Текст книги "Любовь и память"

Автор книги: Михаил Нечай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

«Не долго ты, Дарина, радовалась освобождению, может, сейчас и твоя хата охвачена огнем», – с горечью подумал Михайло.

Кто-то подал команду выходить из села огородами, не собираться в большие группы. Вышли в степь. Снаряды и бомбы извергали черные фонтаны земли. И только кое-где белели островки снега. Мимо то и дело проносились грузовики, орудия на конной тяге. Над головой непрестанно гудели вражеские самолеты, по сторонам слышалось тяжкое посапывание загнанных лошадей, крики умирающих…

Темнело очень медленно.

Только где-то у Лисичанска Лесняку удалось переправиться на восточный берег Северского Донца. Через двое суток он с трудом добрался до Ворошиловграда, там должна была собраться их группа во главе с Евгением Коровиным: к этому времени срок командировки закончился и надо было возвращаться на Дальний Восток.

Михайла не покидало угнетенное состояние. Сердце его разрывалось оттого, что время освобождения родных мест снова отодвигалось неизвестно на сколько, и оттого, что Оксана потеряна навсегда.

Часть вторая

I

За время пребывания Лесняка на фронте его взвод перебазировался из парка на территорию нефтебазы, заняв позицию на молу, который длинной косой врезался в воды залива. Взвод разместился в шлакобетонном сарае, разделенном глухой стеной на два помещения, в одном был устроен кубрик для личного состава, в другом – склад для боеприпасов и разного имущества взвода. На плоской зацементированной крыше сарая бойцы установили два крупнокалиберных пулемета. Третью огневую позицию для четырехствольного пулемета пришлось установить чуть ли не в конце мола. Лейтенант жил в кубрике вместе с бойцами.

Зима выдалась снежной и холодной. На косе, на этом открытом месте, ни на миг не утихали ветры, они, казалось, насквозь продували стены сарая. По этому поводу Савченко как-то сострил:

– Сейчас мерзнем, а как полезут самураи, нам возле этих цистерн с горючим может быть даже очень жарко.

– Типун тебе на язык! – прервал его сержант Осипов. – Затем тебя здесь и поставили, чтобы ты смотрел в оба.

– Ты, Валентин, суеверный, как моя бабушка, – рассмеялся Клим Савченко. – Она тоже, бывало, прервет меня и бухнет: «А чтоб тебя сыпью обсыпало!» Будто мало мне моих веснушек. – И, нахмурившись, продолжал: – Знаю, зачем нас тут поставили, да только оружие наше, по нынешним временам, не того… Вон в крупнокалиберных, чего уж там не делали, а металлическую ленту не отладили – часто заедает. На учениях это полбеды, а если во время боя заклинит?

– Мы не одни охраняем нефтебазу, – возразил сержант. – Есть еще две малокалиберные батареи. По всему видать, что главная наша задача – охрана танкеров…

Предполагать все можно. Здесь, на пирсе, рядом с сараем во время навигации швартуются танкеры с бензином, а также с маслом и спиртом. По краю косы проложены трубопроводы, по которым выкачивается жидкий груз, но сейчас март, и залив, насколько хватает глаз, покрыт льдом, занесен снегом. На этой белой глади часто маячат темные фигурки рыбаков, ведущих подледный лов корюшки, небольшой, сладковатой на вкус мелкой рыбы.

После возвращения взводного с фронта бойцы стали относиться к нему с особой почтительностью, как к старшему брату или любимому учителю. Ведь они совсем недавно читали в «Боевой вахте» корреспонденции «своего лейтенанта» с фронта, а теперь долгими вечерами, под неустанное завывание ветра, он много поведал им о наиболее ярких боевых эпизодах. Бойцы слушали его затаив дыхание и явно завидовали ему.

Даже когда казалось, что он исчерпал весь запас своих фронтовых впечатлений, они просили рассказать еще что-нибудь.

Проходили дни, по-весеннему пригревало солнце, на душе становилось веселее.

В помещении склада бойцы отгородили уголок для Лесняка, поставили там койку и столик.

– Вам надо и вечером поработать, может, что-то и написать захотите, а в кубрике шумно, – сказал Лесняку сержант Курдюков.

Михайла тронула такая забота о нем, он теперь мог более сосредоточенно поразмышлять на досуге.

Недавно пришло письмо от Василя, в котором брат сообщал, что едет на фронт, что рабочие и крестьяне Свердловской, Челябинской и Пермской областей на свои средства изготовили танки и орудия и сформировали свой танковый корпус, которому нарком обороны присвоил название «30-й Уральский добровольческий корпус». В его состав вошли три бригады, в одну из них – в 244-ю – зачислен Василь. Поскольку он после переаттестации имел звание техника-лейтенанта, его назначили командиром танка. Михайло гордился братом и даже завидовал ему.

После того как на фронтах произошли перемены и наши войска стали продвигаться на запад, среди японских руководителей началось некоторое отрезвление. Это и позволило командованию Тихоокеанского флота объявить готовность № 2. Теперь Лесняк стал чаще встречаться с сотрудниками редакции, среди которых порою велись беседы о роли литературы в мобилизации сил на разгром фашистских захватчиков.

Вечерами он подолгу засиживался за своим маленьким письменным столом.

II

…Была середина мая. День выдался солнечный, прозрачный. В голубых водах залива, ласкавших взор, ни одна волна не шелохнется – полный штиль. Метрах в ста от берега беззаботно плавали два нырка. Стоя на молу, Лесняк сосредоточенно наблюдал за ними. И вдруг мелькнула мысль: «Съедобно ли их мясо? Видимо, съедобно – все же утки».

Вспомнил, что старшина роты Мирон Курдюков как-то дал ему обойму патронов: возьмите, авось пригодится – недостача какая-нибудь или что-либо другое. И он направился к кубрику, в котором после обеда отдыхали бойцы. Лейтенант обратился к Осипову, сидевшему у стола и читавшему газету:

– Товарищ сержант, дайте мне вашу винтовку.

– Пожалуйста, но зачем она вам? – удивленно спросил сержант.

– Хочу нырка подстрелить. Плавают совсем близко.

Осипов встал, взял из трапеции винтовку и подал командиру:

– Его трудно подстрелить. Он такой: нырнет перед вами, а вынырнет метров за сто, а то и за двести. Погодите минуту, я возьму боцманскую лодку, сяду на весла, если не возражаете, и тогда мы не промахнемся.

Михайло согласился. И вот началась погоня за нырком. Сержант плавно опускал и поднимал весла, приговаривая:

– Терпенье, лейтенант, терпенье! Подгоню лодку поближе, и тогда бейте наверняка.

А морская уточка словно учуяла недоброе – блеснет рыжеватыми ножками, и только круги расходятся по воде. Лесняк вертится во все стороны, всматривается – где же она появится, а живая цель выплывет далеко-далеко, не сразу и заметишь.

Лейтенант чертыхается, передразнивает Осипова:

– «Подгоню ближе»… Тоже мне советчик, надо сразу бить.

– Я же вам говорил, – оправдывался сержант. – С этим нырком намучаешься и черта не один раз вспомнишь…

Михайло, сдвинув фуражку чуть ли не на затылок, лежал на носу лодки, крепко прижимая к плечу приклад винтовки, стараясь поймать на мушку прыткую птицу.

– Сержант, вы не заснули там? Налегайте на весла! – торопил Осипова Лесняк.

Сержант отчаянно работал веслами и вскоре подсказал:

– Бейте отсюда, не то снова вспугнем.

Лейтенант прицелился, выстрелил и присел на корточки, всматриваясь в то место, где только что была уточка.

– Попали, ей-богу, попали! – возбужденно говорил Осипов. – Сейчас всплывет на поверхность.

– Вашими устами, сержант, мед бы пить, – ответил с иронией Лесняк. – Взгляните-ка лучше вон туда, подальше, – там наша уточка вынырнула целехонькой и невредимой.

С берега донесся голос сержанта Горелика:

– Левей, левей берите! Рядом с вами два нырка сели!

Лейтенант и Осипов резко оглянулись на голос и увидели столпившихся у стены сарая бойцов.

– Зеваки, – выругался Осипов и погрозил им кулаком, однако повернул лодку носом к ныркам.

Лесняк прицелился и выстрелил. Одна уточка нырнула в воду, а другая, резко взлетев, тяжело упала.

Подплыли к подбитой птице. Сержант перегнулся через борт, ухватил ее за крыло и подал Михайлу – пуля попала птице в грудь, и сочившаяся кровь сгустками застывала на перьях.

Михайло сел, поправил фуражку и, зажав винтовку коленями, нахмурясь сказал:

– Баста! Охота окончена.

– Почему? – удивился Осипов. – Разрешите, товарищ лейтенант, хоть разок и мне пальнуть. Может, посчастливится?

Лейтенант молча передал ему винтовку и сел за весла.

Осипов с первого же выстрела подбил еще одного нырка, и они поплыли к берегу. Выйдя из лодки, Лесняк направился в свой «кабинет», а бойцы, окружив помкомвзвода, осматривали уточек, живо обсуждали происшедшее, и каждый высказывал свое: как надо подплывать к уточкам и как в них целиться. Это, мол, не дикая озерная утка, а нырок, в него надо целить с расчетом: он ныряет, а ты бей его под водой, тут меткий глаз нужен.

«В наших однообразных буднях даже охота на нырка – необычайное явление, – подумал Михайло. – Пусть хоть этим немного развлекутся».

На пирсе долго не утихал гомон. Мустафа Ганеев кричал:

– Зачем ждать до вечера? При такой жаре мясо быстро протухнет. Надо на огонь – в плите еще жар есть, и кипяток в котле готовый. Я в момент тушки разделаю – и пожалуйте к столу, извольте отведать утятины.

– Дельное предложение, – пробасил Орленков.

Бойцы двинулись в кубрик. Когда проходили мимо приоткрытой двери «кабинета» Лесняка, он окликнул Осипова и приказал ему проводить учения, сам же засел за составление графика занятий на следующую неделю. Прошло около часа, и к Лесняку заявился майор Мякишев. Он учащенно дышал, вытирал носовым платком лоб и смотрел довольно жестким взглядом на Лесняка, который успел вскочить с табуретки и встать по стойке «смирно». Не ожидая рапорта, комбат строго спросил:

– Чем вы здесь занимаетесь, лейтенант?

– Составляю расписание, товарищ майор, а помкомвзвода Осипов проводит занятия с бойцами…

– На кой черт мне ваше расписание?! – повысил голос майор. – Я спрашиваю, что здесь за стрельба? Почему не доложили об этом Лашкову? Как только я прибыл на КП роты, мне позвонил комполка и спросил, что за стрельба в моем батальоне? А я ничего не мог ответить. Кто стрелял?

– Я стрелял, – ответил смутившийся лейтенант.

– Как это – вы? – комбат уставился на него удивленным взглядом. – Из какого оружия стреляли и чем это вызвано?

– Нырка подстрелил из винтовки… Здесь неподалеку плавал, – Михайло указал рукой на заднюю стенку своего «кабинета».

– Нырка? – переспросил майор, и лицо его слегка побледнело. – Да вы что, спятили?! Кто вам разрешил на такие забавы тратить патроны?

– У меня была запасная обойма, – сорвалось с уст Лесняка, и он тут же закусил губу. Ведь он подводит Курдюкова… Узнает об этом командование – не поздоровится старшине.

– Откуда у вас запасная? – не унимался комбат.

– Да так… была запасная, – пробормотал Лесняк, и тут ему в голову пришла спасительная мысль, которой он и воспользовался: – С фронта привез… случайно в рюкзаке завалялась…

Майор вроде чуть-чуть поостыл, опустился на табуретку, проговорил:

– Ну, допустим, с фронта… Почему не сдали на склад? Разве не нашлось бы ей лучшего применения? Подумать только – боевые патроны расходовать на нырка! – И снова повысил голос: – К тому же подняли тревогу на весь полк! Вы хоть понимаете, что натворили? И как прикажете доложить командованию? – Он развел руками и, уже как-то сочувственно поглядев на Лесняка, укоризненно покачал головой: – Как с вами быть! Ничем помочь не смогу. Придется докладывать, как есть.

На столе у Михайла зазуммерил телефон. Лесняк снял трубку и услышал раздраженный голос Лашкова:

– Комбат у вас? С ним будет говорить «пятнадцатый».

«Пятнадцатый» – это код командира полка.

Михайло передал трубку комбату. Взяв трубку, майор машинально встал и выпрямился:

– Товарищ подполковник! Докладывает «тринадцатый». Действительно, это у меня во второй роте. – При этих словах он бросил беглый взгляд на Михайла. – Стыдно говорить: взводный здесь один забаву придумал – по нырку из винтовки стрелял. Кто? Вы не поверите: лейтенант Лесняк. С фронта привез обойму… Я до конца еще не успел разобраться. – И еще стройнее выпрямился: – Есть явиться завтра в штаб полка с лейтенантом Лесняком в четырнадцать ноль-ноль.

Положив трубку, майор снова сел и долго молчал. Потом пожал плечами:

– Ничего подобного в батальоне не бывало. Откуда такая несерьезность?

– Не подумал, товарищ майор, – с виноватым видом говорил Лесняк.

– Как же так – не подумал? – переспросил комбат и махнул рукой.

На пороге появился улыбающийся Осипов и, увидев комбата, погасил улыбку, поднес руку к виску:

– Товарищ майор! Разрешите войти и обратиться к лейтенанту.

– Разрешаю, – устало сказал комбат.

– Товарищ лейтенант! – снова заулыбался Осипов. – Пожалуйста, просим вас снять пробу, бульон готов.

– Что?! – насторожился комбат. – Какой бульон?

Лесняк поморщился: «Черт тебя принес так некстати!..»

А сержант слова комбата воспринял как одобрение и, растянув рот до ушей, продолжал:

– Утиный, товарищ майор! Приглашаем и вас. Мы с лейтенантом двух нырков подбили.

– И вы тоже?! – обратился комбат к Осипову, и глаза его налились злостью. – Вы, Осипов, сколько служите на флоте? Семь лет? И до сих пор не знаете порядка? Из чьей винтовки стреляли? Из вашей? – Он вскочил с табуретки и приблизился к Осипову, который уже кое-что смекнул и смотрел исподлобья то на майора, то на лейтенанта. – Вы должны были отговорить лейтенанта, а не содействовать ему. – И в сердцах сказал: – Идите!

Осипов вышел. Комбат качнул головой и продолжал:

– Чем дальше в лес, тем больше дров. Выясняется, что вы и подчиненных впутали. Хороший пример! Вот что: завтра в двенадцать ноль-ноль лично доставьте в штаб батальона обстоятельный письменный рапорт. – И после короткой паузы добавил: – А сейчас идите снимайте пробу. Гурманы.

Не попрощавшись, комбат решительно вышел из помещения.

На следующий день ровно в четырнадцать часов майор Мякишев и Лесняк вошли в кабинет командира полка – подполковника Остапченко. У него уже сидел и комиссар полка Самойлов. Комбат положил на стол перед подполковником два листка.

– Что это?! – спросил командир полка.

– Рапорт лейтенанта Лесняка о вчерашнем чепе.

– Ты думаешь, я буду его читать? – шевельнув бровями и встряхнув своим массивным плечом, проговорил подполковник. – Этот рапорт запоздал. – И, с лукавой улыбкой глядя на Михайла, спросил: – Так, значит, устроили охоту на морских уточек? И скольких подстрелили?

Лесняк не знал, куда девать свои глаза. Наконец, уставившись в окно, процедил сквозь зубы:

– Двух. Тремя патронами.

Подполковник оживился:

– А что? Неплохо стреляете. И куда же вы девали трофеи?

– Бульон бойцы сварили, – глухо ответил лейтенант.

Командир полка обратился к комиссару:

– Никогда не пробовал. Какие же они на вкус?

Михайло вынужденно улыбнулся:

– Мясо жесткое, и привкус какой-то неприятный.

– Та-ак, – проговорил подполковник, пристально глядя на лейтенанта. Затем продолжал: – Майор просил меня назначить начальником штаба батальона Лашкова, а вас на его место – командиром роты. И вдруг вы такое отчубучили. Вчера я собирался, честно говоря, послать вас на гауптвахту. Сегодня же приходится сменять гнев на милость. Вот и комиссар пришел адвокатом вашим… Позвонили из политуправления, просят откомандировать вас в распоряжение газеты «Боевая вахта». А дивизионный комиссар говорит: «Ни о какой «Боевой вахте» речи быть не может. У нас в редакции «На рубеже» нет ответственного секретаря». Еще и обругал: почему, мол, до сих пор не доложили, что у вас есть подходящий человек. Во многих местах на флоте уже написана история воинских частей и кораблей, а мы все еще прикидываем, кому бы поручить это ответственное дело. Остановились на вашей кандидатуре. С трудом уговорили начальника политотдела, чтобы разрешил задержать вас, лейтенант Лесняк, на несколько месяцев в полку.

Самойлов провел ладонью по своему ежику, приветливо обратился к Михайлу:

– Ну как, товарищ лейтенант, согласны?

– Как прикажете, – ответил слегка растерявшийся Лесняк. Он, конечно, с большой радостью пошел бы работать в «Боевую вахту», однако понимал, что здесь одного его желания слишком мало.

– Мы создадим вам условия, – продолжал комиссар полка. – У нас есть архивы. Побываете во всех подразделениях. Если понадобится – можно и сюда людей вызывать.

– Прежде всего, – сказал командир полка, – ему надо выделить рабочее место. Здесь, в штабе, вечная суета. Надо бы в каком-нибудь жилом доме найти комнату. Кое-кто из наших одиноких штабных роскошествует, занимая лишнюю площадь. Пусть бы на какое-то время и потеснились.

– Лейтенанту никто не должен мешать, это – закон, – подтвердил комиссар.

– А как же взвод? – заикнулся комбат.

– На первых порах, Николай Яковлевич, как-нибудь обойдешься, – сказал подполковник. – А потом в штабе ПВО попросим замену.

– Будем считать, что договорились, – подытожил комиссар. – Возвращайтесь, лейтенант, в свой взвод. Через несколько дней мы приготовим комнату и все, что необходимо. Майор Мякишев скажет вам, как действовать дальше.

– Вы, лейтенант, свободны, – сказал подполковник, вставая. – А ты, Николай Яковлевич, останься: есть дела.

Командиры с приветливыми улыбками пожали Лесняку руку.

Выйдя из кабинета, Лесняк почти пробежал длинный коридор и, остановившись на крыльце, раскурил папиросу, глубоко затянулся дымом.

«Бывает же! – удивлялся он. – Шел сюда, готовился к худшему, а получилось вон как хорошо… Историю полка придется, конечно, писать – никуда не денешься… Но потом очень бы хотелось попасть в «Боевую вахту». Буду просить Николая Сидоренко и Женю Коровина, чтобы замолвили словцо редактору, пусть бы он понастойчивее действовал… – Вдруг его размышления пронизала мысль: – А как же с сержантом Осиповым? Ведь майор грозился наказать его всей своей властью. Надо бы как-то повлиять на это дело».

Лесняк решил дождаться комбата, который вскоре и показался в дверях. Увидев Лесняка, спросил:

– Вы еще здесь?

– Я хотел попросить вас, товарищ майор… Неловко будет, если вы Осипова накажете. По сути виноват я один.

Мякишев помолчал, посопел носом, глядя на лейтенанта, и проговорил:

– Не думал, что так все обернется… А Осипова… Как наказывать, если придется его назначать исполняющим обязанности командира взвода? Больше некого. Вы оба, как говорится, вышли сухими из воды, а я вынужден и дальше оставаться без начштаба. – Он снова протянул руку Лесняку и сказал: – Пока что работайте, лейтенант…

После этого разговора Михайло уже с легкой душой пошел на Первую Речку. Однако по дороге, размышляя над тем, что произошло, вдруг представил себя там, в кабинете командира полка, как он выглядел в глазах старших офицеров, и ему стало стыдно. Так оконфузиться! Черт бы побрал этих нырков! Впрочем, незачем себя обманывать. Нырки здесь ни при чем, все дело в его собственном легкомыслии, в том, что он еще не вырос из коротких детских штанишек и поэтому так нелепо порою прорывается в нем мальчишество. А его еще собирались назначить командиром роты. Конечно, ему льстило и новое поручение, но справится ли он с ним? Должен справиться, во что бы то ни стало!

Михайло твердо решает взять себя в руки и с честью выполнить оказанное ему доверие.

Возвращаясь к себе, он еще издали увидел сидевшую на большом сером камне, сваленном у ворот нефтебазы, Ирину Журавскую. Старательно выглаженная пилотка, выбивавшиеся из-под нее светлые пряди волос бросались в глаза. Заложив ногу за ногу, она прутиком щелкала по начищенному голенищу своего сапога.

Увидев Михайла, отбросила прутик, встала и, одернув гимнастерку, робко пошла навстречу, радостно глядя на него своими голубыми глазами. На ходу поздоровалась. Лесняк ответил на приветствие и спросил:

– Вы меня ожидаете?

– Да, – ответила она: – Провела репетицию с участниками самодеятельности, а вас все нет и нет. Вот и жду здесь.

– Я слушаю, – сказал Михайло.

Она густо покраснела:

– Мне… Я… хотела узнать… чем у вас закончился разговор. Сержант Осипов напугал меня, намекнул на гауптвахту…

– Пришлось краснеть, – смущенно улыбнулся Лесняк. – Но разговор, собственно, ничем не кончился.

– Как – ничем? – подняла темные брови Журавская, и ее взгляд заскользил по его лицу. – А волноваться здорово пришлось? Между прочим, я давно хотела вас спросить: какого мнения вы о лейтенанте Гаценко?

– Как вам сказать? – замялся лейтенант. – Особенной симпатии он у меня не вызывает.

Лесняк сказал и тут же пожалел, что не сдержался. Возможно, что Журавская к Гаценко неравнодушна. Мужчина он видный! Высокий, смуглый, с правильными чертами лица…

– Не подумайте, Михаил Захарович, что я спрашиваю просто из любопытства, – она снова покраснела. – На мой взгляд, он не только недалекий, но и непорядочный человек. Я имею в виду и его грубые, чисто солдафонские шутки, и его чрезмерную требовательность к подчиненным. К тому же он еще и карьерист. Мне противно смотреть, как по-лисьи он заглядывает в глаза комбату, бессовестно льстит ему.

«Нет, кажется, Гаценко ей не нравится, – подумал Михайло. – А впрочем, девушек трудно понять: порою говорят одно, а делают другое».

– Может быть, я ошибаюсь? – продолжала Ирина.

– Может быть, и не ошибаетесь, – уклонился от более определенного высказывания Лесняк.

– Так знайте: именно Гаценко доложил о стрельбе в районе вашего взвода, и не майору Мякишеву, а прямо дежурному по полку. Гаценко с сопки, которая по ту сторону нефтебазы, видел все, что делается в вашей роте. И он доложил: «В районе первого взвода второй роты идет какая-то стрельба, похоже, что из пулемета…» Я уже как-то говорила комбату: «Неужели вы не видите неискренности Гаценко и все его льстивые слова в свой адрес принимаете за чистую монету?» Майор тогда отшутился. Но сейчас и он не на шутку обозлен. Ведь Гаценко и ему подложил свинью. А что Власа толкнуло на этот поступок? Прослышал, что вас выдвигают на должность командира роты, а ему, видите ли, самому на это место хотелось…

– Пусть не волнуется, – с улыбкой сказал Лесняк. – Я командиром роты не буду.

– Вот видите, он своего добился! – возмущенно воскликнула Ирина.

– Нет, он здесь, по всей видимости, ни при чем, – возразил Михайло. – Вскоре меня, вероятно, отчислят из полка.

– Как? Что вы сказали? – с беспокойством проговорила Ирина. – Вы уходите от нас?

– Через некоторое время, – пожал плечами Лесняк. – Предлагают перейти в редакцию газеты.

– И вы дали согласие? – она сделала большие глаза. – Или это от вас не зависело?

– По этому поводу конкретного разговора не было. Пока что буду писать историю полка…

Она часто-часто заморгала веками. Он заметил, как у нее повлажнели глаза. Наклонив голову, сказала как-то сухо и равнодушно:

– Извините, Михаил Захарович, я задержала вас, да и мне пора. Будьте здоровы.

Ирина решительно повернулась на каблуках и зашагала прочь.