Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 58 страниц)

   – Зарг! (Радуйся, друг) – сказал Соль. – Д орг намыр'Фаб'Ллир? (Где старшина Лир?)

   Мусорщики переглянулись. Затем один из них, повыше ростом, ощерил в усмешке рот. Я не приглядывалась, но с расстояния в десять шагов было прекрасно видно, какие плохие у него зубы.

   – Ду бк'нор т'хол, (Он захворал и не придет) – сказал он. – Дандрбыр, (Там артельный) – он махнул рукой в направлении площади. – Ди зимен тзолл, (Ты можешь говорить с ним) – взгляд его темных глаз уставился на меня с неодобрением, и я сделала знак от порчи. – Ди баш т'ойк'Дзонни да мыг тур (Ты Светлый, тебе можно все).

   – Йябуль, (Понял) – ответил Соль невозмутимо. – Замыр дог (Спасибо).

   – Диррабунт'д'омиль! (В пропасть твою благодарность!) – отозвался плебей сквозь зубы, а второй, испуганно глядя на нас, схватил напарника за рукав. – Диман д'нойлэ ялу-О'Брайен тумых замырланг! (Предводителю Брану и парням она теперь ни к чему).

   – Зи т'бар, (Знаю) – наклонив голову, отвечал Соль. Первый раз я слышала в его голосе грусть. Впервые видела пристыженным. Впрочем, не так уж долго я с ним знакома, чтобы этому удивляться. Вот факт, что полукровка-аристократ снизошел до разговора с презренным существом, – это да, удивления достойно. Однако я ведь и раньше знала, что он водит шашни с плебеями. На почве этих шашней мы и познакомились, не так ли?

   Обмен любезностями между Солем и мусорщиками подошел к концу. Мы направились обратно, откуда пришли, плебеи, дождавшись, когда мы повернемся и пойдем, приступили к своим обязанностям. Шагая к площади вслед за смеском, я исподтишка оглянулась, проверяя, не пытаются ли они нас сглазить. Очень уж угрюмые и недобрые стали у них лица после разговора с Солем. Я могла их понять: похоже, вредный полукровка подбил нескольких их знакомых на кражу, в финале которой погибли многие, но не он. Ясное дело, в их глазах это выглядит подозрительно и нечестно. Но чего же еще ожидать от пусть нечистокровного, но все же аристократа? В конце концов, плебеи – просто инструмент. Любой из нас, свободных людей, мог поступить с ними так же. А этот мусорщик попрекал Соля так, как будто они были равными. Как будто они были друзьями...

   Я передернула плечами, вспомнив жуткую рану на теле смеска, с которой он прибыл на мой пост. Памятуя о том, что рана была смертельной, нельзя утверждать, будто Соль собирался оставаться в стороне от участия в краже. Он был среди преступников, делал с ними одно общее дело. Но, может быть, он знал, что вернется к жизни?

   Мы пересекли площадь в обратном направлении и направились к ряду торговых домов на другой ее стороне. Обогнули фасад, и очутились во внутреннем дворике, где тоже вовсю орудовали мусорщики.

   Сделав мне знак остановиться (что я с удовольствием и сделала), Соль проследовал дальше, прямиком к главе артели, пожилому и сморщенному, как печеное яблоко, плебею в бордовой косынке. Тот при виде смеска перестал выгребать пищевые отходы из углов помойной площадки и, выпрямившись, наблюдал, как Соль приближается к нему. Когда расстояние между ними сократилось до предписанных пяти шагов, старик, стрельнув в мою сторону взглядом, вытянул руку в запретительном жесте. Соль остановился и, покачиваясь с пятки на носок, вступил в беседу.

   Мне было плохо слышно, о чем они говорят: площадной шум заглушал звуки речи. Я лишь видела, как смесок что-то горячо доказывает плебею, тот, с невозмутимым лицом, молчал. Другие мусорщики продолжали работу, с хмурым любопытством поглядывая то на меня, то на своего начальника и его визави.

   «Странная компания, – с неприязнью подумала я, прислоняясь к глухой стене дома. – И с чего бы он выглядит так, будто просит у этого уродливого старика прощения?»

   Со все возрастающим раздражением я ждала, когда диалог подойдет к концу. Снимет ли донна с меня невольный грех общения со столь неподобающими моему статусу субъектами?.. Отвлекая себя от невеселых размышлений, я исподтишка следила за тем, как работают мусорщики. Двое переставляли наполненную отбросами бочку на тачку, третий подметал помойную площадку. Вдруг, бросив метлу, стремительно нагнулся, схватил что-то и выпрямился с извивающейся крысой в руке. Я покривилась, глядя, как он наклоняется и вцепляется зубами в хребет твари, сквозь шум и гам города донесся ее писк. Крыса, поизвивавшись, издохла. Плебей поднял лицо с красногубым, как у безумного лицедея, окровавленным ртом, отдернул полу халата, являя взору вид коротких нечистых панталон, плотно обтянувших его коренастые ляжки, и сунул трупик в не менее грязный, чем панталоны, мешок на поясе. Я убедилась, что правы те, кто утверждает, будто плебеи едят крыс, и почувствовала, как недавно съеденный батат подступает к горлу.

   «Когда же это закончится?!» – подумала я, уговаривая желудок не быть таким щепетильным. Ведь на сатурних службах мне доводилось наблюдать куда более мерзопакостные зрелища, чем сегодняшнее.

   Тем временем глава артели мусорщиков передал что-то Солю, тот поблагодарил и направился ко мне.

   – Уходим? – с облегчением спросила его я, но он покачал головой.

   – В подсобку, – сказал он, указывая на деревянное строение в глубине дворика, и попытался подтолкнуть меня в бок.

   Я извернулась, сумев избежать его прикосновения.

   – С ума сошел! – воскликнула я. – Мало того, что ты принял от этого какую-то вещь, так теперь хочешь, чтобы мы вошли в их логово?!

   – Ты можешь никуда не входить, – спокойно парировал смесок.

   Я не нашлась с ответом, только, рассерженно сопя, уставилась на него. А Соль повернулся и, подбрасывая на ладони связку ключей, как ни в чем не бывало зашагал к подсобке. Против воли я последовала за ним. Я была в смятении и пыталась припомнить, были ли в истории случаи, когда послушнице моего ранга доводилось иметь дело с живыми плебеями. Ничего такого я, разумеется, припомнить не смогла, зато отчетливо представила себе другое: длинное-длинное судебное разбирательство на коллегии, где жрицы-наставницы расспрашивают меня, по какой причине я нарушила запрет на прикосновение к нечистым. А потом – в лучшем случае трехнедельный пост, запрет покидать стены храма и участвовать в увеселительных мероприятиях и, может быть, полгода искупительных работ при кладбище. И за все это время никто и пальцем не посмеет до меня дотронуться.

   «Сможет ли донна очистить меня от этого?» – с тоской думала я, глядя, как смесок спокойно, можно даже сказать, привычно открывает потускневший амбарный замок на хлипкой дверце строения.

   Соль шагнул внутрь и придержал для меня дверь. Глядя, как я колеблюсь, сказал с нотками недовольства:

   – Входи.

   – Не могу, – отвечала я.

   – Скверны боишься? – он презрительно скривил рот. – Но ведь никто тебя не видит.

   Я оглянулась через плечо. До нас и впрямь никому не было дела: мусорщики усердно трудились, других человеческих существ поблизости не наблюдалось, а черно-белый кот, сидевший под пальмой, был увлечен неосторожным голубем, подошедшим к нему слишком близко.

   – Не в этом дело... – обозрев окрестности, начала объяснять я, но Соль высунул из полумрака подсобки руку, ухватил меня за запястье и дернул к себе. Я споткнулась, упала на него, дощатая дверь с треском захлопнулась за спиной. Я принялась колотить спутника по груди кулаками, он, скривившись, удержал меня за руки.

   – Негодяй! – воскликнула я и попыталась вырваться. Он отпустил меня и отступил на шаг, упершись спиной в полки с ведрами и щетками. Сказал спокойно, покачивая головой, словно строгий учитель на неуспевающего ученика:

   – Рассматривай это как принуждение. Ты осквернилась не по доброй воле, а потому что тебя заставили. Разве это не смягчающее обстоятельство?

   Я задумчиво поглядела на него, постепенно остывая. Теоретически он прав, но...

   – Как я докажу, что ты меня заставил? – с подковыркой спросила я. – Ведь по всем бумагам ты – вампир.

   Соль снял темные очки, завел глаза и вздохнул.

   – Неужели так необходимо кому-то что-то доказывать? Разве недостаточно рассказать обо всем твоей дорогой госпоже Карме, или как там ее у вас величают? – и сделать, как велит она, а? – и он уставился на меня с кислым видом.

   Я задумалась, следя за тем, чтобы не коснуться невзначай чего-нибудь в мерзкой тесной комнатушке. Это было почти невозможно, но я старалась. Не стоит усугублять и без того немалый грех.

   – Считаешь, донна очистит меня? – спросила, наконец, я, пока Соль убирал очки в рюкзак.

   – Без понятия, – отозвался он. – Ей решать, нет?

   Я, затосковав, кивнула.

   Мы постояли в молчании. Вскоре я устала и почувствовала сонливость, как-никак, я не спала всю ночь.

   – И долго мы будем здесь околачиваться? – спросила я. – Ты ведь, кажется, намеревался попасть в пригород? Кстати, как ты собирался это сделать?

   Соль не ответил. Я постояла еще, вдыхая пыльный воздух кладовки, переступила с ноги на ногу. Открыла было рот для очередного вопроса и услышала грохот тачки, приближающейся к нам. Я замерла, глядя на Соля во все глаза. Однако плебеи входить в подсобку не спешили. Они что-то делали там, снаружи, переговариваясь на своем зверском наречии. Кажется, обсуждали любовные похождения одного из них.

   Потом раздался топот деревянных сандалий по брусчатке и дверь распахнулась.

   – Добур (давай), – сказал с рокотом глава мусорщиков и протянул к нам руку.

   Я отшатнулась от него, наткнулась на Соля, он крепко прижал меня к себе, не давая двинуться, и взял с полки холщовый мешок для сжигаемого мусора. Иногда в таких мешках, я видела, к нам в отделение приносили трупы.

   – Новый и чистый, – пророкотал артельный на имперском языке, принимая мешок. – Благородной госпоже придется впору.

   – Что еще за?.. – начала я, но Соль, сделав больно, вывернул мне руки за спину и принялся вязать их позаимствованной с другой полки веревкой. – Ты чего? – возмутилась я, и пнула его по коленке, но он даже не охнул. Я набрала в легкие воздуха, собираясь закричать, но не успела (да и стыдно мне было поднимать шум), смесок сунул мне в рот кляп. Завязал его на затылке, а его подельник, старый плебей, расправил тем временем мешок. Я выпучила глаза, замычала, глядя, как его распахнутая горловина надвигается на меня. Мусорщик ловко накинул мешок мне на голову, спустил до колен и перетянул сверху веревкой. С трудом удерживая равновесие, мыча и брыкаясь, я ощутила, как кто-то вяжет мне лодыжки. Наконец, все было кончено, меня прислонили к стене и принялись шуршать и переговариваться.

   Загрохотала тачка, все ближе и ближе, звук замер у двери каморки. Один из мусорщиков ухнул и поставил на землю что-то тяжелое. Меня приподняли над землей, закутывая во второй мешок и ноги, обвязали его под коленями и, подхватив за плечи и голени, потащили куда-то. Даже сквозь пыльную мешковину я ощутила острый и влажный яблочный запах отходов, которым пропитались внутренности бочки, куда похитители затолкали меня, хоть и я кочевряжилась.

   Тут же же мне пришлось потесниться, потому что бочку со мной разделил кто-то еще. Я пихнула соседа плечом, он шикнул: «Уймись!», и я узнала голос Соля. Немного утешившись, что он в одном со мной положении, я услышала, как сверху скрипит дерево: вероятно, плебеи закрывали крышку. Бочка качнулась и, потеряв равновесие, я с удовольствием наступила Солю на ногу. Он обхватил меня за талию, поставил прямо и прижал к себе, лишив возможности толкаться. Я клокотала от злости и мечтала исцарапать смеску все лицо, но вскоре тачка задвигалась, подпрыгивая на ухабах, и я поневоле прониклась к нему благодарностью за то, что он меня поддерживает. Коря себя за эту благодарность, я все же старалась прижаться к нему в поисках опоры, и постепенно приноровилась к путешествию, несмотря на неудобную позу, вонь и негодование.

   Я даже умудрилась задремать, сбивчивым, неровным сном, в который вторгались новые, теперь уже в иной плоскости, колебания бочки, возмущенное кряхтение плебеев и чудовищный механический скрежет. «Железная дорога, – пришла в полудреме мысль. – Мы едем куда-то по железной дороге». Во сне мне казалось, что мы держим путь во владения Паторна; еще бы, учитывая мое молочное имя и окружающий нас запах. Леденящий ужас безысходности объял меня и, содрогнувшись, я проснулась.

   Бочка стояла неподвижно, и Соль, крепко сжимавший меня за талию, расслабил хватку.

   «Жива?» – холодно поинтересовался он, и я кивнула укутанной в мешок головой.

   Он пошевелился, отталкивая меня, сверху раздался деревянный скрип и зазвучали грубые голоса плебеев. Соль завозился. Вдруг он совершил резкое движение, и пропал. Я замычала, в панике тычась в стенки тесной бочки. Внезапно меня схватили за мешковину сверху, защемив в кулаке и волосы, и с силой потянули наверх. Я принялась брыкаться, мыча теперь уже от боли, из глаз посыпались искры. Новые бесцеремонные руки ухватили меня за подмышки и выдернули из бочки прочь. Меня поставили на землю, и тут же все мешки и веревки, стягивающие руки и ноги, были поспешно сняты. От кляпа я, гневно фыркая, избавилась сама.

   В лицо мне бросились солнце и пыльный ветер. Я заморгала на свет, слезящимися глазами обвела знакомцев-плебеев во главе с артельным. Они стояли на широкой платформе дрезины, плотно уставленной бочками, и глядели на Соля. Я тоже уставилась на него и заметила, что у ног его, как и у моих, лежит мешок.

   Мазнув по мне взглядом, смесок поклонился старшему мусорщику.

   – Таг'и домг (благодарю за помощь), – сказал смесок, а старик, нахмурившись, сплюнул ему под ноги.

   – Тууп'куп бумыг дорранрат Дзонни (я делаю это не ради тебя, Светлый), – отвечал он, и отступил от смеска на положенное расстояние. Его напарники, утратив к нам интерес, направились к бочке, послужившей нам убежищем, чтобы запечатать ее обратно.

   А Соль подошел ко мне, как ни в чем не бывало, взял за руку и потянул к краю платформы. Наша дрезина находилась на железнодорожной насыпи, вдоль которой по обеим сторонам тянулся глухой забор, и поведение смеска недвусмысленно указывало на то, что он собирается сойти здесь.

   – С ума сошел! – уперлась я, когда он, дергая меня за собой, сделал движение спрыгнуть вниз. – Я не слезу!

   – Надо, – сказал мне Соль и, развернувшись, подхватил за плечи и под коленками.

   Не успела я и глазом моргнуть на такое хамство, как он, держа меня на руках, соскочил с дрезины.

   Я с отчаянием оглянулась на плебеев. Двое из них подошли к поршням, источнику движущей силы машины, и взялись за рычаги. Остальные обступили бочки, приготовившись следить, чтобы ни одна из них не упала. Никто из этих полулюдей в нашу сторону не смотрел.

   Соль легко спустился вниз по насыпи, и остановился в двух шагах от забора. Продолжая держать меня на весу, как нечто незначительное, он развернулся и раскрыл ладонь в прощальном жесте. Плебеи качнули поршни, раздался лязг, скрежет, и огромная неуклюжая дрезина нехотя подвинулась на рельсах. Сквозь резкие стоны огромного механизма раздался хрипловатый, отчетливый голос артельного:

   – Они там бродят, за границей Круга не-спящих. И атаман О'Брайан, и ныр-Туарег, и молодой Дано... – он помолчал, стоя на краю платформы, как капитан на носу корабля. Темные глаза его, вопреки всем правилам, с прищуром смотрели прямо смеску в лицо. – Ты отвяжешь их души, Светлый?

   Забыв страх и негодование, я покосилась на Соля. О чем идет речь, неужели..?

   – Конечно, данг, – отвечал тот мягко. – Таков долг, – он поклонился, заставив меня вцепиться ему в плечи. – Ничтожная благодарность за их великое и благородное деяние.

   Старик, не дрогнув ни единым мускулом, кивнул и отвернулся. Дрезина, кряхтя, медленно глотала железнодорожное полотно, и уползала от нас, как старая усталая черепаха. Когда она уменьшилась до размеров коробки, а плебеи на ней стали напоминать крохотных игрушечных человечков, Соль опустил меня на землю.

   – Не следует ли тебе объясниться? – спросила я.

   – Да, ты права, – не глядя на меня, Соль кивнул. – Нужно было попасть в Лисью слободу, и вот, зашибись, до нее рукой подать. За способ доставки прости и не вини исконных людей, они были вынуждены поступить именно так, а не иначе.

   – Что все это значит? – с недоумением спросила я, когда он замолчал.

   Но расширять реплику смесок не намеревался, а вместо этого неспешно зашагал вдоль забора, как будто приглядываясь к нему. Мне не осталось ничего иного, как последовать за ним.

   Забор был высоким, составленным из монолитных каменных плит, скрепленных раствором. Он казался непроходимым, и о том, что в нем есть лазейка, я узнала лишь тогда, когда Соль указал мне на нее. На стыке двух плит был проделан лаз, занавешенный тканью серого цвета, точь-в-точь такого же, как у стены. Под тканью обнаружилась доска, заменившая собой камень. Я думаю, даже дорожная инспекция, окажись она здесь ненароком с проверкой, не догадалась бы, что перед ней подделка.

   – Не боишься, что я сообщу, куда следует, о том, что здесь увидела? – злорадно спросила я, наблюдая, как Соль отодвигает с лаза доску.

   Он поглядел на меня без выражения и знаком показал, чтобы я втиснулась в лаз.

   – Примешься болтать, – добавил, пока я с сомнением примеряла свои размеры к размерам лаза, – пожалеешь.

   Я хмыкнула, но мне стало не по себе. Мы находились в дикой местности, за пределами Саракиса, а я ни слова хорошего об этих краях не слышала. И я даже не знала, кто таков Соль, на самом-то деле! По меньшей мере, подозрительный тип, преступник и вор.

   – Пока помолчу, – буркнула я, осознав все обстоятельства. – Но, знаешь, не думаю, что смогу протиснуться сквозь это... – я указала на лаз, и перевела взгляд на Соля. Одной рукой он держал доску-обманку, другой придерживал надо мной навес из маскирующей ткани.

   – Сквозь этот лаз способен пройти крепкий мужчина, – возразил смесок. – Ты тоже способна, несмотря на некоторые мясистости, – его бесстрастный взгляд скользнул по моей фигуре, заставив невольно смутиться.

   – Платье запачкается, – добавила я новый аргумент, но Соль только головой покачал.

   – Не поздно грязи испугалась? Вообще-то, если хочешь, можешь остаться здесь, – и он слегка качнул доску, намекая, чтоб я освободила дорогу. – Вечерняя бригада исконных людей, возможно, заберет тебя обратно.

   – Ха-ха, прекрасный повод избавиться от меня! – я деланно рассмеялась. – Не дождешься! – я развернулась к лазу лицом и, перевесив сумку с живота на плечо, втиснулась между крошащимися плитами. От тесноты сделалось не по себе, я зажмурилась. Привстав от усердия на цыпочки, я по-крабьи засеменила вдоль плиты, шаря по ней вытянутой рукой. Наконец, пальцы нащупали занозистую деревянную поверхность. Я повернула голову, и в полумраке увидела другую доску, сестру той, что держал приподнятой Соль на входе. Я толкнула ее. Со скрежетом доска поддалась и сдвинулась в сторону. Я устремилась в узкий проход, запуталась в ткани, и, отбиваясь от нее, вывалилась из лаза по другую сторону забора.

   Я рухнула на колени в жухлую траву, росшую вдоль стены, и блаженно привалилась спиной к нагретой плите. Вознесла молитву Кобыле, и стала дожидаться Соля, который почему-то замешкался с выходом.

   «Застрял», – с ленивым злорадством подумала я, наблюдая вытянутое и узкое облако в прозрачном небе над головой. Было странно знать, что находишься снаружи города, на нечистой его стороне, и все же обнаружить здесь такое же высокое небо, и солнце, набухающее теплом, и мягкую бледную, как старческие волосы, траву с лохматыми головками первых одуванчиков. Далеко впереди высилась громада свалки и мусорного завода, по левую руку можно было разглядеть сортировочную станцию, куда направились плебеи, а по правую – стену Внутреннего города, еще более высокую, нежели та, у подножия которой сидела я. Пока я на глазок прикидывала, какое расстояние отсюда до Вторых западных ворот, из пролаза выбрался Соль. Выглядел он уже отнюдь не так щеголевато, как утром: одежда в пыли и грязных пятнах, шляпа набекрень, коса растрепана. В вытянутой руке он держал торбу. С поклажей на плече, разумеется, в узкий лаз ему было бы не попасть.

   Парень вышагнул на траву рядом со мной, небрежно отряхнулся, ловко задвинул доску и, вернув маскирующую ткань на место, разровнял складки. Приложил козырек ладони ко лбу и стал глядеть в сторону завода по переработке мусора. За ним, этим заводом, если я правильно помнила карту, на расстоянии пары-тройки километров располагалась плебейская рабочая слобода, а далее рудник и штольни, частично уже заброшенные. Затем горы становились выше, леса на их склонах непролазнее и, кроме редких исследователей и отшельников, никто другой на западных склонах Срединных гор не жил.

   Наш путь, объяснил мне Соль, лежит мимо завода и свалки мусора, раскинувшейся возле него. Мы должны преодолеть его незамеченными, поэтому нам придется сделать крюк и двигаться через полосу чахлого леса, оставшегося после вырубок. «И никакой отсебятины, – добавил смесок веско. – Здесь можно встретить патруль с собаками или кое-что похуже».

   Соль изрек все это, а потом пошел, с места в карьер, мне ничего другого не осталось, как встать и последовать за ним.

   Ходьба развеяла сонливость, а свежий ветерок немного сбил помойный запах сгнивших яблок с нас обоих. Я шла за споро шагавшим Солем и удивлялась себе, впервые оказавшейся по эту сторону городских стен. Если бы еще вчера кто-нибудь сказал мне, что такое возможно, я подняла бы его на смех. Однако сейчас мне было не до шуток. За считанную стражу я очутилась вне пределов известного мне мира, и спутником моим был человек, о котором я не знала ничего, кроме имени и того, что он был соучастником преступления. Уж чего, чего, а такого развития событий я, соглашаясь встать под патронаж донны, и помыслить бы не смогла!

   Вскоре солнце поднялось повыше, пригрело. Я с тоской подумала о завтраке в храмовом общежитии, о своих подружках, болтающих и дурачащихся за столом. Вот-вот должны были начаться утренние занятия, о которых я тоже вспоминала сейчас с ностальгией. Записка от донны спасла бы меня от отработки прогула, но для того, чтобы ее получить, мне нужно успешно завершить свою миссию. Окончанию которой конца-края не видно.

   Мы обходили мусорный завод и прилегающую к нему территорию по широкой дуге, его ограда, трубы и строения казались мизерными с большого расстояния. Однако ветер, дувший как раз оттуда, доносил до нас запах дыма и гнили, легкий и тошнотворный, как душок над трупом. Мне, прежде видавшей сей унылый край лишь в посмертных видениях убитых, этот запах показался самым что ни на есть подходящим для такого места.

   Прошло около часа, и впереди завиднелись первые деревья чахлого леса. Я устала и хотела пить, но просить Соля о передышке не позволяла гордость, а сам он и не думал останавливаться. Лишь сказал, когда мы приблизились к кромке чахлых сосенок:

   – Не шуми.

   Мы вошли под сень деревьев, словно пересекли некую границу, и меня поразила тишина, царившая в этом умирающем царстве природы. Ни пения птиц, ни шороха листвы, полная противоположность оживленным городским паркам или пасторальному изобилию местности, откуда я родом. Даже слабый ветерок, слегка освежавший нас, пока мы были в пути, словно запутался в голых ветвях и, обессилев, затих.

   Соль, а за ним и я медленно двинулись по плешивому ковру из бурой опавшей листвы. Она шуршала под ногами, как бумажный мусор. Листья были хрупкие, ломкие, почва под ними сухая, изрытая трещинами, и, хотя в городе весна была в самом разгаре, здесь как будто бы навеки поселилась поздняя осень. Мне недолго пришлось гадать, почему так. Едва стволы деревьев сомкнулись за нашими спинами, я почувствовала эманации. От этого леса просто разило мертвечиной.

   – Нам нельзя здесь идти! – ловя Соля за руку, проговорила я громко. Лес тут же поймал мой голос, измял, уподобив хриплому вороньему карканью.

   Соль с гримасой обернулся ко мне и прижал палец к губам.

   – Ты не одна, – прошипел он, сердито кривя губы. – Бояться не надо.

   Но было очевидно, что гибельность этого места не секрет для него.

   Он дернул рукой, вырываясь, и нырнул под низко надвинутую ветку. Я поспешила за ним, не желая ни на секунду терять из виду, но, надо сказать, слова его нисколько меня не успокоили.

   Наказание преступников – не моя специализация, этим занимаются те, кто посвящен Охотнице и Лучнику. Однако в силу специфики своей деятельности я все же знала кое-что об этом.

   Как всем известно, есть три вида преступлений: против богов, против государства и против людей. Самым тяжелым по праву считается первый вид, и наказание за него – смертная казнь. Но если свободный человек смертью своей искупает вину перед богами и перед теми, кому его проступок причинил вред, то с плебеями дело другое. Если плебей совершил преступление и был убит представителями правопорядка, то это уже автоматически означает, что своим проступком он оскорбил богов. И боги заслуженно покарали его.

   По сути, если плебей нарушает закон, то пощады ему не видать. Он и так уже априори виновен, раз родился плебеем. Однако вину за преступления, совершенные каким-нибудь плебеем против людей или государства, может принять на себя другой плебей, обычно староста деревни или глава рабочей артели. Они называют это «взять на поруки», когда вместо осужденного выбранный общиной «поручитель» платит за преступника штраф, терпит порку или отправляется на каторгу. Странный обычай, варварский и несправедливый, но не всегда логика плебеев доступна пониманию обычных людей. Но если преступление совершено против богов, то обычно взять преступника «на поруки» невозможно, поскольку он уже мертв. Даже если еще жив, добровольцев «взять на поруки» никто специально не ищет. Да и мало их находится, если уж на то пошло. Потому что наказание ужасно.

   Осужденного вначале лишают живого тела, отделяя от него дольнюю душу (а чаще всего бывает, что на момент суда душа эта уже отделена по разным причинам). Затем принудительно запирают горний дух в неспособном к существованию теле. Нетрудно догадаться, что дух, заточенный в темнице разлагающейся, отходящей от костей плоти, теряет все черты гуманности, озлобляется и деградирует. Один такой разгневанный дух не опасен для обычного человека, но если их соберется несметное множество, они могут свести с ума или причинить нешуточный вред здоровью.

   Теоретически я знала, что возле Саракиса есть место, в котором пребывают проклятые духи, но никогда не думала, что оно от города так близко. Теперь оставалось только пенять на собственную глупость. Неупокоенные останки плебеев-преступников не оставишь бродить абы где, ведь они могут представлять угрозу для мирных граждан. А страшная судьба посягнувших на божественный порядок должна стать назиданием их родственникам и соседям. Поэтому естественно, что неподалеку от плебейского поселения должно быть некое подобие резервации, куда власти по решению суда помещают недомертвые трупы преступников. Некое огороженное пространство, пребывая в пределах которого грешники обречены на вечные муки. Такое место нельзя располагать вдалеке от городских инфраструктур и инстанций, иначе как следить, чтобы низшие люди тайком не предали земле тело кого-нибудь из осужденных? Но если все так, как я думаю (а я, пожалуй, недалека от истины), то что, боги побери, мы делаем здесь, в самом рассаднике скверны и опасности?! Да мы за тридевять земель должны обходить это проклятое место!

   Пока я так рассуждала, накручивая себя все больше, мы выбрели к краю огромного оврага, на дне которого, среди коряг, сплетения засохших веток и нагромождения камней, тоненькой ниточкой из последних сил вился ручей. Тут же валялись обрывки лохмотьев, оборванные куски дерюги, пучки соломы и, подтверждая все мои догадки, белели человеческие кости. Соль сделал движение в направлении спуска по неровному краю оврага, я с силой вцепилась в его предплечье.

   – Не надо! – прошептала я. Лес снова исказил мой голос, изуродовав его до такой степени, что по спине пробежали мурашки.

   Соль оглянулся на меня, едва не заставив попятиться: красивое лицо его было искажено в мучительной гримасе. Но миг, и наваждение пропало, и меня вновь буравил взгляд его непроницаемых глаз.

   – Самый короткий путь отсюда – по дну, – ровно сказал мне смесок и ткнул пальцем вниз, для наглядности.

   Я истово замотала головой.

   – В другой раз, как угодно, но сейчас – без меня, – уподобляя речь его рубленым фразам, отвечала я, вздрагивая от звуков собственного голоса. – Там их самый рассадник.

   – Ты чувствуешь? – Соль вдруг, склонив голову к плечу, взглянул на меня с интересом. Напрягшаяся рука его, в которую вцепились мои пальцы, слегка расслабилась. – Ты ведь тоже жрица, да? И что ты чувствуешь?

   Я, оторопев, уставилась на него. Потом, нахмурившись, отвечала:

   – Они следят за нами. Без препаратов я не ощущаю четко, но чувствую их злобу и голод. Они нападут, если мы сделаем неверный шаг, просто навалятся, как снежный ком, и сомнут.

   Соль нахмурился вслед за мной.

   – Ты не ощущаешь печали или горечи? – спросил он с неожиданной прохладцей. Его голос, как ни странно, звучал обычно, без искажений и инфернальных пришептываний, сопровождавших каждое мое слово. – Не ощущаешь их боль? Их невыплаканные слезы точат эту землю, и она скудеет, отдавая им последние соки, лишь бы только облегчить их страдания. Неужели ты не слышишь, не ощущаешь горя земли, не способной утешить единоутробных детей своих?

   – Нет, – я, пораженная, помотала головой. Что он такое несет?! Как будто жалеет их... Уж не помрачил ли его разум голодный дух?!

   – Эх ты, а еще жрица! – вздохнув, смесок разжал мои пальцы на своем предплечье и аккуратно убрал руку. – Иди следом, и не споткнись.

   И мы пошли в обход оврага. Путь был нелегок: непролазные заросли, вздыбившиеся корни, трухлявые стволы упавших деревьев, сыплющаяся под ногами земля. Соль помогал мне, как мог, со всей своей предусмотрительностью и еще большей отстраненностью, чем прежде. Словно я стала неприкасаема для него. А я шла, пригибалась, карабкалась и спрыгивала, чтобы тут же начать взбираться опять, оскальзывалась и падала, обдирала кожу и одежду об ветки, увертывалась от них, принимала поддержку Соля, и все думала о том, что он мне сказал.

   «Странный, – думала я. – Мягко сказано, что странный. Может, все-таки сумасшедший?»

   Но отчего тогда донна доверилась ему? Я мало что знала о ней, но она – самая настоящая аристократка, принадлежит к Божественной Императорской семье, правящей больше двухсот лет по им же установленным законам. С другой стороны, донна впала в немилость и была сослана сюда, в нашу провинциальную глушь, в наказание за оскорбительный образ мыслей. Да и сам Соль, этот смесок с именем отпрыска императорского рода, он-то что делает здесь? Скрывается от соглядатаев Божественного? Занимается разбоем и водит дружбу с плебеями? Является поклонником избытой, казалось бы, почти два века назад ереси о том, что именно плебеи, низшие существа, и есть потомки тех, кто искони когда-то населял эту землю?.. Ничего себе списочек, для нескольких часов знакомства-то!.. Может, донна и приставила меня к нему, чтобы разузнать об этом типе побольше? Так профессиональный допрос помог бы здесь куда лучше, чем мои скромные наблюдения и догадки. И мне не пришлось бы рисковать жизнью!