Текст книги "Ревет и стонет Днепр широкий"

Автор книги: Юрий Смолич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 62 страниц)

Из жерла пушечки вырвалось короткое пламя, прыснуло рыжим дымком, железное чудовище тряхнуло – и раздался короткий, сухой и звонкий удар выстрела. Эхом отозвалась броня, откликнулись металлические створы ворот. Но чугунная плита осталась нерушима. Бризантная пуля, пущенная прямо в упор, долбанула металл, не срикошетила, сплющилась и бляшкой упала на землю. Снег под нею зашипел.

За стенами было тихо.

Броневик загудел, задребезжал, дал задний ход и откатился саженей на десять, к противоположному тротуару. Из жерла пулемета рассыпался трескучий огонь: на этот раз броневик дал длинную очередь. Пули прошли по стенам, выщербив в крепком кирпиче петровских времен мелкие лунки.

Но теперь – в десяти саженях – броневик оказался под обстрелом. Из окошек кузницы cpaзу ударило несколько пулеметов – пули забарабанили по гулкой броне и пошли рикошетом. С башни «Арсенала» полетела граната, за ней вторая: они упали перед броневиком и оглушительно взорвались. Броневик тряхнуло. Мотор взвыл – и, отстреливаясь из второго, легкого пулемета, броневик исчез за углом Александровской. Со стен «Арсенала» пули сыпались ему вслед.

Но едва затих грохот броневика, едва прекратилась стрельба с арсенальских стен, стало слышно: внизу, над Днепром, у бастионов и валов цитадели, и дальше, за ярами и склонами до самой железной дороги, – гремели пулеметы, пачками и поодиночке били винтовки. То стреляли на Подоле, с верфи; за ипподромом, из авиапарка; на Киеве–втором и Киеве–третьем.

Возможно, стрельба шла и дальше – на Демиевке, на вокзале, на Шулявке, но этого здесь, на Печерске, уже не услышать.

Было восемь пятьдесят пять – самое время гудкам давать сигнал к работе, к труду, к началу нового дня.

Но заводские гудки не загудели.

Вместо них подали голос винтовки и пулеметы.

Высоко, в искристом морозном небе что–то пророкотало. В ярах за «задней линией» «Арсенала» раздался взрыв. Потом второй – посреди Московской улицы. Третий – в самом дворе «Арсенала». Четвертый. Пятый… Дальнобойная артиллерия из Дарницы, из–за Днепра, начала обстрел.

С арсенальского двора тоже загремели орудийные выстрелы – и снаряды с воем пронеслись через Липки и центр Города на Владимирскую. Разрывы ложились в садах: Терещенко и Галагана. Один разворотил мостовую перед рестораном «Франсуа».

«Арсенал» взял под обстрел здание Центральной рады.

Так началось январское восстание в Киеве.

4

В сущности, в «Арсенале» и этот день – под залпы винтовок, пулеметов и орудий – начался в горячем и напряженном труде. По «задней линии», разжигая костры, чтоб прогреть промерзший грунт, и бухая кувалдами по ломам, рыли окопы; из мешков и корзин, наполненный землей, словно на редутах Севастополя более полустолетия назад, возводили бастионы по углам, пулеметные гнезда.

Ревком «Арсенала» обосновался на втором этаже, в здании заводоуправления, но Иванова, Горовица, Фиалека напрасно было там искать: они носились по всей территории завода. Нужно было руководить постройкой оборонительных сооружений, а с командирами цеховых дружин Галушкой, Чайковским, Лещинским и другими давать боевые задания каждому отряду в цехе и в окопах, каждому десятку на баррикадах. Надо было с работницами Гончаровой, Кузьковской и Медущенко наладить медицинскую помощь раненым и снабжение продовольствием.

A еще необходимо было быстро организовывать и боевые порядки из новых бойцов, что оврагами, садами и печерскими переулками прибывали со всех сторон. На помощь арсенальцам пришли матросы Днепровской флотилии и красногвардейцы Днепровского пароходства, рабочие обувной фабрики Матиссона с Подола и демиевские швейники и сахаровары. Поодиночке и группками приходили и казаки из полков Центральной рады – Шевченковского, Волынского и Богдана Хмельницкого. Прибыл в полном составе – четыреста пятьдесят человек! – курень петлюровского полка имени Сагайдачного. Через город курень продвигался в стычках с патрулями, боевым порядком, выслав вперед по улице и в стороны по переулкам боевое охранение и разведку.

Восставших гайдамаков встретил у восточных ворот член ревкома Ипполит Фиалек.

– Слава верным сынам украинского народа, отныне – красным гайдамакам! – приветствовал Фиалек стройные ряды казаков.

– Слава! – прокатилось из конца в конец по двору пролетарской цитадели.

Гайдамаки снимали шапки, отпарывали штыками красные шлыки, разрывали их на ленты и прилаживали на ватные папахи красный повстанческий знак.

Фиалек на днях, вместе с Горовицем, прибыл из Харькова. Он выполнял специальное задание Народного секретариата. В Белгороде, за Харьковом, стоял легион польских жолнеров, предназначенный его командованием, по соглашению с генеральным секретариатом, для удара в тыл либо красногвардейцам, наступающим на калединские полки, либо армии Коцюбинского, двигавшейся на Полтаву–Киев. Фиалеку – поляку по национальности, председателю польской секции киевских большевиков – Народный секретариат поручил отправиться к польским легионерам, чтобы… повернуть их штыки и против Каледина и против Центральной рады: в легионе было свыше десяти тысяч бойцов. Фиалек три недели вел задушевные беседы с земляками из Лодзи и Варшавы, откуда был родом, с земляками из Киевщины и Подолии, где жил и работал, с земляками из Познани и Кракова – пленными солдатами немецкой армии, против которой воевал на фронте империалистической войны… Времени было слишком мало, чтобы создать из этого огромного конгломерата познанцев, варшавян и католиков–украинцев с Подолии и Киевщины дружный большевистский коллектив, но достаточно, чтоб заронить в их души зерно народной правды.

Легион не дал согласия идти в бой против Центральной рады, но отказался воевать и за Центральную раду и калединцев – против своих братьев по классу. Легион арестовал своих офицеров и объявил нейтралитет. В конце концов, и это было хорошо. Фиалек вернулся в родной Киев, в «Арсенал».

Позднее, уже пополудни, в «Арсенал» пробились и вовсе неожиданные «гости». Они пришли по льду замерзшего Днепра с Труханова острова и принесли важные сведения: против «Арсенала» направлены три полка: имени Дорошенко, имени Грушевского и Георгиевский. Кроме того, мобилизованы все русские офицеры, не уехавшие в свое время на Дон, и большая группа студентов, тоже не украинцев, не пошедших добровольно в «усусусы». Из них сформировали батальон, и они заняли позиции по кручам над Подолом, чтоб встретить ожидаемое наступление Красной гвардии Сивцова. Добровольные «разведчики» хорошо знали расположение вражеских сил, потому что использовались в городе на разных работах: чистили снег, отогревали замерзшую канализацию, обслуживали пекарни. Это были военнопленные венгры, чехи, сербы и словенцы – из лагерей австрийских военнопленных на Трухановом острове. Они принесли еще одно важнейшее известие: следуя призыву Центрального бюро профсоюзов, все заводы, фабрики и мастерские прекратили работу. Действовали только электростанция и водокачка. Город замер, город превратился в военный лагерь.

Организацией забастовки занимался, конечно, Ваня Смирнов.

Уйти из восставшего «Арсенала» «гости–разведчики» отказались. Им дали винтовки, и они залегли в окопах. Три года воевали они против российской армии – на чужой для них войне, сдались в плен, чтобы вырваться из проклятой карусели осточертевших боев, теперь они сами взяли оружие и стали в колонны российских рабочих; эту войну они признали «своей».

Солнце клонилось к закату.

Как раз в это время от дворца генерал–губернатора и, с другой стороны, от Константиновского военного училища, двинулись цепи «вильных козаков». Сперва казаки шли не спеша, словно нехотя и неуверенно, потом они ускорили шаг, как на марше, наконец побежали, как на штурм.

Арсенальские пулеметы скосили передних, остальные залегли.

Пулеметы умолкли – «вильные козаки» двинулись вновь.

Пулеметы ударили – казаки легли.

Так было три раза. На четвертый они перебежали уже в овраги у «задней линии», но тут – сверху – пули арсенальцев пришили их к земле. «Вильные козаки» скопом кинулись назад.

Атака пехоты была отбита.

Однако сразу же с Александровской и Институтской выскочила конница. Конные гайдамаки с криком и свистом, сверкая шашками, галопом летели к арсенальским стенам. Стены и окопы «Арсенала» в предвечерних сумерках замигали непрерывной линией огненных вспышек.

Кони вздымались на дыбы, гайдамаки валились вместе с лошадьми на мостовую, иные, взмахнув руками, падали с коней, срезанные пулями, а кони, распустив по ветру гривы, мчались неведомо куда.

Конная атака докатилась до самых стен «Арсенала», но там сразу рассыпалась – мало кто доскакал назад в устья улиц. Конная атака тоже была отбита.

Боевой подъем царил на стенах и в окопах «Арсенала». Тут и там вспыхивала песня: «Отречемся от старого мира» или «Вставай, проклятьем заклейменный».

Уже смеркалось, когда из лощины парка «Шато де флер», как это было и в октябрьские дни, ударили пушки. Пристрел у них был точный – наверное, еще с октябрьских боев, – и снаряды так и посыпались прямо во двор «Арсенала». Раздались крики и стоны первых раненых.

Но боевой подъем все возрастал и возрастал.

Потому что в минуты, когда притихали звуки боя здесь, в «Арсенале» и вокруг «Арсенала», слышна была жаркая, упорная пулеметная и орудийная стрельба и справа, у Днепра, и слева – на железной дороге.

Справа – от Контрактовой площади на Подоле, Боричевым током и Андреевским спуском – пробивались к центру города, как и намечено было планом восстания, красногвардейцы Подола и Куреневки и матросы Днепровской флотилии.

Слева широким фронтом развернули боевые действия киевские железнодорожники. Одна группа наступала на пассажирский вокзал, куда прибывали с запада эшелоны с подкреплениями Центральной раде. Вторая взяла под обстрел Киев–товарный, где засели гайдамацкие резервы. Третья вела наступление на Киев–второй. Железнодорожники заливали топки паровозов, которые вели эшелоны на Дарницу – в помощь петлюровскому «Кошу Слободской Украины». Вместе с демиевскими красногвардейцами – по Саперному полю и через Зверинец – железнодорожники пробивались к мостам через Днепр: мосты необходимо было захватить и отрезать от Киева части Центральной рады, державшие фронт против армии Коцюбинского. В Главных железнодорожных мастерских действовал центральный боевой штаб железнодорожников: собирал новые силы, готовил главный удар…

Солнце село. Наступил вечер. Вспыхнули – к всеобщему удивлению – вдоль улиц фонари: словно город не кипел в котле боев, а жил обычной, повседневной мирной жизнью.

Но фонари светились лишь несколько минут – и погасли: в электростанцию попал снаряд.

И сразу упала тьма, потому что луна еще не взошла. Но то была белая тьма – когда снег сияет неодолимой даже во мраке белизной…

Огненные траектории орудийных снарядов прочерчивали черное небо над Киевом – с востока на запад и с запада на восток: на «Арсенал» и из «Арсенала».

Гайдамаки, «вильные козаки», сечевики, офицерский и студенческий батальоны – по улицам, склонам Днепра, с Набережной и от Никольского монастыря обложили Печерск.

Опорный пункт восстания, цитадель киевского пролетариата – «Арсенал» с наступлением ночи оказался в полном окружении.

Ночь не остановила артиллерийской дуэли.

Снаряды падали вокруг «Арсенала» и вокруг Центральной рады, а больше – без толку; снаряды попадали в жилые дома, и уже тут и там багрянили небосвод зарева пожаров.

5

Подольские начали восстание особенно удачно. Заняв утром Братский монастырь и закрепившись там, обувщики с фабрики Матиссона, судостроители с верфи, калинкинские пивовары и грузчики с пристани несколькими отрядами двинулись с Подола вверх, на холмы златоглавой столицы. Отряд левого фланга оседлал Александровский спуск – в тылу гайдамаков, наступавших на «Арсенал». Отряд правого фланга по Глубочице ударил на духовную семинарию и выбил оттуда сечевиков. Центральная группа двинулась по Боричеву току и Андреевскомy спуску.

Мишко Ратманский шел с центральной группой – этот отряд состоял преимущественно из молодежи «Третьего Интернационала».

Высотка Андреевской церкви и здание присутственных мест были взяты штурмом – и вот, зайдя со двора Софии, молодые, отчаянные штурмовики уже на чердаке шестиэтажной гостиницы «Прага».

Ратманский первым выскочил на плоскую крышу–ресторан и установил свой пулемет за парапетом над ущельем Владимирской улицы. Небо было чистое и прозрачное, даже глаза слепило, – и прямо перед Мишком, в трех кварталах отсюда так и пылал в лучах яркого январского солнца стеклянный купол над Центральной радой.

– По самостийной, но от нашей воли зависимой – огонь! – подал Мишко веселую команду своим хлопцам, уже пристраивавшимся с винтовками у парапета, и первым нажал гашетку легкого американского «дукса». Именно эти американские скорострельные винтовки переправлял Петлюра в эшелоне американского Красного Креста Каледину на Дон, и один вагон умудрились отцепить и припрятать киевские железнодорожники.

Осколки разбитого стекла искрящимися на солнце фонтанчиками взлетали в нескольких местах над большим куполом Педагогического музея.

Бой гремел пока лишь по окраинам Киева, но уже и в самом центре города – самое Центральную раду – накрыл огонь восстания…

Шулявцы в это время, во главе с Довнар–Запольским, расположились в Политехническом институте. Боевые действия они тоже начали сразу в трех направлениях: к себе в тыл – под Святошино, к Пятому авиапарку; вперед по Брест–Литовскому шоссе, чтобы Бибиковским бульваром выйти к Центральной раде; и в сторону – к железной дороге, чтобы отрезать вокзал от Поста Волынского.

Опыт боев в октябрьские дни подсказал именно такую организацию удара.

Довнар–Запольский был уже не только студент–коммерсант, а и командир группы войск, и понимал, что со своей «группой войск», тремястами красногвардейцев, ему не добиться поставленной цели. Но надо хотя бы занять рубежи.

Пятый авиационный боя не принял – большевистски настроенные солдаты передали свое оружие красногвардейцам: это была немалая поддержка.

Брест–Литовским шоссе удалось продвинуться до Керосинной, и тут красногвардейцы вынуждены были остановиться перед заслоном гайдамаков.

От вокзала шулявцев отбили: на железнодорожном пути стоял вражеский бронепоезд и дальше Борщаговской не подпускал.

Рубежи были, в сущности, взяты, но теперь надо было их удержать. А гайдамаки наседали и с фронта и с правого фланга, да еще появились и слева – через Пушкинский парк от Сырецких лагерей.

Оттягивая свои силы назад, к Политехническому, Довнар выслал связь к железнодорожникам – направо и налево – на Подол.

– Рубежи занял, прошу подмоги!

До Подола связной не дошел – его убили гайдамаки сразу за Городскими казармами. С железнодорожниками связаться удалось, но они и так уже развернули боевые действия слишком широким фронтом. По существу, это было несколько фронтов.

Железнодорожники действовали из двух центров и сразу в нескольких направлениях.

Основные их силы сосредоточились в месте расположения боевого штаба – в Главных железнодорожных мастерских. Тут комплектовались новые боевые отряды и было сконцентрировано все добытое оружие и боеприпасы. Тут ускоренным темпом ремонтировался бронепоезд, поставленный для этой цели Петлюрой, но готовившийся теперь для удара против Петлюры. Сюда группа Патлаха подала и отбитые у гайдамаков под Караваевским виадуком вагоны с пулеметами и патронами.

Отсюда группа Ветрова вышла на штурм пассажирского вокзала.

Другим центром был Киев–второй. Одна группа выводила из строя паровозы. Другая подвела состав порожняка под блокпост и завалила его на стрелке, чтоб перекрыть железнодорожный путь гайдамакам из Дарницы. Третья соединилась с рабочими снарядного завода, установила орудия на демиевском железнодорожном переезде – и взяла под обстрел Киев–товарный, где скопились гайдамацкие резервы. Еще одна группа, пробивалась через пути по направлению к Васильковской, чтобы идти на центр города и в лоб на Центральную раду.

Действовали тут преимущественно соломенские и демиевские пролетарии во главе с Симпсоном. Среди них немало попадалось и пленных австро–венгров из лагерей Протасова и Кучмина яра. От Соломенки до Демиевки – с Байковой и Батыевой горы, с пивоваренного завода Шульца и рафинадного Журика – пулеметы повстанцев накрывали огнем всю железнодорожную территорию. Через Саперную слободку соломенцы и демиевцы зашли даже за Владимирский базар и втащили пулеметы на колокольню костела Шептицкого: отсюда простреливались вся Васильковская и Полицейская, а справа – Госпитальная и Черепанова гора, на дальних подступах гайдамаков к авиапарку и «Арсеналу».

Авиапарковцы начали с немалых успехов. Они сразу захватили артиллерийский склад и склады боеприпасов на Зверинце, оружейные мастерские на Московской улице и в Цитадели, Печерскую крепость, улицы Московскую, Никольскую и конец Набережной – и вышли к мосту через Днепр. Захватить мост и отрезать Центральную раду в Киеве от ее фронта под Лубнами и Бахмачем – это дало бы немалый перевес восставшим! Авиапарковцы и бросили сюда свои основные силы.

Но должны были они и помочь «Арсеналу». «Арсенал» был в кольце и ни свежего пополнения бойцами, ни огневого припаса, ни продовольствия не получал. Авиапарковцы решили помочь с воздуха.

Пилот Егоров – тот самый, что подавал с самолета сигнал к октябрьскому восстанию, – сел в свою машину, нагрузив ее хлебом и патронами, поднялся в воздух и сбросил свой драгоценный груз в мешках прямо на середину двора «Арсенала». Это был, пожалуй, первый в истории авиации… воздушный десант.

Но сколько может поднять патронов стосильный «фарман»? И хлеб ведь это был последний, который оставался у авиапарковцев: они отдали все, что имели, и сами остались голодные.

А над окруженным «Арсеналом» уже двадцать четыре часа подряд, целые сутки, не стихая, неумолчно гремела канонада.

Арсенальцы били по центру города, нащупывая здание Центральной рады. Били по Царскому саду и «Шато де флер», где сосредоточились силы противника; били по Кловским ярам и Собачьей тропе, откуда – уже который раз – бросались в атаку гайдамаки и «вильные козаки».

В арсенальцев снаряды летели отовсюду: из Мариинского парка, из Купеческого собрания, с Владимирской горки – со стороны Днепра; с Сенного базара, с Галицкого базара, из Ботанического сада – из центра; с Сырца и из Кадетской рощи – дальнобойные; да еще из–за Днепра, из Дарницы и Слободки – тяжелые.

«Арсенал» был в кольце, отрезан от всех остальных районов города, запасы орудийных снарядов подходили к концу, патроны тоже приходилось уже экономить, есть нечего было – одни селедки, несколько бочек, а запивать – хоть снегом. Изредка пробирались по Кловской, Московской или Речницким переулком жены тех, что воевали здесь, и приносили… в горшочке каши, в фартуке – мерзлой картошки…

А главное, раненые и медицинская помощь. Десятки раненых лежали между трупов погибших: ни медицинского персонала, ни медикаментов! Их переносили в помещения цехов и пытались хоть чем–нибудь помочь несколько работниц «Арсенала» и девушек–сорабмолок, пробившихся сюда из разных районов города: Шура Ситниченко, Стася Слынько, Люба Аронова, Чайковская, Комская, Приходько, Южная… Появлялись то среди раненых с медикаментами, то со скупым продовольствием среди здоровых, то на баррикадах две Бош: Оля и Муся, молодые большевички юные дочери Евгении Богдановны.

Под вечер, когда уже совсем стемнело и канонада стала немного утихать, с Рыбальской – Интендантским переулком и садами – пробралась еще одна девушка. За спиной у нее был мешочек с крупой, под мышками две буханки хлеба, на шее на веревочке болтался большой пакет с бинтами и марлей, в карманах – две бутылочки йода.

Это была капля, но и ей обрадовались чрезвычайно.

– Ты кто? – спросили девушку Оля и Муся Бош.

– Курсистка–медичка. Правда, – как бы извиняясь, торопливо добавила девушка, – только первого курса… Я еще ничего не знаю, всего лишь общую анатомию… Но мой отец – врач…

Девушка была вся мокрая, вывалялась в снегу, пока переползала кустарником; перчатки она потеряла – руки ее посинели и пальцы не сгибались; она вся дрожала – уж очень озябла, одолевая эту сотню саженей несколько часов; чубик коротко подстриженных волос слипся на лбу от пота. Она выглядела совершенно несчастной и прибитой: стояла высокая, нескладная и какая–то долговязая. А больше всего она, видимо, стеснялась или злилась на себя за то, что – девушка, а не боец, всего лишь курсистка, а не полководец, только медичка, да и то первого курса, которая даже толком подать помощь раненому не умеет.

Но все равно, она была медичка, и ей обрадовались еще больше.

– Давай твои бинты и марлю и покажи нам, как надо перевязывать, когда ранят, например, в голову или и в живот…

Девушка закусила губу и решительно и сердито взялась за работу.

– Как тебя зовут! – поинтересовались наконец ее новые подруги.

– Марина.

Наступил уже вечер, и пробившиеся из города принесли последние новости. Подольские вынуждены были оставить «Прагу», присутственные места и, усеяв трупами юношей Андреевский спуск, отойти на исходные позиции, к Братскому монастырю: сечевики, выбитые правым флангом подолян из семинарии, обрушились на центральную подольскую группу… Шулявских гайдамаки вынудили оставить Политехнический, и отряд в основном рассеян: часть отошла к Посту Волынскому, часть пробирается на Куреневку… Железнодорожники действуют активно, но они разрезаны на несколько изолированных групп: Киев–второй, Киев–первый, Главные железнодорожные мастерские и отдельно группа Ветрова, повернувшая в город – с целью окружить вокзал. Однако на вокзале и до сих пор гайдамаки… Авиапарковцы от моста через Днепр отошли с большими потерями: из Слободки выдвинулась крупная группа войск Центральной рады, перешла мост и как раз сейчас плотно обложила арсенальские, и так уже отрезанные, тылы…

В первый, второй и третий день у восставших были значительные успехи, но теперь перевес был на стороне врага.