Текст книги "На осколках разбитых надежд (СИ)"

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 95 страниц)

А Лене действительно нравилось. Она закрыла глаза, чтобы прочувствовать эти величественные звуки и поняла, что эта музыка как никакая другая не подходит под эти стены храма-исполина, поражающего своими размерами. В сравнении с этой громадиной те церкви, что она видела в Москве или Минске, казались хрупкими и грациозными. Храмы здесь выглядели великанами, внушающими трепет своей мощью. И эта музыка как ничто другое подходила к ним.

Они были такими же разными, как она сама и Рихард.

– Бах, – прошептал Рихард, когда воцарилась тишина спустя несколько минут. – «Мы веруем в Бога»…

Только он произнес это, как зазвучала другая мелодия. Игривая, нежная, с мягкими плавными нотками, она удивила Лену. Ей казалось, что органу присущи только строгие величавые звуки, заставляющие душу трепетать под сводами храма. Но эта мелодия была совсем иной. Лене так и виделись пальцы, легко порхающие по клавишам, как крылья бабочки. И ей вдруг представилось, что она вполне могла танцевать под эту мелодию, настолько воздушной она была в сравнении с первой. И снова в голову Лены отчего-то пришли образы ее и Рихарда – сильный и высокий мужчина и хрупкая нежная женщина. Словно этой мелодией отец Леонард показывал их ей в красках.

– А что это за мелодия? – спросила Лена, пользуясь очередной короткой паузой. И поразилась, узнав, что это тоже был Бах и тоже очередной церковный хорал «Десять заповедей». Ей казалось, что церковная музыка должна быть такой, как первая мелодия, а не вызывать в душе радость и легкость, как эта. Но Лена не успела толком обдумать эту мысль, как зазвучала третья мелодия, и она закрыла глаза, как ребенок, предвкушая наслаждение. Пожала мельком ладонь Рихарда и улыбнулась, когда получила ответное пожатие. Эта улыбка вскоре исчезла с ее губ, потому что и в этот раз мелодия переменила характер. Теперь она стала невыразимо печальной плавностью и переливами звуков, и на этот раз образы перед глазами Лены стали совсем другими.

Мама. Совсем такая, какой запомнилась из того последнего дня, когда она уходила на рынок предупредить Якова.

Маленькая Люша с бледным лицом, на котором навсегда застыло удивленно-спокойное выражение. Спящий мертвым сном посреди развороченного взрывами поля ребенок.

Лея, исхудавшая, с большими темными запавшими глазами, совсем непохожая на прежнюю себя. И ее маленький ребенок, которого ей так и не довелось увидеть. Когда он появился на свет раньше положенного срока, то совсем не был похож на пухлощекого младенца, которого держала на руках статуя Богоматери в этом немецком храме. Когда у Леи начались схватки, мама все еще была в шоке. Как казалось тогда Лене – временно. Она лежала в телеге возле тела Люши, словно пытаясь отогреть ее своим теплом или разбудить словами, и не реагировала ни на что другое. Даже на крики и стоны рожающей рядом раньше срока соседки. Лене тогда пришлось одной помогать Лее в тот ужасный момент. Принимать ее не готового к миру ребенка, а потом хоронить его на обочине дороги. Она не вспоминала об этом долгие месяцы, и почему-то именно сейчас музыка воскресила те страшные минуты, полные невыносимого горя и ужаса от того, что случилось.

Война уничтожила это маленькое чудо, так и не успевшее сделать свой первый вдох. Как уничтожила все остальное в жизни Лены. Раздавила, смяла, разбила на осколки…

Словно в калейдоскопе замелькали картинки жизни в оккупации. Затем она снова вернулась в темноту и духоту товарного вагона, который увозил ее сюда, в Германию. А после насилие девочки-подростка в сарае немецкого хутора, виселицы на помосте перед ратушей, пальцы шупо внутри ее тела, вкус крови на своих губах…

Сдавило легкие так, что Лена испугалась на какое-то мгновение, что упадет в обморок сейчас. Открыла глаза, чтобы не видеть больше свое прошлое, и вздрогнула, когда музыка вдруг достигла самого пика, заставляя орган звучать громче прежнего. Встревоженный Рихард склонился к ней, и она отшатнулась испуганно, заметив прежде немецкую форму. Быстро подняла руку и удержала его на расстоянии, положив с силой ладонь на его грудь. Прямо там, где блеснули в свете свечей значки. В том числе и серебряный за ранение, который так встревожил Иоганна, врученный Рихарду за третье по счету ранение.

Прямо под формой, в месте чуть повыше кончиков ее пальцев, прятался неровный шрам. Она заметила эту отметину сегодня, когда лежала на груди Рихарда, слушая, как выравнивается ритм его сердца после пика испытанного наслаждения. Страшный для нее знак, что еще несколько недель назад пуля разорвала его кожу и мышцы. Попади этот маленький кусочек смертоносной стали ниже, он пробил бы Рихарду легкое.

Она не может потерять и его. Никак не может. Он стал не просто близким ей человеком. Он стал частью ее, без которой не будет жизни. Она не могла объяснить это словами, но вдруг твердо поняла. Именно в эти минуты, когда в ней все еще были так живы воспоминания о том, что она уже потеряла…

– Говорят, звуки органа затрагивают самые тайные уголки нашей души, – проговорил Рихард, стирая кончиком большого пальца слезы с щек Лены. – Поэтому некоторые люди плачут, когда слышат их.

Он вдруг нахмурился, когда коснулся ее плеча и обнаружил, что ее трясет мелкой дрожью.

– Ты замерзла, Ленхен? Я говорил, что вечер может быть обманчив. Принести тебе жакет? Я сейчас приду, побудешь пару минут одна?

Лене не хотелось отпускать его. Она до последнего держалась за его пальцы. Словно боялась остаться одна. И он угадал каким-то образом ее ощущения в те минуты – коснулся быстрым поцелуем лба прямо у линии волос, когда уже стоял в проходе, и прошептал: «Я быстро…» И Лена не могла не оглянуться, чтобы посмотреть, как он скрывается за створкой огромной деревянной двери под утихающие звуки органа.

– Вот, возьмите, фройлян, – перед ее лицом вдруг появился белый квадрат платка. Она подняла взгляд и заметила, что рядом с ней стоит в проходе священник. Лена была так погружена в свои переживания, вызванные последней мелодией, что даже не заметила, как он перестал играть и подошел к ней.

– Эта ария Баха всегда вызывает воспоминания о том, что нам дорого, но бренно, – проговорил отец Леонард, возвышаясь над ней. Она с трудом сосредоточилась на его словах, понимая, что перевод некоторых слов незнаком ей. – Вы знаете, как она называется? «Приди, сладкая смерть…» Одна из моих любимых. Заставляет задуматься о главном и самом дорогом.

– Вы прекрасно играли, – проговорила Лена, понимая, что пауза между ними затянулась. Священник улыбнулся ей вежливо в ответ.

– Благодарю, мне очень льстит, что фройлян понравилось мое исполнение. Когда слышишь звучание органа впервые, в него либо влюбляешься, либо… Но мне лично кажется, что в музыке Баха есть некая связь между мирским и духовным. И именно поэтому равнодушных все же меньше, чем тех, кто так тонко чувствует, как вы, фройлян.

Он немного помолчал, наблюдая, как Лена вытирает слезы с лица.

– Нет-нет, оставьте себе, – отказался старик принять обратно платок, когда Лена попыталась вернуть ему обратно тот. А потом с размаху, не давая опомниться, жестко и сухо. – Вы не верите в Бога, но вы не социал-нацистка. Иначе не рассуждали бы так о происходящем в стране. Вы никогда не слышали звучание органа и никогда прежде не были в христианском храме. Я видел, как вы разглядывали эти стены и наблюдали за господином гауптманом. Вы еврейка?

Глава 29

Площадь Орт-ауф-Заале была готова к празднику. Широкий дощатый помост уже занял свое место, предвкушая, как на нем будут кружиться пары, чтобы после возможно завершить этот вечер гораздо ближе, чем позволяет танец. Столы из зала единственной гостиницы городка расставлены вокруг, приглашая занять место и выпить кружечку пива, а то и чего покрепче. Для людей попроще, тех, кто пришел со своей выпивкой, были поставлены грубо сколоченные столы и лавки.

Но все жители городка и окрестностей – от бургомистра до простого фермера ждали этого праздника. Они постились несколько недель до Светлых дней, теперь можно и погулять хорошенько. И пусть из-за дефицита продовольствия больше нет к пиву ароматных колбасок, а вместо них приходится закусывать жареными сухариками из ржаного хлеба. Зато самый зажиточный бауэр окрестной земли зарезал трех молодых свинок, которых жарили на вертеле сейчас под неустанным присмотром работника – светловолосого латыша.

Щеки девушек уже алели румянцем в предвкушении, а носочки туфелек так и постукивали в такт обрывкам танцевальных мелодий, которые пробуют играть музыканты, настраивая инструменты. И можно было даже не заметить, что у одного из музыкантов нет ноги, которую он потерял на Восточном фронте, зато это не мешает ему играть на гармонике так, что сердце замирает. И пусть не было в городке прежнего числа холостых парней, как раньше, зато из части, что расположилась неподалеку в горах в Орт-ауф-Заале пришли солдаты, отпросившись в увольнительные по случаю праздника. И это значит, вечер определенно должен был быть удачным!

Лена наблюдала за всеми этими последними приготовлениями со стороны, пытаясь за легкой улыбкой и притворным интересом скрыть чувства, что бурей ходили в ней сейчас. Она даже не особо вслушивалась в разговор Рихарда, отца Леонарда и бургомистра с женой, которые сидели с ними за одним столом на площади. До нее долетали только обрывки фраз, которые она даже перестала ловить и переводить мысленно, когда наконец-то заиграли музыканты, и на помосте закружились первые парочки.

Но взгляд то и дело возвращался к Рихарду. Она не могла не смотреть на него, сидящего к ней так близко, что порой они случайно соприкасались под столом локтями или ногами. И тогда ее в очередной раз захлестывало волной эмоций.

Невыносимое желание снова почувствовать кожей прикосновение его кожи, ощутить мягкость его волос и твердость мускулов под своими пальцами, утонуть в водовороте его страсти. Сплестись с ним руками и ногами. Раствориться в нем, чтобы никогда не расставаться. Быть с ним. Стать его.

Отчаяние от того, что этого никогда не будет. Потому что она сама откажется от этого.

И страх, что вот-вот наступит момент, когда этому суждено будет случиться.

– Тебе подлить еще? – отвлек Лену от размышлений Рихард, показывая на бутылку белого вина рейнских виноградников, которую Берта принесла из погреба гостиницы «специально для господина Ритца». Ему пришлось приблизить свои губы прямо к ее уху, чтобы перекричать музыку, и от его дыхания, которое легким ветерком пробежалось по ее коже у Лены даже мурашки побежали по телу. Она повернула голову и буквально утонула в его голубых глазах. Захотелось склонить голову еще буквально на какие-то несколько сантиметров и коснуться губами его губ.

– Не смотри на меня так, мое сердце, – проговорил Рихард, подливая вина в ее бокал. – Иначе нам придется уйти отсюда гораздо раньше, чем я планировал…

Лена поспешила отвести взгляд в сторону, зная, что он легко прочитает ее мысли. Она услышала, как Рихард тихо рассмеялся. Он накрыл ее руку, лежащую на столе своей ладонью, и пожал легко и мимолетно. Но в этом пожатии, когда его большой палец ласково скользнул по ее коже, было столько всего невысказанного, что Лена даже засмущалась своих мыслей и поспешила сделать глоток. И замерла настороженно, когда заметила, как пристально за ними наблюдает отец Леонард, занявший место напротив. Вспомнился тут же их разговор в церкви, и ее настроение чуть угасло.

– Вы еврейка? – спросил он тогда, и Лена не нашлась сразу, что сказать, оторопев от такой прямоты. Он помолчал немного, разглядывая ее свысока своего положения, а потом продолжил, немного смягчив тон своего голоса. – Вряд ли еврейка. Нет схожести. Даже примеси нет. А я повидал немало евреев и их полукровок, и знаю, что говорю. И вы действительно очень близки к арийке внешне. Кто же вы, фройлян? Что не так здесь? Почему вы не пройдете проверку в штандесамте[64]64
  Немецкий аналог ЗАГСа


[Закрыть]? Я бы без вопросов провел церемонию для любого другого, но Рихард – гауптман люфтваффе, элита войск Германии. И он мне дорог. Можно сказать, он вырос на моих глазах. Его брак будет проверен досконально, если кто-то узнает. Я не хочу оказать господину Ритцу медвежью помощь. Вы коммунистка? Но штандесамт просит только подтверждение чистоты крови, а не помыслов. Поэтому я не могу не задавать вопросы, вы ведь понимаете меня, фройлян?

Нет, Лена его толком не понимала. Священник употреблял слова, которые ей прежде не встречались в речи, и она пыталась разгадать в общем смысл его длинной речи. И выбрала из всех вопросов самый последний.

– Вы правы, я коммунистка, – проговорила она, сама не понимая, зачем признается сейчас ему, и удивилась, когда священник вдруг улыбнулся.

– Мы немного схожи, верно? Оба страдаем сейчас из-за своей веры, пусть у нас разные идеалы, – и тут же посерьезнел. – Но все-таки это не меняет сути. И я все больше убеждаюсь, что сейчас больше минусов, чем плюсов у вашего решения, фройлян. Если вы думаете, что брак с офицером люфтваффе защитит вас сейчас, вы ошибаетесь. Я видел десятки – десятки! Только вдумайтесь! – подобных историй, когда ни арийское происхождение мужа, ни его статус не спасали, а только тянули на дно. Обоих, фройлян.

Брак с офицером люфтваффе.

В этот раз ошибки перевода быть не могло. Лена четко поняла эти слова, которые на какой-то миг решили ее дара речи. Она могла только смотреть на священника, широко распахнув глаза, и слушать каждое его слово.

– Простите, что задаю такой нескромный вопрос. Я не хочу оскорбить вас и заранее прошу прощения, если сделаю это, но… Вы в положении? Тогда все вопросы уйдут сами собой, потому что дети должны рождаться в браке.

Подтверди Лена предположение священника, и их разговор сложился бы иначе. Но она только покачала головой. Священник вздохнул, потом занял место на скамье рядом с Леной и взял ее руки в свои ладони.

– Тогда я советую вам обоим еще раз подумать хорошенько, фройлян. Решение увенчать свой союз браком похвально. И при других обстоятельствах я бы приветствовал его обеими руками без раздумий. Если вам нужно укрытие, я готов его представить, – Лена не могла не взглянуть на своего собеседника при этих словах и поняла, что он действительно говорит откровенно сейчас. – У меня есть возможности помочь вам. Это не ловушка, фройлян. Я знаю, вы видите меня впервые, но вы можете верить мне. Все, что происходит в этих стенах, остается именно здесь, как бы того ни хотело управление СС. Я сейчас рискую гораздо больше, на мой взгляд, доверяясь вам. И если вы решили вступить в брак защиты ради…

– Нет, я не хочу этого, – наконец-то нашла Лена слова, чтобы ответить ему. Он не стал переспрашивать, что именно она имела в виду. А задал последний вопрос, который волновал его с тех пор, как Лена призналась, что она коммунистка.

– Вы ведь не были крещены в церкви? Любой конфессии, неважно католичество или лютеранство, – и улыбнулся грустно, когда она покачала головой отрицательно. – Что ж, это еще один минус. Я не могу обвенчать человека не во Христе. Если только этот человек не примет Его прежде.

Лена не сумела перевести дословно последние фразы и задумалась на мгновение, пытаясь угадать их смысл. Но не успела – услышала, как заскрипели петли двери храма. Это Рихард вернулся, забрав из «опеля» жакет Лены.

– Если позволите, я возьму вечер на обдумывание, а потом сам скажу Рихарду о своем решении, фройлян, – проговорил священник, поднимаясь с места. – А пока же хочу пожелать вам приятно провести время в Орт-ауф-Заале. Надеюсь, вам понравится у нас.

Это разговор в храме стал для Лены началом конца, как она поняла впоследствии. Кто знает, как бы все повернулось, если бы она узнала о планах Рихарда не так – между делом, с открытым предупреждением против этого. Но у жизни нет сослагательного наклонения…

Казалось бы, она должна была бы быть рада, что Рихард решил жениться на ней, русской служанке, не имеющих абсолютно никаких прав в его стране. Стать супругой гауптмана люфтваффе, героя нации, кавалера Рыцарского креста с мечами, пусть и формально, но барона, представителя знатной немецкой фамилии… Это было совершенно немыслимо для остарбайтера.

Как же она была бы счастлива, если бы было все иначе! Если бы они были совершенно другими. Просто мужчина и женщина. Без национальностей. Без социальных статусов. Но они были совсем разными. Как те мелодии, которые играл на органе отец Леонард. И это нельзя было забывать. Равно как и текст памятки, которую в начале года Биргит раздала восточным работникам, чтобы в очередной напомнить их место. После того, что случилось в новогодние каникулы между ней и Рихардом, слова отпечатались в ее памяти наизусть.

Половая связь между немцами и восточными рабочими запрещена и карается для восточных работников – смертью, для немцев – отправкой в концентрационный лагерь.

И это только «половая связь», что же будет за явное нарушение закона о чистоте крови?[65]65
  «Закон о защите крови» («Blutschutzgesetz»), принятый в 1935 г. в нацистской Германии, строго запрещал браки между евреями и лицами немецкой или родственной крови. В понятие «родственной крови» включалась и славянская кровь (русские и поляки). Позднее в 1942 г. в него были внесены правки, по которым обладатели родственной крови делились на группы – иноплеменные и соплеменные европейские народы. По этим правкам брак с представителем славянской крови был строжайше запрещен.


[Закрыть] Простят ли «Соколу Гитлера» подобный проступок, или показательно осудят и направят в лагерь, лишив всех гражданских прав? Лена понимала, что не хотела этого знать.

А еще Лене в голову постоянно лезли мысли о том, что стать женой Рихарда для нее означает остаться в Германии навсегда. И никогда больше не получить возможности увидеть брата и тетю Олю, оставшихся в Союзе. Отказаться от своей страны, родного языка, своих убеждений и даже имени, ведь отец Леонард знает ее как Хелену Хертц, а не как Елену Дементьеву. Она никогда прежде не задумывалась об этом. И намерение Рихарда вдруг открыло для нее и другую сторону их отношений.

Нет, это опасные мысли. И она не хочет думать об этом… совсем не хочет…

– А вы что думаете, фройлян? Похоже?

Голос супруги бургомистра вдруг вырвал Лену из ее мыслей и напомнил, что ей нельзя сейчас быть рассеянной. Она могла ответить невпопад или, задумавшись, вовсе ответить на русском языке, что делать было опасно.

– Я засмотрелась на танцующих, – попыталась оправдаться она, и бургомистр подмигнул Рихарду, мол, девушка хочет танцевать.

– Я спрашивала, похожа ли ваша история на сюжет «Великой любви»[66]66
  В основе сюжета фильма режиссера Рольфа Хансена, вышедшего в 1942 г. и ставший самым успешным фильмом Третьего рейха, история любви боевого летчика и певицы. Главная мораль фильма – война в первую очередь приключение, принять участие в котором в роли солдата или ждущей жены солдата – высшее предназначение как мужчины, так и женщины.


[Закрыть]? Действительно ли час счастья стоит всех этих мучительных недель ожидания?

– Простите? – вопрос поставил Лену в тупик, потому что она не понимала, о чем говорит супруга бургомистра, и что ей следует ответить сейчас.

– Ваша супруга романтичная особа, господин Зальтен, и поставила меня в безвыходное положение, надо признаться, – перехватил инициативу на себя Рихард. – Всем хотелось бы быть похожим на идеального героя этого фильма. Кто же ответит иначе?

– О, я уверена, вам нечего скромничать, вы такой и есть, – возразила ему фрау Зальтен. – Мы все видели хронику награждения, где фюрер лично отметил ваши заслуги перед Германией. У нас часто любят показывать ее перед показом фильмов. Потому я и вспомнила сейчас именно эту картину. Я тогда подумала, вот бы и наш господин Рихард нашел такую же девушку, как Ханна! Готовую всегда ждать своего героя с фронта и принять его долг перед страной, как это сделала героиня фильма.

– Уверен, как наш господин Ритц не уступит Паулю Вендланду, так и фройлян Хертц не уронит статус верной спутницы немецкого офицера, – произнес бургомистр.

Отец Леонард не сводил с Лены глаз на протяжении всего разговора о фильме и явно заметил, как она на мгновение переменилась в лице. И что это видел не только он, но и Рихард, которому это не понравилось. Благо, бургомистр, будучи уже немного под хмелем, вдруг вскочил на ноги и призвал поднять бокалы – «За славных офицеров Германии, их подруг и за тот час счастья!», отвлекая внимание на себя.

– Почему вы не танцуете? Вы не любите танцевать, фройлян Хертц, или вам не нравятся наши деревенские танцы? – снова задала вопрос любопытная фрау Зальтен. Наверное, ей действительно казалось странным сейчас, почему Лена в отличие от остальных девушек пропустила и хороводный танец, и кадриль, и польку, которую уже успели станцевать парочки на помосте в центре городской площади неподалеку от них.

Лену в этот раз спасла Берта, которая заменяла опустевшие кружки другими, полными до краев пенным ароматным напитком. Она шутливо нахмурила брови и бросила деланно недовольно:

– Конечно, фройлян не будет танцевать. Да я бы тоже не пошла на ее месте. В мое время танцы не начинали сразу с парных. Сначала требовалось девушку завлечь. Все по традиции. Как петух курочку, верно, господин Ритц? Парень с гор может только так увлечь девушку из низины.

– Берта, нет, – чуть смущенно улыбнулся Рихард, помогая ей расставить кружки на столе. Он явно понимал, о чем она говорит, как и остальные за этим столом. Только Лена пыталась разгадать, что могло смутить Рихарда в словах Берты.

– «Берта, нет!» – передразнила его немка. – Потому и сидит твоя фройлян и не танцует! Я уж молчу про наших, из Орт-ауф-Заале. Видите, господин Зальтен, как мало парочек танцует? Все не как в дни нашей молодости. Ох, вы бы сейчас показали, как должно курочек зазывать.

Бургомистр тут же приосанился при этих словах и подмигнул своей жене, а отец Леонард покачал головой в притворной укоризне этому непристойному намеку.

– Эй, Эрхард! Давай-ка начинай шупплатлер! – крикнула Берта одноногому немцу с гармоникой. А потом сжала легко плечо Рихарда и проговорила уже ему. – Давайте, господин Рихард, вы же хотите станцевать лендлер со своей фройлян. А все знают – кто не увлечет барышню в шупплатлер, не поведет ее после в лендлере.

– Соглашайтесь, господин Ритц, – сжала в волнении фрау Зальтен его руку.

– Сусанна, не надо, – мягко одернул жену бургомистр. – Быть может, господин Ритц считает, что это не совсем… уместно…

– Я не делал этого с четырнадцати лет, помилуйте, мои милые фрау! – запротестовал Рихард тем временем, а потом посмотрел на Лену, с любопытством прислушивающуюся к их разговору, и она заметила, как в его глазах мелькнул озорной огонек. И она поняла, что он согласится прежде, чем он поднялся с места, одергивая мундир, чтобы занять место на помосте среди других мужчин совершенного разного возраста – от подростков до пожилых.

Если до этого момента Лена и была погружена в свои мысли, не разделяя веселье праздника с остальными, то шупплатлер все изменил. И она поняла, что Рихард согласился на это только ради нее. Чтобы показать ей иную сторону своей страны, и чтобы она наконец расслабилась, забыла обо всем и стала получать удовольствие от вечера. Да и как можно было иначе после этого забавного танца, который танцевали немцы?

Лена видела этот танец впервые. Сначала ей казалось, что мужчины, вышедшие на помост под одобряющие крики и свист зрителей, будут просто ходить по кругу под музыку, притопывая так сильно каблуками по доскам, что казалось, они вот-вот проломят те. А потом не могла не улыбаться все шире и шире, наблюдая, как танцоры вдруг остановились на месте и стали подпрыгивать, ловко поднимая то одно колено, то другое, и прихлопывать по ноге – по бедру и по пятке переменно. А завершив танцевальные движения, снова пускались по кругу, топая каблуками все громче и громче под восторженные крики и улюлюканье зрителей. Все быстрее и быстрее ход по кругу. Все выше колени танцоров. Все ловчее движения.

Казалось, этот забавный танец заразил всех окружающих своим весельем. Люди вскочили со своих мест, хлопали в ладони, свистели и пристукивали ногами в такт танцу. А когда танцоры пошли в последний раз кругом по помосту, один из пожилых немцев даже вдруг начал куплет, который подхватили десятки глоток, перекрыв игру гармоники и стук каблуков по доскам:

Когда петух не может подманить к себе курочку,

Он кукарекает, танцует и скачет.

Так научись у петуха там, в горах,

Что нравится девушкам внизу, в долине.

Потому что все девушки милы как на подбор,

Одна милей другой,

Но кто не пляшет и не скачет,

Тот ни одной не добьется.

И последние движения стали еще быстрее после этих слов, следуя звукам гармоники. Мужчины успели выпить до танца, поэтому неудивительно, что некоторые с ускорением ритма стали путаться в прихлопах, сбивались под дружный хохот зрителей. И Лена вдруг заметила, что смеется вместе со всеми на протяжении этого забавного танца. Открыто, искренне, от всего сердца. Наслаждается этой атмосферой. И точно так же, как немцы, вскочила на ноги и стала аплодировать танцорам, когда гармоника смолкла, и мужчины остановились, переводя дух.

– Это было удивительно! – сказала она Рихарду, глядя на него сияющими от восторга глазами. Она не могла не коснуться его. Потому провела рукой по его плечу к ладони. И Рихард тут же схватил крепко ее пальцы, пока большими глотками пил пиво из кружки, поданной ему Бертой.

– Ты должна мне лендлер, фройлян! – утолив жажду, воскликнул Рихард. Гармоника уже начинала другой танец, как слышала Лена, и замотала головой в слабом протесте, потому что музыка ей была незнакома.

– Все справедливо, он заслужил, – заметила Берта и бургомистр Зальтен с супругой закивали, широко улыбаясь. Что еще оставалось Лене, как не подчиниться?

– Я не знаю этого танца, – прошептала она в панике Рихарду, когда он, взяв ее за руки, занял место на помосте среди других пар.

– Он легкий, – заверил он ее. – Я покажу тебе и поведу… Доверься мне.

И Лена доверилась ему полностью, позволив вести себя в незнакомом ей танце, ритм которого и движения легко схватывала. Будто они ей были давно знакомы. Кружиться под рукой Рихарда, потом пройтись с ним в паре по помосту в движении, похожем на вальс, затем снова кружиться, но уже со сложным перекрестьем рук. Этот танец не был быстрым или медленным. Но все же у Лены захватило дыхание, когда Рихард кружил ее.

Самым сложным для нее стал момент в танце, когда парочки разбивались на два круга. Женщины продолжали идти по кругу в танцевальном шаге, а мужчины уходили в центр помоста, чтобы, сделав несколько прихлопов и притопов, вернуться обратно и снова закружить свою партнершу в танце, найдя ее за секунды среди прочих. Лена всякий раз чувствовала мимолетную панику, когда Рихард оставлял ее на эти короткие секунды. Ей казалось, что они не найдут друг друга среди других танцующих, что она не успеет пройти по кругу, что схватит за руку не того. Однажды она действительно ошиблась, чуть не взяв за руку немецкого солдата, почему-то по форме решив, что это Рихард. И тут уже успела растеряться, осознав, что не видит его среди других мужчин, потеряла его из вида, пока сама кружилась вокруг.

– Я здесь! я нашел тебя, – услышала Лена почти над самым ухом голос Рихарда, и его крепкая рука обхватила ее ладонь, чтобы развернуть и повести ее дальше в танце. И она едва не заплакала от облегчения, что они не потеряли друг друга, что его рука по-прежнему крепко держит ее за талию.

Потом они танцевали вальс, задорную польку и какой-то незнакомый Лене немецкий парный танец, в котором Рихард кружил и кружил ее, пока она не почувствовала, что не держится на ногах.

Нам нужно сделать паузу, – смеясь, сказал Рихард, крепко обнимая Лену, пока вел ее к столику, где ее хорошее настроение мигом улетучилось. Во время их танцев появился еще один сосед по столу – офицер форме СС, чьи русые волосы были так напомажены, что так и блестели в свете электрических лампочек.

– Оберштурмфюрер Фредерик Лурман, – представился он, приветствуя нацистским «Хайль Гитлер!» возвращение за столик Рихарда и Лены. Лена постаралась отвести в сторону взгляд, когда Рихард также выкинул резко руку в ответ. А заняв свое место за столом, не смогла не скосить взгляд на его фуражку с черепом, от вида которого у нее пробежала дрожь по спине. Никогда она не будет спокойно реагировать на эти страшные знаки рода войск. Поэтому ей стоило огромного труда подать эсэсовцу руку, которую тот поднес к губам, когда Рихард назвал ее имя.

К ужасу Лены, Лурман занял место по левую руку от нее, и чтобы поговорить с Рихардом наклонялся в ее сторону, отчего она слышала каждое слово из их разговора. Эсэсовец тоже воевал во Франции по время начала войны, и сначала они обсудили с Рихардом общие места боев на Западе. Затем разговор перешел на Восточный фронт, где Лурман служил под Вязьмой около семи месяцев, выкуривая врагов рейха из лесов и болот оккупированной территории, но вовремя одного из рейдов получил травму и был вынужден перевестись сюда.

– Я, конечно, сопротивлялся, как мог на комиссии, – говорил Лурман. – Но врачи решили, что гонять русских по их лесам я уже не смогу, и лучше мне гонять их здесь от забора к забору. Сколько я написал рапортов! Из них башню, наверное, можно сложить! Но нет! Я должен оставаться здесь, с этими проклятыми русскими свиньями, которые везде, где только появляются, затевают заговор. Если жиды покорно делают то, что ты им говоришь, и смиряются, что они отныне биологический мусор, русские постоянно доставляют хлопот. Ты их вешаешь, стреляешь, травишь собаками, а они никак не поймут, что их судьба отныне работать на износ и не доставлять проблем…

Лена вдруг резко встала из-за стола не в силах больше выносить его монолог, от которого ей вдруг стало дурно.

– Прошу простить, мне нужно удалиться, – проговорила она быстро и отошла от стола в сторону, надеясь затеряться на время и переждать, пока сумеет обуздать терзающий ее гнев и ненависть.

Да, Рихард показал ей совсем другую Германию, какой Лена не ожидала ее увидеть, но это был двуликий Янус, об уродливой половине которого забывать было нельзя.

Но побыть наедине со своими мыслями долго не удалось – спустя несколько минут ее разыскал обеспокоенный Рихард.

– Возвращаемся? – спросил он тихо, и Лена кивнула, радуясь, что он понял ее нежелание сидеть с эсэсовцем за одним столом.

Уйти, не попрощавшись, было бы невежливо, и они вернулись. Фрау Зальтен было принялась уговаривать их остаться, но бургомистр одернул мягко супругу. Лурман же выглядел огорченным и злился, что не смог вырваться раньше в городок.

– Когда еще удастся поговорить с гауптманом люфтваффе в этой глуши. Обещайте, что пообедаете со мной и моими сослуживцами, ведь нам есть что обсудить! Быть может, завтра? Я вас приглашаю. Приедете к нам со своей спутницей, если, конечно, фройлян не побрезгует такой близостью русских свиней. Заверяю вас, в лагере абсолютно безопасно!

– Благодарю вас, – Рихард положил ладонь на руку Лены, лежащую на его согнутом локте. Словно ощутил, как ее снова начинает мутить при этих словах. – Мы завтра с Хеленой уезжаем из Орт-ауф-Заале.

– Быть может, тогда в ваш следующий отпуск, господин гауптман? – не унимался Лурман. – Я слышал, у вашей семьи здесь охотничья усадьба. Вы любите охоту? Мы с сослуживцами частенько охотимся в местных лесах и будем рады разделить с вами это удоволь…