Текст книги "Любовь и память"
Автор книги: Михаил Нечай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 48 страниц)
В конце июля Лесняк закончил чтение курса лекций. Начальник курсов, обещал ему и Ирине месячный отпуск. Они планировали две недели провести в санатории на 19-м километре. Но его неожиданно вызвал к себе давний его знакомый, инструктор политуправления по прессе. Когда Михайло вошел в кабинет, его встретил капитан среднего роста, с землисто-бледным лицом – у него на фронте погиб сын, и он очень тяжело переживал утрату. Пожав Михайлу руку, капитан сочувственно сказал:
– Знаю твои планы, голубчик. Ты собрался отдыхать, но у нас здесь возникла другая мысль. Тебя посылали от газеты спецкором на фронт, и вообще ты имеешь опыт газетной работы. Но вот уже год проходит, как ты оторвался от нее. Есть предложение, чтобы немного поработал во флотской газете. Им помощь нужна, да и тебе, думаю, это пошло бы на пользу…
Внимательно выслушав капитана, Лесняк сказал:
– Такое впечатление, будто вы чего-то недоговариваете.
– Эту мысль подал начальник политуправления генерал-майор Муравьев, – сказал капитан. – Мы с тобой, Михаил Захарович, люди военные и понимаем: если твой начальник деликатно высказывает какую-то просьбу – воспринимай ее как приказ. Больше никаких пояснений я тебе дать не могу.
– Ясно, – сказал Михайло. – Когда прикажете приступить?
– Завтра в девять утра тебя ждет редактор «Боевой вахты».
На следующий день в редакции Михайло первым встретил капитана Голубенко. Андрей приветствовал его восклицанием и по секрету сообщил, что это он проявил заботу о Михайле.
– Я подумал: «До каких пор Михайло будет киснуть в тех четырех стенах своих курсов? Ведь мы с ним прекрасно сработались – помотались по многим частям и кораблям». – И, склонившись к Михайлову уху, шепнул: – Я нюхом чую – здесь порохом запахло. Вот я и подкинул идейку редактору: стоило бы, мол, приобщить дополнительные резервы, хотя бы, к примеру, опытного газетчика Лесняка… И как видишь – клюнуло.
– Искренне благодарен тебе, – сказал Михайло.
– Знай наших! – подмигнул Андрей и, помахав на прощание рукой, пожелав «три фута под килем», побежал в свою фотолабораторию.
Главный редактор газеты, капитан 1-го ранга, поинтересовался его здоровьем и тут же сказал, что сам видит – здоровье нормальное, настроение боевое, значит, можно перейти к делу.
– Службу у нас начнете с такого задания, – сказал редактор. – Завтра отправитесь на остров Русский, там в старых казармах найдете морской десантный отряд старшего лейтенанта Леонтьева и поживете у него неделю, присмотритесь к матросам и командирам, может, что-нибудь и напишете. Одним словом, мне вас не учить. Затем мы найдем способ, как передать вам дальнейшие указания.
Прощаясь, редактор сказал, что завтра в восемь утра от мыса Эгершельд ну Русский отправляется торпедный катер.
Когда Михайло вернулся домой и рассказал Ирине о разговоре с редактором, она, сцепив пальцы рук, глядя на Михайла, проговорила.
– Это – война!
Михайло погладил ее, как маленькую, и тихо сказал:
– По всему видно, что войны нам не миновать, но когда она начнется – никто не знает, а значит, и нет повода для волнений.
Ирина начала собирать его в дорогу, а он, задумавшись, стоял в сторонке. Ему вспомнилось, что сразу же после денонсирования нашим правительством пакта о нейтралитете в Японии произошла смена кабинета и новый премьер – адмирал Судзуки – заявил: «Япония будет неуклонно продолжать движение вперед до успешного завершения войны». Даже после капитуляции Германии японская военщина кричит о своей вере в окончательную победу Японии.
– Может, конечно, так случиться, – вслух размышлял Михайло, – что самураи опомнятся и прекратят военные действия против союзников, прекратят провокации против нас, полностью капитулируют. Это диктуется здравым смыслом. Ну, а если они не капитулируют, придется, Иринка, и нам повоевать. Думаю, что года за два, не больше, мы с ними справимся, и потом надолго, если не навсегда, настанет мир.
Ирина слегка всплеснула руками:
– Еще два года?
– Ну, это в крайнем случае, – виновато усмехнулся он. – Кто может угадать? Жизнь покажет.
Лесняк не мог знать в то время, что на Ялтинской конференции в феврале 1945 года союзники подписали соглашение, предусматривавшее вступление Советского Союза в войну с Японией через два-три месяца после капитуляции Германии. Не знал Михайло и того, что к концу июля количество войск на Дальнем Востоке было удвоено, что уже созданы три фронта – Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные – и что главнокомандующим здесь назначен маршал Василевский, который прибыл в свой штаб в район Читы с готовым планом наступательных операций, что он уже проинспектировал войска. Не мог знать Лесняк и того, что 1-й Дальневосточный фронт под командованием маршала Мерецкова во взаимодействии с Тихоокеанским флотом должен был начать наступление с Приморья, что все уже было готово для этого.
Ирина и Михайло поднялись еще до рассвета, а когда посветлело, вышли из дома. И когда показалось из-за горизонта солнце, они сошли с трамвая на привокзальной площади и направились к мысу Эгершельд, что вытянулся длинным языком между Амурским заливом и бухтой Золотой Рог. Они шли по узкой каменистой дороге, по обеим сторонам которой без какого-либо порядка, вразброс стояли старые деревянные бараки и маленькие закопченные домики.
Остановившись неподалеку от стоянки катера, Михайло положил руку на плечо Ирине и сказал:
– Не хмурьтесь, товарищ лейтенант, и не грустите. Скоро вернусь.
– Наивный мальчик, зачем ты меня уговариваешь? – спросила Ирина и припала щекой к его груди. – Ты и сам не знаешь, когда вернешься. А я… я буду думать о тебе и каждую минуту ждать. Хочу, чтобы ты знал это.
Он обнял ее.
– Мы с тобой так прощаемся, будто и впрямь на войну меня провожаешь. Вон погляди, какой ясный день, и спокойно иди домой. Если задержусь – через редакцию дам знать.
Как только Лесняк вступил на катер, раздалась команда отдать швартовы. Катер выбирался на простор, отдаляясь от берега, на котором стояла Ирина и махала рукой.
…Лесняку не приходилось бывать на Русском острове, однако он легко нашел старые, еще в царские времена построенные казармы с толстенными стенами, сводчатыми потолками и маленькими, как в крепости, окнами. Казармы, видимо, долго пустовали – стены повлажнели, покрылись большими рыжеватыми пятнами, по ним местами даже сочилась вода.
В узком полутемном коридоре, у тумбочки, стоял дебелый матрос с повязкой на рукаве и с висевшей на его груди хромированной дудкой. Дудка на флоте – неизменная принадлежность боцмана и вахтенных. Матрос, все более хмуря брови, присматривался к Лесняку. Михайлу показалось что-то знакомое в волевом лице этого моряка. Вдруг матрос выпрямился и поднес руку к бескозырке:
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Вы к кому?
– Климов?! – удивленно произнес Лесняк. – Вот тебе и раз! Не думал, что встречу вас здесь. Я ищу отряд старшего лейтенанта Леонтьева.
– Так мы как раз тут и квартируем, – сказал Егор и, отойдя в сторону, приоткрыв дверь кубрика, крикнул: – Старшина Сагайдак! На выход! – Вернувшись на свое место, добавил: – Сейчас будет.
– Гордей Сагайдак? – переспросил Михайло. – Он тоже с вами?
– Так точно! – ответил Егор, широко улыбнувшись. – И Клим Савченко также.
Вышел из кубрика Сагайдак, спросил:
– Что здесь? – Увидев Михайла, развел руками, воскликнув: – Кого я вижу?! Ты к нам, Мишко? – И, взглянув на Климова, поправился: – К нам, товарищ старший лейтенант?
– К вам, Гордей, к вам, – ответил Лесняк, подавшись всем телом к Сагайдаку. Они с размаху пожали друг другу руки. – Так вот куда вы удрали – в разведотряд.
– Набирали добровольцев, – радостно сообщил Сагайдак. – Я об этом узнал и шепнул Савченко. А тот и Егора подбил. Ты надолго к нам? На несколько дней? Ну, значит, успеем наговориться. Проводить к командиру?
В маленьком с высоким и узким окном кабинете сидел за столом старший лейтенант Виктор Леонтьев и, как-то комично выпятив толстые губы, при помощи карандаша и линейки расчерчивал лист бумаги. Он поднял на Лесняка глубоко посаженные темно-синие глаза и улыбнулся. Михайло подал ему документы. Рассматривая их, Леонтьев молча кивнул на стул, стоявший возле стола, – пригласил сесть. На его груди тускло поблескивала Звезда Героя. Возвращая документы Лесняку, сказал:
– У нас ничего особенного нет. Обычные матросские будни. В Заполярье тихоокеанцы крепко нам помогали. Теперь настала наша очередь за добро добром платить. Сюда прибыла только часть нашего разведывательного отряда, пришлось пополнить состав тихоокеанцами-добровольцами из разных частей и кораблей. Разумеется, тщательно отбирали, передаем им свой фронтовой опыт. – И загадочно улыбнулся: – Может быть, пригодится… Ежедневно – учения, учения. Нам, североморцам, тоже есть чему поучиться здесь: надо освоить новый, необычный для нас театр возможных действий…
– Я только что узнал, что в вашем отряде – трое моих давних знакомых, – сказал Лесняк. – Старшина Сагайдак, мой односельчанин, друг детства, а двое – Климов и Савченко – когда-то служили в моем взводе.
– Знаю их, – сказал Леонтьев. – Ладные парни. Вам в отряду будет веселее с ними. Я прикажу, чтобы для вас приготовили постель, у нас есть свободный кубрик.
В тот же день, под вечер, Михайло снова встретился с Гордеем, рассказал ему, что сюда, в Приморье, прибыл и Василь и что они разыскивали его, Сагайдака, но уже не застали на катере. Гордей очень сожалел, что не пришлось свидеться с Василем. В свою очередь Сагайдак рассказал Михайлу, что их отряд состоит из ста пятидесяти человек, что североморцев у них наберется около полусотни.
– Их легко отличить, – сказал Сагайдак. – У каждого грудь в орденах и медалях. Повоевали хлопцы на славу. Начнут рассказывать – заслушаешься. В скольких рейдах по вражеским тылам ходили, в каких только передрягах не бывали! Вот о ком без преувеличения можно сказать – орлы! И первый орел – наш командир Виктор Леонтьев. С виду он может показаться мешковатым, хмурым, никогда я не видел, чтобы с нами песню подтянул, хотя слушает охотно. Он – ты заметил? – слегка припадает на одну ногу – был ранен. Душа-человек. И голову имеет ясную и мудрую. За годы своей службы на флоте я повидал всяких командиров, но этого как-то сразу полюбил. Он – Герой, на всех флотах наших слава о нем гремит, и, понимаешь, ни малейшей позы, никакой спеси, со всеми нами – по-дружески. За таким каждый в огонь и в воду пойдет. Я не преувеличиваю, спроси хоть Савченко, хоть Климова: они готовы на него молиться. Североморцы – ясное дело – откровенно гордятся им.
– А как Егор? – поинтересовался Лесняк.
– Славный парень, смекалистый. Все ему на наших учениях легко дается. А силища у него какая! Одним словом: сибиряк.
В тот же день Лесняк познакомился с мичманами Николаем Бабичевым и Александром Никаноровым – взводными: отряд состоял из двух взводов и группы обеспечения, которая составляла примерно полвзвода и подчинялась непосредственно Леонтьеву. В группу входили связные, радисты, санитары, матросы хозяйственной службы.
XVIIIПосле ужина воины отдыхали на траве неподалеку от казармы, курили, вели обычные матросские разговоры. Шутки так и сыпались, раздавался веселый смех.
– А где наш кавалерист? Что-то его нигде не видно? – послышался чей-то голос. – Пусть он расскажет, как его с двумя салажатами шлюпка накрыла.
– Клянусь, кавалерист будет доказывать, что они сухими из воды вышли.
– Он такой, что докажет…
Михайло спросил Гордея:
– Что за кавалерист?
– Сергей Овчаренко. Ему такое прозвище прилепили в Полярном. Он шел с ватагой своих хлопцев, был под хмельком и вдруг увидел: лошадь пощипывает травку. А Сергей лошадей любит – подошел, потрепал ее по шее, а потом со словами: «А поглядите-ка, хлопцы, как наши запорожцы казаковали» – вскочил на нее. Лошадь, конечно, не оседлана, без узды, испугалась и понесла матроса по набережной, только ленточки от бескозырки развеваются. Тут, как на грех, по набережной шла группа высших штабных офицеров. Один из них не растерялся – бросился наперерез, обхватил шею лошади руками и остановил ее. Этот же офицер и не поскупился – тут же отвалил Сергею пятнадцать суток гауптвахты. С тех пор его и окрестили кавалеристом. А вообще-то он парень боевой и весельчак. Да все они, североморцы, как на подбор.
Среди общего шума послышался чей-то голос:
– А ты, Савченко, почему без гармони приволочился?
– Вот так всегда: Клим есть – гармони нет, гармонь есть – Клима нет, – добавил кто-то.
– Гармонь здесь, да не хочу задаром мозоли набивать, – отвечал Савченко. – Никто «яблочко» танцевать не хочет.
– Мы за день натанцевались – не до «яблочка», – кричат ему. – Ты песню начинай. Давай «Варяга».
И долго звучали то раздольные, то лирически-трогательные, то грозные матросские песни.
…Потянулись напряженные дни учений. Невдалеке от казарм, в распадке, гулкой трескотней раздавались автоматные выстрелы и басовито строчили пулеметы: десантники учились точно стрелять из оружия, с которым им неминуемо придется вступать в бой. Каждый стремился выверить надежность своего автомата или пулемета.
Часто, надув резиновые шлюпки, по двое и по шестеро учились ходить на них в штиль и при высокой накатистой волне, нередко опрокидывавшей шлюпку у берега. Михайло и сам не раз садился в шлюпку, и дважды ему приходилось выбираться из воды, идти по скользким камням, цепляясь за водоросли.
Не простое, оказывается, дело – научиться вместе со всеми прыгать из шлюпки на берег. А надо – враг не так любезен, чтобы подавать нам трап, он поливать свинцом будет.
Выберется Михайло вместе со всеми на берег, мокрый, в сапогах чавкает, а надо бежать вверх по склону горы или ползти на животе по разбухшей от дождей глинистой почве, которая так и всасывает локти и колени. Доберешься до вершины сопки, а тут команда: спускаться вниз. Солнце печет нестерпимо, воздух густой и удушливый, от земли поднимаются горячие испарения Спустишься с сопки и снова взбираешься на вершину, взмокший от липкого пота, дышишь, как кузнечный мех. Не успеешь дух перевести, как снова звучит команда спускаться вниз и цепочкой – в кустарник, в высокую траву. А за спиной – рюкзак, на шее – автомат, они цепляются за тугие стебли, за ветки, тормозят. Командир же подгоняет: «Шире шаг! Пошевеливайся!»
После обеда и короткого отдыха матросы расходятся по кубрикам и во главе с командиром отделения, вооружившись лупами, рассматривают аэрофотоснимки чужого побережья, учатся их дешифровать. Изучают топографические карты береговой полосы, пытаются обозначить доступные и труднопроходимые места, прикидывают наиболее возможные маршруты движения.
У Лесняка как-то сразу установились теплые взаимоотношения с командиром взвода мичманом Николаем Бабичевым. Может, потому, что были они ровесники и оба любили литературу.
Бабичев до службы был сельским учителем, умел печатать на машинке, и его на флоте сперва назначили писарем. Когда началась война, он хотя и не сразу, однако добился, чтобы его перевели в разведотряд. Николай, низкорослый и сухощавый, не отличался крепким здоровьем, все же командир разведчиков взял его; нужен был писарь. Но Бабичев просился в разведку. Наконец командир приказал старшине Леонтьеву готовить его к походу: мол, один раз пойдет и успокоится. И начал Николай под руководством Виктора тренироваться: и боксом занимался, и джиу-джитсу. Намнет ему кто-нибудь из разведчиков бока – целую неделю отлеживается. Виктор поглядывал на Николая косо: не хотелось ему возиться со слабосильным писарем. Однако характер Бабичева победил – постепенно из него вышел первоклассный разведчик. Со временем Леонтьев стал политруком отряда, а потом и командиром, а Николай – взводным. Леонтьев и мичман Никаноров старше Николая года на три: перед войной отслужили действительную. Но после демобилизации побыли дома недолго. Леонтьев, правда, успел жениться, а Никаноров так и остался холостяком.
В Заполярье их дружба переросла в настоящее братство. Они, все трое, с полуслова понимали друг друга.
Как-то Михайло сказал Бабичеву:
– Вам, североморцам, легко на учениях – у вас огромный опыт, вы закалили себя в боевых делах.
– Не так-то нам легко, – возразил мичман. – Здешние условия для нас необычные. В отличие от заполярных скал, у вас в горах и долинах густые леса. Там приходилось мокнуть, мерзнуть, зарываться в снег, а тут солнце прожигает до самых печенок.
– Тихоокеанцы, пополнившие ваш отряд, хотя и привычны к местным условиям и к климату, не имеют опыта, – заметил Лесняк. – Большинство из них – молодые матросы.
– Однако парни они хваткие, – довольно сказал Бабичев. – Я уверен – дело у них пойдет. Только дали бы нам еще месяц на тренировки… А пейзажи здесь – я никак не налюбуюсь. Просторы гигантские. В Корее тоже, оказывается, много гор и лесов, особенно на севере. Это нам надо учитывать…
И десантники учились пробираться сквозь кустарники и высокую, в рост человека, траву. Там, в Корее, местами густые заросли и лианы образуют сплошную непроходимую стену. Есть еще заросли осоки и камыша…
Заместитель командира отряда по политчасти, также заполярец, капитан Задонцев, которого, по старой привычке, здесь называли комиссаром, парторг Вишняков и комсорг Гордей Сагайдак ежедневно вели политработу среди матросов, намекая на то, с каким врагом отряду неминуемо придется столкнуться.
Леонтьев, чтобы проверить, чему успел научиться отряд, решил провести большой учебный поход на материк. Разведотдел штаба флота согласился с этим, но потребовал, чтобы была обеспечена четкая, бесперебойная работа средств связи. Шестого августа отряд отбыл на учения. Планировалось неделю ходить по таежным тропам, сопкам и падям.
К месту выгрузки пришли на торпедных катерах, выбрались на пологий песчаный берег и ускоренным маршем двинулись в лесные чащи. В пути десантники-тихоокеанцы учились пользоваться компасом, картой, ходили по азимуту.
Разведчики приспосабливались к ориентировке в густых зарослях леса и кустарниках, в высокой траве и камышах.
Учения должны были завершиться «захватом» опорного пункта, который поручено было «оборонять» взводу Никанорова, а взводу Бабичева – «штурмовать». Однако этот план не удалось осуществить. В ночь на девятое августа экстренной радиограммой отряду было приказано срочно вернуться к месту назначения, где его ожидали торпедные катера.
В полночь отряд был уже на своей базе. Еще на берегу десантники узнали о том, что восьмого августа Советское правительство заявило правительству Японии, что с девятого августа СССР будет считать себя в состоянии войны с Японией.
Михайло не на шутку встревожился: как ему быть? Редактор сказал, что они найдут возможность передать ему новые задания. Но возникла чрезвычайная ситуация: начинается война. Имел ли ее в виду редактор? Подумал о Василе: где он сейчас?
«А как Ирина? Наверное, не может заснуть – думает, что я уже воюю». С этими мыслями он лег спать. Однако, как ни старался Михайло заснуть, сон не приходил. И погода словно недоброе вещует: небо затянуло тучами, хлынул такой дождь, что от его потоков все загрохотало, слилось в единый гул. Разбушевалась гроза.
А в это время передовые батальоны и разведывательные отряды всех трех фронтов двинулись на территорию врага.
Наступление наших войск началось на фронте длиною почти в пять тысяч километров и должно было углубиться на 600—800 километров. На полный разгром всех сил Квантунской армии давался очень короткий срок. Ставка Верховного Главнокомандующего приняла решение нанести два основных удара: со стороны Монгольской Народной Республики войсками Забайкальского фронта и со стороны Приморья, из района Ханко – Гродеково, войсками 1-го Дальневосточного фронта. В результате встречи этих двух фронтов в районе Харбин – Гирин японские войска были бы отрезаны от основных морских баз в Корее. 1-му Дальневосточному фронту предстояло нанести особо ответственный удар во взаимодействии с Тихоокеанским флотом вдоль берега Японского моря с целью освобождения Кореи. Перед этим фронтом японцы построили только у границы семнадцать укрепрайонов. А всего на пути этого фронта было сооружено более четырех с половиной тысяч разного рода долговременных опорных пунктов, оснащенных новейшим оружием.
В полосе наступления 1-го Дальневосточного – сплошные горы, покрытые тайгой, и обширные заболоченные районы. Дороги в этих местах очень плохие, населенные пункты разбросаны далеко друг от друга. Комаров не меньше, чем в болотах Прибалтики, и еще беда – энцефалитные клещи. Поэтому солдатам приказано воротники гимнастерок не расстегивать даже в сильную жару, а обшлага плотно завязывать.
1-й Дальневосточный кроме основного должен был нанести два вспомогательных удара: один из района Барабаша, другой – из района Краскино – озеро Хасан вдоль морского побережья. Здесь, на левом фланге фронта, действовала 25-я армия генерала Чистякова.
Ливень осложнил дело, но кое в чем и помог. Японские часовые, прикрываясь плащ-палатками, спрятались от ливневых потоков, за шумом которых не услышали, как советские саперы сделали проходы в заграждениях из колючей проволоки, на которую японцы понавешивали множество пустых консервных банок. Разведчики и передовые отряды застали врасплох гарнизоны огневых точек и взяли их в плен…
Наступление с каждым часом нарастало.
Михайло же сумел заснуть лишь перед рассветом, а проснувшись, узнал, что Леонтьева и замполита Задонцева утром вызвали в разведотдел штаба флота. Лесняк попросил командира отряда позвонить редактору флотской газеты и получить новые указания для него, Михайла.
Леонтьев и комиссар вернулись из Владивостока к вечеру. А вместе с ними прибыл и фотокор «Боевой вахты» Андрей Голубенко. Лесняк бросился к нему.
– Благодари меня и бога, – сказал Андрей. – Мы с тобой первыми из вахтинцев совершаем рейд в один из корейских портов. – И тут же добавил: – Не пугайся, пойдем с парнями Леонтьева.
