Текст книги "Кровь королей (СИ)"

Автор книги: Влад Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 55 страниц)

XIX

В прилеске и на опушке вовсю гремело сражение, где два войска королевской армии уверенно сдавливали неприятеля. В лагере полыхали костры и следил за крадущейся бледной нежитью своим единственным глазом затерявшийся там бедолага Ильнар всё подбиравшийся к широкому лезвию палаша, чтобы вооружиться против них хоть чем-нибудь. В лесу же шла усиленная погоня за беглецами.

Арекса, Такада, Тиль и Эрвуд стремились, чтобы никто из бежавших прочь не ушёл живым. Нина неподалёку преследовала фигуру в синей куртке, бежала стремглав, насколько позволяли усталые ноги и тяжёлый двуручный меч. Было ощущение, что во тьме леса туман менее густой, чем по его периметру, однако ночная мгла всё равно не позволяла вглядываться вдаль на достаточное расстояние

Одна сговорившаяся парочка флибустьеров-друзей решила устроить ей засаду, не то слишком поверив в себя, не то в попытках спасти остальных отступающих или как раз прикрыть своего адмирала, за которым та так гналась. Так что по движению Нины натянули рыболовную сеть, поймав её в ловушку. Им удалось сбить её не только с толку, но и с ног, повалив на землю. Но едва бандиты на неё накинулись, как она всё же смогла поставить обоюдоострое лезвие крупного клинка так, чтобы он прорезал плотные верёвочные путы, и уже освободившиеся женские руки начали вращать своё оружие, изранив их по обеим сторонам насмерть.

Выбравшись оттуда она не медля помчалась дальше преследовать Лейтреда по тому пути, где видела того в последний раз, и даже отошла от этого направления немного вбок, чтобы срезать путь через овраг. Цветущие весенние деревья нижними ветвями, покрытыми листьями, то и дело заслоняли обзор, а никакой тропы здесь поблизости не было.

Однако было несколько земляничных полян, где обычно жители Олмара собирали ягоды, так что хотя бы на них можно было осмотреться и прислушиваться, не хрустнет ли где под ногами убегающих палка, не зашелестят ли кусты… Так она и ориентировалась, преследуя свою удирающую жертву.

Попутно удалось разыскать ещё несколько затаившихся и убеждённых в своей безопасности корсаров, с которыми толком не пришлось даже сражаться. Она не желала терять времени на таких трусов, и уж точно не могла позволить себе брать кого-то с собой в плен, связывать и тащить, потому расправлялась безжалостно, вспоминая погибших друзей, дабы почтить их честь и память кровью королевского врага.

Немало времени у неё ушло, чтобы всё-таки выследить искомого мужчину, но когда в лучах растущего месяца, пробивавшегося периодически сквозь пространство меж некоторыми деревьями, продолжил мелькать тёмно-синий наряд, она весьма обрадовалась, что удача ей улыбнулась.

Помчавшись, что есть силы туда, она-таки очередным прыжком его настигла, повалив брюхом на землю. Вот его, главу всех пиратов, она могла и не убивать, если тот, конечно, не начнёт отчаянно сопротивляться, не желая пойти с ней добровольно. Однако быстро обнаружила, что ткань на ощупь отнюдь не такая уж и дорогая.

Не долго мучаясь сомнениями, она, выпустив меч, быстро двумя руками перевернула побеждённого, оказавшегося вовсе не Лейтредом, а кем-то из его подчинённых, обычным флибустьером, который даже не надевал его синий мундир для отвода глаз и отвлечения внимания, а просто носил нечто похожего оттенка, тёмно-синюю курточку без капюшона. Это она сама случайно приняла его за адмирала и погналась.

И пользуясь моментом, что девушка расстроена и не удерживает сейчас свой клинок, этот небритый широколобый мужчина извернулся и выпнул клаймор подальше от них, вскочив по-быстрому на ноги и вынимая звездчатый кортик морского офицера. А вот Нина оказалась сейчас перед ним безоружной.

Какое-то время он всматривался в ней, примерялся, да и просто после беготни пытался отдышаться, благо появилось время. Однако же отпускать её, реши девушка ускользнуть, уж точно не желал, а намерен был прирезать воительницу прямо здесь и сейчас. Пару его выпадов в живот она изгибами тела назад ещё смогла избежать, но когда он понёсся на неё напрямик, злобно крича и сверкая своими налитыми яростью глазами, она лишь попыталась ударить его по ногам, вот только корсар сумел устоять и удержаться, набрасываясь на Нину.

Её пальцы крепко сжали его вооружённое кинжалом запястье, пытаясь на подпустить к своей шее и груди. Она лежала на спине, дрыгалась, что было сил, но он навалился на неё, упёрся коленом во внутреннюю часть бедра левой ноги, буквально заваливая ту на бок, не давая воли отчаянной златовласке. Но девушке хватало сил удерживать лезвие на расстоянии от себя, ни за что не желая умирать вот так от какого-то «самозванца», принятого за главаря всей осады.

Глядя и чувствуя, что его сил не очень-то хватает, чтобы пронзить её звездчатым кортиком, он подключил и вторую руку, схватив девушку за горло и принявшись душить, активно сжимая пальцы на её женственной тонкой шее. Дышать и вправду становилось тяжело, в глазах темнело, левая рука отдаляла вражескую правую, собственная правая вцепилась в душащую кисть, не зная, как её от себя отцепить.

В этот момент где-то позади просвистела сабля, и из горла скалящегося злодея вперёд вышел кончик лезвия шпаги, брызнув слегка кровью Нине прямо в лицо. Она тут же ощутила, как слабеет его хватка и давление вооружённой руки. Начала отползать и скинула пронзённое тело набок прямо в момент, как её спаситель вытащил своё орудие из шеи поверженного неприятеля.

Остроухий фехтовальщик в пылу сражения завидел её и увязался следом, однако по пути прирезал большое количество бегущих, поэтому невероятно отстал. Не видел даже, как Нина угодила в сетку, заодно и не срезал путь, а двигался по её первоначальному движению, едва вот сейчас завидев и заодно услышав, по большей части благодаря вопящему в процессе драки мужчине-корсару, их лесной поединок.

– Кифлер! О боги! – пыталась девушка отдышаться, спиной прислонившись к ближайшему дереву, до которого сумела доползти спиной и облокотиться, чтобы посидеть и придти в себя.

– Я, Одуванчик, – спокойным высоким голоском отвечал тот, – Ты, кажется, обронила, – приподнял с земли он её отброшенный ударом врага клаймор, предварительно убрав свою шпагу, чтобы не мешалась.

– Да, спасибо, – кивала Нина, постепенно возвращаясь к осознанию, что всё для неё обернулось благополучно, – И как ты только нашёл меня, – удивилась она.

– Мы же всё-таки одна команда, – мягко и певуче отвечал он светловолосой подруге, подав сначала руку, чтобы подняться, а потом уже другой рукой возвращая ей её громадный меч, с которым сам бы, будучи в отряде из оставшихся наиболее щуплым и худым, едва бы управился.

– Ещё раз спасибо, – улыбнулась Нина, размышляя, оставить меч в руках наготове или уже убрать его в ножны на спину.

– Да всё путём, Одуванчик, ты бы поступила также, – подмигнул эльф, тоже размышляя стоит ли заново достать оружие, остались ли вокруг недобитые беглецы-корсары.

– Ой, прошу, да не называй меня так. Я уже боюсь, если волосы отращу, всё равно эта кличка так и останется, – хмурилась обиженно девушка.

– Конечно останется, куда ж теперь денется, – как бы не замечая её расстройство отрешённым и холодным фактом вслух размышлял Кифлер.

– Ну-у, перестань! Сделаю, как у капитана были иглы-зачёсы, во все стороны, лучше буду «подсолнухом», – недовольно бурчала она.

– Ага, подсолнухом, это надо тогда ещё и лицо углём каждый бой измазывать. Вот это, конечно, элемент устрашения будет! – смеялся он, активно жестикулируя, – Представляю, каково врагу, когда на них бежит девушка-мавр с золотыми волосами во все стороны. Такого ещё не видел!

В стане врага Эйверь кромсал мельчавшее вражеское войско своим волнистым клинком, выискивая своим серо-зелёным взглядом настоящего адмирала Лейтреда в туманной дымке среди разгоревшейся баталии. Молодой Вершмитц на пару с Оцелотом, тем временем, заходили с другой стороны при поддержке гвардейцев, добивая оставшихся и окружая самых стойких врагов своими приведёнными силами.

Тех, кто ещё несколько часов назад пытался взять в кольцо рассекреченный пришедший к ним отряд кадетов, теперь самих окружили так, что прорезать себе дорогу сквозь такое количество бронированных и вооружённых воинов уже казалось немыслимой и непосильной задачей. У ближайших телохранителей адмирала, его лучших стрелков-арбалетчиков, уже давно кончились заряды, а пополнять запасы сейчас было попросту негде. Так что своё оружие они давно уже побросали во время движения, вооружаясь всем, что под руку попадалось, отбирая у своих же павших собратьев различные клинки, чтобы совсем уж не потерять дееспособность в бою.

Одни казались напуганными, другие с боевым настроям были готовы встретить свою смерть здесь и сейчас, но едва ли кто-то уже мог здраво размышлять над планом выживания или как-то хитрить, чтобы умудриться удрать из сложившейся ситуации.

– Какая разница здесь падём или там! Всё равно казнят! – хрипел чей-то заливистый мужской голос из толпы, поддержанный окружающими, так что флибустьеры ринулись в последний бой, надеясь забрать с собой хотя бы побольше солдат короля.

Учитывая облачение тех в хорошие доспехи у них эта задача практически не удавалась. Задеть и ранить некоторых они ещё могли изловчиться, но вот убить – уже было довольно сложно. Хотя один раз чей-то меч едва не вошёл Оскару Оцелоту прямиком в его прорезь шлема, где чёрная чулковая ткань в пасти металлического черепа благодаря своей эластичности и тонкости служила отверстиями для глаз с той стороны.

Темнота и туман делали видимость через неё гораздо хуже, однако рыцарь всё равно бился в своём отличительном шлеме-черепе, хотя это только что едва не стоило ему жизни. Тем не менее, самых отчаянных и пошедших на смерть головорезов удалось приструнить без лишних жертв со стороны королевской гвардии.

И если те действительно сражались так, словно ничего не боялись, то кадета Шестого Взвода, оставшегося среди полыхающих брёвен, костров и палаток, начинал постепенно одолевать страх. Туман и темнота сдавливали сознание, порождая картины пугающего воображения, при этом свет огня делал лишь хуже, освещая детали различной сбежавшейся нежити, грузно чавкающих в предрассветной густой мгле, заострёнными зубами сдиравших с мёртвых кожу и вгрызавшихся в холодеющую плоть недавно убитых воинов.

Закорючками своих крепких когтей на длинны растопыренных пальцах они рвали ткани, копошась во внутренностях, обгладывая рёберные кости, выгрызая самые вкусные на свой взгляд органы под своё рокочущее стрекотание. Ильнар не знал, сколько их вокруг. Одна ли это стая или сборище слетевшихся на кровь одиночек. Он старался не смотреть, когда видел в свете огня, как эти полуслепые голые чудовища, выглядящие на первый взгляд костлявыми и немощными, а на деле представая довольно сильными и свирепыми, поедали мясо с убиенных в лагере бедолаг.

Лучник пятился, неторопливо двигался сам к ближайшему телу, а точнее к лежащему возле того оружию. Заодно на поясе заприметил морской кортик со звездчатым или крестовым лезвием, как если бы два симметричных обоюдоострых ножа были крест-накрест впаяны друг в друга. Ещё одно оружие, кроме широкого палаша, к которому он подбирался, тоже бы в такой ситуации весьма не помешало.

Он слышал, как в тумане переступают вогнутые коленями назад их когтистые обтянутые плотной серой кожей конечности, как хрустят ветки и сучья под их ногами, как шелестит трава под тонкими длинными пальцами, граблями или веером расставленные на максимально широкий охват покрываемой площади.

Буквально уже ощущал их смрадное дыхание голодной бледно-розовой пасти, привыкшей питаться падалью да гниющими трупами, озираясь по сторонам, чтобы ни одна из этих тварей не приближалась к нему. Руки наконец подобрали лежащий меч с красивым эфесом, так что теперь в случае чего можно было хотя бы попытаться защититься. А сам стрелок подвинулся ближе к трупу флибустьера, неспешно дотягиваясь и до кортика в ножнах.

Но по злому року судьбы этот валявшийся труп с перерезанным горлом и многочисленными кровоточившими ранениями левого плеча и груди привлёк не только его, но сбежавшихся к бойне в пиратском лагере лесных падальщиков. За спиной послышалось грозное шипение, а затем шумное вдыхание носовыми щелями крупной стрыги окружающего воздуха с примесями запахов смерти и страха.

Слух одноглазого лучника ловил звук капель прозрачной слюны из приоткрытой голодной пасти капающей сейчас на кожаный жилет лежавшего пирата. Хруст примятой травы совсем рядом сигнализировал, что существо приблизилось ещё сильнее, уже вовсю чуя свою добычу, присматриваясь и выбирая удачный момент для нападения.

Ильнара прошибал холодный пот, руки начинали трястись, да и всё тело в целом, отчего интерес к подвижной жертве у чудовища лишь возрастал. Мясистый конусовидный язык скользил по загнутым назад двум рядам зубов, напоминавших цветочные плотные шипы. Казалось губ, как таковых, у твари не было, кожа, покрывавшая череп и челюсти просто плавно переходила в ротовую щель.

Округлый лишенный глаз и носовых хрящей выдавался вперёд, под его черепом крылись важнейшие хорошо развитые рецепторы обоняния, а кожа вокруг треугольных щелей ноздрей усиливала пульсацию, провоцируя прожорливую пасть на ещё более обильное слюноотделение.

Стрелок прислушивался, чтобы не упустить своего момента, но при этом едва не терял сознание от мысли быть заживо сожранным такими тварями, что подкрадывались сзади и сновали вокруг то в тумане, то в свете горящих огней. Глаза от ужаса наполнялись влагой, заставляя часто моргать, чтобы зрению в столь ответственный миг ничего не мешало, трясущиеся пальцы были крепко сжаты на сложной гарде широкого палаша, приподнятого наготове.

И едва звуки вдыхающего воздуха щелями ноздрей приблизились вплотную, а зловонная приоткрытая пасть вместо шипения издала бурчащий утробный рык, Ильнар ощутил шелест травы, но не вплотную к телу, у которого сидел, а чуть дальше, что означало, что тварь приседает задними лапами, готовясь к прыжку, сжимает пальцы и напрягает мышцы ног перед атакой.

Именно этого звука он по сути и ждал. В момент этого рычания он завалился набок, выставляя вверх крупное лезвие, так, что бросившаяся на него тварь и клацнувшими челюстями промахнулась, так и не укусив его ни за горло, ни даже за плечо, так ещё и своим тощим животом налетело на палаш в процессе прыжка, так что поднятый клинок прорезал одной линией брюхо стрыги прямо по всей длине.

Отлетевшее и упавшее после такого неудачного прыжка чудище было размером с медведя, если б не горбилось от боли в позу эмбриона, теряя тёмно-бурую кровь вместе с вываливающимися органами. Ильнар мог передохнуть, монстр по сути сам себя насадил на выставленный меч, ему не пришлось ничего делать, кроме как вовремя увернуться да подставить, собственно, лезвие по пролетающий над ним живот.

Но на сдыхающий труп тут же слетелись собратья этого создания. Отнюдь не на помощь беспечной твари, а чтобы успеть ей полакомиться, раздирая на части ещё до того момента, как та окончательно умерла от такой раны, замерев и перестав двигаться.

Воочию, уже не в своём воображении, прямиком вот так было ещё страшнее наблюдать, как их лихо закрученные когти разрезают серую плотную кожу, как загнутые зубы намертво вцепляются в конечности, тянут в разные стороны друг от друга, жадно вырывая куски из несчастной себе подобной жертвы.

Волосы вставали дыбом, а дыхание мужских дрожащих губ и вовсе перехватывало, словно он терял сам дар жизни от ужаса или же боялся издать хоть самый тихий звук, привлекая внимания. Холодевший от сковавшего ледяного испуга Ильнар какое-то время просто лицезрел кровавую картину, этот жестокий анатомический театр, демонстрирующий строение туловища и органов серой полуслепой стрыги.

Но потом кадет всё-таки собрался, видя, что твари заняты поеданием плоти и до него самого сейчас им нет дела. На самом деле, даже взгляни они на него все разом, ни одна из стрыг от малых до более крупных не ринулась бы на вооружённого молодого парня, так как отойти от добычи означало бы потерять всё то, что уже рядом с ними, все те куски, которые ещё можно оторвать от туши.

Никто не станет терять готовый обед ради мнимого шанса, да ещё и с опасностью лишиться жизни, прямиком, как это сделала убитая особь. Если, конечно, понятие «жизни» вообще применимо к такой лесной нежити, как стрыги, впрочем, если они вот так окончательно умирают, значит, следовательно в каком-то смысле перед этим «живут». Мстить за своих для этих каннибалов было недосягаемой мыслью, им чужды подобные понятия, тогда как голод довлеет над всем остальным.

А ведь когда-то все они были людьми. Вид вампиров, именуемый «стригоями» обычно включает в себя тёмных ведьм и колдунов, погибших не своей смертью. Именно поэтому надёжнее всего из всех казней было целиком и полностью сжигать, нежели рубить голову или вешать за шею, после закапывая тело.

Такие люди через лунный цикл после гибели «перерождались» заново, возвращаясь в тело. Отращивали голову, если ту отрубили, менялись внешне – увеличивался лоб, уши становились крупными и остроконечными, а пальцы удлинялись. Выпадали ногти, вместо которых прорастали звериные коготки. Выпадали и человеческие зубы. Новые одинаковые и острые прорастали иногда сразу в два ряда, иногда дополнительный ряд появлялся уже после преобразования стригоя в стрыгу. Язык удлиняется, становится совсем не человеческим.

При всех этих первых превращениях, вылезшее из гроба создание всё равно внешне куда больше походило на изначального человека. Но чем больше стригой питался мёртвой плотью, жил в отдалении на погостах, в оврагах, в курганах, болотах и лесах, тем больше он дичал, пропитываясь энергетикой смерти.

Колени вваливались назад, голова лишалась волос, неспособные более ощущать свет глаза выпадали, отваливались носовые хрящи, оставляя лишь треугольник ноздрей, а череп трансформировался так, что лобная часть напирала на опустевшие глазницы, пока гладкий лоб попросту не срастался с верхней челюстью. Никаких скул, человеческих дёсен и много другого во внешнем облике не оставалось.

При этом вырастать такая дикая тварь могла до довольно крупных размеров с медведя и оленя, если удавалось хорошо охотиться и много питаться в приятном климате. Некоторые знатоки всемирных бестиариев уверяли, что при сильном морозе стрыги вообще забираются в норы и впадают в спячки. А потому весной особенно голодны.

И хотя сейчас плавно подбиравшийся к своей середине месяц Виридис означал уже позднюю весну, всё равно по поведению сбежавшихся к баталии уродцев было видно сколь голод заставил их осмелеть, что они ринулись сюда не просто, едва основной лязг сражения отошёл в сторону, а даже пока ещё не прогорели костры. Так как обычно, даже почти слепые подобного рода чудовища всё равно опасаются света.

А Ильнар как раз подобрался поближе к одному из ближайших костров, чтобы и получше видеть всё вокруг, и благодаря яркому свету отпугивать созданий мрака, и заодно на случай, если те полезут, он бы мог не только их чем-то пырнуть, но и обжечь, дабы больше в его сторону не совались.

Но не все желали благоразумно держаться от него подальше. Живой пульсирующей в нём кровью, а уж сердце лучника сейчас стучало невероятно сильно, гоняя ту по венам с особым трепетом, заинтересовалась парочка сгорбленных упырей, деливших обглоданные кости у небольшого срубленного бревна по правую руку, и начавших двигаться к затаившемуся одноглазому кадету.

Эти были помельче стрыг, напоминали голых людей большей частью своего худощавого телосложения, колени их были обычными, хотя пальцы рук всё-таки немного удлинены. У них также были лысые крупные черепа с выдающимся лбом, однако имелись глазные впадины, где лишённые век круглые белёсые глаза с вертикальным звериным зрачком всегда смотрели одинаково свирепо.

У этих упырей также были остроконечные уши, но не топорщащиеся, как у стрыг, а более маленькие, подобно эльфийским, и отсутствовал нос, от которого на лице или скорее морде оставались лишь щели треугольника ноздрей. При этом голова их оставалась человеческой по своей форме, а не вытягивалась вперёд, были чёткие скулы, привычные кости верхней челюсти, не растворявшиеся прямиком в лобной полусфере, язык оставался широким и лопатообразным, как у людей, а вот зубы немного менялись.

Клыки были сильно увеличены, а находящиеся между ними верху и внизу резцы представляли по сути главное оружие – неистово заострялись и самозатачивались, преобразуясь в инструмент, способный легко перекусывать даже кости. Такие твари могли откусить палец, а то и несколько, перекусить руку, вцепившись сбоку, чтобы раздробить свою добычу на несколько частей, пуская побольше крови, которую так любили лакать и пить.

Конечно же, острые клыки тоже смотрелись грозным орудием и, вцепившись в горло, могли в один прыжок с точным укусом лишить жизни, но на самом деле расстояние между верхними и нижними клыками при раскрытой пасти было не слишком велико. Потому чаще всего верхние длинные зубы вонзались в уже неподвижного врага, в то время как во время сражения именно резцы отвечали за мёртвую цепкую хватку, чтобы сдирать кожу, отдирать куски мяса и перекусывать кости конечностей, обезоруживая добычу.

При этом чуть ли не самым главным изменением их челюстей становилось почти полное отсутствие щёк. Пасть визуально становилась попросту громадной, хотя в её структуре не менялось даже общее количество зубов относительно человека. Просто, когда отсутствовала соединяющая скулы с нижней челюстью кожа по краям рта, сам этот рот обращался внешне в невероятно большой и широкий.

И уверенная в себе пара таких упырей явно надеялась вдвоём-то уж точно справиться с одним Ильнаром. Голые серые твари были сгорблены с сильно виднеющимися рёбрами и активно выступающим вдоль спины позвоночником, клацали окровавленными после трапезы челюстями, облизываясь и подкрадываясь к кадету.

Тот левой рукой сжал кинжал с крестообразным лезвием, правой всё ещё держал крупный широкий палаш за рукоять узорчатой красивой гарды, совершенно не собирался сейчас сдаваться и умирать, преодолевая нахлынувшие волны страха из-за приближающейся опасности.

Сердце, конечно, могло и не выдержать. Некоторые представители нежити были внешне столь уродливы, что в процессе нападения на незадачливых путников заставляли тех умирать от ужаса не реже, чем погибать от полученных травм, ран и укусов. Но сейчас парень тщательно пытался пересилить это охватившее его чувство, чтобы не быть скованным, а суметь сражаться за свою жизнь в полную силу.

Упыри в отличие от стрыг не шипели, а куда более невыносимо верещали, издавая крайне неприятные жутковатые вопли своим горлом из клыкастой распахнутой пасти. И было непонятно, что пугает сильнее. Душераздирающие нечеловеческие вопли или же неизведанность, скрывающаяся в тихом дыхании. Эти звуки заставляли волосы на руках и спине вставать дыбом, а кожу холодеть, сковывая в движениях. Чтобы справляться с такими детьми седой ночи необходимо было сконцентрироваться и преодолеть страх от их криков и пугающего внешнего облика.

Дикие белёсые глаза из чёрных неглубоких глазниц сейчас жадно и злобно глядели на лучника, непривычно для себя вооружённого палашом и кортиком. Перемещались они на четвереньках, уже давным-давно позабыв всю свою человеческую природу. Выгибали спину, ступали на ладони с длинными когтистыми пальцами. А на расстоянии двух саженей перешли окончательно в атаку.

Каждый из монстров совершил крупный прыжок в сторону Ильнара, но тот отбросил одного из них плоским лезвием палаша, благо упырь оказался не слишком тяжёлым, а от пронзительных зубов второго увернулся перекатом в сторону прочь от костра, иначе бы сам себя загнал в огонь. И когда этот второй из нападавших, скалился в свете огня, поглядывая на улизнувшую добычу, еще не поднимаясь, обеими ногами кадет оттолкнул его в сторону пламени, роняя в крупный пиратский костёр на угли и поленья, отчего монстр вскоре вспыхнул, дрыгаясь и пытаясь удрать прочь, объятый порхающими и танцующими языками одной из первородных стихий всего сущего.

Сбоку объявился и первый из зубастой парочки, снова попытавший счастья с нападения в прыжке. От его зубов кадет успел защититься лезвием палаша, а в грудь и брюхо несколько раз монстра кортиком, окропив себя его тёмной мутной кровью поверх «маскарадного» пиратского наряда, под которым крылась кольчуга.

Из-за полученных ран разозлённый представитель дикой нежити отпрыгнул прочь, рассчитывая на помощь своего союзника. Но у того ожоги по всему телу от костра, изодравшие лопавшуюся кожу, похоже, оказались слишком серьёзными, чтобы продолжать бой. Но на своего поджарившегося дружка этот упырь не кинулся, этим делом занялись подкравшиеся стрыги, деля между собой некрупную тушку, разодрав того на три части.

Этот же опять ринулся на лежавшего лучника, разъярённый первой неудачной попыткой да к тому же болящими ранами. Но Ильнар знал уже, как действовать, защищал свою шею от чавкающих острых зубов с помощью палаша, пытался приподнять тело навалившейся твари от себя подальше, а также вертел головой, чтобы увернуться от царапающих когтей, при этом вовсю орудуя звездчатым лезвием кортика в существе, пронзая раз за разом изо всех сил скоростными движениями.

Воющее слюнявое чудище навалилось на него всем весом, желая растерзать, прижав к земле, однако, подобно прыгающей и убившей себя таким образом стрыге, этот не слишком умный упырь до такой степени рвался вперёд сквозь лезвие в своей пасти, что палаш в итоге попросту срезал ему верхнюю часть черепа, окончательно разделив эти длиннющие челюсти друг от друга.

Верхняя часть головы с с глазами, щелями ноздрей и острыми ушами, под которыми и прошёлся срез, отлетела, упав рядом. А оставшееся тело моментально перестало дрыгаться и атаковать парня, попросту мертвенно распластавшись на нём и истекая из ран зловонной жижей на всё его тело.

Пытающийся отдышаться Ильнар выползал из-под существа сильно торопясь, ведь и эту тушу тотчас же ждала участь прожаренного на костра собрата. Стрыги своё не упустят. И нельзя было допустить, чтобы его самого сейчас приняли за труп. Кадет спешно скидывал с себя и накидку, и курточку, и рубаху, избавляясь заодно от тканевых пиратских шаровар тёмно-синего цвета, уже изрядно разодранных во многих местах по ходу всего сражения, а не только стычек с лесной нежитью, отбрасывая искровавленную одежду, о которую заодно наспех вытер лезвия своих клинков, прочь поближе к трупу упыря.

А сам при этом перебирался подальше от этого места кормёжки, стараясь прокрасться к побережью, где ему казалось, было сейчас безопаснее. Ильнар с трудом приходил в себя после случившегося, всё ещё был преисполнен страхом за свою жизнь и пытался восстановить дыхание, надеясь, что новых нападений на него не последует.

Армия из центральных ворот, которую вёл паладин, сейчас зачищала всё на опушке, вырезая последний отряд телохранителей адмирала, таки выслеженного Эйверем, не давшем тому улизнуть куда-нибудь в лес. Он всегда вёл с собой небольшой отряд гвардейцев у периметра, то вступая в бой, то снова отходя для наблюдений, куда именно двигаться дальше. Сбоку вечно отрезал адмиралу ход к отступлению, пока они окончательно к нему не приблизились.

Окружение Лейтреда по сути было арбалетчиками, самыми меткими из них, двое из которых как раз и начали всю операцию по осаде, подстрелив и гонца на лошади, и двух дозорных на крайней угловой башне западной стены, а следом и ещё несколько человек караула вместе с залпами тех, кто сейчас стоял рядом. Так что умелые стрелки не были мастаками ближнего боя, не горели желанием лезть на пики и мечи бронированных рыцарей, практически сдавшись, попав в кольцо королевской стражи, задумываясь о своей тяжёлой дальнейшей судьбе и уповая на красноречие своего лидера, более не скрывавшегося в толпе охраны, а гордо вышагавшего вперёд в своих пришпоренных сапогах прямиком к Эйверю.

– Говорят, ты тот самый «Карпатский Зверь», – раздался сладкий голосок Лейтреда, – Все тебя так боятся, слагают песни, легенды, страшилки для рассказов у костра. На деле ты не так уж и ужасен, – лишённые ресниц глаза изучали того с ног до головы.

Сражение прекратилось. Оставшаяся горстка флибустьеров и разбойников в несколько десятков человек уже не кидалась на лезвия клинков, а стояла, готовая сдаться на милость Его Величества. И, дабы всех прямо сейчас не перебили, видимо, адмирал и начал хоть какую-то дискуссию с окружившими их гвардейцами и в частности с их военачальником.

– А ты что надеялся увидеть? Изуродованное шрамами и огнём лицо? – поинтересовался он.

– Хм, – сделал вид, что задумался адмирал, – Скорее какие-нибудь рога, свиное рыло и клыки, четыре руки, как у дэвов или титанов, даже не знаю. Что-нибудь эдакое, а не мужчину в наплечниках с волосами, которым бы не помешал хороший уход, – недовольно морщилось молодое лицо главы пиратского восстания, разглядывая взъерошенные локоны паладина.

– Я причешу их, если это твоё последнее желание, – лязгал его загробный голос, пока мужчина подходил к знатно разодетому Лейтреду.

– Что ж, с желаниями я лучше повременю, надо потратить такое право на что-нибудь более достойное, – воспротивился тот.

– Ты всерьёз думал взять Олмар? Пока там король, пока там архимаг, пока там я? – улыбался паладин, – Я сокрушитель оков, я тень смерти, карпатский зверь, сама необратимость! А кто ты? Жалкий тонюсенький человечишка в мундире, который он не заслуживает.

– Я? Между прочим, адмирал Лейтред, – жеманно представился тот с поклоном, – Гроза морей, глава пиратов, – скромно представлялся он, отведя взгляд в сторону, – Морские боги миловали, и вот я здесь, – вернулся он снова взором на лицо Эйверя.

– Чего? Что он несёт? – раздавались вокруг него недовольные возгласы свои же, – Какие к чёртовой матери морские боги?

– А наши божества, – Эйверь угрожающе шагнул ближе, – Тебя уничтожат, – припугнул он лидера пиратов скорой смертью.

– Да? О, а я-то думал это ты здесь всех убиваешь, – усмехнулся адмирал с приветливой улыбкой.

– Я бы тебя сломал и голыми руками, – заверил того рослый воин.

– Сомнительно, зверь, что без своих крутых доспехов и замещающего грусть по маленькому члену огромного меча, – перешёл он резко на вульгарные оскорбления, – Ты бы смог положить вручную всё моё войско, – покачивал он сомневающейся головой, поправляя кружевные манжеты на рукавах, презрительно даже не поглядывая на воеводу.