Текст книги "Жертвуя малым (СИ)"

Автор книги: Олег Мейдерос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 58 страниц)

   В самом конце тащились зеваки из числа простого работного люда. По обочинами дороги, несмотря на ранний час, толпился народ, нас приветствовали заздравными окликами и восхищенными вздохами. Взгляды всего этого несметного множества людей устремлены были на донну, но и мне досталось сполна чужого непривычного внимания; я чувствовала их кожей, они словно прошивали плотную ткань парадного платья насквозь, – эти восторженные, недоверчивые, завистливые, подозрительные взгляды. Изящная донна, аристократка на позолоченной колеснице во главе праздничного шествия, одетая в длинное, до пят, платье полуночно-синего цвета, в глубоком декольте молочно белеет великолепная грудь, хрупкая талия перевита серебряным поясом, черная шляпка с плотной вуалью открывает мне, стоящей сзади, восхитительный вид на нежный, лебединый изгиб белой шеи. Кажется, что шествие – в ее честь, весь город собрался в этот ранний утренний час, чтобы полюбоваться на нее, Сиятельную, полубогиню, едущую навстречу своему небожителю-дяде. Она величественно кивает толпе, машет людям рукой, ее гвардейцы и городские патрульные расчищают нам путь, прогоняя с дороги излишне ретивых зевак, а те отступают к домам, и смотрят, смотрят, смотрят. Донна излучает мир и любовь, и красоту, способную этот мир сохранить, а мне хочется зевнуть, но я в самом фокусе людского внимания и не могу позволить себе подобную слабость. Я даже пошевелиться не могу, и стереть с лица вымученную улыбку – тоже, стою и пялюсь на идеальный затылок наставницы, прокручиваю в голове полуночный диалог с Солем и думаю, что в мечтах этот момент был во сто крат более волнующим. «Почему же, боги побери, так хочется спать?» – думаю я, на миг выхватывая взглядом в толпе искаженное уродливой гримасой мужское лицо с жадно пожирающими донну глазами, и послушные кобылы вывозят нашу колесницу на привокзальную площадь.

   Здесь нас уже дожидается мэр города с советниками и – чуть поодаль – газетчики во всеоружии своего ремесла. Со своего высокого и удобного для обзора места я замечаю Лидию, по случаю раннего утра и высокой облачности нанесшую на лицо прямо-таки устрашающую раскраску; при виде меня она делает большие глаза, потом улыбается и поднимает кверху большой палец. Беспомощно, не имея возможности среагировать, я гляжу на нее сверху и проезжаю мимо: гвардеец направляет лошадей под вокзальную арку к перрону, куда прибудет особый поезд Императорской семьи Его Величества. По ходу движения мэр приветствует донну, она отвечает тем же. Процессия тиха, лишь жесты, выразительные в царящем вокруг безмолвии, служат нам сигнальным кодом. Пантомима, которая повторяется из года в год. Новый персонаж в ней – Сиятельная наставница, но она превосходно справляется со своей ролью. Впрочем, наверняка в Вечном городе ей приходилось участвовать в подобном спектакле.

   Гвардеец-возница разворачивает колесницу, и донна, подняв руку, приветствует входящих под арку жриц и жрецов. Краем глаза я вижу, как суетятся газетчики, их стая бросается то к всаднику, то к паланкину, они о чем-то спрашивают, записывают, толкаются друг с другом. К донне не смеет приблизиться ни один, да и время для интервью неподходящее – все ожидают Императорский поезд. Процессия вливается под арку целиком, располагается широким полукругом на перроне, музыканты горделиво и чопорно поправляют свои инструменты. Наступает время ожидания.

   Переступая с ноги на ногу, я жду, подавляя зевоту, вместе со всеми. С моего места отлично видно во все стороны, и это, пожалуй, единственное мое преимущество сегодняшним утром. Солнце взошло, пока мы двигались к вокзалу, его ослепительные лучи пронизывают облака, спешащие по хрустально-выпуклому небосводу по каким-то своим делам. Их тени скользят по толпе, в калейдоскопе лиц, обращенных к донне и ко мне, я замечаю сосредоточенное лицо Леты, чуть подальше, в соседней шеренге, – золотые кудри Меланиды. Коронида тоже где-то среди своих совооких однокашниц, но их головы покрыты капюшонами и лиц не различить. Мне удается разыскать взглядом даже Ксантиппу, она держит периметр в секторе мэра с домочадцами, изумрудного цвета мундир очень ей к лицу. Внезапно я ощущаю грусть. Все мои подруги там, по другую сторону, плечом к плечу с равными им, стоят и глядят белым анонимным лицом на застывшую статуей донну, недоступную, как звезда, и холодно-прекрасную. Глядят они и на меня: послушницу в темно-коричневом платье, с траурно-белым воротником и манжетами того же цвета, с куцыми волосами, забранными на макушке в пучок, с лицом, временами искажаемым гримасами сдерживаемой зевоты, глядят, и думают – что? Кто эта выскочка? Почему она здесь? Почему она, а не кто-то другой? Никакого права стоять за спиной Сиятельной донны я за собой не ощущала. И никакой гордости от того, что стою, – тоже. Только одно знала доподлинно: если не высплюсь, меня начинают одолевать тягостные мысли.

   Последние участники процессии заняли свои места, газетчики одарили своим вниманием каждую знатную персону, попавшую в их поле зрения, конный гвардеец донны раскрыл над нами широкий зонт от солнца. И тут зазвучали вокзальные громкоговорители – пришло объявление о том, что поезд прибывает. Вскоре мы увидели его собственными глазами. Величественный черно-блестящий паровоз, украшенный гирляндами цветов, подволок к перрону три пурпурного цвета вагона, каждый с императорским вензелем, с солнечным гербом на боку. Пыхтя, могучая машина остановилась, мэр отдал знак раскатать перед дверьми первого вагона красную ковровую дорожку. Наш возница пустил лошадей шагом, второй гвардеец, конный, ехал сбоку, придерживая зонт над головой донны. Колесница остановилась у нашего края дорожки, я, согласно протоколу, спешилась. Мэр, советники и жрецы-настоятели пяти храмов встали рядом с колесницей. У дверей вагона с зонтиками наготове поджидали офицеры городской стражи. Газетчики толпились поблизости, толкаясь и перешептываясь.

   Из брюха вагона раздался лязг – проводники снимали с двери засовы. И тут же ожили громкоговорители, заполнив привокзальную площадь сусально-восторженными завываниями ведущего:

   – В год 248 со дня Воздвижения Купола, в 3 год правления под девизом «Нравственного совершенствования» Его Императорского Величества Василия XIII Непоколебимого, да хранят боги его царственную жизнь многие лета, город Саракис провинции Кия приветствует Его Императорское Высочество, двоюродного брата-кума Божественного, воплощенного Душеводителя, Лучезарного домина Турмса Августа Климента Блистательного! Преклоним колена, братья и сестры, перед Лучезарным домином и Ее Императорским Высочеством, троюродной племянницей Божественного, верховной жрицей Похищенной, Сиятельной доминой Кармой Фредерикой Франческой Несравненной!

   Пурпурная дверь вагона распахнулась, нарядная проводница сноровисто раскрутила опускающий лестницу рычаг и тут же скрылась в глубине тамбура. Краем глаза я заметила, как шевельнулась донна, делая шажок к спуску с колесницы, и тут же внимание мое приковал Лучезарный дон, возникший в распахнутом проеме.

   Одетый в белоснежный с золотыми эполетами мундир, он был ослепителен. Небрежно махнув замершей толпе, он повернулся закрытым белой маской лицом к донне и послал ей воздушный поцелуй. Люди ахнули, грянула музыка, громкоговорители, утопая в елее, источали похвальбы в адрес двоюродного брата Божественного. Дон с изяществом принялся спускаться по лестнице, донна двинулась ему навстречу. Офицер с раскрытым зонтом едва поспевал за проворным доном.

   Лиры звенели, гобои гудели, барабанная дробь отдавалась дрожью в затылке. Донна и ее элегантный родственник сошлись ровно посередине ковровой дорожки, она протянула ему руку, он, преклонив колено, белыми губами маски прикоснулся к ее перчатке. Газетчики и штатные художники, как хищные коршуны, подергивали длинными треугольными рукавами, торопясь зарисовать сцену. Мне с места двигаться по протоколу было не положено до тех пор, пока мэр и жрецы не приветствуют дона Августа. Обняв мою наставницу за талию, он развернул ее лицом к толпе, вскинул руку в приветственном жесте, и тут же со стороны ожидающих по широкой красивой дуге взметнулись в воздух десятки белых голубей. Дон кивнул, взмахнул ладонью еще раз, и одна из голубок опустилась ему на предплечье. Смеясь, он передал птицу донне. Мэр и жрецы подступили к нему, становясь на колени за благословением, он называл каждого по имени и должности и протягивал обе руки, чтобы помочь подняться. Когда последний из советников получил свою порцию внимания, я подошла к дону и, скромно потупившись, преподнесла ему трость на бархатной подушке.

   – Железное дерево! – оценил Лучезарный аристократ. Голос у него был низкий, хрипловатый, сильный и томный, как хорошо выдержанный коньяк. – Знаешь, чем меня порадовать!

   Донна вежливо кивнула, когда он обнял ее в знак благодарности и крепко прижал к себе.

   – Моя дипломница, Кора, – представила она меня, и дон, глянув лукаво, потрепал меня по волосам рукой в белоснежной перчатке.

   Трепеща, я отступила донне за спину и осталась стоять там, в относительно безопасной позиции стороннего наблюдателя.

   Громкоговорители, преодолевая музыку, объявляли имена и чины прибывших с Лучезарным доном персон. Он привез с собой целый штат секретарей, личную гвардию, казначея и нескольких старших жрецов своего храма. Девушки в его свите все, как на подбор, были длинноногими, благоухающими дорогими духами красавицами-грациями, и я устыдилась собственной заурядности. Когда поток гостей иссяк и все они выстроились на ковровой дорожке, девочки-неофитки нашего храма с поклоном поднесли дону красиво расписанные чаши с рисовыми зернами и солью. Лучезарный аристократ, а за ним и донна ритуально разбросали горсть того и другого в честь будущего урожая. Стоя за левым плечом Сиятельной наставницы, я исподтишка разглядывала ее дядю. Как и у всех других аристократов, у него было стройная, хорошо сложенная фигура. Тщательно расчесанные белые волосы, на несколько оттенков светлее, чем у Соля, схвачены серебряными заколками в струящийся по спине хвост. Длинные аметистовые серьги в ушах придают озорной блеск серым глазам, сверкающим, как горный хрусталь, в прорезях маски. Элегантностью манер он превосходил Соля безмерно. И, безусловно, к донне, своей племяннице, дон питал особое расположение. Он действительно не упускал случая ее «облапать», как выразился ночью мой квартирант. Она, впрочем, ничем не намекала, что ей не нравится.

   Мэр подал знак, и музыка утихла. Дон выступил вперед, увлекая за собой мою наставницу, и низким, хорошо отрепетированным голосом приветствовал горожан. В этом году, отметил он, Саракис оказался первым на пути традиционного маршрута, посвященного молитвам о будущем урожае, не случайно. Вот уже около полугода в этом славном городе в самом сердце Империи живет его возлюбленная племянница, несравненная и блистательная донна Фредерика, семейное сокровище, и он, ее дядя и брат Божественного, счастлив объявить, что вскоре Сиятельная донна будет провозглашена богиней Подземного чертога и возведена в приличествующий ей по рождению ранг. С этой целью была пересмотрена освященная веками процедура объезда императорских земель, с этой же целью он, Лучезарный дон, наделенный правом говорить от имени своего Божественного брата, да продлят боги его ослепительную жизнь на многие лета, намерен провести местный праздник Лемурий с таким размахом, какого город не знал со времен своего основания. И полагается он в этом грандиозном замысле на энтузиазм и поддержку добродетельных граждан во главе с достопочтимым мэром Евгением и советом благородных жриц и жрецов пяти храмов. Да здравствует Император! Да сияет вечно над Его челом Солнечная корона, освященная милосердным светом верховного божества! Да продлится бесчисленное множество лет благодатное правление Божественной Семьи!

   Все вскинули правые руки к небу и вскричали «Ура! Да здравствует Императорский дом тысячу лет!»

   Потом вновь заиграла музыка, и толпа встречающих принялась строиться в колонны для сопровождения аристократов в храм Подземных богов. Дону Августу подвели коня, породистого каурого рысака из лучших городских конюшен. Крепко обняв донну на прощание, Его Высочество ловко вскочил в седло и, вытянувшись на стременах, отдал подаренной ему тростью знак двигаться. Как огромный свернувшийся на брусчатке перрона змей, процессия дрогнула, копя силы для рывка, и заструилась, переливаясь разноцветьем одежд, вслед за конным аристократом и колесницей донны, на которую по пятам за наставницей взошла и я. Узкие, стиснутые каменными стенами домов улочки городского центра заливало солнце, воздух гудел от топота множества обутых в сандалии и сапоги ног, от рокочущего гула барабанов, выбивающих монотонную дробь общей поступи. В поднебесье парили голуби, послушницы за нашими спинами несли зажженные фонари, на которых, подсвеченные изнутри пламенем, проступили символы долголетия и благополучия. С обочин дороги нас приветствовали счастливые горожане, и едущий впереди дон изредка, шутя, швырял в толпу горсть рисовых зерен.

   Я, наконец-то поборов сонливость, размышляла о предстоящих хлопотах: распорядиться насчет банной ложи для аристократов, утренних благовоний в личных покоях донны и завтрака для нее и высокого гостя, проследить, чтоб всю его свиту разместили в соответствующих статусу апартаментах, не забыть заверить печатью список послушниц, которые будут свите прислуживать, согласовать с жрицей-комендантом обеденное меню, перекусить самой и переодеться. Дел предстояло невпроворот, а ночь ждала бессонная – первая из трех ночей Лемурий, когда Лучезарный дон собственной персоной будет отправлять богослужение, посвященное духам умерших предков.

   Строго говоря, под юрисдикцию дона Августа, как воплощенного представителя Душеводителя, подпадали в основном туризм и торговля, но божество его имело отношение также и к Подземному культу, поэтому нареканий не должно было возникнуть. Даже если в среде ученых, блюстителей традиции, и назрело недовольство, последние, имея дело с аристократами, держали язык за зубами. Со дня основания Империи государством правила единственная семья, обладавшая большими по сравнению со всеми остальными знатными фамилиями привилегиями. Согласно официальным учебниками истории первый император, Василий Справедливый, и его светозарные родственники установили над территорией страны Божественный Купол, оградив острова от погрязшего в грехах внешнего мира. Там, снаружи, если верить учебникам, свирепствовала смертельная эпидемия, только гибель и разруха царили там, а еще, как я знала теперь от Лу, вампиры. Император и его Семья спасли нас, на две с лишним сотни лет оградив от ядовитой внешней заразы, и никто за прошедшие с той поры века не посмел усомниться в могуществе Божественной семьи.

   Да, были экстремисты-маргиналы, со значительной долей испорченной крови, текущей в их жилах, но они представляли собой отдельный клан, своего рода Семью со знаком минус, противостоящую божественному и императорскому порядку. Насколько я могла судить, они никогда не выступали против непосредственно аристократов, их мишенью становились облеченные властью представители свободных людей. По словам Соля, он имел с экстремистами дело, но даже если так, это был первый известный мне случай, когда вынесшие себя за скобки общества фанатики допустили в свою закрытую среду персону, диаметрально противоположную им по убеждениям. Возможно, Соль прибегнул к неизвестным мне способам убеждения, чтобы внедриться в группировку экстремистов, возможно, Император, его Божественный отец, наконец-то поставил себе целью стереть с лица земли протестное движение. При чем здесь Аласта, загадочный друг-недруг Отшельник и прочие странности моего временного квартиранта, я не знала и даже не пыталась гадать. К нам пожаловал дон Август собственной лучезарной персоной, вечером грядут Лемурии, и с ними закончится срок пребывания под моей ответственностью Соля, а донну вскоре возведут в ранг Богини. Как это произойдет и где, столичный дон не объяснил. Ну и пусть. Главное, что я выполнила свой долг. Теперь остается только уповать на то, что меня оставят в покое и не забудут, сколь верно и безропотно я выполняла все указания сильных мира сего.

   Во главе заметно оскудевшей процессии мы въехали в ворота родного храма. Дон ловко спешился, бросив поводья в руки подбежавших конюхов, и в мгновение ока очутился возле колесницы, помогая донне спуститься наземь. Затем подал руку и мне. Я запаниковала, стушевалась, но вложила ладонь в его затянутую перчаткой руку. Возможно, дон Август и потешался над моей нерешительностью, но под маской этого, к счастью, не было видно. Я ступила на землю, и Лучезарный аристократ легко отпустил меня. К нам, держась на почтительном расстоянии, приблизилась жрица-комендант. Донна махнула ей веером, и жрица, приложив ко лбу ребро ладони, низко поклонилась моей госпоже и ее дяде. Затем, пятясь, она отступила от нас к вошедшим в ворота спутникам дона.

   – Отпустим девочку, – предложил дон, хозяйским жестом обнимая донну за талию.

   – Кора, позаботься о том, чтоб свиту домина разместили в соответствующих их статусу покоях, – благосклонно кивнула мне донна. – И загляни ко мне за четверть стражи до завтрака.

   Я поклонилась.

   Донна вновь взмахнула веером, дон шутливо отсалютовал наполнившей двор храмовой братии. Затем оба аристократа грациозно повернулись к нам спиной и взошли по деревянным ступеням на галерею, ведущую к покоям высшей жрицы. Почтительно дождавшись, когда фигуры знатных жрецов скроются за колоннами, я повернулась к свите дона и поклонилась ей. Мне ответили поклоном.

   – Их Высочества изволят побыть наедине друг с другом, – выпрямившись, объяснила я жрице-коменданту. – Сия послушница Кора к вашим услугам, господа.

   Старший секретарь, одетый в бело-голубой мундир, выступил вперед, кланяясь мне как равной.

   – Максимилиан, секретарь его Лучезарного Высочества, – представился он, когда я ответила на поклон. – Рад знакомству.

   – Позвольте сопроводить вас в ваши покои, – сказала я, и мой новый столичный знакомец с достоинством кивнул.

   Время до завтрака прошло в предусмотренной регламентом суете. Больше всего хлопот доставило размещение граций, прибывших вместе с Лучезарным доном. Девушки были бесспорно прекрасны, и столь же безусловно глупы, как будто природа, так щедро наделившая их внешними данными, совершенно позабыла о внутреннем наполнении. К счастью, господин Максимилиан оказался истинным дипломатом, и помог мне позаботиться о своих заносчивых и недалеких спутницах. Прочие секретари, его помощники, были людьми самостоятельными, и в услугах моих почти не нуждались. Жрецы Душеводителя, прибывшие вместе с доном, были перепоручены на попечение жриц моего храма, а казначей и гвардейцы поступили в распоряжение начальника охраны.

   – С вами приятно работать, госпожа Кора, – похвалил меня старший секретарь. – Питаю надежду, что позже, когда выдастся свободная минутка, вы организуете для меня экскурсию по вашему прекрасному храму и окрестностям. Признаться, я в Саракисе впервые и был бы счастлив возможности поближе познакомиться с этим славным городом.

   Я тоже была не прочь провести досуг в компании столь учтивого сеньора, каким за время нашего короткого знакомства успел показать себя господин Максимилиан. Мы условились встретиться завтра, чтобы пообедать всем вместе: я позову подруг, а он – коллег. После этого обещания ближайшее будущее заиграло для меня радужными красками. «Наконец-то можно и о себе подумать», – с облегчением вздохнула я, раскланиваясь с господином Максимилианом на прощание. Нам предстояло сегодня еще не раз встретиться, но исключительно по официальным поводам.

   На душе сделалось удивительно легко. Впервые за долгое время в моем окружении появились мужчины, которые не понаслышке знали, как следует вести себя с дамами. Воодушевленная открывающимися перспективами, я завершила все необходимые дела, и поспешила в свою комнату, чтобы переодеться в свежее платье.

   По дороге меня перехватили Меланида и Лета.

   – Кора, Кора! – восклицали они в восхищении. – Ну, ты даешь! Вот молодчина!

   – Полно вам, – краснея, отбивалась я от их дружеских объятий. – Мне просто повезло.

   – Айда с нами в столовую! – с улыбкой предложила Лета.

   Я покачала головой.

   – Донна Фредерика ожидает меня.

   – Смотри, не зазнайся, – мрачно предупредила меня Меланида. – Одним все, другим ничего, знаю я, как это бывает!

   Я заверила ее, что ничего подобного не произойдет. Подруги проводили меня до двери моей комнаты, и по пути я успела пожаловаться им на глупость столичных граций и рассказать о завтрашнем приглашении на обед.

   – Золотце! – едва не прослезилась Меланида. – Не забыла о своих бедных заурядных однокашницах!

   Мы обнялись втроем, и на том расстались. В приподнятом настроении я ввалилась в свое жилище, Соль даже головы не поднял в ответ на мое появление. Вместе с ним и донной мы заранее договорились, что она сама вызовет его для аудиенции с доном Августом, но все же мне было немного удивительно, отчего это Соль не торопится увидеться с родным дядей. Блудный отпрыск Божественного спокойно дочитывал книгу, пока я, шурша упаковкой, вынимала из шкафа новое платье. Переодевшись за ширмой, загодя позаимствованной у Меланиды, и повязав перед зеркалом шейный платок (одно из немногих дозволенных послушницам Подземного культа украшений), я, все еще находясь под впечатлением от общения со старшим секретарем, спросила у своего квартиранта:

   – Как я выгляжу?

   Соль поднял на меня затуманенный взгляд, моргнул.

   – Что?

   – Как я выгляжу? – повторила я, уже жалея о своем любопытстве.

   Соль старательно оглядел меня, подумал.

   – Немного всклокоченно, – вынес, наконец, вердикт.

   Я вздохнула и попыталась тщательнее уложить волосы. Отчего-то вдруг сделалось грустно. «Скоро я снова буду жить одна», – подумала я. Прежнего энтузиазма эта мысль не вызвала. Как ни крути, а именно Солю я обязана пусть недолгим, но таким волнующим взлетом собственного статуса.

   Повинуясь внезапному порыву, я повернулась к соседу и низко поклонилась ему.

   – Спасибо!

   Парень недоумевающе захлопал глазами, а я, не дожидаясь, пока он сообразит, какую бы в ответ ввернуть колкость, поспешно обулась и выскочила за дверь.

   До завтрака оставалась ровно четверть часа, когда я, как было велено, в почтительном поклоне «поднырнула» под занавески в покоях Сиятельной жрицы.

   – Кора, ты вовремя, – приветствовала меня донна Фредерика. Я коротко взглянула на нее, и тут же опустила глаза: белое лицо наставницы было обнажено. Ее дядя, Лучезарный аристократ, тоже был без маски, я успела заметить добрую насмешливую улыбку, с которой он рассматривал меня. – Будь любезна, приведи нашего гостя.

   Не вставая, я поклонилась и, пятясь задом, покинула высочайшие покои.

   В свою комнату я возвращалась со слабым чувством подступающей ностальгии. Я как-то не ожидала, что вот так сразу донна и ее царственный дядя пожелают встретиться со своим грубияном-племянником. Вид Соля, спокойно читавшего книгу за столом в моей комнате, почему-то убедил меня в том, что он собирается пожить у меня еще какое-то время. Но сейчас, в этот утренний час, когда к исходу подходила четвертая стража, вот-вот должен был закончится, пожалуй, самый необычный период в моей жизни – время, когда я делила крошечный кров с аристократом, высшим существом, увидеть вживую которое доводится лишь редким счастливчикам. «Они совершенно не похожи», – думала я, вспоминая увиденный мельком лик Лучезарного. Все трое: как одинаковые копии друг друга, причем донна и дон – явно превосходные копии, в отличие от моего постояльца. И все же абсолютно разные, и дело здесь не только в оттенке волос и цвете глаз. Наставница и ее дядя – породистые, холеные, безупречные. А Соль...

   Отодвинув дверную панель, я вошла в комнату.

   – Желают видеть, – сказала я, и парень тут же встал, держа в руке край вампирского балахона. Сегодня Соль был одет во все черное, даже в косу вплетен черный шнурок, и казался бледнее, строже обычного. Разглядывая, как он поспешно облачается в бесформенную хламиду и водружает на лицо темные очки, я пробовала уловить суть его диковинного фамильного несходства. Он казался старше, чем его более зрелые родственники? Нет. Вульгарнее? Отнюдь. Был он резок, собран, целеустремлен? Пожалуй, что так. Словно искусственно выведенный бойцовский кот, выросший на воле. Его воспитанные людьми собратья опасны, быстры и сильны, но у него больше опыта. И дикий нетипичный опыт этот намертво запечатлен в его облике. Как жаль, что теперь я никогда уже не узнаю, где же все-таки прошло его детство.

   Вздохнув, я вышла в коридор. Соль последовал за мной, по привычке изображая «храмовое животное». По дороге мы перекинулись лишь парой фраз: я спросила, как поступить с книгами, которые он натащил в мое жилище, он отвечал, что о них позаботится Лу. «Почитала бы сама», – добавил он, заставив оглянуться через плечо. На мой недоуменный вопрос, зачем, пожал плечами. Вот и все. Этот загадочный аристократ уходил из моей жизни с советом почитать древние труды по мифологии.

   «Я рада», – попыталась убедить я себя, остановившись перед входом в покои донны. Соль отвел в стороны занавески над моей головой, но я все равно склонилась, как положено, и шагнув в прихожую, простерлась ниц со словами:

   – Его Императорское Высочество пожаловал, Ваши Высочества!

   Соль миновал меня, восходя на приподнятый пол комнаты и сбрасывая с плеч вампирскую мантию. Я села на пятки, исподтишка наблюдая, как он останавливается, уперев в бока кулаки, над сидящими на подушках старшими аристократами. Донна, стоя на коленях, закончила подвязывать маску на затылке Лучезарного дона, и теперь, подняв прекрасное лицо вверх, с тревогой взглянула на Соля и коротко сказала что-то дяде на Сакральном языке. Тот, не глядя на нее, кивнул, и похлопал по подушкам, приглашая племянника сесть. Накрытый изысканными закусками столик дожидался их в центре комнаты, и я, бросив в его сторону мимолетный взгляд, ощутила, как сжался при виде яств голодный желудок. Сидя на пятках у входа в покои, я с терпеливым смирением ожидала, когда же меня отпустят, ведь по всему было видно, что беседа троих аристократов не предназначена для чужих ушей.

   Однако о моем существовании забыли. Не снимая очков, Соль в горделивой позе уселся напротив столичного родственника. Тот смерил его взглядом сквозь прорези маски и о чем-то спросил. Сын императора ответил с надменностью, не свойственной ему прежде. Завязалась беседа, суть которой была мне непонятна. Единственное, что я могла бы сказать, исподтишка следя за ней, – она была весьма похожа на разговор давно не видевшихся и не шибко-то друг друга любящих родственников. Реплики Лучезарного дона были краткими и звучали в вопросительной тональности, Соль отвечал развернуто, в вычурной и высокомерной манере. «Неужели таково его истинное лицо?» – удивилась я.

   Столик с нетронутой снедью притягивал взгляд. Красиво нарезанные овощи, фигурно украшенные легчайшим молочным кремом, рис в закрытых чашках, тончайшие ломтики рыбы, чья нежная мякоть серебрилась в лучах утреннего солнца. Сладкий аромат супа с пряностями доносился ко мне от столика, великолепные крабы, казалось, дружески подмигивали своими запорошенными кляром глазками-бусинками. Чудесные блинчики с фруктовой начинкой плакали слезами ванильного мороженого, постепенно таявшего на их верхушках. Сглотнув обильную слюну, я попыталась отвлечься, разыскивая взглядом Агата, домашнего любимца донны. Как это ни странно, но потомка снежных барсов нигде не было. Что с ним случилось, заболел? Или у Лучезарного дона аллергия на мех?

   Вздохнув, я поглядела на троицу аристократов. Наставница моя сидела теперь напротив обоих мужчин, ее лазурно-синее платье, чей подол был раскинут по подушкам, напоминало заводь, из которой вынырнула прелестнейшая русалка. Белоснежные, как снег на вершинах самых высоких гор, с легким голубоватым оттенком волосы были убраны в две косы, перевитые серебряными шнурками с крошечными колокольчиками на концах. Всякий раз, стоило высшей жрице повернуть голову, они издавали нежный звон. Верх синей, как летние сумерки, накидки был забран серебряным обручем, открывая взгляду лучистое, безмятежное лицо. Топазовые серьги-гвоздики в мочках изящных ушей удивительно гармонировали с цветом синих глаз. Такая идеальная, такая желанная, и почему-то очень-очень грустная, подумалось вдруг мне. Безмятежно-грустная. Как человек, знающий о том, что впереди его ждет большое горе, которого ему не избежать. Как человек, заранее с этим горем смирившийся.

   Лучезарный дон вновь задал вопрос, на который Соль отвечал известным мне словом «д'миан», означающим «власть». «К'харрна», – закончил длинную фразу он, и кивком указал на донну. «К'харрна», прозвучало еще раз в потоке твердых, недоступных пониманию слов. «Эта женщина». Донна вскинула голову, колокольчики зазвенели, будто умоляя о чем-то. Дон мягко спросил, а Соль эмоционально и длинно ответил. Дон кивнул, показывая, что понял, и повернул закрытое маской лицо к донне.

   – Душенька, – мягко обратился он к своей царственной племяннице, – мы совсем забыли о твоей помощнице. Пригласи ее к столу, душенька, у девочки наверняка с рассвета маковой росинки во рту не было.

   Я заморгала, пытаясь выйти из образа статуи. Наставница ласково улыбнулась мне и поманила веером. Я встала, и на неловких, затекших от долгого сидения ногах, двинулась к столику, который, как я сообразила только сейчас, был накрыт на две персоны.

   – Пусть мужчины посплетничают, – подарила мне донна новую очаровательную улыбку. – А мы, женщины, займемся делом.

   Я открыла и закрыла рот, выдавила «Благодарствую, но...». Донна взяла меня за руку.

   – Мороженое тает, – с шутливой обеспокоенностью заметила она. – Будет очень жаль, если такая красота напрасно пропадет.

   Мягко, но настойчиво она усадила меня за столик, сама устроилась напротив. Свела перед грудью ладони и сказала:

   – «Да благословят боги эту пищу», – мне не осталось ничего иного, как повторить за ней. Столовые приборы были сделаны из серебра и покрыты изысканным сезонным узором. Цветочная композиция, украшавшая столик, также напоминала нам о том, что на дворе – последний месяц весны. С трепетом накладывая в свою тарелку разнообразные вкусности с общих блюд, я не без сожаления подумала, что прохладным денькам скоро придет конец. Навалится жара, а с ней практика, отчет по дипломному проекту, а там уж и экзамены не за горами. «Настала пора возвращаться к обычной жизни», – подумала я. И сняла крышку с суповой тарелки, наслаждаясь дивным пряным ароматом. Вкус был, как убедилась я, проглотив первую ложку, не менее волшебным. Ах, до чего же прекрасна жизнь!