Текст книги "Кровь королей (СИ)"

Автор книги: Влад Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 55 страниц)

Многие мужчины глядели теперь молча, без былого задора, взрослые женщины либо плакали, чёрными платками вытирая слёзы, либо покачивали головой со всем сочувствием и явным непониманием, как же такое кровопролитие случилось. Некоторые молодые девушки стояли в шоке, с широко раскрытыми глазами или поднятыми к голове ладонями, не верящие, что в их таборе произошла подобная резня.

И лишь маленькая Синеглазка отчего-то без ужаса и страха взирала на поле их битвы. Немало цыган стояли сбоку или даже сзади от Стево, когда случился тот самый прыжок, но ей по воле случая повезло быть с другой стороны и видеть молниеносный рывок Шандора в самом лучшем ракурсе, да ещё и снизу вверх, благодаря невысокому росту, отпечатав в памяти каждое движение лезвия в этом грациозном ловком полёте.

Эта сцена, да и предшествующие ей трюки с прыжками, сейчас в замедленных чётких движениях проигрывались силой яркой впечатлительной памяти в её детской голове, врезаясь невероятной силой полученных впечатлений.

Да к тому же он был серьёзно ранен, но сумел собраться для отчаянного финального рывка, сохранил силы после различных выпадов и прыжков, смог на мгновение забыть о боли, не свалился от усталости и кровопотери, а умудрился нанести смертельный удар и даже почти приземлился на ноги после совершённого сальто через тело несчастного парня.

– Хочу также, – сказала она случайно вслух, хотя это всего лишь был поток заворожённых, но уверенных мыслей, – Хочу также прыгать, также обращаться с ножом, уметь то же, что и он, – имела она в виду победителя дуэли, конечно же.

– Значит останешься, и будешь у него учиться, – присела Маргарита с ней рядом и прошептала на ухо дочери.

Синеглазка робко кивнула, не очень представляя себе такую жизнь, но, похоже, уже смирившаяся с участью, что её так или иначе оставят здесь на воспитание. Биться в истерике и несогласно орать было всегда не по её части, она была воспитана быть кроткой и примерной леди, чтить отца, никому не мешать, играть, читать да гулять по замку, предоставленная частенько безо всяких нянек сама себе.

Теперь она была вынуждена жить с кочевниками, однако не обязана была во всём их слушаться. Они не были ей ни отцом, ни матерью, ни какими-либо родственниками вовсе. Она могла учить с ними лишь то, что ей было интересно. Владеть ножом, прыгать, задирая ноги так, как ни одной благовоспитанной леди было бы всю жизнь недозволенно. Девочка ощутила привкус свободы, а также понимала, что такая самооборона для неё в их краях ещё обязательно сможет пригодиться. Нужно было только, чтобы Шандор выжил, а мать уговорила его учить девочку всему вот этому, что та сегодня увидела.

– Хочу, как он, чтобы он научил, – произнесла она тихо, снова словно просто озвучивая собственные мысли.

– Ну, тогда сходи к нему сама, проведай, попроси, – посоветовала Маргарита, и выпрямилась, определённо терзаясь в душе от таких желаний дочери, но тоже, как и та, чувствуя, что подобные навыки боя и выживания не пройдут для неё даром и, быть может, ещё пригодятся и выручат девочку когда-нибудь в будущем, а то и не раз.

Было необходимо набраться смелости и сделать шаг, затем ещё один, другой, следующий, ещё и ещё. Отойти от матери и самой пройтись по табору, огибая толпу или даже проходя мимо множества стоящих незнакомых людей, куда-то туда, за их спины к кибитке, где был ещё один незнакомец, чьё имя она едва запомнила от предваряющего их смертельную схватку пояснения сиплого старика.

И, переборов детский страх и внутреннее смущение, она сделала это. Ушла с того места, где была укравшая её из замка мать, где стоял тот самый дедушка, прочь от них, мимо столпившегося народу, глядящих на безутешное горе несчастной женщины, только что потерявшей сына.

Но Синеглазка была уверена в победителе, и что тот показал настоящие чудеса техники человеческого тела, по праву заслужив свою победу. Ей было жаль парня, жаль его родителей, но и быть на его месте она явно никогда бы не хотела, уж лучше уметь за себя постоять, знать все возможные приёмы проворного соперника и самой уметь их вытворять.

Ещё несколько быстрых шажков маленькими детскими ножками в голубых туфельках по влажной тёмно-зелёной траве, и вот она уже возле лекаря и того самого парня в фиолетовой рубахе. Мужчина заметил её первой, поглядев на взволнованное личико.

– Кхе, – кашлянул белоусый морщинистый цыган, – Жить будет, не боись, – заверил он девчонку, – Рана, конечно, суровая, но мы и посмертельней видали, да вылечивали. Заштопал я его, промыл, трав приложил, болеть будет долго, но рассосётся всё при должном уходе. Пойду воды наберу, – добавил он, отходя прочь от кибитки.

Девочка неспешно обошла повозку, разглядывая не только лежащего там молодого парня с ранами на теле, но и всё внутреннее убранство – полки, шкатулки, сушёные смеси, ступки с пестиками для измельчения разных трав и корешков, какие-то целебные камни, для прикладывания к болящим местам, мутные флаконы с загадочными зельями и даже заспиртованные в банках и бутылках всяческие змеи, ящерицы и пауки.

– Как тебе зрелище? – с усмешкой бахвально спросил приметивший её победитель дуэли.

– Ты Шандор? – вопросом на вопрос парировала она с нескрываемым любопытством, чтобы удостовериться, что верно запомнила и произнесла сейчас его имя.

– Верно, Шандор, сын Годявира светлого и Надьи-охотницы, – представился он, – Лесной Кот Шандор, – проговорил он, сверкая своими большими зелёными глазами, судя по всему, таковым было его особое прозвище, – А ты?

– Маргарита Синеглазка, – представилась она также с прозвищем, сделав изящный вежливый поклон, плюс ко всему помнила, с какой строгостью мать запрещала ей кому бы то ни было произносить фамилию «Торнсвельд».

Конечно, слушаться этого запрета она изначально не желала. Наоборот, девочка мечтала всем объявить, что она дочь графа, связаться с отцом и вернуться домой… Но не теперь. Уличная цыганская потасовка показала ей совершенно другую жизнь, и здесь ей казалось, что можно дышать свободнее и жить, согласно законам природы.

Её не сильно прельщала идея вместо уютной ванны окунаться в озеро и вместо мягкой постели кутаться в одеяла внутри повозок, однако спать под звёздами, под открытым небом было словно глотком той невообразимой приключенческой романтики, что она иногда находила во взрослых книгах из библиотеки.

Здесь, в этом диком и красивом мире, её ждали опасности, монстры, вооружённые враги, и необходимо было из дворцовой примерной девочки, наперекор матери, стать боевой и такой же, как этот «Дикий Кот» Шандор. Обучиться всему этому и, может, потом оставить табор, отправившись в какой-нибудь город или навстречу приключениям.

– Синеглазка?! Хо-хо, – проговорил тот, вскидывая густые чёрные брови, – О, как! Очень мило.

– Милая серёжка, – не без иронии произнесла девочка, поглядывая на золотое кольцо в правом ухе парня, – Мне говорили, что мужчины их не носят.

– Хо! Это у вас там… откуда бы ты ни была, не носят. А у нас здесь цыганский табор, малышка! – развёл молодой мужчина руками, правда вскоре скривился от новой вспышки боли в боку живота.

– У тебя скоро свадьба, поздравляю, – сказала она, попытавшись улыбнуться, хотя вышло как-то так себе, но главное было заговорить хоть о чём-нибудь, подыскать начальную тему для разговора.

– Да, спасибо. Года четыре за этой девкой ухаживаю, м-м-м! Джофранка! Жгучая знойная красотка! С такой я теперь первый парень в таборе буду всем на зависть, ни у кого такой нет, – хвастался парень уже заранее, ведь свадьба по сути дело решенное.

– А она тоже умеет, нуу… прыгать с ножами, и ногами так, – попыталась пальцами она изобразить те крутящиеся движения и сальто в воздухе.

– Она-то? О, нет, девки здесь не такие. Да, бывают меж ними потасовки иногда, но это ж курам на смех! За волосы хватаются, клок стремятся выдрать, плюются в лицо, кусаются иногда, отхлестать хворостиной по заднице, чтобы угомонились, да и делов! Ха! – отвечал он.

– А меня научишь так? – со всей серьёзностью спросила девочка.

– Хворостиной по заднице? – иронично посмеялся Шандор, сделав вид, что не понимает, о чём конкретно просит малышка.

– Нет, – строго сказала та, – Крутится! Летать! И ножом уметь вслепую вот так горло перерезать!

– Ух ты оказывается какая, – дразнящим голосом произнёс молодой цыган, попытавшись приподняться и сесть напротив, но схватился за бок, пожмурился от резкой пульсирующей боли, и остался в полулежащем положении, опираясь на правый локоть в разодранной сиреневой рубахе, – Впечатлилась прям? Хо-хо! Решила стать смелым лесным котёнком? – от пылающих ощущений в ране перешёл он после неудачного смешка всё-таки на рассудительный тон, – С острыми коготками и пронзающими зубами?

– Хочу, – кивнула Синеглазка, – Как ты хочу, или даже лучше. Что сам умеешь и чему сам учиться будешь – всему научи, – она не просила и не умоляла, она буквально требовала со строгим видом от дуэлянта заняться её обучением.

– Ох, ну в таком платье особо не попрыгаешь, – подметил он, осмотрев девочку.

– Значит, буду в штанах, в шароварах, как ты, – тут же бросила она в ответ своим серьёзным голоском.

– Ишь, девка в шароварах! У нас наши платья да юбки красивые носят, погляди на девиц табора! – рукой указал он на разбредавшуюся потихоньку толпу своих, но Маргарита даже не обернулась в направлении его жеста.

– Значит, буду первая. Я не из табора, я в гостях. Временно на обучении, – подметила она, зная, что мать её здесь в любом случае оставит, это уже практически дело решённое.

– Ну, раз такая боевая, будешь за мной ухаживать вот, пока поправляюсь, а там… – вскинул он зелёный взор к звёздному небу, – Сыграю с Джофранкой свадьбу, отдохну месяцок, сам пойму, что форму что-то потерял, и усилено начну тренироваться. Там-то мне и пригодишься, буду рассказывать, чему отец учил. Показывать, что знаю и умею, вспоминать, как сам на ошибках доводил все движения до совершенство.

– Пусть так, – согласилась она с новым кивком, – Значит, договорились? И в повязке тоже учить будешь? Вслепую двигаться на цель? – всё не унималась девочка с максимально строгим видом.

– Если так важно с повязкой, то и с повязкой будем, – хмыкнул он в ответ и протянул руку для заключения договора.

– Хорошо учи, чтобы лесной котёнок косолапым мишкой не вырос, – нахмурилась она сильнее, недоверчиво пожимая руку парню, касаясь плотной кожи его мужественных пальцев и хрупко сжимая своей детской ладошкой.

– Уж, будь уверена. Я человек слова. Если сказал, научу – в моих интересах подобными обещаниями на ветер не разбрасываться. Ещё не хватало прослыть пустомелей, будучи мужем главной красотки табора, ха! Держи карман шире, – заверил парень, что серьёзно подойдёт к их будущим тренировкам, а сам завалился на бок, подложив руку под щёку и висок, – А сейчас, дай поспать, сходи к костру, перекуси чего-нибудь, – посоветовал ей Шандор.

– Спокойной ночи, – пожелала она уже немного радостно и развернулась, отходя от кибитки, после чего хитро улыбнулась и облегчённо выдохнула, что всё оказалось не так уж сложно в упрашивании цыгана, как ей поначалу мерещилось, но это ещё, конечно же, только первый шаг, только самое начало, отнюдь не гарантирующее, что будет также легко в самих тренировках.

Да и Тамаш всё ещё не давал её матери официального согласия. Скорее даже наоборот, он недобро взглянул на неё, отходя от поляны, что-то шепнув двум мужчинам, ринувшимся к телу покойного юноши, скорее всего повелел отнести его и подготовить к похоронам, а сам плавно двигался в свете костра мимо кибиток, подходя к гостье.

– Видишь, что у нас здесь творится, – молвил Тамаш Маргарите, – А ты говоришь, дочку повоспитывай. Не можем мы твоё дитё себе принять, переночуйте, да уезжайте.

– А золото вы, видать, всё равно прикарманите, разобрали уже, кто куда, не сыскать, не обыскать, – определённо возмутилась ночная гостья.

– Ты сама отдала сумки, ничего не знаю, – улыбнулся мужчина, слегка разведя руками в своей красной рубахе с квадратным вырезом и застёгнутыми белыми пуговицами.

– Но ваши дети же живут с вами и все в порядке, – бросила она ответ, – А Синеглазке понравилось «представление», пусть тоже ножом владеет, чтобы себя суметь защитить. Вы народ кочевой, вроде мирный, а случись чего – себя в обиду не дадите, уж я-то знаю, – осеклась она, не договорив, что у её мужа, Тода, нередко были стычки с цыганами, так как те, проживая в Лотц не платили за это ни копейки, выдавать себя было уж точно нельзя.

– Кто же вы такие, раз ты не видишь для ребёнка места безопаснее, чем наш табор, – вслух призадумался Тамаш.

– Кто в рубахе, не кафтане, не в домах спит, а в тумане, в оживлённом балагане, это там поют цыгане, – прочитала она строку популярного стихотворения, – Томас Фолькеваль Скотт, почти твой тёзка, – заодно напомнила она автора.

– Наши романсы не похожи на ваши стихи, – заметил глава табора, – Мы не поём о том, о чём поют другие барды. Наша музыка – это не просто выступления уличных музыкантов, здесь совсем другой, свой особый мир, – говорил он ей.

– И что же? – холодно посмотрела она в его недоверчивые глаза, – Что всё это значит?

– Значит, что ты здесь чужая. И дочь твоя родной здесь никому не станет, – заверил Тамаш женщину.

– А мне и не нужно, чтобы вы с ней породнились. Мне нужно, чтобы у неё была еда и тёплые одеяла, чтобы хоть чему-то её обучили, а коль баловаться и упрямится будет, дери её как садарскую козу, – велела Маргарита.

– Чему сможем, тому обучим, – после недолгого раздумья, таки согласился на все условия Тамаш, – Научим птицу силком ловить, зайцев потрошить, с ножом обращаться, самой в капкан не попадаться, – решил он тоже перейти на рифмы, – Как наряд скроен, как мир устроен, что в жизни нудо, что б не было худо.

– Вот и славно, Тамаш, договорились. Подрастёт, я её заберу. Будете хорошо заботиться, ещё золота получите всем табором, хотя там и этого на воспитания трёх таких хватить должно.

– На ночь-то останешься? – спросил он, – Или ускачешь прочь, как взяли дочь? А?

– Поживу с вами немного, посмотрю, что здесь к чему, – ответила та.

IV

И какое-то время действительно обе Маргариты пробыли вместе в таборе цыган. Девочка познавала окружающий мир, один из мужчин-охотников по имени Харман знакомил её с растениями да зверями, которые удавалось вокруг повстречать.

Конечно же, что-то Синеглазка и сама прекрасно знала – бурых и серых зайцев не раз видела, в том числе и на иллюстрациях папирусных, веленевых и пергаментных книг, видела ландыши, васильки – главное средство от яда василиска, колокольчики, щавель, но например цветы рододендрона она видела впервые.

Нежные бутоны оттенков от светло-розового до густо-фиолетового бережно собирают в большом количестве поросли рододендрона, вымачивают вместе с мёдом и водой, в которых он даже продолжает цвести и распускаться и дают несколько дней настаиваться на солнце, когда табор делает стоянку. По итогу из таких цветов получалось вкуснейшее варенье, которое только доводилось пробовать Синеглазке, не сравнимое даже с тем, что среди изысканных блюд всегда были из сладких десертов на графском столе.

Её мать забавлялась тем, что обращалась медведицей, когда табор подходил к поселениям и городам. Она изображала дрессированного зверя, который может не только «танцевать», перебирая задними лапами, как реально у цыган периодически получалось делать, одомашнив оставшегося сиротой лесного медвежонка, но и выполнять диковинные трюки.

Зверь хлопал лапами «в ладоши», провоцируя толпу на аплодисменты, вертелся на месте за маленьким хвостом, демонстрировал объятия со своими, так как городские к когтистому дикому мишке на столь близкое расстояние подходить всё же побаивались.

А сопровождающие музыканты играли на гитарах, и Тамаш ещё обычно пел что-нибудь несуразное в духе «Эне-мэне энель-ду, я везде тебя найду! Энель-менель старый дед. Танцуй серенький медведь!» пока медведица, совершенно, к слову, не серая, прыгала с задних лап на передние да пританцовывала так, как ни один бы лесной зверь не смог бы после самых тщательных и строгих тренировок.

Так они насобирали множество подати, хотя казалось бы, табор итак обогатился золотом с приходом Маргариты. Та всё же неплохо влилась в коллектив, заручившись новыми знакомствами и весело проводя с цыганами время.

Шандор оказался парнем бойким, наглым и задиристым, однако о слове своём помнил и регулярно, видя Синеглазку, обещал ей «скоро», как только отдохнёт и всё заживёт. Саму её хорошо кормили, заставляли помогать в приготовлении, делясь рецептами и советами, которые каждой хозяйке в жизни смогут пригодиться, где бы она потом по итогу не оказалась, даже если вдруг окажется одной в лесу, чтобы могла всегда себе чего-нибудь да приготовить.

Своей она здесь себя всё равно не чувствовала. Странные люди с их странными обычаями – однажды они вообще в буковой роще выловили стрыгу, заколов её дружной толпой и сдирали куски плоти, обжаривая на костре.

Двухметровое чудище, похожее на упыря, почти слепое, с узкими вертикальными щелями глаз, вверх от выдающегося вперёд округлого черепа, раздвоенной нижней челюстью, со звериными вогнутыми назад коленями да с рудиментарными останками кожистых крыльев вдоль длиннющих рук или скорее передних лап с гигантскими, похожими на грабли, когтями – этот обитатель леса поразил девочку до глубины души, одна только мысль о ночёвках по соседству с чащами, где могут рыскать подобные создания пронзала леденящим ужасом, перехватывая дыхание.

Но плоть стрыги есть она наотрез отказалась. Тем вечером был ещё пойман крупный кабан, на которого она и рассчитывала, но её мать велела отпустить несчастное животное, мол, если убьют этого кабана, то погибнет целая стайка маленьких кабанят, и будет очень мало кабанов в будущие годы в этом лесу. Пришлось её послушать, возражать женщине-друиду, пока она гостила у них, никто не дерзил.

С матерью девочка простилась без слёз и истерик, довольно прохладно, когда та, наконец, решила оставить табор, а дочку передать цыганам на воспитание. Синеглазка была на ту сильно в обиде по ряду причин. И что она выкрала её из замка, заставив уехать, и что бросает на попечение незнакомцев, и что не помогает в освоении ремёсел – и шитью, и охоте, и готовке её здесь учили разные люди, но не родная мать.

Та по итогу пообещала вернуться, погладила девочку по волосам и, наклонившись, чмокнула в щёку. Сказала, что через пяток лет в мире всё наладится, что угнетённые будут свободны, рабство животных отменят, а урожаи станут такими, что забивать скот на корм народ перестанет.

Но не то, что детям типа Каце, продолжавшим веровать в разные сказки, а даже взрослым цыганам в это не верилось. Только деваться было некуда. Она, как поставила всех перед фактом, так и ушла из табора, не взяв с собой ни лошадь, ни припасов, словно у неё был некий план дальнейших действий.

Синеглазка начала жить с цыганами, слушать их песни, легенды, узнавать больше об окружающем мире, обучаться боевым стойкам, прыжкам и владению ножом. В том числе учили её и метать их в цель, вырисовывая особую круглую мишень с разными кольцами для удобства прицеливания и отмечания результатов её точности в процессе подготовки.

Для метания нужен был не один нож, а целый запас, так что со временем она разжилась кожаными и плетёными ремнями с ножнами для таких орудий. Могла воевать и с одним клинком, зажав тот, как положено, за рукоятку, и сразу с несколькими, удерживая лезвия меж пальцев. Стала настоящей «дикой кошкой», как хвалил её периодически Шандор.

Он рассказал ей, что «Стиль Кошки» лишь один из стилей умельцев боя, что есть ещё «Стиль Паука», «Стиль Змеи», «Стиль Ворона» и много кого ещё, объясняя отличия и различия, чтобы она в случае чего могла определить такого борца. Потому обучение её заключалось не только в овладении стоек, прыжков, зарядке для тела и орудованию лезвием, но и усвоением различной теоретической базой.

Да и Джофранка тоже к таким тренировкам присоединилась. Не то, слывя девкой не большого ума, захотела быть сильной или хотя бы давать сдачи тем, кто так решит её оскорбить. Не то попросту ревновала сколько времени её муж проводит с подрастающей малявкой. А та была только рада компании. Узнала, что молодые периодически собираются в банды, отнимая товар у бродячих торговцев и алхимиков, дабы унять скуку и подзаработать. Но обсуждать такое со взрослыми и при всех ей не советовали, несмотря на то, что руководили бандой как раз некоторые из мужчин табора.

А вместе со всеми она любила смотреть на звёзды, сидя у костра, запекать картошку да узнать побольше разных историй, что рассказывались здесь. Вайолка затягивала высоким голосом песнопения, Харман хвастал прошлыми охотничьими успехами и ведал о стычках с разными чудищами, Каце и другие малыши распивали детские хоровые песенки, Плеймн сипел о том, как в его время всё было куда лучше, и дети послушнее, и мир вокруг краше.

Синеглазка внимала сказкам о созвездиях, о смене цикла луны, о светлячках и лесных феях, о гремлинах и закопанных сокровищах, слушала цыганские романсы и баллады, наполненные искренностью и мелодичностью, рассказывая о любви и жизни, о дружбе и измене, о принятии судьбы и о радости тому, что имеешь.

Она смотрела, как поёт и танцует цыганская молодёжь, слушала исполнения горланящих часто пьяных взрослых и хриплых стариков, затягивающих нередко одну и ту же песню несколько раз подряд. И никогда не ходила с ними к городам, чтобы из-за её внешности народ не решил, что она украденный ребёнок, потом проблем не оберёшься.

Да и мать не велела её особо кому-то показывать. Она из табора с оставшимися стеречь добро и готовить ужин смотрела, как вдали домики испускают печной дым, как в почти безоблачном небе над ними к городу пролетают большой стаей сычи, как ветер колышет деревья, шелестя дубовой и буковой листвой.

И потому знать не знала о том, какая в поселении вспыхнула беда. Едва слышимые, доносящиеся до них крики и визг был вовсе от уличных песнопений, не от гуляний под цыганскую музыку заезжих артистов-кочевников.

Страшный недуг поразил жителей, сновавшихся по улочкам туда-сюда, натыкавшимся на столбы и заборы, не попадавших в распахнутые дверные проёмы, где частенько с петель или хотя бы с одной была сбита дверь, лезли в окна и верещали, что было сил.

Половина собак села лаяла, половина зажалась в будках да в сене, пятясь от шумной и дикой суматохи кругом. Дверцы хлевов тоже были выбиты или раскрыты оголтелыми и кричащими жителями, бегающими с места на место, держась руками за лицо. Блеянье коз, нервное похрюкивание толстых свиней, вой, шум и гам, всё в какофонии отчаяния и внезапности случившегося кошмара.

Только малые дети, сбившись кучками, с лицами, полными шока, настоящего панического страха и непонимания, глядели слёзно в окна или сквозь щели ставней, как буквально всё взрослое население было охвачено жутким кровотечением из раскрасневшихся глаз. Ослепшие и истекающие кровью, женщины рвали на себе волосы, мужчины хватались за оружие, махая вокруг, решив, что это происки напавших неведомых врагов…

Хозяйка таверны в разодранном красном платье бежала наугад, вопя, что было сил. Длинными ногтями она ковырялась в лице, не выдерживая от жжения и сильного зуда внутри глаз, буквально раздирая кровоточащие и неистово чешущиеся изнутри глазницы… Так поступали и многие другие, кто был не в силах совладать с напастью или забиться в тёмный уголок, пытаясь как-то унять пульсирующие боли.

Цыгане поспешили убраться восвояси, так как помогать в такой ситуации было себе дороже. Кругом безумцы машут наобум вилами да режут воздух топорами. К тому же было не понятно, что вообще вдруг вызвало подобные симптомы, что стало причиной распространения заразы и как вообще справляться со всем этим.

Но и следующая деревня чуть не пылала от оставленных без присмотра печей, в том числе и кузнечных, скот гулял сам по себе, собаки лаяли и скулили, люди, ослепнув, не знали, куда деваться, никакие способы промыть глаза не помогали, те продолжали течь кровью на ладони и крестьянские одежды.

Город за городом, посёлок за посёлком, всё повторялось и лишь шире распространялось. Одни и те же симптомы, идентичный хаос повсюду, цепочки пожаров под дикие вопли напуганных и ничего не понимающих жителей. Почти в одночасье по землям края Лотц промчалась загадочная эпидемия, которой не видно было ни причин, ни конца.

Ряд врачевателей, клириков и добровольцев спешили в край лихих болот и густых лесов, чтобы разведать обстановку и помогать, чем могут, однако без явного согласия и намерения там оказаться король не решился кого-либо отправлять и назначать на выяснение ситуации, так как мог попросту лишиться мастеров своего дела.

Однако, попытаться разузнать, что же там случилось и выяснить, можно ли помочь заражённым определённо кому-то было нужно, правда делать это приходилось в такой ситуации на свой страх и риск.

Соседние регионы: Астелия, Церкингем, Кхорн и Унтара, узнав о случившемся, тут же повелели взять Лотц в карантин и настрого закрыть все границы. Ничего не вывозить, никого не выпускать, опасаясь дальнейшего распространения заразы. Но цыганскому табору удалось-таки выйти за пределы графства династии Торнсвельд незадолго до полного закрытия на изоляцию.

Как удалось это и последним торговцам, и когда-то волей судьбы из стременного конюха при дворе графа ставшему всадником-гонцом старому Кириму, что, впрочем, отнюдь не означало, что он с успехом доберётся до цели и передаст целиком послание, что в спешке так старательно изложила Маргарита.

Удалось ли покинуть Лотц её матери – Синеглазка не знала. Она была не в курсе о её планах, о мотивах, что двигали той, заставив бросить светскую жизнь и бежать вместе с дочерью. Собиралась ли беглая супруга Тода вообще покидать эти земли – она сама никому в таборе не сообщила при прощании. Но вместе с вестями об эпидемии, по разным уголкам королевства уже начинала стремглав нестись и громко стучать копытами всадница-тревога.