Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 58 страниц)

   Соль прижался щекой к теплой черноволосой макушке дочери. Дети малы, но все же достаточно взрослые для того, чтобы ходить и разговаривать. А ведь когда Волчица умерла, они были всего лишь зачатком жизни в ее животе.

   – Ты держал нас у сердца всю дорогу, бережно хранил, – отвечала ему на незаданный вопрос птица. – Принес сюда, к корням Древа всех душ. Ты сделал для нас все, что только было в твоих силах.

   Мальчик, заскучав, отвернулся от Соля и сестры, и направился к дереву, под которым, высунув язык, разлегся Грозный Лай. Бывший вождь взмахнул хвостом, когда серьезный ребенок бесцеремонно сел с ним рядом и привалился спиной к мохнатому боку, – и, роскошно-серым, обвил им босые ступни Волчицыного сына. Тот тут же запустил пальцы в густой мех, обращаясь с могучим волком как с игрушкой. Лай покряхтывал, морщился, прядал ушами, но стоически терпел.

   – Скажи ей, что мне говорил, – прорычал он, обращаясь к Солю. – Весь свой скулеж щенячий.

   Соль покачал головой. Дочка перебирала застежки на черной рубахе у него на груди, играла с длинной, забранной черным шнурком, косой. Теперь, когда не надо было больше отнекиваться, когда нельзя было заслониться от очевидного, он отчетливо мог рассмотреть, как же она похожа на него. Словно он смотрелся в лукавое зеркало, решившее подшутить над ним и превратившее его в молоденькую девчушку. И все же зеркало не лгало ему. Его нерожденная никогда дочь с ненастоящим именем Дочка была его миниатюрной копией, его и Волчицы, а молчаливый сын, занятый поиском блох в шкуре мертвого Грозного, приходился ему и Акмэ родным и несомненным отпрыском. И перед этим чудесным открытием мерк даже тот факт, что он наконец-то знает, кто же такая Аласта.

   «Остаться с ними, – вдруг подумал он, поражаясь, насколько просто отворяется этот ларчик. – Любить. Вечно быть вместе. И никогда, никогда больше не вести счет потерям, не взвешивать малого перед большим, не принимать сомнительных решений. Не отвечать больше ни перед кем и ни за что. Найти утешение в забвении».

   Безымянная дочка подняла голову, взмахивая длинными пушистыми ресницами, и Соль улыбнулся ей, гладя по растрепанным черным волосам. Прижав покрепче, он вдохнул ее уютный детский запах. Подросшая в безопасном схроне его сердца, она была совсем как живая, безусловно любимая, дороже руки или ноги, дороже целой жизни, плоть от обливающейся кровью плоти, дитя – его и самой ненаглядной на свете женщины. Которой уже не было в живых. Вместо которой уже была другая.

   – Теперь ты видишь, – сказала птица с легкой, грустной усмешкой. Сжимая дочь в объятиях, глядя на играющего с волком сына, Соль кивнул. – Меня искусили тем же. Нет, это был не искус, просто другое будущее, в котором все мы жили бы счастливо в царстве мертвых. Предвечная допустила меня в него, чтобы показать, что я потеряю, если выберу иначе. А я выбрала. Добровольно. Я знала, на что иду и чем рискую. Знала, на что обрекаю тебя. Я верила, что ты справишься. Ведь если бы нет, Соль, я... – она задохнулась. Взмахнула крыльями, вынуждая детей в тревоге вскинуть головы. Соль снова погладил дочку по спине, и она, успокоившись, затихла, а сын незаметно подошел сбоку и положил ладонь ему на плечо. Соль наклонил голову, щекой касаясь гладкой кожи на ручонке мальчика. Тот покровительственно, как взрослый, потрепал Соля по макушке. – Я так хотела прожить с тобой целую жизнь! – продолжала птица страдальчески. – С тобой и с детками, с дедом и стаей. Но... ты же видишь сам, что пир во время чумы невесел. Ты же сам понимаешь, что другого выбора у нас просто нет!

   – Понимаю, Акмэ, – сказал Соль.

   Дочь, прятавшая лицо у него на груди, подняла голову и взглянула с любопытством. Соль поцеловал ее в черноволосую макушку и пошевелился, чтобы встать. Дочь взяла его за одну руку, сын за другую. С родным ребенком в каждой руке Соль, выпрямившись в полный рост, глядел на закручинившуюся птицу. Все его аргументы, которые он привел Грозному вождю недавно, все эти разумные «нельзя спасти всех» казались теперь ворохом опавших листьев под ногами. «Щенячим скулежом», как точно подметил Лай.

   – Прости дурака, Акмэ, – сказал он, ощущая, как дети с двух сторон прислоняются к нему. Он отнял руки из их маленьких ладошек, погладил по всклокоченным головкам. Дети обняли его за ноги, каждый – за ближнюю к нему, взялись за руки за спиной. Такие смышленые крохи, росточком едва ему по пояс! Как же он будет скучать по ним, как сердце будет ныть по несбывшемуся! Ведь он и их мать так хотели собственных щенят, так мечтали об их появлении! Ведь он и их мать – оба предали самое дорогое, что у них когда-либо могло бы быть! И эту, малую, жертву не соразмерить ни с какой большой. Но чтобы понять эту жестокую истину, малым этим необходимо хоть недолго владеть, а потом навсегда лишиться. Иначе – никакой жертвы не будет.

   – Прости меня, Соль, – отвечала ему Волчица печально.

   Соль, направляя детей, неуклюже пошел к ней, она распахнула крылья.

   – Мы так виноваты, – сказал он, глядя в ее чистые, как хрусталем, искрящиеся горючими слезами глаза. – Но, сложись все иначе, мы стали бы отменными родителями, Акмэ.

   – Хорошо, что свиделись, – дрожащим голосом, трепеща, сказала ему птица. Дети задрали головы, глядя на мать огромными недоумевающими глазами. Соль присел перед ними на корточки, поглядел по очереди в их встревоженные лица. Поцеловал каждого в лоб.

   – Лука, – сказал он сыну, и тот заморгал. – Светланка, – повернулся к дочке, и она зарозовела, моментально, как вишневый сад в пору полного расцвета. – Пусть будет так, – он вскинул голову вверх, глядя на белую птицу на ветке. – Хорошо, что свиделись, родная. Прощай.

   Птица наклонила аккуратную головку, из ее круглого грустного глаза выкатилась слеза. Соль, подставив ладонь, поймал ее. Дети, сияя кроткими очами, послушно следили за тем, что он делает.

   – Прощай, Грозный! – не глядя, он взмахнул свободной рукой и, под нарочито недовольное ворчание серого волка, слизнул с ладони горькую каплю слезы своей погибшей возлюбленной.

   И врата, ведущие прочь из царства мертвых, нехотя отворились перед ним, выпуская на промозглую лестницу безмирья. Теперь ему, лишенному последних утешительных иллюзий, оставалось лишь ждать.

   А когда момент истины настал, он выбрал совсем не то, что всю жизнь готовился выбрать. Повиновавшись воле обнажившегося сердца, а не разума и долга, он упустил свой единственный, тот самый шанс, ради которого столь многим пожертвовали и он сам, и другие близкие. Он предпочел жизнь ничтожной девчонки спасению целого мира.

   Он потерпел крах.

   Темные. Выбирать по совести

   19.

   Не чуя под собой от усталости ног, тяжело опираясь на трость, Торис ковылял по дворцовому коридору по направлению к собственным покоям. Как же он измучился! Столько времени быть трезвым, страдать от настойчивого желания опохмелиться, слушать занудные разглагольствования недовольного всем и вся Гектора!.. Мало того, что вот уже без малого четыре дня приходится возиться с этим Светлым, так еще и теперь, когда тот повержен, нельзя сразу же взять и расслабиться! Вначале пришлось присутствовать при том, как мастер Лавада подключает Светлого к духовному насосу, следить, как бы чего не вышло. Потом возвращаться по тайному лазу во дворец, разбираться с одурманенными наркотиком «актрисами», изображавшими отстутствующих братьев на церемонии во внутренних покоях, успокаивать слуг, вникать в текущие дела. Потому что Гектору так захотелось. Он, видите ли, не желает, чтобы Дева, которая со дня на день должна появиться в столице, вдруг обнаружила, что он недостаточно старался! Выслужиться пытается, все так, но Торис-то тут при чем?!..

   Но они клялись друг перед другом соблюдать субординацию. Они, братья, непорочно рожденные Божьи плоды, – высший в Империи закон, кому, как не им быть не только его буквой, но и духом? Пока Предвечная не проявится, они обязаны соблюдать его, обязаны беречь... И даже если Она уже почти проявилась, самой Девы все еще нет среди них. И обязательства никем не сняты.

   Заслышав за спиной шаги и звуки негромкого разговора, Торис оглянулся. Гектор и мастер Лавада шли за ним, вполголоса беседуя, следом громоздко вышагивал могучий брат Муруган, верный пес Императора. Когда-то он охранял и Ториса, но особую верность испытывал все же к нынешнему базилевсу: Гектор понимал в придворном этикете гораздо больше и тоньше, чем неотеснаный тюлений барон с края мира. Торис ценил свободу, открытое море, страсть, игру расчета и случая. Стихией Гектора были таблицы, схемы, стратегическое планирование. Неожиданностей он и раньше-то не терпел, а сейчас и вовсе на дух не переносил. И, будь то письмо от любого другого из них, но не от Нее, он на него бы даже не взглянул. Впрочем, он и так взглянул не сразу... Ну, да ладно. Не мытьем, так катаньем Светлый повержен и угрозы больше не представляет.

   Император и мастер, меж тем, поравнялись с поспешившем склониться в поклоне Торисом. До него долетел обрывок их разговора. Они толковали об амулетах из ветвей Древа Всех Душ.

   – ...Да, безусловная защита, – бросив на поднявшего голову Ториса свой проницательный взгляд, согласился Лавада с какой-то ранее высказанной мыслью Гектора. – Спасает владельца от любой насильственной смерти, так я слышал. Но Древо и море суть субстанции одного порядка, абсолютно равносильные и взаимозависимые. Спроси меня в любой другой день, государь, я бы поклялся, что их влияние невозможно противопоставить.

   – И все же амулет сделал так, что воды Источника не причинили никакого вреда этой девице, – процедил сквозь зубы Гектор. – Значит, вмешалась третья сила...

   Они миновали застывшего в поклоне Ториса, неспешно двигаясь дальше. Выпрямившись, Торис пропустил и здоровяка Муругана, погруженного в глубокие думы. Наверняка досадует, что не получилось поистязать Светлого позаковыристее, ведь старина Муруган даже во вкус войти не успел.

   Зашагав вслед за всеми самым последним, Торис мимолетно подумал о Светлом. Надо же, каким пшиком обернулась вся эта история! Так долго запрягал, заставил всех суетиться и нервничать, а в итоге так никуда со двора и не уехал. «Неужели, – подумал Торис благоговейно, невольно замедляясь, – вся эта история была затеяна для одной лишь наглядной демонстрации истинного могущества?..» Он отогнал от себя компрометирующую мысль. Теперь, когда долгожданное явление уже столь близко, тем более не стоит дразнить капризницу-судьбу.

   Тащась по длинному, загибающемуся бесконечным полукругом дворцовому коридору, Торис невольно вспомнил о маме. Как он лежал подле нее: дрожащий маленький человечек рядом с огромным, теплым, колючим от короткой шерсти моржовым телом, так сладко и уютно пахнущем песком и рыбой. Как они плавали вместе в холодном, прозрачном до скрипа зубовного море, как мама и ее сестры, Торисовы тетки, смеясь, собирались вокруг дымного костра из сушеных плавников, плели друг другу ожерелья для брачного праздника. О маме, которую редко приходивший в их с Торисом уединенную берлогу исполосованный шрамами отец грубо хватал за волосы и уводил куда-то в ночь, чтобы оттуда, из тревожной дали и стылой сырой мглы, заставлять кричать на все стойбище глубоким страдальческим голосом. О маме, ставшей его Мудрой после того, как грозный отец сгинул в океане в смертельной схватке с косатками.

   Торис не помнил лиц родителей, ни голосов их, ни привычек – больше никаких подробностей, лишь череду этих запечатлевшихся в памяти разрозненных моментов, да собственные ощущения, в которых он отождествлял их со стихиями: отец, неистовый, грозный и безжалостный, как штромовое море, и мама, как наяда, с сестрами, – долговолосая, ласковая, с пронзительными грустными глазами. «Ты станешь богом, Оки-Куруми, станешь заклинателем стад, мой рыбачок, мой талисман, мой драгоценный голубчик!..» Она сделалась его Мудрой после того, как он сказал ей, что никогда не будет искать себе пару. Она осталась с племенем, обреченном на погибель за пределами Купола. Все их жрицы остались.

   «Но ведь я же не предал тебя, мама, – подумал Торис с усталой, перегоревшей за столько лет надеждой. – Ведь я же сделал, как ты хотела, правда?»

   Он не знал. Мамы больше не было, а Предвечная сокрылась – не у кого спросить совета. Высшей властью и высшей инстанцией в империи сделались они – честные, верные ангелы, брошенные Богиней на произвол судьбы.

   «После того как наши несостоявшиеся братья были насильственно закланы Детьми Неба, мы усердно и ежедневно молили Праматерь отомстить за их гибель. Воздать Детям Неба по заслугам. Мы, как и всегда, были единодушны. Лишь Рейнеке-Лис все сомневался, но он – единственный, при ком была Мудрая матерь, – оказался в меньшинстве, и никто не прислушался к его мнению. А искаженные проклятием тварные души Детей Неба пожирали в ловушке беспамятства собственный дух. И воспрянули к бесславной вечной жизни, когда волею Праматери мы воздвигли над архипелагом Купол».

   Но и снаружи, и внутри Купола по-прежнему оставались обреченные Дети Неба. Проклятые Богиней, лишенные права на смерть. Купол воздвигся в считанные часы, но сопровождалось его воздвижение крупным землетрясением и поднятием вод в прибрежных районах. Священный архипелаг – место материнской Колыбели, родина Прадрева – испокон веков был сейсмически нестабилен. Лишь после того как Матерь дала перволюдям пастырей и они стали вершить свой суд с Ее попущения, земная твердь стала колебаться значительно реже. Но пришла в волнение вновь, потревоженная рождением духовной Преграды.

   Ангелы и перволюди были предупреждены о том, что произойдет, и сумели подготовиться к катаклизму. Сердобольная Мудрая матерь, жрица Рейнеке-Лиса, красавица Эмер, сжалилась над Детьми Неба и рассказала о возможном землетрясении Софии, главе одной из исследовательских лабораторий. Научный городок ученых располагался в столичном городе, вокруг священного озера, где перволюди вынуждены были жить бок-о-бок с пришельцами с континента. София прислушалась к предупреждению и успела принять меры, поэтому ее подчиненные не пострадали. Всем остальным Детям Неба повезло меньше, и некоторые из них (особенно те, кто обитал на военной базе, запиравшей вход в столичный залив) пострадали во время землетрясения и наводнения. Были и такие, кто погиб.

   Купол воздвигся и связь с материком пропала. Перволюди растерялись. Умом они знали, что Купол отрежет их от покинутых на континенте соплеменников навсегда, но на своей шкуре ощутили всю тяжесть принятого решения лишь постфактум. У многих из них остались родственники, семьи, целые племена на континенте. И только сейчас перволюди поняли, что все они обречены. Месть свершилась, назад ходу нет. Пангею сбросили как ненужный балласт, и она сгинула в клубах защитного тумана, окружившего заповедный архипелаг. Больше уже ни в этой жизни, ни в следующих не увидят перебежчики своих родных и близких.

   Ангелам тоже пришлось несладко. Благодаря мудрости Эмер, предупредившей группу Софии об опасности, им удалось сохранить добрые отношения и хотя бы частичный контроль над Детьми Неба. Но первый шок миновал, ученые начали задавать вопросы, которые поставили ангелов и их помощников-перволюдей в тупик. Потому что никакой надежды для проклятых Детей Неба предусмотрено не было. Они были обречены, как и оставленные на материке преволюди, им был вынесен приговор, который не подлежал обжалованию. Все, что могли предложить Детям Неба ангелы, – легкую смерть от их рук. Такой исход поставил бы их самих перед необходимостью убивать. А ведь ангелами среди простых людей становились только праведники, те, кто на протяжении многих перерождений давали клятву служить Праматери и беречь любую жизнь.

   «Скажем правду, – решил Рейнеке-Лис. – Мы позволили им зайти далеко, допустили преступление, но теперь мы в одной лодке».

   Не все братья, и шаманы, и Мудрые согласились с ним. Но ничего другого предложить они не могли, и Рейнеке-Лис вместе с Эмер, его жрицей, отправился к ученым. Торис хорошо запомнил их в тот день, как они стояли, двое против всех, – статные, златовласые, веснушчатые и рыжеглазые, бесстрашные и прекрасные, как божественные супруги. Все темно было вокруг них в то время, Купол возвигся и вместе с ним свет и яркие краски покинули лицо мира для Ториса, – Эмер и Рейнеке в тот день стали для него последними лучами солнца перед десятилетиями беспросветной серой тоски. Новый проблеск надежды ему подарила миннья лишь недавно.

   Рейнеке-Лис и его бесстрашная жрица сказали Софии и ее людям: «Тех, кто уже родился, и вас, взрослых, мы считать не будем. Для вас спасенья от проклятия нет. А вот для будущего вашего потомства надежда, авось, и забрезжит. Если вы смешаете свою кровь с кровью перволюдей. Если среди перволюдей найдутся те, кто захочет смешать с вами кровь».

   Никому их слова не понравились – ни ангелам, ни перволюдям, ни Детям Неба. Но, поразмыслив, собравшиеся поняли, что это единственный выход.

   «Кто же из вас захочет смешать с нами кровь?» – спросила София.

   Рейнеке предложил спросить об этом у простых людей. Многие из них отказались. «Из-за таких, как эти, мы отрезаны от родной земли, от материнского племени, – сказали люди. – Мы молили Всевечную о суровом наказании для них, так пусть же теперь отбывают они свою каторгу до скончания веков».

   Но нашлись и те несколько, кто согласился. Эмер проповедовала страстно, и уговорила с десяток юношей и девушек из лисьего племени вступить с Детьми Неба в союз. Для начала и этого было для Детей Неба достаточно.

   София и другие ученые отправились к своим, сообщить обитателям академгородка новости, Эмер и Лис, а с ними младые добровольцы из лисьего племени присоединились к ним. Братья-ангелы опасались, что Дети Неба, оставшись без контроля, по глупости или нарочно, могут учинить какую-нибудь беду – все же они жили рядом со священным источником и обладали разрушительным оружием.

   Вскоре от Лиса и Эмер пришла к братьям-ангелам тревожная весть. Хотя почти все ученые поверили словам Софии, Рейнеке и Эмер, и согласились сотрудничать, однако среди военных на базе мнения разделились. Во время землетрясения некоторые из них погибли, восстали и, организовав бунт, сумели захватить вертолетную площадку и склады с оружием. «Они угрожают уничтожить Источник и Древо, если связь с материком не будет восстановлена», – передала София ангелам ультиматум военных.

   Удовлетворить их требованиям не было никакой возможности, и все вместе – ученые и перволюди, и ангелы – стали думать, как поступить с военными. Сошлись на том, что к ним необходимо отправить переговорщиков, а в это время Мудрые матери и шаманы переберутся на остров и попробуют возвести над ним духовную преграду, своего рода малый Купол, который, возможно, защитит сокровенное сердце мира от любой атаки. Никто из них не поручился бы сказать, так это или нет, и что случится, вздумай военные поднять в воздух свои вертолеты и засыпать священный остров бомбами или сжечь его напалмом. Между собой Дети Неба не вели войн вот уже несколько столетий, но София и ее коллеги помнили, как несколько веков назад, когда планета была еще разделена на континенты, в результате кровавой мировой войны их народы умудрились создать поистине смертоносное для всего живого оружие. Впоследствии, когда континенты слились в один, а нации объединились, от его использования и производства отказались, придя к выводу, что победителя в войне с применением такого оружия, не будет – оно одинаково опасно для всех. И все же в распоряжении Детей Неба оставались ракеты, бомбы, гранатометы и огнеметы, и даже одной единицы из этого арсенала хватило бы на то, чтобы стереть с лица земли и материнский Источник, и отцовское Перводрево. И ни ангелам со всей их силой и сноровкой, ни шаманам с Мудрыми жрицами нечего было противопоставить этой разрушительной мощи оголтелого разума.

   Рейнеке остался со своей жрицей охранять священное море и остров, а средний из Ониров, Тельпочтли, Торис и самый близкий ему из всех ангелов Джехути, Серебряный Атон, и с ними София и пара ее коллег-ученых, отправились на берег залива, где располагалась база. Это был первый и единственный раз, когда Торис и другие братья пытались о чем-то договориться с несытыми.

   Переговоры плодов не принесли. Началась перепалка, перестрелка, Софию ранили, одного из ученых убили, второй сумел спрятаться. Торису, Тельпочтли и Джехути в тот день впервые пришлось обагрить руки кровью. Для всех троих это оказалось чудовищным шоком. Тельпочтли оправится от этого так и не сумел, и спустя считанные недели навеки затворился в собственных кошмарах, создавать и насылать которые он был большой мастер. Джехути старался держаться бодрячком, и лишь спустя почти столетие Торис стал замечать и припоминать, сколь разрушающе сказались на его друге совершенные им в тот день убийства. Сам Торис нашел утешение в выпивке, и с тех пор только ею и спасался, ею, да еще сладкими, до ломоты в зубах и слабости в ногах, мечтами о смерти, он тешил себя этими мечтами, как слепец тешится надеждами прозреть, а безногий грезит о марафонском забеге. После того, что случилось позже, когда дееспособных братьев осталось двенадцать, для всех них мечты о смерти сделались несбыточными.

   Тогда они упокоили два десятка проклятых Детей Неба, из них шестерых уже лишившихся теней несытых. В гарнизоне числилось полторы сотни солдат и офицеров, плюс обслуживающий персонал, всего человек примерно триста. Из них около сотни быстро сложили оружие, едва убедившись, что ангелы неуязвимы для пуль. Остальные сбежали. Часть отчалила в море на двух кораблях, какие-то умчались на грузовиках, а две группы воспользовались вертолетами. Один из которых, как и было обещано, направился в сторону институтского городка и священного поселения.

   Торис и Тельпчтли в дальнейших событиях не участвовали, они и раненая София остались наводить порядок на базе. А Джехути с выжившим ученым поспешили в академгородок, на подмогу тамошним обитателям. София с помощью лояльных военных координировала происходящее по видеосвязи. Камерами в ту пору были увешаны все столбы в столице, электростанции исправно работали, и за всеми перемещениями по городу можно было следить, не выходя из дома.

   Вертолет с мятежниками держал курс на материнский Источник, и, хотя ученые попытались его сбить с помощью институтских пушек (такие там имелись на случай бунта перволюдей), но мастерство пилота и черная удача пассажиров уберегли их от падения. Вертолет добрался до заповедного озера и даже попытался обстрелять его и остров из пулемета и ракетных установок. Но усилия жриц и шаманов не пропали втуне: они сумели завесить сердцевину мира защитным туманом. Нечестивцы стреляли вслепую, израсходовали весь боезапас и приземлились на острове. Там их поджидал разъяренный Рейнеке с шаманами. Часть нечестивцев погибла при посадке, остальных хладнокровно умертвил Лис. Отцовское Прадрево и материнская Колыбель оказались спасены: от ракетной атаки мировой ясень почти не пострадал. Красавице Эмер повезло меньше – ее изрешетило пулями от вертолетных пулеметов, и она умерла на руках у своего ангела.

   Когда все закончилось, защитный туман над местом битвы рассеялся, а те мертвые, кто был мертв окончательно и бесповоротно, похоронены, Лис сказал братьям, что покидает столицу.

   «Нечестивцы уплыли в южную сторону вдоль побережья, – сказал он, – надо присмотреть, как бы они там чего не натворили».

   «Но ты обещал Людям Неба, что молодые из твоего племени смешают с ними кровь», – понимая, что возражать бессмысленно, все же напомнили ему братья.

   «Я знаю, – безразлично кивнул Лис. Со смертью Эмер он как будто поблек, осунулся, словно постарел. – Бросьте клич еще раз, глядишь, кто другой вызовется».

   Те юноши и девушки из его племени, кто изъявил желание вступить в брак с Детьми Неба, после гибели Эмер отозвали свои кандидатуры. Лишь одна девушка-сирота осталась, ей приглянулся старший племянник Софии.

   «Пожалуйста, не уходи пока, – заклинали Лиса ангелы, когда выяснилось, что больше никто из перволюдей не соглашается. – Если ты не простишь их, как же люди простят? А на поиски кораблей мы направим отряд во главе с Муруганом».

   И Лис, скрепя сердце, прижимая к груди урну с прахом Эмер, согласился. Но попросил отпустить соплеменников, тех, кто не желал долее оставаться в наполненной горькими воспоминаниями столице. На это братья-ангелы дали добро.

   Лис передал родителям Эмер урну с прахом их дочери, снарядил уходящих в путь, обнял стариков и всех странников на прощание. Обещал воссоединиться с ними, как только уладит все дела. Отправились лисьи люди скорбной процессией прочь из священного города, к ним примкнули семьи из других племен, и случился великий исход. Путь беженцев лежал в направлении полудиких, хоть и более плодородных земель к юго-западу от столицы, в которых хозяевами были народы под водительством старшего и младшего Ониров – Йоали и Эеки.

   А Торис, Тельпочтли, Джейхути-Атон, Лавада и Рейнеке-Лис, а с ними и другие братья остались разгребать дела со своей паствой и Детьми Неба в столице.

   Кое-как, по сусекам, наскребли они среди простых людей первых желающих смешать кровь с нечестивцами. Кое-как, потихоньку, уговорами и обманом, стали выселять ученых из их домов, обжавших подходы к сакральному сердцу города. Стали избавляться от вредоносного оружия, затеяли строительство, задумались о том, какой облик придать городу и государству будущего.

   Советовались с учеными, поправившаяся под присмотром военных медиков София одной из первых вошла в городской совет. Она была филолог, специалистка по мировому фольклору, она и предложила ангелам опереться на мифологию континентальной Античности.

   «Необходимо переписать историю с чистого листа, создать свой собственный вариант истории. Такой, каким все мы – и перволюди, и наши потомки – смогли бы гордиться».

   Советуясь с Софией и другими учеными, ангелы создавали летопись младого государства. Они стали называть его империей – пусть им некого было завоевать и не перед кем являть свое величие и превосходство, но все же от самого слова – Империя – веяло чем-то бронзово-грозным, вдохновляющим. Единственный светоч жизни и разума во мраке отданного на откуп не-мертвым мира, последняя наследница сгинувших веков и народов, одна-одинешенька в мире гордая и свободная – Империя живых людей. В которой непримиримые антагонисты наконец-то примирились.

   Появилось на свет первое поколение от смешанных браков, и кровь младенцев была чиста от печати проклятия. Это открытие позволило ангелам вздохнуть с облегчением и вселило новую надежду в сердца Детей Неба. А вскоре начались и первые эксперименты с водой из священного источника, которая, как оказалось, способна утихомирить немертвую тварную душу. Постепенно строился столичный город, имя ему сохранили прежнее, из духова языка – Хаканаи, Бренная Красота, но люди Софии предпочитали именовать его на свой лад – Вечный город. Вероятно, для них в этом названии содержался какой-то особый смысл.

   Братья и верховные шаманы, и Мудрые матери, и Дети Неба во главе с Софией пытались править коллегиально, советуясь и совещаясь по любому вопросу. Рейнеке-Лис, едва только скрепились первые смешанные союзы, удалился в земли, отданные братьями Онирами в пользование лисьему племени и всем, кто ушел с ним; вскоре его люди основали там город под названием Саракис. Он тоже был близок к побережью, а край богат древесиной, рисом и овощами, и вскоре между ним, другими городами и столицей завязалась оживленная торговля – по морю и по суше, поскольку в тех местах пролегала железная дорога, построенная Детьми Неба для удобства туристов. Вдоль нее располагались постоялые дворы, гостиницы и деревеньки – после того, как братья вычистили всех немногочисленных несытых оттуда, они стали стремительно богатеть и развиваться. Новорожденная Империя приобретала очертания.

   Ну, а потом, поскольку сплошь хорошо тоже быть всегда не может, навалилась на племя Рейнеке-Лиса новая напасть. Сбежавшие со столичной базы военные, пытавшиеся удрать на материк, но остановленные Куполом, нашли себе прибежище на соседнем с основным островом куске суши, и несколько месяцев отсиживались там, дичая и все больше лишаясь человеческого облика. Ангелы пробовали разыскать их, с помощью ученых и дружественных военных им даже удалось запеленговать и найти обломки одного корабля, но на нем никого не было. Пробовали они искать и другой, даже поднимались вместе с Детьми Неба на вертолетах в воздух, но нечестивцы ловко замаскировали его в укромной бухте, и он так и остался не найден. А потом, однажды ночью, спустя почти два года после Окупливания, на окраину огороженного низкой изгородью, еще полудеревенского Саракиса выбрели два изможденных юноши. Кое-как, поддерживая друг друга, куцешееи, в изношенных, не по росту, армейских робах цвета хаки, подтащились они к первому на улице дому, забарабанили в дверь, крича что-то о набеге. Люди проснулись, встревоженные, выглянули из хат, собрались над пацанами.

   «Черный корабль! – твердили те в полубреду от усталости. – Берегитесь черного корабля!»

   Заволновались люди, ведь все помнили про сбежавших нечестивцев, кликнули вождей и шаманок, послали за Лисом. Да не успели все собраться и поточнее мальчишек расспросить, как озарилась темная летняя ночь трескучими багровыми сполохами. Словно озверевшие огненные шмели-гиганты летели снаряды на потревоженный спящий город с побережья, словно пробудившийся вдруг вулкан тихой сапой подкрался со стороны моря и наладился извергаться над самыми головами напуганных жителей. Это черный корабль, о котором и предупреждали мальчишки, вероломно пробрался в городскую гавань и палил оттуда по раскинувшемуся на холмах беззащитному Саракису.

   Лисье племя брата Рейнеке сократилось в ту страшную ночь на треть. Часть погибла под завалами, под пожарами от корабельных орудий, часть поубивали и пожрали высадившиеся на берег после обстрела мародеры. Рейнеке-Лис вместе с подоспевшими на выручку братьями-Онирами не спали несколько суток кряду, излавливая и уничтожая одного мерзавца за другим, весь экипаж вероломного черного корабля. К утру город выгорел наполовину, порт и складские помещения были уничтожены, люди бродили по дымящимся развалинам, разыскивая обгорелые и искалеченные трупы родственников. Один из мальчишек, принесших в Саракис весть о приближении черного корабля, уцелел (второй лишился тени и сбежал), и Рейнеке явился на встречу с ним тотчас же, как добил последнего мародера.