Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 58 страниц)

   Вскоре о чужаке позабыли. Близилась осень, вместе с ней произошло еще одно странное событие. Пропала лодка деда Яла, одного из долгожителей. Вернувшись с промысла вечером, он по обыкновению оставил ее на берегу, а утром не нашел. Такое исчезновение вызвало тревогу, но позже, во время сезонных торгов, дикие, без объяснения причин, вернули ее вместе с веслами и всем содержимым. А семь месяцев спустя, вместе с долгожданной весной, пришла в прибрежную долину беда. Под крепостные стены Удела подступило большое войско полуночников во главе с несколькими, почти полностью лишенными человеческого облика тварями. Они осадили острог и предложили сдаваться. В этом случае, сулили они, люди ничего не потеряют. «Вы обороняетесь от нас, полагая себя свободными? Это не так. Вы уже давно не свободны, добровольно заточенные на этом крошечном островке суши. Откройте ворота, сложите оружие, и сможете жить, как жили, под властью тех, кто могущественнее вас. Если откажетесь, мы возьмем крепость силой, и многие из вас станут под наши знамена, склоненные на нашу сторону первой смертью». Таков был их ультиматум. Они дали на раздумья неделю, а сами при помощи подчиненных им людей принялись расставлять осадные орудия.

   Отец Лу усилил гарнизон Удела, а сам остался в городе держать совет со своей дружиной. Обеспокоенный неожиданно серьезной угрозой, он отправил гонцов к дикарям. Дожидаясь их ответа, вынужден был подавлять начавшееся разномыслие среди горожан. Впервые за долгую историю противоборства города и полуночных тварей те продемонстрировали способности к организованному и мощному нападению. Прежде запирающий перевал Удел и неприступные скалы вокруг надежно сдерживали разрозненные нападения малочисленных вампирских шаек, но сейчас никто не мог сказать, выдержит ли крепость прямую атаку. Каждый погибший при обороне мог представлять угрозу. Каждый умерший мог стать новым солдатом в армии не-имеющих-тени.

   В то же время люди понимали, что красноглазые враги не заинтересованы в их гибели. Им нужна была пища, постоянный источник ее пополнения, и по возможности они предпочли бы избежать лишних жертв. Будь у города достаточно кораблей, на них можно было бы погрузиться всем миром, и отплыть из ставшей опасной долины. Но кораблей на всех не хватало. Да и где трем тысячам человек найти убежище в мире, захваченном полуночным племенем, от которого отвернулась сама смерть? Оставалась последняя надежда на помощь дикарей, отчаянная, призрачная надежда, потому что никогда прежде дикари не помогали своим материковым соседям в борьбе с несытыми. Люди понимали это, понимали, что спасения, возможно, нет, и потому роптали. Вырытые в земле ямы для хранения продуктов, и клети с крепкими прутьями, в которых содержали преступников и мертвецов, – все они в первые же дни заполнились теми недовольными, кто открыто выражал желание принять предъявленный полуночниками ультиматум. На третий из отведенных для раздумий семи дней открыто свой протест в адрес воеводы и его намерения сражаться не выражал никто. Но настроения в городе царили мрачные. Воевода собирался дать красноглазым отпор, и нельзя было предсказать, скольких жертв будет стоить народу долины его решение.

   Ясным морозным утром четвертого дня Лу и ее погодка, младший сын воеводы, вышли на берег моря в надежде увидеть лодку с посланными к островам дикарей гонцами, или, если повезет, самих зверолюдей, пронзающих волны навстречу материку. За три дня гонцы так и не вернулись, что придавало сил надежде на помощь дикарей, ведь тюленье племя никогда не пускало за Преграду посторонних. Может быть, в обстоятельствах чрезвычайных, таких, как сейчас, меняющие облик поступятся многолетними традициями невмешательства в чужие дела? Лу понаслышке знала, что дикие, будучи наполовину животными, не восставали после смерти в облике голодной, лишенной тени твари, а, подобно зверям, птицам и рыбам, умирали раз и навсегда. Преграда охраняла их острова и воды от штормов и ураганов, от не знающих покоя мертвецов, но вот уже больше сотни лет они торговали с людьми долины, мирно жили бок-о-бок, по мере сил стараясь друг другу не мешать. Неужели сейчас они откажутся прийти на выручку попавшим в беду соседям? Так размышляя, двое младших детей воеводы стояли на прибрежном холме, прочесывая взглядами ощетинившийся волнами свинцовый хребет моря. С детства дружные между собой, Лу и ее погодка и раньше, бывало, частенько сбегали из дома, чтобы, сидя на берегу моря, послушать шум волн и помечтать о заморской Яблочной стране, где нет полуночных охотников, а смерть похожа на сон. Когда вырастут, верили оба, младший построит большой корабль и всем землячеством они отплывут на нем в эту прекрасную страну. Позже Лу думала, что если есть среди богов тот, кто выполняет людские желания, то чувство юмора у него не просто отвратительное, а прямо таки вывернутое наизнанку.

   Пока же младшим детям воеводы предстояло воплотить в жизнь другое свое желание. Погодка увидел лодку чуть раньше, Лу – следом за ним, а потом оба вскочили, размахивая руками и ликующе крича, потому что кроме лодки с усердно гребущими гонцами их зоркие молодые глаза и впрямь разглядели в волнах два плотных стремительных тела. Приняв тюлений облик, наперегонки с лодкой плыли к пляжу два дикаря, двигаясь мощно и плавно, уверенно рассекая сизые волны. С кораблей, стоявших в гавани на приколе, их тоже заметили, зазвучал горн. Простые горожане, знать, воевода с телохранителями, – все поспешили на пляж встречать долгожданных гостей. А Лу и ее погодка, взявшись за руки, с прибрежного холма с изумлением рассматривали неведомого пассажира, сидевшего среди гребцов. Закутанный в дикарский плащ из рыбьей чешуи, он был хрупок на вид, напоминая издалека изможденную голодовками тюленью шаманку и строгой позой своей, и прямой осанкой. «Почему она не перекинулась, как те двое?» – подумала тогда Лу. О шаманках изменчивых она знала лишь по рассказам отца.

   Первыми берега достигли пловцы. Текуче и стремительно превратившись, они вышли на галечные камни пляжа в человеческом облике, обнаженные, бронзово-смуглые, покрытые темной лоснящейся шерстью от макушки до пят. Ледяной прибой обнимал их колени, а они шагали, на ходу разворачивая свертки с плащами из сверкающей на солнце рыбьей чешуи; стремительные и грациозные, закутались в них прежде, чем предстать перед воеводой и его верными воинами. Лу и ее погодка спустились поближе; протолкавшись сквозь толпу зевак, они увидели, как их отец низко кланяется тюленьим посланцам: девушке, ровеснице Лу, и мужчине чуть постарше нее с круглыми, как яблоки, щеками. Они обменялись приветствиями, к этому времени подплыла лодка с гонцами, гребцы принялись втаскивать ее на берег. Пассажирка встала со своего места и, не дожидаясь помощи, спрыгнула в волны прибоя. Ветер сорвал капюшон с ее головы, и в лучах сонного утреннего солнца замерцали серебряные пряди. Открыв на диковинку рот, Лу сообразила, что видит вовсе не женщину-шаманку, а молодого парня, тонкокостного и белокожего. Никогда прежде ей не доводилось встречать никого похожего. Протальник, первый весенний месяц, едва перевалил за середину, на входе в залив по-прежнему можно было наткнуться на плавучие льдины, а прибрежные воды студили холодом. Привычные к нему дикари стояли на гальке пляжа босые напротив закутанных в подбитые козьей шерстью полушубки горожан, и диковинный, отличающийся от тех и других парень тоже был бос. Ветер распахнул полы рыбьего плаща, и стало видно, что одет пришелец очень просто – в штаны и рубаху из некрашеного полотна, какое жители долины обменивали у дикарей на лечебный порошок.

   Тюленьи посланцы расступились, пропуская незнакомца в середину, а один из телохранителей воеводы шепнул что-то отцу Лу на ухо. Тот, дрогнув лицом, смерил пришельца новым пристальным взглядом. Затем, назвав обоих дикарей по имени, обратился к ним с приглашением разделить трапезу с его домочадцами и соседями.

   – Нет времени есть хлеб, – с сильным акцентом сказал тюлений мужчина. – Вы просили помочь, и горький именем, – он кивнул на молчаливого парня, накинувшего капюшон и придерживающего его теперь у горла одной рукой, – откликнулся. Мы пришли сопроводить его, вождь-сосед. Я и Микадзуки, – девушка кивнула, – подождем его здесь.

   – Приветствую тебя в своем городе, чужеземец, – отозвался воевода. Предводитель гонцов, глава второго по величине дома в долине по прозвищу Чабан, подошел к нему и некоторое время объяснял что-то вполголоса. Отец Лу, хмуря брови, выслушал его и кивнул. – Как нам называть тебя, почетный гость?

   – Твари по ту сторону гор прозвали Беловолосым, – пожал плечами парень. – Пожалуй, самое безобидное из прозвищ.

   – Мои люди говорят, в начале лета некто, похожий на тебя, просил пропустить его в долину. Это был ты?

   – Да.

   – Мои люди отказали тебе, не рискнув нарушить закон. Но ты обошелся своими силами и хочешь помочь сейчас в нашей беде. Могу я спросить, почему?

   – А не все ли тебе равно, предводитель свободных людей? По словам твоих посланцев, – он кивнул в сторону насупленного Чабана, – ты готов дать отпор несытым тварям, угрожающим отнять твою власть. За поддержкой ты отправил гонцов на острова перволюдей. Какая разница, из каких соображений тебе оказывают помощь? Или ты вновь откажешь чужаку только потому, что он чужак?

   Воевода молчал, обдумывая дерзкие слова. Чабан, мрачнее тучи, стоял рядом, скрестив на груди руки. В толпе зевак, пришедших поглазеть на прибытие дикарей, начал нарастать недовольный ропот. Погодка дернул Лу за руку и шепнул: «Тот самый Беловолосый! Неужели это и вправду он?!» «Едва ли», – отозвалась Лу. Истории столетней давности о легендарном герое, который истреблял предков лишенных тени, слышал любой ребенок. Их рассказывали матери своим детям, когда в семье умирал кто-то из близких. Они дарили надежду, эти истории, так же, как и сказки о Яблочной стране, в которой смерть – это просто смерть, как было встарь. Совершенно невозможно было помыслить, что этот бедно одетый босоногий грубиян, стоящий сейчас напротив воеводы, имеет к Бичу полуночного племени хоть какое-то отношение. Уж проще поверить, что горожане одолеют красноглазых своими силами.

   – Твои вестники просили наших шаманок оберечь, – хрипловато заговорила тюленья девушка. – Но мы не можем. Мы отказались. Шепчущая в листве послала его, горького именем, чтобы он нашел нас, обнадежил. Но он захотел защищать. Его решение. Он защищает вас, и изгнанные смертью уходят. Ты должен благодарить, когда хотят помочь. Почему не благодаришь?

   – Я благодарю, – голос воеводы был натянут и холоден, поклон формален. – Но я рассчитывал, что вы поможете нам своей древней силой, Микадзуки.

   – Не можно, – покачала девушка головой. – Вы прокляты посмертной жаждой. Мы не можем помогать. Горький именем захотел сам, мы не можем остановить. Его решение. Мы не можем просить не делать.

   – Хорошо, – вздохнул отец Лу. – Я благодарен твоему племени, Микадзуки, за ответ. Я благодарен тебе, Беловолосый, за желание помочь. Но что может один живой человек против армии мертвецов?

   – Скоро увидишь, – пообещал парень нетерпеливо. – Если, конечно, твари не нападут до того, как ты примешь решение. Дело твое, предводитель свободных людей: умереть свободным или умереть жертвой – обе дороги ведут в одну сторону. Но ты можешь получить избавление от посмертия, если выберешь борьбу. Таков ответ на твой вопрос «почему». Ты будешь упокоен навечно, если падешь в этой битве. Ты, и все твои люди. Ведь за это вы, в конечном итоге, сражаетесь?

   Откинув на спину капюшон, он обвел взглядом толпу горожан, настойчивы и беспощадны были его глаза. С этими обнажившимися вдруг, как открытые раны, глазами он уже не выглядел молодым и безобидным, и оставалось только теряться в догадках, где нашли его дикие и почему так настойчиво говорят сейчас от его имени. Он стал похож на древнего недоброго бога, вдруг проявившегося в мир людей по какой-то своей божественной надобности, и Лу подумала, что вовсе не желает полагаться на его неведомую защиту. Уж лучше первая смерть, и вечное голодное посмертие в облике полуночной твари. И так она считала до тех пор, пока не увидела, как он обошелся с вампирами. После этого в сердце ее поселился великий страх".

   – И что? – спросила я, когда вампирка умолкла. Мы расстелили циновки на вершине сбегающего к пруду холма, и сидели сейчас на них, поджав ноги, наблюдая мерцание спрятанных в траве фонариков. Крепко пахло зеленью, растущей, цветущей сейчас изо всех сил, зеленой хвоей кипарисов, раскидистой болотной травой, глицинией и распустившимися красными пионами. Плескали карпы в пруду, покрикивали цапли. С минуты на минуту должна была пожаловать донна со своими юными помощницами. – Так он помог вам, этот Беловолосый, одолел вампиров? Или...

   – Помог, – в сумерках я видела лишь белый овал лица Лу и ее мерцающие алым зрачки. Даже сквозь затемненные стекла очков было видно, как ярко они поблескивают. – Уговорил отца открыть ворота и дать полуночникам бой. Город победил мертвецов, послушные им люди бежали, бросив свои машины. Возглавлявших войско пастырей, старых вампиров, Беловолосый упокоил своими руками. Позже ничтожная слуга и ее младший брат ходили смотреть, как сжигают останки. Они были полностью пусты, просто куски тухлого мяса и сгнившие кости. Беловолосый выпил их досуха, и занялись они тот час же, едва только пламя коснулось их. Шесть лет после этой славной битвы лишенные тени не рисковали приближаться к долине. А потом появились вновь, и на сей раз не церемонились.

   – А Беловолосый, что он? – спросила я. Чем бы ее рассказ ни являлся, правдой ли, вымыслом ли выжившего из ума долгоживущего рассудка, я хотела узнать окончание.

   – Он отсутствовал около года, затем вернулся и жил на островах дикарей. Младший брат, а он стал воеводой тогда, потому что отец и все остальные братья погибли, приплывал к нему, просил помощи. «Справляйтесь сами, и не рассчитывайте на других», – такой ответ он получил. Брата, для которого Беловолосый был кумиром с юношеских лет, его отказ не просто разочаровал, он сокрушил его. До самой смерти, да и после нее тоже, брат не мог простить ему предательства. А город вскоре пал. Без поддержки Беловолосого, без его таинственной, способной упокоить восставших мертвецов силы город был обречен.

   – Тогда ты и стала вампиркой?

   – Да, о госпожа. Но это скучная, недостойная твоего внимания история.

   Мы помолчали. Я пыталась понять, стали ли для меня откровения Лу объяснением хоть каким-либо произошедшим недавно событиям. По всему выходило, что нет. Но как-то на ее историю следовало отреагировать, как-то осмыслить ее, что ли? От немедленного решения дилеммы меня избавило появление донны. Она была одета в черное платье с длинными рукавами, скрытое до глаз лицо обрамляли завернутые над ушами на манер бараньих рогов косы. Ее малышки-прислужницы несли масляные лампы, на свет которых слетались мотыльки, донна держала в руках корзинку с мелкими принадлежностями для репетиции чайной церемонии. В хвосте маленькой процессии шагал вампир, я с изумлением распознала в нем в полумраке Соля. Я и Лу распростерлись в поклоне, затем, по разрешению донны, встали, помогая ей разместиться на циновках. Девочки, поджав ноги, сели по бокам от нее, я, Соль и Лу устроились напротив.

   Плавными движениями донна выложила из корзинки чайные принадлежности на переносной бамбуковый столик без ножек. Прикасаясь к каждому предмету сложенным веером, поведала нам его название и предназначение.

   – Маленькая репетиция с последующим чаепитием, – пояснила она своим приятным умиротворяющим голосом. – Погода сегодня ясная, и к тому времени, как напиток будет готов, мы сумеем увидеть луну во всей ее полноте и блеске.

   Она взмахнула веером, и ее светловолосая юная помощница железными щипцами перевернула подготовленные нами угли в переносном очаге. Вторая девочка, кудрявая брюнетка по имени Фейно, поместила над центром жара глиняный чайничек. Лу налила в него воду из бутыли с водой, загодя набранной нами из храмового колодца. Ожидая, пока вода закипит, донна составила цветочную композицию, зажгла ароматные палочки и разместила все это на отдельной деревянной подставке.

   – Пока смешивается напиток, разговаривать не положено, – продолжала прекрасная жрица. – Я отойду сегодня от канона лишь потому, что мы с вами нуждаемся в полном понимании происходящего.

   Обмотав правую ладонь платком, Фейно аккуратно сняла с горелки чайничек с бурлящей водой. Соль помог ей, хотя у вампиров не принято иметь дело с предметами, угрожающими ожогом. Не заботясь сохранением правдоподобия, он наклонил носик чайничка над чашей, которую протянула к нему донна, чтобы ритуально очистить ее первым кипятком. Вода пролилась, донна плавно взболтнула чашу по часовой стрелке и аккуратно вылила воду в специально предназначенный для этого кувшин. Движения ее были точны и четки, одно удовольствие было наблюдать за ней. Соль поставил чайничек на очаг, а донна тем временем открыла коробочку с чаем, зачерпнула мелкий порошок деревянной ложкой, и высыпала его в омытую кипятком чашу. Рыжеволосая малышка протянула ее венчик, донна приняла и, не двигая ни единым лишним мускулом, начала равномерно взбивать получившуюся смесь.

   – Здесь все зависит от уровня вашей сосредоточенности, – заговорила она столь же экономным и динамичным голосом, сколь необходимы и энергичны были ее движения. – Первая степень концентрации нужна при составлении чайной смеси. Большинство мастеров придерживается канона, установленного первоимператором Василием, основавшим столичную школу чайного искусства. Согласно его «Трактату о пути чая» для каждого дня и времени суток отведены соответствующие компоненты, однако с учетом ежегодных календарных изменений, погоды и особенностей территории, на которой проводится чайная церемония, допустимы незначительные изменения в составе смесей. Неизменной остается сама основа – тот сорт чая, который характерен для данного региона. Сочетая его с различными добавками, лепестками роз, чтобы придать свежесть аромату, или женьшенем, возбуждающим чувства, мы усиливаем его превосходные свойства и ослабляем недостатки. Подчас, – добавила она, легко кладя ладонь поверх затянутой в перчатку руки Соля, собравшегося подлить воды в подставленную чашу, – компонент, внесенный с определенным умыслом, способен затмить исходный вкус и аромат, но следует всегда держать в уме, что чай остается чаем и ничем иным.

   Взбитый до появления зеленой пены чайный порошок забурлил, приняв в себя новую порцию кипятка, нежный аромат поплыл из чаши, вплетаясь в запахи ночного парка. Соль, разомкнув прикосновение, вернул опустевший чайничек на очаг (Фейно тут же подлила в него воды) и сел на пятки на свое место между мной и Лу. Опустив с лица край покрывала, донна осторожно взяла чашу на покрытую шелковым платком ладонь левой руки, перебирая тонкими пальцами, медленно повернула ее, любуюсь простой красотой узора, и, прикрыв лицо веером, сделала глоток. Положила раскрытый веер на циновку, бережно вытерла бумажной салфеткой край чаши, с поклоном передала ее своей светловолосой малышке-помощнице и вернула покрывало на место. Девочка повторила ритуал, и чаша переместилась ко мне.

   Самым старшим по рангу среди нас был Соль, и первым после донны полагалось пробовать чай ему, но конспирация требовала нарушить субординацию. Утешая себя тем, что это всего лишь репетиция, я, повернув чашу посолонь, как положено, осторожно отпила из нее. Мягкий и скользящий, как прикосновение дорогого шелка к лицу, вкус взбитого донной чая дарил прохладу и бодрость. Он был в меру крепким, в меру нежным, ровным и величественным, как силуэт сидящей напротив высшей жрицы. В свою очередь обтерев край чаши салфеткой, я, поклонившись, передала ее Солю. Темные очки мешали увидеть, о чем он думает и куда смотрит, лицо в тени широкого капюшона было почти невидимым. Я заметила лишь, как слегка покривились его губы, когда он принимал от меня чашу, но что сей мимический жест означал, понять не смогла. Произведя все должные манипуляции, Соль отдал чашу Лу, и замер, сложив на коленях руки. Исподтишка я бросила взгляд на донну, но она следила за Лу. В свете масляных ламп, трепещущем от взмахов крыльев мотыльков, стремящихся пробиться сквозь стекло и погибнуть в очаровавшем их пламени, ее небесные глаза казались черными, жесткими, как у Соля. Ветерок трогал упавший на гладкий лоб локон, золотистый в отсветах живого огня. Похожая в своей неподвижной грации на идеальную куклу, донна манила и пугала, совершенством закрытого до глаз лица, царственной осанкой, безупречными пропорциями тела, проступающими, как намек, под покровом лишенного каких-либо украшений, неописуемо дорогого в простоте своей платья. В эту сумеречную пору, наполненную причудливой игрой теней и ароматов, она показалась мне богиней, не той, какой ей предстояло бы стать по велению императора, по разрешению смертных, но древней, пребывающей изначально, многоликой Богиней-Матерью, Девой, Восставшей из пены первосубстанции, и Старухой, обрезающей нить человеческой жизни. Как будто все они, бесчисленные, уродливые и прекрасные женские образы, вдруг выстроились в сумерках за прямыми плечами сидящей на пятках аристократки, и смотрят на нас своими темными жестокими глазами древних идолов. Смотрят на Соля, сидящего в зеркальной позе напротив, древние, умудренные вечностью богини на молодого, прячущего глаза бога, смотрят с вопросом и ожиданием: так прошлое глядит на настоящее, вопрошая о будущем.

   Предчувствуя, как подступает нечто глубинное, мощное, как ураган, и столь же сокрушительное, я собрала волю в кулак и сумела отвести взгляд от скрытого плотной тканью лица донны Фредерики. По вискам скатился пот, хребет заледенел от сдерживаемого напряжения. Но как только мне удалось отвернуться, дышать и думать сразу стало легче, нутряное предчувствие чудовищного откровения отступило. Я промокнула салфеткой лоб и шею на затылке, приподнялась над ступнями, давая ногам отдых. Аристократы, вот эти двое, – пугающие существа! Во время грядущей следующим вечером чайной церемонии донна и Соль задумали воздействовать на инспектора ведомства посмертных наказаний, чтобы получить от него согласие на свидание с неупокоенной Мудрой плебейской деревни. Я не сомневалась в способностях обоих, но что, если воздействие донны вызовет панику вместо предполагаемой покорности? Накануне вечером я стала свидетельницей того, как донна принимает препараты, которые обычные жрицы используют для усиления духовного потенциала, каковой и без того был у нее очень мощный. Удержит ли она могучие силы своего врожденного таланта, когда придет время произвести воздействие на светскую персону инспектора? Добавим к этому, что лично мне по-прежнему неизвестно, каким особым даром, кроме умения упокаивать не-мертвых, обладает Соль. Просто сидя друг напротив друга и ничего, по сути, не делая, эти двое способны напугать меня до холодного пота, что же случится, если они начнут действовать?! Я содрогнулась от одной только мысли об этом. И почувствовала, что донна смотрит на меня.

   – Возрадуемся, любезные господа, – зазвучал ее спокойный ровный голос. Мягкий и скользящий, как прикосновение дорогого шелка к лицу, мягкий, нежный и прохладный. Таким голосом могла бы говорить идеальная кукла. – Луна приветствует нас с равнины Высокого неба. Отдадим же и мы ей дань своего почтения.

   Малышки, каждая со своей стороны, отворили стеклянные дверцы ламп, и подкрутили фитили. Свет померк, подарив влажным сумеркам на прощание блеск опаленных крылышек мотыльков. Все наше маленькое разношерстное общество послушно подняло головы навстречу переливающемуся игрой первых звезд небосклону. Луна шагала еще низко, в мантии из закатных облаков, почти идеально круглая, розоватая от отблесков невидимого нам солнца.

   – «Величественно по небу ступаешь ты, о Госпожа Луна», – прошелестела Лу первую строку традиционного гимна, малышки тоненькими голосками подхватили речитатив.

   Соль, донна и я помалкивали: парень берег свою вампирскую легенду, и все втроем мы были заняты подготовкой ко второму этапу учебной церемонии.

   – Вкус напитка, взбитого вашей рукой, Сиятельная, был совершенен, – вежливости ради все же сказала я, стремясь соблюсти дух и букву ритуала. – Сия послушница будет помнить его до конца дней.

   – Благодарю за добрые слова, дитя, – с легкой улыбкой в голосе произнесла донна положенную фразу. Я покраснела, радуясь, что в темноте не видно. – Прости невольную грубость, однако не завершен, и отнюдь не совершенен. Луна еще неполна, и вкусу этого чая также не хватает малости, за отсутствием каковой совершенство – недостижимый идеал. – Изящными пальцами левой руки она деликатно, как кошка лапкой, коснулась моей ладони, второй рукой дотрагиваясь до ладони Соля в черной перчатке. – Мне необходимо ваше содействие, мои дорогие, искренность и стойкость сердец, и – самое важное – ваше доверие. Без него вкус чая всегда будет неполон, как эта луна. – Донна пожала нам руки, взглянув на меня, затем на Соля. Задержала на нем взгляд, и я увидела, как он пожимает руку ей в ответ. – Запомните эту ночь, – попросила моя Сиятельная госпожа, из пугающей богини становясь вновь обычной очаровательной женщиной. Если к аристократам применимо слово «обычный». – Запомните мою просьбу. – С этими словами она разжала пальцы, размыкая наш трехсторонний контакт.

   Мы продолжали менять расположение чайных приборов в соответствии с заведенным порядком. Наблюдая исподтишка, я с удивлением заметила, что Соль и донна словно копируют движения друг друга. Они делали все так слаженно, споро, ловко, будто привыкли много лет работать вместе.

   «Впрочем, – тут же подумала я, – в столице они могли обучаться у одного и того же мастера».

   И вообще вдоволь насладиться обществом друг друга. Если только рассказ Лу не выдумка. Если только он хотя бы немножечко правдив, и тогда это меняет все дело. Но ведь первоначально Лу собиралась изложить свою историю в присутствии Соля, значит, ее откровения не были тайной для него. И что бы он отвечал, вздумай я задавать ему вопросы по существу рассказа? Опять обозвал бы его сказочкой?.. Глядя, как аристократы зажигают на подставках новые благовония, я не без досады подумала, что роль немого Солю очень подходит. А на месте плебеев я называла бы его «Темным», ибо речи его, едва отверзает он уста, темны для простых людей вроде меня. Пускай уж лучше молчит. Заодно и слова грубого от него не услышишь, какая-никакая, а радость.

   Пока мы выкладывали на маленькие тарелочки сладости, девочки и Лу затянули «Второй гимн луне». Я не сразу сообразила, что изменилось. Детские голоса сделались слабыми, сонными, а голос вампирки зазвучал с той же энергией, какую обрел после таинственного поцелуя с Солем. Я покосилась на малышек, сидящих рядышком, увидела, что Лу, сняв очки, тянется к Фейно и глаза ее светятся алым, как два уголька. Донна смотрела туда же, недоумевая, а мой сосед по комнате вдруг вскочил, шагнул к Лу и повалил ее, упираясь локтем в горло. Вампирка зарычала, попыталась бороться, яростно, как дикий, попавший в западню зверь, длинные клыки блеснули в свете почти полной луны. Она смазала Солю по лицу, сбросив очки, и попыталась цапнуть его за руку, навалившись на которую, он вжимал ее в землю. Парень сунул в ее раскрытый темный рот кулак свободной руки, вампирка сжала на нем зубы, прокалывая перчатку и кожу. Донна мелодично ахнула, девочки, прижавшись друг к дружке, отрешенно глазели на небо. В бледном свете луны струйки крови, скатившиеся к белому запястью аристократа, казались черными, словно налитыми собственным мрачным огнем. В запах благовоний, трав и чайной гущи вмешался терпкий винный запах, благоуханный и душный, как знойный вечер перед грозой. Вампирка захрипела, конвульсивно дернулась, пытаясь выплюнуть вжатый ей в рот чужой кулак, и затихла, вытянувшись. Соль убрал локоть с ее горла и, приподнявшись над ней на одной руке, пристально вглядывался в лицо. Лу, не двигаясь, пробулькала что-то жалобное, лишь тогда аристократ медленно вытащил кулак у нее изо рта. Та сразу закашлялась, шипя и плюясь, будто змея, по ошибке укусившая ежа. Соль, оттолкнувшись рукой, пружинисто встал на ноги, грозно нависнув над Лу, ошеломленно мотающей головой у его колен.

   – Луна, – сказал Соль донне, прижавшей к скрытому тканью лицу руку, – почти полная. Несытые, они теряют контроль над собой в это время, а способность к гипнозу возрастает. Непростительно, – он пнул успевшую сесть вампирку башмаком в плечо, и она плюхнулась на землю, жалобно скуля, – было забыть об этом.

   – В первый раз вижу ее в таком состоянии, – если донна и была взволнована, голос этого не выдал. Взяв с подноса свежий платок, она величественно встала, шагнула к Солю, опускаясь на колено возле прокушенной руки. – Позволь, – сказала она решительно, и потянула перчатку с его пальцев. Соль сделал шаг, упираясь подошвой правого башмака вампирке в грудь, та лишь дернулась, как раздавленный червяк.

   – Не о чем беспокоиться. Прожорливой твари досталось больше.

   Сиятельная жрица, не слушая его, вытирала кровь с ранок от укусов.

   – Кора, воды, будь добра, – не глядя на меня, приказала она.

   Я схватила с подставки котелок, радуясь, что вода в нем остыла, и поспешила преподнести его донне, чтобы она обмакнула платок. Лу под ногой Соля выглядела жалко: алый блеск в глазах потух, губы почернели, кожа натянулась на лице, превратив его в старушечью личину. Не смея шевельнуться под стопой аристократа, она могла лишь кашлять и глухо ворчать.

   – Бедная тварь, – глядя на нее, без тени сочувствия произнес Соль. – Чуть не сдохла от жадности.

   – Фейно, Яхе! – позвала девочек донна, бережно обертывая раненую руку Соля влажным платком. – С ними все в порядке? – спросила она у него.

   Он кивнул, и тут же девочки отозвались:

   – Госпожа?

   Голоса по-прежнему были сонные, но уже вполне их собственные.

   – Отведайте сладостей, мои дорогие, – ласково предложила им донна.

   Девочки поспешили на свои места, с удивлением глядя на нашу скульптурную композицию.

   – Лючия устала, – умиротворяющим тоном объяснила им аристократка.

   Мгновенно утратив к нам интерес, малышки переключились на пирожные.

   – Отведите ее в вольер, – обратилась ко мне и Солю донна. – Она ведь сможет идти?