Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 58 страниц)

   Доктора и медсестры были очень добры к Рише. Но совершенно не собирались ей помогать. На ночь ее регулярно поили маковой настойкой, и девушка проваливалась в тяжелый сон, глубокий и темный, как колодец. В таком состоянии она провела три дня, и даже предчувствия будущего не могли пробиться к ней сквозь маковый дурман.

   На четвертый день (по подсчетам Ришы это должен был быть меркурий, последний день накануне ее смены) она попыталась взбунтоваться. «Я не буду есть, – сказала она разбудившим ее медсестрам. – Ни крошки в рот не возьму, пока вы не объясните мне, что происходит». Медсестры не стали с ней спорить, не попытались увещевать. Одна осталась с ней, вторая ушла за доктором.

   Тот вскоре явился, присел рядом со скромной койкой, на которой лежала Риша. «Я сам толком не знаю, в чем именно дело, но свидетельство твоей старшей напарницы наделало много шума, – мягко сказал он. Судя по звучанию и повадкам, он был уже немолод: добрый, немного усталый человек с приятным, чуть меланхоличным голосом. – Завтра ей и тебе, как заведено, предстоит выполнить вашу обычную работу. На сей раз под наблюдением представителя непорочно рожденных. Тебе, Морион, и твоей напарнице Берилл оказана высочайшая честь, какой на моей памяти никто из нас не удостаивался. И я прошу тебя, будь благоразумна. Сам Божественный и вся светозарная Семья ждут от тебя содействия, так неужели же ты пойдешь на поводу у своего эгоизма и подставишь всех нас: меня, сестру Сардоникс (так звали старшую медсестру), свою напарницу и всех своих товарок, не говоря уж о твоем отце и брате?»

   Рише сделалось стыдно и она отвернулась от доктора. «Я просто хочу узнать, что с моей подругой Ами, – сказала она. – А Шабо?..» Доктор ласково перебил ее: «Уверяю тебя, с ними все в порядке, – по голосу не понять было, врет он или нет, интонации были профессионально-доброжелательными. – Если завтра ты и Берилл хорошо выполните свою работу, никто не станет мешать ни тебе, ни ей встретиться с вашими близкими!»

   Риша поняла, что у нее нет выбора. «Вы обещаете?» – спросила она, повернув голову к доктору. Тот аккуратно взял ее за руку, пожал. Ладонь у него была теплая, на тыльной стороне ее колечками курчавились волосы. «Обещаю сделать все, что в моих силах!» – на сей раз не профессионально, а по-человечески искренне сказал он. Риша кивнула.

   Добрый доктор встал, погладил ее по голове и удалился, а медсестры принесли завтрак.

   Целый день после этого прошел, как и все три предыдущих дня. Время неуклонно несло Ришу по проторенной колее навстречу юпитеру. Впервые в жизни ей было страшно и неприятно думать о предстоящей работе. Она пыталась успокоиться, подбодрить себя. Вечером медсестры принесли маковое питье, и Риша с удивлением отметила, что ждет небытия как избавления. Впервые мысль о том, что не-быть для нее предпочтительнее, чем быть, посетила девушку.

   Эта мысль ужаснула ее. Но вот медсестра подала ей чашку с горячим питьем, и Риша безропотно взяла ее и выпила настой до дна. Она опустила голову на подушку, вытянулась под тонкой простыней. Медсестра пожелала ей доброго сна, и Риша поблагодарила ее. Закрыв глаза, задышала ровно и глубоко. Она услышала стук собственного сердца, ощутила ток крови в членах. «Я дышу, – подумала она, ощущая, как наркотическая дрема распахивает над ней свой безвидный плащ, – я все еще здесь».

   Из мрака до нее донесся глумливый подземельный смех, но сделать она уже ничего не успела: сон сковал ее тело и разум, вырвав из жизни до самого утра. Ну, а утром думать было уже поздно. Утром Ришу ждала обычная юпитерная служба.

   Спозаранку медсестры разбудили ее, дали поесть, измерили пульс, осведомились о самочувствии. Риша была подавлена, но понимала, что пререкания ей не помогут. Она была главным гвоздем сегодняшней программы, ради нее сами хозяева сподобились прислать кого-то из своих подчиненных, и даже если сейчас она закатит истерику и откажется куда-либо идти, это все равно ничего не изменит. Возможно, ситуация только ухудшится: пострадают добрый доктор и девушки-медсестры, которые столько времени заботились о ней, или Берилл, или – не дай боги – Шабо. Об Ами Риша старалась не думать. Ей было страшно думать о подруге. Она была благодарна маковому забытью за то, что не знает будущего.

   Риша отвечала медсестрам, что все в порядке. Ей разрешили сходить в уборную, затем снарядили в путь. В сопровождении поводыря она покинула свою одиночную палату, прошла по тихим в ранний утренний час больничным коридорам. Ее отвели к воротам родного барака, откуда она должна была уже самостоятельно добраться до берега подземного озера. Немного удивляясь такому выбору маршрута, Риша неторопливо пошла по проторенной дорожке, которой всегда ходила на службу, но вскоре услышала знакомые шаги за спиной и остановилась подождать товарку.

   Ею оказалась Берилл.

   Девушки поздоровались, зашагали по тропинке гуськом. Некоторое время обе хранили молчание, наконец, старшая девушка спросила у Риши, как дела. «Меня держат в одиночке, Берилл-джанх», – без обиняков отвечала ей Риша. «Да, меня тоже, – без особого возмущения согласилась та. – Но обещали сегодня выпустить. Не думаю, что я вообще надолго задержусь здесь после этого, – она невесело усмехнулась. – Хотя все будет зависеть только от тебя».

   «Что ты имеешь в виду?» – спросила Риша. «Ну, я ведь на самом деле не знаю, шевельнулся ли твой истукан тогда, или нет», – снова усмехнувшись, на сей раз сардонически, объяснила ей старшая товарка. Была она на удивление разговорчива, вероятно, сказывались дни заточения и волнение от предстоящей встречи с хозяйским наблюдателем. Сама Риша, напротив, сохраняла спокойствие. Может быть, виной тому было действие маковой настойки, которое еще не закончилось. «И сейчас им, – продолжала меж тем Берилл, – надобно убедиться, что мы говорим правду. Они хотят провести „контрольный эксперимент“, в котором тебе отведена главная роль. И если ты не облажаешься (в чем я лично сомневаюсь, уж прости за откровенность, Морион), – но только лишь в этом случае ты сможешь диктовать им свои условия. В известных пределах, само собой». «Диктовать свои условия хозяевам?» – Риша недоверчиво покачала головой. От одной только мысли, от высказанного вслух предположения у нее холод полз по позвоночнику. «Мне-то терять уже нечего, – отрезвил ее суховатый голос Берилл. – Как и у Аметрин, у меня шансов мало». «Ты знаешь, что с Ами?» – спросила Риша, и тут же пожалела о своем вопросе. Вообще-то она не хотела знать. «Могу догадываться, – с пониманием отвечала „старшая сестра“. – В любом случае, ни она, ни ее агнец не оправдали надежд. Навряд ли в ней еще есть потребность».

   Риша замедлила шаг, размышляя. «Ни она, ни ее агнец не...»

   «Но ведь вестей от Сардиса нет уже больше полугода! – воскликнула она, остановившись. – Почему же только сейчас?..»

   Берилл подошла к ней и, взяв за руку, как маленькую, повела, объясняя на ходу:

   «Обычно времени на ожидание отводится гораздо больше, чем полгода. Как минимум, до следующих Малых мистерий. Или даже дольше, все зависит от того, как много нас, таких как мы с тобой, слепых истуканомойщиц, – она недовольно фыркнула. – Странно, что ты не знаешь всего этого, неужели твой брат вообще ничего тебе не рассказывал?.. Впрочем, какое мне дело? Я только хочу сказать, что твоя Аметрин сама себя погубила, когда затеяла всю эту историю с твоим разоблачением. Ведь наша вера и наивность хозяевам очень важны. А неверие делает нас в их глазах бесполезными. Аметрин разуверилась в себе и в своем агнце, не поверила она и тебе. Кто знает, кому она в следующий раз не поверит?»

   «Ты ведь тоже не веришь, Берилл-джанх, – внезапно пересохшим горлом проговорила Риша. И сглотнула. Ей наконец-то сделалось страшно. Ведь это она подвигла Ами на неверие. А значит... Она быстро договорила, чтобы не развивать мысль: – Почему же от тебя хозяева еще не избавились?»

   Берилл вздохнула и выпустила Ришину ладонь.

   «Ошибаешься, Морион, – сказала она непривычно мягко. – Сейчас я верю. В тебя. Ты – мой единственный шанс остаться в живых, если ты этого захочешь, конечно. И если сумеешь убедить хозяев не просто в собственной полезности, а именно что в уникальности. Истуканы ни у кого из нас, ни у одной из наших предшественниц не шевелились. Никто даже врать о таком не пытался, настолько это нелепо, понимаешь? Ты первая, Морион. И я тебе верю, потому что я там была, когда ты это сказала, а я тебя знаю. Ты ведь настолько невежественна, что даже придумать складное вранье не в состоянии, и зря это Аметрин на тебя бочку катила. Наверняка совсем не в себе была, иначе ни за что бы не додумалась подозревать тебя во вранье. Сечешь?»

   «Секу, – согласилась Риша. Они спустились под землю и шли сейчас по гулкому пещерному коридору, в котором ощущались грибные запахи влаги и мокрого песка. Уже очень скоро они достигнут берега заповедного озера. – Поверь, я правда хочу тебе помочь, Берилл-джанх. Но я действительно не знаю, – она сглотнула, – смогу ли добиться отклика от статуи на этот раз. И я, – она сглотнула снова, чувствуя как тошнотный страх нарастает, – боюсь за Шабо...» – добавила она едва слышно.

   Берилл цокнула языком.

   «Если отклик будет, – сказала она нарочито равнодушным тоном, – то и у твоего Шабо появится немалый шанс стать великим вождем. А не сгинуть, как все агнцы до него. Но решать, само собой, тебе».

   Зажмурившись, Риша кивнула. Об этом она в таком ключе не думала, но, может быть, Берилл права. Чего же она тогда так боится, если знает, что Шабо все равно суждено стать агнцем? Откуда в ней этот нутряной безотчетный ужас?

   Он в ней от того, что они приближаются к Средоточию. К месту обиталища червей, которые жрут бессмертную плоть Предвечной матери. К месту, где гнездится нежить. Нежить, которая однажды обещала Рише, что уничтожит всех дорогих ей людей. Может быть, поэтому ей так страшно за брата?..

   – Помоги мне, Берилл-джанх, – попросила Риша, чувствуя, как сосет под ложечкой тревога. – Подстрахуй меня на случай неудачи. И тогда я смогу продемонстрировать хозяевам свои достоинства.

   Берилл ничего не ответила, но и фыркать, как обычно, не стала.

   До озера оставалось рукой подать, когда девушки поняли, что не одни. Они учуяли аромат мужского парфюма, с горьковатыми изысканными, утонченными нотками. Позже Риша узнала, что так может пахнуть дорогой коньяк превосходнейшей выдержки. Приятный запах совершенно не вязался с обстановкой, и эта несуразность, поразив Ришу, развеяла охватившую ее тошнотную муть. Берилл же, напротив, напряглась.

   Не доходя до источника запаха нескольких шагов, девушки остановились и неловко поклонились.

   – Приветствую, дамы, – прозвучал в ответ на их поклон густой вальяжный голос, и в воображении Риши он полностью совпал с ароматом парфюма. «Этот человек – обманщик, но знает себе цену», – решила она.

   – Вы, должно быть, минна Берилл? – галантно продолжал меж тем хозяйский посланник. Старшая товарка Риши пошевелилась, вероятно, в новом поклоне. – А вы, душенька, миннья Морион, не так ли? – Риша почтительно наклонила голову. – Вы можете называть меня Торис. Большая честь для меня быть одним из немногих, кому дозволено присутствовать при сакральном ритуале омовения. Препоручаю мою скромную персону вашему профессионализму, дамы.

   – Сеньор, – шепнула Берилл, и обе девушки вновь низко поклонились.

   – Готов повиноваться вашим указаниям, – заметил на это Торис.

   Несмотря на откровенную неискренность, он показался Рише добрым человеком. «Может быть, он проявит к нам снисходительность?» – с надеждой подумала она. Берилл, не говоря ни слова, прошла мимо него к тому месту, где их должна была ожидать лодка.

   – Мы поплывем по озеру, – смущенная грубостью «старшей сестрицы», объяснила Риша Торису. – Как вы можете видеть, здесь натянут канат, – добравшись по памяти до вкопанного в песок столба, она дотронулась до туго натянутой веревки. – Он прочен и надежен, – добавила она, и хозяйский посланец ласково отвечал ей:

   – Благодарю тебя, миннья, за заботу.

   Берилл недовольно фыркнула, требуя Ришиного внимания, и девушка поспешила ей на подмогу. И все же на миг ей сделалось тепло на душе и приятно, ведь минньей, «малышкой», ее давно никто не называл. Она словно бы попала в детство, под защиту бабушки и Шабо.

   Берилл взобралась в лодку и встала на носу, как обычно. Риша чуть замешкалась, придерживая покачивающееся на мелководье суденышко.

   – Прошу вас, сеньор Торис.

   – Спасибо, душенька, – он потрепал ее по голове, и грациозно перелез через борт мимо нее, обдав дорогим запахом парфюма. Риша услышала, как стукнул по дереву металл. «Каблуки?» – удивилась она. Но звук был одиночный, не парный. «Неужели костяная нога?» – озадачилась она.

   Ловко она запрыгнула в лодочку, и Торис поймал ее, не давая потерять равновесие. Берилл тут же, без предупреждения, принялась перебирать канат. Риша развернулась на тесном пятачке между кормой и сидением, где устроился их высокого ранга спутник, и едва не вывалилась за борт, споткнувшись об какую-то палку. Торис вовремя придержал ее, усадив на мгновение к себе на колени.

   – Прости старого растяпу, милая, – покаянно сказал он, помогая Рише принять вертикальное положение. – Я буду держать трость при себе, вот так. – Прогремев металлическим наконечником трости по деревянному дну, он убрал ее из-под Ришиных ног.

   – Нет, нет, ничего, – отвечала на это Риша, начиная помогать Берилл перемещать лодку по воде. – Виной всему моя неуклюжесть, сеньор Торис.

   Хозяйский посланец добродушно усмехнулся. Его манеры и обхождение, надежность крепких рук настолько расположили Ришу, что она даже забыла на время обо всех своих страхах.

   Но беспокойство вернулось, стоило их лодке достичь заповедного острова. Сеньор Торис сказал, что не станет им мешать, а просто постоит рядышком, глядя, как они работают. Девушки отвели его к заводи, в которой, полускрытые водой, произрастали диковинные статуи. Споро взялись за работу. На правах старшей, Берилл не позволила напарнице прикасаться к «спящим истуканам». Риша орудовала сачком, а ее товарка вытягивала неуклюжую статую из воды на сушу. «Подцепляй пока», – велела она, отдуваясь, и занялась выволоченной на берег статуей. «Хорошо», – отозвалась Риша, испытывая благодарность к Берилл. Несмотря на весь ее скепсис и нелюдимость, напарница из нее вышла превосходная. Хотя, конечно, личный интерес «старшей сестры» к успеху Риши списывать со счетов тоже не стоило.

   Сама Риша была уже достаточно опытной, чтобы не бояться оперировать сачком в одиночку. Однако сил, чтобы поднять статуи из воды, девушке все же не хватало. Она старалась, пыхтя, даже встала с колен (что противоречило инструкции) в полный рост, чтобы тащить было легче. Избегая наступать на скользкие, уходящие в воду корни, она принялась потихоньку пятиться назад, подводя сачок с добычей к берегу.

   И тут вредная сетка зацепилась за что-то. Риша осторожно потянула сачок на себя и так, и этак, но лишь убедилась, что тот застрял надежно. Касаться воды или окунать в нее руки по инструкции было строжайше запрещено, но Риша решила рискнуть. Это показалось ей предпочтительнее, чем перспектива дотрагиваться до статуи. Она встала коленями на влажную, проминающуюся под ее тяжестью землю, и, крепко держа одной рукой сачок, низко наклонилась над озером, готовая запустить руку под воду. Она услышала легкий, стремительный шелест подошв – по дерну, и по корням дерева – и тут же наклонившийся над ней сеньор Торис аккуратно, но твердо сжал пальцы на ее запястье, не давая опустить руку.

   – Позволь, я помогу тебе, душенька, – мягко, как кот попавшейся в когти мышке, шепнул он, и изумленная Риша кивнула. – Держи крепко!

   Риша вцепилась в шершавую деревянную ручку обеими руками, услышала, как спружинили корни под ловкими ногами сеньора, и – следом – тихий плеск и ритмичное бульканье. Торис поводил чем-то (не иначе, как тростью) в воде, подвел ее под сачок, поднатужился и вытолкнул сеть с обмякшей в ней статуей наружу. Риша сноровисто подтянула к себе освобожденный сачок с добычей, и Торис вновь пришел ей на помощь.

   – Дальше сама, – доверительно сказал он, когда Риша оказалась перед необходимостью вынимать статую из сети. – Я не могу к ним прикасаться, душенька.

   – Я помогу, – раздался из-за дерева взволнованный голос Берилл, но Торис уже любезно, но настойчиво перехватил у Ришы ручку сачка.

   – Не нужно, минна, – вежливо отозвался он. – Мы с минньей справимся.

   Загнанная в угол обстоятельствами, Риша, глубоко вдохнув, взяла статую под мышки. Торис помогал ей, поворачивая сачок так, чтобы конечности статуи не запутались в сети. Следя, чтобы питательный корень, растущий из затылка статуи, не повредился, Риша, выпрямившись, с безвольным истуканом на руках, поволокла его подальше на берег. Бережно уложив там на спину, выпрямилась, ладонью смахивая выступивший на лбу пот. Торис подошел к ней и положил рядом с Ришей сачок.

   – Сейчас наступает самая важная часть действа, – ласково сказал он девушке. – Я любил ее больше всего.

   Он отошел к дереву, а Риша, заинтригованная его словами, уселась перед статуей, скрестив ноги. Ей тоже больше всего нравилась именно эта, предстоящая часть работы, но откуда хозяйский сеньор знает об этом? Ему ведь даже не позволено прикасаться к статуям.

   Размышляя об этом, она подвинулась к неподвижному телу ближе и, подобрав длинные волосы, аккуратно уложила голову статуи к себе на колени. Провела ладонями, разравнивая волосы по подолу платья. Наощупь они были очень красивые. Гладкие, прохладные, без единого изъяна. Как трава или мрамор колонн дворцового храма. Ей хотелось бы создавать такие же скульптуры, нечто столь же совершенное, и поэтому она старалась проводить как можно больше времени в художественной мастерской, шлифуя навыки, тщась добиться от своих работ такой же несравненной, нигде больше в мире не существующей гармонии. Небесной гармонии, не земной, вдруг подумалось ей. Земная красота тяготеет к гротеску. «Уродство – обратная сторона прекрасного», – донесся до ее ушей подземный червяковый шелест, и Риша, не совладав с собой, отдернула руку от статуи.

   – Что такое? – тут же озабоченно спросил сеньор Торис. Он стоял у Ришы за плечом, бесшумный настолько, что она полностью забыла о его существовании. – Отклик?

   – Нет, – с трудом управляя голосом, отвечала Риша. – Сеньор, я неважно себя чувствую, нельзя ли мне закончить на сегодня?..

   Сеньор Торис промолчал, но Риша явственно ощутила его недовольство. Ей снова стало жутко. Но желание услужить, угодить сеньору, добиться его, пусть неискреннего, расположения вновь боролось в ней со страхом, который вызывали жрущие Праматерь черви. И нельзя сказать, что страх побеждал.

   – Ты уверена, что сделала все возможное? – с напускной заботой спросил, наконец, сеньор.

   Риша съежилась. Она была убеждена, все ее существо кричало о том, что ничем хорошим эксперимент не кончится. Но маленькая девочка в ней, к которой сеньор ласково обращался «миннья», «младшая сестренка», и которая млела от этого обращения, – эта маленькая девочка уверенности более взрослой Ришы не разделяла. Она хотела служить сеньору, выполнить любую его просьбу, любое пожелание, неважно – от сердца они исходят, или нет. Она готова была попрать собственный ужас, поступиться жизнью, лишь бы только удовлетворить прихоть сеньора. И эта готовность слепо повиноваться, казалось, пылает жаром в ее крови. Противостоять ей, противиться голосу крови, велящему Рише подчиняться невысказанному приказу холеного хозяйского щеголя, у Ришы нет никакой возможности.

   – Я попробую еще раз, – сказала девушка, сдаваясь.

   – Будь добра, душенька, – вежливо согласился сеньор.

   Закрыв глаза, Риша обреченно положила ладонь на прохладный лоб статуи.

   «Какая ирония, – подумала она. – Суметь ослушаться полумертвую Праматерь, но быть бессильной побороть пожелание ее творения. Ирония – все, что у нас остается, когда остальные средства к борьбе исчерпаны».

   Перед внутренним взором тут же, бесстыже моргая красными зенками, закачались червячьи головы.

   «Ты себе не представляешь, какое море иронии тебе придется хлебнуть в дальнейшем».

   «Зачем вы издеваетесь? – спросила Риша. – Неужели так приятно смотреть на чужие страдания?»

   «Не то слово, – согласились с ней жуткие твари. – Но ты напрасно возмущаешься. Ты была рождена для страданий, как иной актер рождается для уготованной ему роли в спектакле. А я – всего лишь ревностный зритель, со вниманием следящий за ходом пьесы. Ты тоже могла бы – стать просто зрителем и наблюдать за нарастанием драмы, но увы! – и сама ты своенравна, да и задача у тебя другая».

   «Зритель? Роль? – возмутилась Риша. Страха она уже больше не чувствовала. Только злость. – Вы что же думаете, это игра какая-то?!»

   «О, превосходная! – закивали черви с глумливым одобрением. – Но не будем торопить события. Ты ведь знаешь свой сценарий, милочка? И помнишь, чья жизнь на кону?»

   «Вы говорите о... Шабо? – гнев Ришы тут же угас, затопленный новой волной холодного страха. – Зачем же... Неужели это вы подстроили, чтобы его выбрали?»

   «Не забегай вперед, – внезапно тоже переменив тон, сухо отвечали ей черви. – Судьба твоего брата предопределена, но жить ему или умереть, по-прежнему решать тебе. Душенька», – последнее слово прозвучало настолько отвратительно, что Риша не смогла сдержать дрожи. Ну почему же, почему она позволила этому разговору случится?!

   «Это и впрямь иронично, – продолжали черви, не дождавшись от Ришы ответа. – Стоит только одному из моих непорочно рожденных детей продемонстрировать тебе свое разочарование, как ты тут же спешишь услужить. Но я прошу тебя и предлагаю помощь, а ты кривишься и протестуешь. По меньшей мере, такое поведение невежливо. Почему ты не хочешь, чтоб трагедия, которая тебе уготована, прошла как по маслу? Даже сейчас у тебя есть шанс принять выгодное всем нам решение. В ином случае еще одному статисту придется в скором времени расстаться с жизнью».

   «Еще одному?»

   «Твоей напарнице, например», – самый передний червь безразлично качнул головой.

   «Но что значит „еще“?» – не унималась Риша. Ей снова сделалось трудно дышать от страха, сердце бешено колотилось в груди.

   «Ну, ты же знаешь сценарий, – скучным голосом отвечали ей черви. – И там было написано, что ей суждено умереть. Она мертва, твоя неверная подруга. Убила себя, не выдержав бремени собственной бесполез...»

   «Врешь ты все! – закричала Риша вслух и, оттолкнув статую, вскочила на ноги. Статуя упала с ее колен и девушка, не владея собой, неуклюже пнула ее в бок. – Проклятая тварь, мерзкая, все ты врешь!»

   – Тихо, сестричка, тихо, маленькая, – обхватив ее за плечи сзади, сеньор Торис сумел справиться с ее неистовым сопротивлением. Он оказался изящно сложен и значительно легче, чем она ожидала, но в то же время невероятно силен. Запертая в его железных объятиях, лишенная возможности выплеснуть отчаяние и горе, Риша вскоре затихла. И только тогда поняла, что плачет.

   «Скажите мне, сеньор Торис, – взмолилась она. Повернув незрячее лицо к его лицу, склонившемуся над ней, всхлипнув, договорила, – неужели моя Ами умерла?»

   Он вздохнул, щекоча теплом дыхания ее макушку, и его намертво сжатые на Ришиных запястьях пальцы ослабили хватку. Теперь он как будто бы просто обнимал ее, как добрый дядюшка огорченную племянницу.

   «Мы не хотели говорить тебе, но да, это правда, – серьезным, и на сей раз отнюдь не отрепетированным, а вполне себе человеческим голосом сказал он. – Ее стерегли, но она нашла способ убить себя. Мне очень жаль, – добавил он, когда Берилл из-за дерева цокнула языком, а Риша заплакала еще горше. – Но скажи-ка мне, миннья, почему ты именно сейчас об этом заговорила?»

   «Еще одному статисту придется умереть, если я не скажу», – плача, подумала Риша. Но слезы текли не переставая, ей было невыносимо горько. Сеньор Торис отпустил ее руки. Заботливо придерживая за спину, он обошел ее и, встав лицом к лицу, прижал Ришу к себе.

   – Ничего-ничего, поплачь, малышка, – на это раз совершенно искренне сказал он, ласково гладя Ришу по голове. – Мне, правда, очень жаль.

   14.

   С той поры миновало две недели. На последней своей совместной с Берилл смене, ознаменованной «контрольным экспериментом», Риша, желая спасти жизнь напарнице, рассказала сопровождавшему их сеньору Торису о своем пророческом даре. Холеный хозяйский посланец отнесся к ее откровениям со всей серьезностью, но все же попросил доказательств. И Риша призналась ему в том, что вскоре ее брат Шабо, которому вот-вот стукнет восемнадцать, будет выбран агнцем для участия в Мистериях в новом году. «Хорошо, – заботливо согласился сеньор, – но, может быть, еще что-нибудь?» И Риша поделилась своим знанием о том, что скажет о ней собственный отец на ближайшем допросе. Она запомнила дословно его слова, и повторила их перед Берилл и сеньором Торисом. Ее старшая товарка, по обыкновению, сокрушенно цокнула языком на это. А сеньор подытожил: «Наверное, это очень неприятно – знать наперед такие вещи, а, миннья?» Он по-прежнему придерживал ее за плечо, и пах по-прежнему все так же алкогольно и успокаивающе. Поэтому Риша, понурив голову, отвечала ему: «Я знала, что Ами суждено умереть, но попыталась остановить ее».

   Берилл ахнула, а сеньор Торис снова прижал Ришу к груди. Мягко погладил ее по голове ладонью в перчатке. «Не твоя вина, душенька, – сказал он с непонятной Рише грустью. – Ты нисколько не виновата, что тебе загодя открывается то, чего нельзя изменить. И любые попытки повернуть поток событий в другую сторону ни к чему хорошему не приведут. Но на то ведь мы и люди, чтобы пытаться, – он крепче сжал Ришу за плечи. И спросил, совсем как Ами когда-то, – как далеко ты можешь заглянуть?»

   Риша отвечала ему точно так же, как в свое время и Ами. На неделю вперед. «Но, – поделилась деталями она, – я не попадаю в будущее, если пью маковую настойку. Тогда я сплю без сновидений и без чувств. И все».

   «Это хорошо, что у тебя есть такая способность, – отвечал ей сеньор. – Я знавал некоторых пифий, которые ни в какую не могли избавиться от своих пророчеств, как бы им ни хотелось».

   «Что же будет с Морион, сеньор? – кашлянув, неловко вмешалась в беседу Берилл. – Она станет пифией, как и другие?»

   "Прежде чем решать, – рассудительно ответил на это хозяйский посланник, – нам нужно убедиться, что будущее именно таково, каким описывает его миннья. Но все же ваш скромный слуга берет на себя смелость побыть немного пифией тоже, – с лукавством в голосе добавил он. – И может обещать вам, что едва ли Семья станет растрачивать таланты сестрички на такую мелочь, как предсказания. Ведь, знаете ли, – с этими словами он взял Ришу за руку и, сделав пару шагов, вероятно, прикоснулся и к Берилл, потому что она едва слышно охнула, – плод Древа Сущего, до которого наша славная Морион дотронулась, сейчас лежит себе на спине и глазеет, что есть мочи, на скрытый древесной кроной пещерный свод! А ведь до этого всегда, – он подвел девушек к Ришиной статуе, и, подав пример, побудил опуститься перед ней на колени, – глаза у всех наших голубчиков были закрыты! – он поднес ладонь Ришы к идеальному недвижимому лицу и провел ею по точеным чертам. Риша, а следом за ней и Берилл, с чьей рукой сеньор проделывал такие же манипуляции, ахнули, когда пальцы их легко скользнули по пушистым ресницам и глазному яблоку во впадине глазницы. Веки статуи были распахнуты, и зрачок шевельнулся под прикосновением Ришы.

   Пронзенная отвращением, она отдернула руку, и сеньор позволил ей, мягко разжав пальцы на ее ладони.

   «И как давно, – сглотнув, строго спросила Риша, глядя в ту сторону, где должно было находится лицо сеньора Ториса, – как давно вы знаете, что статуя откликнулась?»

   «С того самого момента, как ты вскочила и стала обвинять невидимого собеседника во лжи, – не стал юлить холеный посланец. Риша поджала губы, и он поспешно добавил, словно оправдываясь. – Но твой последующий рассказ о даре, которым ты обладаешь, окупил мою нечестную уловку. Прости меня, миннья, но я... не сожалею о том, что промолчал».

   «Я предпочла бы, – сказала Риша сурово, невидяще глядя туда, где – как ей казалось – должны были быть глаза Ториса, – чтобы впредь вы не скрывали от меня правду, пользуясь своими физическими преимуществами».

   Берилл присвистнула, а сеньор, как ни странно, воспринял серьезно.

   «Если ты оправдаешь наши надежды, – с глубоким чувством сказал он, снова беря Ришу за руку и прижимая ее ладонь к своему жесткому камзолу напротив груди, – я клянусь, милая, что никогда не стану скрывать от тебя правду!»

   На этом его опрометчивом обещании все основные события того дня закончились.

   Дальше все произошло как по-писанному, как Риша и предсказывала. Отец обвинил слепую дочь в том, что именно из-за нее прервется род, а потом, спустя несколько дней, Риша встретилась с братом и получила от него подтверждение уже известного ей факта: именно дощечку с именем Шабо вытащил из Барабана Фортуны Император. «Не смей даже думать, что это твоя вина», – сказал ей любящий брат, но Риша не могла отделаться от мысли, что именно ее поступки привели к столь печальным результатам. «Как в случае с Ами», – без устали горестно повторяла она, оставаясь наедине со своими мыслями.

   С тех пор, как на брата снизошла благодать божья в виде перспективы стать агнцем, Риша жила в будущем. Карантин с нее сняли, от еженедельных смен временно освободили, и позволили больше времени проводить наедине с самой собой и с Шабо. Это было одним из двух малых преимуществ ее уникального статуса. Вторым оказалась сохраненная Берилл жизнь. Риша участвовала в решении судьбы своей напарницы дважды: вначале в будущем, а потом и в настоящем, и чудовищно, нечеловечески устала.

   На суде по делу Берилл о сокрытии информации государственной важности выяснилось, что ее мать пошла на сознательное преступление, нарочно ослепив дочь, чтобы добиться для сына выгодного положения при дворе. Ну и что, казалось бы, какое это имеет отношение к нарушению должностных инструкций самой Берилл? – ей все равно положена смерть за злонамеренность и халатность, но в процесс вмешался сам Божественный, который заявил, что взятки с товарки Ришы гладки, поскольку она изначально, по самой природе своей, не соответствовала занимаемой должности. «Рекомендую вернуть оную псевдожрицу восвояси вместе с ее бесталанным братом, а их родную мать, главу семейства, приговариваю к посмертному заточению в Круге мертвых сроком на тридцать лет», – так во всеуслышание распорядился обнародовать Венценосец свою резолюцию, и у Ришы, которая как свидетельница присутствовала на заседании, оборвалось сердце. Отнюдь не от жестокости приговора – поскольку приговор был не жесток, а соразмерен преступлению – но от того, что сбылось еще одно пророчество – она узнала голос. Который принадлежал их с Берилл лукавому хозяйскому наблюдателю.