Текст книги "Письма. Часть 2"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 54 страниц)
ШАГИНЯН М. С
<Конец декабря 1939 г. – начало 1940 г.>[2127]2127
Эта и две последующие записки написаны Цветаевой без дат и подписи. Цветаева подсовывала их под дверь комнаты М. С. Шагинян, когда той не было дома.
[Закрыть]
Милая Мариэтта Сергеевна, сегодня Вы в моем сне мне упорно жаловались, что Вам все (каждая вещь) стоит 10 руб<лей>. Проснувшись, я задумалась – дорого ли это или дешево. 2) Давайте мне Ваши темные места (Низами), я сейчас жду перевода и более или менее свободна. Давайте мне и текст и размер, но размер не нарисованный, а написанный – любыми, хотя бы бессмысленными русскими словами.
<Конец декабря 1939 г. – начало 1940 г.>
Я бы не решилась изменить ударение амбра, особенно в рифме. В общем – очень хорошо, есть чудные места, но ужасны (не сердитесь!) субстанция и акциденции. Конечно работа громадная: гора![2128]2128
М. С. Шагинян позднее писала: «Ах, как мне жалко было мои субстанции и акциденции – ведь это были чуть ли не единственные западные островки в восточном океане мусульманства! Но совет Цветаевой был безукоризнен – и по прямоте и по верности». Субстанция и акциденции – сущность и несущественные свойства предмета.
[Закрыть]
<Начало 1940 г.>
Милая Мариэтта Сергеевна, я не знаю, что мне делать. Хозяйка, беря от меня 250 р<ублей> за следующий месяц за комнату, объявила, что больше моей печи топить не может – п. ч. у нее нет дров, а Сераф<има> Ив<ановна> ей продавать не хочет.
Я не знаю, как с этими комнатами, где живут писатели, и кто поставляет дрова??? Я только знаю, что я плачу очень дорого (мне все говорят), что эту комнату нашла С<ерафима> И<вановна> и что Муру сейчас жить в нетопленой комнате – опасно. Как бы выяснить? Хозяйке нужен кубометр.
28-го марта 1940 г.
Голицыно, Белорусской ж<елезной> д<ороги> – возле Дома Писателей – Дорогая Мариэтта Сергеевна,
(Пишу Вам своим рукописным почерком, – так я, на бумаге, исходила тысячи и тысячи верст…)
Очень надеюсь, что мой привет Вас еще застанет[2129]2129
М. Шагинян уезжала в Армению.
[Закрыть] (если везущий не протаскает его в кармане…).
Без Вас в доме творчества – меньше дома и меньше творчества, и Ваше место за столом – явно пустует, хотя с виду – для виду – и занято.
Вы – очаг тепла и люди сами не знают, сколько они Вам должны – радости.
– А Муру опять не везет: опять грипп с t°, сильнейшим кашлем и насморком. Лежит, рисует, читает, учится. Лечу его уротропином и горчичниками. Надеюсь – обойдется, но все это очень выбивает из колеи и омрачает и без того уже нерадостную жизнь. Погода – поганая – мокрая метель, весна была и прошла.
Принимаюсь наконец за гору Этери[2130]2130
Очередная поэма Важа Пшавела, которую Цветаева взялась переводить.
[Закрыть] (полторы тысячи строк) – но что моя – перед Вашей!
Да! Мне, может быть (очень надеюсь), дадут французский перевод Низами – в половине июля, когда сброшу с себя вышеназванную гору Этери. – Вот мы с Вами и побратаемся!
Только что кончила Робин Гуда и Маленького Джона (разбойничий обряд крестин)[2131]2131
Перевод английской баллады «Робин Гуд и маленький Джон».
[Закрыть] – очень весело – сама веселилась – и правку большого чужого французского перевода <…>[2132]2132
Французский перевод калмыцкого эпоса «Джангар». Французский перевод был сделан с русского, который вышел в 1940 г. отдельным изданием.
[Закрыть]
La-bas, prés de l'Altaï, оú le solil se léve,
Est, dit-on, de Boumbá le vieux pays de rêve.
Un mont sempiternel s'eleve en son milien.
Et souverainement l’unit aux larges ceux
– так я вступаю в поэму, вообще очень многое пришлось сделать заново, но я обожаю такую работу: то же чувство, когда оттираешь медь (красную).
До свидания, хочу нынче же отправить, обнимаю Вас, спасибо за все, очень люблю Вас, добрый путь! – откликнитесь по приезде.
МЦ.
Огромное спасибо за книгу Муру – он, читая, веселился вслух, сам с собою, теперь (поздней ночью) буду веселиться – я.
Сердечный привет Якову Самсоновичу,[2133]2133
Хачатрянц Яков Самсонович – муж М. С. Шагами, переводчик, литературовед.
[Закрыть] Мирэль[2134]2134
Шагинян Мирэль Яковлевна – дочь М. С. Шагинян, художник.
[Закрыть] поцелуйте <…>
ГОЛЬЦЕВУ В. В
2-го февраля 1940 г.
Голицыно, Дом Писателей,
Милый Виктор Викторович,
Договор я получила, но подписать его в таком виде никак не могу.[2135]2135
Все письма Цветаевой к Гольцеву посвящены ее работе над переводом поэм Важа Пшавела.
[Закрыть]
Во-первых – срок: 25-ое февраля на обе вещи – боюсь, что не справлюсь, а если подпишу – от страху наверняка не справлюсь. Гоготура у меня пока сделано 3/4, а Барс вовсе не начат, из остающихся же 23-х дней – несколько уж наверное выпадут – на поездки в город, приезды знакомых, домашние дела – и прочее. Считаясь с медленностью моей работы (не больше 20 строк, а когда и меньше, а на 330 сделанных строк – уже целая громадная черновая тетрадь, могу показать), я никак не могу поручиться за срок – тем более, что дней пять у меня еще уйдет на правку Гоготура.
Второе: в договоре неверное количество строк: в Гоготуре не 424 строки, а 442, в Барсе – не 140, а 169, – в общем на 47 строк больше, чем сказано в договоре. Давайте так: либо 25-ое февраля – на одного Гоготура, либо 10-е марта – на обе веши, – как хотите, но только не 25-ое февраля на обе. Я не хочу гнать через пень-колоду, подгоняемая страхом. Меня подгонять вообще не надо: я всегда даю свой максимум, не моя вина – что он так мал.
Вполне возможно, что я обе вещи закончу раньше 10-го марта – это уже дело удачи – тогда и представлю их раньше, но раньше, чем они будут совсем хороши – не сдам, поэтому и не хочу этого срока.
До Вашего ответа договор держу у себя – и работаю дальше. Если не хотите писать – позвоните мне в Голицыне, Дом Писателей, где я ежедневно бываю от 1 ч. 30 м<инут> до 2 ч. 30 м<инут> и от 6 ч. до 7 ч. и немножко позже (9-го вечером и 10-го днем меня не будет).
Шлю Вам сердечный привет и надеюсь, что Вы поймете серьезность моих доводов. Первый заинтересованный – Ваш (или: наш) автор.
МЦ.
Голицыно, 12-го февраля 1940 г.
Дорогой Виктор Викторович,
(Начала Барса)
14-го, около 11 ч. утра позвоню Вам, чтобы узнать, как мне быть с деньгами – будут ли у Вас к 14-му для меня деньги, чтобы заплатить за месяц нашего содержания с Муром (наша путевка кончается нынче, 12-го, заведующая обещала подождать до 14-го).
Мне нужно 800 руб<лей> за еду и – но тут у меня надежда: не оплатил бы Литфонд моей комнаты, п. ч. 250 р<ублей> ужасно дорого. Этот совет мне дала заведующая, к<отор>ая пока с меня за комнату денег не просит, сама находя, что это очень дорого.
Если бы Вы могли – к 14-му достать мне тысячу рублей (у меня, вообще, ни копейки) под Гоготура и выяснить с комнатой – было бы чудно.
Итак, буду звонить Вам 14-го, около 11 ч.
Сердечный привет, спасибо за помощь. Барс – хороший.
МЦ.
Голицыно, 26-го февраля 1940 г.
Дорогой Виктор Викторович,
Вот – Барс. Работала его до последней минуты-40 мелких страниц черновика огромного формата – некоторые места нашла во сне.
Мечтала его Вам завтра сама вручить, – но серьезно заболел Мур: застудил в холодном вагоне начинающийся грипп, о котором и сам не знал, вернулся из города с t° 39,6 – местная докторша меня напугала: не слышит дыхания – поставила банки – теперь лежит – глубокий кашель – так что я завтра буду в городе только на самый короткий срок.
С Барсом вышло большое огорчение: я все била на его полосы, ибо в подстрочнике он определенно и постоянно полосат, а оказалось, что он не полосатый, – пятнистый, и пришлось убрать все полосатые (обольстительные!) места.
Теперь – просьба. Как мне быть с перепечаткой? Гоготура мне сделали по дружбе, но тот человек уехал, да и все равно, я бы не обратилась – вторично. Нет ли у Вас знакомой машинистки? Это бы ускорило дело, – я до Муриного полного выздоровления в Москве не буду, да все равно у меня машинистки – нет. Дружеская услуга – не выход из положения, мне бы нужно кого-нибудь, кто всегда бы мог для меня печатать. Как это делается? С удовольствием заплачу что нужно. Барс – маленький, его можно скоро сделать, так что Вы до отъезда смогли бы показать его кому следует. Хорошо бы – три экземпляра).
Позвоните мне в Голицыне – либо к 1 ч. 30 м<инутам> – 2 ч., либо к 6 ч. 30 м<инутам> – 7 ч., мне очень интересно, как Вам понравился Барс.[2136]2136
Перевод «Раненого барса» был опубликован в 1941 г.
[Закрыть]
До свидания! Спасибо за все.
МЦ.
<Начало июня 1940 г.>
Милый Виктор Викторович,
Я вчера Вам звонила, нас разъединили и после этого я в течение всего дня и нынешнего утра не могла к Вам дозвониться.
Ответьте мне, пожалуйста, через Мура, или позвоните по телеф<ону> К-0-40-13, как обстоят дела с Эгери. Мне крайне нужны деньги, я у всех заняла и больше не у кого, и дошла до последних 2 р<ублей>.
Мне бы хотелось знать:
1) одобрили ли Вы сделанное
2) если да – когда и к кому мне идти за деньгами.
Сердечный привет.
МЦ.
МЕРКУРЬЕВОЙ В. А
20-го февраля 1940 г.
Голицыно, Дом отдыха писателей (Белорусск<ой> ж<елезной> д<ороги>)
Дорогая Вера Меркурьева,
(Простите, не знаю отчества)
Я Вас помню – это было в 1918 г., весной, мы с вами ранним рассветом возвращались из поздних гостей. И стихи Ваши помню – не строками, а интонацией, – мне кажется, вроде заклинаний?
Э<ренбур>г мне говорил, что Вы – ведьма и что он, конечно, мог бы Вас любить.
…Мы все старые – потому что мы раньше родились! – и все-таки мы, в беседе с молодыми, моложе их, – какой-то неистребимой молодостью! – потому что на нашей молодости кончился старый мир, на ней – оборвался.
– Я редко бываю в Москве, возможно реже: ледяной ад поездов, и катящиеся лестницы, и путаница трамваев, – и у меня здесь в голицын-ской школе учится сын, от которого я не уезжаю, а – отрываюсь, и я как вол впряглась в переводную работу, на которую уходит весь день. И первое желание, попав в Москву-выбраться из нее. (У меня нет твердого места, есть – нора, вернее – четверть норы – без окна и без стола, и где – главное – нельзя курить.)
Но я все-таки приду к Вам – из благодарности, что вспомнили и окликнули.
МЦ.
Голицыно, 10-го мая 1940 г.
Дорогая Вера Меркурьева,
Не объясните равнодушием: всю зиму болел – и сейчас еще хворает сын, всю зиму – каждый день – переводила грузин – огромные глыбы неисповедимых подстрочников – а теперь прибавилось хозяйство (раньше мы столовались в Доме отдыха, теперь таскаю сюда и весь день перемываю свои две кастрюльки и переливаю – из пустого в порожнее; если бы – из пустого в порожнее!) – кроме того, не потеряла, а погребла Ваше письмо с адресом, только помнила: Арбат, а Арбат – велик.
О Вашем знакомом.[2137]2137
А. С. Кочетков. Возможно, Меркурьева хотела познакомить с ним Цветаеву и пригласить на лето в местечко Старки под Москвой.
[Закрыть] Я поняла, что писатель, приехавший в писательский дом – жить, и рассчитывала встретиться с ним вечером (мы иногда заходим туда по вечерам), а когда мы пришли – его там не оказалось, т. е. оказалось, что он нарочно приезжал от Вас и тотчас же уехал. Вышло очень неловко: я даже не предложила ему чаю.
Буду у Вас (т. е. – надеюсь быть) 12-го, в выходной день, часам к 11-ти – 12-ти утра, простите за такой негостевой час, но я в городе бываю редко и всегда намало, и всегда столько (маленьких!) дел.
10-го июня собираюсь перебраться поближе к Москве, тогда, авось, будем чаще встречаться – если Вам этого, после встречи со мной, захочется.
Итак, до послезавтра!
Сердечно обнимаю
МЦ.
Непременно передайте Вашему знакомому, что я очень жалею, что его тогда – тáк – отпустила, но мне было просто неловко задерживать его, думая, что он торопится раскладываться и устраиваться.
Объясните ему.
Москва, 31-го августа 1940 г.
Дорогая Вера Александровна,
Книжка и письмо дошли, но меня к сожалению не было дома, так что я Вашей приятельницы[2138]2138
Збруева Нина Павловна. Направляя ее к Цветаевой, Меркурьева писала «…мож<ет> быть, она Вам сможет в чем-нибудь помочь. В ее добром желании можно не сомневаться».
[Закрыть] не видела. Жаль. Для меня нет чужих: я с каждым – с конца, как во сне, где нет времени на предварительность.
Моя жизнь очень плохая. Моя нежизнь. Вчера ушла с ул<ицы> Герцена,[2139]2139
Цветаева с сыном жили в университетском доме по улице Герцена, 6, в квартире академика А. Н. Северцова.
[Закрыть] где нам было очень хорошо, во временно-пустующую крохотную комнатку в Мерзляковском пер<еулке>.[2140]2140
Комнатка Е. Я. Эфрон и 3. М. Ширкевич. Ее обитатели в это время жили на даче.
[Закрыть] Весь груз (колоссальный, все еще непомерный, несмотря на полный месяц распродаж и раздач) оставили на ул<ице> Герцена – до 15-го сентября, в пустой комнате одного из профессоров. – А дальше??? —
Обратилась к заместителю Фадеева – Павленко – очаровательный человек, вполне сочувствует, но дать ничего не может, у писателей в Москве нет ни метра, и я ему верю. Предлагал зáгород, я привела основной довод: собачьей тоски, и он понял и не настаивал. (Загородом можно жить большой дружной семьей, где один другого выручает, сменяет, и т. д. – а тáк – Мур в школе, а я с утра до утра – одна со своими мыслями (трезвыми, без иллюзий) – и чувствами (безумными: якобы-безумными, – вещими), – и переводами, – хватит с меня одной такой зимы.<)>
Обратилась в Литфонд, обещали помочь мне приискать комнату, но предупредили, что «писательнице с сыном» каждый сдающий предпочтет одинокого мужчину без готовки, стирки и т. д. – Где мне тягаться с одиноким мужчиной!
Словом, Москва меня не вмещает.
Мне некого винить. И себя не виню, п. ч. это была моя судьба. Только – чем кончится??
Я свое написала. Могла бы, конечно, еще, но свободно могу не. Кстати, уже больше месяца не перевожу ничего, просто не притрагиваюсь к тетради: таможня, багаж, продажи, подарки (кому – чтó), беганье по объявлениям[2141]2141
О снятии квартиры.
[Закрыть] (дала четыре – и ничего не вышло) – сейчас – переезд… И – доколе?
Хорошо, не я одна… Да, но мой отец поставил Музей Изящных Искусств – один на всю страну – он основатель и собиратель, его труд – 14-ти лет, – о себе говорить не буду, нет, все-таки скажу – словом Шенье, его последним словом: – Et pourtant il у avait quelque chose là…[2142]2142
А все же кое-что здесь было… (фр.)
[Закрыть] (указал на лоб) – я не могу, не кривя душой, отождествить себя с любым колхозником – или одесситом – на к<оторо>го тоже не нашлось места в Москве.
Я не могу вытравить из себя чувства – права. Не говоря уже о том, что в бывшем Румянцевском Музее три наши библиотеки: деда: Александра Даниловича Мейна, матери: Марии Александровны Цветаевой, и отца: Ивана Владимировича Цветаева. Мы Москву – задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такая, чтобы передо мной гордиться?
_______
У меня есть друзья, но они бессильны. И меня начинают жалеть (чтó меня уже смущает, наводит на мысли) – совершенно чужие люди. Это – хуже всего, потому что я от малейшего доброго слова – интонации – заливаюсь слезами, как скала водой водопада. И Мур впадает в гнев. Он не понимает, что плачет не женщина, а скала.
…Единственная моя радость – Вы будете смеяться – восточный мусульманский янтарь, который я купила 2 года назад, на парижском «толчке» – совершенно мертвым, восковым, обогретым плесенью, и который с каждым днем на мне живеет: оживает, – играет и сияет изнутри. Ношу его на теле, невидимо. Похож на рябину.
_______
Мур поступил в хорошую школу, нынче был уже на параде, а завтра первый день идет в класс.
(Это – старые стихи. Впрочем, все старые. Новых – нет.) С переменой мест я постепенно утрачиваю чувство реальности: меня – все меньше и меньше, вроде того стада, к<отор>ое на каждой изгороди оставляло по клоку пуха… Остается только мое основное нет.
_______
Еще одно. Я от природы очень веселая. (М. б. это – другое, но другого слова нет.) Мне очень мало нужно было, чтобы быть счастливой. Свой стол. Здоровье своих. Любая погода. Вся свобода. – Всё. – И вот – чтобы это несчастное счастье – тáк добывать, – в этом не только жестокость, но глупость. Счастливому человеку жизнь должна – радоваться, поощрять его в этом редком даре. Потому что от счастливого – идет счастье. От меня – шло. Здóрово шло. Я чужими тяжестями (взвáленными) играла, как атлет гирями. От меня шла – свобода. Человек – вдруг – знал, что выбросившись из окна – упадет вверх. На мне люди оживали как янтарь. Сами начинали играть. Я не в своей роли – скалы под водопадом: скалы, вместе с водопадом падающей на (совесть) человека… Попытки моих друзей меня растрагивают и расстраивают. Мне – совестно: что я еще жива. Тáк себя должны чувствовать столетние (умные) старухи…
Если бы я была на десять лет моложе: нет – нá пять! – часть этой тяжести была бы – с моей гордости – снята тем, что мы для скорости назовем – женской прелестью (говорю о своих мужских друзьях) – а тáк, с моей седой головой – у меня нет ни малейшей иллюзии: всё, что для меня делают – делают для меня – а, не для себя… И это – горько. Я тáк привыкла – дарить!
_______
(NB! Вот куда завела – «комната».)
Моя беда в том, что для меня нет ни одной внешней вещи, всё-сердце и судьба.
_______
Привет Вашим чудным тихим местам. У меня лета не было, но я не жалею, единственное, что во мне есть русского, это – совесть, и она не дала бы мне радоваться воздуху, тишине, синеве, зная, что, ни на секунду не забывая, что – другой в эту же секунду задыхается в жаре и камне.
Это было бы – лишнее терзание.
Лето хорошо прошло: дружила с 84-летней няней, живущей в этой семье 60 лет. И был чудный кот, мышиный, египтянин, на высоких ногах, урод, но божество. Я бы – душу отдала – за такую няню и такого кота.
_______
Завтра пойду в Литфонд («еще много-много раз») – справляться о комнате. Не верю. Пишите мне по адр<есу>: Москва, Мерзляковский пер<еулок>, д<ом> 16, кв<артира> 27
Елизавете Яковлевне Эфрон
(для М. И. Ц.)
Я здесь не прописана и лучше на меня не писать. Обнимаю Вас, сердечно благодарю за память, сердечный привет Инне Григорьевне.[2144]2144
Жена поэта А. С. Кочеткова.
[Закрыть]
МЦ.
14 сент<ября> 1940 г.
Ответ на письмо поэтессе В. А. Меркурьевой
(меня давно знавшей)
– «В одном Вы ошибаетесь – насчет предков»…
Ответ: отец и мать – не предки. Отец и мать – исток: рукой подать. Даже дед – не предок. Предок ли прадед? Предки – давно и далёко, предки – череда, приведшая ко мне…
Человек, не чувствующий себя отцом и матерью – подозрителен. «Мои предки» – понятие доисторическое, мгла (туман) веков, из к<отор>ой наконец проясняются: дед и бабка, отец и мать, – я.
Отец и мать – те, без к<отор>ых меня бы не было. Хорош – туман!
То, что я, всё, что я – от них (через них), и то, что они всё, что они – я.
Даже Гёте усыновил своего маниакального отца:
Von Vater hab ich die Statur,
Des Lebens ernstes Führen,
V…
U…[2145]2145
Отцу я обязан ростом,
В жизни серьезным устремлением…
– Из цикла «Zahm Xenien» («Кроткие ксении»), Гёте
[Закрыть]
А Марк Аврелий – тот просто начинает:
Отцу я обязан… – и т. д.
Без этой обязанности отцу, без гордости им, без ответственности за него, без связанности с ним, человек – СКОТ.
– Да, но сколько недостойных сыновей. Отец – собирал, сын – мот…
– Да, но разве это мой случай?
Я ничем не посрамила линию своего отца. (Он поставил) Он 30 лет управлял Музеем, в библиотеке к<оторо>го – все мои книги. Преемственность – налицо.
– «Отец, мать, дед»… «Мы Москву задарили»… «Да Вы-то сами – чтó дали Москве?»
Начнем с общего. Человек, раз он родился, имеет право на каждую точку земного шара, ибо он родился не только в стране, городе, селе, но – в мире.
Или: ибо родившись в данной стране, городе, селе, он родился-то распространению – в мире.
Если же человек, родясь, не имеет права на каждую точку земного шара – то на какую же единственную) точку земного шара он имеет право? На ту, на к<отор>ой он родился. На свою родину.
Итак я, в порядке каждого уроженца Москвы, имею на нее право, п. ч. я в ней родилась.
Что можно дать городу, кроме здания – и поэмы? (Канализацию, конечно, но никто меня не убедит, что канализация городу нужнее поэм. Обе нужны. По-иному – нужны.)
________
Перейдем к частному.
Что «я-то сама» дала Москве?
«Стихи о Москве» – «Москва, какой огромный странноприимный дом…» «У меня в Москве – купола горят»… «Купола – вокруг, облака – вокруг»… «Семь холмов – как семь колоколов»… – много еще! – не помню, и помнить – не мне.
Но даже – не напиши я Стихи о Москве – я имею право на нее в порядке русского поэта, в ней жившего и работавшего, книги к<оторо>го в ее лучшей библиотеке. (Книжки нужны? а поэт – нет?! Эх вы, лизатели сливок!)
_______
Я ведь не на одноименную мне станцию метро и не на памятную доску (на доме, к<отор>ый снесен) претендую – на письменный стол белого дерева, под к<оторы>м пол, над к<отор>ым потолок и вокруг к<оторо>го 4 стены.
_______
Итак, у меня два права на Москву: право Рождения и право избрания. И в глубоком двойном смысле —
Я дала Москве то, что я в ней родилась.
Родись я в селе Талицы Шуйского уезда Владим<ирской> губ<ернии>, никто бы моего права на Талицы Шуйского уезда Владим<ирской> губ<ернии> не оспаривал.
Значит, всё дело в Москве – миров<ом> городе.
А какая разница – Талицы и Москва?
Но «мировой город» – то она стала – потом, после меня, я – раньше нынешней, на целых 24 года, я родилась еще в «четвертом Риме»[2146]2146
Москву называли третьим Римом, хранителем православия, полагая что «четвертому не бывать». Автор этой теории – старец Филофей (XVI в.).
[Закрыть] и в той, где
…пасут свои стада
Патриархальные деревни
У Патриаршего пруда
(моего пруда, пруда моего младенчества).[2147]2147
Из стихотворения П. А. Вяземского «Твердят: ты с Азией Европа…» из цикла «Очерки Москвы».
[Закрыть]
Оспаривая мое право на Москву, Вы оспариваете право киргиза на Киргизию, тунгуса на Тунгусию, зулуса на Зулусию.
Вы лучше спросите, что здесь делают 31/2 милл<иона> немосквичей и что они Москве дали.
– Право уроженца – право русского поэта – право вообще – поэта, ибо если герм<анский> поэт Р<ильке>, сказавший<:>
Als mich der grosse Ivan ans Herz schlug,[2148]2148
Когда Иван Великий ударил меня по сердцу… (нем.)
[Закрыть] на Москву не вправе… то у меня руки опускаются, как всегда – от всякой неправды – кроме случая, когда правая – в ударе – заносится.
Все права, милая В<ера> Ал<ександровна>, все права, а не одно.
Итак, тройное право, нет, четверное, нет, пятерное: право уроженца, право русского поэта, право поэта Стихов о Москве, право русского поэта и право вообще поэта:
И не только подлунный!
МЦ.
14 сент<ября> 1940 г. (NB! чуть было не написала 30 г. А – хорошо бы!)
