Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 58 страниц)

   Соль кивнул, и, шагнув, перестал, наконец, попирать Лу ногой. Нагнулся, ища в траве очки. Выпрямившись, надел их. Проделывал он все это одной рукой, вторую по-прежнему сжимала в ладонях донна. Вернув себе вампирский вид, Соль, глядя на жрицу сверху вниз, вдруг погладил ее по голове. Она закрыла глаза и прижала ко лбу его руку, раны на которой постепенно затягивались.

   – Я приготовлю новую порцию к тому времени, как вы вернетесь, – как ни в чем не бывало проговорила она. Соль протянул ей свободную руку, помогая подняться с травы. – Не медлите, ведь чай ночью полагается пить горячим.

   Разомкнув руки, оба отступили друг от друга, Соль снова, словно нарочно, уперся ногой вампирке в живот. Донна повернулась и направилась к своему месту на циновках, я последовала за ней – водрузить котелок на положенное место. Вместе с донной мы промыли его свежей водой из бутыли и слили ее в кувшин; Соль в это время помогал Лу сесть. Жестом велев мне присоединиться к ним, донна переключила внимание на малышек, призывая их зажечь лампы. Я вернулась к Солю и Лу, парень, взгромоздив ее себе на спину, встал и коротко кивнул мне.

   – Не боишься, что укусит? – шепотом спросила я, глядя, как безвольно мотнулась голова Лу, когда Соль сделал первый шаг.

   – Не укусит, – так же тихо отвечал мне лжевампир. – Она ведь не дура, хоть и мертвая.

   Мы двинулись в обход пруда. Час был уже поздний, дорожки и аллеи пусты. Выбрав беседку поукромнее, Соль сгрузил на скамейку Лу, и, присев рядом, оттянул веко, заглядывая в тусклый зрачок вампирки. Та слабо отмахнулась от него:

   – Жжет! – и Соль милосердно оставил ее в покое. Лу крепко зажмурилась, сморщив лицо в плаксивой гримасе.

   – Плохо дело, – сказал мне Соль. – В таком виде ее сдавать в вольер нельзя.

   Я не могла с ним не согласится. За порчу «храмового имущества» – а Лу сейчас выглядела основательно испорченной, так, что даже свет фонарей угрожал обжечь ей сетчатку – отвечать пришлось бы мне, как единственному из нас троих существу разумному, с точки зрения храмовой братии. Очевидно, что правдивый рассказ никому из нас участи бы не облегчил.

   – Значит, придется опять... – раздумчиво проговорил Соль и встряхнул вампирку за плечо. – Эй!

   – Не прикасайся ко мне, Беловолосый, – слабым, но полным яда голосом прошипела Лу. – Чуть не порешил меня, ублюдок!

   – Сама виновата. Кишка тонка была сказать, что в полнолуние тебя тянет на серенады, а? Как силенок добавилось, так на свежую кровушку потянуло, мразь?! – Соль тряхнул ее сильнее, так, что у вампирки аж зубы клацнули.

   – Кретин! – с яростью зашипела она, не открывая, однако, глаз и не делая попыток вырваться. – Да откуда ж мне было знать про полнолуние, башка твоя деревянная, если первый и последний, кого я в посмертии кусала, был мой брат?! А потом мы оба в Империю попали, и больше... – осекшись, Лу с лязгом захлопнула рот.

   – Брат, – проговорил Соль с таким видом, будто внезапно решил давно мучившую его задачу. – Но в храме его нет.

   – Он погиб, – опустив голову, прохрипела Лу. Из зажмуренных глаз ее вдруг заструились слезы. – Твою душу, Беловолосый, ты чуть не убил меня!

   – Прости, – Соль покачал головой, в смущении, как с изумлением поняла я. – Опять, выходит, сам дурак.

   Лу приоткрыла на него один глаз, чтобы тут же зажмуриться вновь. Стирая с постаревшего лица слезы и слизывая их с ладоней, она, смягчившись, с удивлением проговорила:

   – Впервые плачу в посмертии. Лишенным тени вообще-то плач не свойственен, ты знал?

   – Да, – Соль наклонился к ней, поворачивая зажмуренное лицо к своему лицу. – Добавки не будет, таков был уговор. Но обстоятельства чрезвычайные. И только потому, что ты – вроде как – жертва чужой невнимательности. Но этот раз – точно последний, заруби себе на память.

   – Лучше ты себе заруби, – хмыкнула Лу. И, вслепую, но очень ловко обхватив его затылок растопыренной пятерней, впилась губами в его губы.

   Чувствуя себя рыбьим зонтиком, а также пятой ногой у кобылы, я отвернулась от них, отдав предпочтение вечернему пейзажу. Искусно оттиснутой гравюрой темнели на фоне тихого пруда узорные листья клена. Придет осень, и их нежная зелень воспламенится оттенками алого и рыжего. Хорошо бы провести этот закат года, как и все последующие, сидя в парке и любуясь прощальным карнавалом красок. Купить с девчонками сладких рисовых колобков, жареных осьминогов на палочках, охладить пшеничный чай и устроить пикник. И никаких вампиров, никаких побасенок о древних временах и внешнем мире, только обыденное, только свое, уютное и привычное. Соль и Лу, и, может быть, донна Фредерика тоже, жили в мире, в который мне не было доступа: у них была в нем их собственная иерархия, они понимали друг друга с полуслова, с полунамека, у них были общие воспоминания о нем. Что это за мир – внешний или имперский, внутренний, но какой-то другой, чем тот, в котором жила я? Поначалу мне было интересно узнать, попытаться проникнуть в него, но сейчас я поняла, что устала. Устала ломиться в закрытые двери. Устала идти туда, куда меня ведут, как барана на заклание, устала пытаться прочесть подтекст, кода к расшифровке которого у меня не было. Только тревога за собственную участь поддерживала меня. Тревога, и иррациональная вера в то, что Соль защитит меня, не приведи чему-то дурному случиться. Откуда она взялась, эта вера, я не знала, вроде бы ничего из произошедшего не могло дать повода к ней, и все же вот, нате вам – я верила. Как будто бы для простых смертных, вроде меня, Соль не представлял угрозы. Как будто бы на лбу у него кто-то крупными буквами написал: «Он защитит нас». От кого, от чего? Я не знала. Но начинала догадываться, кто автор надписи. Плебеи. Еще бы знать, что подкрепляло их уверенность? И была ли она, эта слепая вера, хоть чем-то оправдана?

   Сбоку раздалось чмоканье, и Соль снова, как в прошлый раз, оттолкнул от себя вампирицу.

   – Стыдлив, аки девица, – с горячим, полным жизни шипом изрекла Лу.

   – Заткнись. Делать это с такой, как ты, не доставляет ни малейшего удовольствия. – Соль встал, с отвращением кривя губы. – Полегчало?

   – О да! – Вампирица опасливо приоткрыла глаза, повела вновь замерцавшими зрачками и распахнула веки во всю ширь. Лицо ее казалось помолодевшим, лицо двадцатилетней девушки с алыми зрачками демоницы. Губы, обожженные во время схватки с Солем, краснели даже в скудном свете фонарей. Лу выставила язык и облизала губы с большим смаком. Соля, да и меня, передернуло.

   – Тогда ты сможешь вернуться в вольеры самостоятельно, – скрестил на груди руки аристократ.

   – Очки, – качнула вампирка головой.

   Соль снял с лица собственные «солнечные стекла» и передал ей.

   – Как жаль, что ты отдал мне всего лишь чай, – водружая их на нос, попеняла вампирка.

   – Вали, – сухо напутствовал парень. И поглядел на меня:

   – Возвращаемся.

   – Госпожа, – поклонилась мне Лу.

   Я вяло махнула ей рукой. И зашагала плечом к плечу с Солем по направлению к пригорку, где дожидалась нас донна с юными прислужницами.

   История о прошлом Лу и Соля все меньше казалась мне похожей на выдумку.

   6.

   Месяц Сливовых дождей, 2-ой день второй декады, юпитер

   В склепе было мрачно. Сухо шуршали воздухозаборники, не позволяя вони стать совсем уж невыносимой. И все же запашок тут стоял еще тот. Я прижала к лицу щедро смоченный благовониями платок, разглядывая длинные каменные ящики, серые в тусклом электрическом свете. На крышке каждого был выбит трехзначный номер, одинаковый с номером тела, содержащимся внутри. Я еще только собиралась свериться со свитком, полученным от дежурного на входе, как Соль шагнул к одному из ящиков и легко сдвинул в сторону тяжелую каменную крышку. Из глубины пахнуло сильнее, но Соль даже не покривился, склоняясь над содержимым. Капюшон вампирского плаща мешал ему, нетерпеливым движением он сбросил его на плечи. Я, морщась, подошла к нему ближе и заглянула внутрь. И напоролась – как на пику – на яростный горящий взгляд. С уродливого, обтянутого пожелтевшей кожей черепа пырились на меня глазницы, внутри которых, как огонь в тигле, полыхал этот живой, неукротимый, осмысленный человеческий взгляд. Я накололась на него, как бабочка на иглу энтомолога, и очень осторожно, словно боясь повредить проколотые тонким жалом органы, отступила, пытаясь сняться с него. Огонь в черепе сместился, давая мне волю, я сделала, не глядя, еще один широкий шаг назад, и остановилась, переводя под платком дух. Соль, упершись рукой в противоположный край ящика, едва не погрузился в него с головой, и ничто не смущало его: ни отвратительный вид мертвого тела, ни пламя в глазницах мертвеца, ни вонь полуразложившейся плоти.

   – Мудрая, – прошептал он на языке плебеев, склоняясь над каменным гробом в позе страстного любовника, застывшего над ложем возлюбленной, – пожалуйста, позволь поговорить с тобой?

   Он обращался к ней словами, не используя ни живую воду, ни препараты для того, чтобы войти в транс. Что отвечала ему мертвая старуха, и отвечала ли она что-нибудь вообще, я знать не могла. У нас мало времени, – вот единственное, что было мне доподлинно известно.

   Соль задал свой вопрос, и некоторое время в склепе было тихо, лишь воздухозаборники невозмутимо всасывали прогорклую вонь. Наконец, Соль, вздохнув, отпрянул, становясь перед ящиком на колени, и принялся копаться в складках своего балахона в поисках склянки с живой водой.

   – Молчит, – сказал он. – Кора, помогай.

   Сглотнув, я приблизилась к нему. Страх пополз по коже, от затылка по спине и ниже, ноги ослабели. В глубине души я верила, что Соль справится без меня, ведь он казался таким могущественным, таким самоуверенным! Став на колени рядом с ним, я принялась дрожащими руками выбирать предметы своего ремесла из специального походного чемоданчика. Соль помогал мне, быстро и ловко, он тоже понимал, что на счету каждая секунда. Донна, зачарованный ею инспектор и прочие сопровождающие ушли вперед, увлеченные содержательной беседой о финансовых сложностях провинциальной пенитенциарной системы, а я, ее дипломница, и вампир-помощник задержались, привлеченные необычной личностью преступницы. В нашем распоряжении едва ли десяток минут, пока нас не хватятся, и за этот короткий промежуток времени мне нужно умудриться провести допрос плебейки, чья тварная душа мертва уже целую неделю!

   – Не бойся, – сказал мне Соль, разжигая спиртовую горелку, – она не причинит тебе вреда. Если ее дух поврежден настолько, что попробует завладеть твоим телом, он будет поглощен.

   – Почему бы не поглотить его прямо сейчас? – дерзкая от страха, прошептала я. Мысль о том, что дух старухи может атаковать мое тело, пока я буду работать, прежде не приходила мне в голову.

   – Так не узнать, что же рассказал ей Бран, – скривил губы Соль. – Не бойся, Кора, ты под защитой.

   Вздохнув, я наполнила шприц живой водой. И замешкалась, соображая, куда бы ввести иглу в почти лишенном мягких тканей теле. Соль взял у меня из рук шприц и вонзил его в горящую огнем глазницу, прямиком в скисающий мозг. Взметнулась новая волна тошнотворной вони, я глубоко вдохнула ее и запах сгорающей в пламени спиртовки смеси из наркотических трав, и вышла за пределы собственной физики. Склеп, длинный и пустой, заполненный только одинаковыми серыми ящиками с номерками, вонь, тусклый свет, темные глаза Соля, в которых плясали крошечные отражения пламени спиртовки, полуразложившийся труп старухи с прилипшими к черепу редкими седыми волосами – все это мгновенно отступило. Я оказалась не в привычном мне по сатурним службам черном и космически-пустом месте, где ворковали души и веяло подземным дыханием вечности, а почему-то на поляне Гиблого леса, стоящей в его пожухлой траве в острой тени, отбрасываемой голыми ветвями. Свет был серый, сверху светлее, снизу темнее, серый и черно-белый, пронзительный и режущий. Заслышав шорох за спиной, я резко обернулась, заставив траву у ног зашелестеть с металлическим звоном, и увидела пожилую женщину, сидящую на трухлявом стволе поваленного дерева. У нее не было кожи на половине головы, вместо нее ровно и беспощадно белела кость черепа; не было глаза и левой щеки, но ничто не мешало ей прижимать к темным губам изогнутую трубку и выдыхать густой вонючий дым. Волосы на второй половине головы у нее были косматые и огненные, пестрый сарафан оставлял открытыми загорелые до красноты плечи и руки, на икрах обутых в грубые сандалии ног курчавились медные волосы. Лучи серого солнца падали на нее отвесно сквозь слабую преграду из голых ветвей: двойная тень колебалась у ног. Взгляд одинокого целого глаза был сумрачен, тяжел и полон жизни. Смущенная необычностью обстановки, в первые мгновения я растерялась.

   – Назовись! – наконец, приказала я на языке плебеев.

   Старуха глубоко затянулась и выпустила новую порцию сизого дыма.

   – Ты знаешь, кто я, маленькая жрица. Спрашивай о том, за чем пришла.

   Но я колебалась. В хриплом тоне, каким старуха говорила со мной, не было вражды, только глубокое чувство собственного достоинства. Как будто мы были на равных: я, дерзкая гостья, и она – готовая приветить меня, несмотря ни на что, хозяйка.

   – Ты нарушила закон, отправившись в Гиблый лес, чтобы упокоить сына-преступника. Ты помнишь, как это было?

   – О да, – и новые клубы дыма вырвались из ее рта. Двойная тень у ее ног качнулась.

   – Он что-нибудь сказал тебе перед тем, как ты отпустила его дух на волю без должного на то позволения?

   – Смотри хорошенько, жрица, – с легкой, но скорее грустной, нежели обидной усмешкой проговорила неупокоенная. – Его дух по-прежнему здесь.

   Тень снова качнулась, и я увидела, наконец, две головы на одних плечах. Одна – гротескная и уродливая – принадлежала, несомненно, моей визави, вторая – большая и кудлатая – мужчине?..

   – Я забрала его с собой, сына-преступника, дожидаться, пока тот, кто привел тебя сюда, освободит всех нас.

   – Твой сын, я могу говорить с ним?

   Плебейка медленно покачала головой. Ее одинокий глаз смотрел печально и влажно.

   – Истина, которую ты хочешь узнать, была отдана на хранение тому, кто пришел в Гиблый лес вместе со мной. Сын ждал другого, проклятого мною, боялся, что не сохранит тайну до его прихода. Он отдал сокровище, за которое заплатил жизнью, моему спутнику, коего разумел другом себе и тому, другому. Отдал, как он разумел, в надежные руки. Теперь ни он, ни я не владеем ничем. Ты зря пришла сюда, рискуя, маленькая жрица. Зря взяла на себя смелость говорить с голодными духами. – Темные губы ее, сморщившись, разошлись, обнажая крупные желтые зубы. Я похолодела, но старуха, склонив к плечу голову, улыбнулась, глядя мне за плечо. – Ты под надежной защитой, жрица. Возможно, ты пришла все же не зря. Он скромен и не покажется, пока я не позволю, но он присутствует поблизости, охраняя тебя. Так передай же ему мои слова: я прокляла его, и слов своих назад взять не смогу, хотя и сожалею сейчас о сказанном. Сожалею потому, что сын желал ему успеха, даже приняв мучительное наказание, он не озлобился, до последних мгновений берег в себе человеческое, чтобы передать Светлому открывшуюся ему истину. Он и сейчас верит в то, что Светлому удастся совершить задуманное, отыскать Аласту и спасти Ее, и всех нас спасти, хотя, ты видишь, жрица, от сына моего мало, что осталось, – неупокоенная взмахнула свободной рукой, указывая на двуглавую тень. Силуэт круглой кудлатой головы чуть качнулся на траве. – Поэтому я хочу, чтобы он знал: уйти от моего проклятия он не сумеет. Я пожелала ему провала, пожелала потерять все, что ему дорого, испытать бессилие, какое довелось испытать мне, когда я узнала, что сын мой погиб и приговорен к страшной каре по вине пришельца. Этого ему не избежать. Но он сможет избыть проклятие, если каждый выберет правильно. Если с этой поры каждый причастный поступит так, как велит совесть, а не так, как выгодно, тогда – и только тогда – сила моего проклятия не будет иметь над Светлым власти. Ты передашь ему мои слова, маленькая жрица?

   – Да, – сказала я. Мудрая сделала новую глубокую затяжку, удовлетворенно жмуря глаз, и выдохнула дым.

   – Тогда уходи.

   Я почти сложила руки в ритуальную фигуру, чтобы прервать транс, но промедлила и спросила:

   – А как же ты? Твой дух, – я показала на ее череп, отливающий металлически-серым в резком монохромном свете, – костенеет. Разве ты не хочешь, чтобы Соль освободил тебя?

   Мудрая покачала головой.

   – Не хочу, – согласилась она. – И он не сможет меня заставить.

   Я свела пальцы в отпирающем жесте, и через несколько головокружительных мгновений снова пребывала в склепе, слушая шуршание воздухозаборников и вдыхая ставший привычным запах разложения. Сидящий напротив в напряженной позе Соль, заметив мой взгляд, тут же принялся споро собирать жреческое оборудование.

   – Слышал разговор? – придя в себя окончательно, спросила я.

   Соль кивнул, укладывая в чемоданчик последние детали. Защелкнул замки и, встав на ноги, сунул руку в карман вампирского балахона. Вынув ясеневый кулон, он положил его старухе на грудь, под скрещенные костяные ладони, и задвинул на место тяжелую крышку. Провел рукой по гладкой каменной поверхности. Лицо его, хоть и скрытое темными вампирскими очками, выглядело жалко. Я отвела взгляд. Начала подниматься на ноги, но потеряла равновесие и едва не упала. Соль поддержал меня.

   – Не убейся, – глухо проговорил он, и отпустил меня.

   Я пожала плечами. Умирать в ближайшие планы не входило. Впрочем, его друг-плебей и его упрямая мать тоже едва ли стремились к скорой гибели.

   – Не вини себя, – не нашла ничего лучше чем сказать я.

   – А кого? – Соль, не глядя на меня, покачал головой.

   – Никого, – я вздохнула. Кто может быть виновным в чьей-то смерти? Он ведь не убил их своими руками. Сейчас он мог бы освободить их души от участи стать призраками, но старуха этого не хочет, а ее сын, похоже, ничего решить уже не способен. Он выработал ресурс самости, сохраняя важную тайну, где находится Аласта, до прихода Соля. Но Соль не пришел. Наверняка он разыскал бы своего друга в Гиблом лесу, не будь обременен моей компанией. Он так и собирался поступить, после того, как упокоил двоих плебеев, но я сказала «Нет». С меня и двоих-то было довольно. Займись мой спутник беззаконной амнистией всех оставшихся приговоренных, мы не поспели бы в храм к положенному сроку. И тогда преступницей стала бы я. Как ни крути, а, с моей точки зрения, Соль тогда сделал правильный выбор. Чем бы эта Аласта ни являлась.

   – Ты знаешь, о ком она говорила? – спросила я.

   – Да, – сын императора кивнул. – Остается только гадать, каким ветром занесло его в лес вместе с Мудрой.

   – Если знаешь, значит, сможешь найти.

   Соль перехватил ручку жреческого чемоданчика поудобнее.

   – Какому богу надо молиться, чтобы он услышал эти твои слова? – спросил он.

   И, подойдя к двери склепа, широко отворил ее для меня.

   Месяц Сливовых дождей, 3-ий – 6-ой дни первой декады, юпитер-солнце

   Храм, взбудораженный скорым прибытием высокопоставленного гостя, гудел, как растревоженный улей. На всенощных молились вдвое истовее и щедро жгли благовония, занятия отменяли, чтобы провести внеочередную уборку. Все словно помешались на чистоте. Деметра с помощницами совершала обход комнат едва ли не каждый вечер, вынуждая Соля проводить это время в покоях донны. Ни ему, ни моей наставнице такое положение дел не нравилось, поскольку у Сиятельной жрицы были свои обязанности и собственные гости. Но других вариантов никто предложить не мог. Прятаться в вампирских вольерах Соль категорически отказался. Как ни странно, его в этом нежелании целиком поддержала Лу. «Он нас упокоит», – так сказала она и, пожалуй, была недалека от истины. Поэтому за последние, оставшиеся до приезда Лучезарного дона дни донна, мой нелегальный жилец и я ужасно изнервничались и порядком устали.

   На обратном пути из тюрьмы в храм я пересказала высшей жрице свою беседу со старухой-преступницей. Позже, оставшись втроем в покоях Сиятельной донны, мы обсуждали, как искать «друга» Соля, о котором упоминала Мудрая. Оказалось, он жил неподалеку от той же плебейской деревни, в которой некоторое время обретался и наш блудный императорский отпрыск. Сам он плебеем не был, и каким образом в деревню попал, осталось для меня неизвестным. С Солем он состоял в приятельских отношениях вплоть до последнего визита аристократа в деревню. Собственно, с ним-то и ходил Соль встречаться. Тот самый таинственный Отшельник, о котором шла речь в памятном разговоре Соля со старой Мудрой, тогда еще живой и справедливо обозленной безответственными поступками Светлого. Как объяснил мой нелегальный квартирант донне, обвинения в безответственности ему предъявила не только старуха-плебейка. Отшельник тоже не мог простить Солю гибели троих местных жителей, и не желал более иметь с преступным аристократом никаких дел. «Едва не дошло до драки, – рассказал парень Сиятельной жрице, – но драться с калекой – слишком даже для бесчестного Светлого». Несолоно хлебавши, Соль расстался с отказавшимся от дружбы приятелем, и вернулся за мной в хижину старухи-мудрой. «Удивительно в этой истории не то, что разногласия назрели, а то, что они назрели так поздно», – непонятно резюмировал аристократ. Впрочем, обращался он к донне, а не ко мне, и ей, наверное, было ясно, о чем он говорит.

   «Того, о ком ты рассказываешь, в числе деревенских нет», – отвечала она.

   Соль не отрицал.

   «Наверное, нашел убежище среди своих друзей-экстремистов», – заметил он.

   Я выпучила глаза, донна тоже приподняла удивленно бровь.

   «Тебе известно их местонахождение?»

   «Известен способ, как с ними встретиться. Но теперь они на контакт не пойдут».

   «Но мы могли бы привлечь милицию к поискам...»

   «Не могли бы. И ты прекрасно понимаешь, почему. Есть еще одна зацепка, но вписывается ли она в условие Мудрой о том, что выбирать надо правильно, – неизвестно. Как вообще это сделать – заставить каждого поступить по совести?! Как спасти всех, тех, кто сами, всеми силами души не хотят, чтобы их спасали?!..»

   Донна погладила своего длиннохвостого кота, с сочувствием глядя на сумрачного Соля.

   «Тебе было сказано, что ты узнаешь ее сразу же, как только увидишь. Казалось бы, формулировка однозначная. Но если следовать ей, получается, что Аласта – это то, что можно увидеть глазами. И, по моим предположениям, местопребывание Аласты – это источник, который находится в подземельях под столичным пантеоном. Каждый раз, спускаясь под землю и плывя по спокойной глади моря Хаоса, я испытывала великое блаженство и страх, не менее могучий. Братец говорил, – на этих словах Агат поднял на нее голову, – что источник – это начало всех вещей, но сам воочию он видел источник лишь однажды. А дядюшка рассказывал о древней Матери Аласте, спящей в глубине вод, но так и не сумел до Нее дозваться, – он мягко погладила пристально глядящего на нее кота, и тот вздохнул, совсем по-человечьи. – Впрочем, возможно, потому, что не был тем, кто на это способен. Как бы то ни было, таит ли в себе море Хаоса нечто или нет, ты не поймешь, пока не увидишь собственными глазами. Хотя, боги – свидетели, я не хочу, чтобы ты уезжал в Хаканаи».

   «Желания ничего не значат», – вздохнув, понурил голову Соль.

   «И все же я прошу тебя, используй известную тебе зацепку, чтобы попытаться разыскать Отшельника. Может статься, Аласта не там, где мы собираемся ее искать», – напевно и мягко попросила донна. Всякий раз, когда она обращалась к своему блудному родственнику, в ее чудесном голосе звучала певучая нежность. Впрочем, Соль тоже терял язвительность, когда разговаривал с Пресветлой жрицей.

   «Что же подразумевала Мудрая, когда велела каждому выбирать правильно?» – глядя на донну, тоскливо вопросил он.

   Прекрасная аристократка лишь грустно покачала головой.

   «Мне очень жаль, – сказала она. – Но ты не узнаешь, пока хоть как-то не выберешь».

   На этом невеселый разговор завершился. А днем позднее Соль имел секретную беседу с Лу в моей комнате, после которой оба с мрачными лицами расстались. Я присутствовала тоже, но не поняла ни слова, возможно, двое пользовались родным языком вампирицы, не похожим ни на одно наречие, которое мне доводилось прежде слышать. Судя по лицам и жестам, Соль просил о чем-то Лу, она не верила, долго отказывалась, хмурилась. Так ни о чем не договорившись, она ушла в вольеры, а Соль в гневе сломал пополам каменную тушечницу, забрызгав весь мой столик чернилами.

   «Проклятые упрямцы! – процедил он, помогая мне вытирать въедливую краску. – Знаешь, что самое противное в слишком долгой жизни? – я покачала головой. – То, что все твои поступки возвращаются. То, что сделал, и, в особенности, то, чего не сделал, – все, как бумеранг, прилетает к запустившему его. А мудрости, что бы подсказала, как теперь действовать дальше, как не было, так и нет».

   Он был очень расстроен, но я не понимала предмета, приведшего его дух в упадок. Впрочем, как и всегда. Соль начинал с середины, и на середине же заканчивал, совершенно невозможно было понять, что именно он имеет в виду. Я и не пыталась. Я считала дни до приезда Лучезарного столичного дона. Мне казалось, подойдет к исходу последняя неделя нелегального пребывания у меня Соля, пожалует дон Август, и вся тягомотная история с поисками Аласты закончится, выйдет за пределы моего внимания. Ждать, когда же это случится, уже почти не оставалось терпения, но я сжимала зубы, и старательно ждала, утешая себя мыслью о скором избавлении от страшных секретов и переполненных намеками разговоров. Ждала так, будто не знала, что посвященного в часть тайны члена клуба заговорщиков никогда не оставляют в покое.

   И, наконец, долгожданный день визита настал.

   Месяц Сливовых дождей, 7-ой день первой декады, луна

   Аристократы, верховные жрецы-иерофанты и воплощения богов, приезжали в наш город каждый год. И всякий раз я, стоя среди прочих послушниц вдалеке от места отправления богослужений, втайне мечтала о том, как однажды тоже смогу быть непосредственно причастна к таинству общения с представителями высшей знати. Скажи мне кто, что такой день не за горами, я не поверила бы, а, поверив, страшно загордилась.

   Но в действительности, а не в мечтах, все обстояло иначе. Случай, или насмешница-судьба свели меня с Солем, а затем и с единственной в наших краях аристократкой, прекрасной и учтивой донной Фредерикой. Ничего, в сущности, обо мне не зная, она выбрала меня себе в ученицы, и новый статус обязывал сопровождать ее для встречи царственного родственника. Его поезд прибывал на рассвете, за сборами и беготней мне удалось выкроить на сон не более часа, и, стоя позади донны в ее запряженной черными кобылами колеснице, я боролась с сонливостью изо всех сил, но чувствовала, что проигрываю. Вялые, кружились в голове мысли. Когда, в перерыве между посещением покоев Сиятельной жрицы, я забежала в свою комнату, чтобы переодеться, у нас Солем (а он разнообразия для коротал время под моим скромным кровом) состоялся примечательный диалог.

   – Ты разве не собираешься на встречу Светлейшего дона? – в сердцах спросила я, едва не наступив на постояльца в тесноте комнатушки.

   – Нет, – безразлично отозвался тот, и убрался из-под ног в единственный свободный угол между стеной и спинкой кровати. – Явится, полезет лапать ее. Нет ни малейшего желания смотреть на это.

   Онемев от изумления, я принялась было переодеваться в парадное платье прямо на глазах у аристократа, но вовремя остановилась.

   – Кто полезет?

   – Любой бы полез, хватило б гонору, – мрачно пожал плечами Соль. Читать и писать ему было нечего, все атрибуты оставались на столе, из-за которого я его выгнала, вот он, видимо, от безделья и точил со мной лясы.

   – И ты, что ли, тоже? – ошарашенная фантастичностью беседы и крайне заинтригованная, не унималась я.

   Соль оглядел меня с головы до пят и тяжело вздохнул.

   – Любой, – веско повторил он. И умолк, откинувшись на стену и сцепив на животе руки. Погрузился, так сказать, в размышления.

   – Вам-то зачем, ведь вы же родственники, – забросила пробный камень я, но слабый ручеек разговорчивости квартиранта уже иссяк.

   Смирившись, я подобрала платье и отправилась переодеваться в душевую раздевалку, оставив Соля вариться в собственном соку.

   Сейчас, когда я стояла за спиной донны и одного из ее гвардейцев, железной рукой правившего лошадьми, предрассветный разговор был тем единственным предметом, на котором я могла сосредоточить свой отупелый от недосыпа ум. Я вертела его и так, и эдак, не пытаясь разгадать смысл, но он придавал слабенькую остроту ожиданию встречи с благородным доном Августом, и тем самым поддерживал во мне интерес к происходящему.

   Наша большая и неуклюжая, зато позолоченная колесница двигалась во главе длинной процессии жриц, жрецов и послушников всех пяти главных городских святилищ. Первыми в алых с золотом мундирах маршировали поклонники Шлемоблещущего, будущие милиционеры, пожарные и телохранители знатных семейств, настоятель храма, гладковыбритый и подтянутый, гарцевал на лошади по правую руку от моей наставницы. Слева, меланхоличный и худой, как пугало, ехал верховный авгур, а его подопечные, служители Лучника в желтом и спутницы Охотницы в голубом, несли украшенные разноцветными лентами штандарты божественных Близнецов. Музыканты шагали следом, но их лиры и гобои молчали.

   Далее двигались паланкины старших жриц и городской знати, среди них мелькали коляски рикш, под куполами которых, как моллюски в раковине, скрывались от солнца важные господа и разодетые матроны. В пестрой толпе позади них смешались белые традиционные хламиды эскулапов, черные с серебряной вышивкой по подолу платья пифий, темно-синие накидки любителей Совоокой мудрости с островерхими, похожими на столбики надгробий капюшонами. Наособицу вышагивали мастеровые: каждая группа в кафтанах своего цеха, с гербами и разными знаменами, все крепкие, спортивные, загорелые, девушки в косынках, парни с аккуратными бородками, в одежде цветов земли и того, что на ней растет.

   Замыкали процессию поклонники Подземных божеств, близкая мне по духу братия. Их мрачные стройные ряды двигались ровно и неотвратимо: сосредоточенные девушки в глухих длинных платьях земляного цвета, серьезные юноши в черно-серых одеждах. В руках они несли фонари, забранные черной и темно-синей бумагой, бронзовые жезлы со сплетшимися на навершии змеями, занавешенные до поры клетки с птицами и барабаны.