Текст книги "На осколках разбитых надежд (СИ)"

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 95 страниц)

При этих словах Лена испуганно взглянула на равнодушную Биргит. Янина тоже заметно заволновалась, заметив ее страх.

– Отец – голландец один с хозяйства Штайлера! Гус Вассер. Переведи им! Переведи! – схватила она за руку Лену.

– Не далековато ли бегала в кустах валяться? – улыбнулся полицейский, словно забавляясь ее страхом. – Да еще и голландец! Вот уж диво-то!

– Я – отец ребенка! – раздалось от двери в кухню. На пороге стоял Войтек, упрямо поджав губы. Он показался Лене сейчас таким суровым, когда его лицо покрывала темная щетина, а темные глаза опасно сверкали.

– Я отец ребенка. Моя карточка есть в доме. По правилам она подлежит возвращению домой. Я бы хотел этого, – произнес, отчеканив каждое слово Войтек. Взгляда Лены он при этом избегал. Смотрел куда угодно, но только не на нее. Он прошел в кухню и встал возле испуганной Янины, набросив на нее свой старенький пиджак с потертыми на локтях руками.

Биргит ушла на некоторое время из кухни, чтобы вернуться с арбайткарточкой Войтека. Протянула ее старшему полицейскому. Тот бегло просмотрел данные, а потом поднялся из-за стола и встал прямо напротив Войтека.

– Значит, отец – ты?

– Я, господин, – упрямо ответил поляк. Рыжий ударил его так быстро, что Лена даже не успела осознать, что произошло. Только увидела, как отклонилась голова Войтека, но вскоре тот снова стоял прямо перед полицейским. Янина уже не скрывала своего страха и заплакала в голос.

Еще трижды повторял свой вопрос полицейский и, получая ответ упрямо стоявшего на своем Войтека, бил поляка в ответ. По лицу, ломая нос, в живот и в пах, чтобы причинить больше страданий и вынудить его признаться. Но Войтек твердил одно и то же – он отец, и, согласно правилам, Янина подлежит возвращению на родину.

Не выдержала Лена. Когда полицейский пригрозил, что поляка выведут во двор и заставят говорить уже не только он, а еще и его подчиненные, она шагнула к Биргит, молча наблюдающей за этой экзекуцией, и попросила шепотом:

– Я прошу вас, фрау Биргит… Помогите!

Биргит взглянула на нее чуть удивленно. Что-то неуловимое мелькнуло в ее глазах, прежде чем она шагнула вперед и властно проговорила:

– Здесь не участок тебе! Чего тут руки распустили? И где? В Розенбурге, под крышей дома семьи фон Ренбек! Неужто непонятно, что русская путалась не только с голландцем у Штайлера, но и с поляком?! – она выглядела так решительно, что рыжеволосый чуть стушевался перед ее напором. – В общем, мне тут все ясно. Я так и думала, что это поляк наш. Видела, как они пару раз в парке крутились вместе. Забирай русскую и оформляй как с приплодом от цивильарбайтера[31]31
  Zivilarbeiter (нем.; «гражданский работник»), житель оккупированной Польши, угнанный на принудительные работы в Германию.


[Закрыть]. Вот и все.

– Пусть собирает свои вещи в таком случае, – недовольно сказал полицейский, и Биргит кивнула в ответ, а потом взглянула на Лену, взглядом отдавая распоряжение. Радостная Лена потащила вон из кухни зареванную Янину, чтобы та быстро переоделась в спаленке наверху и собрала свой нехитрый скарб. Верхнюю одежду и ботинки пришлось просить у Биргит, которая на удивление смилостивилась и в этот раз.

– Дура ты, Лена, – мягко сказала она девушке, когда Янина спешно натягивала пальто, путаясь в рукавах. – Теперь ты будешь со мной в город ездить. А ездить-то и не в чем.

– Ботинки мне все равно были велики, – ответила Лена, кутаясь в шаль Айке. Они так торопились собрать Янину, пока немцы не передумали, что времени одеться не было вовсе.

– Как знаешь! – бросила Биргит и ушла с крыльца в дом. Прощаться с русской работницей, которая так опозорила ее как старшую над слугами, она явно не желала. Но Янине даже не дали на это ни минуты. Она только и успела, что с виноватым видом шепнуть Войтеку короткое «Спасибо». Полицейские подтолкнули ее к грузовику, и ей пришлось забраться в кузов. Только на прощание успела помахать, прежде чем опустили брезент, скрывая ее от глаз. Вот и все. Пара минут, и грузовик скрылся в аллее голых деревьев, увозя Янину домой.

И она действительно уехала домой. Лена отправила почтовую карточку весной по адресу, на который Янина высылала почту, и девушки получили ответ. Янина родила здорового и крепкого мальчика в конце апреля и писала, что рада, что все так сложилось. Пусть и стала матерью-одиночкой, и опозорила своим незаконнорожденным ребенком семью на всю деревню. Но зато она была дома, на родине, рядом со своими близкими, а значит, ей уже было не так страшно и одиноко…

– Идиот! – ругалась Айке позднее днем на Войтека, когда Лена помогала ему обработать раны. – Чего ты полез-то? Разобрались бы в конце концов с русской-то. А ты пропасть мог ни за что ни про что. Все ведь знают! Ох уж, идиот и есть!

А Войтек ничего не говорил в ответ. Молчал и смотрел прямо в лицо Лены, склонившейся над ним с мокрой тряпицей, которой она оттирала кровь с его кожи.

– Ты тоже думаешь, что я дурак? – спросил он девушку, когда она закончила свое занятие и была готова отойти от него. Его темные глаза, под которыми уже стали залегать тени, как это бывает при переломе носа, встретились с ее светлыми глазами, и она улыбнулась несмело.

– Я думаю, что это было очень смело с твоей стороны, – ответила Лена откровенно. – Спасибо, что сделал это для Янины.

Но напряглась, когда он вдруг поднял руку и накрыл своей ладонью ее ладонь.

– Это путь отсюда. Самый верный. Только скажи, и я все сделаю. Но не так, как было у Гуса с Яниной. Совсем по-другому, ты же знаешь. Только одно твое слово, и я женюсь на тебе. И ты отправишься домой. Как всегда, хотела.

– Войтек… – растерялась Лена, не зная, что ответить ему сейчас.

Ее спасла Айке, все это время встревожено прислушивающаяся к их разговору. Она решила вмешаться, как только заметила, что Войтек ласково погладил ладонь Лены.

– Нельзя говорить на своей тарабарщине! Говорите на нашем языке! – хлестнула их полотенцем несколько раз кухарка и погрозила пальцем. – Ей-ей, Биргит увидит!

Лена не могла не думать над словами Войтека. Неужели это действительно был единственный выход вернуться домой, на родину? Но ребенок… «Как можно сейчас рожать детей? – мелькнула в голове страшная, но такая верная для нее мысль. – Не время, совсем не время для этого».

– Ты смогла бы? – спросила Лена Катерину, когда сидели однажды вечером по привычке в ее спальне перед сном. Несмотря на то, что они остались вдвоем в Розенбурге, Биргит не разрешила им поселиться вместе, и так выходило, что у каждой из девушек было теперь по отдельной комнате.

Подруга задумалась. Замерла на миг, прекратив на секунды заплетать длинные волосы Лены в косу, а после коротко ответила:

– Дитяте должно в этот свет рождаться по любви, а не по нужде. Так мне мати говорила. И только при муже, а не после гульбы.

Лене стало легче почему-то от этих слов, когда она поняла, что Катя разделяет ее мысли. Рассказала ей о том, что говорил Войтек в день, когда увезли Янину, и о его предложении. После этого момента Лена старательно избегала поляка из-за неловкости, которую ощущала всякий раз в его присутствии. И ей было жаль их прежнюю дружбу, которая окончательно разрушилась с этими словами.

– Как же ж за него замуж-то? – удивилась Катерина неподдельно. – Он же поляк, а мы советские… Как это можно?

И она произнесла это таким тоном, что Лену почему-то царапнуло. Что бы сказала Катя, когда узнала бы, о ком Лена порой думает бессонными ночами?

– Он такой же человек, как и мы, – отрезала она недовольно, отстраняясь от рук Кати. – С руками, ногами, головой и сердцем!

Кого она защищала в этот момент? О ком думала, произнося эти слова? Что с ней происходило сейчас? И почему она с таким нетерпением ждала двадцать третьего декабря, наблюдая за течением времени по настенному календарю в кухне?

За день до намеченной даты приезда Штефан принес в замок высокую пушистую ель с голубой хвоей. Лена такую никогда прежде не видела и с наслаждением трогала ее иголки, когда вешала на ветви украшения. Часть из них – стеклянные звезды, шишки и колокольчики серебряным напылением достали с чердака. А другую часть – красные и серебряные шары с символикой рейха – баронесса привезла из Берлина.

– Осторожно, они очень дорогие! – приговаривала баронесса всякий раз, когда Лена доставала украшения из ватных гнезд коробки.

Остаться в стороне от украшения ели хозяйка Розенбурга не могла и сейчас ходила вокруг нее в руках с неизменным мундштуком с тонкой сигаретой. Ее губы, накрашенные алой помадой, то и дело раздвигались в довольную улыбку.

– К нам на прием приедут Шенберги. Шенберг привезет своего начальника с женой. Еще будут Гуго Крой и Людвиг Тайнхофер. Помнишь Людвига, товарища Ритци по летной школе люфтваффе? А еще Мисси с подругами. О, мой Бог, я только сейчас поняла, что у нас не хватает кавалеров! Мы можем пригласить Клауса! Как тебе эта идея? Все равно одна из девушек не арийка. Одна из них родом, кажется, из Каунаса. По крайней мере, оттуда они приехали в Германию несколько лет назад. Едва успели убежать от коммунистов, представляешь? – рассказывала баронесса Иоганну, который прикатил коляску, чтобы тоже проникнуться духом предстоящего праздника при виде украшения ели. – Она русская дворянка, можешь подумать? Но такая красавица – есть что-то в их азиатской красоте…

– Я думал, что русские – это славянская группа, а не азиаты, – заметил Иоганн, подмигивая Лене украдкой. Баронесса только сделала очередную затяжку и скривила губы.

– Какая разница? Жаль, что она русская. Весьма.

– И что с того? Есть разные русские. К примеру, Чехова, к которой так благоволит наш фюрер. А если бы она не была русской, ты включила бы ее в свои матримониальные проекты? – пошутил Иоганн, и его сестра метнула в его сторону недовольный взгляд. – Надеешься, на перемены в следующем году в жизни Фалько?

– Об этом я неустанно молюсь, Ханке, – ответила баронесса, вмиг посерьезнев. – Если Мисси не будет дурочкой, все возможно. Она действительно очень хорошая девочка, ты сам поймешь, когда увидишь ее. Поверь, любой немецкий офицер был бы горд такой женой. И это отличная возможность совместить долг и чувства. В нее невозможно не влюбиться… О Господи! Лена! Как можно быть такой неуклюжей?! Это же стекло!

Весь день двадцать третьего декабря на Розенбург падал снег, обещая настоящее Рождество. Войтеку приходилось совсем несладко ездить до станции и обратно, встречая гостей баронессы, собиравшихся на праздник. Лена и Катерина, в белоснежных блузках и темных юбках, вышколенные Биргит, встречали их в холле замка и провожали в подготовленные для них комнаты.

Два офицера в знакомой Лене форме СС со знаками отличия, от которых неизменно шла дрожь вдоль позвоночника. Их жены, заносчивые с обслугой, но приторно любезные с баронессой, в меховых пальто и дорогих шерстяных платьях под ними. Молодой привлекательный блондин в форме люфтваффе, которого Лена приняла за Рихарда издалека. Она так и затаила дыхание в волнении, когда увидела, как мужчина выходит из машины. А потом сообразила, что Войтек еще вчера вечером отогнал на станцию автомобиль Рихарда, и что тот приедет сам за рулем.

Потом приехал офицер вермахта в компании трех девушек в разноцветных пальто и очаровательных шляпках – яркие пятна среди белой метели. Баронесса была права. Мисси фон Шольберг очаровывала с первого взгляда – со светлыми волнами волос и широко распахнутыми глазами серого цвета. Она была похожа на актрису, настолько она была ослепительна. Лена настолько засмотрелась на нее, пока они с Катериной помогали гостьям снять верхнюю одежду, что совсем забыла о своем желании рассмотреть получше другую гостью замка – зеленоглазую шатенку Анну Бернову или как ее называли здесь в Германии – Анна Бернофф. И глядя на Мисси, яркую красоту которой лишний раз подчеркивала невзрачная внешность ее подруги Магды, Лена не могла не думать, что Рихард определенно имеет все шансы влюбиться в это само воплощение арийской красоты, настолько подходящее ему и по статусу, и по крови. Тем более Иоганн так и не дождался ответа из Швейцарии, на который так надеялся.

Рихард приехал после наступления темноты, когда под неусыпным надзором Биргит в большой столовой сервировали стол. Лена заметила далекий свет фар в окно, и сердце ее сделало кувырок в груди.

– Быстрее! Быстрее! – стала торопить Биргит девушек поскорее завершить сервировку и спуститься вниз, где в просторном холле им предстояло встретить хозяина Розенбурга. Лена так торопилась через анфилады комнат, что едва не подвернула ногу на скользком паркете. Пришлось уцепиться за Катерину, чтобы не потерять равновесие. Даже Айке вышла из кухни на короткие минуты встречи, оставив свое дежурство. И вышел из темноты черного хода мрачный Войтек, поправляя шейный платок.

Никуда не торопилась лишь баронесса. Она спустилась по лестнице ровно в ту минуту, когда черный «опель» затормозил перед крыльцом. Медленно и степенно. В бархатном платье винного цвета и неизменной нитью дорогого жемчуга на шее. Неизменная «ракушка» из светлых волос. По ее лицу невозможно было прочитать абсолютно ничего. Только Лена заметила, как чуть подрагивают пальцы с дорогими кольцами на блестящей поверхности перил из красного дерева.

По знаку Биргит именно Катерина распахнула дверь, пропуская внутрь Рихарда. Лена даже позавидовала подруге в этот момент, что именно она оказалась ближе всего, и первой увидела барона. Ей же самой пришлось опустить взгляд на время положенного по случаю легкого наклона головы в приветствии хозяина.

– Рихард! Мой Ритци! – произнесла баронесса, когда Рихард подошел к матери, стоявшей на нижних ступенях лестницы, и коснулся губами ее руки. Видимо, он снял фуражку при подходе к двери. Теперь снежинки таяли в его зачесанных назад волосах и блестели маленькими капельками в электрическом свете. Сверкали как бриллианты на его серо-голубой шинели.

– Я думала, что снегопад помешает тебе прибыть вовремя, – проговорила баронесса после того, как поцеловала его в лоб. – Удивительная непогода! Слава Богу, все уже прибыли. Через час планируем ужин, ты ведь присоединишься к нам, мой дорогой?

– Это будет удовольствием для меня, – произнес Рихард, и при звуке его голоса внутри Лены что-то дрогнуло. Он еще раз поцеловал руку матери, а потом повернулся к прислуге, собравшейся в холле. Коротко пожелал всем доброго вечера, обведя взглядом знакомые лица.

Лена забыла, какие голубые у него глаза. И каким проникновенным может быть взгляд. Пусть он только скользнул взглядом мимолетно и быстро отвернулся, но Лена подметила каждую новую для себя деталь. Словно заново открывала его для себя после долгой разлуки.

Короткая щетина на щеках и подбородке. Маленькие, совсем крошечные, пятна шрамов у левого виска. Под глазами пролегли тени. Он выглядел усталым. Наверное, поэтому хмурил лоб, отчего у бровей образовались сейчас два коротких луча.

Она скучала по нему. Она невероятно по нему скучала. И почувствовала, что ей мало этих коротких мгновений, когда их взгляды встретились на секунду, а после разошлись. Ей не хватало…

Ей не хватало именно его. Рихарда. Все это время. Безгранично…

И так быть не должно. Не должно!

Глава 16

– Если ты позволишь, я только приведу себя в порядок с дороги, – сказал Рихард матери, сбрасывая шинель сделавшей шаг в его сторону Катерине. Потом положил поверх шинели мокрую от снега фуражку. Лена же так и осталась на месте, словно приклеил ее кто-то к мрамору пола, потеряв возможность приблизиться к нему. Так и наблюдала издали, как Рихард взял мать под руку и пошел по лестнице на второй этаж в хозяйские покои, что-то тихо рассказывая. До уха Лены даже донесся смех баронессы, которая сегодня вдруг перестала быть ледяной хозяйкой замка.

– Войтек! Саквояж в машине! – бросила Биргит, и Лена очнулась от своего оцепенения. Поймала на себе пристальный взгляд поляка и покраснела, словно он застал ее за чем-то неприличным.

– Лена! Лена, ты оглохла? – уже к ней обратилась экономка, и девушка отвлеклась от Войтека. – Что, в комнатах барона свежие полотенца? А мыло положила? И бритвенный набор приготовили? Хорошо, пойдем со мной. Айке подготовит поднос с легким перекусом с дороги и горячим напитком для нашего Ритци. Подозреваю, что по нынешней погоде поезд еле ехал из-за заносов, и мальчик с утра ничего не ел. Да ты оглохла, что ли? Чего встала? Ой, гляди. Будешь так же медлить сегодня за ужином!..

И Лена буквально заставила себя вслушаться в слова Биргит и последовать за ней в кухню, где Айке уже торопилась сервировать поднос.

– Горячий глинтвейн – лучшее средство от хандры в такую погоду и от возможной простуды, – приговаривала она. – А еще я отрезала кусок штруделя. Яблоки в этом году уродились сладкие, штрудель вышел отменный. После баумкухена наш барон любит именно мой штрудель!

– Не сожги мясо, – проворчала мягко Биргит. – А то баронесса нас в тесто закатает вместо яблок, коли не будет ужина!

Немки так и расхохотались от этой шутки. У всех в преддверие праздника было приподнятое настроение. Теперь и Лена вдруг почувствовала, что заражается от них радостью и предвкушением праздника. И эти чувства только усиливались по мере того, как она приближалась к двери в комнаты Рихарда.

На ее стук никто не ответил, и Лена подумала, что он, судя по всему, все еще в комнатах Иоганна. Или у баронессы. Поэтому она смело распахнула дверь и шагнула в комнату, с трудом удерживая поднос на руках.

На ковре у самой кровати валялась рубашка. Это первое, что заметила Лена, когда закрыла за собой дверь. Рихард был здесь. В ванной, из которой, правда, не доносилось ни звука, как ни прислушивалась она. Поэтому она поспешила поставить поднос трясущимися от волнения руками на низкий столик возле камина, чтобы поскорее удалиться незаметно.

Рихард появился так неожиданно за ее спиной, что она бы точно уронила поднос, не успей он занять свое место на столике. Лена резко обернулась и уставилась на него, в мгновение забыв обо всем на свете. Он был обнажен до пояса, в одних штанах, и босой. Оба не ожидали друг друга увидеть сейчас, и оба замерли удивленные.

Лена видела прежде мужчин без одежды. В конце концов, она часто бывала на пляжах в Москве и Минске, где можно было увидеть мужчин совершенно разной комплекции в одних плавательных трусах. Но она никогда прежде не отмечала, что у мужчины могут быть такие широкие плечи и плоский живот, и что могут быть так заметны мускулы под кожей. Бросился почему-то в глаза золотой крест на тонкой цепочке, уютно расположившийся как раз по центру почти безволосой груди. Внизу от пупка убегала еле заметная дорожка волос и пряталась за поясом форменных брюк, расстегнутых и потому еле державшихся сейчас на бедрах Рихарда.

– Что ты здесь делаешь? – произнес хрипло Рихард и откашлялся. Он растрепал свою прическу, и теперь волосы забавно торчали вверх, делая его моложе и придавая ему расслабленный вид.

– Я… Я принесла поесть, – произнесла Лена, поражаясь тому, как странно звучит ее голос в эту минуту. И только потом сообразила, что именно не так, когда Рихард проговорил тихо:

– По-немецки, Лена. Я не говорю на русском.

Рихард протянул руку и подхватил со спинки кресла халат, который набросил на себя, туго завязав пояс. Но Лена все равно видела в вырезе и часть крепкой груди, и выраженные линии ключиц, которые так и хотелось почему-то коснуться.

– Я принесла поесть, – повторила Лена, но уже на немецком. – Айке налила яблочный штрудель и отрезала кусок глинтвейна.

– Именно так и сделала? – широко улыбнулся Рихард. Из его глаз вмиг исчезла странная настороженность. Они так и засветились весельем сейчас. Разгладились морщинки на лбу и у рта.

– Именно так, – подтвердила Лена и на всякий случай взглянула на поднос, чтобы проверить, что именно сейчас принесла. А еще чтобы скрыть от него свои эмоции. Ей не хотелось, чтобы он заметил, как тепло стало ей вдруг от вида его улыбки.

– Ты можешь идти, – проговорил Рихард, и Лена покраснела. Еще никогда ей не напоминали об этом здесь, в Розенбурге. Она сама стремилась уйти первой, и подобное промедление было странным для нее сейчас.

Что происходит? Почему она стала такой косноязычной вмиг? Раньше она не лезла в карман за словом, а знала, что именно сказать ему. И раньше их общение было совсем другим. Но что именно вдруг поменялось, Лена, как ни пыталась, так и не смогла сообразить. А потом и оставила на время попытки, сосредоточившись на работе.

Ранее они обслуживали за ужином всего трех человек, а теперь их было двенадцать, и Лене казалось, что вот-вот что-то пойдет не так. Либо они уронят блюдо, либо замешкаются с подачей, либо обольют кого-то вином или вовсе перепутают алкоголь, обновляя напиток в бокале у гостей. Но нет, все прошло просто отлично, чем гордилась Биргит, наблюдавшая за ужином со своего поста у двери.

Лена наблюдала за общением Рихарда и Мисси, которых баронесса посадила рядом, с легкой ноткой ревности. Будет ли он ей так же улыбаться, как улыбался недавно ей, Лене? Как он будет говорить? Допустит ли хотя бы тень флирта в общении? Рихард был вежлив и внимателен к обеим своим соседкам по столу – и Мисси, и Анне Бернофф, и Лена напрасно пыталась понять, скрывается ли за его поведением мужской интерес к кому-либо из девушек или нет.

За столом говорили и так быстро, что Лена порой с трудом понимала полностью речь, хотя и очень старалась. Особенно когда слушала, как упомянули вскользь о неудачах Германии в Африке и на Восточном фронте[32]32
  Сражение при Элъ-Аламейне (октябрь – ноябрь 1942 г.) закончилось разгромом прославленного «африканского корпуса» фельдмаршала Роммеля. В мае 1943 г. его остатки сложили оружие в Тунисе.
  19 ноября 1942 г. советские войска под Сталинградом перешли в наступление и через пять дней успешно отрезали двадцать дивизий 6-й армии генерала Паулюса. 2 февраля 1943 г., после одного из самых продолжительных и кровопролитных сражений в современной военной истории, остатки армии Паулюса (около 91 тыс. человек) сдались. Из них лишь около 6 тыс. со временем вернулись на родину.


[Закрыть]. Как и рассказы того привлекательного блондина, которого Лена спутала с Рихардом. Им оказался обер-лейтенант люфтваффе Тайнхофер, воевавший в Крыму. Он очень интересно рассказывал об Алупке и Ялте, восхищаясь местными видами и морским воздухом, и Лена с грустью вспомнила о том, как девочкой в далеком 1933 году ездила в санаторий вместе с семьей. Тогда еще был жив папа, и не так мучилась болями мама. А сама Лена так радовалась долгожданному отдыху со своими родными. Она тогда только два года жила отдельно от них в Москве, и очень-очень радовалась, когда наконец наступали каникулы.

Потом разговор плавно перешел на свадьбу в семействе Гогенцоллернов этим летом, на которой присутствовали не только баронесса, но и Мисси с Анной. Им троим было что обсудить, параллельно посвящая остальных в детали торжества высшего света Германии. Впрочем, эта тема не имела поддержки у офицеров СС, ярых противников монархии и кайзера, потому разговор снова изменил направление, и к десерту – яблочному штруделю со сливками и настоящему кофе – обсуждали уже новинки кино и предстоящее торжество. После ужина гости разошлись – молодежь отправилась осматривать дом, а остальные, включая баронессу и Иоганна, ушли к себе отдыхать.

– Вы молодцы, девочки, – похвалила Биргит служанок, когда Лена и Катерина убирали со стола в опустевшей комнате. – Осталось еще два дня, и можно будет отдохнуть. В честь праздника госпожа баронесса пообещала предоставить вам целый день отдыха после того, как проводим гостей.

– Принесла же нелегкая, – ворчала Катерина на гостей, когда они вдвоем с Леной мыли посуду после ужина. И Лена прекрасно ее понимала – их то и дело отвлекали, вызывая из кухни. То просили принести еще напитков и легких закусок, то случайно пролили бутылку вина и просили убрать непорядок. Лена струсила. Просила Катерину пойти на вызовы, предпочитая оставаться в кухне с хмурым Войтеком, чем видеть веселье молодежи. Они не разговаривали, просто переглядывались изредка. И Войтек точно так же молча помогал Лене – подливал горячую воду и выливал чан с грязной водой на улицу.

Только раз поляк заговорил с ней, когда в очередной раз они остались наедине в кухне.

– О чем они говорят? Это немецкое офицерье. Ты ведь знаешь… слушаешь их разговоры, – проговори он несмело, будто протягивая ей оливковую ветвь после несуществующей ссоры.

– О разном. О кинокартинах, о свадьбах, о погоде, о том, где кто служит, – ответила Лена, принимая после недолгих раздумий эту ветвь.

– В Сталинграде им конец настал, – проговорил Войтек тихо и доверительно. – Ваша армия взяла их вот так. Чтобы сдохли.

Он сжал кулак с силой, пряча внутри сигарету, которую крутил до того в руках. Да так сильно, что побелели пальцы. А потом разжал кулак, выпуская труху, оставшуюся от сигареты.

– Говорили они об этом? – и усмехнулся, когда Лена покачала головой. – Конечно, чем тут гордиться? Вот увидишь, это только начало. Нам остается только потерпеть. Немного потерпеть, и сюда придут Советы. И британцы. А наш немчик?

– Что – наш немчик? – переспросила Лена, старательно пряча румянец от его взгляда, который предательски вспыхнул на щеках. Оставалось только надеяться, что Войтек подумает, то она разгорячилась от пара, идущего от воды.

– Он говорит что-то своему дяде или матери? – Войтек обернулся на дверь, а потом подошел почти вплотную к Лене. – Например, о том, где служит. И что-то вроде того.

Лена посмотрела в его темные глаза, пытаясь понять, что скрывается за этим интересом. Они долго не могли оторвать друг от друга взгляда. Каждый вглядывался с напряжением.

– Зачем тебе это? – прошептала Лена.

– Как ты оказалась здесь? – ответил так же шепотом Войтек. – Из всех только ты боялась связи с домом. Что там было такое? Ты скрылась здесь от гестапо? Что-то было в Остланде, верно?

Лена так испуганно посмотрела на него, что стало ясно без слов о верности его догадки. Войтек кивнул своим мыслям. А потом опустил руку в таз с мыльной водой и нашел ее ладонь. Пожал в знак поддержки. И она расслабилась, понимая, что поляк не выдаст ее, что бы ни случилось.

– Ты можешь мне доверять, – прошептал он. – Ты не такая, как Янина или Катерина. Ты намного умнее. Ты можешь помочь. Сделаешь это? Не бойся меня. Ты же знаешь, я скорее выгрызу себе жилы, чем наврежу тебе хоть чем-то.

– Я…

– Нет! Помолчи! Мне не нужно никакого ответа. Просто… Я бы не хотел, чтобы ты была… с нами. Но нужна твоя помощь. Я плохо говорю по-немецки и почти не бываю в доме. Если ты что-то узнаешь… что-то, что могло бы помочь…

– Кому помочь?

Если бы Войтек промолчал тогда или уклонился от ответа, Лена с чистой совестью бы забыла об этом разговоре. И решила бы, что все это просто пустая болтовня. Несмотря на серьезность тона поляка.

– Британцам, – прошептал Войтек, приближаясь губами к ее уху. – Мы можем помочь британцам, Лена. Наш вклад в поражение этой нацисткой мрази.

Лена отшатнулась от грубости слов, пораженная накалом ненависти, который прозвучал в голосе поляка. От немедленного ответа ее спасло появление Катерины, которая в который раз относила гостям бутылку вина.

Около десяти в свои комнаты удалились девушки и прибывший вместе с ними темноволосый офицер Гуго. Полуночничать остались только Рихард со своим товарищем по летной школе Людвигом. В этот раз попросили из кухни принести низкие стаканы из толстого стекла для алкоголя покрепче. Они несколько раз ходили курить на улицу, Лена видела их через окно кухни, когда натирали с Катериной фарфор и хрусталь после мытья. Войтек уже ушел к себе – ему предстояло ранним утром везти баронессу и Иоганна в церковь на службу, поэтому девушки одни подошли к окну, когда услышали легкий шум. Двое мужчин в расстегнутых мундирах без какого-либо страха перед декабрьским холодом неожиданно превратились в мальчишек, которыми когда-то были, и пытались сунуть друг другу за шиворот пригоршню снега.

– Як дети, – проговорила Катерина и отошла, покачав головой. Она торопилась побыстрее закончить работу и уйти к себе. Завтрашний день должен был быть и дольше сегодняшнего, и тяжелее, ведь предстояло обслуживать гостей с самого утра.

Лена же задержалась у окна. Она все смотрела и смотрела на Рихарда и его товарища, слушала их смех, подмечала каждую деталь этого веселья. И вспоминала слова Войтека.

Помочь нанести поражение немцам. Прогнать их обратно в границы своей страны. Уничтожить нацистскую заразу, которая словно чума расползлась так далеко по окружающим ее землям.

Но с другой стороны – это же был Рихард, который так заразительно рассмеялся, когда сумел ссыпать снег с ладони за шиворот мундира своего товарища. При этом он потерял сигарету, которая сорвалась с губ и упала маленьким светлячком вниз. А значит, он тоже стал своего рода проигравшей стороной, как шутливо жаловался другу.

Обер-лейтенанту люфтваффе Тайнхоферу, который только недавно хвастался своими победами над Черным морем, и говорил, что «русские – бесстрашные львы, которых легко поймать именно на этом безрассудстве и смелости». А еще рассказывал, что за каждый сбитый советский самолет они рисуют звездочку на машине. У Тайнхофера уже алели сорок семь звезд… Сорок семь ее соотечественников. «Скоро будет юбилей», – хвастался молодой пилот.

У Лены всегда была хорошая память. А найти в библиотеке нужную карту, над которой когда-то что-то обсуждали Иоганн и Рихард во время прошлого отпуска барона, не составило труда. На ней еще сохранились маленькие отверстия от кнопок и флажков, с помощью которых мужчины воссоздавали картину побережья, рисуя границы, направления вылетов и расположение баз люфтваффе и зенитной артиллерии. Она некоторое время смотрела на эту карту, раздумывая, как ей стоит поступить сейчас. А потом решительно сложила этот большой лист бумаги в несколько раз, пряча его за воротом блузки.

Лене казалось, что Розенбург уже спал, когда она прокралась в библиотеку. Для надежности она даже просидела в темноте своей комнаты около получаса, когда наконец-то Рихард и его товарищ разошлись по своим комнатам. Она ясно слышала, как хлопнули двери, когда караулила на черной лестнице.

Она ошиблась. Проходя по первому этажу к черной лестнице, она ясно увидела полосу света, которая виднелась в анфиладе комнат, ведущей к музыкальной комнате. И словно мотылек пошла на этот свет, осторожно ступая на доски паркета, чтобы не выдать себя.

Рихард был там. Сидел за фортепьяно и задумчиво смотрел в зеркало на стене, поставив локти на закрытую крышку инструмента и положив подбородок на переплетение пальцев. Он снова показался Лене усталым и чем-то обеспокоенным. Недавнее веселье ушло, не оставив даже следа в его взгляде. Спина и линия плеч под полотном рубашки напряжены.

Он выглядел таким встревоженным, что Лена невольно заволновалась сама, разглядывая Рихарда. Быть может, он думает о том, то потерял фалангу пальца? Лена помнила о его ранении и специально несколько раз взглянула на его руки, когда обслуживала сегодняшний ужин. Ей нужно было понять, так ли оно ужасно, как она представляла себе. Но нет, ничего ужасного – просто нет большей части правого мизинца. Словно кто-то отрубил его Рихарду по нижний сустав. Она помнила, как покраснела, когда встретилась взглядом с Рихардом и поняла, что ее интерес не остался незамеченным для него.