала жёстче, строже и задрала подбородок. Тем удивительнее было осознавать, что она с такой лёгкостью общается со своим подопечным. Человеком, которого нашла непонятно где и когда. Не будь она столь молодой, Ромуальд даже выдвинул бы шикарную теорию, способную обосновать такую нелепую ситуацию. Ученик Челси – один из Эганов, потерянный в детстве. Возможно, их третий брат, а то и сын самой Челси. Теория отдавала мыльным сериалом и не выдерживала никакой критики, поскольку и по внешности, и по возрасту Илайя им в родственники или сыновья не годился.
Радужка его глаз имела серый оттенок, а не голубой или карий, как у Ромуальда и Челси. Да и вообще. Нет, определённо, ничего общего.
Тогда почему он отлично ладит с Челси, в то время как его, Ромуальда, общение с сестрой напоминает лай двух собак, что видят друг друга на улице и не могут пройти мимо, не устроив концерт на потеху публике? Удивительно, что сегодня этого удалось избежать.
Ромуальд присел на корточки, прикоснулся пальцами к свежим комьям земли рядом с кустами роз. Он никогда не любил цветы, но сейчас непроизвольно зацепился взглядом за эти розы, попутно вернувшись в мыслях к событиям прошлой ночи. К хрупким лепесткам лилий, разбросанных по полу, что превратились под конец в неаппетитную кашу, к их дурацким жёстким стеблям, один из которых острым отрезанным краем умудрился впиться ему в руку. До крови, конечно, кожу не прорвал, но приятными данные ощущения назвать не получалось.
Джулиан потом лежал и грыз стебли повреждённых лилий, не потому, что считал их вкусными. Он не относился к категории пищевых извращенцев, готовых поглощать кору, листья или цветы, предназначенные для иных целей, но приспособленные почему-то для гастрономии. Он просто наслаждался процессом. Джулиан ломал сочные стебли, растирал между пальцами частички пыльцы, которая всё же сохранилась, не забившись в ворс ковра.
Впервые за долгое время Джулиан улыбался, и это не было вымученным действом, словно его принуждают. Оно получилось искренним.
Первым разговор о роли начал Ромуальд. Не сказал того, что было ему известно. Умолчал намеренно о встрече с партнёром по сцене, чтобы лишний раз не портить Джулиану настроение, не ломать ту хрупкую идиллию, что посетила каждый сантиметр его квартиры, заполоняя собой, но постоянно напоминая: одно неверное движение способно уничтожить всё, отстроенное непосильным трудом. Посеянное трагедией, политое слезами, подкормленное страданиями. Смытое в мгновение ока приливом нежности, направленной на Джулиана.
Ромуальд видел, что бездеятельность убивает Джулиана. Она заставляет его стремительно деградировать. С этим нужно было бороться, а не мириться. Человек, действительно желающий сделать жизнь другого человека счастливой, не будет сидеть и смотреть на эту деградацию. Ромуальд старался, но… Судьба явно имела на него зуб, потому не желала давать шансы, подкидывая всё больше проблем.
До того, как Джулиан появился на пороге квартиры с букетом лилий в руках, Ромуальд готов был на время смириться с выбором Челси, занять выжидающую позицию, не торопить события, но теперь всё становилось очевидным, как и знание, что сложение двоек в итоге даёт четвёрку. Одна улыбка, одно слово, один жест Джулиана, и он сделает всё, чтобы вновь пойти на что угодно. Унижение перед родственником – не самое страшное. Это и не унижение, просто просьба. Пусть он сотни раз слышал отказ. Всегда можно попросить в сто первый.
– Если эта роль нужна тебе, ты должен забыть о наркотиках.
– Да… Да, – шептал Джулиан, и этот ответ решал всё.
Для Ромуальда, так однозначно.
========== 13. ==========
Soundtrack: Blutengel – Ordinary darkness; Blutengel – The only one
Снова горячий горький ком в горле, и россыпь таблеток на ладони. Сверху – порция лития, способного подавить суицидальные наклонности, наставить на путь истинный и погасить вспышки отчаяния, толкающие то и дело, на необдуманные поступки. И снова стакан воды в трясущихся руках, и хрупкое стекло, которое хочется превратить в осколки разной величины, вдавить в кожу и наблюдать, как из рассечённой плоти одна за другой ползут струйки крови. По ладони, по запястью, по руке, согнутой в локте. А там, в маленькой ямке собирается лужицей и застывает.
Почему именно он вынужден страдать? Чем он хуже других людей, живущих на свете? Почему плата за счастье в первые двадцать с небольшим хвостиком лет жизни должна быть столь высокой?
Почему?
Джулиан лежал на полу в гостиной, глядя в потолок расширившимися от боли глазами. В мыслях царила пустота, мучительная боль скручивала всё тело, начиная от макушки, заканчивая кончиками пальцев на ногах. Ему казалось, что перед глазами висит сплошная чернота, которую никуда не убрать. Не отдёрнуть, как штору, не поднять, как занавес, не смыть, как грязь. Эта чернота была с ним на постоянной основе, и ему уже следовало смириться. Редкие проблески давали слабую надежду. Он понимал, что лечение не спасёт окончательно, но продолжал хвататься за каждую тонкую ниточку просветления в мозгах, успокаивая себя и говоря, что это первый шаг на пути к выздоровлению. Говорил один раз, тихо-тихо, а потом повторял громче, постоянно. Едва ли не кричал, понимая, что занимается самообманом. Он ненавидел это состояние, но был вынужден жить с ним. Не вечно, конечно. Ни один человек вечность не протянет. Ровно столько, сколько отмерено, но… Он бы отдал за один день нормальной жизни весь срок, отведённый ему. Без пульсирующей боли, словно ему проломили чем-то голову, без тошноты, заставляющей выплёвывать внутренности, без грёбаных таблеток, ставших постоянными жителями его рюкзака. Шесть чёртовых наименований. И литий. На десерт.
Джулиан заскулил протяжно, вдавливая ногти в кожу ладоней и мысленно радуясь тому, что Ромуальд его не видит. Ещё один сеанс унижения. После такого он проникнется отвращением. Невозможно не проникнуться. Не жалость, не сочувствие, а именно отвращение к слабому человеческому организму. К этим стонам, граничащим с плачем, к слезам в уголках глаз, к рези, что раздирает каждую клетку многострадальных внутренних органов. Когда-то они были – не то, что мозг – здоровыми, теперь таблетки, заглатываемые горстями, сделали своё чёрное дело, и Джулиану казалось, что он изнутри разрушен на всю сотню процентов. Рано или поздно люди находят лекарство от любой болезни, но зачастую эти лекарства лечат одно, а другое калечат с завидным постоянством и великой настойчивостью. С ним именно это и происходило. Он чувствовал, как разрушается изнутри. Немного, и от него останется лишь оболочка, которая ещё имеет какую-то ценность и неплохой товарный вид, хотя и не такой, как прежде. Будучи ровесником Ромуальда, он выглядит не на свои двадцать четыре, а лет на десять старше. Организм словно решил, что невозможных болей недостаточно. Надо ещё и красоту отобрать, чтобы тот, кто раньше вызывал восхищение своей внешностью, голосом и жизнерадостностью, потерял всё, что только можно потерять. Первыми под нож попали друзья и родственники, которыми Джулиан не мог распоряжаться и влиять на них, в общем-то, тоже. Потом лезвие начало проходиться по его физиологии, выбивая из своего подопытного кролика жизнь вкупе с желанием вообще за неё хвататься. Какой смысл держаться за то, что приносит только страдания?
Можно вырезать аппендицит, поставить искусственное сердце, лечь под нож и пройти курс химиотерапии, зная, что шансов на выздоровление всё равно больше, чем на несчастливый исход дела. Но когда в мозгах произошли необратимые трансформации, ты ничего уже не сделаешь и ничего не изменишь. Остаётся только терпеть.
Темнота комнаты действовала, как ни странно, успокаивающе. Она не добавляла паники, напротив, позволяла тонуть в черноте и ни о чём не думать. Вспышка яркого света вполне могла сыграть роль отменного раздражителя и спровоцировать истерику с отчаянным воем, неконтролируемыми потоками слёз и бессвязным шёпотом.
Почти как ночью, только при других обстоятельствах и в иной эмоциональной окраске.
