Текст книги "Любовь и память"

Автор книги: Михаил Нечай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 48 страниц)

– Ай, ай!.. – с болью восклицал Ким, и слезы текли по его лицу. – Сколько горя мы натерпелись! Сколько горя!.. В каждом доме – тяжкое горе и черная нужда… Спасибо вам, спасители наши! Мы давно знали, что на севере живет великий наш друг. Мы с нетерпением ждали вас…

Слушая рассказ Кима, десантники хмурились и сжимали кулаки, приговаривая: «И немецкий фашист, и японский самурай – одна собака!»

Только десантники попрощались с корейцами, поблагодарив за воду Чо, как трое матросов Кириллова привели четырех японских офицеров и двух солдат, которых под расписку передали Леонтьеву для отправки в штаб разведотдела флота: там их показания будут нужны.

После этого отряд Леонтьева погрузился на катера, взявшие курс на Владивосток.

Проходя мимо порта Юки, видели, как в нескольких местах над домами чуть колыхались на тихом ветру красные флаги.

«Интересно было бы пожить там недельку, поговорить с людьми, посмотреть, как входит жизнь в нормальную колею», – подумал Михайло. Десантники еще не знали, что в порту Юки уже высадился батальон морской пехоты, что туда уже прибыли корабли для постоянного базирования, а большие транспортные суда доставили артиллерийские, стрелковые и инженерные подразделения. Не знал Михайло, что там уже были и два зенитных дивизиона, одним из которых командовал подполковник Мякишев.

XXI

Не успели катера пришвартоваться к причалам Русского острова, как разведчики начали спрыгивать на землю. Некоторые из последних сил брели к своей казарме, иные, отойдя немного от берега, падали на землю и мгновенно засыпали.

Еще на переходе, спустившись в матросский кубрик, Михайло достал лист бумаги из полевой сумки и принялся писать корреспонденцию для флотской газеты. С горем пополам (катер основательно покачивало) он дописал заметку и, думая, каким путем ее отослать в редакцию, подошел к группе офицеров, встречавших десантников. Среди них увидел инструктора политуправления по печати. Инструктор поздравил его с благополучным возвращением и сказал, что политуправление создало резерв политработников для обеспечения политработой десантных операций. Этим и объясняется его появление здесь, на острове. Лесняк поинтересовался, где сейчас Григорий Коновалов. Взгляд инструктора потеплел, и он с особой почтительностью сказал:

– О, Григорий Иванович выкуривает самураев из Южного Сахалина. – И тут же, будто между прочим, добавил: – Кстати, если хотите снова отправиться с десантом – на рассвете будьте здесь.

К ним торопливым шагом подошел вездесущий Голубенко, поздоровался и скороговоркой произнес:

– Идем скорее искать оказию, нас ждут в редакции с материалами. Уже небось и косточки наши перемыли. А мне еще надо проявить и закрепить. Там, правда, помощники есть…

– Ты знаешь, я не поеду, – решительно сказал Лесняк. – Меня могут оставить в редакции, а здесь к утру назревает новое дело. Прошу тебя, Андрей, отвези корреспонденцию и передай письмо жене. В редакции скажи, что я замотался, словом, придумай что-нибудь.

– Все ясно, – подмигнул ему Андрей. – Ты мне все больше нравишься. Если так пойдет и дальше, из тебя выйдет настоящий моряк. Давай твой гениальный опус о нашей блестящей одиссее и письмо давай, но не думай, что я завтра отстану от тебя. – И сострил: – В случае чего попрошу подлодку у адмирала Юмашева и вас все равно догоню.

Добравшись до казармы, Михайло не смог дойти до своего кубрика – лег на ближайшую свободную койку и тут же заснул. Проснулся от пронзительного гудка боцманской дудки. Этот резкий звук словно подбросил Лесняка на койке, и он, еще полусонный, крикнул:

– Что за дурень забавляется?

– Это я, старый дурень, хочу поздравить вас со светлым понедельником, – басовито прогремело рядом, и Михайло узнал по голосу бывалого черноморца, участника Керченского десанта боцмана Кучмия. – Вы с нами идете или я задарма вас разбудил? Если с нами, то сигнал боевой тревоги касается и вас.

– Прошу прощения, но который час? – удивленно спросил Михайло.

– Начало шестого, товарищ старший лейтенант, – сочувственно ответил боцман. – Наши уже все на ногах. Приказано получить новое оружие, очистить от масла, взять запас патронов, продуктов на трое суток и так далее. Прогулка, видать, будет веселой. Рыбаки по понедельникам не выходят в море, а нам – тяжелый день или легкий – сполняй команду и будь здоров. Тьфу-тьфу, пусть и понедельник будет для нас легким – на святое дело идем.

«Значит, вчера было воскресенье, – подумал Михайло. – В этой круговерти и счет дням потеряешь».

Через полчаса он уже был у пирсов. На этот раз здесь стояли не два, а шесть катеров: два – на старом месте, четыре – чуть поодаль, и около них толпилось подразделение морской пехоты. На катера грузили боеприпасы и какое-то другое военное имущество.

Кто-то дернул Михайла за рукав. Он оглянулся и встретился лицом к лицу с капитаном Карповым, вахтинцем, с которым зимой сорок третьего вместе ездили на фронт.

– Ты что здесь вынюхиваешь? – протягивая для приветствия руку, спросил он. – Тебя давно ждут в редакции.

– Я не получал приказа о возвращении, – пожал плечами Лесняк.

– Где же тебя мог найти приказ, если ты скачешь по всей Корее? – рассмеялся Карпов и тут же приложил палец к губам: – Молчок. Ты меня не видел, я – тебя. Двоих на одну операцию редактор никогда не пустил бы.

– Гей, хлопцы! – кричал, подбегая к ним, обвешанный фотоаппаратурой капитан Голубенко. – Они здесь балагурят, а я, высунув язык, ищу их. Без меня хотели деру дать? А я вас, голубчиков, и прищучил. Ты, Михайло, с кем идешь? С разведчиками? А я с морской пехотой махну.

– Я тоже с Навроцким договорился, – сказал Карпов. – Когда-то служил с ним, еще до перехода в редакцию. Можно сказать, старые кореши.

Началась посадка, и вахтинцы попрощались с Лесняком.

Михайло и на этот раз не расстался со взводом Бабичева, который снова шел на головном катере. Лесняка тянуло в этот взвод не только потому, что здесь были Савченко, Сагайдак и Климов, – он уже сдружился со многими моряками взвода.

В семь часов катера снялись со швартовых, вышли из бухты и взяли курс на юг. Солнце поднимается медленно, начинает пригревать и ярко освещает живописное корейское побережье. Михайло теперь уже спокойнее любуется его пейзажами, пытаясь представить себе, как за этими зелеными лесами, за горами широким фронтом, от Владивостока до Читы, движутся на юг советские войска. В горах идут, наверное, упорные бои, а на пустынной Маньчжурской равнине, выйдя на оперативный простор, развивают сплошное наступление танковые и моторизованные войска. Где-то там, далеко на юге, по побережью, продвигается танковый батальон, в котором находится и Василь. Может, снова им посчастливится встретиться?

Ночной отдых был слишком коротким, и многие десантники, кое-как примостившись на юте, на палубе или в матросском кубрике, досыпают: надо набраться сил, ведь никто не знает, что их ждет сегодня.

Полковник Денисин, начальник разведотдела штаба флота, которому поручено командовать сводным отрядом – разведчиками Леонтьева и автоматчиками Навроцкого, собрал командиров на совещание. Раскрыв планшет с картой, он пояснил детали поставленного перед ними задания. Катера находятся в пути свыше двух часов. Через три – они войдут в порт Сейсин – крупную японскую военную базу. Там приказано десантироваться и провести разведку боем, выяснить намерение противника, захватить плацдарм и удерживать его до прибытия первого эшелона.

Сейсин имеет значительное артиллерийское прикрытие, гарнизон насчитывает до пяти тысяч человек. Через город проходит на юг единственная на восточном побережье железная дорога, есть бетонированные автострады, ведущие и на юг, и на север. На этот раз, видимо, бой с врагом неминуем.

…Время летит быстро, солнце достигло зенита и жжет немилосердно. Впереди на морской поверхности возникают четыре белых буруна. Полковник Денисин поясняет, что это, должно быть, возвращаются два наших торпедных катера и два морских охотника, которые заранее были посланы, чтобы выявить проходы в бухте Сейсина.

Действительно, это были они. Передний катер-охотник подошел к борту торпедного катера.

Высокий стройный капитан-лейтенант обратился к Денисину:

– Разрешите доложить, товарищ полковник! Разведка проведена. Прошу следовать по моему курсу. На подходе к Сейсину надо развернуться «всем сразу» и веером на полной скорости ворваться в бухту. Капитан-лейтенант Корнюшенко.

«Что? Корнюшенко?» – промелькнуло в сознании Лесняка, стоявшего на юте, в стороне от ходового мостика. К тому же капитан-лейтенант, подняв для рапорта руку, заслонил ладонью свое лицо. Сейчас, когда рука была опущена, Михайло узнал его и неистово крикнул:

– Женя!

Корнюшенко повернулся на голос:

– Кто меня звал?

Лесняк, пробираясь по борту поближе к нему, помахал высоко поднятой рукой:

– Женя, это я, Лесняк!

– Мишко?! Так вот где ты?! – радостно воскликнул Корнюшенко, сверкнув белизною зубов. – Где тебя искать после этой кутерьмы?

– Через «Боевую вахту», – крикнул Михайло.

– Счастливой высадки и возвращения, друг мой дорогой! – прокричал Корнюшенко, и его катер, отойдя от борта, развернулся и быстро пошел вперед.

Сагайдак, слышавший разговор, сказал Лесняку:

– Я Женю сразу узнал, хотя и не часто встречался с ним в общежитии.

– Да кто же мог подумать? – не переставал удивляться Лесняк, сдерживая волнение. – Четыре года ничего не знали друг о друге – и вот, пожалуйста, встретились. И где? В Японском море! И когда? Перед высадкой на вражеский берег.

– В такой огненной свистопляске все может быть. Могли и не встретиться, – рассудительно сказал Сагайдак. – Вот мы с тобой уже в третий раз будем высаживаться вместе в чужой порт. Только бы живыми остаться…

– Пусть, Гордей, нам и на этот раз повезет, – ответил Лесняк.

– Тогда – порядок, – поддержал его Сагайдак. – Только ты в самое пекло не лезь. Твое дело – написать обо всем этом.

– Как же я напишу, если не буду с вами? С чужих слов?

– Оно-то так, но все же будь поосмотрительней…

Катера, которые вели разведку входа в бухту, идут впереди по обеим сторонам кораблей с десантниками, набирая все большую и большую скорость. Десантники пристегнули и закрепили рюкзаки, подтянули сумки с боеприпасами и гранатами, взяли на изготовку автоматы и ручные пулеметы. Одни сели на корточки по бортам, у лееров, другие стоят возле рубки, у торпедных аппаратов. Каждый пристально вглядывается в приближающийся берег.

И вот катера, развернувшись, стремительно ворвались в бухту. Перед ними и за ними в нескольких местах поднялись водяные столбы, с высвистом прожужжали осколки шрапнельных снарядов, разорвавшихся в воздухе. Впечатление такое, будто вражеские батареи стреляют из глубины суши, что полукольцом огибает бухту. Японцы ведут кинжальный огонь с запада и востока. Теперь ясно, что бой будет тяжелым. Стреляя из всех пулеметов, маневрируя по бухте, выделывая крутые виражи, десантные корабли медленно приближались к причалам.

От катерных винтов и снарядов поверхность бухты кипит, пенится. Чувствуя себя на катере открытой мишенью, каждый десантник хочет быстрее соскочить на землю, найти хоть малейшее укрытие. Автоматчики Навроцкого готовятся к высадке на причалы рыбного порта, а катера Леонтьева берут правее, на участок между рыбным и военным портом.

Катера с десантниками, приблизившись к пирсам, сбавили скорость, и разведчики, спрыгивая с кораблей, во весь дух бегут к складам и портовым сооружениям. Лесняк бежит со всеми вместе и замечает, как справа и слева падают матросы.

Влево от Лесняка, слегка пригнувшись, выставив вперед автоматы, пробежали полковник Денисин и старший лейтенант Леонтьев, а прямо перед Лесняком, стреляя на ходу, бежит Бабичев. Каждый десантник бьет по врагу пулеметной или автоматной очередью. В окно дома, откуда строчил вражеский пулемет, Егор Климов метнул гранату. Прогремел взрыв, и пулемет умолк. Другой пулемет стрелял из дверей складского сооружения – длинного и приземистого. Сагайдак из-за угла бросил туда противотанковую. На земле довольно много убитых и раненых японских солдат, группы самураев, отстреливаясь, бегут из порта. Причалы и складские помещения уже находятся в руках десантников. Наши матросы появились и на припортовой улице, вдоль которой Клим Савченко ведет огонь из ручного пулемета. Бойцы отряда обеспечения быстро прошли по направлению к городу. С ними – Денисин и Леонтьев. Скрылся за домами и взвод Никанорова. Отовсюду доносится трескотня автоматов и винтовок. Частая стрельба слышна и в районе рыбного порта, где высадились бойцы роты Навроцкого. Там где-то Голубенко и Карпов.

Взвод Бабичева, развернувшись длинной цепью, прочесывает улицы, застроенные ветхими халупами, которые здесь называют «чиби». На пути взвода длинной голубой полосой заблестел канал, тянувшийся параллельно реке от залива в глубь города к сопкам. Матросы перебегают через канал по шатким мостикам. За каналом – высокая дамба, Бабичев и Сагайдак взбираются на нее. Михайло подбегает к ним. За дамбой – широкая низменность, прочерченная дорогами и тропинками, виднеется берег реки Сусончхон. Японцы – их больше сотни – оторвались от десантников метров на двести и бегут, стремясь увеличить разрыв. Широкое поле перегораживает высокая насыпь, по которой пролегла стальная колея, а дальше маячат фермы железнодорожного моста. За насыпью снова поле, пересеченное серой лентой асфальтированной дороги, идущей из города к реке. Через реку переброшен бетонный шоссейный мост…

Бабичев приказывает отделениям Сагайдака и Савченко выйти на шоссе и оседлать его. Это расстояние матросам приходится преодолевать под огнем японских автоматов и пулеметов. Особенно плотный огонь со стороны моста: видимо, японцы во что бы то ни стало решили удержать его. Матросы короткими перебежками приближаются к шоссе; с другой его стороны, по низине, продвигаются к мосту два отделения опытных североморцев – Твердякова и Краснухина. Они, используя рельеф местности, подходят на близкое расстояние к японцам и забрасывают их гранатами.

Из крайних городских улиц выехали десять – двенадцать грузовых автомашин и направились к мосту – бегут из города.

Четверо матросов выскакивают на шоссе и подают приближающейся к ним первой японской машине сигнал «стоп!». Она увеличивает скорость. Тут же навстречу ей летит граната. Передок грузовика встряхнуло, и он остановился, перегородив дорогу. Остановились и другие грузовики, следовавшие за подбитой машиной. Из них, открывая стрельбу по матросам, начали выпрыгивать военные. Моряки ударили по ним из автоматов, и те, оставив машины, бросились бежать. А на шоссе уже вышли все отделения и продвигаются к окраинным улицам города; навстречу бойцам выехали еще пять японских грузовиков. Японцы на ходу обстреливают десантников. Моряки подбегают к грузовикам, бросают гранаты и завязывают рукопашный бой. Михайло видит, как в руке Егора Климова сверкнул финский нож, как перед ним упал самурай.

Не выдержав рукопашной схватки, вражеские солдаты пустились наутек. Моряки начали преследование.

Лесняк бежит вдоль шоссе и видит, как Савченко стреляет по убегающему в заросли самураю. Из-за машин появляется Егор и кричит:

– Савченко, вперед!

А Савченко схватился обеими руками за живот, скривился и медленно осел на землю. Егор быстро оглянулся и увидел в кузове машины японца, стоявшего с винтовкой в руках.

– Ах ты ж гад ползучий! – крикнул он и выстрелил. Самурай повис на борту грузовика.

В грохоте боя Михайло услышал голос, похожий на голос Бабичева. Он посмотрел на шоссе и увидел мичмана: тот стоял под прикрытием кузова подбитой машины и говорил молодому матросу:

– Видишь – вон там, за бетонной кромкой у моста или в углублении парапета, засели японцы с пулеметами и стреляют в спину нашим. Подберись к ним и забросай гранатами.

Молоденький матрос Семен Данилов, боясь высунуться из-за кузова машины, возражает Бабичеву:

– Дак, товарищ мичман, мост весь простреливается, к парапету близко не подойдешь, а издалека гранатой не достанешь.

Бабичев посмотрел на него:

– Салага ты, а не моряк! Ну-ка, пойдем вместе!

И побежал вперед. За ними последовал Лесняк. Все трое ползком, прячась за металлические столбы, довольно быстро добрались до бетонной кромки моста. Привстав, все трое бросили по гранате. Кто-то из самураев успел дать очередь, и Михайло почувствовал, как что-то обожгло его левое плечо. Лежа, он посмотрел на Бабичева: у того из-под светло-русых волос тоненькой струйкой стекала кровь прямо на висок. Вслед за взрывом гранат пулеметы замолчали. Семен заглянул за кромку и едва успел отклониться – над его головой просвистела пуля.

– Самурай там засел, – сказал Данилов и, сняв с ремня лимонку, бросил туда.

После взрыва Семен привстал, снова посмотрел за бетонную кромку моста и удовлетворенно сказал:

– Капут…

Поднимаясь с земли и утирая пилоткой кровь, взводный сказал:

– А ты говорил, нельзя добраться.

– Виноват, товарищ мичман, – ответил Семен и подошел к Лесняку, который правой рукой зажимал рану на плече: – Вы сможете идти?

– Смогу, – сказал Михайло, вставая.

– Идем к машинам, – сказал Бабичев. – Где-то там Грачев, он нас немного подлечит.

Грачев, смуглолицый низкорослый матрос, был как раз возле машин. Он успел забиновать тяжело раненного, лежавшего на обочине шоссе с закрытыми глазами Савченко, затем коротким движением руки расправил свои взлохмаченные черные усы и начал осматривать раны Бабичева и Лесняка.

– Приятного мало, – проговорил он спокойно, – но считайте, что вам обоим повезло. Кости целы… – При этом он вопросительно посмотрел на старшего по званию Лесняка: – Придется сперва голову перевязать?

– Да-да, – поторопился ответить Лесняк. – Тем более что мичману надо продолжать руководить боем.

Когда санитар заканчивал бинтовать рану Бабичева, подошел Леонтьев и спросил мичмана:

– Что, Николай, серьезная рана?

– Нет, царапнуло малость, – ответил тот.

– А вам, товарищ старший лейтенант, – проговорил Леонтьев, – советую держаться группы обеспечения. Тем более что и общая картина там виднее. Где зацепило?

– Пришлось пулеметы у моста глушить, – сказал Бабичев. – Мы пошли с Даниловым, а тут и старший лейтенант оказался с нами.

Лесняк промолчал.

Леонтьев сперва укоризненно покачал головой, потом развел руками:

– Конечно, это похвально, но вам своим делом надо заниматься. Полковник Денисин беспокоится: куда, мол, корреспондент девался? А вы вон где…

Тем временем санитар туго перебинтовал Михайлу плечо.

– Наши хлопцы оттеснили самураев на окраину города, – сказал Леонтьев, обращаясь к Бабичеву. – Они, правда, засели в крайних домах и оттуда постреливают, дальше не отходят. Ты, Николай, расставь своих по обочинам шоссе, займите рубежи, замаскируйтесь. Во что бы то ни стало надо держаться – ни в коем случае нельзя допустить к переправе. Это я уже и твоему заместителю, старшине Артемову, сказал. Он сейчас там хозяйничает.

XXII

Бабичев вместе с Даниловым пошли в свой взвод, а Лесняк остался вместе с Леонтьевым. Командование отряда во главе с полковником расположилось на поляне, за группой домов, неподалеку от порта. Здесь же был и полевой госпиталь. Грачев доставил сюда и не приходившего в сознание Клима Савченко. Здесь же, совсем рядом, на траве сидела группа корейцев, не успевших до начала боя уйти в горы. У крайнего дома полковник Денисин допрашивал четверых пленных японцев, рядовых, которые мало что знали о планах командования гарнизона. О возможности советского морского десанта им говорили, но десант ожидался завтра или послезавтра. И еще пленные слышали, что командование ждет подкреплений за счет войск, отступающих от границы, из Юки и Расина. Через день-два они должны подойти.

Обменявшись мыслями по поводу показаний пленных, Денисин и Леонтьев приходят к выводу, что удастся предотвратить наступление японцев, если наши первый и второй эшелоны придут раньше. Самураи сейчас не наступают крупными силами, думая, вероятно, что вот-вот подойдут советские подкрепления и тогда они, японцы, дадут бой в городе, где у них оборонные сооружения, много орудий. Им, очевидно, и в голову не приходит, что плацдарм еще долго будет удерживать только небольшая группа советских моряков, иначе они бы давно уже сбросили их в море.

Там, где занимает позиции взвод Никанорова и где должна находиться рота Навроцкого, не утихает стрельба. Правда, она уже значительно слабее, чем два-три часа тому назад. Пришел Бабичев и доложил Леонтьеву, что на участке его взвода бой затих и что бойцы готовят укрепления на случай вражеской атаки.

Вечерело. Давно миновало время, назначенное для прихода из Владивостока первого эшелона войск. Полковник передал в штаб флота донесение о результатах высадки. Оттуда приказали: сводному отряду держаться до утра в Сейсине, так как выход первого эшелона задерживается. Этот приказ, конечно, не обрадовал десантников, ведь их на плацдарме, кроме роты Навроцкого, полторы сотни, а японских солдат в городе свыше пяти тысяч.

Леонтьев рекомендовал своим взводным не говорить бойцам о задержке первого эшелона, чтобы напрасно не тревожить людей, но посоветовал быстрее готовиться к обороне. Замполит Задонцев и парторг Вишняков, воспользовавшись установившимся затишьем, отправились во взводы к бойцам.

Только в полночь, под прикрытием пулеметного и автоматного огня, японцы перешли в наступление, стремясь пробиться к переправе. Бой продолжался более получаса, и атака была отбита. Но в расположении роты Навроцкого стрельба утихла лишь через два часа.

В ожидании и тревоге прошла ночь. Начало светать, а подкрепление не прибывало.

С восходом солнца рота самураев повела атаку на взвод Бабичева. Матросы открыли огонь и вынудили японцев залечь. Неожиданно другая рота противника, перейдя реку вброд, ударила по десантникам с фланга. Матросы и этот натиск выдержали, но, когда противник пустил в ход минометы, положение резко ухудшилось. Учитывая тяжелое положение и на участке Никанорова, Леонтьев приказал взводам отходить на северную окраину города, в район предместья Пхохондон, и там собраться на вершине сопки.

Это было трудное отступление. Японские солдаты яростно атаковали, вели ожесточенный огонь, но все же взводы сумели оторваться от врага, оставляя позади себя большие дома и маленькие, плотно прижавшиеся друг к другу чиби. Поднялись на вершину сопки и там встретились со взводом Никанорова. Здесь уже выстрелов не слышно.

Деревьев на вершине нет, а солнце так припекает, что усталые бойцы сбрасывают рюкзаки, кладут оружие на землю и тут же садятся или ложатся отдыхать. Сюда, на сопку, пробилась группа бойцов из роты Навроцкого, а с ними Голубенко и Карпов.

Михайло тут же подошел к друзьям и обратился к Андрею:

– Как дела, дружище?

Тот с досадой отмахнулся, опустил голову. Вместо него ответил Карпов:

– Приблизительно так же, как у вас. Два взвода от нас отбились, и не удалось с ними связаться. Когда мы порт оставили, Навроцкого тяжело ранило. Над этими двумя взводами взял на себя командование Андрей. К этому времени мы били самураев с сопки и держались изо всех сил… Но их – батальон, а нас – раз-два и обчелся.

– Мещерякова жаль, – сказал Голубенко. – Я с ним еще на катере познакомился. Замечательный парень…

– Какого Мещерякова? – насторожился Лесняк.

– Того особиста, из «Смерша», что был прикомандирован к роте Навроцкого. Убит он.

– Да ты что?! – Михайло почувствовал слабость в ногах и сел рядом с Андреем.

– Ты знал его? – спросил Голубенко.

– Костя – мой друг, еще по училищу.

– Нет больше твоего друга, – резко сказал Андрей. Помолчав, начал рассказывать: – Когда ранили Навроцкого, Мещеряков встал на его место. Ночью с криками «банзай!» двинулась на нас жандармская рота. Мы отбили атаку и сами пошли на них. Дрался Мещеряков и автоматом, и гранатами. Когда кончились диски, он выхватил пистолет, но рядом с ним упал боец, и старший лейтенант наклонился над ним. В это время пуля угодила в его фуражку, вторая попала в грудь, и он упал. Тут же подползли два самурая, схватили его, потащили в свое укрепление. Тогда я взял командование на себя. Мы трижды поднимались в атаку и отбили у самураев твоего Костю, но… Что они с ним сделали, мерзавцы, садисты проклятые!..

Голубенко махнул рукой и отвернулся.

После долгого молчания Михайло тихо проговорил:

– У него недавно дочь родилась…

– Напрасно он пошел в бой в фуражке. Надо было в пилотке, как все. Японцы за нашими офицерами особенно охотятся. Потому и затащили к себе, надеялись многое выведать. Но, судя по тому, как они с ним обошлись, – ничего не добились…

– В нем можно было не сомневаться, – с ноткой укора произнес Лесняк.

У Михайла ноющей болью отдавала рана. Во время отхода повязка ослабла, и кровь проступала через рукав кителя. Он спустился с вершины сопки к месту, где разместили раненых. Увидев Грачева, пошел к нему, но остановился у лежавшего в сторонке от раненых Савченко, лицо которого было прикрыто курткой. Михайло понял, что спасти его не удалось. Сняв с головы пилотку, постоял над ним, горестно прошептав: «Был ты, Клим, гармонистом, любил жизнь, и хлопцы любили тебя. Рвался на Западный фронт, а голову сложил вот где…»

Санитар перевязал Михайлу рану новым бинтом и виновато развел руками:

– Это все, чем могу вам сейчас помочь.

– И за это спасибо, – сказал Лесняк, медленно поднимаясь по склону.

На вершине его ожидала новость. Трое бойцов, посланные Леонтьевым на разведку местности вокруг сопки, только что вернулись и привели с собой около взвода наших пулеметчиков, которых встретили на северной окраине города. Старшина, командовавший взводом, доложил Леонтьеву и Денисину, что вчера их роту в шесть вечера высадили между торговым и военным портами. Рота получила задание объединиться с разведотрядом. Сняли несколько небольших постов и начали продвигаться на южную окраину города, где находился первый десант. В сумерках натолкнулись на нашего раненого бойца, сказавшего им, что отряд полковника Денисина полностью разгромлен, что сам боец чудом уцелел. После этого командир роты повел пулеметчиков к железнодорожной станции. В густой темноте рота столкнулась с каким-то большим японским подразделением, и пришлось принять бой. Самураям удалось рассечь роту на небольшие группы и рассеять их. Командир, говорят, убит. Связь прервалась. Много потерь.

– Почему не проверили показания раненого бойца? – строго спросил полковник. – Где он, этот боец? С вами?

– Почему не проверили – не знаю, – ответил старшина. – А боец… Ему еще наша санитарка Кононова рану бинтовала. – Старшина осмотрелся: – Лена, где ты?

– Здесь я, – выступила из группы пулеметчиков Кононова. – Я перевязала его, он мог идти самостоятельно. Все время был рядом со мною. Но ведь всю ночь. – бой. Я – то сюда, то туда, к раненым. Куда он запропастился – не знаю.

– Как бы вы нас выручили! – с горькой досадой сказал Леонтьев. – Подумать только – рота станковых пулеметов. Да что теперь говорить?.. – И приказал старшине: – Отдохните пять минут, поешьте, переобуйтесь и приведите свое оружие в полный порядок. Наши хлопцы вам помогут.

Пулеметчики сели чуть в сторонке и одни начали переобуваться, другие – развязывать рюкзаки.

Михайло подошел к Кононовой. Она, утомленная, бледная, с покрасневшими от бессонной ночи глазами, все же приветливо улыбнулась:

– Рада вас видеть, товарищ старший лейтенант.

– Трудная у вас была ночка, – произнес Лесняк, желая сказать что-то приятное санитарке.

– Что поделаешь, война…

– Вон там, в тени, наш лазарет, там можете отдохнуть, – показал Лесняк рукой в сторону походного медпункта.

– Спасибо, я уже его приметила, пойду подремлю минутку…

…Денисин и Леонтьев снова связались с Владивостоком, доложили обстановку. Начальник штаба флота вице-адмирал Фролов сообщил, что сегодня утром корабли высадили в район военного порта Сейсина батальон морской пехоты майора Бараболько.

Шифровка вице-адмирала подбодрила разведчиков – ведь они теперь не одни в Сейсине: здесь ведет бой целый батальон.

Радистам удалось связаться с командным пунктом Бараболько, но в ответе майора говорилось, что положение батальона трудное, роты его разъединены: две почти окружены и ведут бой в горах. Одна, занявшая железнодорожную станцию, вынуждена была отойти в порт и держит там оборону. Полковник Денисин попросил майора выделить часть сил для действий в городе, однако Бараболько сам просит полковника приковать к своему отряду побольше японских войск.

Убедившись в том, что помощь подойдет не скоро, Михайло решил отдохнуть, набраться сил. Он подошел к Голубенко и Карпову, которые, подложив под головы рюкзаки, уже спали прямо на солнцепеке, и лег рядом с ними. Боль в плече беспокоила, но усталость взяла свое. И приснилось ему, будто он в Сухаревке, в родительской хате, лежит на деревянном топчане у открытого окна, в которое сквозь ветви цветущей вишни светит весеннее солнце. Тихая радость наполняет грудь Лесняка, и ему невольно думается: «Как же хорошо жить на земле!» Вот он студентом приехал к родителям, и вскоре мать позовет его своим ласковым голосом: «Вставай, сын, завтрак на столе». А после завтрака он пойдет на площадь, к друзьям… И тут он чувствует, как кто-то легонько толкает его в бок. Михайло открывает глаза и видит над собой лицо Андрея Голубенко.

– Вставай, дружище, скоро выступаем, – слышится его голос.

– Куда? – спросил, вставая, Лесняк.

– Наши командиры решили вернуться в город, выбить самураев из центральных кварталов и попытаться снова захватить мосты через Сусончхон.