Текст книги "На осколках разбитых надежд (СИ)"

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 95 страниц)

Но он был немец. Нацист.

– Знаешь, о чем я думал, когда падал? – произнес вдруг Рихард глухо. – Когда горел в воздухе, и до момента удара оставались считанные секунды? Возможно, последние секунды моей жизни. Я жалел, что так и не узнал… Не узнал, какими мягкими на ощупь могут быть твои волосы. Не узнал, как пахнет твоя кожа. Я так и не узнал тебя, Ленхен. Я понял, что хочу снова увидеть твои улыбки. А ведь их так мало, Ленхен, ты так редко улыбаешься, что все они настоящее сокровище для меня. Каждая из них. И я так хочу сделать хоть что-то, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты улыбалась. Чтобы никогда-никогда не плакала. Вся моя жизнь вдруг сосредоточилась в одном единственном моменте тогда. И это – ты, Ленхен. Единственный фрагмент, которого мне так не хватало всю мою жизнь – это ты. И мне безумно захотелось жить. Знаешь, в чем секрет всех моих прошлых побед? В том, что мне не было страшно умереть. Меня прозвали Безумным Бароном в полку, потому что я слишком близко подпускал к себе томми. Я столько раз пролетал над обломками сбитых мной самолетов и не чувствовал ни капли страха. Мне было не страшно оказаться на их месте. До недавнего времени.

Рихард помолчал, поймал снежинку рукой, рассматривая ее так, словно она самое занимательное, что он видел в жизни. Лена же стояла, кутаясь в его мундир, не в силах уйти сейчас от него. Снежинки падали на ее лицо и, тая, смешивались со слезами.

– А сейчас я безумно хочу вернуться. Я хочу жить. Потому что есть ты. Ради тебя, Ленхен, – ее сердце забилось так сильно при этих словах, что оглушило ее на какие-то секунды. – Потому что я хочу увидеть тебя. Еще раз. Хотя бы раз… И я хочу… я должен сделать хотя бы что-то, чтобы ты была счастлива… Потому что я очень этого хочу. И будет лучше, если мы забудем обо всем, что произошло, и никогда не будем вспоминать об этом. Я обещаю тебе, что пока я жив…

Лена не смогла слышать этого. Слишком много смертей было в ее жизни прежде. И думать, что Рихард тоже умереть… Ее вдруг пронзила такая острая боль, что она не смогла сдержаться – сбежала по ступеням быстро и положила пальцы на его губы. И тут же замерла шокированная своим поступком и огнем, пробежавшим от кончиков пальцев вверх по руке куда-то к сердцу. Впервые она касалась его. По своей воле. Желая этого прикосновения.

Рихард одной рукой медленно отвел тонкие пальцы Лены от своих губ. А другой потянулся к ней, и она вся замерла в предвкушении его прикосновения. Сначала несмелого. Легкого касания ее волос, стянутых в узел на затылке. Потом по виску, по щеке… к губам. И Лена затрепетала от этого прикосновения, потянулась к нему всем своим существом. Не только он выбирал ее в эти минуты, открывая свои мысли и чувства, но и она выбирала его, по своей воле отдаваясь этому прикосновению. Наслаждаясь каждым мимолетным прикосновением. И сама приподнялась на цыпочки, чтобы встретить его поцелуй, роняя на снег мундир, когда положила на его плечи ладони. Только звякнули тоскливо награды, когда тот упал ей под ноги.

Первая мысль, мелькнувшая в голове Лены, когда Рихард коснулся губами ее губ, что она даже подумать не могла, как это может быть. Она только читала об этом в книгах, но никогда не ощущала в реальной жизни. Это было слишком интимно. Слишком важно для любой девушки. Такое можно было позволить себе только с особенным человеком, как всегда говорила ей мама. И в тот момент, когда Рихард впервые поцеловал ее, Лене почему-то именно эта мысль пришла в голову.

Он особенный для нее.

А потом все мысли унеслись куда-то прочь, когда Рихард вдруг обхватил ее лицо ладонями, и поцелуй превратился из мимолетного и легкого в глубокий и жадный, заставляя ее ноги ослабеть. Ей пришлось крепче ухватиться за его плечи, и тогда он положил одну руку на ее талию и легко приподнял ее, не отрывая губ от ее губ. Ее пальцы скользнули к его затылку и запутались в волосах, мокрых от снега, укрывающего их пеленой. Кожа его лица была холодной, а губы и язык такими горячими, что у нее закружилась голова от подобного контраста, и разлилось странное тепло по всему телу.

Лена опомнилась только, когда Рихард сделал шаг в сторону дома, и чуть отстранилась от него, удивленно посмотрев на него.

– Ты вся дрожишь, – прошептал он прямо в ее губы, прежде чем снова поцеловать так, что она позабыла обо всем на свете, кроме этого мгновения. Говорить, что эта дрожь вовсе не от холода, почему-то было неловко. Да она и сама не понимала, что с ней происходит сейчас.

Рихард занес ее в дом и поставил в холле, а сам снова вернулся под снег, чтобы подхватить с земли мундир, упавший с Лениных плеч. Она с тревогой ждала его возвращения. Рихард плотно закрыл за собой дверь, потом помедлил немного и обернулся к Лене с широкой счастливой улыбкой, при которой у нее исчезли из головы все сомнения. Бросил небрежно мундир на перила лестницы, а сам потянулся к ней и, захватив в плен своих ладоней ее пальцы, стал согревать своим дыханием.

– Ты совсем замерзла. Идиотизм, что мы так долго были на улице!

– А ты весь мокрый от снега, – обеспокоенно нахмурилась Лена, впервые позволяя себе обратиться к нему на «ты».

Они оба замерли, а потом он опять взял ее лицо в свои ладони и поцеловал нежно и легко.

– У меня кое-что есть для тебя, – проговорил Рихард. Снежинки таяли в его светлых волосах в электрическом свете, и создавалось ощущение, что он весь светится. – Не знал, как отдать тебе… Подождешь минуту?

Подождет ли она минуту? А куда ей было деться? Она была пленницей этого старинного дома. И его пленницей. Пусть он даже сам не хотел признавать этого.

Почему-то именно это пришло в голову Лене, когда она осталась одна, а Рихард, перешагивая через ступени, поднялся в свои комнаты. Тут же бросился в глаза свой передник, повязанный поверх юбки. И пусть на ней не было привычной косынки, и не было лоскута с буквами на груди, она все равно была служанкой в этом доме. Остарбайтер. Будто темнота, отступившая недавно в присутствии Рихарда, протянула свои щупальца к Лене и чуть пригасила огонь, что пылал еще недавно в ее груди.

Лена поднялась в гостиную, где все уже не играла музыка, а пластинка просто ходила по кругу с тихим шипением. Лена остановила ход иглы, чтобы не царапать ровную поверхность. Взялась снова за уборку, медленно составляя бокалы на поднос. А потом бросила это занятие и села, растерянная, в ближайшее кресло, устремив невидящий взгляд на рождественскую ель. Как все было просто еще какие-то минуты назад, когда был только он и она, и не было всего остального. Но теперь…

– Ленхен, – позвал ее от двери Рихард, и она обернулась к нему. Он успел переменить рубашку на тонкий свитер синего цвета и простые домашние брюки. Он выглядел сейчас так по-домашнему, что у нее отчего-то защемило сердце в эти мгновения.

– Почему ты так улыбаешься? – не мог не спросить он, заметив ее лукавую улыбку, и она опустила лицо в ладони, скрывая румянец смущения. Покачала головой, мол, не расскажет, но все же призналась, когда Рихард подошел ближе с любопытным видом.

– Я снова подумала, как ты такой высокий помещаешься в самолет? – прошептала она, и он рассмеялся тихо. Помешал ей снова спрятать лицо в ладонях и коснулся губами ее лба, улыбаясь ее наивности.

– Никогда не задумывался об этом, но как-то помещаюсь, – ответил Рихард с шутливыми нотками в голосе, а потом вмиг посерьезнел, опускаясь на корточки перед ее креслом. – Я хотел это отдать дяде Ханке, чтобы он подарил тебе. Полагал, что от него-то ты определенно примешь этот маленький подарок на Рождество.

«Этим» оказалась маленькая музыкальная игрушка. На основании, расписанном цветочными узорами, где прятался механизм, стояла хрупкая светловолосая куколка-балерина в белоснежном наряде, грациозно замершая в attitude croisée[33]33
  Attitude (аттитюд, франц. – поза, положение), одна из основных поз классического балета, главная особенность которой – согнутое колено поднятой назад ноги.


[Закрыть]. Лена с каким-то странным чувством приняла эту игрушку из рук Рихарда, внимательно наблюдающего за ней.

– Я увидел это в антикварной лавке Парижа, когда был проездом, и не мог не купить. Вспомнил о тебе тотчас, как увидел в витрине. Еще в октябре. Все боялся разбить ненароком, не сохранить… И вот она тут… Тебе нравится? Здесь нужно нажать на этот рычажок, и тогда заиграет музыка.

Балерина закрутилась медленно вокруг своей оси, когда запустился механизм. Мелодия к балету определенно не имела никакого отношения. Лена даже моргнула растерянно, когда услышала механические звуки мелодии. Но она была так красива, несмотря на грустные нотки, что Лена завела механизм повторно, чтобы прослушать ее заново и увидеть медленные повороты балерины.

– Наверное, надо было придержать его до Нового года, – произнес Рихард, явно не понимая, почему она так долго молчит. – Теперь я знаю, что у вас нет в Советах Рождества. Но… Или я напомнил тебе о чем-то? Я не хотел…

– Нет, ничего, – положила Лена ладонь на его руку. – Просто… не знаю, как объяснить тебе…

– Я понимаю, – произнес он в ответ. На его лицо набежала тень. – Прости меня. Я не хотел напомнить тебе о чем-то плохом, когда купил эту безделицу. Наверное, не стоило тебе ее отдавать, но… Да, я понимаю, твоя жизнь была разрушена, когда… когда началась война. Мне жаль, что тебе довелось столько всего испытать и столько потерь перенести. Но я бы очень хотел, чтобы у тебя началась новая жизнь. Чтобы ты снова почувствовала себя счастливой. Я верю, что так и будет. Не знаю, как именно и когда, но будет. Я где-то прочитал одну очень интересную фразу. «Порой на осколках разбитых надежд можно выстроить новое будущее, не менее прекрасное, чем то, которое кажется потерянным сейчас». Дословно не помню, но смысл такой. Эй!..

Рихард легко коснулся кончиками пальцев ее щеки, и она посмотрела на него. Ей очень хотелось ему верить. Что где-то впереди их ждет что-то хорошее. Будущее, в котором не будет больше смертей и крови. Но при этом она ясно понимала, что у них абсолютно разное будущее, в котором нет места друг другу. И никогда не станет иначе.

Если оно вообще будет, это призрачное будущее.

Лена взглянула на шрамы от ожогов на его виске, провела по ним осторожно, ощущая неровность кожи под пальцами. При мысли о том, что какое-то время назад он горел в самолете и мог погибнуть, у нее перехватило в горле и захотелось плакать. Всего семь дней, и он вернется на фронт, где на базу при вылетах возвращается всего лишь два самолета из трех. А она сама…

Глава 18

На следующее утро, когда при резком звуке будильника в предрассветный час Лена с трудом проснулась, все произошедшее показалось сном. Дивным, но все же сном. Потому что ничего не изменилось. Все та же прохладная вода в умывальнике. Та же форма, правда, на этот раз не парадная – белая блуза с юбкой, а обычное платье и фартук с оборками. Та же косынка, скрывающая волосы.

И те же обязанности – развести огонь в плите, чтобы Айке вовремя приготовила завтрак для гостей, сервировать стол в малой столовой и обслужить гостей. У Биргит был выходной по случаю праздника, потому объяснять отсутствие Катерины Лене было некому, а баронесса не интересовалась напрямую прислугой, держа четко выверенную дистанцию. Только Айке спросила мимоходом о Кате, когда ставила на стол для завтрака привычные уже Лене бутерброды с эрзац-маргарином и кружку травяного чая. Да Войтек поинтересовался, где она, и всерьез встревожился, когда получил ответ, что Катя заболела.

– Как же ты справишься одна? – спросил Войтек, и Айке тоже вопросительно взглянула на Лену, переливая кофе в кофейник.

– Ну, справилась же как-то вчера. Не переживай, все обойдется. Главное, чтобы Катя отлежалась, – заверила их Лена, подхватывая сервированный поднос. Она старалась выглядеть веселой, хотя у самой внутри не угасало волнение. Ночью Кате было дурно, а под утро, когда она попыталась сама выплеснуть содержимое тазика в унитаз, едва не потеряла сознание и упала прямо там, в ванной комнате. Хорошо, что Лена уже была на ногах в это время и сумела вовремя помочь ей. Рихард был прав – Катерину стоило показать доктору, но как это было возможно?..

Казалось, ничего не изменилось. Все тот же путь из кухни в столовую с подносом в руках, стараясь не расплескать чай или кофе, которые последними занимали свое место на буфете с едой. И все же все было по-другому.

Сегодня Лена с каким-то особым чувством шагнула в столовую, зная, что вот-вот увидит Рихарда. Впервые после того момента, как они расстались вчера ночью. Им не довелось долго побыть вместе. Старинный маятник в гостиной неумолимо отсчитывал ход времени, показывая, что Лене остается на сон всего четыре часа. Поэтому Рихард настоял на том, чтобы помочь Лене с уборкой посуды и даже вытирал хрусталь полотенцем, после того как Лена споласкивала его в теплой воде. Это было так по-домашнему, думала Лена. Она даже боялась говорить, чтобы ненароком не разрушить ее маленькое мимолетное счастье. Пусть завтра все может измениться, но те часы, проведенные вместе с Рихардом, для нее станут самыми приятными за все время, проведенное в Розенбурге.

Говорил в основном Рихард и в основном на совершенно нейтральные темы. Он рассказывал, как обычно встречали Рождество в Розенбурге, и как он особенно любил этот праздник, хотя ранние подъемы в церковь ненавидел, будучи ребенком, и откровенно спал во время службы под тихое пение гимнов. Рихард стоял за ее спиной, и Лена могла видеть его отражение только в темноте окна кухни, чем частенько пользовалась, любуясь им украдкой. Его сильными руками под завернутыми рукавами свитера. Разворотом плеч. Улыбкой, с которой он говорил о Рождестве. Ей нравилось смотреть на него и слышать его голос. Но все равно где-то в глубине разума словно маленький червячок засела мысль о том, что это всего лишь мгновение, что это нереально и определенно не должно быть.

А после того, как они закончили с мытьем посуды и расставили посуду в буфетах в хозяйской половине, а тонкий фарфор убрали в деревянные ящики до следующего приема, Рихард вызвался проводить Лену. Очарование вечером рассеялось при первых же словах Рихарда, среди которых мелькнуло слово «спальня». С каждый шагом нервозность Лены только усиливалась. Рихард шел следом за ней по узкой лестнице, едва не задевая плечами стены, и как никогда Лена ощущала его присутствие рядом. Почему-то пришло на ум, что он мужчина, сильный и крепкий. Как Клаус, которому приглянулась Катя, и который так стремился получить желаемое любой ценой. И она снова начала бояться его, сжимая все сильнее его подарок, который несла в руках. Вспомнила, как неожиданно на нее напал в темном коридоре Ротбауэр, когда она совсем не ожидала этого.

Рихард остановился у начала лестницы. Не пошел за Леной следом до двери ее комнаты, как она обнаружила, обернувшись на него удивленная.

– Счастливого Рождества, Ленхен, – произнес Рихард в тишине ночи. Ей бы очень хотелось увидеть его лицо в этот момент, потому что помимо привычной уже нежности в его голосе прозвучали какие-то странные нотки. Но в коридоре было темно, и она видела его светлым пятном и только.

Лена не стала поправлять его, что для нее это не праздник вовсе, а только проговорила тихо в ответ:

– Счастливого Рождества, господин Рихард.

Все правильно, убеждала Лена себя позднее. Ее оговорка в обращении – только к лучшему. Это был изумительный вечер, но что их может ждать дальше? Ровным счетом ничего. Потому все должно остаться только воспоминанием.

Но как скажите на милость это должно произойти, если лишь при одном взгляде на Рихарда следующим утром за завтраком у Лены вдруг затряслись руки, и бешено забилось сердце? Ей казалось, что все заметят ее волнение и румянец, когда кровь мигом прилила к лицу, как только они встретились глазами при первом же ее шаге в комнату. Потому она опустила взгляд в пол и так и обслуживала хозяев и гостей Розенбурга, не поднимая глаз.

К ее счастью, к завтраку спустились не все – штурмбаннфюрер Йозел и его супруга предпочли завтракать в своей комнате, а русская подруга Мисси и ее кавалер вообще отказались от еды. Они очень торопились успеть на поезд, чтобы уже ночью быть в Берлине. Уезжали и остальные – у товарища Рихарда заканчивался отпуск, и ему предстояло вернуться в Крым. За Шенбергами должен быть заехать знакомый, чтобы отвезти их в замок в Саксонии. Лена подслушала обо всем, пока разливала кофе в фарфоровые чашки, с удовольствием отмечая про себя малочисленность гостей, которые останутся в Розенбурге.

– А вы, Мисси? – обратилась баронесса к немке, которая словно по привычке заняла место за завтраком рядом с Рихардом. Хотя за столом было немало пустых стульев, с каким-то странным раздражением отметила Лена.

– Мои родители уехали в Оберзальцберг на праздники, – ответила Мисси. – Поэтому мы с Магдой можем задержаться в Розенбурге почти до самого Нового года.

– Будем рады оказать вам гостеприимство! – с улыбкой заверила ее баронесса.

– Ваши родители в Оберзальцберге? – чуть удивленно переспросил Шенберг.

– Да, – скромно улыбнулась Мисси в ответ. – Они получили приглашение на прием в Бергхоф[34]34
  Бергхоф – в 1928–1945 гг. резиденция Адольфа Гитлера в Оберзальцберге (курортная местность в Баварских Альпах).


[Закрыть] и решили все рождественские праздники провести в Альпах.

– О, и вы предпочли приему у фюрера наше скромное празднование Рождества?! – воскликнула баронесса растроганно и бросила в сторону сына говорящий взгляд. А потом потянулась к Мисси и коснулась ее руки благодарственным жестом.

– Я не люблю официоз, если говорить откровенно, – ответила девушка. – Для меня нет ничего лучше домашних торжеств.

Иоганн поймал взгляд Лены в этот момент и шутливо закатил глаза, вызывая ее улыбку. Значит, не только ей показался ответ идеальной Мисси слишком фальшивым. Ей оставалось надеяться, что Рихард тоже уловил это, а не был восхищен светловолосой немкой, как его товарищ Тайнхофер, который взглянул на Мисси с явной симпатией во взгляде.

За завтраком договорились идти на рождественскую ярмарку в городе, поэтому поторопились побыстрее завершить трапезу и удалиться к себе. Именно в перерыве между завтраком и прогулкой в город фон Ренбек решили поздравить слуг с праздником. Лена знала об этой традиции. Ей рассказывала Айке, работавшая в доме вот уже более двадцати лет. Для нее получить подарок из рук хозяев означало их расположение. Для Лены же это в очередной раз подчеркивало их унизительную роль в этом доме, выбранную не по собственной воле.

Единственное, о чем Лена совершенно забыла, так это о том, что Биргит тоже относилась к слугам, пусть и занимала самую вершину в иерархии домашнего персонала. Поэтому удивилась, когда увидела ее в кухне, и не успела отстраниться от неожиданной атаки, ведь та сразу же перешла в наступление. Схватила ее за волосы больно и накрутила на руку выпавшую из узла толстую косу, лишая Лену возможности двигаться. Ей пришлось так и застыть с подносом с грязной посудой в руках под возмущенное аханье Айке.

– Кто из вас посмел поднять руку на моего Клауса? – прошипела Биргит зло, глядя в глаза Лены. – Кто из вас порезал его лицо?

– Биргит, прошу тебя! – воскликнула Айке умоляюще. Лена так и не поняла, за что именно переживает кухарка больше – за нее или за посуду на подносе, который ловко забрала Айке из рук Лены. Штефан, сидящий за столом с кружкой пунша в руке, только потупил взгляд, притворяясь, что не видит ничего. К счастью Лены, стукнула задняя дверь, и в кухню вошел Войтек с мешком угля на плече. Он моментально сбросил тот на пол и взглянул на Биргит таким взглядом, что ее хватка чуть ослабла. Но косу Лены она так не и отпустила.

– Кто-то из русских девок напал на Клауса сегодня ночью, – проговорила она хлестко. – Ты видел кто именно?

– Клаус был так пьян, что мог сам себе нанести раны. Ночью изрядно подморозило, снег покрылся ледяной коркой, которая может резать, как стекло, – проговорил Войтек, глядя исподлобья на Биргит. Та даже растерялась на какое-то время от этого злого взгляда и резкого тона голоса. Никогда прежде поляк не позволял себе вести себя так с ней. И пусть его речь была мешаниной из немецких и польских слов, смысл ее Биргит явно уловила.

– Мальчик приехал с фронта, где проливал кровь за фюрера и наш великий народ, – холодно произнесла она, дернув косу Лены на себя, отчего той пришлось наклониться, морщась от боли. Войтек при этом сжал кулаки, и Лена поняла, что он еле сдерживает себя. Айке тоже заметила его злость, потому отступила в самый дальний уголок кухни. Только глуховатый Штефан так и пил маленькими глотками рождественский пунш, не обращая внимания на накалившуюся обстановку в кухне.

– Клаус следует своему призванию уничтожать любые угрозы для нашего светлого будущего и не жалеет себя в Остланде, уничтожая жидобольшевистскую тварь. Он волен делать все, если это поможет ему забыть тяготы фронта.

В глазах Войтека вдруг разгорелась такая острая ненависть, что Лена на какое-то мгновение забыла о собственных чувствах, вспыхнувших в ней от этих слов. Если бы ее взгляд умел говорить, она бы взглядом умоляла поляка не делать глупостей в этот момент. Но это все равно было бы бесполезно – Войтек смотрел прямо в глаза разъяренной Биргит в невидимой дуэли. С этого момента немка станет люто ненавидеть его, оба понимали, что сейчас многое меняется.

– Какого черта тут происходит? – раздался голос Рихарда, который незаметно для остальных спустился в кухню и стал свидетелем этой некрасивой сцены. Лена не видела, что именно произошло, но в тот же миг Биргит отпустила ее волосы, и девушка отбежала быстро от нее подальше, опасаясь повторной атаки. И инстинктивно встала за спину Войтека, неосознанно ища защиту именно за ним.

– Звонок еще не работает? – раздраженно осведомился Рихард. – Войтек, я же просил исправить поломку еще вчера! Почему мы вынуждены вас ждать на церемонию? Биргит!

– Мне очень жаль, господин Рихард, но русская служанка вчера нанесла ранение…

– …Клаусу? Если ты говоришь о нем, Биргит, то вред ему нанес алкоголь! – отрезал Рихард. – И смею заметить, что приглашать Клауса все-таки было нашей ошибкой. Он убежденный социалист, и не всем понравились его ультралевые высказывания. Например, о покойнике кайзере.

– Мне очень жаль, господин Рихард, если он оскорбил тем самым госпожу баронессу, – искренне расстроилась Биргит. – Вы же знаете, мы безмерно уважаем и любим семью фон Ренбек. Клаус просто немного перебрал вчера…

– Я все понимаю, Биргит, и не держу зла. Равно как и моя мать. Не переживай на этот счет, – уже мягче произнес Рихард. – Ты же знаешь, мы всегда были расположены к тебе и твоей семье. Один маленький инцидент не изменит этого. Все забыто, верно?

– Забыто и оставлено в прошлом, господин Рихард, – ответила Биргит. Теперь она выглядела совсем иначе, чем несколько минут. Казалось, ее злость испарилась без следа. Лене оставалось только удивляться тому, как быстро Рихард погасил конфликт.

– Что ж, а теперь прошу вас в Малую гостиную, – проговорил Рихард и первым вышел из кухни, даже не взглянув ни на кого, к глубокому разочарованию Лены.

Церемония дарения прошла довольно быстро и, как поняла Лена, прошла по строгому порядку. Сначала всех слуг поздравил Рихард, как хозяин замка. Потом короткую речь произнесла баронесса, восседающая в кресле, словно царица перед своими подданными. Затем каждый подходил к ней и принимал из ее рук сверток, перевязанной атласной лентой. После короткого прощального «Счастливого Рождества еще раз!» от хозяев слуги разошлись, каждый возвращаясь к своим обязанностям.

Лена опасалась, что ее перехватит Биргит, чтобы снова допытываться о вчерашнем происшествии, но немка после короткого разговора наедине с хозяевами быстро ушла вместе с мужем из Розенбурга, торопясь вернуться к своему собственному праздничному столу. А еще послать весточку Урсуле в ближайшую деревню, чтобы та вышла в эти праздничные дни в замок, подменяя Катерину. Об этом рассказала Айке, спеша обрадовать Лену.

– Баронессе не понравилось, что Катерина приболела, – доверительно прошептала Айке, знающая в доме обо всем, пока они вдвоем чистили овощи для предстоящего обеда.

Мать и сын фон Ренбек ушли вместе с Мисси, Магдой и Людвигом на рождественскую ярмарку в город. Штурмбаннфюрер по-прежнему «болел» в своей спальне, а Иоганн попросил не беспокоить его пару часов, которые он хотел провести за чтением. Анна Бернофф и Гуго Крой уехали на станцию еще утром – Войтек сам отвез их после церемонии подарков.

– Биргит знатно досталось и из-за Кати, и из-за поведения сына за столом вчера вечером, – доверительно рассказывала Айке Лене меж делом, пока в Розенбурге было так тихо. – А я ведь говорила ей – не стоит Клаусу к господам на обед идти. Коза должна щипать траву там, где она привязана, и только так![35]35
  Немецкий аналог русской пословицы «Знай, сверчок, свой шесток!»


[Закрыть]

И Лена не могла не подумать при этих словах о вчерашнем вечере, вспомнить Рихарда, который сейчас развлекал в городе Мисси.

– Лене, я тут собрала кое-что для Катерины. Отнеси ей. Пусть у нее тоже будет немного вкусностей по случаю праздника, – попросила Айке, показывая на поднос на столе, когда они закончили с заготовками для стряпни. Она немного смущалась своей доброты, поэтому Лена ничего не сказала ей в ответ. Только улыбнулась тепло и поспешила на третий этаж.

К удивлению Лены, в комнате Катерины оказался хмурый Войтек, стоящий у противоположной к кровати стены и обеспокоенно рассматривающий Катерину. Девушка сидела на кровати в тени, но все же было ясно видно темные синяки на ее шее, чернота заплывшего глаза и разбитый уголок губы.

– Что ты здесь делаешь? – не могла не встревожиться Лена, заметив поляка. Тот шагнул к ней резко и поспешил помочь с тяжелым подносом, который был поставлен перед Катей на кровать. – Если тебя кто-то увидит здесь, на нашей половине…

– Кто? – резко бросил Войтек. – Немчура же с гостями в городе и не вернется еще долго. Меня просили забрать с площади через три часа, когда начнет вечереть. Калека сидит в своей комнате и выползет только, когда остальные вернутся.

– И все-таки, – не могла не заметить Лена, которую слегка покоробил тон поляка. – Ты же знаешь, тебе запрещено…

– Хорошо, – согласился с ней Войтек. Коснулся, уходя из комнаты, дружески плеча Катерины, улыбнувшейся ему разбитыми губами.

Едва они остались одни, Катерина тут же принялась расспрашивать о том, сильно ли злилась Биргит, и какими последствиями грозит ей, Катерине, вчерашнее происшествие. Лена заверила ее, что не стоит беспокоиться об этом. Ей хотелось добавить, что Рихард поможет все уладить, но она промолчала. Она сама не верила полностью, что фон Ренбек встанет на их сторону, если в дело вмешается в гестапо. Она видела, какое воздействие оказывает только одно упоминание гестапо на немцев, поэтому… И ради чего Рихарду вмешиваться во все это?

При выходе из комнаты Катерины Лену вдруг перехватил Войтек, дожидавшийся ее в полумраке коридора. Она едва не вскрикнула от неожиданности, когда он шагнул к ней. Прижалась в испуге к стене коридора, а потом жалела, что сделала это. Поляк подошел так близко, что у нее не оставалось никакого пространства для маневра. Ни отстраниться, ни отступить, чтобы избежать его близости.

– Я думал, что это ты, – прошептал он. – Испугался, что выродок Биргит попытался навредить тебе. Слава Езусу, это не так.

– Войтек, – Лена уперлась ладонью в его грудь, чтобы он не шагнул к ней еще ближе. Сейчас он снова пугал ее. Как тогда, когда обнял ее среди полотнищ постиранного белья на дворе. Только сейчас не появится Руди, и ей придется самой искать выход из этой ситуации.

– Я убью любого за тебя, – прошептал Войтек ей в ухо, склоняясь так близко, что она ощутила запах мыла и его тела. То ли от дыхания, скользнувшего по ее уху, то ли от испуга, но вдоль позвоночника тут же пробежала легкая дрожь.

Внезапно дверь черной лестницы распахнулась, заставляя обоих замереть от неожиданности. Сердце Лены оборвалось куда-то вниз, когда она заметила Рихарда, стоявшего на пороге коридора. Он окинул взглядом происходящее и резко захлопнул дверь.

– Какого его принесло сюда?

– Ты сказал, что они в городе!

Они заговорили одновременно. Растерянность Войтека и злость на него, что он поставил ее в такое положение, придали Лене смелости. Она оттолкнула его и метнулась к лестнице, раздумывая, почему Рихард вдруг оказался в доме, а не ярмарке, и куда сейчас мог пойти.

У Иоганна его не было. Тот дремал, запрокинув голову на подголовник кресла и уронив книгу на пол. Рихарда выдал лай вахтельхундов, которых тот вывел на прогулку из вольера. Лена заметила его в окно коридора и выскочила следом из дома, по пути едва успев прихватить шаль.

– Идете к озеру? – окликнула его с заднего крыльца, боясь, что не успеет, и он вот-вот скроется за гаражами на дорожке в парк. Но он услышал ее и обернулся. Медленно, словно нехотя двинулся ей навстречу, когда она сбежала торопливо со ступеней, стараясь не обращать внимание на холод, тут же коснувшийся тела под шалью и тонкой тканью платья.

– Я сам выгуляю собак. Благодарю, твоя помощь не нужна. Иди в дом, – проговорил Рихард. Его глаза смотрели на нее холодно. Настоящие льдинки, а не глаза. Но она набралась смелости и не подчинилась его приказу. Артиг и Вейх вернулись обратно из парка, обнаружив, что отошли от дома в одиночестве, и принялись лизать ее замерзшие руки. Лена запустила пальцы в густую шерсть, чтобы хотя бы немного укрыть те от холода.

– Хорошо, только ступай и надень пальто, – смирился с ее упрямством Рихард спустя несколько секунд. И нахмурился, когда заметил, что Лена так и не тронулась с места. На этот раз не из упрямства. Они по молчаливому соглашению с Катериной отказались от пальто, которое недавно принесла Биргит. На нем все еще была нашивка, выдавшая прежнего владельца, при виде которой у Лены даже мороз прошел по коже. Она прекрасно помнила, откуда на рынке Минска появлялись подобные вещи. Биргит злилась на русских, но переломить их упрямство так и не сумела. И больше достать работницам верхнюю одежду и ботинки не пыталась, решив таким образом наказать их за своеволие.

– У меня нет пальто, господин Рихард, – честно призналась Лена и заметила, как он нахмурился еще больше. На фоне того, что ни у нее, ни у Кати не было верхней одежды рождественский подарок от семьи фон Ренбек в виде шерстяного шарфа выглядел издевкой.

– Что ж, – пожал плечами Рихард после коротких размышлений. – Пожалуй, тогда я все же прогуляюсь в одиночестве. Я позову тебя, когда вернусь, Лена.

Ей оставалось только ждать Рихарда возвращения с прогулки, гадая, вызвано ли его плохое настроение тем, что он успел увидеть на этаже прислуги. Или это было что-то другое? Вдруг он хотел сказать ей, что жалеет о сказанном вчера?.. Сердце тревожно сжималось так часто, что нервы Лены натянулись до предела к моменту, когда Рихард пригласил ее с собой в библиотеку. Там он некоторое время притворялся, что выбирает книгу, а бросил эти попытки и встал у окна, крутя в руках зажигалку.