Текст книги "На осколках разбитых надежд (СИ)"

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 95 страниц)

– Проведать! Тебе надо было думать о нем раньше, когда убежала из Розенбурга, – насмешливо произнес Рихард, отходя от нее к окну, чтобы распахнуть створки еще шире и усесться на подоконник. Взял из пепельницы оставленную на время дымящуюся сигарету и с наслаждением затянулся. Посмотрел на нее, замершую в нерешительности у порога.

– Не понимаю, почему он к тебе так привязался. Выбери дядя Ханке в качестве любимца кошку или комнатную собачку, все было бы лучше. Знаешь, во сколько мне обошелся твой побег? Почти в шестьсот марок. Триста – старому Шульману, сотня – на лагерь людям, которые искали тебя в окрестностях, и полторы сотни – патрулю полицейских. Уверен, даже самая породистая собачонка обошлась бы дешевле. И она вряд ли бы убежала дальше парка Розенбурга, доставив столько хлопот.

У Лены задрожали губы от негодования при таком сравнении. Как может быть у такого человека, как Иоганн, такой злой и жестокий племянник?!

– Ты вообще знаешь, что было бы, если бы ты попалась полицейским или солдатам СС? – тем временем продолжал Рихард, распаляясь все больше с каждым словом. – Ты понимаешь, что ждало бы тебя, если о побеге узнали бы в арбайтсамт? Какого черта тебя вообще куда-то понесло? Быть может, ты думала, что тебя отошлют домой в итоге? Пожалеют маленькую русскую девочку, которая наигралась и решила, что с нее хватит. Зачем ты вообще ехала сюда? Надеялась уехать из своей нищей страны и устроить свою судьбу здесь? Неужели ты думаешь, что кто-то из немцев настолько пленится твоими прелестями, что женится на тебе? Или ты точно так же, как и передо мной когда-то разыгрываешь из себя немку?

– Я никогда не притворялась немкой! – возразила с негодованием Лена, в возмущении из-за его слов совершенно забыв, кто перед ней.

– Неужели? Прямо-таки никогда? – поднял одну бровь в деланном изумлении Рихард. А потом покачал головой, усмехаясь. – Я даже подумать никогда не мог, что вы настолько похожи на немцев. И что можете говорить на немецком языке так свободно. Теперь я понимаю, почему ввели систему обозначений иностранных работников. Знаешь, что тебя выдало? Гейне. Ни одна благовоспитанная немка никогда не процитирует Гейне и уже тем более не признается в любви к его поэзии.

– Почему? – спросила изумленная Лена.

Рихард погасил сигарету и взглянул на нее с какой-то странной улыбкой на губах.

– Потому что он еврей, моя маленькая русская. А значит, должен быть вымаран начисто из культуры новой Германии. Такого поэта больше нет.

Сначала Лена решила, что он шутит. Разве можно было вычеркнуть классика немецкой литературы? Она прекрасно помнила, как его творчество любила бабушка, как сама зачитывалась его строками, особенно в оригинале. Слышать такое сейчас было странно. И только в очередной раз подчеркивало огромную пропасть между ними.

– Тогда я рада, что родилась и выросла в СССР, где о человеке судят по делам, а не по национальности, – вздернула подбородок Лена. – Я могу идти, господин Рихард?

Они долго смотрели друг другу в глаза. Лена безуспешно пыталась прочитать хоть что-то в выражении его лица. Все ждала, когда он разозлится, и тогда ей достанется наказание не только от Биргит, но и от барона. Но он только махнул рукой в итоге, мол, пошла прочь, и она поспешила выскользнуть за дверь, удивляясь своей безрассудности. Сейчас бы ей вообще следовало быть незаметной и послушной, но нет же!

Иоганн был прав. Биргит в наказание девушкам устроила стирку штор и занавесей из десятка комнат. Пришлось все утро таскать воду, кипятить огромные чаны, а потом таскать большие корзины с постиранным бельем на задний двор и развешивать на веревках. К полудню, когда вовсю палило солнце на безоблачном небе, у Лены тряслись от напряжения руки и ноги. Биргит разрешила ей только съесть кусочек хлеба с маргарином на завтрак, поэтому в пустом желудке противно подсасывало.

– Что б я еще когда утекла?! Да ни в жизнь! – ругалась Янина, утирая мокрый от пота лоб. Она со злостью смотрела на Лену и иногда нарочно толкала ее, когда они развешивали белье. Лена не винила ее за это, чувствуя отчасти и свою вину, что Биргит устроила совсем ненужную стирку в такую жару. Поэтому и старалась взять из корзины побольше, чтобы Янине досталось меньше работы.

Самой же Лене работа давалась нелегко. Веревки было натянуты совсем не под ее рост. Ей приходилось подпрыгивать на месте, чтобы ухватить натянутую бечеву и, потянув на себя изо всех сил, набросить мокрое полотно, а потом расправить его для просушки. Поэтому Лена чуть не заплакала от благодарности, когда неожиданно рядом с ней появился Войтек и снял с ее плеча мокрые бархатные шторы.

– Я помогу. А ты пока вот, поешь, – с этими словами он сунул ей в руку кусок ветчины, который Лена съела в мгновение ока, настолько она была голодна. Желудок заурчал, требуя еще, и Лена покраснела от стыда. Поляк сделал вид, что не услышал, и продолжил развешивать белье.

– Баронесса приезжает, – сообщил Войтек. – Я сейчас еду на станцию встречать ее. Может, фрау отвлечется и забудет, что хотела помучить тебя подольше.

– Надеюсь, – ответила Лена. – Я больше так не выдержу.

Войтек посмотрел на нее внимательно, а потом несмело коснулся кончиками пальцев тыльной стороны ее ладони.

– Я помогу, да?

– Да, – кивнула Лена, не понимая, почему он спрашивает разрешение. Но не успела его спросить – Войтек быстро развернулся и скрылся между полотнищами развешанного белья.

Не успел Войтек уехать, как Биргит спешно погнала прислугу сменить платье, боясь заслужить неудовольствие баронессы. Потом их всех, в том числе и садовника, собрали на площадке перед домом для встречи баронессы. Урсула, стоявшая рядом с Леной, шепнула, что и молодого барона бы так встретили, если бы знали о его приезде, мол, так было заведено в Розенбурге. Лена с готовностью отвлеклась на ее болтовню, лишь бы не думать о том, почему ее неожиданно заволновалась, когда увидела выходящего на крыльцо Рихарда.

Он был в форме, но без фуражки. Равнодушно скользнул взглядом по выстроившимся слугам, а потом устремил взгляд на подъездную аллею, где уже показался автомобиль. Но с места не двинулся, даже когда машина остановилась перед домом. Только когда Войтек, обойдя автомобиль, открыл перед баронессой дверцу и помог выйти, Рихард спустился по ступеням навстречу матери.

Это была странная, по мнению Лены, встреча сына и матери. Почти без эмоций и лишних проявлений чувств. Рихард коснулся губами пальцев матери, унизанных перстнями, а она в ответ поцеловала его в лоб. Единственным еле уловимым проявлением нежности между ними было то, как он пожал руку матери, а она отвела волосы с его лба перед поцелуем.

Их можно было снимать для короткого агитационного фильма о красоте арийской нации, вдруг пришло в голову Лене, глядя на мать и сына со стороны. Она – грациозная и, несмотря на годы, стройная. Светлые волосы скручены «ракушкой» под маленькой шляпкой-таблеткой. Шелковое платье, белые перчатки и длинная нить жемчуга. И он – высокий и широкоплечий офицер с наградами на груди.

Тут же при этой мысли вспомнился показ хроники перед спектаклем в Минске, а затем и все остальное. Стало горячо в груди от приступа ненависти – отражения вороха воспоминаний. Надо было в этот момент опустить голову, не смотреть на них, показывая свои эмоции. Знала ведь, что никогда не умела скрывать свои чувства. И именно в этот момент Лена встретилась глазами с Рихардом, который проходил мимо нее под руку с матерью. Она поспешила отвести взгляд, но поняла, что было поздно – он все подметил, судя по выражению его лица. Впрочем, какая разница для Лены, знает ли немец, какие чувства она испытывает, или нет.

– Быстрее, девочки, быстрее, – стала подгонять прислугу Биргит, когда мать и сын фон Ренбек скрылись в доме. – Нам нужно еще успеть сервировать стол на балконе. Баронесса с дороги захочет кофе и закуски. Быстрее!

Обслуживать хозяев выпало Лене и Урсуле. Баронесса была недовольна их работой с самых первых минут, как вышла под руку с сыном на балкон. Сначала она пожаловалась, что в доме мало цветов, и что даже на столе сейчас их нет. Урсула тут же была отправлена в сад нарезать огромные шапки белоснежных пионов. Затем баронесса скривилась, когда обнаружила, что ее салфетка не украшена серебряным кольцом.

– Мы не полагали, что трапеза будет официального характера, – попыталась оправдаться Биргит, бросая недовольный взгляд на Лену, словно это она не досмотрела.

– Мама, прошу тебя, – вмешался Рихард. – Давай просто посидим и поговорим. Кофе?

Он подал знак Лене, даже не глядя на нее, чтобы она разливала кофе по чашкам, и Лена поспешила выполнить эту немую просьбу, опасаясь, что раздражение баронессы обратится и на нее. И поторопилась она зря. Потому что едва она налила ароматный кофе в чашку Рихарда, как тот произнес медленно:

– Я не пью кофе в середине дня. Я пью чай. С долькой лимона и одним куском сахара.

– Замени сейчас же! – произнесла Биргит одними губами, и Лена тут же подчинилась. От волнения, что она совершила промашку перед баронессой, ее бросило в жар. Биргит не заставит ждать, чтобы что-нибудь еще выдумать ей в наказание теперь.

– О, мой дорогой! – протянула через стол руку баронесса и положила на ладонь сына. – Мне так приятно, что ты не забыл обо мне. Спасибо за гостинцы! Ты же знаешь, как я обожаю настоящий перигорский паштет. Я тоже не забыла про тебя… Биргит, – подняла баронесса руку, подавая знак экономке.

Биргит махнула головой Лене, что означало приказ принести с кухни коробку с эмблемой берлинской кондитерской, а потом снова вернуться на балкон и сделать все это как можно быстрее. Пришлось бежать, сломя голову по лестнице в кухню и обратно, чтобы снова не вызвать нареканий со стороны Биргит, да еще как можно осторожнее – Айке предупредила, что торт внутри нельзя трясти. За то время, что ее не было, на балконе появился Иоганн. Он был бледен, но выглядел гораздо лучше, чем вчера вечером. Они встретились глазами с Леной и еле заметно кивнули друг другу.

А еще вернулась Урсула из сада и заняла опустевшее место Лены в тени ветвей деревьев, падающей на балкон. Это означало, что Лене предстояло встать с другой стороны стола под прямые солнечные лучи. В платье из шерсти с длинным рукавом, в который сейчас были одеты служанки, это было сущим наказанием.

– Баумкухен, мой дорогой! – провозгласила баронесса, когда Лена поставила коробку на стол и разрезала бечевку. – Я знаю, как ты любишь его, Ритци, вот и постаралась найти в Берлине.

– Ты совершила просто чудо, мама, с учетом нынешних реалий! – Рихард встал с места и, обойдя стол, поцеловал мать в щеку. При этом он легко задел плечом Лену, разрезающую на куски торт в коробке, и она замерла на миг, не понимая, намеренно ли это было или это.

– Да уж, говорят, что скоро вино будет так просто не купить, – пожаловалась ему баронесса, когда он снова занял место напротив нее. – Только по талонам. Впрочем, не будем об этом сейчас! Что случилось с Ханке? Вы не обманываете оба меня?

– Просто сердечный спазм, – ответил Рихард за обоих. – Излишнее волнение.

– Ханке, ты ведь не девица, у тебя не бывает волнений без причины. Что случилось, пока меня не было здесь, Ритци? – произнесла баронесса, пытливо глядя на обоих, и рука Лены чуть дрогнула, когда она поставила перед Рихардом тарелку с порцией торта.

В ответ воцарилось тишина, пока Рихард медленно отделил вилкой кусочек торта и отправил тот в рот. Пока он не заговорил снова, Лена думала, что ее вот-вот хватит удар, настолько она разнервничалась в эту минуту. Наверное, от того, что заметила, как побелела от волнения Биргит, и как растерялся Иоганн, не зная, что сказать в ответ.

Только Рихард был совершенно спокоен. Сделав глоток чая, он промокнул губы салфеткой и произнес:

– Собаки убежали из поместья. Их нашли только по истечении суток. Дядя очень привязан к ним, ты же знаешь. Вот и перенервничал.

Лена стиснула руки, с трудом сохраняя отстраненность на лице. Она видела по лицу Рихарда, что это явно был камень в ее огород. По искре, мелькнувшей в глубине его глаз, когда он мельком посмотрел на нее в этот момент. По дрогнувшим в насмешке уголкам губ.

– Я всегда была против животных в этом доме. Посмотри, к чему это привело! – произнесла баронесса. А потом переменила тему, когда поймала выразительный взгляд сына. – Никогда не догадаешься, Ритци, кого я встретила в Берлине! Мисси фон Шольберг! Ее сестра еще была помолвлена с Раулем. Вы помните Рауля Нюнигхоффа, мои дорогие? Он погиб в начале этого года на Востоке.

– Нет, я не слышал об этом, – признался Рихард. – Жаль его, славный был малый…

– Мисси сейчас работает машинисткой в отделе информации Министерства иностранных дел. Как это патриотично – служить своей стране! Хотя, заметь, могла бы уехать из Берлина в свое поместье на время войны, как это сделала ее сестра.

– Мама, дядя Ханке рассказал мне о твоих проектах, – проговорил Рихард, и Иоганн тут же опустил голову, словно торт на тарелке – это самое интересное для него сейчас. – Ты выбрала Мисси на роль своей будущей невестки? Или поиск еще продолжается?

– Что за грубость, Рихард? – спросила в ответ уязвленная его тоном баронесса. – Я просто рассказываю тебе о наших знакомых. Между прочим, несмотря на войну, сейчас очень много свадеб. Например, в августе женится Константин Баварский на одной из Гогенцоллерн.

– Согласись, у принца сейчас все же посвободнее график, чем у меня[27]27
  Намек на так называемый «указ принцев», изданный в 1940 г. Адольфом Гитлером, который запрещал членам ранее правящих домов Германии принимать участие в любых военных операциях в вермахте.


[Закрыть], – ответил Рихард.

– Хорошо, а что скажешь насчет свадьбы Бланш фон Швеппенбург? Помнишь, я рассказывала, какой элегантный прием устроили в прошлом году в «Кайзерхоффе» семьи молодых? А между прочим, Йозис приехал с Восточного фронта всего на три дня, чтобы жениться на Бланш!

– Признаю, мама, меня сейчас спасет только чудо от твоей атаки! – смеясь, поднял вверх руки Рихард, признавая свое поражение.

Это было последним, что слышала Лена прежде, чем потерять сознание.

Глава 13

Усталость последних дней, длительная голодовка и прямые лучи жаркого солнца сделали в совокупности свое дело. Лена держалась из последних сил, фокусируя взгляд на пузатом серебряном чайнике, а потом ее все же повело. Она сама не поняла, как это произошло. Болтушка Урсула рассказала ей обо всем в деталях, когда принесла в спальню поднос с едой и чашкой горячего чая.

Правда, Урсула не видела, как Лена упала в обморок. Отвлеклась, разглядывая, шелковую блузку баронессы, как она призналась в ходе рассказа. Только, когда встревоженно вскрикнул Иоганн, поняла, что что-то случилось и в испуге огляделась.

– Тебе повезло, что у господина Рихарда такая быстрая реакция, – говорила она Лене. – Я бы ни в жизнь не сообразила. А он как вскочил! Если бы не он, ты бы точно себе голову разбила о пол балкона. Так что, может, он тебе даже жизнь спас!

Лена сама смутно помнила момент падения. Первое, что она увидела, едва вернувшись из краткого плена темноты, были глаза Рихарда. Голубые глубокие озера, мелькнуло в затуманенной голове. Его лицо было так близко, что хотелось поднять руку и коснуться кончиками пальцев его щеки.

Только спустя мгновения в мир Лены вернулись ощущения и звуки. Она слышала, как переговариваются где-то Иоганн и Биргит, и как щебечут птицы в парке. Чувствовала, как уютно лежит ее голова в колыбели ладони Рихарда, ощущая тепло его кожи щекой. И легкое прикосновение костяшками пальцев, которыми он скользнул к ее виску.

– Воды? – коротко спросил Рихард, когда заметил, что она пришла в себя. Лене не хотелось пить, поэтому она покачала головой, и он нахмурился.

– Что с ней, Ритци? Она больна? – взволнованно спросила баронесса. – Может, тебе лучше отойти от нее? Вдруг она заразна?

– Мама, ради Бога! – ответил Рихард, обхватывая рукой плечи Лены и помогая ей приподняться. Лена заметила, как к нему шагнула Урсула, готовая помочь, но он отстранил ее. – Не стоит, Урсула, в твоем положении. Лучше позови поляка. Пусть поможет ей дойти до комнаты.

Урсула кивнула и скрылась спешно в доме. Рихард тем временем потребовал у Биргит воды и заставил Лену сделать хотя бы пару глотков. Девушке пришлось подчиниться – он так плотно прижал к ее губам стакан, что она опасалась, что он заставит ее выпить силой. Потом даже ахнуть не успела, как он обхватил рукой ее талию и, прижав к своему телу, поднял на ноги.

– Я подозреваю, что может быть причиной этого обморока, – бросила Биргит, когда Рихард попросил ее подвинуть стул, чтобы усадить обессиленную Лену. – Видимо, догулялась.

– О чем ты, Биргит? – резко спросила баронесса, прищурив глаза.

– Хватит! – заявил резко Иоганн, хлопнув по столу ладонью, отчего посуда так и подпрыгнула на месте, жалобно зазвенев. – Хватит инсинуаций! Биргит, после стирки, которую ты устроила сегодня по жаре, любой бы свалился с ног.

– Ханке, тебе нельзя волноваться, – заметила баронесса. – Ритци, помоги дяде. Ему нужно как следует отдохнуть. А тебе, Биргит, хочу заметить, что недовольна этим эпизодом. Весьма недовольна. Раньше такого не было.

– Мне очень жаль, моя госпожа, – склонила голову Биргит. Баронесса на нее даже не посмотрела. Просто прошла мимо, вслед за Рихардом, который увозил с балкона расстроенного Иоганна. Разумеется, на Лену она тоже не взглянула, как и на Войтека, который отступил в сторону, пропуская в дом эту процессию.

Поляк не стал слушать слабых возражений Лены, что она может дойти до спальни сама. Просто подхватил ее на руки и понес на третий этаж. Ему пришлось подниматься по узкой черной лестнице боком, и Лена волновалась, что ему неудобно или тяжело.

– Пустяки, – заверил ее Войтек, когда бережно уложил на кровать. – Ты совсем легонькая. Как пух. Верно? Я прошу Айке дать еды. Все из-за голода.

– Спасибо, Войтек, – поблагодарила его Лена и пожала его руку, когда он отходил от кровати. Поляк отчего-то смутился этому прикосновению. Или может, спешных шагов, которые доносились из коридора сейчас. Стал неуклюжим в тот же миг – наткнулся пару раз на углы мебели в маленькой спальне, прежде чем выйти вон, столкнувшись напоследок с Урсулой. Та как раз несла Лене поднос с тарелкой пшенной каши, ломтем белого хлеба и чашкой горячего чая.

– Айке собрала тебе обед, – провозгласила она, ставя поднос на край кровати. – Сказала, что тебе нужно обязательно выпить сладкого чая. Это поможет восстановить силы. Ну, ты, конечно, устроила переполох! Биргит до сих пор не может успокоиться… Все спрашивала меня, не замечала ли я, что тебя тошнит по утрам.

Лена похолодела, когда вспомнила приступ ночной дурноты, свидетелем которого стала Урсула. Та, видимо, прочитала ее мысли и улыбнулась заговорщицки:

– Не переживай, я ей не рассказала. Но тебе стоит быть осторожнее. Биргит глаз не спустит с тебя теперь.

От работ в тот день Лену освободили, как сообщила Урсула с легкой завистью, поэтому она впервые за последние недели отдохнула, провалившись в глубокий сон без сновидений. Проснулась Лена только в сумерках, когда вернулись на этаж девушки, закончив работы. К ней в спальню заглянула только Катерина, осторожно постучавшись в дверь, посидела у нее немного на кровати и ушла к себе. Лена видела, как та устала, поэтому не стала задерживать ее.

Сама Лена выспалась днем, поэтому была бодра как никогда. Можно было занять себя разговорами с Урсулой. Но Лена опасалась, что немка будет снова делиться с ней подробностями жизни супруга в захваченных землях ее родины, поэтому предпочла сделать вид, что спит. Урсула вскоре тоже скоро устроилась в постели и засопела в подушку.

Тихая трель звонка, раздавшаяся в тишине коридора для слуг, показалась Лене спустя час безделья настоящим благом. Она быстро подскочила в постели и натянула платье, торопясь спуститься в хозяйские половины на звонок. Фартук и косынку повязывала уже на бегу, встревожившись, что Иоганн может вызывать ее, потому что ему неожиданно стало плохо.

Лена совсем не ожидала, что на звук ее шагов двери в комнаты Иоганна откроются, и она влетит со всего маху в Рихарда, шагнувшего к ней из темноты проема. Он быстро положил ей ладонь на рот, чтобы она не вскрикнула ненароком и не разбудила его дядю, и толкнул к стене, прижимая всем телом. Другой рукой он затворил дверь в дядины комнаты.

– Это я звонил, – пояснил Рихард, убирая ладонь с ее рта и быстро отстраняясь от нее. – Пойдем со мной.

С этими словами он направился к лестнице и стал спускаться вниз, даже не оборачиваясь на Лену. Она постояла немного на месте какого-то странного упрямства ради, а потом поспешила за ним следом через темную анфиладу комнат в маленькую комнату, где прохладу летней ночи разгоняло тепло разожженного камина.

Сейчас Рихард снова выглядел обманчиво мирно и безобидно. В тонком свитере, обтягивающем его плечи. С мокрыми волосами, зачесанными назад. Перед ней снова был не нацистский летчик, а тот самый Рихард из парка, каким она впервые увидела его.

– Я хочу кое-что тебе показать, – произнес он. – Но сначала – прошу!

Он показал рукой на столик между двумя софами, на котором стоял поднос с серебряным чайником и фарфоровой парой. Рядом с ним стояло блюдо, накрытое серебряной крышкой. Лена посмотрела на столик, потом снова взглянула на Рихарда, не понимая, чего он хочет от нее сейчас.

– Ты сегодня просто спасла меня. А я привык отдавать долги, – сказал Рихард.

– Я сделала это не специально, господин Рихард, – поспешила заверить его Лена, испугавшись, что он может счесть ее обморок притворством.

– Я знаю. И я уверен, что больше такого не повторится, – произнес немец. – А еще я уверен, что дядя Ханке хотел бы, чтобы ты попробовала баумкухен.

С этими словами он поднял крышку с блюда, и Лена увидела знакомый торт из берлинской кондитерской. Рихард положил кусок на тарелку и протянул Лене, приглашая занять место на софе напротив него. Девушка же даже не двинулась с места. В этот момент она искала мысленно причины подобного расположения, потому что знала, что едва ли немцы делают что-то просто так. Правило Ротбауэра о доброте запомнилось очень хорошо.

– Попробуй, – настаивал Рихард. – Это особый немецкий торт. Королевский торт. Знаешь, его выпекают особым образом. На вертеле. Его больше нигде не делают в мире. И кто знает, не пропадет ли он и как надолго, если война затянется? Ну же! А! Я понял…

Он поставил тарелку на столик и откинулся на спинку софы расслабленно.

– Вот, теперь это не из моих рук. Теперь можешь брать смело. Ты ничем так не посрамишь своих принципов.

Лене невероятно хотелось попробовать этот торт. Она не помнила уже, когда последний раз ела что-то сладкое. Странно – до войны, когда сладкого был достойный выбор, у нее не было подобной тяги. Торт на тарелке так и манил своими шоколадными боками, обещая наслаждение в каждом кусочке. Поэтому она поспешила взглянуть на Рихарда, стараясь не думать, от чего отказывается сейчас.

– Нет? Что ж, – пожал он плечами. – А если поступим так? Я отрежу еще два куска и положу на тарелку. И разрешу тебе забрать эту тарелку наверх, в комнаты прислуги. Уверен, твои подружки точно захотели бы попробовать баумкухен. Можешь даже отдать им свою порцию, если пожелаешь.

Рихард не стал откладывать в долгий ящик свое намерение. К куску торта присоединились еще два. Потом толкнул тарелку в сторону Лены, и та медленно поехала по блестящей поверхности низкого столика.

– Заберешь потом. А сейчас нам нужно перейти кое-куда, – поднялся на ноги Рихард и указал на дверь, приглашая Лену пройти. Этим «кое-куда» оказалась библиотека, в темноте летнего вечера показавшаяся Лене мрачной. Будто темный зал из сказок, хранящий особые тайны. Рихард прошел первым в зал и щелкнул выключателями у пары настольных ламп. И только сейчас Лена заметила разложенную на полу карту Европы, прижатую книгами по краям.

– Ты либо невероятно глупа, либо безрассудно смелая, раз решилась бежать отсюда, – проговорил Рихард, опускаясь на корточки у карты. – Хочу показать тебе кое-что. Вот видишь эту маленькое голубое пятно у возвышенностей? Это наше озеро. Оно огромное, но на карте кажется совсем крохотным, видишь? Это горы земли Тюрингии. Они тоже кажутся тут небольшими, но на самом деле они другие, ты же видела, верно? А вот здесь где-то, – Рихард наклонился и положил портсигар на одну точку на карте, предварительно достав несколько сигарет. – Здесь где-то твой город Минск. А вот тут, – на карте появилась граница из сигарет. – Вот тут территория рейха.

Лена замерла на месте и никак не могла оторвать взгляда от карты. Ей очень хотелось, чтобы сигареты легли как можно дальше от Москвы и Ленинграда, от Минска и Киева, говоря о том, что в войне наступил долгожданный перелом. Ведь так когда-то говорил ей Яков. Осталось подождать еще немного, и немцев погонят обратно в Германию. Но нет.

Она в ужасе смотрела, как практически вплотную к Ленинграду легла первая сигарета. Затем другая отделила Новгород, оставляя его на стороне немцев. Лена даже затаила дыхание, пока Рихард искал на карте Москву. Но нет, Москва осталась на советской стороне, пусть сигарета и обозначила границу так близко к столице. Минск, где осталась мама, так и остался далеко от границы из сигарет на немецкой стороне. Харьков тоже остался на немецкой стороне. Битва за Харьков – последнее, что она помнила из сводок, которые рассказывал ей Яков. Значит, наступление на Харьковском направлении обернулось неудачей для советских войск. Значит, нацисты снова одержали верх.

А потом сигареты стали выстраиваться почти ровно по линии Волги, опасно приближаясь к городу, носящему имя товарища Сталина, отсекая на сторону немцев все больше территории. И в груди Лены образовался комок, от которого стало так тяжело на сердце.

– Совсем скоро, я полагаю, будет полностью захвачен Крым и Севастополь. Затем южные земли. Советы окажутся без топливных ресурсов и плодородных земель. А после зимовки армия двинется дальше на Восток, к Уралу, – проговорил Рихард и, подняв голову, взглянул на нее снизу вверх.

– Это неправда, – в отчаянии по-русски прошептала Лена, в ужасе отступая от карты. – Это все неправда!

– Говори по-немецки, – произнес Рихард, поднимаясь на ноги. Он протянул было руку в ее сторону, но потом опустил, так и не коснувшись. – Пойми, бежать абсолютно бессмысленно. Ты сделаешь только хуже самой себе.

– Там осталась моя мама, – голос сел из-за избытка эмоций, и она сейчас с трудом шептала. – Моя мама…

– Тогда тебе не стоило соглашаться на эту работу, – ответил Рихард. – Не стоило приезжать сюда. О твоей матери есть еще кому позаботиться?

– Соглашаться на эту работу? – отступила на шаг от него Лена, раздумывая, не шутит ли он. – Я не соглашалась на эту работу! У меня просто не было выбора!

– Выбор есть всегда, – отрезал Рихард.

– Да, это правда, – вспомнила Лена убитого мальчика-подростка на узловой станции Минска. – Выбор был. Быть убитой или оказаться здесь – вот и весь выбор.

Они посмотрели друг другу в глаза пристально. Второй раз за последний год Лена не отвела взгляд первой. Смело выдержала зрительный контакт, как тогда, с Ротбауэром. Она чувствовала сейчас свою правоту. А еще устала постоянно бояться смотреть прямо глаза в глаза и говорить открыто то, о чем думает.

– Ни у меня, ни у Кати не было выбора. Катя пришла на рынок обменять гусей, чтобы найти ботинки для своего брата. А я оказалась там, чтобы… чтобы выменять что-то из личных вещей на еду. Потому что у меня точно так же не было выбора, где найти еду. Чтобы не умереть с голода после того, как мою страну сделали нищей.

– Разве она не была такой до прихода нашей армии? – спросил иронично Рихард. – Мама рассказала мне, что Янина впервые увидела ванну и унитаз только здесь, в Розенбурге. Чего ты ждешь от меня сейчас? Сочувствия к твоей истории?

– Нет, я прожила достаточно долго рядом с немцами, чтобы понять, что они лишены даже капли милосердия! – отрезала Лена зло. – Только такие люди могут хладнокровно и без зазрения совести убивать женщин и детей. Скольких убил ты, чтобы получить свой Железный крест из рук фюрера?

Она сама не поняла, как у нее вырвались эти слова. Ужас, испытанный недавно при понимании, что война уже почти проиграна, злость на судьбу за собственные несчастья и ненависть, вызванная воспоминаниями об оккупации, вылилась в обжигающую ярость, лишающую рассудка. Но тут же захотелось вернуть последнюю фразу назад. И не только потому, что на его лице шевельнулся опасно желвак, а глаза стали опасно холодными. Потому что сама испугалась этих слов и правды, которая скрывалась от нее до сих пор. А еще на мгновение остро кольнуло потрясение и боль, мелькнувшие в его глазах на долю секунды.

Рихард так быстро схватил Лену за предплечье, что она не успела увернуться. Потянул на себя, легко преодолевая ее сопротивление. И ей пришлось в итоге поддаться его силе, опасаясь, что он может порвать ей форму.

– Я не расслышал, что ты сказала, – сказал он тихо, глядя ей в глаза. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть в его лицо. А еще стоило огромных усилий не показать сейчас своего страха. – Повторишь вопрос?

– Я видела тебя в кинохронике, Сокол Гитлера, – назвала его прозвищем, услышанным в том коротком фильме, Лена. – За что ты получил свой Железный крест из рук фюрера?

– За свой семьдесят третий сбитый самолет томми, маленькая русская. Но это был не тот вопрос, как мне кажется. Повторишь тот самый?

Они смотрели друг другу в глаза, как показалось Лене, очень долго, прежде чем Рихард заговорил снова, так и не дождавшись ответа.

– Я понял, – произнес он, разжимая пальцы и отпуская ее руку на свободу. – Ты далеко не глупа. Просто безрассудна и юна. «Лучше страшный конец, чем бесконечный страх». Шиллер. Один из великих классиков Германии. Читала его?

Он отошел от нее и поднял портсигар с пола, оставив остальное на утро для уборки прислугой. Побарабанил пальцами по серебру, раздумывая что-то, а потом повернулся к Лене, пытающейся выровнять дыхание в волнении.

– Ты можешь идти, Лена, – приказал он. – Не забудь баумкухен. И еще постарайся отныне держать свои соображения о людской природе при себе. Согласись, ты совсем не в том положении, чтобы философствовать о зависимости милосердия от национальности.

Позднее, когда лежала в постели без сна, Лена прокручивала в голове раз за разом минувший вечер и недоумевала, что на нее нашло. Словно отключился инстинкт самосохранения на какое-то время. Чего она хотела добиться? И от кого? От немца, который свято убежден в своей правоте.

Только под утро пришел ясный ответ. Она хотела, чтобы он ее ударил. Провоцировала его. Подталкивала сама к насилию, словно проверяя, перейдет ли он ту самую грань, что позволит Лене поставить Рихарда мысленно в ряд с остальными немцами. Если бы он ударил ее, то это помогло бы не думать о том, что она чувствовала к нему. А еще помогло бы заглушить то, что просыпалось в ее душе, задавить на корню тонюсеньким ростком.