Текст книги "Кровь королей (СИ)"

Автор книги: Влад Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 55 страниц)

И едва кто-то из врагов замахивался для нанесения удара, как они делали собственные резкие выпады в стороны, выпуская теперь водопады крови из животов и шей своих противников, сменяя друг друга, когда один с правой стороны влетал в лиходеев слева, а брат занимал его позицию, со скрежетом клинком парируя вражеские удары и контратакуя в любой подвернувшийся для этого момент.

Пригвоздив к земле ещё двоих после напористого броска и сидя сверху на их поверженных телах, братья синхронно выдохнули от скопившейся усталости, послышали свист в воздухе позади себя и обернулись, лишь сейчас заметив находящихся за ними ещё двоих подкравшихся корсаров с резными топориками, блестевшими своими зазубренными лезвиями.

Во всех четырёх тёмно-синих сапфировых глаза блеснул страх от приближающихся смертоносных ударов, которые отразить сейчас не было возможности – ведь собственные клинки глубоко находились в телах убитых, они с ужасом глядели, как двое пиратов застыли с неясным выражением лица в замахнувшейся позе.

А затем изо рта у них полилась кровь, и они рухнули, чуть не похоронив под собой самих, едва успевших вскочить на ноги братьев, демонстрируя утыканные металлическими звёздочками спины. Ухмыляющийся поодаль Такада снова их прикрыл, переключившись на метание своих остроконечных лезвий по другим целям вокруг, пока Тиль и Уилл лишь нервно сглотнули, оказавшись на волос от неминуемой гибели, потихоньку приходя в себя от случившегося.

Чтобы не стоять истуканами и не стать лёгкой мишенью, уже через мгновение, они развернулись к своим клинкам, доставая те сильным движением обратно из трупов, вооружаясь и готовясь к схватке. Развернулись, стоя рядом, чтобы оценить обстановку, были готовы поднять мечи в воздух и опять встать спина к спине, удобно прикрывая друг друга в привычной стойке от подлетавших разбойников.

Однако просвистевшая с вихрем крупная стрела баллисты с вращающимся наконечником, громадная, словно копьё, тут же снесла одного из братьев, утащив прочь под ошарашенный взор другого. Растерянный и способный поверить глазам Тиль едва не стал жертвой собравшихся вокруг неприятелей, но тех принялась разить кружащаяся в обе стороны Нина, со злостью размахивающая здоровенным клаймором.

Обомлевший юноша помчался к телу брата, унесённого поодаль от выстрела осадной махины. Баллиста пронзила его насквозь, оставляя дыру в грудной клетке, повалив на спину измученное тело, в то время, как сама стрела свистела дальше, пока не вонзилась в землю где-то вдали, вся багряная от человеческой крови.

– Нет! Уилл! Уилл! Нет-нет-нет! – подбежал, причитая дрожащим голосом, Тиль, рухнув перед телом своего близнеца на колени, отпустив сложенный рядом на траву меч, подтаскивая того обеими руками за наплечники головой к себе и касаясь его бледнеющих щёк и волос своими трясущимися пальцами.

Он не мог даже смотреть на рану. Дыра в грудной клетке была размером с кулак, снаряд стреломёта, как заточенный кол, не оставил ничего от рёбер и позвоночника в месте попадания. Это настолько пугало его, что парень предпочитал вообще делать вид, что ничего не видел, что этого нет, будто бы пытался разбудить Уильяма после какого-нибудь оглушающего удара. Черноволосый затылок покойного лежал на коленях тёмно-синих штанов оставшегося в живых брата, который попросту не знал и не представлял, что теперь делать.

– Уилл! Уильям! Да что же это… Уилл! – кричал в его прикрытые глаза Тиль, но тот уже ничего не мог ему ответить.

Нина очистила путь к баллисте, из которой убили Уильяма. Соратники сокрушали орудие, двигаясь дальше к следующим. Капитаны перебили практически всю охрану с одной из сторон, так что крушить стреломёты становилось уже гораздо легче, а их стрелки, взяв ручные арбалеты, в основном уже сами отступали с места сражения, отстреливаясь и ложа ряд за рядом тех, кто осмелился двигаться за ними в погоню.

Эрвуд и Кифлер лихо вырезали одного за другим, подходя с краёв от их обстрела. Такада и Нина же оставались прикрывать несчастного Тиля, да и Стромф по итогу остался здесь, подставляя щит под арбалетные снаряды.

– Я найду помощь, приведу клириков! Держишь, слышишь? Я… Я куплю тебе кота, куплю дом, обязательно! Всё будет хорошо! Не оставляй меня, брат! Уилл! Пожалуйста! – слёзно выкрикивал парень обнимая голову бездыханного лежащего близнеца ха подбородок, прижимая к себе, покачиваясь вперёд и назад в полусогнутом состоянии, не замечая больше ничего, что творилось вокруг.

А его уязвимой позицией так и норовили воспользоваться подбегавшие разбойники, стараясь не упустить такой момент и напасть на безоружного, убитого горем юношу. Оплакивать павших в процессе баталии всегда было очень опрометчивым решением и мало кому прощалось судьбой, когда вокруг свистят стрелы и лязгают мечи.

Сквозь слёзы сковавшего грузного горя, сдавливающего нестерпимой болью всё внутри, со взглядом полным страха и отчаяния, Тиль смотрел на бездыханное тело брата. И вдруг он вздрогнул, когда тот снова открыл глаза и совершенно спокойно на него посмотрел.

– Ну, что же ты плачешь? Как девчонка… Оглянись, позади тебя! Хватит рыдать, – прозвучал его голос мягко, с нотками любви и сожаления, сменяясь взволнованным предупреждением, на губах появилось подобие улыбки, а в умоляющих синих глазах отразился подбежавший и замахнувшийся разбойник.

Тиль тут же спохватился и обернулся, заметив подкравшегося душегуба. Меч лежал под рукой, так что схватив его крепкой рукой он пронзил брюхо атаковавшего, не дав вражескому лезвию приблизиться к своему лбу. Толкал назад пронзённое тело, но то под напором собственного веса всё-таки рухнуло почти на него, мешая достать клинок и вынуждая отталкивать куда-то вбок.

Судорожно юноша снова повернулся к недавно заговорившему брату, но тот лежал, как и прежде, закрыв глаза, словно ничего не было. Словно он не открывал свой взор, в котором отразился неприятель, словно не говорил добрым практически не свойственным насмешливому и ироничному шутнику тоном. Он вновь бледным мертвецом с пробитой грудиной валялся без малейших шансов на какое-либо спасение.

– Уилл? Уилл, ты слышишь? – уже совсем не понимал, что происходит выживший брат.

– Оставь его, пожалуйста! – молил Стромф, – Мы почти выполнили задание, не время раскисать! Себя подставляешь же! – говорил он, увесисто шагая мимо, отбиваясь от нападавших, но тот его совсем не слушал.

– Уилл! Уилл, очнись! Хватит притворяться! – принялся кричать Тиль на труп своего близнеца, – Мать с отцом ждут, Иво ждёт дома! Очнись, прошу тебя! Хватит со мной играть, не пугай меня, не уходи! Нет-нет-нет! Уильям!

– Не нужно, – пыталась его успокоить Нина, глядя на жуткую пробоину в груди у Уильяма, явно не совместимую с жизнью.

Она положила руку ему на наплечник, вызывая ответный взгляд, пыталась привести сейчас в чувство Тиля, чтобы тот всё-таки поднялся и продолжил сражаться вместе с остальными, а не сидел здесь на месте, как лёгкая добыча для остатков охраны стреломётов.

– Но… Он говорил со мной, он открыл глаза, предупредил об опасности сзади, – всхлипывал близнец.

– Может, последние слова. Такое бывает, – предполагала Нина, задумавшись, но тут же вернув закатанные к небу глаза, чтобы не потерять бдительность, и оглядывалась вокруг.

– Нет, он не сипел, не хрипел, не выдавливал из последних сил, а говорил так по обыденному, даже мягче и добрее, чем всегда, – отвечал ей Тиль, – Ну же, не притворяйся! Уилл!

– С такой раной он бы, честно говоря, и сипеть не мог, – тихо проговорил Стромф, желая, чтобы его слышала лишь девушка.

Такада прикрывал спины Кифлеру и Эрвуду, которые догоняли отступавших, стараясь никому не дать уйти, и помогали командирам, бравшим натиск охраны на себя в отважных схватках со множеством недругов. Израненные капитаны получили подмогу, как нельзя кстати, теперь с большим успехом отбиваясь от прорежённой толпы.

Остроухий фехтовальщик разил нападавших по рукам, выбивая оружие, после чего те уже не могли сражаться и оказывать достойное сопротивление под натиском ополченцев и кадетов Его Величества. Нередко попадал прямиком в запястья или пронзал ладони после выпавших сабель и мечей, неотступно двигаясь с хмурым и сосредоточенным видом на противников.

– Боги всевышние! Боги всемогущие! – выпустив брата из объятий, опечаленный юноша сделал молящийся жест свёрнутыми под головой руками, обхватывая пальцами левой руки сжатый кулак левой, – Не дайте ему умереть! Молю вас, если есть вы, если действительно существуете и взираете с небес на нас, жалких смертных! Прошу вас, молю, обещая больше никогда ни о чём не просить! Воскресите его! Дайте Уильяму второй шанс! Проявить себя, пожить в этом мире, – бормотал он сквозь слёзы, прикрыв глаза, – Совершите же чудо, чтобы все продолжали верить в ваше всемогущество, строить храмы и воздавать почести! Бог-Отец, Бог-Мать, Бог-Сын, Богиня-Дочь, Бог-Брат, Богиня-Сестра, Бог-Дух! Молю вас! Пожалуйста, верните Уилла к жизни!

Однако под аккомпанемент треска сокрушаемых стрелковых орудий массивными дубинами и палицами ополченцев, и Тиль, и Нина, и прикрывавший их спины Стромф, просто смотрели на несчастное тело поверженного Уильяма Страйкера, без каких либо признаков жизни.

Ни чудесного пробуждения, ни затягивающихся ран, ни какого-нибудь столпа сияющего света с небес… Чуда не было. Вселенские боги непреклонно молчали, несмотря на всю искренность и обещания Тиля. Он продолжал просить, уверял, что сам станет зодчим и начнёт возводить по собору в честь каждого из Семерых. Однако боги не желали торговаться, не принимали его условий и оставались глухи к мольбам отчаявшегося и утопающего в собственной печали человека.

– Идём, нужно сражаться, – пыталась уговорить его встать светловолосая подруга по взводу.

– Кто я без него? Мы же всегда были вместе, всегда! Как же так… – смотрел Тиль на трагически погибшего близнеца, поднимаясь с колен на ноги при помощи тянувших его вверх сослуживцев.

– Не позволяй ему умереть впустую. Он защищал тебя и хотел, чтобы ты жил, – проговорила девушка, – Надо заставить их за всё ответить.

– Угу… – едва выдавил голосом кивнувший парень, вытирая рукавом слёзы и крепче сжимая свой меч, чтобы продолжить сражение.

– А! Ай! – корчился Стромф от попавших двух стрел в левое бедро, ловко угодивших туда косым свистящим движением одна за другой, войдя глубоко где-то на половину длины, торча лишь оперёнными хвостами.

– Стромф! – вскрикнула Нина, помчавшись в сторону перезаряжающихся злоумышленников, сокрушая их своим громадным клаймором, пропитавшимся за сегодняшний день кровью десятков погибших от её руки вражеских воинов.

– Ерунда, Нина! Просто… Ай! Просто царапина! – жмурился он, зазря на неё отвлекаясь, не успевая отражать все свистящие в воздухе лезвия.

Отодвигая персонал стреломётов от оксибелесов и гастрафетов, они шли в наступление, не позволяли никому сбежать, разя и в грудь, и в спину всех, до кого только удавалось дотянуться. Летели щепки изломанных последних орудий, стоивших сегодня очень многим защитникам Олмара их жизней.

Могучий клаймор Нины тоже ломал заготовленные и расставленные стреломёты, из которых ещё не успели выстрелить, чтобы эти осадные машины больше никого не смогли даже ранить.

Конечно, целесообразнее со стороны короля и прочих главнокомандующих его воинством было бы захватывать эти устройства в своё распоряжение, но организовать полноценный захват на точке обстрела или тем более перенос наструганных и собранных наспех «скорпионов» было довольно проблематично и опасно.

Никто не знал, каковы ещё запасы сил у осаждающих и на что они пойдут в процессе попыток завладения их арсеналом. И хотя всё выглядело так, что нынешний массовый штурм был, словно, войска адмирала шли в «последний бой», наверняка этого сказать было нельзя, а недооценивать хитрого соперника уж тем более никому не хотелось, когда речь шла о безопасности королевской семьи.

Допустить, что сначала расставленные орудия будут захвачены своими войсками, а потом вдруг снова, если вдруг придётся отступать, попадут в руки врага – было ни в коем случае нельзя. Играть в подобное перетягивание каната, занимая и отдавая назад стреломёты было абсурдом. Потому все сошлись на едином приказе попросту уничтожить осадные машины, чтобы никакими верёвками было не связать и не скрепить их обратно.

Этим сейчас и занимались те из отправленных на задание воинов короля, которым посчастливилось до сего момента дожить. Топоры кромсали палки, доски и брусья, раскрученные кистени на цепях молотили вместе с обухами дубин и булав, разрушая всё в по-настоящему бесполезный хлам.

Конечно, щепки и деревяшки можно превратить в острые колья, наточить, изготовить из них стрелы, если длина позволяет, но едва ли после такого разгрома войска осаждающих пожелают заниматься подобным. Король всё ждал, когда же благоразумие заиграет в головах и сердцах наступающих, что они соизволят, наконец, убраться отсюда. Да и генералы надеялись, что сегодняшняя победа в затянувшемся бою положит конец нападению на Олмар.

Вот только ныне разрушенные баллисты уже достаточно изуродовали внешние стены, чтобы по лестницам из их стрел спокойно могли взбираться отряды ловких лесных разбойников и проворных речных пиратов, привыкших лазать, кто по деревьям, кто по мачтам, так что взбирающиеся по такому самодельному подъёму безо всякого труда и каких-либо проблем.

XIII

На башнях вторгшихся встречали во все оружия, пытались сбросить, пронзали мечами, но те всё лезли и лезли, даже не смотря на то, что бой резко сократил общее число вражеской армии. Король Дайнер Второй лично принимал незваных гостей у каменных зубцов, спихивая карабкающихся подошвой в лицо сильным толчком ноги, рубил в голову и колол в шею, а заодно обрубал хватавшие и цеплявшиеся за каменные изваяния пальцы, не позволяя даже приближаться к себе и настенным галереям своего замка.

А изломанные баллисты ещё не означали, что битва возле них подошла к концу. Вдали виднелись бронированные гвардейцы и громогласный Эйверь, упивающийся сражением, оттягивая на себя крупный отряд преступников. А вокруг переломанных орудий разгорались последние стычки, где уже топоры и булавы ополченцев шли в ход против черепов, колен и кистей рук не терявших боевого азарта нападавших.

Остроухий фехтовальщик сражался на дуэли с матёрым морским волком, умело отражающим все его приёмы, капитан Крэйн и Эрвуд сейчас прикрывали друг друга против банды, вооружившейся крупными секирами, стараясь не потерять головы от их лихих взмахов. А Нина билась сразу с тремя мародёрами, раздобывшими себе королевский арсенал из мёртвых рук павших в бою гвардейцев.

Один был вооружён длинным полумесяцем-клинком парамирием, которым бился служащий в гвардии отряд из Унтары. Другой вертел в правой руке небольшой пернач – эдакую помесь булавы с топором, где навершие крепкого жезла представляло собой не просто мощный литой шар, а окованную головку, к которой прилиты перьями металлические пластины, заточенные, словно лезвия топоров, явно отобранный у кого-то, кто был призван кромсать стреломёты. Последний же просто вертел за большое древко заострённую алебарду, готовый и рубить и колоть при необходимости.

Из-за длины последнего оружия, Нина не могла приблизиться к двум другим противникам. Приходилось вечно пятиться, отскакивать назад или вбок, стараясь при этом не подставляться под размашистые удары пернача и свистящие движения тонкого длинного парамирия, которым её умудрились всё же несколько раз задеть – по левому бедру и левой же лопатке сзади.

Неглубокие раны в прорезях кожных доспехов болели и кровоточили, одолевали организм воительницы-Одуванчика на пару с нахлынувшей усталостью – полтора дня на ногах, ночь и утро в нескончаемых баталиях, однако расслабляться, когда задание уже фактически выполнено тем более никак не следовало. Самой раздражающей была длинная неглубокая полоса на бедре, доставлявшая при движении уйму дискомфорта ноге, а ведь тактикой Нины как раз было немалое количество вращений.

Но и злоумышленникам от дистанции её крупного клаймора приходилось держаться подальше, а потому лишь дважды за все их попытки ей навредить, им повезло хоть как-то задеть её по уязвимым местам, прорезая ткань и кожаные доспехи, подловив на невозможности в тот момент времени отразить их атаку.

Самое главное – она всегда следила за своим положением относительно ухмыляющейся троицы, загонявшей её, как охотник лесного зверя, и не позволяла себя окружать, стараясь предугадать всю их тактику наперёд. Иногда Нина проносилась колким выпадом, даже не надеясь кого-то задеть, а, наоборот, рассчитывая проскочить между двумя из них и вырваться из сжимавшегося кольца, оказавшись в более выгодной позиции и всегда стараясь держать в своём обзоре всех трёх злоумышленников.

Те, впрочем, в такие моменты вместо тактики и обхода использовали приём одновременного нападения. Так, когда она своим клинком преграждала саблю первого, то получала удар по оружию вышибающим искры перначом, стремящимся попасть вовсе не по лезвию, а по её рукам, просто ей везло уворачиваться. А в это же мгновение над золотистым шариком причёски уже свистела алебарда, так что, если не пригнуться, можно было всерьёз и навсегда потерять голову.

Первым делом Нина пыталась как раз избавиться от этой опасной штуковины в руках третьего бугая, которому с такой фактурой никакого другого вооружения иметь и не полагалось, даже какой-нибудь боевой молот или простая широкая секира в таких ручищах смотрелись бы не солидно. Хотя, какой-нибудь особо громадный и неподъёмный двуручный меч, возможно, тоже подошёл бы в самый раз.

Но сейчас красивый двуруч был как раз у девушки, и несмотря на свой хрупкий вид, невысокий рост и тонкие руки, она с ним управлялась очень ловко после многолетних тренировок, отточив должное умение. Отражая выпады двух других, она сейчас вечно старалась пригибаться от крутящихся ударов алебарды, провоцируя силача как бы предугадать эти её движения и попытаться ударить снизу.

Дождавшись этого, девушка сделала высокий прыжок, благо в этом упражнении в своём взводе была первой, в том числе опережая своего капитана. Но она планировала запрыгнуть на лезвие алебарды, удерживаемого мощными крепкими руками, и оттолкнувшись налететь на её обладателя, а получилось серьёзно перевесить в свою сторону, так что тот завалился вместе с орудием, которое своим острым, доставшимся от копья, концом глубоко ушёл в землю, а сама Нина практически повалилась на спину.

Всё пошло не по плану, однако же выбить алебарду из рук рослого мужчины у неё получилось, что уже было половиной победы. Крутанувшись вместе с мечом, она задела по ногам того, кто уже бежал вонзить лезвия пернача. Потерявший от лихого удара обе свои стопы человек громогласно вопил, отползая назад и поджимал свои кровоточащие ноги, ужасаясь от случившегося и прибывая в сильнейшей болезненной агонии. Однако же он оставался ещё жив и им предстояло заняться рано или поздно.

Пока же, вскочив на ноги, Одуванчик отражала косую дугу унтарской сабли, у которой настолько не было шансов против литого клаймора один на один, что не прошло и десятки их лязгающих стычек в воздухе, как парамирий попросту переломился от удара крупного клинка.

Испугавшийся и обезоруженный душегуб хотел было помчаться прочь, но с прыжка Нина успела хорошенько ткнуть его в спину. А вскоре забралась на упавшее тело и пронзила клинком насквозь, в поисках рослого мужчины, так и не напавшего на неё всё это время, хотя мог бы пытаться подловить момент и с голыми руками наброситься сзади, пробуя задушить или свернуть шею.

Но тот времени на рисковые затеи не терял. Пока у той была дуэль с другим лиходеем, этот вернулся к торчащей алебарде, вынул ту сильным движением накаченных рук и успел даже отряхнуть от земли. Так что теперь девушку ждал поединок уже с ним, в то время, как на подходе были новые небольшие отряды, похожие на несущиеся мелкие банды, возглавляемые своими лидерами-главарями.

А потому затягивать сражение было нельзя. Тем не менее, девушка, обходя своего ухмыляющегося и изрядно превышающего её в росте соперника, всё же потратила свои силы на то, чтобы одним движением срубить голову вопящему и безногому оборванцу, наконец-таки заглушив его истошные крики и облегчив страдания.

Кровавый меч жаждал новых побед, сея смерть среди восставших и пришедших на свою погибель к крепости. И вскоре лезвие алебарды и прочный клаймор сошлись, высекая яркие искры, наседая друг на друга. Перевес силы оставался за мужчиной, так что Нине оставалось резко опустить клинок и с поворотом сделать шаг-другой назад, чтобы не попасть под удар.

Его новый выпад она отразила уже еле-еле, едва не простившись с жизнью здесь и сейчас, явно недооценив размах и вложенную силу оппонента. Оставалось усыпить бдительность врага – сделать жалобное расстроенное лицо, бровки домиком, дрожащие кусаемые губы, много движений назад, словно в страхе, и весь такой её вид явно придавал мужчине уверенности в себе.

Он сделал косой удар, словно хотел косо вонзиться ей между шеей и плечом, как колуном в дерево, но девушка с напуганным видом успела отскочить. Другой похожий удар ей удалось отразить взмахом клинка по древку алебарды, уходя в сторону.

Нина могла бы попытаться вообще перерубить эту палку, но это бы толком ничего не поменяло. У соперника остался бы в одной руке колышек, а в другой всё та же алебарда, только укороченная. Дистанция бы, конечно, за счёт клаймора была бы на её стороне, но план у неё был совсем другим.

Тяжело дыша и чуть ли не опираясь на своё меч, повернутый концом лезвия вниз к земле, она стояла в ожидании новой попытки от высокого и плечистого воина. И тому тоже нельзя было мешкать. Пара банд, конечно, бежали сюда, однако почти все баталии вокруг закончились в пользу соратников Нины, так что в любую приму ей на помощь бы уже сбежали со всех концов.

А она теперь даже статно выпрямилась. Старалась показаться как можно выше, чтобы взмах прошёлся никак не ниже уровня её шеи, но при этом выглядеть всё ещё напуганной, а не горделивой и тем более не хитрой, что-то замыслившей. И провокация сработала. Усыпив бдительность изображением слабости, стоя с опущенным мечом, она заставила мужчину сделать уверенный крепкий взмах, чтобы быстрым движением отсечь ей светловолосую голову.

Сама же, ловко пригнувшись, своё лезвие она подняла и направила вперёд, упершись прямиком в живот недруга, и с напором рванула на него, вонзая широкий клинок в его мускулистую плоть. При всей крепости врага, клаймор без особого труда прошёл его тело насквозь, уверенно вонзаемый Ниной с сильным толчком вперёд.

Переводила дыхание она прямо в процессе, понимая, что сейчас ей уже какое-то время ничто не угрожает, она неспешно доставала своё окровавленное оружие обратно, позволяя рослому и невероятно тяжёлому телу, наконец, свалиться и успокоиться после всех этих немалочисленных попыток её убить.

Но этим сражение отнюдь не заканчивалось. Оставались недобитые лиходеи, не желающие угомониться и отступать. Поодаль гвардейцы раскидывали от себя кровоточащие мёртвые тела, изрезая вместе с диким Эйверем всех, до кого дотягивались. Капитан Крэйн, да и многие вокруг, практически закончили со всеми оппонентами, добивая раненных, так как приказа брать пленных им никто не отдавал.

За весь бой шпажист Кифлер так и не встретил достойного оппонента, однако был ещё раздосадован фактом нечестной драки, ведь каждую его дуэль обнаруживались вокруг такие, которые мешали сражаться один на один, норовя вонзить лезвие в бок или в спину. У него было поцарапано предплечье и ещё совсем немного кровоточила свежая царапина на щеке, но это казалось сущими пустяками.

Такаде досталось сильнее, он буквально по всему телу был задет и изрезан, однако раны были неглубокими, большинство из них уже с момента получения и вовсе покрылись заживляющей коркой и не истекали алым цветом.

Но сильнее всех сейчас в бою отличился Тиль Страйкер, более не требующий за собой глаз да глаз, а яростно, без щита, с одним небольшим мечом кромсающий налево и направо, впадая в неистовство, не то с целью забыться, не то, чтобы умереть и пасть в бою рядом со своим погибшим братом.

Согнутые в защищённых коленях ноги, махающий в своих выворотах меч то вниз, то вверх своим ровным обоюдоострым лезвием, разящий чаще в лицо и шею, нежели отрубающий конечности, как в тактике большинства остальных. Смольные волосы с чёлкой на бок и под напряжёнными хмурыми бровями пустые сапфировые глаза, чей цвет остался теперь маленькой синей короной вокруг громадных расширенных зрачков, смотрящих даже не столько на тех, с кем бьётся молодой человек, сколько в пустоту, в никуда…

Его прыжки были столь стремительны, словно его ускоряла какая-то магия. А удары молниеносны и били точно в цель, практически не промахиваясь, вне зависимости один был рядом противник или очередная вооружённая группировка. И никому уйти Тиль тоже не позволял, нагоняя перепуганных его таким состоянием трусящих и семенящих ногами прочь, пронзая им шеи глубокими проникновениями лезвия своего клинка, пока вокруг вообще не оставалось никого, кто рискнул бы приблизиться.

Крепыш Стромф поодаль топтал ногами очередного неприятеля, раздавливая тому челюсть и пронзая горло острым концом щита, ударом плеча в грудную клетку сбивал несущегося на него ещё одного разбойника, наваливался и пронзал мечом над животом прямо под грудную клетку. А скинув дрыгающееся в конвульсиях тело с лезвия, заметил, как Нина несётся сквозь колонну банды неприятеля, сокрушая всех и слева и справа от себя.

Затем она кружилась в боевом танце снося голову всем, кто смел подходить к казавшейся хрупкой девушке достаточно близко, сама напирала на замешкавшихся врагов, чтобы задеть лезвием даже не думавшего затупляться после бурной кровавой ночи и затянувшихся утренних сражений двуручного меча, и в конце своего стремительного выпада снова метнула его в идущую узким клином банду. Так, что вертевшийся в воздухе клинок сносил голову и ведущему в бой лидеру и всем тем, что шёл за ним по левое и правое плечо.

– Нина! Нет! – вдруг вскинул свои маленькие, но густые светлые брови Стромф, – О боги! – он увидел, что оставшись безоружной, она не заметила подходящих справа арбалетчиков, уже расставившихся быстро веером вокруг девушки на расстоянии пяти локтей, и припавших на одно колено для прицельной стрельбы из своего смертоносного оружия.

Сама она в этот момент разила последнего из предыдущего маленького отряда коренастого разбойника с бритой головой, но оставленной косичкой чуба, вооружённого длинной шпагой, задевшей её по бедру и также заставив от боли пасть на одно колено перед арбалетчиками. Меч был направлен назад, врезаясь в грудную клетку мужчины, а новый стрелковый отряд уже выстроился перед ней, прицеливаясь и готовясь расстрелять крепкими заточенными болтами.

Что было сил в натренированных мужских ногах, он, сжимая щит, понёсся к ней, чтобы загородить и прикрыть даму от смертельных ранений, принимая выстрелы на себя, с грохотом падая на землю рядом, но от всего сердца стремившегося защитить свою подругу.

Подняв выроненный им полуторный меч фламберг, так как до своего клаймора она добежать уже не могла, Нина рванула к перезаряжающим арбалеты стрелкам, принявшись быстро их сокрушать одного за другим. Лезвие ломало выставленные на защиту деревянные конструкции, беспощадно изрезая плоть и не оставляя никому из них шансов на побег или спасение, несмотря на боль в полосе раны женского бедра.

Ни о какой пощаде девушка Одуванчик, естественно, тоже даже не задумывалась, превозмогала все синяки и полученные ранения, отдалась пылу ярости. Она вертелась в бою, кромсая всех, кто пытался ещё мгновение назад пронзить её кучкой стрел. Что арбалеты разрывались на щепки, что тела разлетались на куски от её яростных взмахов заострённого клинка, пока из этой компании не осталось никого.

Тогда, чуть отдышавшись и склонившись на опору вонзившегося вниз клинка, попирая труп последнего окровавленного арбалетчика, она, видя, что больше некому лезть на неё и атаковать, помчалась обратно не к своему потерянному после броска мечу, а к лежащему Стромфу в надежде хоть как-то ему помочь.

Бедолага завалился так, что его бока и спина, напоминавшие теперь лесного ежа, под собственным весом лишь глубже вонзали и без того глубоко засевшие стрелы. Он хмурился от боли, морщился, но всячески старался ловить последние мгновения, оглядывая не залитые кровью и трупами поляны, а снизу вверх любовался кронами цветущих весенних деревьев.

Когда же крепыш узрел подбегающую Нину, то мягко и приветливо улыбнулся ей в привычной для себя манере, глядя на неё, как на сверкающую богиню в лучах дневного солнца окаймлённой роскошной зеленью свежих древесных листьев по обе стороны.

– Боги, нет! – шептала она, рухнув на колени рядом, и поглаживая его по голове, осматривая многочисленные вонзившиеся стрелы в его крупное мускулистое тело, всё-таки не выдержавшего такого их напора в большом количестве.

Он ещё дышал. С большим трудом, ловил воздух большими губами под подковой пшенично-белёсых усов, и явно радовался ей, что она пришла разделить с ним последние мгновения его естества, что он был не одинок в такой момент, смог стольким помочь сегодня, стольких защитить от смертельных ранений…

– Милый Стромф… Как же ты… так… – капали её слёзы ему на лицо, когда она склонялась над его улыбкой, не желая вот так прощаться.

– Ничего, хе-хей, – тяжело и с придыханием, но всё также усмешливо, как всегда, говорил он, глядя ей в глаза, расплываясь в улыбке, – До свадьбы… заживёт…

– Молчи-молчи, что ж ты так! Всех спасал, за собой не углядел! Держись, я тебя вытащу. Стромф! Я обязательно… – бормотала она, сдавленная в груди болью грядущей утраты, не знающая, как помочь и что бы такое придумать.

– Живи, Одуванчик! – пробасил он своим низким журчащим голосом, расплываясь в привычной искренней улыбке на лице, после чего протянув руку к её печальному и напуганному лицу и нежно погладил своей широкой и такой тёплой ладонью девушку по нежной маленькой щеке, – Не позволяй, чтобы всё было зря… – после этих слов серый взор двухметрового крепыша стал стеклянным и больше не содержал в себе живой выразительности, словно на последнем дыхании погасли и искры жизни в его могучем крупном теле.

Мускулистая рука упала на земь, растеряв всю мышечную силу, которой управлял живительный внутренний огонёк его сознания, нынче потухший, оставляющий лишь дым воспоминаний. Ни зарисовок, ни контуров, ни портретов ни даже чеканных изображений Стромфа, Уильяма, Диего, Нимрода, Галы и других павших не существовало, чтобы оставить о себе навечно символическую память своего героического лика.