Текст книги "На осколках разбитых надежд (СИ)"

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 95 страниц)

Рихард читал. Она успела заметить раскрытую книгу, лежащую на постели, бокал вина и бутылку, стоящую на столике. И это подсказало ей тему для разговора, прежде чем обернуться к нему и встретиться с ним лицом к лицу в уединении спальни.

– У меня не было возможности поблагодарить за книгу. Гейне. Я люблю Гейне. Спасибо за подарок, – произнесла Лена, собравшись с духом, и повернулась к Рихарду, закрывшему дверь за ней. И тут же на мгновение растерялась, заметив, что он почти раздет – в велюровом халате, майке и пижамных брюках. Синий цвет халата делал его глаза сапфировыми в неясном свете лампы. Пояс не был туго завязан на талии, а в вырезе майки она видела крепкие мускулы груди и плеч. Лена вспомнила, как когда-то недавно видела его обнаженный торс целиком, и почему-то пересохло в горле, а все разумные мысли куда-то тут же улетели из головы.

– Надеюсь, я не пожалею, что сделал его, – произнес отстраненно Рихард. – Я говорил тебе, что Гейне запрещен в Германии. Ты должна хорошенько прятать эту книгу, чтобы не было никаких неприятностей с гестапо.

– Я нашла местечко, где половая доска отходит, и прячу там. Поверь, я давно научилась делать отличные тайники, – сказала зачем-то Лена и покраснела, когда поняла, что чуть не добавила, что когда-то в Минске прятала так поддельные документы, оттиски печатей немецкой администрации и запрещенные листовки. Порадовалась, что не сделала этого после того, как Рихард проговорил со странной интонацией в голосе, глядя на нее сверху вниз:

– Не надо говорить мне об этом, и особенно рассказывать о своих тайниках. Я же немец, ты забыла? Не лучше ли, если я не буду знать, где ты хранишь запрещенные рейхом вещи?

Укол как ответ на тот, который вчера получил сам. Лена прочитала это в его глазах, в глубине которых мелькала легкая усмешка.

– Не надо, – попросила она мягко и сжала еще сильнее руки, чтобы совладать с желанием коснуться его. Почему ей стало так важно быть рядом с ним? И почему ей так необходимы его прикосновения? Это ввергало ее в легкую панику всякий раз, когда разум услужливо напоминал о том, кто он и кто она. Поэтому она старалась не думать об этом совсем.

– Ты сегодня не уехал, – это единственное, что пришло в голову сейчас, и она почувствовала себя какой-то идиоткой, когда эти слова сорвались с губ.

– Оставить дядю Ханке одного в Новый год было бы слишком эгоистично, – ответил Рихард. – Я и так уже достаточно сотворил, идя на поводу у своих желаний. Я уеду, как и планировал, второго числа утром. Надеюсь, это не доставит сложностей для тебя.

Ей не понравился тон, которым он проговорил последнюю фразу. Очередная колкость в ее адрес, на которую можно было ответить только колкостью:

– Странно спрашивать у прислуги, доставит ли ей сложность присутствие хозяина.

Это было ошибкой. Лена прочитала это по его лицу и поняла, что нужно было вести себя иначе.

– Если это все… – начал Рихард, и она поняла, что он вот-вот выставит ее из комнаты. И почувствовала такое отчаяние, что сама удивилась его остроте. Ей не хотелось уходить отсюда и возвращаться в темную и холодную спаленку, полную страхов и безнадежности. Но как сказать ему об этом? И может ли она сделать остаться здесь?

Все решила одна секунда. Рука Рихарда легла на ручку двери, и Лена неожиданно для самой себя заговорила сбивчиво, но твердо:

– Все не так. То, что ты сказал вчера. Про то, что я пожалею. Вернее, и так, и неверно в корне.

Он заинтригованно взглянул на нее, помедлил, но ладонь с дверной ручки так и не убрал. Просто стоял и смотрел на нее.

– Пожалею ли я, если… если… – она не нашла подходящего слова, которым могла бы описать происходящее между ними, и замолчала на секунду, а потом продолжила, опасаясь терять даже короткое мгновение. – Быть может, ты прав, и я действительно пожалею. Обо всем. О том, что настолько сблизилась с человеком, которого должна ненавидеть. И возможно, это не принесет мне ничего хорошего. Быть может, отпустить все это, прекратить все сейчас и забыть – было бы самым верным. Но одно я знаю точно – если я сделаю это, я пожалею вдвойне. И это будет. Я пожалею.

– Ты не понимаешь… – начал Рихард, качая головой.

Но Лена заметила, что его рука соскользнула с дверной ручки, и заговорила увереннее и тверже.

– Ты говорил, что поступаешь так ради моего будущего. Но, Рихард, какие планы можно строить сейчас? О каком будущем можно думать? Еще два года назад я встречала Новый год в квартире моей тети в Москве и твердо знала, что скоро я буду танцевать на сцене Большого театра. Но уже спустя какие-то недели сцена Большого сменилась театром Оперы и балета в Минске, а сегодня я встретила Новый год вообще в Германии! Все мои мечты, все мои желания и планы… Где они сейчас?

Лена заметила горечь, мелькнувшую в глазах Рихарда, и поспешила перейти к сути своей речи, опасаясь излишне упоминать прошлое, которое потеряла.

– Мы не можем говорить о будущем, Рихард, сейчас. Еще недавно я говорила с одним из работников Штайлера в городе, а сегодня он уже мертв. А если бы та бомба англичан упала ближе к Розенбургу или вовсе на замок, то и мы бы погибли. Именно поэтому я говорила, что ты не сможешь защитить меня от всего, Рихард. Как бы ты ни хотел этого! Тебе кажется, что ты предусмотрел все для этого. Но случится может все что угодно, – она помолчала немного, а потом заговорила о том, что пугало ее в последнее время. – Ты и сам можешь погибнуть в любой момент, верно? И твои шансы намного больше моих. Ведь ты рискуешь каждый день на фронте…

В порыве чувств Лена шагнула к нему и коснулась ладонью неровных маленьких шрамов от ожогов у его виска. Каждый раз, когда она видела их, она представляла себе полыхающие в огне останки самолета, из которого Рихард только чудом выбрался в тот день. И ей становилось так страшно, как никогда прежде. Даже собственной смерти она не боялась так.

Рихард не отстранился от ее прикосновения. Остался на месте и смотрел на нее сверху вниз, даже не шевелясь. Но она видела, что взгляд стал прежним, тем самым, от которого у нее так сладко сжималось сердце – полным нежности.

– Ты безусловно был прав в одном вчера – для нас нет «долго и счастливо». Мы живем не в сказке. У нас есть только «здесь и сейчас», Рихард. И мы оба знаем это. И это все, что я хотела сказать тебе. И что я не могу без тебя… совсем не могу…

– Я готов рисковать своей головой, – медленно произнес Рихард. – Но не готов рисковать твоей.

– Ты снова говоришь о будущем, – ее пальцы ласково скользнули от виска по щеке с короткой щетиной. – И ты говорил, что знаешь, как избежать последствий.

Рихард мгновенно посерьезнел при этих словах и посмотрел на Лену таким пронизывающим взглядом, что она не могла не покраснеть. Но не отступила – даже не отвела глаз, так и осталась стоять, гордо вскинув голову.

– Я никто и ничто в твоей стране. Просто вещь. Мною можно воспользоваться как угодно и не понести за это наказания. Как ты говорил? Русские ведь развратные…

Ему не понравились эти слова. Он дернулся из-под ее руки и отошел в сторону. Даже не повернулся к ней потом, и ей пришлось говорить дальше, обращаясь к его напряженной спине.

– Я много думала об этом. И поняла, что я хочу сама выбирать. Хочу, чтобы было не так, как это чуть не случилось с Катериной. Или как это было с той бедной девочкой на ферме у немца, который сдал меня тебе при побеге. Хочу, как у Янины, по своему желанию.

Наверное, это было неудачное сравнение. Вспоминать Янину, которая намеренно забеременела, чтобы вернуться домой.

– Это безумие, – проговорил он глухо, не поворачиваясь к ней, обращаясь скорее сам к себе, чем продолжая разговор с ней. – Это какой-то бред…

– Это правда! – резко произнесла Лена. – Что, если бы тогда, в Рождество, бы ты не помешал Клаусу?.. И если бы тогда не Катя осталась в кухне, а я? Ему же было все равно, кто будет под ним…

Рихард так неожиданно сорвался с места, что Лена не успела даже глазом моргнуть. Положил одну ладонь на ее затылок, чтобы заставить посмотреть в свои глаза, а другой схватил за плечо, лишая свободы действий. Она видела, что разозлила его. Даже не просто разозлила. Он был в бешенстве. Снова перед ней был тот зверь, который схлестнулся с Клаусом в Рождество.

– Скажи мне тогда, – прошептал он зло ей в лицо. – Скажи, чем я тогда будут отличаться?

– Тем, что я хочу, чтобы это был ты, – ответила Лена тихо, и он моргнул удивленно, явно не ожидая услышать эти слова. – Потому что я хочу быть с тобой. Сейчас. И те несколько часов, которые остались до того момента, как ты уедешь. Я знаю, что я буду жалеть, если не скажу тебе то, что хочу сказать сейчас. Что я просыпаюсь каждое утро с желанием жить только потому, что есть ты. И что готова выдержать все, потому что есть ты. В тот день, когда мы встретились, для меня все изменилось. Это ты изменил для меня все. Если бы не ты, я бы не смогла пережить то, что случилось со мной. И… и то, что случилось с мамой… Я как никто знаю цену неосуществленного желания или несказанных слов. И больше не хочу этого. У нас есть только «здесь и сейчас», Рихард. Я знаю, чего я хочу. Быть с тобой. Сейчас и здесь. Хочу все это целиком. А чего хочешь ты?

От волнения голос сел, и Лена замолчала в ожидании ответа. Просто смотрела в его глаза, понимая, что решение сейчас только за ним. И чуть не лишилась чувств, когда он обхватил ладонями ее лицо и привлек к себе, желая поцеловать в лоб. Как целовал когда-то на прощание. Он провел ладонью по ее волосам, тронул косу, лежащую на плече, и Лена пожалела, что не подумала о своем внешнем виде. Сейчас она выглядела совсем девочкой, юной и наивной. Далеко не привлекательной взрослой женщиной, какими смотрелись со стороны Адель и Мисси.

– Маленький камень на дороге опрокидывает большую телегу, – произнес Рихард шепотом, и она нахмурилась, решив, что неверно поняла его слова. – Знаешь такую немецкую поговорку?

Сосредоточившись на том, чтобы верно перевести его фразу и уловить смысл, Лена пропустила мгновение, когда все изменилось. Его ладонь вернулась на ее затылок, пальцы запутались в волосах, лишая ее возможности шевелить головой. А потом Рихард прижался губами к ее губам.

Этот поцелуй разительно отличался от тех, которые были прежде. Только раз она чувствовала подобное – когда англичане впервые бомбили земли около Розенбурга. Но все равно сейчас все было немного иначе. Рихард был более требовательным, не сдерживал своей страсти, терзая ее губы и погружая язык в рот. На ее грудь опустилась ладонь, откинув в сторону грубую шерсть кофты, и сжала чуть грубовато. Но и это не вызвало отторжения. Словно все, что происходило сейчас между ними, было естественно, словно так и должно быть. Не было ни страха, ни неприятия. Хотя Лена и ощущала легкое беспокойство из-за нарочитой грубости, с которой сейчас Рихард касался ее – груди и бедер, она видела, что он наблюдает за ней исподтишка и внимательно подмечает каждую эмоцию на ее лице. Поэтому ни словом, ни движением ресниц не выдала своих сомнений, которые на какие-то секунды вдруг поселились в ее голове.

Лене никогда не говорили ни мама, ни тетя прямо о нормах поведения и морали, которой должна придерживаться девушка, но она знала, что чистота и невинность дарятся только мужу, и не могла не почувствовать мимолетный укол совести, что у нее все происходит совсем не так. А потом все стерлось сладостью поцелуя и новизной ощущений, которые пришли и взяли в плен безоговорочно, когда рука Рихарда скользнула в вырез ночной рубашки и коснулась обнаженной кожи груди. Для Лены все перестало существовать вокруг, кроме этих рук и губ, кроме запаха кожи, кроме самого Рихарда. Она даже упустила момент, когда он поднял ее на руки и бережно опустил на постель.

– Подумай еще раз, Ленхен, – произнес Рихард, возвышаясь над ней на руках. Он смотрел на нее сверху вниз пристально и цепко, выжидая.

Она не стала ничего говорить. Просто потянулась к нему и положила руку на его грудь, чуть повыше солнечного сплетения. Несмотря на его хладнокровный и сосредоточенный вид, сердце Рихарда билось как бешеное, Лена чувствовала это ладонью даже через тонкую ткань майки. Повела ладонью выше, к его ключицам, чтобы ухватиться за ворот халата и потянуть с его плеч. Ей хотелось коснуться его кожи, кончики пальцев даже горели огнем от этого желания, и Рихард, словно разгадав ее мысли, сбросил халат и стянул майку. У Лены даже перехватило дыхание от вида его обнаженного торса. Она коснулась его локтя, провела вдоль руки к ключице, упиваясь твердостью его мускулов, и дальше до груди, до того самого места, которого касалась недавно через ткань майки.

Интересно, понравится ли ему так же сильно прикосновение, которым он когда-то трогал ее грудь? Будет ли он чувствовать то же, что и она?

Это было последней осознанной мыслью Лена перед тем, как она проверила это на деле. Потому что едва она дотронулась до его соска, как он склонился над ней и стал жадно целовать, прижавшись к ней всем телом. Теперь для Лены существовал только Рихард. Его ладони и губы на ее обнаженной коже. И новые неведанные ранее ощущения и чувства, которые он вызывал в ней.

Реальность вторглась острой болью и принесла с собой мимолетный приступ сомнений и тревоги. Лена инстинктивно сжалась, вскрикнув, попыталась оттолкнуть Рихарда, хотя понимала, что это совершенно бесполезно сейчас. И испугалась, что он не остановится, несмотря на ее боль. Но она ошибалась – Рихард замер обеспокоенно, едва она дернулась от боли.

– Ты в порядке? – прошептал ей Рихард, глядя в ее широко распахнутые глаза. – Если ты хочешь, мы можем прекратить.

Нет, этого Лена не хотела. Она знала, что тело всегда отвечает именно так на все новое и непривычное, и догадывалась интуитивно, что едва ли сейчас произошло что-то ужасное для ее здоровья. Поцелуи и ласки Рихарда сделали свое дело. Она снова погрузилась с головой в ту эйфорию, которая еще недавно кружила ей голову, но все же напряглась помимо воли на какие-то секунды, когда почувствовала его ладони под своими бедрами.

– Мы можем остановиться. Если тебе будет больно, – напомнил Лене Рихард, чутко уловив перемену в ней, но она сама открылась для него и потянулась к его лицу, чтобы поцеловать. Вцепилась в его широкие плечи, почувствовав снова дискомфорт и боль, правда, на этот раз мимолетную. С каждым движением эти неприятные ощущения становились все менее ощутимыми, чтобы после и вовсе испариться без следа, оставляя вместо себя другие, такие непривычные и странные. Теперь она понимала, что означает растворяться в другом человеке, потому что именно это и чувствовала в те минуты. Лицо Рихарда было так близко, что Лена тонула в его голубых глазах, когда он смотрел на нее. И задыхалась то ли от его требовательных и длинных поцелуев, от которых шла кругом голова, то ли от чувств к этому мужчине. Она чувствовала его как себя саму. Словно она действительно слилась с ним воедино. И пусть ее ощущения были совсем не такие, наслаждение Рихарда стало ее собственным. У нее даже мурашки побежали по коже от того, как он произнес ее имя в финале…

– Как ты себя чувствуешь? – это был первый вопрос, который задал Рихард.

– Странно, – честно ответила Лена, глядя на него. – А как должно быть?

– Не спрашивай у меня, – улыбнулся он, протягивая руку и заправляя выбившуюся из косы прядь за ее ухо. – У меня это тоже впервые.

И рассмеялся тихо, когда поймал ее ошарашенный взгляд. Тут же поправился:

– Не то, чтобы это мой первый раз. Я никогда прежде не был с девушкой, у которой это впервые, – его глаза вдруг подернулись странной дымкой, а сам он посерьезнел. Перекатился по постели и подобрал с пола халат, чтобы набросить тот на голое тело. – Я всегда полагал, что это должна быть…

Лена почувствовала себя так, словно ее окатили ледяной водой. «Адель», вот что должно было, судя по всему, стоять в финале его речи. Сердце словно зажали в тиски, и ей пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы хотя бы на немного снизить боль в груди.

– Я всегда думал, что буду первым и единственным только у одной женщины, – глухо продолжил Рихард, по-прежнему не глядя на нее. – У своей жены, Ленхен. Потому что это… это… именно так это и бывает, если… если ты с невинной девушкой. Может, у вас в Советах это иначе. Может, это прозвучит старомодно и смешно для тебя, но я всегда понимал, что это все несет с собой не только последствия, но и своего рода ответственность. Невинность – это совсем другое, понимаешь?

Он повернулся к ней и взглянул на нее внимательно со странным выражением в глазах, которое Лена никак не могла разгадать.

– Я никогда не смогу тебе ничего дать, Ленхен. Я никогда не смогу жениться на тебе, как бы того ни желал. И никогда не смогу открыто назвать тебя своей.

Они все еще были связаны. Эта невидимая нить, которую Лена ощущала недавно, так и не порвалась. Потому что, несмотря на абсолютное спокойствие Рихарда разрывали чувства изнутри, и Лена ощутила весь спектр его эмоций в этот момент – гнев, горечь, тоску по несбыточному, острое разочарование, нежность к ней. Поэтому она потянулась к Рихарду, чтобы обнять, прижавшись к нему всем телом, уткнулась лицом в ямку у ключицы.

– Мы договорились не думать о будущем, Рихард. «Здесь и сейчас», помнишь? – произнесла Лена тихо, целуя его в плечо. А сама подумала, когда он подтянул одеяло, чтобы прикрыть получше ее обнаженное тело от ночной прохлады, что у нее определенно есть желания в эту новогоднюю ночь.

Она хотела, чтобы они были равными. Хотела, чтобы между ними не стояло так много – разность национальностей и положения, противоположность убеждений и принципов, война, наконец. Хотела, чтобы он не уезжал в Крым. Любой другой фронт, на котором вела военные действия Германия, но только не Восточный.

Хотела, чтобы он был только ее. Всегда.

Глава 23

То, что виделось в ночной темноте, днем неизменно будет другим, ведь солнечный свет открыто показывает все скрытое в тени. И то, что казалось простым, днем вдруг приносит с собой ворох сомнений и сожалений.

Так думала Лена, когда следующим утром надевала свое привычное форменное платье и белоснежный фартук. За окном еще только занимался рассвет. Циферблат на часах Рихарда показывал, что она проспала только три часа, но Лена не чувствовала себя разбитой. А вот ускользать из постели, где все еще спал Рихард, было сложно. Во сне он выглядел намного моложе своего возраста, и от его вида у Лены сладко замирало сердце. Ей хотелось дотронуться до него, чтобы понять, что все это не сон, что он реальный, но будить его не хотелось. Чтобы подольше не разрушить ночную иллюзию их хрупкого мимолетного счастья, которое могло разбиться так легко.

– О чем ты думаешь?

Такой простой вопрос, для ответа на который так сложно подобрать те самые верные слова. И было сложно обмануть, когда он смотрел на нее так пристально, заботливо отводя волосы с лица. Что можно было сказать сейчас? Как объяснить то, что чувствовала? Для нее всего несколько минут назад мир перевернулся снова, меняя не только все вокруг, но и меняя ее. Но на этот раз она сама сделала так, что все изменилось вокруг. Правда, до сих пор пыталась понять, не совершила ли огромную ошибку, не остановив все в тот самый момент, когда еще можно было это сделать.

– Что с тобой? Я обидел тебя? – допытывался упрямо Рихард, так и не получив ответ. Она видела по его глазам, что ему важно понять сейчас, что за мысли ходят в ее голове, и какие чувства терзают ее. – Я обидел тебя. Своими словами о том, что это должно быть иначе, не так, как сейчас. Я имел в виду совсем другое и хочу, чтобы ты понимала это.

Он поймал ее подбородок пальцами, чтобы она не отвела взгляд в сторону. Заставил посмотреть прямо в глаза.

– Никогда еще прежде я не знал, что сказать женщине, – Лена заметила, как от волнения у него дернулся уголок рта. – И никогда прежде не боялся сказать или сделать что-то не так. Чтобы не причинить боли ненароком. Я хочу, чтобы ты знала, Ленхен, ты для меня – это что-то… что-то очень особенное. Если бы мы жили в другое время, то я бы спрятал тебя далеко-далеко отсюда, в одной из башен старого замка. Укрыл бы от всего мира. И даже от себя. Знаешь, почему я так был зол прошлым летом? Есть еще одна причина. Не такая романтичная, как я озвучил тебе когда-то. Я захотел прикоснуться к тебе сразу же, как увидел в лесу, моя лесная фея. Ты свела меня с ума при первых же минутах. И сначала я был уверен, что я получу тебя. Даже если ты не захочешь стать моей, я найду способы получить тебя. Навсегда. А потом я понял, что ты не одна из девушек, о который мне писала мама, не гостья замка. И ты стала недосягаемой. Запретной. Недоступной.

– Потому что я «недочеловек»? – вспылила Лена.

– Да, – произнес Рихард бесстрастно, не обращая внимания на ее злость. – Но не в том смысле, как понимаешь это ты. Всякий раз, когда я смотрел на тебя, ты мне казалась бабочкой, Лена. Я и сейчас думаю так. Хрупкая и изящная бабочка. Когда ты ловишь ее, даже на какие-то секунды, подавляя ее волю и подчиняя себе, ты стираешь пыльцу на ее крыльях или повреждаешь их. Ради своей прихоти. Потакая своему желанию. Лишаешь ее былого очарования или даже прежней жизни. А мне до безумия хотелось тогда поймать тебя в свои ладони.

Рихард отпустил ее и коснулся кончиками пальцев ее лица – провел от виска ко рту, чтобы затем скользнуть по шее вниз к тонким ключицам и дальше по руке до пальцев, с которыми он с силой переплел свои. Его движения не были нежными. Скорее, нетерпеливыми, как те, которые она еще недавно ощущала на своем теле. И то ли от воспоминания об этом, то ли от этих касаний в ней снова что-то проснулось. Странная томительная тяга.

– Коснуться тебя так, как я хочу, – продолжил тем временем Рихард, глядя ей прямо в глаза. – Мужчине сложно подавить свои желания, когда он знает, что ему предоставлена полная свобода действий. И никто ему не указ. И не будет никакого наказания или порицания. Ты знаешь об этом, видела это сама, как мне рассказывала. Но мне казалось это неправильным – получить силой, по древнему праву завоевателя. Почти каждый вечер я думал о том, что это желание возьмет верх над моими принципами. И ненавидел самого себя за то, что чувствовал к тебе. Я мог бы соблазнить тебя, моя лесная фея. Взять лаской, а не силой. Но для меня это было бы одинаково… Я бы взял то, что не должен был. На что не имел ни малейшего права.

Они смотрели друг другу в глаза некоторое время в полной тишине. Лена не знала, что ей сказать сейчас ему. Да и следует ли что-то делать. Сомнения в верности того, что она сделала, разгорались в ней все жарче. Особенно теперь, когда она слышала, как Рихард относился к ней. Оберегая ее невинность, которую сама Лена сегодня так щедро отдала.

Она сошла с ума. Не иначе. Надо было остановить все это еще в самом начале. Поцелуи – это одно, а вот то, что произошло – это совсем другое. Так не поступают приличные девушки. Тем более комсомолки. Она только подтвердила мнение немцев о том, что русские развратные особы. Что теперь будет думать о ней сам Рихард?

Но в то же время Лена ощущала в себе и противоположное чувство, маленьким лучиком разгоняющее сейчас темноту ее мыслей. Да, она подарила Рихарду самое ценное, что у нее было – свое будущее. Но кто знает, что ждет ее впереди? А еще Лена очень хотела, чтобы Рихард остался в ее жизни. И он останется. Воспоминанием о том, что произошло между ними. Светлым и таким волшебным.

Рихард останется в ее жизни самым первым мужчиной. Если ему не суждено быть единственным…

Рихард будто прочитал ее мысли в этот момент. Его лицо стало вдруг каким-то жестким, глаза загорелись огнем решительности. Он запустил вторую ладонь в ее растрепанные волосы и притянул к себе еще ближе.

– Нет! – резко произнес он, словно отрицая последние мысли Лены. – Все совсем не так. Я не знаю, когда бы сам… в конце этого отпуска или следующего. Но я… для меня особенно важно, что ты пришла ко мне. Да, я никогда не смогу назвать тебя своей открыто, – повторил Рихард, притягивая ее к себе так близко, что его губы едва ли не касались ее губ. Она буквально тонула в глубине его глаз сейчас, завороженная силой его голоса и решимостью, которую слышала в его голосе. – Но ты – моя, Ленхен. Ты пришла ко мне сама. Я не знаю, что больше толкнуло тебя на это – недавняя бомбардировка томми или что-то другое. Но ты пришла. И я не отпущу тебя. И мне не надо только одного момента, Ленхен. Мне этого мало. Я хочу быть твоим будущим. И хочу, чтобы ты была моим…

– Это безумие… – прошептала Лена прямо в его губы прежде, чем он поцеловал ее. Настойчиво. Грубовато. Словно запечатывая поцелуем то, что он сказал только что.

– Пусть так, но я хочу этого, – рассмеялся он тихо, когда спустя некоторое время оторвался от ее губ. Лена видела в его взгляде отражение собственного счастья. Он смотрел на нее так, что все сомнения и сожаления отступили куда-то прочь, позволяя ей забыть обо всем и забыться под светом глаз Рихарда.

Все казалось таким простым ночью рядом с ним. Рихард не отпустил ее ночью, невзирая на все возражения. Он был так убедителен в своих доводах, что его мать всегда принимает на ночь снотворное, а дядя просто не способен внезапно появиться на пороге.

– Мои комнаты – самое безопасное место, – шутливо произнес Рихард. – Это в твоей комнате надо опасаться любопытной соседки.

– Она знает, – зачем-то сказала Лена, и он вмиг посерьезнел. Она почувствовала, как окаменели мышцы на его обнаженном плече под ее рукой, выдавая его беспокойство.

– Насколько вы близки?

– Катя не выдаст.

– Ленхен, ты словно с луны свалилась, – грустно улыбнулся уголками рта Рихард. – Сейчас есть вещи, которые нельзя никому доверять. Даже тем, кого считаешь другом. Иногда ради спасения люди идут на те вещи, которые никогда бы не сделали при обычных обстоятельствах.

– И все-таки Катя не выдаст, – упрямо повторила Лена.

Утром Лена удивлялась той вчерашней легкости, с какой они общались с Рихардом. Ей казалось, что после того произошло, будет неловкость или смущение. Но нет, все почему-то казалось естественным – лежать, завернувшись туго в одеяло, и наблюдать, как он, предварительно натянув штаны, налил вино в единственный бокал. Принимать его легкие, будто случайные прикосновения, когда он передал этот бокал ей, скользнув пальцами от кисти ее руки до плеча. И после, когда он в разговоре то и дело заправлял ей прядь волос за ухо или касался руки.

– Это самое лучшее празднование Нового года за последние четыре года, – признался Рихард, когда сидел рядом с ней на огромной кровати и отхлебывал вино прямо из бутылки. – Наверное, поэтому я так и не смог уехать. Я хотел быть именно здесь и именно с тобой.

В ту ночь они говорили о многом, заново открывая друг друга. Например, Лена с удивлением узнала, что Рихард крещен в католической вере с самого рождения. Он же был заинтригован тем, что Лена совсем не верила в Бога и была атеисткой. А вот книги они читали почти одни и те же. И композиторы нравились одни и те же.

– Удивительно, – заметил Рихард. – Во всем мире немцев ненавидят всей душой, но по-прежнему слушают мелодии Бетховена и Штрауса, читают великих Шиллера и Гете.

– Немцы сделали многое и помимо произведений великий авторов, – ответила Лена. – И продолжают делать до сих пор.

– Я слышал Клауса, как и ты, – отрезал Рихард. – И мне жаль, что это происходит. Но поверь, не все немцы такие. Далеко не все.

Это был бессмысленный разговор, который завел бы обоих совсем не туда, куда следовало. Лена не стала ему говорить о своей уверенности в том, что если бы он был прав, если бы других немцев, о которых о говорил, было большинство, не было бы всех ужасов. Просто промолчала, опустив глаза. Снова вернулось ощущение неправильности происходящего.

– Не все немцы такие, как Клаус, – повторил Рихард, придвигаясь к ней ближе и кладя ладони на ее плечи, останавливая порыв уйти. – Ты умеешь хранить тайны, Ленхен?

О, если бы ты знал, какие тайны я храню от тебя…

Лена поспешила отвести взгляд на доли секунды, чтобы Рихард не разгадал эту мысль, мелькнувшую в голове. Ее до сих пор страшило предположение о том, как бы он отреагировал на то, что она причастна к смерти высокопоставленного офицера СС.

– Мы же когда-то выяснили уже это с тобой, помнишь?

Она попыталась вернуть то легкое настроение, что царило между ними недавно, но момент был упущен. Как потерян контакт между ними, когда она отвела на секунду взгляд. Потому что заметила, что взгляд Рихарда изменился, утратив былую решимость. И что хотел он показать ей совсем не книгу, которую достал из верхнего ящика комода.

– Мы немцы как никто понимаем цену войны, – произнес он, когда протянул ей роман, обернутый в пожелтевший газетный лист. – Прочитай это. Только читай как своего любимого Гейне – втайне от всех. Ремарк тоже среди запрещенных авторов.

– Но ты его читаешь, – заметила Лена, заложенные уголки страниц книги. – Я слышала о нем…

Лена слышала о Ремарке от Коти, который принес книгу этого писателя и настоятельно рекомендовал ее брату прочесть. И снова при воспоминании о прошлом в комнату скользнули тени, и несмотря на жаркий огонь в камине, повеяло холодом. Душу опять царапнуло острыми когтями, и она с трудом удержалась о того, что не оттолкнуть протянутую книгу.

– Мне очень близки его мысли. Ты поймешь, когда прочтешь его сама. Только я бы хотел, чтобы ты начала именно с этой, с «Приюта грез». Пусть ты узнаешь Ремарка сентиментальным, – ответил Рихард, а потом улыбнулся с легкой грустинкой в глазах, когда снова потянулся к ней и обнял ее, будто разгадав, что это самое верное, что ей сейчас нужно. – Ты ведь умеешь хранить секреты, правда, моя лесная фея?

Ей надо было бы уйти еще тогда. Но Рихард обнял ее, зашептал, целуя в макушку какие-то нежные слова, и она не смогла разрушить это облако нежности, в которое погрузилась в те минуты.

– Останься, – то ли приказал, то ли попросил он, когда целовал ее снова и снова, путаясь пальцами в ее растрепанных волосах. И она осталась почти до самого утра, пока за окном не начал сереть рассвет. Пока не пришло время снова возвращаться в реальность к своим ролям.

Лене казалось, что она должна была измениться, а перемены, которые случились с ней вчера ночью, будут заметны остальным. И долго рассматривала свое отражение, когда закалывала волосы в узел. Но нет, все оставалось тем же – бледное, худое лицо, острые скулы. Только вот губы чуть припухли. И глаза были другими. Что-то такое было в их глубине, что она никак не могла опознать. Или может, это Лене только казалось?