Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 58 страниц)

   Он ни о чем не думал. Сердце болело, но боль была желанна и светла, целительна. Как будто он стоял на пороге очень важного откровения, после которого ему уже никогда не быть прежним. И боль была – как печаль по тому, что готово вот-вот уйти навсегда. Как будто его покидало беспечное и беззаботное детство. И, как ни странно, он понимал, что только так – правильно. Пришло время взрослеть.

   Он ковылял по краю луга, глядя на выкручивающиеся из небосвода корни, похожие на окаменевшие шеи огромных сказочных змеев. Он был от первого из них еще далеко, когда услышал из глубины леса торжествующий волчий вой, подстегнувший чувство тревоги. Он ускорил шаги, потом колченого побежал, подволакивая негнущуюся ногу. Гигантский корень приближался, величественно зависнув над куцыми стволами как столб тайфуна над водной гладью. Был он сверху донизу окутан каким-то плотным облаком угольно-черного цвета и облако это медленно, неостановимо, угрожающе вращалось.

   Все человеческие чувства, инстинкты бывшего приморского жителя в Нуле протестовали против приближения к этому непомерно большому, зловещему проявлению Тартара, в который проваливаются лишь самые отъявленные грешники. Нулу там было бы самое место за все, что он совершил, но добровольно соваться в вечно алчущую адскую воронку смелости у него не находилось. Что он должен сделать, достигнув протянутого в подземный мир корня? Уж не желал ли ему проводник зла, отправляя сюда?..

   Нул не успел прийти ни к какому выводу. За спиной, откуда он недавно пришел, раздался новый вой – в нем звучали азарт погони и радость преследования. Сообразив, что пришли на сей раз по его душу, Нул ускорил свой колченогий бег, стараясь выжать из глиняного тела маскимум, на который оно было способно.

   Он вырвался из-под покрова леса и, одолев пригорок, трусцой побежал по чистому полю, на котором не осталось ни травы, ни кустов, ни деревьев, лишь кое-где попадались вросшие в землю камни. Исполинский корень высился над головой, заслоняя небо, от черных вихрей, клубящихся вдоль него, сделалось темно, как во время сильной грозы. Беспросветно-черные то ли тучи, то ли смерчи кружились у самого подножия, по спирали взвиваясь ввысь, и Нулу не видно было просвета, сквозь который он мог бы прорваться к самому корню. Времени выискивать его тоже не осталось – волк догонял его и несся гигантскими прыжками по пятам, сокращая дистанцию с каждым мгновением.

   «Не успеть!» – понял Нул, чувствуя, как хрустят от напряжения бега его глиняные сочленения.

   Клубящаяся тьма воронки, коконом обхватившая подземельный корень, вращалась уже над самой макушкой, когда волк прыгнул, настигая, и всем своим могучим весом навалился на спину бегущего Нула, вминая его в пыль мертвого поля. От удара у Нула потемнело в глазах и выбило дух, он ощутил, что душа воспарила над телом, ее тут же повлекло в черную воронку. Выпростав руку, он уцепился за запястье души, и на мгновение стал с ней единым целым. Где-то вовне волк смачно клацнул зубами, с керамическим хрустом вгрызаясь в глиняный затылок своей добычи, и, не дожидаясь смертельной отдачи, Нул снял себя с якоря поддельной плоти, чтобы, в обнимку с душой, устремиться навстречу грозному вихрю, вращающемуся вокруг корня великого Древа, соединяющего вместе всю вертикаль существующих миров.

   «Я люблю, – подумал Нул, крепко сжимая в объятиях прильнувшую к нему душу, чувствуя, как отделяющая их друг от друга преграда лжи, обид и самообмана тает, – я прощаю. И сожалений у меня нет».

   Он и его душа слились в одно, и мощный водоворот тьмы поглотил их, проворачивая вдоль черного ствола раз за разом, стирая память, лишая разума. Они, став едины, сделались легче перышка, и потоки ветра вздымали их все выше и выше, протискивая все дальше вглубь, и в какой-то момент бесконечного круговерчения фактически ставшего ничем Нула швырнуло на корень у самого поднебесья и древесная плоть вобрала без остатка его очищенную до эфира самость. В потоке древесного сока, мощно циркулирующего под корой, он пронесся наверх, сквозь защитную мембрану подземельного царства и, как вода из ушата, оказался влит в некую идеальную емкость.

   Очутившись в ней, он пришел себя, обнаружив себя парящим под водой в какой-то густой, удивительно плотной жидкости. Барахтаясь, силясь всплыть, он испытал мимолетный дискомфорт в затылке, как будто хрустнул позвонок или оборвалась прядка волос – боль была электрической и яркой, но мгновенной, он тут же забыл о ней, выныривая из душных волн на поверхность и заново пытаясь вспомнить, как дышать. Всплыв лицом кверху, отплевываясь от лезущих в рот волос, он бил по неподатливой воде руками, пока, наконец, не сориентировался и, разглядев в лиловом полумраке близкий берег, не направился к нему. С берега свисали в воду черные толстые древесные корни, тянулись куда-то на недосягаемое дно, Нул попробовал, держась за них, вскарабкаться на сушу. Но корни были мокрые и руки постоянно скользили, пока, наконец, кто-то сверху, изумленно восклицая, не помог ему выбраться на берег.

   Нул и его спаситель сидели на берегу, пытаясь отдышаться. Удивляясь легкости движений и в то же время необходимости снова постоянно дышать, Нул попробовал ощупать и оглядеть себя. Он был наг, белокож (в лиловом свете мокрая ровная кожа отливала синевой), руки и ноги у него двигались без усилий и на вид выглядели соразмерными друг другу. Когда прошел первый шок и от всего пережитого его начала бить дрожь, он обнаружил также, что обладает густой шевелюрой – мокрые темные волосы тяжелой волной струились по плечам и ниже, до середины спины. Его спаситель, который пришел в себя чуть раньше, чем Нул, заметив, как его колотит, протянул Нулу черную полупрозрачную накидку. Она выглядела женской (да и сам спаситель оказался девушкой), едва ли способной согреть, но Нул с благодарностью принял дар и завернулся в него. От накидки едва заметно пахло вином.

   – Спасибо, – сказал он непослушным дребезжащим голосом и поперхнулся.

   – Пожалуйста, – отвечала девушка, с настороженным любопытством разглядывая его. Она была молода, одета элегантно, хоть и слегка помято, на ее подвижном остроносом лице виднелись следы косметики, усталости и слез. Он даже узнал ее, она была послушницей при храме в Саракисе, в подвалах которого он когда-то влачил жалкое вампирское существование. – Я Кора, а ты кто?

   – Луций, – стараясь контролировать процесс говорения, отвечал Нул. На сей раз получилось естественнее, лучше. – Где мы?

   – На острове Древа всех душ, – охотно отвечала Кора. – Посреди моря Хаоса.

   – Аласта? – Нул огляделся, но никаких других людей поблизости не обнаружил. И все же место было почти то самое, о котором говорила Богиня.

   И без того узкое лицо Коры вытянулось от испуга еще больше.

   – Не упоминай этого имени! – расширив глаза, в благоговейном ужасе прошептала она.

   – Хорошо, хорошо, – махнул на нее рукой Нул. Жест получился вялый, но вполне непринужденный. Он подумал, что будет, если он попытается встать.

   – Помоги мне, – попросил он девушку, протягивая ей руку.

   Она поднялась на ноги, отряхнув подол длинного пышного платья, подошла к нему, осторожно ступая босыми ногами по черным корням. Подала ему руку, чтобы помочь подняться, и, когда ладони их соприкоснулись, словно электрическая искра проскочила между ними.

   – Что это? – отпрянув, испуганно спросила Кора.

   – Не знаю, – тряся ладонью, Нул покачал головой.

   – Передо мной как будто вся жизнь промелькнула, – задумчиво проговорила Кора. – Не моя, – добавила она и опасливо уставилась на Нула.

   – Передо мной тоже, – подумав, согласился он. – Мне кажется, твоя. Но я не понял толком.

   – Ты аристократ? – спросила Кора. Нул уловил надлом в ее голосе, как будто ей неприятно было произносить этот вопрос вслух.

   – Не думаю, – сказал он, стараясь прислушаться к себе. Дрожь в теле прекратилась и он ощутил, как в нем пробуждаются силы.

   – Ты похож, – продолжала настаивать Кора с непонятным Нулу осуждением.

   Не отвечая, он взглянул на себя с новым вниманием.

   Крепкие и стройные ноги и руки, мускулистый сухой живот, ровная гладкая кожа. Он ощупал лицо, провел пальцами по волосам – здоровые на ощупь, каштановые на вид, ладонь скользит приятно и плавно. Сидя на земле, вытянув ноги, он повернулся – направо, налево. Тело двигалось охотно, ладно, в мышцах кипела энергия и удаль.

   – Я возродился в теле бога! – пронзенный догадкой, воскликнул он.

   Кора, хмурясь, кивнула с явным неудовольствием. Предлагать ему помощь она больше не пыталась.

   Нул подобрал ноги, попробовал, опираясь на ладонь, встать с земли. Сумел выпрямиться, но, потеряв равновесие на подломившихся ногах, едва не ухнул с берега обратно в мерно плещущую у подножия острова воду. Кора, изменившись в лице, поспешила подхватить его. На сей раз электрического заряда между ними не возникло.

   – Упадешь в озеро – погибнешь, – предупредила его девушка.

   Повиснув на ее плече, Нул огляделся. Небольшой песчанный остров под сенью широченного величественного дерева, чьи ветви достигают каменного потолка («Снова каменный потолок», – Нул поморщился) и расходятся по нему в разные стороны, как корни наоборот. Спокойные воды озера вокруг, насколько хватает глаз, лиловатый сумрак, разлитый, кажется, в воздухе.

   – Мы в преисподней? – спросил он.

   Кора фыркнула.

   – Ну, почти, – с тенью юмора сказала она. – Достойное сравнение. На самом деле мы все еще в срединном мире, в подземелье под столичным дворцом.

   – Что со Светлым? – невольно спросил Нул, тут же обругав себя за длинный язык.

   Кора, повернув голову, с удивлением уставилась на него.

   – В последний раз, когда я его видела, он был без сознания, – откровенно сказала она. – Император приказал дону Августу и другим донам забрать его с собой, наверное, чтобы судить. Донна Фредерика предала его, а меня он спас от смерти и лишился.., – она помолчала, справляясь с эмоциями, – лишился всех своих божественных сил.

   – Спас тебя? – переспросил Нул, стараясь, чтобы голос его не выдал. – Что ж, это вполне в его духе, – Кора кивнула, а Нул задержал взгляд на лодке, покачивающейся на волнах на приколе у берега. Он мотнул туда головой:

   – Твоя?

   – Нет, но я приплыла на ней, – Кора послушно сменила тему, словно говорить о Светлом ей было так же неприятно, как и Нулу.

   – Пойдем, – вспомнив о свесившейся с плеча накидке, Нул перевязал ее на бедрах, прикрывая тайное, и сделал шаг в направлении лодки.

   Заботливо поддерживая его за талию, Кора повторила движение.

   – Знаешь, где выход отсюда? – спросил ее Нул, когда с грехом пополам они наконец-то забрались и уместились в лодке.

   – Я знаю только дверь, через которую ушли все аристократы, – неуверенно кладя руки на весла, отвечала Кора смущенно. – Я думаю, за ней они и держат Соля. Но дверь заперта изнутри... Э-э-э, Луций, а ты умеешь грести?

   – Да, – Нул улыбнулся. – Как же ты приплыла сюда, не умея грести?

   – Я приплыла сюда с доном Августом, а дон Онирос сидел на веслах, – возразила Кора. – Я не знаю, откуда, – объяснила она в ответ на вопросительный взгляд Нула. – А сама я сюда пришла по мосту, – она ткнула пальцем вверх и Нул, задрав голову, разглядел уходящий в полумрак веревочный мостик, подвешенный к одной из ветвей дерева. – Но он ведет только в одну сторону.

   – Туда, где запертая дверь, – сообразил Нул.

   Кора кивнула. Сделав ей знак, чтоб пересела, он поменялся с ней местами. Опустил ладони на весла, шевельнул их в уключинах. Сколько лет он не плавал на лодке? Целую вечность. До чего же приятно попробовать вновь!

   – Отчаливаем, – скомандовал он и Кора послушно повернулась, чтобы открепить швартов от причала. – Поплывем к этой закрытой двери. А по дороге, Кора, будь добра, расскажи мне подробнее, что тут произошло. И мы вместе подумаем, как нам поступить.

   Небесный супруг

   24.

   Солю никак не удавалось найти компромисс с болью. Лучезарный балабол огласил наущенный Богиней приговор, общество благородных баранов одобрило, а тот из аристократов, кто следил за машинерией, к которой подключили прыткого Светлого, хоть и уменьшил мощность, с какой насос избавлял пленника от всего тлетворного и вредоносного, что скопилось в нем за годы жизни, но сделал это явно не от широты души. Нутро по-прежнему выворачивало в жадную трубу наизнанку, глаза под плотно опущенной на лицо маской щипало и жгло, из них лилась какая-то вода, соленая, как пот, с ней хоть немного уходил избыток страдания. Трубка во рту и в пищеводе все так же мешала дышать, вызывая спазмы и немедленное желание вынуть ее, вынуться из нее, но, как Соль ни трепыхался в оковах, подобно полураздавленной гусенице, избавления от муки не наступало. Поступающая в организм из воткнутых в вены медицинских игл «живая вода» не давала сознанию соскользнуть в спасительную прорубь обморока, и в измученном пыткой мозгу ярко вспыхивали островки осмысленности, по которым, как обезьяна по веткам в охваченном пожаром лесу, скакал его мятущийся ум, пытаясь спастись от неминуемо надвигающейся гибели.

   Обманула! – думал он, и в голове звенело от горькой досады и нежеланного мазохистского восхищения. – Обвела, как щенка, вокруг пальца! Аласта! Вот же хитрая тварь! Да и сам он хорош, простачок с периферии, притопал в Вечный город со своим дикарским прямодушием, по любезно развешанным указателям забрался в самую пасть ко льву. По чьему же такому наставлению? Кто же его, дурачка, надоумил?

   Карма. Мудрая подруга-советчица. Белолицая дева-лебедь. Ослепила погибельной своей заботой, подкупила лицемерным сочувствием, прикрылась чужой любовью, спрятала за нею, ярко горящей, свой чудовищный горгоний облик. Такой – неприглядной, демонической – она предстала перед ним в аппаратной, когда пришла торжествовать свою победу – бесчувственно-жестокая, наполненная мрачным огнем разрушения, с глубоко запавшими глазами, холодными и острыми, как ледяные клинки, с лицом окаменевшим и суровым, как у древней статуи, тысячи лет простоявшей в глухом подземелье. Она явилась к нему покрасоваться в облике юной очаровательной девы, той, кто стала Солю любимой в тайне от него самого; гордо выставляла себя напоказ – грудь колесом, трость в изящной руке, – словно буколическая пастушка в окружении хлопающей овечьими глазами ангельской братии, и рекла злые речи, а на деле была – злобная старуха-колдунья, черная ядовитая змея в сочной траве, смертоносный скорпион на берегу единственного в пустыне оазиса. Эта темная, ведьминская, изнаночная суть сквозила в ней всегда, с самого дня их встречи, но тогда, впервые узрев, он не понял, кому из них двоих принадлежит этот кромешный мрак, ошибочно приписал его бездне-спутнице, таскавшейся за ним повсюду, как верная собачонка. А потом – привык, присмотрелся, перестал замечать, ведь внешний облик нежной девы был столь сладостен взору, столь отраден. Облик нежной девы, в которой от искры неугасимой Волчицыной любви вспыхнул костер искренней привязанности к нему. Ей, этой робкой, но сильной любви благодаря, он и прикипел душой к Карме, потерял рядом с ней бдительность. Н-да, полюбить пленительную деву оказалось ошибкой, фатальной для всего предприятия.

   Но кого же винить в этой ошибке? – только себя. Собственную доверчивость женщинам, столь часто безвозмездно помогавшим ему согласно неписаным скрижалям заведенного порядка. Недоверие к самому себе, который отчего-то из всех простых и понятных определений своего официально известного статуса выбрал только отдельные атрибуты. Почему он так зациклился на разрушении, но наплевательски отнесся к тому факту, что весь честной народ величает его Светлым? Ведь свет – это антипод тьмы. Ведь Темными здесь называли адептов Аласты.

   Аласта – бело-синий, пронзительный цвет. Как лед высокогорного озера, припорошенный свежевыпавшим снегом. Как таинственный ноктюрный взгляд сквозь волнистые пряди белокурых волос. Стремительный росчерк падающей звезды на глубоком небе новолуния. Аласта. Слепая безжалостная фортуна, ненавистная губительница, ненаглядная ночная пряха с серебряным веретеном нитей жизни в торгательно хрупких руках. Ненавистная – ненаглядная. Для чего ты устроила весь этот балаган – и спасение Коры, и плен, и суд – для чего воззвала к обветшавшей справедливости? Знала то, о чем знать не могла. Устрашала суровыми карами. Тратила время на него, беспомощного червяка, ничтожного настолько, что в торжестве победы над ним уже не было никакой ценности. Ведь вместо этого она, Аласта, должна бы искать себе жениха. Ее время коротко – раз уж она проявилась как Богиня, ей нужно поспешить, найти подходящего кандидата, чтобы вместе с ним зачать новую надежду для ее единственного детища, человечьего мира. Не очень-то похоже, чтобы она была озабочена его судьбой. Ведь на суде она только и делала, что говорила о смерти.

   Она толковала о жертве, вспомнил Соль. О жертве, об убийстве, о том, что необратимого поступка ничего не изменит. Ни словом об искуплении не обмолвилась. Даже когда кто-то из ангелов спросил у нее, помогут ли их поруки спасти ситуацию, Аласта отвечала отрицательно. Она... – Соль похолодел, – не собирается спасать свое детище. Из всех возможных ипостасей Богини в человечий мир проявилась та, что отвечает не за спасение, не за рождение мира и не за надежду. В мир проявилась владычица Преисподней, грозная и убийственная мстительница, и все, что она намерена сделать – это жестоко отомстить своим обидчикам, тем, кто заточил ее под Куполом почти на две сотни лет.

   Да, теперь все сходится.

   В подземном царстве царит жена-Птица, спустившаяся туда с небес в отсутствие главной хозяйки, чтобы защитить своего возлюбленного, Соля, от козней ее же собственной мрачной ипостаси. Тем временем бесплодная мать неживых, синелицая белоглазая Аласта, проявляется в тварном мире, потеснив оттуда Карму, робкую деву жизни. Но куда? – Соль, не находя себе места, вытянулся на жестком лежаке. – Туда, где никому до нее не добраться. Уж точно не ему, пропащему. Его душе, отягощенной Бездной, дорога на небеса заказана. А ангельские братья, подпевалы подземной Владычицы, конечно же, помогать не станут. Как-то не похоже со всем этим противостоянием, судилищем, кишкою насоса в глотке на то, что хоть кто-то из них горит желанием оказать ему содействие. Может, кому-то из них и хотелось бы, ведь едва ли по нутру всем им то, что мстительная Богиня задумала, но они не могут перечить ей, точно так же как перволюди и их потомки не способны перечить им самим, достаточно вспомнить самоубийственный прыжок Коры в море Хаоса.

   Кто же остается? Кора? Смешно, ее роль – девушки в беде, беспечной жертвы, похищенной владыками и владычицами смерти. Все они тут заодно. Остальные соратники давно схвачены Темной Богиней, затворены в темнице преисподней. Один Отшельник остался на свободе, но ведь он... никакой больше Солю не друг. Пусть душа его и прикипела к Солю, и хлопотала вокруг него с тихим обожанием в ясных очах, но сам-то Отшельник Солю отнюдь не благоволил, и понять его было можно. Особенно помятуя о том, кто таков Отшельник на самом деле.

   Скорее всего и его претензию к Солю Аласта использовала, чтобы воплотиться, раз он знал тайну Брана о том, кто она такая. Отшельник ее и воплотил, кто ж еще, от него она и узнала о планах Соля взорвать Прикупольную лабораторию, больше он ими ни с кем не делился. Всех использовала эта всемогущая гадина! Всех вокруг пальца обвела, чтобы его нейтрализовать! И воротит сейчас, что хочет, в его отсутствие! Уверенной рукой правит этот корабль простачков на смертельные рифы!..

   Исполненный жгучих сожалений, нежелания умирать, Соль рванулся, напрягая руки в наручниках, но лишь причинил телу напрасную боль. Втекающая в вены по протянутым из невидимой наружи трубкам «живая вода» не давала смертной плоти погибнуть, держала на плаву наспех связанный скрипящими от натуги веревками воли плот его потрепанной штормами невзгод психики. Но от физических страданий, от нравственных мук она никакой защиты не давала. А насос монотонно, без устали трудился, не разбираясь, свой, чужой, капля за каплей вытягивал из подвздошья Соля – средоточия всех его жизненных сил – скверну и самость, чужую черную присосавшуюся, как пиявка, злобу, обиду, ненависть, а с ними – исконную душу самого Соля, какого бы цвета она ни была. Насос, не ведающая милосердия безупречная машина, в подобных тонкостях не разбирался.

   И, чувствуя, как начинает тоненько трещать по швам соединяющая его естество с тремя мирами хрупкая ткань бытия, Соль что есть мочи застонал сквозь затыкающую ему рот трубку насоса, скрипя зубами по металлу загубника. Никак он сейчас умирать не хотел, в кои-то веки упорствовал, но силы смертного тела были уже на самом исходе.

   Но вдруг насос затих, колесование души прекратилось. Сквозь туман в голове и забившую уши вату Соль услышал, как рядом с лежаком, к которому его приковали, кто-то грузно ходит. Разобрал бормотание:

   – Эва как быстро вычистило порченную ману, обычно ж по полсуток маемся.

   Под маску к мокрому от испарины Солю сунулись бесцеремонные пальцы, нащупывая яремную вену, в которой, как бешеный, бился пульс. Соль замычал, пытаясь донести до тюремщика, что дело сделано, он чист, но тот лишь вздохнул, убирая от горла жертвы руку.

   – Я-то, положим, с приговором не согласен, – сказал он рассудительным, слегка блеющим тенором. – Считаю, Турмс наговорил лишнего. Подластиться ко Всевечной захотел, – аристократ попыхтел, раздумывая. – Я ведь самый старший из них, из братии нашей тутошней. Я да Рейнеке, ныне покойный, состояли при Источнике стражами. Он помоложе был, зеленый еще совсем, красавица-жрица с ним... А мне, как старшему, выпал тот несчастный жребий жертв среди своих выбирать.

   Ну, когда высоколобые эти, ученые, вблизи Священного источника поселившиеся, любопытства ради шаманов наших решили пред Древом заклать. Лис с девицей своей в ногах у них валялись, отговаривали тех, да только ни один к мольбам не прислушался. А мне Мудрые матери сказали – неминуемо невинная кровь прольется, и лишь ты, Самилданах, козлотур Лавада, сможешь спасти своим справедливым решением чьи-то души от горькой участи. Я и сказал, да, спасу, но откуда ж мне было знать, сколь безнадежно это – спасать тех, кто обречен злой погибели? Я и обратился к высоколобым с просьбой позволить мне одному отобрать годных к закланию кандидатов. Высоколобые мне доверились, союзником сочтя, дали добро, чтобы два дня и две ночи я мог говорить с указанными ими людьми. Половину из них я волен был забраковать, вторую половину – приговорить к бесславному умерщвлению.

   Без передышки и отдыха я толковал с ними две ночи и два дня, а решения выносил с тяжелым сердцем. Их лица я помню до сих пор, каждого из них, особенно тех, чьи жизни не смог спасти. По ночам их лица проступают на стенах пещеры памяти и смотрят на меня, безмолвно и неотрывно, в их взглядах, как в черных коридорах глубокого подземелья, плутает, заблудившись, моя совесть. И каждую ночь я спрашиваю себя – было ли мое решение верным? Тех ли я спас? Прав ли был я, пойдя на поводу у высоколобых и выбрав меньшее – как мне тогда казалось – из зол? Смог ли я сохранить целое, пожертвовав ничтожной его частью?

   Ты знаешь, каков ответ на все эти вопросы?.. – аристократ помолчал, слушая, как, бессильный донести мысль, Соль стонет из-под закрывающей его маски. – Недолго я считал, что поступил правильно. Но вскоре стал сомневаться. Я утешал себя тем, что у меня не было выбора, рано или поздно нам все равно пришлось бы столкнуться с вторжением детей Неба и принимать судьбоносные решения. Мы, ангелы, миролюбивы, нам не позволено проливать кровь сотворенных Матерью и Отцом живых существ, находящихся под нашей защитой и покровительством. Мы не можем допускать кровопролития.

   Поэтому мы ничего, кроме слов, не могли противопоставить детям Неба, когда они пробрались на священные острова и захотели узнать тайну появления на свет ангелов. Они объявили перволюдей животными, низкими тварями, противопоставили их и себя, хотя были – и те, и эти – единоутробными братьями и сестрами. Они объявили, что дознаются – так или иначе – заповедной тайны, будут убивать по полусотне перволюдей в день, если мы откажемся сотрудничать с ними. Полусотня в день и семеро, каких обрек я на смерть, – я думал, мой выбор очевиден. Я думал, спасение многих жизней искупит малую жертву. Но это оказалось не так. И долгие годы после того, как мы воздвигли Купол и затворились в пределах священных владений, – день за днем, неделя за неделей, за месяцем месяц – я думал о том, что совершил. Неотступно, час за часом. Я сходил с ума, мысли жрали меня, как черви протухшее мясо. Я места себе не находил, а эти семеро – смотрели на меня со стен пещеры памяти, смотрели и – молчали. Неумолимо молчали.

   А потом появился ты. Светлый, разрушитель. Мы знали про тебя все – Фредерика, в ком суждено оказалось воплотиться Предвечной, предвидела твое появление. Шаг за шагом она зрила твой путь. Просчитала каждый ход. Использовала против тебя эту смертную девочку, фрейлину. И ты спас ее. Ты, которого сама Извечная Матерь трепетала. Ты, о котором каждый из нас помнил древнюю легенду – явится из-за грани миров озлобленный волк и разорит весь стройный космос, который мы упорядочили. А ты... спас никчемную девчонку. И лишился демонических своих сил.

   Ты... нашел ответ на вопрос, что терзал меня все это время. Нисколько не колебался. И я... подумал тогда, что да – ты и есть Светлый, огонь небесного Отца. Того, против которого Матерь ополчилась. Чьи дети своим беспечным любопытством вынудили всех нас пойти на тяжкие преступления и обречь мир на погибель. Ты – тот Светлый, кому по силам искупить наши грехи. Умиротворить Матерь. Только ты сможешь это сделать, больше никому не под силу. Она разгневана сейчас, пылает жаждой мести. Но тебе Она сохранила жизнь – хотя, представляй ты опасность для Нее, Ее провидческий дар подсказал бы Ей об этом. Но Она приберегла тебя для чего-то другого, – он щелкнул каким-то рычажком и маска над лицом начала медленно подниматься. Соль заморгал на мутный красный свет, сквозь набегающие слезы узрел скорбный лик стоящего над ним ангела. – Я не знаю, для чего, – дождавшись, когда маска полностью откинется вбок, аристократ наклонился над Солем, одной крепкой рукой упираясь в лежак рядом с его головой. Вторую руку он уверенно положил на заныривающую Солю в рот блестящую кишку насоса, протянутую из недр нависающей из-под потолка машинерии. Поняв, что сейчас произойдет, Соль попытался выдохнуть, расслабиться, но не успел, в глазах потемнело от боли, а весь организм словно вывернуло наизнанку – это ангел принялся вынимать из Соля свой насос. Мучительно, невыносимо, тошнотворно! – пытка длилась, казалось, вечность, но вот окончилась, кончик насосной трубки напоследок больно шкрябнул по нёбу. Брызнули слезы. Часто и жадно, с облегчением дыша, Соль ощутил привкус крови на языке, и, повернув голову на бок, выплюнул загубник. Ангел отодвинулся от него, отвинчивая тонкую трубку от блестящего начищенным металлом внешнего шланга. Отошел со всем этим добром к верстаку, а Соль закашлялся, чувствуя, как скребет израненное горло жажда. Вскоре ангел вернулся к нему с фляжкой в руке, помог поднять голову и позволил сделать из фляжки несколько глотков. Стало полегче.

   – Насос этой духовной машины соединен с материнскими водами моря Хаоса, которое является источником мощи Купола, – сказал ему аристократ, выпрямляясь над лежаком и тщательно завинчивая пробку. – Вся скверна, которую насос выкачивает, попадает в воды этого изначального моря и в них очищается под воздействием могущества Праматери. В последнее время источник стал очищаться медленее – то ли скверны стало больше, то ли силы Праматери ослабли. Но беспокоиться об этом тебе нечего. Твоя душа сейчас чиста от скверны, а живая вода предохранила смертное тело от чрезмерных нагрузок, – положив флягу на лежак, он методично и сноровисто выдернул иглы из вен Соля. – Но больше она тебе не нужна. В случае передозировки станет опасна, не вздумай пить. Я оставлю здесь эту флягу. А ключ от наручников положу сюда, – он снова отступил к верстаку и приборной доске за ним, вынув из кармана, показал Солю тонкий металлический ключ. – Я не могу освободить тебя сам, – ответил он на незаданный вопрос. – Богиня приговорила тебя к плену и мучениям, и абсолютно пойти вразрез с Ее волей я не могу. Независимо от того, чего бы мне самому хотелось. Здесь я, как и ты, сам по себе бессилен, могу лишь уповать на судьбу. Если она будет к тебе благосклонна, ты получишь освобождение. Если же нет... ну что ж, все мы окажемся обречены. Но все же тогда, перед лицом неминуемой смерти, я хотя бы буду знать, что сделал все правильно.

   – Спасибо, – хрипло отвечал ему Соль и снова закашлялся. Так себе, конечно, помощь, но для аристократа и это-то уже подвиг. Эх, хоть кого-то он впечатлил своим импульсивным спасением простодушной Коры!

   Ангел кивнул ему и, попереключав еще какие-то кнопки и рычажки, удалился, притушив и красный свет. После его ухода Соль снова попробовал наручники на прочность – без кишки насоса во внутренностях извиваться было гораздо сподручнее. Однако сил разорвать оковы не хватало, и вообще тело ощущалось каким-то странным, как будто неразношенным, что ли? Ломило в висках, ныли натертые нагубником губы, болели плечи и раны от игл на руках, подташнивало, горло саднило, от голода тоскливо сосало под ложечкой. Беспомощным и слабым Солю и раньше доводилось себя ощущать, но впервые вдобавок к этому он оказался еще и страшно занят. Все тело его, как сообщающиеся друг с другом реторты алхимика, взаимодействовало с воздухом, нагревалось, выделяло тепло, трепетало от дрожи, содрогалось и булькало, участвуя в каком-то неведомом владельцу увлекательном процессе.

   Когда остаточная эйфория от действия живой воды прошла, Соль почувствовал чудовищную усталость, ему страшно захотелось спать. Такое тоже было в новинку. Он уронил голову на бок, моргая слипающимися веками. «Надо спешить», – вяло подумал он и сквозь наваливающуюся дремоту увидел, как материализуется из красновато подсвеченного воздуха одетая в пышное бальное платье девушка, а следом за ней – полуголый молодой парень с распущенными, как у нимфы, темными волосами и вызовом во взоре, устремленном на него, Соля.