Текст книги "Кровь королей (СИ)"

Автор книги: Влад Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 55 страниц)

III

Графство Лотц не считалось особо плодородным. Здесь, конечно же, были свои мельницы, растили скот, выращивали овощи, но в основном такого хозяйства едва хватало на самих себя с учётом оплаты налога лордам и королю с каждого урожая. К тому же стража в лице Собачьих Черепов вместо поддержания порядка скорее разоряла хозяйства да деревни, забирая, что душе угодно и крайне редко чем-либо помогая местным, если дело не касалось облавы на зверьё и чудовищ.

Оборотни, стрыги, богинки, проказливые и прожорливые обитатели чащобы докучали грибникам и охотникам, да и для движения самих отрядов Собачьих Черепов могли стать внезапной проблемой. К счастью для Марго и дочери они за время путешествия не натыкались ни на голодных тварей, ни на стражников, которые бы явно были не прочь поразвлечься с двумя оставшимися без охраны леди вместо того, чтобы благородно тех одеть, обогреть, накормить и сопроводить в пункт их движения.

Впрочем, во-первых, Маргарита бы свою Синеглазку в обиду не дала, оборачиваясь кровожадным зверьём по необходимости, а, во-вторых, какого-то конечного пункта у их движения не было вовсе. Изначально женщина просто сбегала, куда глаза глядят. Это затем уже однажды запах дыма от цыганского костра кочевников ударил в нос, принесённый ветром, и у неё созрел план дальнейших действий, которого она сейчас и придерживалась.

Маргарита-младшая же всю дорогу только ругалась и проклинала мать. Такая жизнь её максимально не устраивала. Она предлагала всё – сдать её в приют, выдать замуж за любого помещика и барона, оказаться хоть где-нибудь с крышей над головой, чтобы оттуда связаться с отцом и вернуться в высший свет, в родной замок к уютным покоям и интересным книгам.

Но всё это мать у неё отняла и не позволяла даже думать о письмах домой. Поначалу Синеглазка даже оставляла по маленькой хлебной корочке на местах их ночёвок, чтобы в случае погони отец смог их найти. Но дни шли, хлеб давно кончился, а никакого преследования так и не наблюдалось.

Ну, а сдать в приют Марго её попросту не могла, по крайней мере не на земле Лотц, ведь здесь её было бы очень легко вычислить и отыскать. Да и песню Эвелара о Синеглазке она знала, как, быть может, знала и дочь, и много кто ещё во всём королевстве. Ребёнка ей хотелось спрятать там, где никто бы никогда не стал искать.

И кочевой табор подвернулся, как нельзя кстати. Конечно, это не был абсолютно идеальный вариант, с мест стоянок нельзя было отправить послание, а даже если бы маленькая Маргарита изловчилась, схватила сыча или даже ласточку, а та каким-то образом и вправду доставила бы записку в замок – табор бы вскоре покинул насиженное местечко в поисках нового. Жизнь в вечном движении позволяла думать, что её дочь теперь будет в безопасности. Что места, где та была, невозможно отыскать.

Да и цыгане не были вовсе эдакой особенностью края Лотц. Помимо графства они путешествовали высоко вверх на север к плантациям Унтары, на запад в Кхорн, откуда открыты пути куда угодно дальше, и иногда даже на юг в Церкингем, впрочем тамошняя власть кочевой народ недолюбливала.

Наконец она увидела настоящий дым от их стоянки. Уже не пепел от когда-то разведённого костра, не следы присутствия, а воочию, как вечером шумный табор суетится и поёт громкие песни, разжигая переносные печи и собирая множество дров для высокого пламени.

Лошадь подошла довольно близко к кибиткам, прежде, чем её заметили местные. Марго ловко слезла с кобылы, а вид у неё был уже далеко не такой, какой полагается светской даме и жене местного графа. Опознать в ней ту самую Маргариту Торнсвельд было почти невозможно, да и вряд ли кто-то из цыганских семей мог бы знать её в лицо.

Портреты графини на монетах не чеканили, повсюду не рисовали, да и про неё саму песен не складывали особо, не считая того, что «Песнь о Синеглазке» больше была своим текстом посвящена как раз ей и Тоду, нежели их дочери, выведенной Эвеларом в название для красоты.

– Кто такая к нам на ночь глядя? – прохрипел старик, поднявшись с заваленного бревна, служащего многим рядом с ним скамейкой.

Его одежда была гораздо светлее, чем у остальных, так что он резко выделялся на фоне окружающих, правда лидером этого табора он при этом не являлся. Плетёная обувь шаркала по траве, пока он приблизился, чтобы рассмотреть в ночи собеседницу получше.

– Да не бойся так дедуля, не упыри мы с ней, – ответила Марго, сверкая своими крупными, подобно двум ярким лунам, жёлтыми глазами и поправляя свои вьющиеся тёмные волосы прочь от лица, чтобы получше рассмотреть присутствующих, – Кто главный тут у вас? – поинтересовалась она властным тоном.

– Тамаш главный, – сипел ей в ответ пожилой мужчина, – Чего такая взбалмошная? Али торгуешь чем?

– Может быть, дедуля, и торгую. Коня вот могу загнать, нужен? – показала она рукой на беднягу в упряже.

– Да какой же это конь, – возмутился тот, – Это кобыла.

– Да кобыла, как кобыла, а была бы конём, не продала бы, – протараторила Марго, – Главного зови, говорю, дедуля, тебе-то лошадь на кой на старости лет. Ты лучше на гуслях сыграй, сказку расскажи.

– А не велика ли мадам, чтобы сказок желать? – усмехнулся старик, обнажая частично беззубый рот, – Сказок знаю не мало, садись послушать, если хочешь, да не до них сейчас.

– Так, кто из вас Тамаш-то? – вопросила женщина погромче, – Неужто мне так самой до старости с вашим дедушкой вести задушевную?

– Я Тамаш, – черноокий и круглолицый мужчина возник справа, загораживая костёр от её сверкающего лунного взора, так что его в тот же миг стало похуже видно.

Однако даже в сумраке Марго отчётливо видела эти пышные густые брови, курчавые угольные волосы и красивые усы, завораживающие при движении его губ во время разговора. Она сделала приветственный поклон – честь, которой старика она не удостаивала, однако речь вести поскромнее, уважительнее и вежливее при этом не стала.

– Ты Тамаш? Ну, тогда принимай гостей! – кивнула она заодно в сторону тёмной повозки, откуда виднелась голова девчонки с распущенными светленькими волосами.

– Так вот, кому сказки петь, хе, – сиплым голосом проговорил дед с улыбкой.

– И? – поглядел на них Тамаш, переводя взгляд крупных карих глаз, словно наливных винных бочек, с одной на другую несколько раз, – Кто будете? Чего от нас хотите? – поинтересовался он у женщины.

– Ищу лучшей жизни для неё, чем бездомное скитание, – проговорила Маргарита, пытаясь выглядеть как можно более жалостливо, – Возьмёте на пару лет обучаться? Лошадь в придачу, телегу в придачу, оплата вперёд, я так уйду. Я друид, мне в лесу хорошо. Сама справлюсь, ребёнка вот на время некому отдать.

– Хорошая она девочка, но так дела не делаются, – заметил Тамаш, отводя глаза, – Точно твоя? Вы не очень похожи. А искать её не кинутся? А нас не порежут, если найдут? Темните вы, мадам-друид, – не доверял он незнакомке.

– Кто ж вас найдёт-то, – вздохнула Марго, – Я волком металась, неделями след брала. Сейчас границу с Кхорном пересечёте, и поминай, как звали. Растворитесь в торговых путях да среди других кочевых таборов.

– С чего вдруг решила, что в Кхорн идём? Может, мы в Унтару али вовсе по «бычьей голове» кочуем, – произнёс он, имея в виду крайнюю область земли Лотц эдаким пиком на карте обрамляющей Унтару, что контур этого кусочка графства отчасти напоминал бычью или коровью голову в профиль, когда два рога как бы сливались силуэтом в один.

– А мне и не очень надо знать, куда вы путь держите, – хитро сощурилась женщина, – Я её найду, когда время придёт. Уж будь уверен, Тамаш, глава табора. Бери, не пожалеешь. Может, замуж за кого выдашь, только отвечать будешь сам передо мной за её сохранность невинность, а пока…

– Нет, женщина, – бросил он, невежливо прервав её условия, и развернулся, – Так здесь дела не делаются, – жестикулировал он пальцами вверх, стоя к ней спиной и направляясь к костру.

Марго рванула вслед за ним, уверенно выйдя в свет высокого костра, оглядывая обилие собравшихся цыган. Несколько семей здесь путешествовали вместе. Стар и млад разодетые в красивые цветастые наряды, чем-то похожие друг на друга, будучи одного цыганского рода, сейчас глядели на неё с интересом и удивлением.

– И коня не хочешь? Ну, в смысле лошадь, – глянула она на старика прежде, чем его сиплый тембр успел сотрясти воздух в возражении, – Повозка хороша, вам пригодится. Это не хочешь? – достала она позолоченную плоскую пудреницу из кармана платья, – Не продашь такую, так расплавишь и куском сдашь ещё дороже, – потрясла она перед лицом обернувшегося главы табора.

– На вид золото, – присмотрелся он, протянул руку, чтобы пощупать, но Марго ловко одёрнула вещичку от его любопытных пальцев, – У меня с собой ещё есть. Золотые подсвечники, коробка с лучшим табаком, несколько мужских перстней с самоцветами, женское колье и серьги. Что-то ещё там, иди глянь. Или мне самой принести, хрупкой женщине для такого крепкого самца принести мешочек с золотом? – ехидно и с усмешкой проговорила она довольно медленно.

– Дерзишь, женщина, – только и заметил он хладнокровно, – Откуда всё? Своровала вместе с дитём? На кой она тебе, если не твоя? Не пойму, раз вернуться хочешь. Ладно б спасала от мясника какого, а так… Заботься, говоришь, приду проверю, говоришь, нет мне причин тебе не верить. Но не понимаю, хоть убей.

– Да потому что не твоего ума дело, голубчик. Меньше знаешь – крепче спишь, как говорится, – подошла она к Тамашу как можно ближе.

– Как мы её по-твоему воспитать-то должны? – послышался сзади хрип деда.

– Да-да, мы не учёные здесь детей воспитывать. Рыбу ловить, птицу стрелять, десятки считать, – перечислял женский голос, – Ежели школа тебе нужна, голубушка, то ты лучше…

– Лала, ты хотя бы не лезь, молю! – попытался унять тараторящую полную женщину Тамаш, прислоняя ладони к голове, не то помассировать виски, словно голова разболелась, не то просто уши прикрыть её слов, – Плеймн дело говорит, мы ей дать-то ничего не можем, мы кочевой народ, не писари учёные!

– Вот, как сможете, так и воспитаете, – ответила Марго, – Как своих детей. На чём мир держится, расскажете. Кто свой, а кто злодей отличать научите. Ценности, добродетели. Как человеком хорошим быть, другим помогать. В сказках, песнях и легендах много поучительных историй ей расскажете и споёте. Может, играть на чём выучите.

– Ты пришла к нам одна, – поднялся один коренастый и лысеющий мужчина, у которого тоже не было ряда передних зубов, но вряд ли от старости, выглядело так, словно ему их скорее выбили в драке за вот такие проявления наглого характера, – Пришла с золотом, с конём, и условия ставишь? Да что мешает нам тебе глотку чик и забрать всё себе? А? Безо всяких условий?

– А ты посмей! – бросила та в ответ, и уже на втором слове женский певучий голосок её обретал лязг и скрежет, оборачиваясь звериным рыком, а жёлтые глаза сияли ярче и оскаленные зубы трансформировались в волчьи, пока челюсти начинали удлиняться вперёд.

– Остынь, – хлопнул глава табора пятящегося в ужасе мужчину по плечу, – Добродетели, не забывай, – напомнил он речь гостьи, – Она же сказала, что друид. Но мой друг прав, ты могла бы быть и повежливей.

– Достопочтенный Тамаш, – закатила глаза Марго, прекратив свою трансформацию, – Мы не на светском балу, чтобы любезничать и кружиться в вальсе. Прояви ту самую добродетель. Есть у тебя здесь семьи с малыми детьми? Её возраста или младше. Подсади к кому, растите девочку. Пройдут годы, я вернусь. Отблагодарю вдвойне.

– Ещё злата привезёшь? – прохрипел дед.

– Привезу, дорогой Плеймн, – саркастично заметила ему незнакомка, – Вставишь себе золотые зубы.

– Ты уже знаешь, что я Тамаш, что он Плеймн, а своё имя нам не сообщила, не вежливо, – скривил голову на бок цыганский лидер.

– Да говорила я уже, ты прослушал. «Меньше знаешь – крепче спишь» зовут меня, забыл? – хмыкнула женщина, прошагав к телеге, – Поможешь с мешками-то?

Она развязала несколько верёвок, и внутри действительно брякнули заранее взятые ею с собой из замка подсвечники и другая драгоценная мелкая утварь. На звон золота сомневавшийся Тамаш всё-таки подошёл. Слегка кивнул молчащей девочке приветствием, также ничего не говоря, поглядел на мешки и взяв обеими руками потащил поближе к костру, чтобы рассмотреть, так как ночь уже вовсю сгущалась вокруг плотной темнотой.

– Если всё пройдёт успешно, – тихо сказала Марго дочери, – Останешься здесь с ними.

– Здесь? Они же бездомные! – с отвращением возмутилась девочка, благо стояли они с повозкой достаточно далеко от костра, где все разглядывали дорогую посуду, чтобы те не расслышали.

– Они кочевники! – буркнула строго мать, – Прекрасно живут, нарядные, красивые, весёлые. Музыку любят, песни поют.

– Я что буду спать на улице? – не унималась та.

– Они кочуют, живут в движении, – объясняла Марго, – Каждый день на новом месте. Ну, практически, – задумчиво добавила она, будучи уверенной, что такие стоянки могут вполне держаться и несколько дней, особенно в хорошем месте, – переносят с собой хижины из тёплых цветных одеял, у них есть кибитки вардо, вон гляди, – показывала она на передвижные цыганские дома: и крытые, и плоские расписные повозки с прикреплёнными бортами на больших деревянных колёсах.

– И мне придётся есть сырую рыбу? Неощипанную птицу? – продолжала сыпать вопросами Синеглазка, с ужасом в голосе, – Самой ловить, чтобы себя прокормить?

– Да что ты заладила, они культурные люди с древними традициями, у них есть каменные печи, где готовят еду, нередко даже сами разводят кур, а дикую птицу или кроликов хорошенько приготовят, вот увидишь! – заверяла Маргарита, – Уверена, всю охоту на себя возьмут смелые цыганские парни, тебя не заставят с утра до ночи за зайцами гоняться по лесам.

– Ага, а если заставят, я вернусь, а табор уже уехал, – покачала головой девочка, – Они же кочевники, – напомнила она матери её же слова.

– Попрошу за тобой присмотреть, – провела мать по детским волосам, – Будешь носить цветастые платья, купаться в горячих источниках, изучать их быт, культуру, венки из цветов плести, выучишь историю нашего мира через сказки, легенды и истории, будешь изучать небо и звёзды. Пусть обучат тебя тому да эдакому.

– Ох, я хочу домой, в замке было очень хорошо! – насупилась девочка.

– Идём, познакомишься, – словно игнорируя последнюю детскую фразу, она вытащила малышку из повозки, и за руку повела к огню.

Там уже вовсю достали содержимое мешков, деля предметы между собой. Да так, что не обошлось без ссоры, споров и драки, так что шум и гам постепенно нарастали в таборе, разгораясь вместе с пламенем высокого костра.

– Да что происходит-то? – подошла она к ближайшему знакомому – тому деду в белой рубахе и красном поясе, который она не приметила ранее в темноте.

– О, девчонку уведи, – попытался он своей морщинистой левой ладошкой закрыть глаза Синеглазке, но та просто обошла мать с другой стороны, – Не для детей зрелище сейчас будет.

– Не поделили поровну чужое добро? Тамаш ещё согласия не дал, а они… – начала было возмущаться Марго и едва не ринулась всех разнимать.

– Да нет, не в золотишке дело, – оборвал её дед, – Мирелка, мать главной красавицы Джофранки, выдаёт дочку замуж, – начал он рассказ издалека, – Стево и Шандор с малых лет бьются за неё. А тут у Стево ещё случай подвернулся златом заплатить, отдать своё Мирелке хочет. Шандор возмутился, велел по-мужски разобраться, на ножах биться за сердце первой красавицы табора.

– Та что ль? – кивнула Марго в сторону одной из напуганных девушек, которую сочла наиболее симпатичной из молоденьких цыганок, Синеглазка также обратила на неё внимание.

– Она самая. Сама определиться не может, кровь унять! Хочет, чтобы бились за неё! Ну дурёха ж полоумная! – сипло возмущался старичок.

Возле этой симпатичной и расцветавшей прекрасным цветком табора ютилась неугомонная младшая сестрёнка, которую та то и дело окрикивала именем «Каце», велела уйти от костра и лечь спать в их повозке, но черноокая малышка никак не хотела слушаться.

– Обернусь медведем, разгоню всех, в миг у меня помирятся, – сказала Маргарита, готовая уже перевоплощаться и срывать платье, но старик схватил её за предплечье.

– Тоже неразумно, – возразил он, – Сегодня помирятся, а едва ты табор покинешь, опять начнут. Буйный нрав, им разобраться надо. Тамаш тоже перечить не смеет, а он любит у нас драки прекращать, чуть что.

– Хм, – недовольно покачала головой гостья, сжав руку дочери, – И частые у вас здесь драки, что ли?

Дед не ответил. Толпа от костра в этот момент двинулась, отодвигая брёвна и разгребая поляну. Сиплый старческий голос лишь начал пояснять новеньким, что парням плотно завяжут глаза ткаными повязками и выдадут по ножу. Убивают в таких дуэлях редко, но всякое может случиться. Биться будут, пока один не признает поражение и не откажется от Джофранки.

Многие цыгане стояли с задумчивыми лицами, кто-то покусывал ноготь большого пальца, кто-то ладонями потирал нос, поглядывая на подготовку к поединку. Больше всех переживали и почти плакали матери обоих юношей. Поколение постарше покачивало головами, мол, надо быть умнее, лишь немногие поддавали жару, скандируя что-то раззадоривающее для грядущей драки.

На первом молодом человеке с короткими кудрями, чьё имя было Стево, красовались чёрные кожаные штаны, а сверху тёмно-серая, почти чёрная, плотная рубашка в тон выразительных мужских очей, поверх которой хорошо на мускулистом теле сидел светлый жилет, который когда-то, наверное, был голубоватым или синим, но сейчас довольно изрядно выцвел. Длинноволосый Шандор же, отличавшийся от оппонентка более крупным носом и глубоко посаженными зелёными глазами, собрал сзади в хвост свои жёсткие густые пряди и был разодет в просторную сиреневую рубаху и тёмно-синие шаровары.

Оба были хорошего телосложения, явно сильные и ловкие, по словам старого Плеймна дравшиеся уже не в первый раз, однако на этот раз уже по-настоящему, за руку и сердце своей возлюбленной, в смертельно опасной схватке на ножах.

Чёрные ворсинки на подбородке и по краям губ, придавали внешности Шандора некий колорит мужественности, правда в правом его ухе красовалась серьга, что в глазах пришедших к костру женщины и дочери не особо-то подходило сильному полу, однако она в таборе всего лишь означала, что он единственный сын своей семьи. А вот Стево, вероятно, пытался отрастить красивые усы, но это у него в силу молодого возраста, пока не слишком-то получалось.

Тамаш завязывал глаза обоим, чтобы было по-честному, ведь кому ещё доверится в такой момент, если не главе табора. Он сделал плотные узлы на их затылках, каждому вручил по одинаковому хорошо заточенному ножу с выемкой на конце прямого лезвия, напоминающей пламя свечи под лёгким дуновением.

Лишённые зрения, но способные кое-как слышать шаги друг друга на фоне потрескивающего костра позади, они бродили долгое время друг напротив друга, сжимая холодное оружие за рукоять, и кружа то в одну, то в другую сторону довольно синхронно.

Ведь едва звук от оппонента станет правее или левее, как возможен выпад и потому надо всегда быть на чеку, чутко прислушиваясь ко всему, что происходит здесь и сейчас на поле брани, которым для них стала эдакая арена из расчищенной поляны возле огня.

Оба из них были правши, оба выглядели без страха и сомнений, сосредоточенные на решающем для их дальнейшей судьбы в таборе поединке, уверенно сжимая ножи крепкими пальцами правой руки. Предварительный боевой «танец» затягивался, заставляя всех собравшихся нервно следить в ожидании, пока они, кружа по периметру, периодически то сходились ближе, то расходились совсем с краю, ни на миг не прекращая перемещать ногами в простенькой плетёной обуви по уже покрывшейся росой тёмно-зелёной траве.

Наконец с рявкающим возгласом первым не выдержал Шандор, рванувший с лезвием вперёд в место, где, как ему казалось, должен находиться его дуэлист. Стево отскочил, взмахнув ножом так, что попал прямо по вытянутой руке своего соперника, заставляя того вздрогнуть и пережать рану под локтём левой ладонью.

Определённо зная, что он задел Шандора, теперь уже Стево с выкриком «А-а-а-а!» понёсся вперёд, чтобы вонзить лезвие оппоненту вбок между рёбер, но тот сделал ловкий шаг назад, даже не шаг, а скорее инстинктивный наклон с попыткой удержаться на одной ноге, вскоре вернувшись в исходную боевую стойку, когда Стево пролетел мимо, промахнувшись своим выпадом.

Вернувшись на обе ноги, Шандор попытался ногой пнуть промчавшегося недруга и попал тому по заду, едва не столкнув в пылающий с человеческий рост, если не выше, большой костёр. Только близость к жару удержала на ногах бедолагу, заставляя изо всех сил пятиться и сохранять равновесие.

Мгновение спустя они уже вернулись к тому, с чего всё начиналось. Ноги расставлены, руки чуть опущены наготове отражать и нападать, кружась из стороны в сторону по краям импровизированной дуэльной арены.

– Ты мышь, – говорил длинноволосый парень в процессе этого хождения, – А я дикий лесной кот, который вышел на охоту! Ты просто мышь! – не понятно, убеждал он себя таким образом или запугивал Стево, но тот лишь недовольно шумно дышал, растопыривая ноздри над редкой щетиной юношеских усиков.

Один резвый синхронный выпад с каждой стороны, и лезвия небольших идентичных ножей со звоном сошлись крест-накрест в попытках с напором надавить в ту или иную сторону, разошлись снова и начали высекать искры со лязганьем ударов, что следовали один за другим.

Не глядя, не видя друг друга, а только чувствуя, они умудрялись многократно задевать лезвием о лезвие. Один пятился, другой наступал, а затем наоборот. Но сил в раненой руке у Шандора было меньше, так что Стево вскоре продавил оборону соперника, сделав ещё несколько косых движений крест-накрест и изодрав сиреневую рубаху, оставляя соответствующие порезы на торсе конкурента за девичье сердце.

Послышались ахи и вздохи вокруг, старец вновь попытался прикрыть Синеглазке её взор, как многие родители делали прибежавшим на шум детям, давно уложенным спать в шатрах и кибитках, но Маргарита-младшая снова избежала морщинистой руки Плеймн, пахнущей сухой травой, табаком и немного пчелиным воском, устроившись поудобнее для просмотра сражения.

– Хэх! Хайя! – периодически разрезали лезвиями воздух перед собой оба, чтобы никто ни один не мог втихую подкрасться или обойти сбоку, неожиданно вонзив нож.

Израненный Шандор, благо его порезы на теле были не особо глубокими, лезвие едва пустило кровь из смуглой кожи, перешёл в активное нападение. Причём не просто махал ножом, а делал невообразимые акробатические трюки. Махал ногами вперёд, вертясь на одном месте, пытался выбить нож у оппонента из рук, отпихнуть того в живот или просто неожиданно ударить.

Стоящий напротив в попытках от свистящих в воздухе движений уловить их направление и увернуться от ударов, таких прыжков в воздухе позволить себе не мог. Даже если он и умел вытворять нечто подобное, сама концепция швов на кожаных штанах не позволяла ногам разгуляться с такой свободой, как шаровары махавшего конечностями Шандора.

Тот громко топал, вскрикивал, иногда даже ложно, без попыток атаки давал сигнал голосом, но не делал выпада, чтобы потом бесшумно застать врасплох очередным акробатическим переворотом или мощным толчком с разбега.

Так и получилось. Один из таких прыжков с вытянутой в воздухе ногой вперёд угодил прямиком по лицу Стево сбоку, врезав по щеке и по зубам, почти повалив на землю и заставляя сделать боком кувырок, чтобы совсем не рухнуть.

– Вот это да! – в определённом восхищении прикрывала рот рукой Синеглазка, – Как он так? Прям летает! – пищала она от восторга, глядя на все эти движения ногами в воздухе.

– Отец-храмовник его научил, – просипел старец Плеймн.

– Да бросил потом, – раздался справа чей-то подслушавший женский голос с явным неодобрением, – Может, потому он и злой такой. Смотри, как кипит ярость в мальчишке!

Обжигающая боль в щеке и дёснах, вкус кровь во рту, скрипящие от ненависти зубы – всё это с огромной силой обрушилось на молодого парня, а Шандор уже нёсся вперёд с лезвием, зная, что после такого переворота его соперник едва ли готов сражаться.

Вот только не учёл, что Стево не настолько ловкий, чтобы приземлиться на ноги после такого удара. Тот стоял одним коленом на траве, будучи теперь пониже оппонента, вытянул в защитном жесте руку с ножом вперёд. И в этот момент бегущий Шандор, видимо, не очень рассчитал расстояние, так что наскочил животом прямиком на всё лезвие.

Под громкое оханье раздался и женский визг, когда раненный парень, раскрыв рот от шока и боли повалился спиной на траву вместе с торчащим в себе ножом. Рана была явно глубокой, не в центре, а где-то с краю живота, откуда сразу же по ножу заструилась алая кровь.

– Ты проиграл! – поднимался тяжело дышащий Стево на обе ноги, – Признай, и мы закончили.

Парень, похоже, не желал своему противнику ни быстрой, ни мучительной смерти. Пытался отдышаться и придти в себя, почти уже запрокинул освободившуюся от ножа правую руку за голову, чтобы развязать плотно прилегающую ленту, от которой уже в сдавленных глазах начинали плясать солнечные зайчики и мнимые блики, как иногда бывает в подобных случаях.

Вот только израненный Шандор в такой победе конкурента уверен не был. Он неспешно поднялся на ноги. Не то, чтобы прям вскочил, но определённо не испытывал в этом особого дискомфорта, словно боль от вонзившегося ножа для него была простым синяком. Он собрал волю в кулак, будучи всё ещё вооружён в отличие от Стево, но необходимо было определить точное местоположение своего соперника.

– Ничего не закончили, – яростно бросил ему он, тщательно прислушиваясь, последует ли вообще ответ, – Ты лишь добыча… маленькая лесная мышка… для голодного… дикого… кота… – цедил он, покусывая губы, явно чувствуя жгучую пульсацию сильной боли в месте ранения, однако же сосредотачиваясь и собирая всё своё мужество, всю волю в кулак, чтобы не сдаваться в поединке.

– Не глупи, – на свою беду бросил тот, почти расслабившись и даже жалея враждебно настроенного дуэлянта.

И тут сосредоточенный только на одной победе Шандор бросился на звук, оттолкнувшись ногами, что было сил, взмахнул вслепую рукой под громогласный вопль «Прыжок дикой кошки!», и после сальто приземлился позади своего оппонента, почти удержавшись на ногах, но всё же рухнув вниз от резкой боли в израненном брюхе.

Подняться он уже сейчас не смог, а только, хватаясь за бок, полулёжа оборачивался на спину противника, сорвав с себя ленту, будто бы бой уже был решён и окончен, хотя команды на то никто ещё никому не давал.

Держащийся за узел своей повязки Стево, плавно опустился на оба колена и откинулся назад бездыханным телом, распластавшись на траве в такой позе с подогнутыми ногами. Его глотка была перерезана единым точенным ударом в прыжке, краткое время фонтанируя брызгами крови к ужасу окружающих, а затем просто истекая ею в большом обилии по земле и большей части поляны, мощными тёмно-алыми потоками покидая погибшее тело из крупной раны.

Воцарившееся недолгое молчание разразил, подобно раскату секущего грома, вопль горя и ужаса от матери убитого. Та понеслась к бездыханному телу, причитая и обнимая погибшего сына, оплакивая его участь горькими слезами.

Объявилась и мать Шандора, поскорее затащившая его в толпу и поволокшая в кибитку цыганского лекаря, чтобы тому оказали помощь. Никто ведь не знал, смертельная его рана или нет. Нож всё ещё был глубоко вонзён в живот сквозь изрезанную фиолетовую ткань, пропитавшуюся кровью и оттого потемневшую снизу.

– Ну же, – подтолкнула цыганского лидера сзади в плечо стоящая рядом с Джофранкой женщина в синей юбке и красно-рыжей блузе с яркими багряными манжетами-рукавами и многочисленными роскошными бусами на шее, как бы выталкивая Тамаша на поляну.

Судя по всему, это и была Вайолка, мать виновницы сражения, не пожелавшей мирно выбрать себе жениха. Младшей девочки, той самой Каце, рядом не было. По-видимому, мать всё-таки загнала её спать, чтобы она здесь побоище не узрела.

Сама же молоденькая Джофранка в бело-красном платье и бантом-цветком в волнистых каштановых волосах, не выглядела удивлённой или расстроенной таким жестоким и кровавым исходом поединка, однако какой-то радостной и счастливой тоже явно не была. Периодически она с жалостью смотрела на тело Стево, на то, как прижимает его к себе безутешная мать мальчишки, но в то же время взволнованно поглядывала и куда-то вдаль направо, позади толпы, на кибитку лекаря и лежащего там на осмотре Шандора.

Победитель был в сознании, ловил её взгляд и улыбался, вскидывая растрепавшиеся волосы, которые следовало бы снова собрать в хвост или хотя бы красиво расчесать. Зрелый лекарь, не совсем старик, но и лет на десяток старше Тамаша и других местных мужчин, вовсю занимался тяжелым ранением, уже аккуратно избавившись от лезвия в теле, обливая кровоточащую рану пшеничным спиртом и какими-то травяными мазями.

– Что ж… – произнёс наконец глава табора, подтолкнутый выйти на поляну, – Я, думаю, что итог подводить и объявлять бессмысленно. Мы все видим исход, все скорбим по Стево, а победителем на дуэли становится Шандор, ему и жениться на Джофранке, – заключил Тамаш.

– Ты думаешь, – взревела на того передразнивая мать убитого, снизу взирая сквозь слёзы, сидя на траве вся в крови убиенного сына, – Да, что ты думаешь! Убил мальчика моего! Не мог рассудить их по-человечески! Испытание какое дать, – всхлипывала она, не зная, что придумать.

– Ты знаешь обычаи, – со вздохом и явным сожалением заметил он, хотя поначалу насупился, чтобы произнести это со строгим и серьёзным видом, задавливая авторитетом, – Почему сама дала зайти на поляну, взять нож и биться? Почему сама не остановила? Я не буду отвечать за всех безрассудных, кто хочет в дуэли траву своей кровью обагрить!

– Так от нашего табора ничего не останется, – горевала и плакала женщина ему в ответ, снова склонив голову над телом Стево.

Однако же, это явно был какой-то единичный случай подобной смерти за долгие последние годы. Порезы и раны, выбитые зубы, сломанные носы, может быть даже сломанные руки или ноги в драках, крепких удушливых захватах и поединках, – всё это бывало в потасовках по поводу и без, но такое кровопролитие, быть может, в данном таборе и вовсе случилось впервые.

Тамаш лишь хладнокровно твердил про законы табора, установленные предками, которые все обязаны чтить и уважать, при этом было видно, что у него сердце болело от потери Стево, который никогда не слыл плохим или коварным парнем.