Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 58 страниц)

   – Эй, да ведь это же душечка Кора! – услыхала я добродушный возглас.

   Не веря ушам, я выпрямилась на скамейке, пристальнее вглядываясь в пассажиров судна. Один из них махал мне рукой.

   – Лучезарный дон Август! – воскликнула я, разглядев его. Тут же, вскочив, присела в глубоком поклоне.

   Он, не переставая махать мне, дал отмашку гребцам и те направили лодку к берегу.

   – Как ты поживаешь, малышка? – ласково спросил он меня. – Почему сидишь здесь одна-одинешенька?

   – О нет, нет, Ваше Высочество, ваш секретарь, сеньор Максимилиан сопровождает меня, – поспешила я заверить благородного дона. – Я... сия негодная послушница очень признательна за то, что он составил ей компанию!

   – Чудесно! – проворковал дон.

   Лодка, в которой сидел он и еще один благородный пассажир в маске, мягко ткнулась остроконечным носом в прибрежную траву пригорка, на котором я стояла.

   – Дождемся его возвращения, и прокатимся под юной луной, – пригласил дон Август. – Мы с моим другом Ониром задумали, как водится, сочинить рэнга, но только лишь нас двоих для этого веселья недостаточно.

   – Сочту за величайшую честь, но... – бормоча, я вытаращила на дона глаза в непритворном ужасе. Ведь я же совершенно не умею слагать стихи! О что же, что же придумать?.. – Но сия негодная девица абсолютно не... переносит...

   – Мы разомнемся, начав со стихов ста знаменитых поэтов, – прервал меня новый ласковый голос. Он был красив так же, как голос донны, но только звучал гораздо выше, мягче и теплее, полный детского любопытства и дружелюбия. – Дурашка Торис, забыл представить меня даме как положено! Меня зовут Нюкта Онирос, милая дева, – аристократ встал и изящно поклонился, даже не качнув лодку. Я узнала его по цветам и лентам – это он олицетворял Лучницу. И... хотя в зале я отчего-то решила, что он девушка, разочарования я ничуть не испытывала. Склонив голову и прижав к сердцу ладонь, я присела в глубоком поклоне перед новым небожителем.

   – О, благородные доны, какая удивительная встреча! – услышала я за спиной бодрый голос возвращающегося Максимилиана. – А я-то гадаю, с кем это сеньорита Кора столь оживленно беседует!

   Он появился из зарослей кустов, обжавших ведущую к скамейке тропинку. Щелкнув каблуками, отвесил аристократам четкий поклон. На сгибе локтя у него висела накрытая салфеткой корзинка, в обеих руках он сжимал по рожку с мороженым.

   – Торис, дурашка, есть ли хоть малейшая вероятность, что твой секретарь захочет служить у меня? – звонким, с легкими переливами зависти голосом спросил дон Онирос.

   – Но-уль, – ответил Лучезарный дон игриво. – Но если ты хорошо попросишь, глядишь, Максимилиан отдаст тебе первого щенка из своего будущего помета?

   Все трое весело рассмеялись, вероятно, это была какая-то их старая свойская шутка.

   – Вижу, вы готовы к небольшому круизу! – провозгласил меж тем дон Август. – Смело на борт, душа моя! – скомандовал он мне, элегантно протягивая руку.

   Я оглянулась на Максимилиана, тот с широкой бесшабашной улыбкой, в которой только, пожалуй, глаза не участвовали, пожал плечами, мол, ничего не попишешь.

   Сглотнув слюну и надеясь, что на лодке меня не укачает, я вложила свою руку в узкую ладонь Лучеразного дона. Он посторонился, освобождая мне место для маневра, и, второй рукой опершись на трость, которую я по указанию донны преподнесла ему в Саракисе, принял устойчивую позу. Я шагнула в заколебавшуюся на воде под моим весом лодку. Дон Август сжал мою ладонь, удерживая, а дон Онирос слегка похлопал по спине, убеждаясь, что все в порядке. Следом за мной в лодку ловко запрыгнул Максимилиан. Между ним и доном Ониросом тут же произошел короткий безмолвный диалог, в итоге которого, Максимилиан, улыбаясь еще шире и солнечнее, чем прежде, протянул изящному дону свое мороженое.

   – Отборнейшие кадры! – звонко пропел тот, и снова все трое засмеялись.

   Дон Август меж тем предложил мне сесть, две грации-служанки, колдовавшие над снедью под маленьким навесом на корме, тут же поднесли недостающие стулья. Максимилиан отдал корзинку с закусками девушкам и, наконец, мы все уселись.

   Гребцы оттолкнулись шестами от берега, и принялись бережно выводить лодку на глубину, стараясь не совершать резких движений. Максимилиан отдал мне мое мороженое, и – на пару с убравшим на макушку маску доном Ониросом (у него оказалось смазливое, нежное улыбчивое лицо – то ли детское, то ли девичье – с пухлыми губами и прекрасными пушистыми светлыми ресницами, обрамляющими огромные невинные глаза пугливой лани) – я приялась старательно употреблять его, боясь, что оно растает и запачкает мое единственное дорогое и красивое платье, которое так мне шло. Дон Август и его секретарь, любезный Максимилиан, запивали красным вином закуски и весело шутили. Постепенно, глядя, как хлещет хмельное Лучезарный дон, я начала догадываться, отчего он никогда не расстается со своей тростью.

   Наконец, дон Онирос и я доели мороженое, и девушки-служанки принесли нам карточки для игры в стихи. За веселым занятием печаль и тошнота меня отпустили, проснулся новый аппетит. Свежий, напоенный запахами камыша и осоки воздух, ясное небо над головой, прекрасная компания, профессионализм гребцов, которые умудрялись вести лодку по воде без малейшей качки, – благодаря этому я сумела, наконец-то, хоть ненадолго позабыть обо всех своих потерях и горестях. Дон Август все норовил подлить мне вина, Максимилиан вежливо останавливал его, дон Онирос хихикал над обоими и одновременно подзуживал меня таки выпить на спор чарочку крепленого.

   А потом в ночном темном небе одни за другими стали расцветать гроздья диковинных соцветий, и оба аристократа, сорвав маски, с раскрытыми ртами наблюдали прекрасную картину, восторгаясь, как дети, и возглашая радостные крики. Шутихи трещали, падающие огненные звезды рассыпались за небоскат, дон Онирос нежным голосом запел красивую песню об олененке, потерявшем в зимнем лесу свою маму, я, вспомнив о собственной матушке, рассчувствовалась, загрустила, но вдруг оказалось, что я проспорила и юный дон Онирос протягивает мне полную до краев чарку, я пью, пью еще, и вот мы уже все вчетвером, держа друг друга за плечи, поем, стоя у борта, и нам отвечают задорные голоса с соседних лодок; вот мы уже смеемся и пляшем, и сочиняем рэнга; вот надо мной трещит новый фейерверк, и небо почему-то смотрит мне прямо в лицо, покачиваясь, а на фоне звездного неба надо мной склоняется озорное, веснушчатое детское лицо дона Онироса, его ласковые глаза маленького олененка подмигивают мне, а пухлые губы шепчут: «Спи, Кора, глупышка, усни», и я закрываю собственные уставшие глаза. Я вижу мельтешение разноцветных кругов под веками, слышу успокаивающий теплый шепот – спи, засыпай, – и я сплю, сплю, сплю; я лежу, раскинув руки, на летнем поле среди ромашек и блеклых одуванчиков, проросших из песка, и, склонившись надо мной, тянет ко мне свои голые колючие ветви уродливое скорченное дерево.

   Месяц сливовых дождей, 9-ый день второй декады, сатурн

   Очнулась я полностью разбитой.

   В висках стучало, в горле скребло и жгло, вкус стоял невыносимый. Я попробовала открыть глаза, пошевелиться, но все мое существо этому противилось. Смежив веки, я лежала, переживая внутреннюю бурю, пытаясь на слух, по сигналам тела, понять, где нахожусь.

   Плоскость, на которой я лежала, слегка покачивалась подо мной, двигаясь с едва заметными рывками. Стараясь не сосредотачивать на этом своего внимания (иначе мне становилось худо), я прислушалась. Плеск. Мерный скрип дерева в пазах. Шелест волн. Сомнений нет, я все еще на лодке. Значит, я вроде как ненадолго отрубилась? Но почему тогда ощущения такие, будто я провалялась в отключке несколько часов, а вот теперь пришла в себя в самом разгаре похмелья?

   Я уже снова хотела открыть глаза и попытаться позвать на помощь, когда нежный юный голос невдалеке от меня, методично дыша, произнес:

   – А ты уверен, Торис, дурашка, что это поможет?

   – Нет, – мрачно отвечал второй собеседник, в котором я с превеликим трудом распознала дона Августа. Так-так, не у одной меня, выходит, похмелье! – Но если и это не поможет, тогда я даже не знаю, что. Только если она собственной персоной явится, чтобы с ним побороться.

   – Еще знать бы, где ее персону сейчас носит, – хмыкнул детский голос, который принадлежал – как только что не без труда вспомнила я – прелестному гению дону Ониросу. И он дышал, и говорил так, будто делал какую-то размеренную, постоянную работу. – Но нам было сказано – до сегодня. Было сказано, это поможет, – я почувствовала слабое прикосновение к своей руке и сообразила, что где-то потеряла перчатку. – Усмирит Светлого. Мамочки мои, дурашка Торис, да как же тебя угораздило притащить к нам в дом этакую страхидлу?!

   – Это все Гектор виноват, – хриплым голосом возразил дон Август. Он замолк, и я услышала, как он жадно глотает. Во мне тут же вскипела жажда. Молоточки в висках слегка подутихли. – Говорил я ему не рубить сплеча. С этим Светлым надо обращаться аккуратно, как с залетевшей в комнату осой. Не пугать, подвести, куда нужно, и ловко накрыть сверху банкой. Он ведь и сам, пустоголовик, не знает, чего хочет.

   – Оса размером с бизона! – саркастически хмыкнул оленеглазый дон. – Как по мне, так все он прекрасно знает. И существенно преуспел в достижении цели.

   – Всех вместе нас ему не одолеть, – возразил дон Август. И затяжно прокашлялся.

   – Да как сказать... Ему хватило сил раздолбать машину, когда дурашка Гектор умудрился таки его туда запихнуть. А сейчас мы дежурим по трое и, хоть и меняемся каждые четыре часа, но свои смены я без капли сожаления уступил бы кому-нибудь другому!

   – Я имел в виду всех нас вместе взятых, – разочаровано и устало проговорил Лучезарный дон. – Твой брат хорошо справляется, Эеки, – мягко добавил он почти прежним своим добродушным тоном. – Уж не знаю, что бы мы делали без его таланта...

   – Мой брат на грани истощения, Торис, – сухо парировал Онирос. – Он держится исключительно на чувстве долга. И мы должны освободить его как можно скорее.

   – У нас есть средство, – согласился с ним дон Август.

   – Ну, по ее словам, это поможет, – вторил ему Онирос. – Должно помочь, по ее словам.

   Не выдержав больше бездействия, я застонала.

   – О, душечка Кора проснулась! – притворно возликовал дон Август.

   Руки моей вновь слабо коснулось нечто жесткое, как будто подошва сандалии.

   – Эй, милочка, как ты там? – насмешливо спросил меня дон Онирос. – Гудит, поди, бедовая головушка?

   – Пить, – простонала я.

   Скрипнули доски, металлически ударил наконечник трости об палубу, и я ощутила, как дон Август, дыша перегаром, наклоняется надо мной. Меня замутило, но он довольно ловко помог мне сесть и сразу сунул в зубы фляжку с водой, даровав тем самым несказанное облегчение. Опустошив флягу наполовину и насладившись, я открыла, наконец, глаза и мутным взором обозрела, где мы находимся.

   Неяркий лиловатый свет, уютный и умиротворяющий. Сиреневая гладь безмятежного водоема. Над головой – не небо, а складки камня, как застывшие волны, кругами уходящие за подземный горизонт. Они видны сквозь длинные, белесые, как кости, ветви, на которых дрожат, опадая, продолговатые, похожие на пухлых стрекоз, листья. Ощущение затянувшейся осени, которая все тщится перейти в зиму и переродиться, наконец, удалой весной, но по какой-то причине бессильна это сделать.

   С неохотой и легким нарушением координации я повертела головой. Мы трое плыли в маленькой лодке: я, поджав ноги, полулежала на корме, в проходе между скамьями, на средней из которых лицом ко мне сидел олегенглазый дон Онирос и, несмотря на всю свою субтильную внешность, вполне успешно справлялся с греблей. Дон Август стоял надо мной на коленях, бережно придерживая за плечи. Его щегольская трость была прислонена к борту лодки.

   – Ну как ты, милая? – заботливо спросил меня аристократ.

   – Похмелье, Ваше Высочество, – созналась я. – Но где мы? Что это за место?

   – Мы в море Хаоса, милочка, – значительно и в то же время с едва заметной иронией отвечал мне дон Онирос. – Держим курс к острову Древа Всех Душ.

   Я беззвучно ахнула, а дон Август закивал сверху со значением. Борясь со слабостью и тошнотой, я завозилась, пытаясь сесть. Он помог мне прислониться к покатому борту лодки. Вцепившись в борт, я расширенными глазами еще раз обвела окружающее меня медленно струящееся вокруг пространство.

   – Но мне же, – сказала я, чувствуя, как дрожит голос и снова хочется пить, – ведь я же... мне же... нельзя здесь быть...

   – Ничего, – усевшись на кормовую скамью и по-стариковски тяжко опершись на трость, утешительно сказал мне дон Август. – Ничего, душа моя, не беспокойся. Ты можешь побыть здесь немного, мы разрешаем.

   Оленеглазый дон Онирос скептически хмыкнул, но отвернулся, когда я перевела на него ошарашенный взгляд. Во рту было сухо, в животе холодно, сердце билось как будто бы в горле. Так нутряно, до привкуса железа во рту страшно мне еще никогда в жизни не было.

   – Ничего, Кора, – снова, пытаясь подбодрить, неестественным тоном сказал мне дон Август. Он не отворачивался и взгляда не отводил, но все равно выглядел раскаивающимся, как нашкодившая собака. – Это для общего блага, ты же знаешь.

   И мне, как той собаке, вдруг захотелось забиться под лавку и жалобно оттуда заскулить.

   Дон Онирос греб без устали, неумолимо, и постепенно в приятных лиловых сумерках стали проявляться очертания острова и исполинского белого дерева, раскинувшегося над ним. Как окаменевший фонтан, дерево извергалось из скудной почвы острова и, расплескавшись об свод пещеры, разбегалось вкруговую изогнутыми волнами-ветками.

   Неизведанный доселе ужас сковал меня при виде острова: я не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть, хотя паника накатывала, как прилив, с неумолимой методичностью. Мне хотелось зажмуриться и не открывать глаз; повернуть сегодняшний день вспять; притвориться, что время вообще никуда не идет, ни время, ни пространство не движутся. Но я ощущала их движение всем своим существом, мои подмышки намокли от пота, а живот превратился в ледышку. Я едва могла соображать. Страх твердил мне бежать, броситься в волны и вплавь отправляться на поиски спасения, но я не ориентировалась в этом подземелье, да и плавать не умела. И от бессилия, от безнадежности не могла пошевелить и пальцем.

   Наша лодка подплывала к острову все ближе. Собравшись, наконец, с силами, дрожа, я попыталась сесть, опираясь о скамейку, на которой со страдальческой гримасой ссутулился дон Август. Он уже давно был без маски и вымученно улыбнулся мне. После того, как все недоговоренности между нами прояснились, ни он, ни я, ни андрогинно выглядящий дон Онирос не произнесли ни слова.

   Усевшись и пережив головокружение, я поискала свои перчатки, но нашла только сумочку – она валялась под скамьей, которую занимал дон Онирос. Я просунула туда руку, нащупала ремень и вытащила сумку из-под скамейки. Порывшись в содержимом, убедилась, что все на месте. Перекинув ремешок сумки через плечо, я свесилась из лодки вниз, стараясь пальцами дотянуться до непрозрачной, густой, как кисель, воды. Дон Август молниеносно поймал меня за руку.

   – Не прикасайся! Воды моря Хаоса смертельны для любого живого существа.

   Обомлев, я поглядела на него. Он не шутил.

   Дон Онирос приглушенно хмыкнул.

   – За одним очень редким исключением, – добавил он.

   Дон Август перебил его:

   – Не проверенным эмпирически.

   – Забавно было бы когда-нибудь, но шибко уж чревато концом света, – дон Онирос хмыкнул и приналег на весла.

   Страх снова взорвался во мне, как шутиха с фейерверком. Прижавшись спиной к борту лодки, я открыла рот, стараясь дышать диафрагмой – глубоко и ритмично. Постепенно дыхательная гимнастика помогла, и я немного успокоилась. Глядя с жалостью, дон Август наклонился ко мне, протягивая руку в белой перчатке. Он по-прежнему был красив безупречной красотой статуи, но с похмелья и без маски смотрелся гораздо менее празднично, чем обычно. Он помог мне встать и, подвинувшись, освободил место на кормовой скамье, на которой сидел и сам. Сгорбившись, я устроилась рядом с ним, зябко кутаясь в свою поблекшую, резко пахнущую алкоголем газовую накидку.

   – Что там на острове Древа Всех Душ? – тихо спросила я.

   – Конечная остановка, – мягко отвечал мне дон Август. – Оттуда нам придется пройтись пешком, но уверяю тебя, много времени это не займет.

   Я покачала головой. Не то чтобы я беспокоилась опоздать куда-то. Я просто хотела домой, вот и все.

   Дон Онирос мерно греб вдоль небольшого, увенчанного могучим белым древом острова. Мы проплыли мимо мощных черных корней, уходящих в воду, в которой в клубах пышных белых и тонких – как показалось мне – растений парили на глубине большие рыбины или осьминоги. Мой взгляд не задержался на них надолго, потому что дон Онирос развернул лодку, направляя ее к узкому галечному берегу, и в несколько энергичных гребков причалил. Подобрав со дна лодки канат, он петлей набросил его на торчащие из прибрежных вод колья, затянул. Резво соскочил со своего места и, ловко перепрыгнув с лодки на берег, стуча сандалиями по гальке, побежал по направлению к дереву.

   – Пойдем и мы, – кряхтя, как старый дед, дон Август перелез через борт и, опираясь на трость, подал мне руку.

   Я сошла на берег. Прицепив трость на пояс, он взял меня под руку и повел к дереву. У колоссального ствола нетерпеливо переминался в ожидании нас дон Онирос. Когда мы приблизились, он поднял руку вверх, и я увидела веревочную лестницу, спускающуюся из поднебесья кроны. Дон Онирос ухватился двумя руками за перекладины, поставил ногу, и ловко, как обезьяна, начал вскарабкиваться по лестнице вверх.

   – Я в платье, – растерянно обернулась я к дону Августу.

   – Н-да, – цокнул языком дон.

   Я задрала голову вверх, разглядывая перспективу. Ну и ну, дерево и впрямь огромное! На уровне самых нижних ветвей (а это была высота четырех человеческих ростов) я разглядела канат, туго обтянувший ствол. От него, соединенный время от времени веревками с верхними, растущими вдоль свода, ветвями, тянулся над островом и вдаль над водой подземного моря узкий навесной мостик. К нему и вела веревочная лестница.

   – Ты лезь первая, а я подстрахую, – предложил дон Август.

   Я сглотнула. Рука сама собой двинулась к сумочке, но я побоялась открыть ее. Мне почему-то казалось, что так я сделаю только хуже. Как будто приму правила этой нелепой игры, и тогда пути назад уж точно не будет.

   Я перевесила поперек туловища ремень сумки, заправила за него накидку, чтоб не цеплялась. Как могла, подоткнула подол. И полезла по ненадежным, ходящим под ногами ходуном перекладинам вслед за доном Ониросом. Вскоре я ощутила, как снизу ко мне присоединился дон Август.

   Лезть было не очень сложно, скованное похмельем тело с удоволствием разогрелось от активных движений. Платье тоже особенно не мешало, а если накидка норовила сползти, то я останавливалась, чтобы поправить ее, и дон Август терпеливо ждал, когда я закончу. Во мне даже зажегся азарт: в конце концов, нечасто выпадает шанс полазать по деревьям в компании двух аристократов. Когда я долезла до навесного мостика, скучавший там дон Онирос присел на корточки и подал мне руку, помогая подняться. Следом взобрался дон Август и, усевшись на краю слегка покачивающегося мостика, снова приложился к фляге. Протянул ее мне.

   – Просто вода, – с сожалением прокомментировал он в ответ на мой недоверчивый взгляд.

   Я пригубила. Дон Август не соврал – во фляжке действительно оказалась вода. Она приятно освежала.

   Сделав несколько глотков, я предложила фляжку дону Ониросу, но он отказался.

   – Скорее же, – сказал он. – Я волнуюсь за брата.

   И, повернувшись к Древу Душ спиной, зашагал по темным доскам шаткого мостика.

   Я отдала почти пустую флягу хозяину и тот с улыбкой кивнул мне. Держась за перила и стараясь не слишком пристально глядеть вниз, я пошла следом за оленеглазым доном. Мостик колебался, как водная гладь, под каждым – моим и спутников – шагом. Пока под нами был остров, идти еще было можно, но едва мы достигли его оконечности, я замерла, как вкопанная.

   – Что такое? – обеспокоенно спросил меня дон Август из-за спины.

   – Там... – охрипшим голосом проговорила я, вцепившись в перила дрожащими руками, – там, внизу, люди в воде!..

   – Ах, это, – дон Август хмыкнул. – Не люди, – успокаивающе сказал он, а дон Онирос оглянулся и, вдруг развернувшись, быстро пошел ко мне навстречу, – а священные плоды Всемирового древа. Оболочки для таких, как я и Онир.

   – Чт.., – начала было я, но дон Онирос положил сверху руку на мои намертво сжатые на перилах пальцы.

   – Кора, глупышка, – ласково сказал он, обдавая меня теплой волной умиротворения и спокойствия. – Уразумей. Времени копаться и задавать вопросы ну ни секундочки у нас нет. Пойдем, милочка, поторопимся! Сделаем дело и будем спать сладко.

   – Спать, – повторила я. Глаза тут же сонно заморгали.

   – Ну да, – приятно улыбнулся дон Онирос. – Но сначала – дела.

   Я разжала стиснутые на веревочных перилах пальцы, а он взял меня за руку. Повернулся, и повел за собой, беззаботно и легко перешагивая с доски на доску. Я доверчиво пошла за ним, чувствуя тепло от его уверенного прикосновения.

   «Если талант дона Онироса – это гипноз и сновидения, – с тяжелой сонной головой медленно подумала я, – то что же, получается, его брат... – мысль уплыла. На смену ей пришла другая. – Почему он служит воплощением Лучницы, неужели не нашлось ни одной донны на эту роль? Как странно...»

   Я споткнулась, но идущий следом дон Август поймал меня. А дон Онирос, напротив, отпустил мою ладонь, но я, едва восстановив равновесие, послушно зашагала с ним след в след.

   Дон Август неожиданно спросил:

   – Почему тебя родители Корой назвали?

   – Я в месяце увядания родилась, – не удивляясь на неуместность и праздность вопроса, отвечала я. Реальность вокруг ощущалась как сон.

   – Это понятно, – шагающий за спиной дон Август добродушно хмыкнул. – Но почему тебе не выбрали имя в честь любой другой обитательницы Орка?

   – Не знаю, – я пожала плечами. Мне никогда прежде не приходилось об этом задумываться. – Моя матушка весьма влиятельная и амбициозная жрица у нас в буколиках, – продолжала я. – Вероятно, ей хотелось, чтобы я добилась выдающихся успехов в карьере.

   – А ты считаешь, что Прозерпина добилась? – насмешливо вклинился в беседу дон Онирос.

   – Ну, на своем поприще да, – недоумевая на его скептицизм, произнесла я. – В конце концов, она – жена Патрона.

   – Не забывай, что изначально ее поприще было совсем другое. Ведь ее мать – богиня жизни и плодородия, – возразил мне дон Август.

   Я снова – смиренно – пожала плечами.

   – В моей провинции многие праздники проходят в другое время, чем в столице, проводы зимы, например, или, скажем, Сатурналии. В нашей местности в декаду, когда я родилась, люди отмечают праздник урожая. Обычно к этому времени уже наступают холода, иногда и снег, бывает, выпадает. Как раз время, когда Кобылица убедилась, что просто так ей дочь из Дита не вызволить.

   – Да ну? – дон Август оживился. Я кивнула. – Ишь ты! – возрадовался он. – То есть, твои родители как бы и мать, и дочь в твоем лице восславили? – резюмировал он.

   – Ну, можно сказать и так, – потупилась я. Весь энтузиазм мой остыл.

   – Я даже рад, что этак символично получилось! – чувствуя мое уныние, воскликнул дон Август нарочито бодрым голосом. – Люблю, знаешь, такие сочетания. Когда и смерть, и жизнь, как две подружки-сестрички, рука об руку ходят. Вот и наш Эеки с братцем – тоже похожего полета птицы, – дон Онирос хмыкнул, но на него не обратили внимания. – Один наделен талантом отправлять живых в мир сладостных грез, а второй дарит милосердный покой навечно.

   – Ничего себе! – удивилась я. «Неужели упрямство Соля сильнее смерти?» – Но как же тогда я, Ваши Высочества, могу помочь вам одолеть несговорчивого Светлого?..

   – А-а-а, это, – ненатурально спохватился дон Август. – Да нам лишь бы отвлечь его, а больше никого из тех, кого он хорошо знает, поблизости нет. Ты уж... душа Кора, не серчай на нас.

   – Он мне сказал, что никого не пощадит, – вдруг, почти проснувшись, охрипшим голосом сказала я. Настаивать было бесполезно, но и сдаться – немыслимо.

   – Ну-ну, категоричность – удел юных, – конфузливо хихикнул Лучезарный дон.

   Дон Онирос вздохнул.

   – Поживем – увидим, – резюмировал он. – Мы, кстати, уже почти на месте.

   Он снова взял меня за руку, на сей раз за другую, и кружащая голову дремота тут же отступила, зрение и мысль снова сделались четкими. Только страха больше не было, и я испытала мимолетную благодарность к оленеглазому дону за то, что избавил меня от него. Какой прок бояться неизбежности? Страх все равно не отвратит надвигающегося фатума. Лишь только застит глаза напрасно.

   Дон Онирос отпустил меня и зашагал поспешнее, я за ним, не забывая глядеть под ноги и время от времени бросать взгляды вперед, туда, где свод пещеры сходился с внутренним берегом моря. Там ожидала меня финальная сцена этой истории. По крайней мере, той, в которой суждено сыграть персонажу по имени Кора.

   Иллюзий на счет дальнейшей – недолгой – моей судьбы у меня не осталось никаких.

   Дон Онирос ринулся к краю веревочного моста, цеплявшегося ко вбитым в стену пещеры здоровенным металлическим крюкам. Веток над головой больше не было, и лишенный опор мостик штормило от каждого нашего шага. От крюков вниз по стене тянулась лестница – сестра-близнец той, по которой мы взбирались на мост на острове. Недолго думая, дон Онирос подлез под перила, и споро, как паук по паутине, стал спускаться вниз. Я хотела последовать за ним, но дон Август удержал меня за руку.

   Стоя на узком, колеблющемся мосту между синим морем и дымчато-лиловым подземным сводом, мы молча наблюдали, как спустившийся на землю дон Онирос, на ходу надевая маску, бежит к скульптурной группе аристократов, замерших на берегу неширокого пляжа. Их было четверо, они не шевелились, и даже не привлекали моего внимания до тех пор, пока дон Онирос не направился к ним. Первым делом взгляд мой обратился к массивной деревянной двери в стене пещеры. Дверь была обшита металлом, приотворена, оттуда лился красноватый колеблющийся свет. Что за дверью, мне было не видно, но ассоциации с геенной огненной напрашивались самыми первыми. Тем более что путь по подземному озеру в лодке, а затем по мосту над бездной мы уже проделали.

   Тем временем дон Онирос, торопливо поклонившись стоявшему особняком высокому аристократу в черной маске и в белых одеждах, рухнул на колени перед другим, в золотистой тунике, сидящим на камнях в формальной, неудобной даже на вид, позе. Напротив него пластом лежал аристократ в черном: длинные волосы его были распущены, а сам он, казалось, был мертвецки пьян. Аристократ в золотистом, над которым тут же принялся хлопотать дон Онирос, одной рукой касался щеки спящего собрата, но даже с того расстояния, на котором находилась я от места действа, было видно, что жест этот скорее вынужденный, чем сердечный. И, наконец, четвертый аристократ, который расположился по другую сторону от белого и высокого: широкоплечий, здоровенный, с безупречной выправкой, в военной форме, – он стоял ко мне спиной, прочно расставив ноги, и как будто что-то держал в руках. В фигурах всех троих, не считая хлопочущего дона Онироса и пьяницы, читалась скрытая динамика, как будто они вели какую-то невидимую обычным глазом, но требующую предельной концентрации борьбу. Вмешательство дона Онироса, однако, вывело их из состояния замороженности.

   Он, как и другие аристократы на берегу, теперь был в маске и, хлопоча над сидящим на пятках, параллельно о чем-то разговаривал с высоким и белым, сложившим за спиной руки. На том были широкие церемониальные штаны, но вместо пышной верхней накидки и высокого головного убора он носил простую белую рубаху с длинными, обрамленными черной каймой, рукавами и черную маску без каких-либо узоров. Дон Онирос, придерживая за плечи сидящего и активно жестикулируя свободной рукой, что-то горячо объяснял ему, но из-за плохой акустики и дальности расстояния слышно было неразборчиво. Держащий меня под руку дон Август вдруг пошевелился, и я невольно обернулась, взглядывая на него: он с силой тер подбородок.

   – Кочевряжится старик, – заметив мой взгляд, он натянуто улыбнулся, отнимая руку от лица. – Совсем в нем не осталось доверия к чужим затеям. Ладно хоть подготавливать все не мешал.

   – А кто это? – спросила я недоуменно.

   – Верховный наш, – хмыкнул дон Август. – Солнцеликий.

   Я открыла рот, вновь взглядывая на аристократов на берегу.

   Дону Ониросу, похоже, удалось все же добиться своего. Бережно обнимая собрата в золотистой тунике за талию, он наклонился над пьяным и отнял прижатую к его щеке ладонь побратима. Тот сразу обмяк, тяжело наваливаясь на дона Онироса, который, торопливо ухватив пьяницу за руку, мигом выпрямился, будто кол проглотил. Аристократ-здоровяк в военной форме наклонился над ними и, стащив потерявшего сознание коллегу с дона Онироса, аккуратно уложил его на песок. Когда он присел, опуская золотистого, я успела заметить в его руках толстую цепь, натянувшуюся между ним и пьяным. Военный выпрямился, и тут зашевелился пьяный.

   Все аристократы, кроме обеспамятевшего, напряглись, даже дон Август сильнее сжал мою руку. Его волнение передалось и мне, я подвинулась к краю мостика ближе, ухватываясь свободной рукой за перила. Неловко завозившись, пьяный кое-как сел, опираясь о землю свободной рукой. Лицо его было скрыто маской, как и у других, движения нечетки. На шее красовался ошейник, к нему и крепилась цепь, противоположный конец которой держал в руках военный.

   Пьяный поднес руку к лицу, лапая маску растопыренной пятерней, и узнавание накрыло меня вместе с волной облегчения. Резким движением он сорвал с головы маску, отбросил ее, и, даже не стоя рядом и толком не видя лица, я по его категоричным, решительным жестам поняла, что это Соль. Оказывается, меня смутили распущенные волосы – я никогда раньше его с ними не видела, он всегда собирал их в косу.

   Я оглянулась на дона Августа, едва не воскликнув с восторгом «Глядите, да это же Соль!» Но во взгляде Лучезарного аристократа, обращенном на новоявленного собрата, читались лишь неприязнь и зависть, и мое сердце снова упало. Если уж сам дон Август, которого донна лично просила присмотреть за Солем, против него, то кто же тогда за? Что они собираются с ним сделать? Для чего нужна я?